Текст книги "В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 3"
Автор книги: Евгения Владон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Я насиловал её не меньше часа. Сложно кончить в подобном состоянии, да ещё и с таким животным бешенством, едва не истеричным. Как я её ещё тогда не убил. Наверное, её спасла моя же потеря чувства реальности, подмена вас обеих между собой. Я бил её уже не настолько сильно, как до этого, иногда даже останавливаясь и смягчая толчки члена. Хотя последнее было ни к чему. Никакого ответного возбуждения, естественно, не последовало. Надо сказать, в этом плане Реджине не повезло втройне. Она была прирожденной моральной жертвой, но только не мазохисткой. Физическую боль терпеть она могла и даже благополучно потерять от неё сознание, но получать удовольствие от подобных унижений и уж тем более от подобного скотского изнасилования… Думаю, на её месте не выдержала бы ни одна профессиональная нижняя даже с самым огромным стажем в Теме с пометкой СМ.
И особенно ей не повезло с моим размером, хотя, когда от внутренних разрывов пошла кровь, ощутимо увлажнив совершенно сухое до этого влагалище, можно сказать это ненамного, но все-таки хоть как-то облегчило задачу нам обоим. Правда, не хочу расписываться за саму Реджи, поскольку разрывы были очень сильные. Кровь не останавливалась, даже когда приехала скорая. Дело дошло до срочной госпитализации и хирургического вмешательства. Пришлось накладывать швы. Так что, ни о каком запланированном медовом месяце и свадебном круизе никто больше не заикался и ни разу не вспоминал. А после того, как отец Реджины набросился на меня с кулаками, я уж было наивно решил, что это была не только моя первая, но и последняя в моей жизни брачная ночь.
Поверь, я не стал бы ему сопротивляться, как и защищаться. Наоборот. Я безумно хотел, чтобы он меня прибил, и не менее сильно другого искреннего желания, чтобы эта история наконец-то закончилась. По ходу, я и вправду решил, что это всё. Ссора между Мэндэллами и Спарксами неизбежна. Но кто знал, что кроме родственных чувств и элементарных законов чести существуют так называемые лазейки из коммерческих соглашений и обязательств. И кто знал, что когда, Реджина очнется в вип-палате от наркоза, то начнет всё отрицать. А ещё месяца через полтора, она сама примет окончательное решение вернуться ко мне и якобы попытаться спасти то, что так и не смогло прижиться в абсолютно не пригодной для этого почве (как и пустить там свои немощные корни).
Её отец настаивал на нашем разводе (и видит бог, он мечтает об этом и по сей день). Возможно ему даже удалось на какое-то время прогнуть под себя единственную (и явно неотошедшую после изнасилования) дочь, хотя мои родители и миссис Спаркс вели долгую и весьма продуктивную дипломатическую агитацию в защиту нашего с Реджи бессмысленного брака. Промыть мозги пытались даже мне, правда, не особенно успешно. Да и против них не помогал ни один из моих собственных контрдоводов и угроз. Я не обещал исправиться, взяться за ум и всё такое. Ложиться в реабилитационную клинику тоже не горел желанием, как и записываться на курсы психотерапии с консультациями к семейному мозгоправу. Меня больше поражало, что никто из них не верил, что когда-нибудь я вновь смогу повторить подобное. Мало того, вся эта троица в один голос твердила, что я не такой, я просто перенервничал. Всякое случается и куда похуже (ещё бы! Ведь никто не умер, никого до инвалидной коляски не покалечили и не убили!)! Это пройдёт! Виновных нет! Главное жить дальше и верить, что у нас всё впереди – всё только самое хорошее и исключительно лучшее.
Кто знает, может мы тогда бы и развелись, если бы эта злосчастная брачная ночь не посеяла более конкретных семян в более плодородную "почву". Единственный плод, которым мог гордиться наш суррогатный брак и который "спас" нас тогда от обоюдного решения развестись. Правда, когда Реджи пришла ко мне с этой столь радостной для всех новостью, я не испытал никакого ответного ажиотажа и бурного веселья. Наверное, я единственный, кто отреагировал на своё скорое отцовство весьма нестандартной реакцией.
