Текст книги "Спасительная любовь"

Автор книги: Эйлин Драйер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Глава 6

– Ливви! Черт, иди сюда!

Джек ничего не понимал. Ливви здесь; он не мог ошибиться. Его тело еще не отошло от прилива сексуальной энергии, когда он целовал ее. Он видел ее, трогал ее.

А потом она убежала, как лиса, заслышавшая охотничий рог. И не вернулась. Он уже минут тридцать безуспешно пытался привлечь ее внимание, и с каждой минутой ему становилось все хуже.

Похоже, он не сможет встать с этой чертовой кровати. Он попытался, перекатившись и перекинув ноги через край. Он даже подсунул вниз руку, чтобы подтолкнуть себя. Но дальше дело не сдвинулось с места. Как будто он уже исчерпал все силы.

Все тело болело. В животе крутило, и перед глазами двоилось. Лицо, казалось, раздулось, грудь болела невыносимо. А хуже всего – он был невероятно слаб. Ему приходилось чувствовать себя очень плохо, но сейчас было гораздо хуже.

Ему хотелось вспомнить, каким образом он оказался в таком плачевном состоянии. Должно быть, случилось что-то страшное.

Откинув одеяла, он оглядел себя. Не было зеркала, в котором он мог бы увидеть свою голову, но он увидел повязки на левом бедре, правой руке и груди. Он попытался сделать более глубокий вдох и задохнулся. Должно быть, сломаны одно-два ребра.

Голова у него закружилась. Нельзя сказать, чтобы она сильно болела – после хорошей попойки бывало и хуже, – но сейчас он словно попал в туман.

Он не помнил, что было после того, как он появился в охотничьем домике Уиндемов. Не мог вспомнить, как получилось, что он оказался в постели, с повязками на всем теле.

Он чувствовал, что все вокруг переменилось, цвета были другими, контуры предметов сделались нечеткими. Он оглядел комнату и не узнал ее. Она не походила на место, куда приносят умирать: вычурная позолоченная белая мебель, розовые стены, парча. Где, черт возьми, он находится?

– Ливви!

Его голос замер, как шипение плохо надутых мехов, но Джек знал, что она слышит его. Она все еще близко. Он чувствовал ее, как это было всегда, словно их связывали невидимые нити. И он слышал странные придушенные звуки за дверью, как будто она все еще смеялась. Что было нелепо. Если вспомнить, как она расстроилась, когда он уехал две недели назад, то он не понимал, что смешного она могла найти сейчас.

Ему не было смешно.

Ему нужно было снова ощутить ее рядом, убедиться, что она действительно здесь.

Почему у него внезапно появилось чувство отдаленности от нее? Она его милая девушка с пронизанными солнцем шелковыми волосами и чистыми карими глазками. У нее соблазнительная нижняя губка, которую он любит покусывать, маленькая ямочка, которая появляется слева от ее ротика, когда она смеется.

Но что-то изменилось, он не почувствовал этого, пока она не убежала.

Ему нужно видеть ее.

– Чемберс!

По крайней мере, он может рассчитывать на своего камердинера. Чемберс взял за правило никогда не удаляться более чем на десять футов.

Чемберс не ответил. Вместо него приковылял кривоногий гном, одетый в поношенную куртку гвардейца. Он выглядел не менее сбитым с толку, чем сам Джек.

– Вы кто? – спросил Джек и помертвел, услышав вместо своего голоса какой-то скрежет. – Где Чемберс?

Маленький человек, должно быть, понял его, потому что, бросив через плечо взгляд в сторону коридора, улыбнулся и подошел ближе.

– Если это ваш человек, то его здесь нет. Но я могу быть прекрасным ординарцем. Меня зовут Харпер.

– Моя жена… – Почему эти слова прозвучали так странно? У Джека даже голова заболела. – Где она?

Маленький человек нахмурился, отчего его лицо еще больше сморщилось.

– Боюсь, я не знаю. Хотя здорово, что вы открыли глаза. Все будут рады, ведь мы уже приготовились к тому, что после генерала придется хоронить вас.

