Текст книги "В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 3"
Автор книги: Евгения Владон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Господи… как? Как я это сделала и почему? Ведь всё же было так хорошо! Как я умудрилась всё испортить? Да что со мной не так?
Это ужасное наказание! Лучше бы всыпал мне реальной плетью или ремнем, вложил всю свою гребаную ненависть в настоящие физические удары, а не вынуждал подыхать в соседних комнатах через пару стен от тебя в этом невыносимом кошмаре! Так бы я хотя бы ощутила на собственной шкуре осязаемую силу твоей боли, и мы бы избавились от неё оба… может быть…
Я не знаю сколько прошло времени, сколько ты продержал меня (и себя!) в этом расплавленном безумии. Сколько бесчисленных ударов пульса оно циркулировало выжигающей кислотой по нашим артериям и сердцам лишая последних сил и желаний… раз за разом, вздох за вздохом, снова и снова? Я то прекращала рыдать, то начинала по новому кругу и, похоже, ей было попросту фиолетово насколько я уже от неё ослабла. Её переменного тока – нескончаемых перепадов от нуля и до сто тысяч вольт – было достаточно, чтобы сжечь меня до основания за ближайшие часы или минуты.
Но ты всё-таки пришёл, хотя я на это уже и не надеялась (по крайней мере не сегодня). Не знаю когда. Я не следила за временем и не хотела. Просто в какой-то момент собственная слабость уже казалось достигла своей крайней точки. Я слишком от неё устала, до раскалывающей головной боли, до желания отключиться прямо сейчас, а лучше сразу умереть… Но твой приход словно запустил целый блок скрытых резервов. Заставил вначале оцепенеть, застыть в позе умирающей страдалицы, которая тут же под тенью твоей близости забыла из-за чего она вообще всё это время рыдала. А затем уже превратиться в сплошной оголенный сенсор всех органов чувств одновременно – в слух, в осязание, во внутреннее зрение…
Я ведь так и не смогла обернуться и посмотреть на тебя. Не хватило ни смелости, ни духу. Попросту испугалась (едва не до смерти!).
Прикидываться спящей было уже довольно поздно, но и найти в себе сил – взглянуть в твоё лицо, узнать, насколько ты изменился (и изменился ли хоть как-то) с нашей недавней ссоры, я тоже не сумела! Я итак знала, что оно скрыто под пугающей тенью твоей самой тёмной и самой бесчувственной маски.
Теперь мне только и оставалось, что вслушиваться в твои шаги и неспешные передвижения, в ожидании того момента, когда ты подойдешь ко мне и заставишь посмотреть на тебя сам – заставишь принять неизбежное. Новую дозу смертельной боли или долгожданное спасение?..
Вцепившись перенапряженными пальцами в край одеяла, вбирать всеми клетками воспаленного тела каждый звук и любое проделанное тобою действие даже через стену, безошибочно угадывая, где ты и что сейчас делаешь. Как заходишь в ванную, как через несколько секунд включаешь воду. Спустя какое-то время снова выходишь в спальню… Ровным шагом на меня – к кровати. В десять бешеных ударов моего сердца за каждый твой приближающийся шаг.
Желание снова расплакаться так и не проходит до конца, но я всё равно не могу. Мне куда страшнее сделать это на твоих глазах – сделать тебе больно опять.
Последние футы последних шагов. Меня накрывает новой волной панического страха, едва ты окончательно накрываешь меня своей близостью – присаживаешься на край кровати и… осторожно касаешься моего плеча. Негласная команда-жест, которому я должна тут же и беспрекословно подчиниться – потянуться за её направлением, потянуться к тебе. Но я не могу! Всё что угодно, только не это!
Я не хочу, чтобы ты видел меня такой – раскисшей, заплаканной, с опухшими чертами лица… Я же думала, ты меня прогнал насовсем! Я не ждала, что ты явишься! Пожалуйста, не надо!
– Эллис, повернись и посмотри на меня. – и мне уже не нравится твой голос! Я не чувствую в нём ничего! Абсолютно НИЧЕГО!