"Ты вконец еб*нулась? Ты хоть соображаешь, от кого и при каких обстоятельствах ты залетела?.. Даже не думай его оставлять! Прислушайся хотя бы раз в своей жизни к реальным фактам и банальным доводам. На что ты обрекаешь этого ребенка? Если в твоей голове осталось хоть капля здравой логики и ума (надеюсь, я не всё там у тебя отбил?), аборт – самое лучшее и единственно правильное решение, какое ты вообще способна совершить в данном случае. Как только ты его примешь и воплотишь в реальность, только тогда и сумеешь избавить всех нас от связанных с этим проблем и неисправимых ошибок в будущем. Реджи… даже если каким-то чудом этому ребенку и суждено будет родиться здоровым и нормальным, я не привяжусь к тебе, не полюблю и уж тем более никогда не изменю своего мнения и отношения! Я уже молчу о том факте, что я понятия не имею, какой из меня получится отец. Где ты видела, чтобы хреновые мужья-алкоголиками считались лучшими родителями в мире? Если тебе плевать на себя, то подумай хотя бы об этом ребенке, что его ждёт и что я могу ему дать!"
Конечно речь далеко не о моём сыне. Хотя я и был отвратительным отцом и после его рождения, и в ближайшие годы его столь хрупкой и уже такой обреченной жизни. Нет… я никогда не поднимал на него руки, не повышал голоса; всеми способами – правдами и неправдами – старался избегать любых с ним контактов, если снова срывался в очередной запой. И всё же я лишал его здоровой отцовской любви и родительского внимания. Я слишком много наломал дров. Наворотил столько, что уже ничем не выправишь и не имплантируешь на новое. Слишком много слабости там, где сейчас я бы никогда не позволил себе оступиться или проигнорировать в упор какую-либо серьезную проблему.
Я учился самоконтролю, я продержался последние годы на такой нечеловеческой выдержке, какой тебе и за всю свою оставшуюся жизнь не достичь! Но именно ТЫ, бл*дь!.. Ты первая, кто за всё это время вынудил меня сорваться! Вынудил совершить это бесконтрольное безумие! ОПЯТЬ!
Что я по-твоему сейчас должен сделать? Притащить из гостиной кресло, поставить его напротив тебя в паре ярдах и молча любоваться делом рук своих?
А ты знаешь, подобная мысль и в самом деле мелькала в моём съехавшем с катушек воображении. Не исключено, что я бы получил при этом сверх эстетическое удовольствие и ни с чем не соизмеримый кайф! Я действительно этого хотел! Мой окончательно проснувшийся и укушавшийся твоей агонией зверь жаждал испробовать полное меню.
Только мне так и не хватило для этого необходимых сил. Всё, что я сумел сделать – это вернуться в свою спальню и проторчать там несколько минут тупого выжидания.
Выжидания чего?.. Своего так называемого ответного наказания? Будто двадцать ударов ремнем было для тебя недостаточно.
Опять эти гребаные десятки – по одной на обе твои ягодицы.