Джек заморгал, не понимая: или что-то не в порядке с его головой, или не в себе этот маленький человек.

– Теперь вы можете сказать нам свое имя? – спросил вошедший, попытавшись оправить постель Джека, чтобы ему было удобнее. – Чтобы мы могли уладить ваши дела и все такое?

Джек смотрел на безобразного человека и все больше недоумевал.

– Мое имя? Разве вам не известно мое имя?

На этот раз заморгал маленький человек.

– Но как мы могли спросить? Ведь вы только-только очнулись.

– Тогда что здесь делает Ливви?

– Ливви? – неуверенно повторил неизвестный. – Кто…

– Харпер, – услышал Джек голос от дверей и едва подавил в себе жалкое побуждение заплакать от облегчения. Ливви вернулась. Она скажет ему, что все это значит.

Она стояла в дверях в своем ужасном коричневом платье, глаза были красными, как будто она плакала, а не смеялась, и вид у нее был испуганный, как у лисят на опушке леса.

Ливви никогда не была такой за всю ее жизнь. Она словно поблекла. Стала тоньше. Печальнее.

Неужели это он сделал ей что-то? Или она настолько не поладила с его матерью, когда он уехал, чтобы прийти в себя?

– Я сожалею, Лив, – извинился он, протягивая к ней руку. – Я не хотел обидеть тебя. Я не против игры, честно. – Он криво улыбнулся. – Просто скажи мне, что не хочешь жить в аббатстве. Тогда мне не придется говорить матери, чтобы она поделилась с Миллисент.

Но Оливия не улыбнулась в ответ.

– Я уже говорила тебе, Джек, что не играла.

Он рассмеялся.

– В твоих руках я на все согласен. Только вот где, черт побери, я нахожусь?

Ирландец счел нужным вмешаться.

– Не выражайтесь, милорд.

Джек глянул на него.

– А вы зачем еще здесь?

– Я вроде как защищаю миссис.

– Она ее светлость, – вырвалось у него. – И не угрожайте мне. Я убивал и не таких, как вы.

Оливия смотрела на него так, словно не узнавала. На секунду он подумал, что так оно и есть. Он сам себя не узнавал.

Но прежде чем он смог спросить, что все это значит, она повернулась к ирландцу и положила руку ему на плечо. Странно: она улыбалась, словно они хорошо понимали друг друга.

– Вы, сержант, в самом деле считаете, что бранное слово может травмировать меня?

Сержант улыбнулся в ответ как старый знакомый.

– Ругань – это одно. Я не хочу, чтобы вас оскорбляли.

Джек снова был совершенно сбит с толку. Он чувствовал себя так, словно оказался среди участников игры, ему незнакомой.

– Джек, – сказала Ливви, все еще улыбаясь ирландцу, – это отставной сержант Шон Харпер, он служил в лейб-гвардейском конном полку ее величества. Это он зашивал твои раны, после того как мы нашли тебя на поле. Тебе следует быть благодарным ему.

Если бы это была не Ливви и если бы гном был не таким некрасивым, Джек мог бы взревновать.

– Я благодарю вас, сержант.

– О нет, сейчас уже не за что, – широко улыбаясь, сказал маленький человек, щелкнув каблуками.

– Харпер, – продолжила Оливия, – я хочу представить вам Джека Уиндема, графа Грейсчерча.

– Хорошо, – не мог удержаться Джек. – По крайней мере это выяснили. Вы можете рассказать мне о том, чего, как вы считаете, я не знаю?

Он снова тер лоб – с возвращением Оливии боль, казалось, усилилась.

Она подошла к столу и налила в стакан воды. Добавив в него несколько капель другой жидкости, подала ему стакан.

– Ты упал, – сказала она, – как ты и сказал. Остальное подождет, пока ты не почувствуешь себя лучше. Выпей это и отдохни.

Она не улыбнулась ему, когда наклоняла стакан, поднеся его к губам Джека.