Не надо! Умоляю!
Машинально и ещё сильнее цепляюсь за одеяло, разве что не вгрызаюсь в него зубами, и на этот раз слёзы сами по себе и без какого-либо усилия начинают заливать лицо. Бл*дь! Сколько можно? Я скоро от них свихнусь! От них и от твоей боли!
– Эллис! – давление твоей руки и пальцев становится более ощутимым и сильным, практически пробирая до костей. – Ты снова вынуждаешь меня повторять дважды. Прошу… просто повернись. Ничего смертельного не случилось…
Тепло, мягкость или что-то ещё? Я не понимаю! Не могу разобрать, как и поверить, что слышу их в твоём голосе и чувствую их намного глубже и болезненней, чем твою бездушность и апатию. Мне бы зажаться и забиться в угол ещё дальше, но я попросту не соображаю почему и как это делаю – отвечаю на твой двойной приказ-просьбу и чуть ли не машинально оборачиваюсь, раскрываясь меньше, чем за ничтожные доли секунды.
– Пожалуйста… простите меня!.. Я сама не понимаю, как могла такое сказать… Клянусь! Такого больше никогда не повторится!
О, боже! Твоё лицо в сумерках комнаты с едва различимыми чертами кажется невероятно тёмным, скрытым на треть чёрными тенями и полутенями живой, но по прежнему бесчувственной маски моего любимого Чёрного Бога. Ещё более пугающее и от этого завораживающее и притягивающее к себе ещё сильнее и непреодолимее, чем раньше. Если когда-нибудь (и желательно очень скоро) оно станет свидетелем и причиной моей смерти, то пусть им будет только оно и ничье больше!
– Всё уже позади… Тшшш… не думай об этом. Тише, моя девочка.
Твои руки оплетают мои плечи и затылок, поднимают и прижимают к твоей груди и плечу, убаюкивающий голос окутывает своими смертельными нитями ядовито-сладкого дурмана на сердце, в сердце, в измученном сознании… Господи, всего пара ничтожных секунд, мгновений в несколько надрывных ударов сердечной мышцы и меня затягивает в тебя подобно сильнейшему в миру притяжению чёрной дыры, на грани потеряться в ней (в тебе!), раствориться в твоей тьме окончательно и без права на возврат. Я и не хочу возвращаться! Больше никогда!..
Меня вскрывает уже до основания. Я просто не могу остановиться! Не могу поверить, что ты пришёл ко мне, потому что простил…
Если бы только я могла вцепиться сейчас в тебя со всей дури и больше никогда не отпускать… Но, похоже, у меня едва хватало сил лишь немощно скользить дрожащими пальчиками по мягкой ткани твоей синей сорочки. Я и сейчас с трудом понимала, что ты снял пиджак и от твоего мощного и сверхсильного (почти неуязвимого) тела нас отделял тонкий слой дорогой материи из египетского хлопка.
– Тшшш… всё хорошо. Я рядом… Ну всё. Успокаивайся. Я же не мог оставить свою девочку некупанной и грязной? И тем более такой заплаканной.
Я наверное точно чокнутая (хотя этот диагноз уже должен быть прописан в моей медкарте под графой хронические заболевания и необратимые патологии куда больше, чем два последних месяца!). Но я ощущаю, как меня ведет под твоими пальцами, глубоким голосом и словами и… снова режет выбивающим возбуждением по занывшим эрогенным зонам и мышцам в клиторе и в вагине. Ты не просто меня согреваешь своей сводящей с ума близостью, ты пускаешь её энергетической инъекцией мне под кожу в мою кровь, в сердце и в кости! Неужели я только сейчас поняла, что уже не смогу без неё? Что ничто и никто не согреет меня так, как это способен делать только ты один?!
– Посмотри на меня. Покажи свои зареванные глазки и улыбнись своему Хозяину.
– Не надо! Я не хочу, чтобы вы меня видели такой… такой страшной!