Чем дольше я бил и сдерживал нарастающий аппетит, тем сильнее хотел реальной крови – разорвать тебя по-настоящему, вспороть кожу до мяса, а то и костей, сотворить одно из тех кошмарных и извращенных безумств, которые я периодически рисовал в своей голове на протяжении стольких лет. Сам не знаю и не понимаю, что же меня остановило и удержало. Что вынудило одернуть руку и наконец-то отступить (если не отшатнуться и не сбежать из комнаты). То, что я на самом деле этого хотел и даже мог сделать, или моя реакция на собственные деяния с желаниями? Моё возбуждение – острое, буквально болезненное и настолько сильное, что хватило бы всего нескольких твоих невесомых прикосновений, чтобы головка звенящего члена взорвалась мощной эякуляцией…
Скорее всего я и проторчал в своей спальне столько времени, чтобы отдышаться и кое-как сбить эту подкожную лихорадку, затопившую меня изнутри своей выедающей ртутью одержимого вожделения. Пальцы то и дело сжимались в кулаки, кожа пылала так, словно её сожгло под солнцем, а твои фантомные пальчики и губы скользили по ней исцеляющими отпечатками, будто пытались снять своими прохладными ласками эту нездоровую дрожь и ломоту в костях. А я тупо стоял перед комодом с зеркалом, опираясь трясущимися руками о лакированную полку, и не открывал глаз. Хотя не знаю, что хуже – смотреть в собственное отражение напротив или продолжать видеть в пульсирующих пятнах живой тьмы твой настолько чёткий и нереально осязаемый образ. Мне даже не надо было тянуть к нему своих пальцев, я ощущал тебя в своей коже и на млеющих нервных окончаниях так глубоко и невообразимо сильно, как если бы касался тебя физически прямо сейчас. Но вместе с этим, ладони продолжало резать импульсными сжатиями каждого свершенного мною удара, с каждым последующим за ним машинальным сокращением мускулов и мышечным рефлексом сделать очередной взмах и захлёст.
Это было сильнее меня! Ты довела моё больное безумие до критической точки с возможным летальным исходом! Последняя грань? Предел? Ясное осознание того, что однажды, я действительно не сумею остановиться и тогда… Боже правый!..
Ты хоть можешь себе вообразить по какой опасной территории ты пыталась только что пройтись своими несколькими беспечными шажочками?
Когда ты уже наконец-то это поймешь и осознаешь, Эллис? Это не игра! И здесь задействованы лишь мои правила! Любая попытка их обойти, изменить и уж тем более переписать под себя, чреваты куда серьёзными последствиями, чем сегодняшние. У любого срыва есть лишь одна опасная сторона – его неконтролируемая неадекватность. Но когда страсти сходят на нет, мозг остывает вместе с эмоциями – расчётливый разум включает режим безапелляционного критического мышления. И тогда тебе остается только молиться и ждать. Прямо как сейчас. Ждать его возвращения и вынесенного им тебе вердикта с последующим исполнением окончательного приговора…
…Он специально не считал и не смотрел на часы. Он просто тупо ждал, когда успокоится, хотя бы процентов на тридцать – учитывая масштабы и причины случившегося, даже этого было невообразимо много. Он не мог, да и не имел никакого морального права возвращаться в подобном состоянии. Иначе он за себя не ручается, и тогда уже летальный конец попросту необратим.
Главное, не спешить! Даже если свербит под кожей и тянет со страшной силой преодолеть всё это грёбаное (специально проложенное им между вами) расстояние до тебя в несколько стремительных шагов.
Нет. Конечно же он вернется и обязательно сделает это очень медленно, не спеша и только с той расчётливой размеренностью, с которой воплощал в жизнь все свои действия и решения. Вначале заставит себя сесть в ближайшее кресло, пусть при этом его не будут слушаться ни ноги, ни всё перенапряженное до лихорадочной тряски тело. Просидит там столько, сколько понадобится для того, чтобы выровнять сбитое дыхание, нормализовать бешеное сердцебиение и свести на нет ту же дрожь. И только после этого (плюс пять-десять минут сверху), он медленно встанет и так же медленно пройдёт в гардеробную. Подберет себе одежду и обувь на это утро, концентрируя внимание с ясностью мышления именно на данных вещах и ни в коем случае не отвлекаясь на иные неугодные мысли. Неторопливо оденется и обуется, как обычно всегда и проводил данный ритуал наедине с самим собой. А уже тогда вернётся в зону ванной комнаты, чтобы закончить с остальной частью своего утреннего распорядка дня. Пройдет к столешнице с ванными шкафчиками и умывальниками, аккуратно причешется, наденет на основания пальцев левой руки оставленные им с вечера на бронзовой подставке кольца (обручальное на безымянный, перстень-печатку на мизинец) и наручные часы на запястье. Всё так же размеренно и не спеша откроет один из шкафчиков, чтобы достать с полки идеально сложенное банное полотенце из белого и очень мягкого гипоаллергенного льна. И лишь затем повернется к тебе и окинет с высоты своего положения то, что ты сейчас из себя представляла.