Джек выпил, вдруг ощутив сильную жажду. Он знал, что в воду была добавлена настойка опия, но ему было все равно. Ливви отдернула руку, как если бы он обидел ее. Она избегала встретиться с ним глазами.

Он вдруг почувствовал огромную слабость. Закончив пить, он с облегчением опустил на подушку голову.

– Обещай, что будешь здесь, когда я проснусь.

Она снова чуть помедлила.

– Да, Джек. Я буду рядом.

Этого мало, подумалось ему. Было что-то, о чем она умалчивала. Что-то, чего он не понимал. Но сейчас ему больше всего было нужно, чтобы она держала его за руку. Чтобы она была здесь, с ним.

Немного успокоившись, он закрыл глаза.

– Хорошая девочка. Я знал, что могу доверять тебе. Ответом ему было молчание.

– В самом деле? – наконец произнесла она.

Но он слишком устал, чтобы сказать речь, которую приготовил, пока был в деревне, – о том, что всё не важно, пока она рядом с ним, и они смогут вынести все, пока будут вместе.

Поэтому он только сказал:

– Я люблю тебя, Оливия Луиза Гордон Уиндем. Никогда не сомневайся в этом. Я всегда буду любить тебя…

И на этот раз она промолчала.

Он быстро погружался в сон, но еще смутно слышал, что она заговорила.

– Я знаю, что у вас появилось много вопросов ко мне, Харпер. Но я должна сначала поговорить с герцогиней, а потому уже смогу ответить на них.

– Конечно, миссис. Как вы решите.

Джек хмурился, проваливаясь в темноту.

Оливия знала, что надо встать. Надо достать сумку Джека и караулить у дверей, чтобы леди Кейт не смогла избежать встречи с ней. Ей необходимо признаться.

Еще минутку. Когда она возьмет себя в руки.

Она не будет плакать. Никогда больше. Чего бы это ни стоило, она не станет плакать о Джеке Уиндеме.

Она была совершенно измучена, ее словно бросили в холодный океан и воды сомкнулись над ее головой. А когда она подумала, что больше не сможет выдержать, очнулся Джек и стал клясться в своей неумирающей любви.

Только этого ей не хватало.

Она прижала к груди сжатые кулачки, как если бы это помогло унять жгучую боль, и закрыла глаза, словно хотела спрятаться таким образом.

Не помогло. Мысленно она видела высокую полку, на которую сложила все свои секреты и воспоминания, заперев их в маленьких ящичках, чтобы они не могли выскочить оттуда и причинить ей боль. Только сейчас этих ящиков не было на полке. Они обрушились на нее как кирпичи с рушащегося от ураганного ветра здания, их были сотни, все раскрытые и потерявшие свое содержимое.

Пять лет. Она не видела Джека пять лет. За это время она познала голод и холод, невероятную нужду. Она родила в коровнике, ей помогла жена фермера, а потом сотни миль исходила пешком в поисках работы, а когда работы не было, приходилось просить подаяние. Она выдержала происки Джервейса, который не гнушался ничем, и мужественно и с достоинством встретила публичное осуждение тех, кому полагалось любить ее. Она пережила даже ужас матери, которой нечем накормить ребенка. И все это время она держала ящички запертыми, чтобы делать все, что нужно, не тратя силы на мысли об утраченном.

Когда Джек прогнал ее, она заперла его в один из самых дальних ящичков. Долгие месяцы она заставляла себя – свое сердце, свое тело – забыть его. Забыть светлую радость, которая заполняла ее при виде его улыбки, пьянящее наслаждение от его прикосновения, само чудо его любви. Она отказалась от воспоминаний о нем, иначе она просто не могла бы жить так, как жила, зная, что он еще существует.

До сих пор. Пока Джек не открыл глаза и не обрушил на ее голову все ящички.

Она резко выпрямилась. Хватит. Никто не должен видеть, как ей плохо. Особенно в этом доме, в котором героические солдаты молча переносят куда более сильную боль. Она усилием воли остановила слезы. Захватив порванную и запачканную кровью сумку Джека, она вышла из своей маленькой комнаты и пошла вниз.