– Надо, Эллис! Я так хочу, как и увидеть, что ты больше не плачешь…
Разве тебя может что-то остановить и тем более если это я? Ты и сам это прекрасно делаешь своими руками – чуть отстраняешься, смещаешь пальцы правой руки с затылка на лицо, привычным и почти ласковым давлением на подбородок и скулы заставляешь меня откинуть голову назад и вновь встретиться глазами с бездонной глубиной твоей всепоглощающей тьмы. Но мне впервые не страшно тонуть в ней и особенно сейчас. Наоборот. Я ищу в ней спасение с долгожданным забвением! Мой самый сладкий и смертельный наркотик! Моя любимая чёрная бездна твоих калейдоскопических глаз – вязкая патока жженного сахара и красного солода, приторный хмель моей хронической зависимости и неизлечимой болезни. Я готова пить из этого источника до скончания вечности, до остановки сердца… до последнего удара последнего нулевого атома нашей Вселенной.
Я же свихнусь окончательно, сдохну на этот раз буквально, если ты снова это повторишь – если вновь позволишь мне уйти!.. Я ведь без тебя никто и ничто! Я даже не могу дышать и думать, если не увижу твоих глаз, не почувствую твоих рук и не услышу твоего голоса.
–…Уже всё позади… Ты у меня умничка… – если не буду ощущать твоих сильных пальцев и тёплого бархатного дыхания на своём лице… того исключительного мгновения – незримого перехода-слияния наших сердец и сущностей в тот головокружительный момент, когда твои губы прикасаются к моей переносице в нежнейшем поцелуе моего любимого Хозяина. – Я рядом… Я всегда рядом, что бы не случилось и… что бы я не сделал…
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Не даром говорят, что это не судья подписывает смертный приговор осужденному, а сам преступник. Ведь ответчик прекрасно знал, что пошёл против закона и воспитавшего его социума, нарушив идеальный уклад жизни цивилизованного общества, которое ещё до его рождения продержалось и выстояло на своих моральных устоях и высокодуховных ценностях не одну тысячу лет. Ему же сызмальства твердили, что хорошо, а что плохо, что считается правильным, а что нет! И он не мог не понимать, во что ему могут вылиться его пагубные желания и пристрастия. Закон один для всех (или в подавляющем большинстве для тех, для кого они создаются!). Тогда почему он его нарушает? Что его толкает совершить этот проступок, практически не задумываясь о последствиях или наивно полагая, что ему это каким-то образом сойдёт с рук? Где для него заканчивается та самая черта между добром и злом, и когда он теряет ту связующую с реальностью нить, что делала его все эти годы в глазах окружающих людей правильным человеком? Когда он решает, что есть вещи, которые он обязан и должен совершить, не считая свой поступок вопиющим уголовным преступлением? Что его на это толкает, почему он себя оправдывает, почему однажды перестаёт считать себя виновным?
Как там ещё принято говорить? Настоящая власть не у тех, кто печатает деньги, а у тех, кто придумывает законы? Выигрывает всегда тот, кто сам создаёт правила игры?
Я проиграла тебе изначально, потому что попала именно на твою территорию, в твоё Чёрно-Красное Зазеркалье – в оживший кошмар вывернутой на изнанку Страны Чудес, где правит один единственный человек Дэниэл Мэндэлл-младший. Твой Кровавый Эдем – бесконечный лабиринт из искаженных зеркальных порталов, твой мир, твоя реальность… Твоя Вселенная! И очутилась я в нём не по собственной воле, хотя и побежала за собственным белым кроликом своими ножками, наивно полагая, что меня ждут сказочные чудеса и волшебные открытия в одной из твоих кроличьих нор. И да, они меня там и поджидали, разве что в абсолютно ином ракурсе и представлении о красивых историях. А на что я ещё могла рассчитывать с моими-то нестандартными вкусами и мрачными фантазиями? Конечно, я бы никогда в здравом уме и в трезвой памяти не зашла за дверь с надписью Сайлент-Хилл или Улица Вязов, но я как-то это сделала, тебе удалось меня туда заманить… при чём с самого начала ты ничего мне не обещал, даже пряничного домика с Чудесным Садом (десять миллионов фунтов в год – не в счёт). Я сделала это сама. Сама открыла эту дверь, сама зашла в чёрный за нею коридор и… провалилась в твою чёрную дыру… Сама?