На его лице не дрогнет ни один мускул, в заблокированном взгляде не скользнет ни тени эмоционального всплеска, даже если ты и не успеешь увидеть там что-либо вообще, торопливо опустив глаза и голову обратно к полу.
Молча, медленно подойдет к тебе, развяжет на дрожащих руках затянутые наручи кожаного ремня, не обращая никакого внимания на то, как тебя трясет (и едва ли от холода). И уже тогда развернет полотенце, накидывая мягкую ткань на твою выгнутую спину и исполосованные красными полосами ягодицы.
– Подняться сможешь? – не вполне уместный вопрос, на который он и сам прекрасно знал ответ. Хотя ты и попыталась убедить себя, что сможешь сейчас всё, даже чечётку станцевать. На деле же, не хватило сил даже на то, чтобы ответить или выдавить из горла нечто похожее на звук.
Разомкнуть дрожащие губки и стиснутые от боли челюсти, у тебя так и не получилось. Зато из глаз брызнули непроизвольные слёзы. Ответный рефлекс на мощный поток захлеснувших по самую макушку нежданных чувств и воскресшей с десятикратной силой боли (нет, далеко не физической).
– В туалет хочешь? Пить? Есть?
У тебя даже не было сил покачать головой. Вернее, ты ею и качала, вот только не совсем чётко и не понятно как – отрицая или же соглашаясь.
– Разберёмся потом. Когда сможешь говорить.
Всё это было и ни к чему. Он слишком хорошо знал тебя, чего ты на самом деле хочешь, чего ждёшь и на что надеешься.
Моя наивная, глупая девочка, перепуганная и притихшая в тёплых ладонях своего любимого птицелова ласточка. Что ты всем этим пыталась доказать и чего добиться? Что?
Дотянуться своими жадными пальчиками до его сердца, нащупать там что-то ещё, кроме каменных рубцов и огрубевших шрамов? А теперь плачешь, потому что оцарапалась до крови и загнала кучу заноз под ногти и в кожу? И кто же тебе в этом виноват? Прийти в логово голодного зверя без оружия, голой, беззащитной. Думала, он подпустит тебя к себе ближе, чем на выстрел из револьвера?
Откуда в тебе вообще взялась такая беспечная инфантильность? Забыть о чувстве самосохранения, забыть обо всех и вся, только ради импульсного порыва под давлением сорвавшего с тормозов безумия? Поставить на карту едва не собственную жизнь и ради чего? Чтобы оказаться вновь загнанной в угол? Там же, куда тебя изначально и определили?
Благодари бога, что твой Хозяин не оставил тебя в этом жалком положении ещё на несколько часов, а то и на полдня. Что он пришел за тобой сам, завернул в полотенце, взял на руки, прижал к груди, а не заставил ползти на четвереньках всё расстояние до твоей комнаты. Он бы сделал и это, даже не смотря на твоё состояние, как и ты бы выполнила его приказ и проползла каждый дюйм с футом оскальзываясь, спотыкаясь и постоянно падая на трясущихся руках и коленках. Считай это незаслуженным поощрением и щедрым смягчением его наказания.
– П-пр… прошу… пожалуйста… простите… Этого больше… никогда… не повторится! Я не знаю… ч-что на меня… нашло…
Поздно, Эллис. Слишком поздно. И то что он позволяет тебе сейчас к нему так доверчиво льнуть и жаться, опасливо и сверхосторожно цепляясь негнущимися пальчиками за ткань его рубаки под воротником, вовсе не означает, что у тебя появилась ложная лазейка как-то выкрутиться из всего того, что ты уже успела наворотить.
– Когда я захочу поговорить с тобой на эту тему, я лично поставлю тебя об этом в известность. А сейчас… Будь добра, отвечай только на мои вопросы и когда я сам тебе разрешу говорить.