В доме вдовствующей герцогини Мертер несчастья, очевидно, подавали вместе с чаем и булочками. Оливия поняла это, когда наконец поймала леди Кейт. Откладывать дальше было нельзя, она твердо решила остановить герцогиню прежде, чем та снова сможет улизнуть. Поэтому она устроилась в холле на стуле с высокой спинкой и стала ждать, когда герцогиня возвратится с утренних визитов.

Леди Кейт впорхнула в дом, когда часы работы Персье пробили четыре, вслед за ней вошли Грейс и леди Би. Оливия заметила, что при виде ее в глазах графини промелькнуло что-то похожее на иронию.

– Вы уверены, что это не может подождать? – спросила леди Кейт, откалывая и снимая розовую шляпку и передавая ее Финни. – Простите меня за мои слова, но вы выглядите ужасно, просто как ведьма.

Оливия встала со стула, даже сумела растянуть губы в улыбке.

– Ну, поскольку я и чувствую себя ужасно, я вряд ли могу возразить. Простите, но я ждала долго и больше не могу ждать.

Финни терпеливо собрал мантильи леди, в его толстых руках они выглядели как кукольная одежда.

– Мы пытались убедить леди пойти отдохнуть, – громким шепотом сообщил он леди Кейт. – Она не захотела уходить.

– Миссис Оливия на редкость упрямая. – Леди Кейт похлопала дворецкого по массивной руке. – Однако я уверена, что она не откажется выпить с нами чаю, не правда ли, Оливия?

И, не дожидаясь ответа, леди Кейт проплыла в лавандовый салон, единственную общую комнату, в которой не было раненых.

Взяв сумку Джека, Оливия двинулась следом.

– Я могу чем-нибудь помочь? – спросила Грейс; у нее был такой вид, словно ей хотелось обнять Оливию за плечи.

Оливия знала, что улыбка у нее вышла деревянной.

– Не знаю, – сказала она, осторожно отстраняясь. Она надеялась, что Грейс поймет. Ведь и у нее бывали моменты, когда сочувствие могло поколебать и без того слабые защитные силы. Ее спокойствие держалось на ниточке, она в любой момент могла снова разразиться безумным смехом. Что ей делать? Как начать? Как пережить неизбежное, когда и она, и Джек будут изобличены?

Сидя у вычурного мраморного камина на одном из сиреневых стульев в стиле Людовика XV, Оливия рассматривала свои руки, как если бы хотела понять их предательство. Она могла бы поклясться, что они еще хранили запах Джека.

Как это стало возможным? Как она могла? Она надсмеялась надо всем, что претерпела за последние пять лет. Он открыл глаза и произнес ее имя, и все достигнутое неимоверными усилиями было перечеркнуто.

При одной только мысли о нем дрожь пробежала по ее телу. Желание вскочить и бежать к нему, прижаться к нему, вдыхать его запах стало таким сильным, что причиняло боль. Хотелось провести руками по каждому изгибу его тела, которое она обнимала много ночей.

Зажмурив на миг глаза, она впилась ногтями в свои ладони, как если бы таким способом пыталась защититься от себя самой.

– Просто чтобы стало понятно, – произнесла леди Кейт, возвращая Оливию к действительности. – Что это за антисанитарный предмет, который вы принесли в мой дом?

Оливия посмотрела на ранец, который держала перед собой, слегка отстраняясь от него, словно это была крыса.

– Часть моего объяснения.

В конце концов она порылась в ранце. И это неизмеримо ухудшило положение дел.

– Первым делом самое важное, – заявила леди Кейт, пока леди Би усаживалась рядом с ней на обитый парчой мягкий диван. – Я весь день мечтала о чае.

Оливия кивнула, с новой силой ощутив неуместность своего присутствия здесь. Эти женщины, думала она, только-только начали отходить от ночи после сражения, они сидят на изящной мебели в салоне, декорированном дюжиной оттенков фиолетового, как если бы их не ждало ничего, кроме чая.