Нельзя найти выход, если не знаешь, где был вход… да и был ли он вообще? А если ты ещё и не понимаешь, куда он тебя на самом деле приведёт и будет ли он тем, что поможет тебе (и не только тебе)… Станет ли он вашим обоюдным спасением? Потому что тебе одной он и на хрен не сдался! Ты скорее затеряешься и сдохнешь в этих бесконечных переходах ваших слитых кошмаров и оголенной до костей смертельной боли, чем сбежишь отсюда сама и бросишь его одного. Ты не уйдешь отсюда без него… Ты не оставишь его ЗДЕСЬ! Только не здесь, не в этой тьме и не в его обреченной безысходности… Он итак прожил тут в полной изоляции от тебя целых десять лет и настолько уверовал в то, что это и есть его дом, источник его божественного чёрного бессмертия, что успел позабыть каково это – верить в свет, верить в вашу любовь и в собственное спасение…
Может раньше мне и хватило смелости с силами уйти от тебя, сбежать, возможно даже спрятаться, но только не сейчас. Я осознаю свою ошибку лишь теперь, любуясь бескрайними масштабами её последствий со своего нынешнего положения – преступника, сознавшегося в вине свершенного им преступления с полным осмыслением случившегося и происходящего. И если мне суждено принять за него наказание из твоих рук – от рук моего любимого Чёрного Палача, значит, так тому и быть. Я должна через это пройти! Должна прочувствовать через всю подаренную мне тобою боль, твою ненависть и твою священную месть, какой силы была твоя любовь! Всё, что ты пережил за эти годы сам! Всё, что тебя наполняло, чем ты дышал, чем существовал… Если я не могу узнать, что такое быть любимой тобой, чтож… тогда я загляну в бездну её обратной изнанки – увижу и пропущу через себя силу её несоизмеримой боли… И если ты считаешь, что только так я сумею покаяться и расплатиться за все свои смертные грехи, может ты и прав. Но не думай, что я позволю затянуть меня в эту тьму вместе с тобой. Как и не сбегу снова… без тебя…
Наверное только теперь я начала понимать в полную меру всех тех "безумцев", которые жертвовали своей жизнью за свои идеалы и священные цели (включая даже тебя!). Ту же Жанну Д'Арк, сносившую бесконечные пытки с допросами от святой инквизиции – девятнадцатилетнюю девочку сожженную за живо из-за чужих страхов перед силой её веры, перед силой морального духа, который она успела вложить в целую нацию всего за год своей величайшей исторической миссии. Так что, откровенно говоря, на фоне подобных национальных героев моё ответное безумие твоим пробудившимся демонам – это попросту жалкое ничто!
Да, я виновата перед тобой, перед собой, перед нами обоими, и нет страшнее наказания, чем осознания факта, что нашей первой, самой чистой, самой откровенной и светлой любви не удалось дожить до этих дней. Что благодаря лишь моим стараниям она превратилась в твоём и с твоим сердцем в нечто чудовищное, отталкивающее и пугающее до смерти. И что по всем канонам жанра классической драмы я должна была теперь либо сбежать от тебя, либо сойти с ума, или броситься под поезд. Твоя изначальная вина состояла в том, что ты пытался выжить с ней, а она пыталась выжить в тебе, и эта борьба едва не убила вас обоих. Но ты нашёл выход – тебе больше не надо копить эту боль и свою смертельную одержимость в себе. Ты откармливаешь ими своих демонов, своего изголодавшегося за эти годы внутреннего зверя, чтобы спускать их впоследствии на меня и кормить их мной, моей более сладкой и дурманящей тебя кровью – воскрешающим противоядием твоему чёрному вирусу. Только так ты чувствуешь себя живым и цельным, только так твоя собственная священная миссия выглядит для тебя оправданной – когда твои вены и плоть насыщаются чистейшей энергией моей боли, моими страхами и моими смертями.