– П-простите… Хозяин…
Всего на несколько мгновений в его голове опять что-то переключилось и перемкнуло. Очередная и совершенно нежданная вспышка вырвавшейся на волю и насильно задавленной слабости. Глубокая инъекция первосортной одержимости, резанувшая по костям, мышцам и нервам высоковольтным разрядом оголенной боли.
Как он удержался, не качнулся и не остановился? А, главное, каким чудом не поддался этой всесметающей волне неуправляемого соблазна – схватить тебя за волосы, одернуть голову назад, лицом вверх и впиться в твой растертый алый ротик своими ещё пульсирующими от ваших последних поцелуев губами? А потом после этого или придушить или вырвать твоё сердце голыми руками…
– Эллис! Ещё одно слово без моего разрешения… и вместо недельного наказания, придется устроить ещё один месяц принудительного воздержания. Ты этого добиваешься?
Какой-то нечленораздельный звук в ответ с попыткой шевельнуть головой. Не похоже, чтобы ты сильнее задрожала именно от страха и воздействия его угроз, интуитивно и ещё плотнее вжавшись лбом в его плечо. Может поэтому его так непреодолимо тянуло оттащить твою голову за волосы от своего плеча и заставить посмотреть себе в лицо?
– Я не расслышал твоего ответа!
– Нет!.. Простите! – по крайней мере он услышал в её жалобном голосочке сдавленные нотки сдерживаемого плача.
– Боюсь, одними "простите" ты уже не отделаешься.
Куда сложнее было подавить в себе собственную дрожь и так не вовремя вернувшуюся слабость. Слишком много ударов за одно утро, включая непрошенные воспоминания из давно забытого прошлого. Будто твои пальчики наобум набрали нужную комбинацию зашифрованного кода и с такой же наивной непосредственностью разворошили захороненные за этой дверью чёрт знает когда умершие чувства и страхи.
Оставлять подобное без внимания и должного наказания – это было бы наивысшей глупостью для вас обоих!
– Вот эта душевая – единственное в всей квартире место, где ты можешь принимать душ. Только здесь! Ни за пределами своих комнат, ни уж тем более где-либо ещё. ТОЛЬКО-В-ЭТОМ-МЕСТЕ!
Он решил подолгу не раскачиваться и не откладывать начало воспитательной лекции до лучших времен. Первым делом внёс тебя прямо в твою ванную комнату, пронеся через твою спальню, и поставил ногами на пол открытой кабинки душевой. Для более доходчивого разъяснения даже хлопнул ладонью по стенке, рядом с твоей головой, и конечно же удерживая твои широко распахнутые глазки на острие клинков своего непримиримого взгляда.
Только попробуй отвести их в сторону или опустить долу. И хлопок ладони по противоударному стеклу (так напомнивший тебе щемящий захлест ремня о нежную кожу твоих ягодиц) – это лишь мягкое предупреждение о возможных последствиях.
Стоять на своих ножках ты можешь уже без чьей-либо помощи, хоть какие-то силы к тебе вернулись, значит, выдержишь и всё остальное! И пока ещё никто не умирал от громких звуков и чьих-то нравоучительных монологов. Несколько раз дернешься, зажмешься и попустит. Ты же не побоялась устроить себе персональную экскурсию по его комнатам, вплоть до его душевой? Значит, найдешь в себе силы пережить и это.
– Так ты воспользовалась моей завышенной заботой к тебе и предоставленной свободой действий? Напомни мне пожалуйста, поскольку я что-то никак не могу вспомнить, когда и при каких обстоятельствах я разрешал тебе САМОЙ, по собственной прихоти и без моего на то приглашения заявляться в мои комнаты, ходить там, как у себя дома и вытворять бог весть что вздумается? В какой из последних дней, в наших с тобой беседах, я делал подобные поправки в Протоколе? Или какая из неведомых мне причин натолкнула тебя на подобные умозаключения? Хотя можешь не отвечать. Наверное, вся вина за случившееся всецело лежит только на мне. Я не должен был давать тебе никаких поблажек и послаблений. Не отпускать поводка и не показывать, насколько мне не безразлично твоё здоровье и самочувствие. Судя по твоей реакции, я не только тебя разбаловал, но и умудрился прозевать тот самый момент, когда тебя накрыло чувством мнимой вседозволенности… Повернись спиной! И бога ради, постарайся обойтись без этого своего театрального драматизма. От нескольких ударов ремнем по заднице ещё никто не умирал! И я не собираюсь бить тебя сейчас. Только ополосну душем и смажу ягодицы! Расставь ноги и обопрись о стенку, раз тебя так трясет. И сделай мне сегодня великое одолжение, не заставляй меня просить тебя дважды!