Она не была уверена, что они спали больше времени, чем она. Все они выглядели изнуренными, хотя леди Кейт сохранила свои привычки. Она была одета в красивое батистовое платье кремового цвета, отделанное темно-зеленой, с желтоватым отливом, лентой. Такая же лента украшала ее кудри цвета красного дерева. Леди Би предпочла серебристый муар и кружева, на ее белых волосах была аккуратная шапочка. Платье Грейс, как всегда, было серым, тусклые рыжеватые волосы она стянула в такой тугой пучок, что это, должно быть, вызывало головную боль.

Оливии вдруг стало интересно, всегда ли Грейс носила серое. Ей пришло в голову, что это естественный выбор для женщины, которая провела жизнь в двух шагах от смерти, и она тут же устыдилась этой мысли.

– Как наши пациенты? – обратилась Грейс к Оливии. – С ними все в порядке?

Оливия вздрогнула:

– О да. Более того, джентльмен, что наверху, очнулся. Леди Кейт вскинула голову.

– Пора.

Оливия едва не дернулась от проницательного взгляда.

– Да. Именно поэтому мне нужно поговорить с вами.

Прежде чем она успела сказать больше, дверь открылась и совсем юная служанка, под фартуком которой угадывалась большая выпуклость, вкатила в комнату столик на колесиках.

– Спасибо, Лиззи, – произнесла леди Кейт, когда покрасневшая девушка остановилась возле нее. – Когда будешь уходить, не забудь поплотнее притворить за собой дверь.

– Да, мэм, – прошептала девушка и неуклюже присела.

– Леди Би, вы не могли бы заняться чаем? – нарушила молчание леди Кейт, когда они остались одни. – Тогда я смогу поговорить с Оливией.

У Оливии упало сердце.

– Благодарю вас.

Она вдруг почувствовала себя совершенно опустошенной. Перед глазами стояла пелена. Она так долго хранила свои секреты в себе. Последние три дня она мысленно сочиняла свою речь, но не была уверена, что нашла нужные слова, которыми сможет все объяснить.

– Я знаю, кто тот раненый, что лежит наверху, – торопливо выговорила она, боясь, что не сможет начать. – Мне следовало сказать вам раньше, но… это часть моей проблемы. Он Джон Уиндем, граф Грейсчерч.

– Вот как? – спокойно произнесла леди Кейт, принимая чашку с чаем.

Оливия кивнула. Руки ее были крепко сжаты.

– Я думаю, вы слышали о графине Грейсчерч.

Леди Кейт улыбнулась:

– Да, дорогая, кто же не слышал о ней?

Оливия сглотнула. Ей хотелось зажмуриться, но это сделало бы ее еще более малодушной.

– Я графиня Грейсчерч. Называю себя Оливией Грейс, чтобы иметь работу.

Она приготовилась к тому, что ее окатят презрением. Гневом. Леди Кейт засмеялась, и она совершенно перестала что-либо понимать.

– Ну слава Богу. – Герцогиня дотронулась до руки леди Би. – Мы надеялись, что вы признаетесь сами.

– Так вы знали? – поразилась Оливия.

Леди Кейт кивнула:

– Я, конечно, узнала Джека. Он приятель моего кузена Диккана. Но это леди Би поняла, кто вы.

Оливия-поразилась еще больше.

– Леди Би?

– О да. Разве вы не слышали? Она назвала Джека Одиссеем. Изгнанником. А вас назвала Пенелопой – ну, об этом позже. Подразумевается многострадальная жена.

Леди Кейт замолчала, как будто такого объяснения было достаточно. Оливия недоумевала все больше. Грейс, как всегда, была готова смягчить ситуацию.

– Не думаю, что Оливия что-нибудь поняла.

– Ну конечно, дорогая. – Леди Кейт засмеялась. – Вы не понимаете мою славную леди Би.

Оливия стала багровой.

– Я, ну…

Леди Кейт развеяла ее неловкость.

– Это неудивительно. Леди Би хотела бы сказать больше. Несколько лет назад она потеряла способность правильно подбирать слова.