Думаешь, я не пойму, не увижу и не рассмотрю в твоей жуткой тьме того, что за нею прячется? Не для того ли и говорят, что чтобы побороть свои страхи надо взглянуть им в глаза и принять на себя самый сильный удар. Переступить через себя, пройтись босиком по раскаленным осколкам битых зеркал, протянуть свои пустые ладони рычащему зверю, обнажившего клыки в бешеном оскале, в позе готовящегося к смертельному прыжку хищника. В данном случае у меня не самый большой выбор – либо забиться в угол своей клетки, либо пойти навстречу своему палачу и убийце. И не важно, что при любом раскладе страх будет одинаков, как и сила полученной боли. Я отдам тебе их все до самой последней капли, вместе со своей кровью и тем, что от меня осталось. Я накормлю твоих демонов до сыта и буду кормить их собой до тех пор, пока у них не скрутит кишечник, они не устанут рвать меня… и тебя самого не начнёт мутить от передоза твоей ненависти и мести! Пока ты не скажешь сам себе "Стоп! Хватит!"…
Пока кто-нибудь из нас или не умрет по-настоящему или не сойдёт с ума!.. Пока жива твоя кроваво-огненная Вселенная, сытясь моей болью и твоей кроваво-чёрной любовью!..
…Не знаю, как это назвать – просветлением или полным затмением воспаленного рассудка. Открыть на следующий день глаза в постели своей спальни в твоей квартире на Мейпл-авеню и позволить новому безумию всего за считанные мгновения поглотить меня с головой. Вспомнить вчерашний вечер… вернее, снова ощутить на коже – в миллиардах нервных окончаниях фантомную пульсацию твоих прикосновений, силу и скольжение твоих рук – ладоней, пальцев… глубокое осязание твоей окутывающей близости. Боже правый, ты не покидал меня ни на секунду даже во сне. Твоя тень постоянно и везде находилась подле, нависала надо мной, заползала в моё спящее сознание, стимулировала и растирала до болезненных ожогов все рецепторы и нейроны. Ты следил за мной!
Я давно догадалась, что ты наблюдал за тем, что здесь происходит по скрытым видеокамерам. Единственное, что я старалась не делать – не показывать, что знаю об этом, не выискивать пристальным взглядом возможные точки их местонахождения. Может просто, как бы "не задумываясь" и "неосознанно" время от времени скользила отсутствующим взором по стенам и потолку, каждый раз думая о том, что в эти самые секунды ты смотришь на меня, наблюдаешь и… терпеливо ждёшь… Ждёшь…
Поэтому ты всегда появлялся в моей спальне по утрам буквально через две-три минуты, стоило мне только открыть глаза и показать, что я проснулась. Или как вчера, поздно вечером, пока я не доплакалась до головной боли и не извела себя слезами до болезненной слабости.
Вчера мне было снова больно и страшно, впервые, за весь пошедший месяц я испугалась едва не до смерти… ты напугал меня практически до остановки сердца и полной отключки внутренних тормозов. И чем? Всего лишь выгнав меня из своего кабинета? Чтобы потом прийти, прижать к своей груди, как маленькую девочку, погладить по головке, поцеловать в лобик и на руках отнести в ванную (поскольку своими ногами я бы точно туда не дошла)? Сделать слабой и беспомощной всего за какие-то пару часов изоляции от твоего милостивого внимания, практически разбив в дребезги и вернув в изначальное состояние безвольной куклы. Как будто никакого психофизического восстановления и не было за все эти недели. Я опять превратилась в пластичный моделин в твоих сильных и знающих пальцах, ты снова манипулировал моими чувствами, сознанием и желаниями словно мягком воском практически без каких-либо усилий и напряжения.