Похоже любой его приказ теперь воспринимался тобой подобно хлесткому удару более нещадного девайса. Ты не успела развернуться к нему спиной, а тебя уже трясло так, словно через твоё тело пропустили циклическим зарядом в тысячу вольт. И судя по всему, именно данная картина вызвала в нём ещё один приступ всеразрушающего негодования.
– Прийти ко мне, в МОИ комнаты без моего разрешения ты не побоялась, а подставить спину под душ и под мою руку, так тебя уже колотит, как на электрическом стуле? Можешь успокоиться, сегодняшний лимит своего наказания ты уже исчерпала. Но это не означает, что на этом всё и закончится. Нет, моя дорогая. Всё только начинается. И с этой минуты можешь смело забывать о всех тех поощрительных бонусах, которыми я так расточительно разбрасывался весь последний месяц, и о моём чрезмерном внимании, которым ты явно злоупотребила, восприняв его как за нечто само собой разумеющееся и ни к чему тебя не обязывающее. Пора уже вводить новые правила, напомнить о старых и ужесточить большую часть санкций касательно твоего положения в этой квартире. Думаю, ты и сама прекрасно догадалась, что больше из этой комнаты по собственной инициативе ты никуда уже не выйдешь. Остальные комнаты я тоже закрою на ключ, как и урежу часы твоей работы в сети и разговоры по телефону. То же касается и твоего молчания. Никаких ко мне обращений и вопросов, пока я сам тебя не спрошу и не дам соответствующего разрешения что-либо сказать мне в ответ. И уж тем более, больше никаких вольных прогулок по квартире и в особенности посещений моего кабинета. Будешь ждать, когда Я лично разрешу тебе выходить отсюда и только в моём присутствии и под моим наблюдением! Лафа закончилась, Эллис. Всё что можно было испортить, ты не только испортила, но и довела до крайней точки маразма. Считай, свой рождественский подарок ты уже заработала благодаря всем своим последним стараниям.
Бить физически уже не имело смысла, и ты тоже прекрасно об этом знала. Одного раза всегда более, чем достаточно. Иначе это попросту перейдёт в бессмысленную привычку для обоих. Сносить телесные наказания и побои всегда легче и даже предпочтительней, чем беспрестанно трястись под ударами уничижающих слов своего неумолимого палача. Они всегда вспарывали тебя намного глубже и нещадней, доставая до таких уязвимых точек и ничем незащищенных ран, что не хватило бы никаких и самых сильнодействующих анестетиков с болеутоляющими, чтобы хоть как-то приглушить эту сводящую с ума какофонию выкручивающей наизнанку агонии. Что уже говорить о твоей непроизвольной реакции на всё остальное? О том, как тебя стягивает снаружи и изнутри тугими кольцами двойной спирали – удушающего кошмара и вспарывающей боли. Ожившая тьма и её сотни тысяч игл, впившиеся в твоё сознание сквозь черепную кость опаливающим теплом его звучного голоса. И это не остановить, это сильнее любого вспарывающего удара плетью. Да тебя бы и в жизни так не трясло под ней, как под его ладонью и ласковыми пальцами любимого убийцы, окольцевавшими твоё горло поверх кожаной полосы ошейника. Как и под его бархатной тенью и бесчувственным баритоном, накрывших тебя со спины с головой смертельной волной осязаемого сумасшествия – твоего воскресшего безумия, остервеневшей агонии и чёрно-красной боли. Раскаленным кровавым мраком бескрайней вселенной твоего персонального чёрного бога и Дьявола…
Помнишь, Эллис? Мы заслуживаем только то, за что боролись и как за это боролись.