– Излагаю путано, – кивнула леди Би. Оливия во все глаза смотрела на леди Би, словно увидев ее впервые, но старая женщина спокойно разливала чай. – Апоплексический удар? Леди Кейт покачала головой.

– Героизм. – Она подозрительно блестящими глазами взглянула на свою подругу. – Леди Би, пытаясь защитить беспомощную подругу, приняла удар на себя, отчего и пострадала ее речь. Она осталась такой же умницей, такой же сострадательной, как раньше, но ей трудно строить речь. Она говорит метафорами. Символами. «Излагаю путано». Когда она говорит вам что-то, бывает нелегко уловить ее мысль исходя из ее слов. Понимаете?

Оливия медленно кивнула:

– Конечно, понимаю. Я только надеюсь, леди Би, что не обидела вас нечаянно по незнанию.

Леди Би оторвала глаза от чашек и улыбнулась.

– Невозможно, – кратко сказала она в своей манере. – Ешьте. – И она передала Оливии ее чашку.

Оливия не могла не улыбнуться, принимая ее.

– Ну, Оливия, – сказала леди Кейт, отпив глоток из чашечки севрского фарфора, тонкого, как бумага. – Что нам с вами делать?

Оливия осторожно поставила свою чашку на стоящий рядом столик из атласного дерева. Передышка закончилась.

– Я, конечно, уйду.

– Чтобы я не успела выкинуть вас на улицу при свете дня, когда все стали бы свидетелями вашего позора?

Оливия пожала плечами:

– Такое уже случалось.

Ей показалось, что Грейс испуганно задохнулась. Что до леди Кейт, то она, как ни странно, рассердилась.

– Хотя раньше, случалось, меня оскорбляли, но никто никогда не называл меня добродетельной. Пожалуй, вы еще посчитаете, что я похожа на постоянную посетительницу «Олмака». – Она сказала это так, словно речь шла о преступниках. – И я не могу бросить подругу в беде просто потому, что она может стать более скандально известной, чем я сама. – Она скривила губки. – Хотя признаю, что немного ревную. Вы были в центре скандала целый сезон.

Оливия старалась оставаться спокойной.

– Если точно, два сезона.

– Мы все читали и слышали официальную версию того, что произошло, – сказала леди Кейт и взяла с подноса печенье. – Но наверное, никто не слышал вашей версии всей истории. Я считаю, что мы с леди Би и Грейс имеем право стать первыми.

Леди Би энергично кивнула:

– Семья.

Оливия в замешательстве придвинула к себе чашку и стала пить чай, как если бы это могло придать ей сил.

– Грейс, – сказала леди Кейт, не сводя глаз с Оливии, – вы знаете, кто такая графиня Грейсчерч?

– Боюсь, мне придется признаться в невежестве, – сказала Грейс. – Ведь последние двадцать лет я не часто бывала в Англии. Это очень плохо?

– Очень, – насмешливо сморщила носик леди Кейт. – Если верить кузену Джека Джервейсу.

Оливия не могла не вздрогнуть при упоминании этого имени.

– Разве то, что говорил Джервейс, не соответствует действительности? – спросила герцогиня.

– Я уверена, что Джервейс рассказал очень пикантную историю, – начала Оливия. Покончив с чаем, она снова поставила чашечку на боковой столик, чтобы случайно не разбить. – Джервейс больше всего на свете любит пикантные истории.

Леди Кейт немного склонила голову набок.

– Однако на этот раз его рассказ был, наверное, немного пристрастным?

Оливия только пожала плечами.

– Надеюсь, я буду далеко, прежде чем кто-нибудь сможет связать ваше имя с пользующейся дурной славой Оливией Уиндем.

– Пользующейся дурной славой? – Грейс совсем притихла.

– Греховной, – сказала леди Би.

Леди Кейт наклонилась к Грейс.

– Разведенной, – шепнула она. – Один из самых скандальных процессов десятилетия.

Грейс широко раскрыла глаза:

– Ах!