"Разве мне можно уже принимать ванную?" – "Я звонил доктору Воглеру, он сказал, что уже можно…" – господи… я ловила тогда любую возможность, чтобы прижаться к тебе, как можно крепче, вдохнуть твой запах… сойти с ума от ощущения твоего сильного тела и рук; слушать твой звучный бархатный баритон снова и снова… Прочувствовать твои пальцы на коже, везде, где только можно и нельзя! Возбудиться до сумасшедшей режущей боли в животе и в вагине, в опухших складках заскулившей киски, онемевшей от мощного притока крови и аритмичных ударов остервенелой похоти в вульву и клитор буквально за один несдержанный вздох-всхлип. Едва не кончить, как только твоя ладонь накрыла мой лобок, скользнув по половым губам и между бёдер почти по всей промежности, когда ты всего лишь попытался намылить меня гелем для интимной гигиены. Осторожно и невыносимо нежно. "Тебе надо сделать эпиляцию" – я чуть не застонала в голос и не затряслась в тот момент, едва не выдав в ответ нечто безумное вроде – Мне надо кончить, прямо сейчас, и чтобы до этого меня довел именно ты! Но я лишь скривила губы в страдальческой улыбке, заливаясь краской блаженного стыда и нескрываемой радости. Ведь для меня тогда это значило только одно – ты не просто это сказал и впервые за те дни, когда я временно перестала следить за ростом волос на своей киске, ты напрямую говорил о том, что очень скоро мы вернемся к нашей совместной интимной жизни. Очень и очень скоро!
Казалось, мне с лихвой и даже в переизбытке хватило этих слов, чтобы снять с моего тела и разума неподъемные оковы пережитых до этого страхов и физической немощи. Я была готова забыть обо всём, смеяться и танцевать, в наименьшем случае плескаться в этой ванной, подобно всё той же маленькой девочке. Но я как-то пересилила распирающую меня изнутри вспышку инфантильного безумства, сдержавшись из оставшихся сил от возможных последствий зародившегося сладкого предвкушения. Я вновь подчинилась твоему решению и твоей воле, словно боялась спугнуть этот момент и тебя. Согласилась с собственной совестью переждать или дождаться своей очереди, не торопить событий и не доставать тебя по каждому поводу и без. Всё равно при любых обстоятельствах право выбора и последнего слова всегда оставалось за тобой. Что такое день (или два) невыносимого ожидания после целого месяца вынужденного воздержания? Я готова потерпеть ещё немного, самую малость… может лишь совсем чуть-чуть.
Да, была готова. Вчера. Когда ты уложил меня вымытую твоими руками в постельку, закутал в одеялко и помог принять лекарство перед сном. Была и думала, что готова, когда засыпала под согревающей близостью твоего недосягаемого тела и оплетающих моё засыпающее сознание гибких и неразрывных прутьев твоей ментальной клетки. Была уверена, всего несколько часов назад, несколько часов глубокого и эмоционального сна… пока не открыла только что глаз и через три минуты так и не дождалась твоего прихода.
А потом меня накрыло этим сумасшедшим откровением. Ты ведь не пришёл и не появился весь такой идеальный и совершенный в открытом проеме входных дверей напротив моей кровати.
Четвёртая минута, пятая…
Я могла думать в эти секунды о чём угодно, но меня крыло и захлестывало раз за разом моими свихнувшимися эмоциями, страхами и новым сортом боли, которая вливала в мои мышцы, кровь и нервы запредельные дозы животного адреналина, вынуждая дрожать от их высоковольтных разрядов едва не с каждым срывающимся вздохом и гулким ударом сердца о гланды, виски и полуослепшие глаза.
Шестая, седьмая!..
А что мне ещё оставалось делать? Ты же так и не пришёл, не сбил своим появлением её растущую волну, не загасил всего парой фраз и сминающим взглядом её лихорадочный ток в моих венах и в свихнувшемся рассудке.
Я только и могла, что изумленно оглядывать комнату (почти в открытую искать видеокамеры на потолке, стенах и кованой решетке балдахина кровати), едва ли пытаясь угадать, который сейчас час и что тебя могло так долго задержать.
