Текст книги "В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 3"

Автор книги: Евгения Владон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Слишком холодно, мокро и страшно… Как будто я уже лежу в луже своей крови и впервые осознаю, насколько я сейчас обнажена и беззащитна. И не важно, что на моём палаче одежды не больше, чем на мне. Звери тоже не носят одежд, как и твой собственный хищник, их защищает и прикрывает шерсть или грубая щетина, а то и целый хитиновый панцирь… в твоём случае – титановая броня из окаменевших шрамов и рубцов. Ты больше не наг и не раздет, каким был несколько минут назад передо мною и в моих руках, потому что я совершенно этого не ощущаю!.. Больше не вижу и не ощущаю…

– Поза номер три!.. ЭЛЛИС… ТЫ МЕНЯ СЛЫШАЛА? ПОЗА-НОМЕР-ТРИ! Разрешаю только держаться руками за пол и ВСЁ!

Эллис, ты хорошо расслышала? Никаких поблажек! Никаких попыток выиграть для себя нескольких секунд бессмысленной отсрочки…

– Я сказал лицом в пол и задницей вверх! И ждать!

Что это было, твой режущий голос, твои вспарывающие кожу слова или твои пальцы стянувшие новым рывком мои волосы под затылком и до боли сжавшие шею?

Я даже не поняла, что ты сделал со мной на самом деле, только почувствовала очередную вспышку обжигающей боли на голове и сильный толчок – насильственное давление твоих пальцев. Но куда? Вперёд? Вверх или вниз?

Если бы не руки, упирающиеся в скользкий пол ванной зоны, я бы точно распласталась по мрамору и не исключено, что разбила бы лицо. Хотя, кто его знает?.. Я же не ударилась лбом. Даже в таком состоянии ты умудряешься контролировать все свои действия и острейшие, как бритва слова. Из твоего рта не вылетает бессвязного потока истошных воплей с отборной бранью и твоя ладонь совершенно не дрожит…

– Встала на колени и подняла повыше свою задницу! И не заставляй меня повторять сколько бы то ни было. За каждое вынужденное и ненужное напоминание, я буду начислять по пять дополнительных ударов. Ты меня хорошо расслышала? ПО ПЯТЬ!

Слишком громко шумит в голове и слишком сильно выбивает по опорным сухожилиям собственной паникой и одуревшими эмоциями. Мне проще упасть, сжаться беспомощным комочком и заткнуть ладонями уши, только лишь бы не слышать и не ощущать тебя. Пожалуйста! Не сейчас, не после того, что между нами было. Я не могу пропускать через свое сброшенное на землю тело, разум и только что вскрытые тобою нервы всё, что ты говоришь, чем уже бьешь и как это делаешь.

Этого не может быть. Я не могу поверить. Мой рассудок отказывается принимать происходящее и особенно запоминать. Кажется даже мозг отключается с большей частью рецепторов и нервных окончаний, а может их глушит моя внутренняя костная лихорадка, добравшаяся по позвоночнику к связям нейронов, отвечающих за восприятие и физическое осязание. Может меня попросту поглотила моя собственная боль?..

Да… слишком больно… Настолько больно, что перестаешь уже практически её ощущать – её, себя, окружающее пространство, холод, ноющую резь на голове, пульсирующие следы от твоих пальцев. Практически всё и вся, но только не тебя!

Не знаю, как и почему, но я прекрасно чувствую и считываю все твои передвижения – каждый твой беззвучный шаг с неспешными действиями очень сосредоточенного и сконцентрированного зверя. Нет… не зверя. Палача!

Зверь не будет так долго раздумывать перед открывшейся возможностью напасть и переломить хребет своей жертве одним идеально выверенным прыжком и ударом. И уж конечно не станет успокаивать себя и морально готовиться к предстоящей казни всеми известными ему методами. Его выбор недолгий и вполне расчетливый, может быть даже несколько банальный и предсказуемый. Но не станешь же ты идти сейчас голышом в другой конец квартиры, чтобы принести сюда более подходящий девайс из своей профессиональной коллекции. Хотя, кто сказал, что ты на самом деле не решишь проделать это сейчас. Ты ведь мог зайти в одну из секций гардеробной как раз для того, чтобы одеться. Да и что тебе стоит заставить меня ждать в этой унизительной и с трудом удерживаемой позе час, два, а то и три? И когда я успела принять её?..

Я не помню… честное слово! Не помню! Потому что ни черта не чувствую и не запоминаю из всего, что делала или неосознанно пытаюсь сделать. Наверное, это все рефлексы, прошитые тобою уже бог знает сколько времени. Они же и удерживают моё дрожащее тело на трясущихся коленках и изгибах локтей, каким-то чудом не давая мне упасть или завалиться на бок (хотя пол подо мной постоянно кренился и едва не ходил ходуном при каждом надрывном ударе моего сердца). И кажется я плакала, и кто знает, как – рефлекторно или потому что хотела.

Разве я могла в подобном состоянии что-то хотеть и соображать?!