– Чего Оливия не понимает, – произнесла леди Кейт и сделала глоток чаю, – так это того, что ее присутствие здесь идеально соответствует моим целям. Больше всего на свете мне хочется насолить Уиндемам. Исключая Джека, они вызывают у меня отвращение, их любимое развлечение – осуждать меня. Я для них слишком… эксцентричная, вы ведь знаете.

Оливия хмыкнула.

– Моя дорогая леди Кейт, для них и королева Шарлотта слишком эксцентрична. Вообразите, как далека от них была дочь викария.

– Вы бежали и обвенчались?

– Совсем нет. Мое семейство было без ума от счастья. Мой отец сам обвенчал нас в приходской церкви.

– Никто из семьи Джека не присутствовал при этом?

– Самым высоким гостем был Джервейс.

На этот раз леди Кейт удивилась:

– Вот как?

Грейс смотрела то на одну даму, то на другую.

– Надеюсь, вы не посчитаете меня слишком тупой…

– Сейчас вы все поймете, дорогая. – Леди Кейт похлопала ее по руке. – Оливия говорит нам, что она, дочь викария, без ума влюбилась в нашего загадочного раненого из той комнаты наверху, Джека Уиндема. Семейство Джека, одно из древнейших в королевстве, предсказуемо не могло примириться с таким браком и… вероятно, попыталось признать брак недействительным?

Оливия кивнула:

– Поначалу они испробовали такой план, разумеется.

– Второй раунд, должно быть, заключался в распространении слухов о пристрастии графини к азартным играм.

Оливии вспомнилась ярость Джека, и ей пришлось приложить усилия, чтобы отвечать невозмутимо, с достоинством.

– Он оказался куда более действенным.

Кейт кивнула.

– Но все же недостаточно результативным, если через короткое время стали распространяться слухи о давней связи Оливии с ее двоюродным братом Тристрамом Гордоном. Для молодого импульсивного Джека это было уже слишком, поэтому он инициировал развод и убил на дуэли бедного Тристрама.

Таковы таланты Джервейса, чуть было не сказала Оливия. Хотя леди Кейт уже предложила ей помощь, Оливия еще не знала герцогиню настолько хорошо, чтобы понять, как она относится к улыбчивому красавцу Джервейсу.

– Так и было, – прямо сказала она.

– Дурно воспитанный ребенок, – вырвалось у леди Би.

– Господи! – пробормотала Грейс.

Леди Кейт кивнула:

– Прямо как в сентиментальном романе, из тех, что печатает «Минерва пресс», не так ли? Хотя мне все стало ясно, когда они попытались сделать из Тристрама козла отпущения. Помимо всех остальных нелепостей.

Оливия замерла.

– Вы знали Триса?

Леди Кейт посмотрела ей прямо в глаза.

– Я знаю, кто был предметом его страсти.

Оливия пять лет жила в аду и не роптала. Но слова леди Кейт почти сломали ее. Леди Би сочувственно похлопала по ее руке, и Оливия едва не задохнулась.

– Я, конечно, тоже встречалась с Тристрамом, – с потеплевшими глазами продолжила герцогиня. – Меня очень опечалила его смерть.

Оливия проглотила комок в горле.

– Как и меня.

Милый Трис – ее тень, когда она была совсем маленькой, лучший друг, когда она подросла, наперсник, когда она стала взрослой. Он стал жертвой людской непорядочности и не был никем оплакан, кроме нее и еще этой хорошо владеющей собой герцогини, которая брала на работу беременных служанок.

– После дуэли Джек вынужден был покинуть страну, – продолжала леди Кейт. – Оливия, неужели прошло уже четыре года?

– Пять. Джек застал меня и Триса в ситуации, которая показалась ему компрометирующей, и вызвал Триса на дуэль, а меня в тот же день выгнал из дома.

– Очень действенно с его стороны. Вы вернулись к родителям?

– На неделю, пока мой отец не вычеркнул мое имя из семейной летописи во время богослужения.

Грейс перестала дышать. Леди Кейт закусила губу.

– Я справилась, – сказала она самым ровным голосом, на который оказалась способна. – Она никогда бы не смогла рассказать им, какой ценой. Это останется с ней. Даже Джорджи, которая знает больше, чем кто-либо другой, известно далеко не все.