– Если у тебя и был какой-то шанс, то ты явно сегодня его упустила. – прямо в твоё горящее алым цветом красивое ушко, витиеватым росчерком чёрного скальпеля по памяти. Новая пожизненная метка от твоего единоличного владельца, пользователя и Хозяина…
Помни, Эллис, помни! И никогда не смей забывать, кто ты и кому принадлежишь!
* * *
Безумие никогда не опиралось на разумные доводы и уж тем более никогда не возникало на пустом месте. И чаще всего, как раз оно и является главным источником зарождающейся ненависти и прочих вытекающих из этого последствий. Желание отомстить, как правило, бьет по мозгам в момент неуправляемой ярости и одержимого бешенства. Когда собственное бессилие и разрывающая изнутри боль доводят тебя до точки возможного и безвозвратного срыва. Именно в этот момент ты вдруг четко осознаешь, что окончательное решение с правом выбора лежат теперь только на тебе. Или – или! Либо отпустить, забыть, как-то стереть из памяти и вырвать вместе с сердцем из груди, либо сделать это ведущим смыслом всей своей жизни и ранее бесцельного существования.
Поверь, Эллис, я пытался. И видит бог я сделал все невозможное и даже противозаконное, чтобы попробовать тебя забыть.
Говорят, что если просто в этом тлеть, позволить ему самому скончаться тихо и без стимулирующих встрясок, то максимум где-то через два года любовь умирает и человек переключается на новый объект интереса. Может я и поспешил, когда по пьяни поддался давлению с уговорами своих родителей и женился на Реджине, но не думаю, что целью была надежда забыть тебя с ней. Скорей инфантильный взбрык, наивная попытка не самого удачного примера отомстить. Будто я этим пытался ударить тебя издалека за то, что ты сделала и "собиралась" сделать.
Ударить? Смешно звучит, учитывая, что на тот момент я практически не верил, что ты вообще что-то ко мне чувствовала…
Я бы никогда не полюбил Реджи и прекрасно об этом знал. Почему именно она, а не кто-то другой, хотя бы похожий на тебя внешне? Думаю, это был вполне осознанный и в своём роде расчетливый выбор. Сказать, что я её презирал (и чуть ли не с самого детства) – не сказать ровным счетом ничего! Она была мне противна физически, морально, аморально и каждый раз при встрече вызывала одну лишь бурю отрицательных эмоций. Не исключено, что как раз этот букет диких противоречий и стал решающим доводом в моём выборе. Я ЗНАЛ, ЧТО НИКОГДА ЕЁ НЕ ПОЛЮБЛЮ! Какие ещё требуются объяснения? Это же равносильно тому, чтобы каждый божий день питаться экскрементами вместо нормальной еды! И я добровольно пошёл на это. Для меня это и являлось чистейшим наказанием против себя самого! И если говорить языком заумных мозгоправов, то выходит я попросту искал возможность сохранить свои чувства к ТЕБЕ!
Жить с ненавистной мне женщиной, видеть её рядом вместо тебя каждый божий день, слышать ее раздражающий голос, её тошнотворный запах, ясно понимая, насколько бы всё было по другому, если бы на её месте была ты, и не иметь никакой возможности это как-то изменить! На что это похоже со стороны? Или со стороны это вообще ни на что не похоже, поскольку никто не видит, что на самом деле происходит за этой красочной ширмой и неоновыми буковками с лейблом Lexury Life?
Когда человек подписывает собственной рукой собственный приговор на жизнь в личном аду на ближайшие десять лет – что же он в действительности со всего этого получает? Желание очиститься от всех своих грехов, неизлечимой боли и получить призрачный шанс на спасение? Серьёзно? Или таким образом он наказывает себя и как минимум несколько близких ему людей?