Восьмая, девятая…
Может с тобой что-то случилось? Сомнительно, чтобы ты сейчас спал. Мне вообще всегда казалось, что ты никогда не спишь. Такие люди, как ты не умеют спать, им не ведомы человеческие слабости, иначе они не смогут постоянно контролировать ситуацию и держать на пульсе происходящих событий своих сильных пальцев. Ты бы не оставил меня одну так долго после моего пробуждения в этой комнате, когда находишься всего в нескольких шагах от этих дверей.
Но ты оставил… ты не пришёл!
ДЕСЯТАЯ!
Она толкнула меня в спину, ударила по позвоночнику и болевым точкам внутренней отдачей всесметающего взрыва. Заставила подскочить с подушек, выжигая ослепляющим напалмом разум, мысли и большую часть чувств. Мне и не надо было раздумывать, я просто откинула одеяло и уже меньше, чем через две секунды неслась в сторону выхода не чувствуя под ногами пола. В голове пульсировала и давила изнутри на виски лишь одна навязчивая идея-фикс – если дверь будет заперта, у меня точно начнётся истерика.
Только чтоб она была не закрыта! Только чтоб не закрыта!..
Из горла вырвался несдержанный стон то ли облегчения, то ли радостного ликования. Она всё-таки оказалась не закрытой! Ты опять меня не запер!
И я действительно не понимала зачем и что творю. Почему открываю двери, выглядываю в коридор и… не останавливаюсь. Некому и нечему меня останавливать! Потому что меня продолжает толкать вперёд мой обезумевший страх и взбесившееся сердце. Я даже не могу напрячь слух, потому что ни черта не слышу кроме собственного сердцебиения и шипящей в ушах крови. Я просто это делаю – иду к дверям твоего кабинета, бесшумно ступая босыми ногами по тёплому ковролину и не имея никакого представления, что собираюсь делать дальше. Только чувствую острую потребность с непреодолимой тягой увидеть тебя. Причём не понятно для чего и зачем. Чтобы успокоиться или что-то другое? Узнать, что с тобой всё в порядке? Да неужели?
Твой кабинет тоже оказался не запертым, хотя сомнительно, чтобы ты беспокоился о возможном проникновении на твою личную территорию в твоей же квартире. Я же никогда ничего подобного до этого не совершала, не покидала своей комнаты и не исследовала соседние помещения без твоего на то ведома и разрешения. Тогда что же такого изменилось сегодня? Что заставляло меня идти дальше, пересекая знакомые границы огромного домашнего кабинета с уже знакомыми мне вещами, мебелью и зонами для работы и отдыха? Лакированный стол из натурального дерева, глубокое чёрное кресло, книжный шкаф у одной стены и огромный плазменный экран на другой – твоё рабочее место, куда я обычно никогда не заходила, поскольку ты обычно всегда принимал меня во второй части комнаты, у шикарного секционного мягкого уголка из классических кожаных кресел и дивана в окружении высоченных книжных стеллажей и большого почти с человеческий рост гранитного камина, облицованного готическими изразцами. Этот кабинет и большую в нём часть предметов я успела изучить за последние дни почти наизусть. А вот дальше, что находилось за ним и за дверью смежного помещения… Ты никогда не пускал меня туда. Но ведь и тебя самого сейчас здесь не было, чтобы мне это запретить. Тем более, остановиться я уже не могла. Для этого было слишком поздно. Чем дальше я шла, тем больше во мне просыпалось уверенности, сил и желания увидеть тебя во что бы то ни стало. И не важно, как ты отреагируешь. Важно, чего хотела я от тебя в эти свихнувшиеся мгновения.
Я вообще не заметила, как пересекла всё расстояние до вторых дверей. Просто сделала это, быстро, как на импульсной волне, несущей моё практически невесомое тело мимо камина, дивана, журнального столика (у которого ты обычно всегда сидел) и твоего любимого кресла (у которого обычно сидела я в твоих ногах). Дверная ручка поддалась без каких-либо сюрпризов с первого же нажатия. Казалось, стиснутые на ней пальцы дернулись сами по себе, или их подтолкнул мощный удар сердца. Тихий щелчок внутреннего замка по перетянутым нервам, обостренному слуху, и массивная панель из тяжёлого дерева практически сама, бесшумно открылась внутрь.