– И Джервейс узнал вас на балу, – сказала леди Кейт. – Я не ошиблась, да?

– Да, – сказала Оливия, вставая, как если бы это помогло ей избежать проницательных глаз леди Кейт. Она принялась рассматривать сладострастных фарфоровых пастушек, выставленных на каминной полке. – Он больше других обличал меня, когда я уже оказалась в самом тяжелом положении.

– Так и было, – согласилась леди Кейт. – И он угрожал вам?

– Джервейс? – повторила Оливия, и при мысли о его сладкоречивом насилии тошнота подступила к ее горлу. – Можно сказать, да. Он разозлился… увидев, как все обернулось.

Разозлился. Какой замечательный эвфемизм. Он был готов убить.

– Я слышала, что ваш малыш умер.

Оливия застыла, она боялась пошевелиться, чтобы не выдать боль, которую вызвали эти слова. Ее самые драгоценные воспоминания и самые опасные. Ее Джейми. Прижав руку к спрятанному под платьем медальону, она уставилась на фигурку смеющейся пастушки.

– Это было тяжелое время.

Воцарилось молчание. Ей хотелось бы сказать больше, но она не знала как.

– Я сожалею, – тихо сказала Грейс.

– Небесный хор, – шепнула леди Би, и это прозвучало как молитва.

Оливия не знала, что сказать.

– Спасибо вам. – Это все, что она смогла произнести.

– Что теперь? – спросила леди Кейт подозрительно сдавленным голосом.

Оливия оглядела своих подруг.

– Мне следует уйти, – снова повторила она, втайне надеясь, что леди Кейт повторит свое предложение.

После некоторого размышления леди Кейт оправдала ее надежды.

– О, я так не думаю, Оливия. Я считаю, вам надо остаться здесь, где мы могли бы наслаждаться нашей дурной славой. Кроме того, я, пожалуй, единственная персона, которая может заставить Джервейса держать язык за зубами.

Должно быть, у Оливии был недоверчивый вид, потому что леди Кейт посмотрела на нее свирепо.

– Моя семья мало интересуется мной. Вернее, они стараются не упускать меня из виду, чтобы присылать грозные предупреждения относительно моего положениям обществе и состояния моей души, в таком порядке. – Она ухмыльнулась. – Но я все еще дочь и вдова герцогов, и не важно, что говорит мой брат, это все еще имеет значение. Что скажете, Оливия, стоит нам поставить на уши всю Бельгию и Лондон?

Оливия снова удивилась тому, какими горячими бывают слезы. С ней очень давно никто не был так добр. В этот миг она почти отбросила свои опасения и была готова рассказать им все до конца.

– Но нет. Нельзя. Она снова села и взяла в руки чайную чашку с таким видом, словно нашла прибежище.

– Семейству Джека незачем знать, что он жив, – сказала леди Кейт, наливая всем еще чаю. – Поскольку Джервейс уже знает, кто вы, ему-то можно сказать.

Оливия чуть не поперхнулась. Она взглянула на грязный, видавший виды ранец, лежавший на полу, и вздохнула.

– Мы не можем сказать Джервейсу, – сказала она, пряча разочарование. – Мы не можем никому ничего говорить. Боюсь, все гораздо запутаннее, чем моя дурная слава.

– Но, моя дорогая, в дурной славе нет ничего запутанного, – уверила ее леди Кейт, весело помахав рукой. – На самом деле это очень простая вещь. Я заработала свою, сказав Салли Джерси, что ей ужасно не идет красно-коричневое. К тому времени как я танцевала в Карлтон-Хаусе в муслине, меня признали старомодной.

– Это очень серьезно, леди Кейт. То, о чем я хочу рассказать, гораздо рискованнее, чем потеря репутации.

– О Боже, – заинтригованно произнесла леди Кейт. – Что может быть хуже, чем потеря репутации?

Оливия задержала дыхание и сурово посмотрела на подругу.

– Предательство.