Конечно, ни о какой мести тогда и речи быть не могло. Если я и мстил, то только себе! За свою слабость, за страхи, за то, что не смог ничего сделать. Я не имел права на счастье, пусть и ложного. Какое к чёрту счастье без тебя? С кем? С тем, кто никогда не станет тобой ни при каких обстоятельствах? Это же нонсенс! Всё равно, что вместо кислорода начать дышать аммиаком, убедив себя, что я на нём протяну хотя бы пару дней. Кем и чем тебя вообще можно заменить? Я в жизни бы никогда больше не рискнул подойти ни к одной блондинке. Любое сказанное ими слово, исходящий от них аромат, улыбки, смех и взгляды – это бы превратилось в манию постоянного поиска сходства или меня бы типало от того, что все они подделки. В них ничего не будет от тебя, даже если кто-то сделает себе пластическую операцию и полностью перенимет твою внешность с манерой поведения. Заменить тебя? Полюбить другую?
Как бы странно это не звучало, до и после женитьбы на Реджи я и думать не думал, что могу найти кого-то на стороне, с кем-то попробовать встречаться, а то и вовсе переспать. Бл*дь, с кем и когда? Когда я сутками не просыхал от алкогольных запоев или когда в более менее осознанном состоянии ловил себя на том, что выискиваю в общественных местах знакомую фигурку, цвет волос и особый оттенок глаз?
Я не хотел, не собирался и не ставил перед собой никаких задач кого-то себе искать. Для меня это было нелепо и сверх абсурдно. Даже если это якобы и помогло бы тебя забыть. Наверное, я наивно считал, что это возможно с помощью чего-то другого. Вот только чего?
Рождение сына тоже не изменило моего состояния ни на йоту. Боль не притуплялась, время летело с такой головокружительной скоростью, что я едва осмысливал своё сосуществование в этом бешеном потоке постоянной смены дней, ночей и времён года. Вроде кто-то и что-то даже менялся-менялись. Подрастал Дэнни, Реджина тоже на первый взгляд набиралась "ума" и старалась избегать при редких общениях со мной острых тем и прочих неосторожных "телодвижений". Не менялся только я. А если и менялся, то явно не в ту сторону.
Любовь к тебе тоже претерпела массу жутких метаморфоз и деформаций. До чистой ненависти было ещё далеко, но уже так близко к краю этой всепоглощающей бездны. Ад разрастался и заражал мою кровь замедленным ядом своего мутирующего вируса, перестраивал до основания код ДНК, въедался в нервные и костные ткани. Сам того не ведая, он готовил почву для будущих семян и их первых всходов.
Да, желание отомстить всегда зарождается в моменты наивысшего пика боли или выстраданной безысходности – если ты конечно сумеешь после всего этого как-то выжить. Но чёткое осознание того, что это возможно, реально и имеет все стопроцентные шансы быть воплощенным в жизнь – спаивает эту когда-то столь хрупкую цепочку шокирующих идей вполне прочным швом несокрушимой уверенности.
Увы, забыть не получилось; вырвать из сердца, чувств и сознания – тоже. Отпустить? Если бы мне подсказали как… Хотя… едва ли существуют какие-либо действенные методы, кроме лоботомии и шоковой терапии. Я вообще не представлял себе, как можно было пережить ещё один день, не закончив или не начав его с просмотра твоих фотографий? Я продолжал держаться за тебя все эти годы всеми правдами и неправдами, специально, неосознанно, подсознательно – но от этого нельзя было уже избавиться лишь по одному желанию и тем более спустя ПЯТЬ ЛЕТ! Как можно излечить того, кого уже практически насквозь сожрал его собственный генетический вирус?
Был ли вообще из всего этого хоть какой-то иной выход? Я не знаю. Честно. Я ничего не видел, кроме того, что происходило на моих глазах, и кроме того, на что толкало моё собственное неуемное воображение. В то время, как меня перекручивало меж жерновами моего личного чистилища и ада, ты продолжала жить, как ни в чём не бывало. Строила свою карьеру, встречалась и трахалась с мудаками, чей статус был не ниже уровня celebrity – ты добилась всего, о чём когда-то мечтала, взлетев так высоко, что даже мне на какой-то миг показалось, что я не сумею тебя там достать…