Я и не думала делать это слишком осторожно или намеренно тихо, не говоря уже о том, что я не представляла, о чём вообще говорить, если увижу тебя сейчас. Может потому, что я и не собиралась ничего не говорить? А вежливо стучаться и ожидать разрешения войти – не поздновато ли?..
Но на какое-то время я всё же замерла в открытом проёме, почти испуганно всматриваясь в полусумрачное помещение, которое я ещё ни разу до этого не видела и не имела никакого представления, что в нём могло находиться.
Тайная комната Синей Бороды? Действительно? В твоей квартире есть что-то пострашнее твоей сессионной галереи (которую я, кстати, тоже ещё и не видела со скрытой части)?
Но я уже делала первые шаги внутрь под навязчивым давлением импульсных толчков собственного тела. Взгляд жадно и немного испуганно выхватывал из не менее огромного замкнутого пространства совершенно незнакомые мне вещи, цвета, фактурные тени и новую мебель. Конечно же в первую очередь я пыталась отыскать тебя и даже не понимала, хочу ли увидеть тебя именно здесь и сейчас, а, главное, каким? Но никакого намека на чьё-то осязаемое движение и тем более на глубокое ощущение твоей близости. Я словно заранее знала и чувствовала, что не увижу тебя здесь, хотя лёгкая дымка твоего недавнего присутствия казалось и вправду пульсировала, тлела и отражалась буквально повсюду и от многих вещей.
Твоя личная спальня, как я до этого и предвидела своим брыкающимся подсознанием. Никакого криминала и подобия жутких предметов. Разве что твоя кровать, которая выглядела для меня слишком уж огромной, намного большей моей: со смятым постельным бельем серо-бирюзового цвета, под стать холодным оттенкам и цветам окружающего интерьера – синим атласным обоям со светло-серыми мазками абстрактного рисунка, антрацитовому ковру с толстым и высоким ворсом и нескольким пуфам и скамьям, обитых сизо-серой замшей. Почти самая "обычная" спальня, какую возможно увидеть только в брэндовых каталогах luxury segment. Единственная главная и самая значимая поправка к общему знаменателю – это была ТВОЯ спальня! И именно последнее не давало мне спокойно дышать и как ни в чём ни бывало рассматривать окружающие вещи. Ведь они были твоими, ты сам их выбирал и использовал только по личному усмотрению! Они были пропитаны твоей энергетикой… твоей живой тенью – твоей тьмой!..
Не удивительно, что в первую очередь, я, как тот изголодавшийся энергетический вамир-эмпат, потянулась именно к твоей кровати. Что я хотела на ней увидеть или почувствовать? Твои следы? Подтверждения тому, что это ты на ней спал и только ты один? Ощутить ладонями оставленное в складках дорогого постельного белья тепло твоего тела, запах твоей обнаженной кожи, волос и… моего прежнего Дэнни? И даже если я что-то там и ощутила (как мне могло просто показаться), даже если и нащупала, подобно слепцу с обостренными чувствами осязания, буквально вдыхая тонкий аромат горькой полыни, исходящий со смятой подушки… Что мне это дало? Лишь твёрдое убеждение, что это твоя постель, твои метки и ты спал в ней до этого совершенно один? А сама я при этом не выглядела в собственных глазах немного странной (или далеко не немного!)?
Что дальше, Эллис? Куда на этот раз тебя потянет и заведет твой внутренний компас непреодолимого притяжения? Может пора уже возвращаться обратно в свою комнату, пока не слишком поздно? Или останешься здесь, заберешься в эту постельку и будешь ждать возвращение своего любимого Хозяина? Не удивительно, что ты с такой жадностью всматриваешься в эти смятые сугробы, как тот одержимый маньяк…
Нет! Я не буду ничего такого делать. Я не хочу этого… или хочу, но не сейчас и не в таком состоянии. Мне нужно сейчас абсолютно другое! Я должна найти тебя, а не ждать! Первая! В коем-то веке! Да! Должна!