– Помнишь десять лет назад я как-то разговорился с тобой о методах воспитания детей с помощью ремня? В тот наш последний день… в который мы в последний раз занимались любовью… – твой голос не приближался и не усиливался с твоими надвигающимися на меня шагами, здесь было достаточно звучной акустики, чтобы я могла слышать твои четко выговариваемые слова, как если бы ты произносил их над самым ухом. И я-таки их слышала и именно в данном формате, буквально фактурном и осязаемом, врезающихся не только в черепную кость и в защищенный под нею мозг, но и в каждый уголок моего немощного тела, где отражался каждый гулкий отзвук от мощных ударов моего сердца.

И конечно же ты специально сделал ударение на последнем словосочетании. Ты бы не смог ошибиться после нескольких минут своего "отсутствия" за моей спиной и во всей зоне ванной комнаты. Ты успел продумать и выбрать подходящую тему своего предстоящего нравоучения как раз за всё это почти недолгое время. И ты хотел сказать именно "в последний раз занимались любовью!", а не "трахались" или же "сношались". Иначе это был бы не ты и не полная мера наказания от Дэниэла Мэндэлла-младшего. Ты уже начал меня бить и самыми болезненными приемами, свойственными лишь твоей изощренной методике.

– Я сказал тебе тогда, что достаточно только раз и как следует выпороть ребенка ремнем, чтобы у того выработался условный рефлекс к данному виду наказания. Единственное, о чём я не договорил, то что это были не мои слова и не мой метод воспитания. Можешь мне не верить, но к своему сыну за все годы его недолгой жизни я и пальцем не притронулся, даже когда был в стельку пьян. В действительности же это "благое" учение принадлежало Дэниэлу Мэндэллу-старшему. Это он был убеждён, что можно выдрессировать любого ребенка с помощью кнута и пряника, а в частности его единственного сына. И, надо сказать, в своё время он немало в этом преуспел…

Ты настолько сейчас уверен, что твои слова должны возыметь надо мной какое-то желанное для тебя воздействие? Если честно, я и половины не слышу (вернее, не пропускаю в свой остекленевший рассудок) из всего, что ты сейчас говоришь. Меня впервые топит на самой недостижимой глубине именно твоя близость, твои приближающиеся шаги, то, как я вбираю своей пылающей кожей хаотичную вибрацию твоих движений и хлесткие удары отчеканенных в полной тишине ванной слов (я даже не помню когда и в какой из прошедших моментов ты выключил в душевой воду!). И я вздрагиваю, панически дергаюсь всем телом и едва не вскрикиваю от мощных вспышек атакующего ужаса как раз от твоих неожиданных действий – бесшумных рывков по воздуху и над моей головой скользящих крыльев или липкого облака удушливой тени. Она накрывает меня и обволакивает своей слизкой пустотой за полсекунды до прикосновения твоих рук. Я и пытаюсь отшатнуться до того, как твои ладони перехватят мои кисти за запястья, и ты сам затянешь меня в клетку своей проклятой тьмы окончательно и безвозвратно.

Но куда мне в моём состоянии сопротивляться твоему активировавшемуся безумию? Только немощно скулить и всхлипывать, беспомощно напрягаться и не особо правдоподобно вырываться из твоих сильных пальцев?..

– Эллис, ты мало меня сегодня расстроила? – Я НЕ ЗНАЮ! Я не слышу этого в твоем голосе!

Лучше бы накричал, ударил рукой, ногой, выдрал нахрен все волосы! Бл*дь, прикончил бы сразу, как тебе сейчас больше всего и хочется, а не так!.. не контролируя и не разыгрывая из себя хладнокровного Ганибала Лектера.

– Расслабь руки и прекращай сопротивляться! Не вынуждай меня применять силу и увеличивать количество ударов…

Думаешь, меня и вправду волнует, чем и как долго ты начнешь расписывать моё тело? Как будто я смогу ощутить что-то более болезненное физически, чем меня режет уже сейчас, наживую, без ножей и реальных скальпелей!

Ты разве не понимаешь? Меня убивает не то, что ты собираешься со мной сделать, а за что и с каким отношением ко всему происходящему – с отношением ко мне! Каким ты сам будешь при этом, что почувствуешь, а что нет… Что будешь чувствовать ко мне!

Нет… Это просто не вероятно! Ты же не можешь… не после того, что с нами только что было… Я же ощущала тебя, ты был моим! Моим Дэнни!

– Это всего лишь выработка определенного рефлекса, через физическую боль. Когда не возможно донести до сознания нужную информацию иными, более цивилизованными способами, приходиться прошивать её на мышечном уровне, буквально вбивая. И особенно, когда человек не осознаёт всего масштаба своей вины за содеянное. Если он не получит соответствующую меру наказания за то, что натворил, чувство безнаказанности повлечет за собой ещё более вопиющие проступки и нездоровый аппетит к недопустимому поведению!

Я уже вообще ни хрена не слышу! И на вряд ли даже вижу, хоть и смотрю во все глаза на то, как твои пальцы спокойно, ровно и с безупречным профессионализмом накидывают на мои запястья черную восьмерку из кожаной полосы мужского ремня для брюк! Нет, мне не страшно, ЧТО ты делаешь! Меня рубит шокирующим осмыслением КАК ты это делаешь – с каким невозмутимым спокойствием и непоколебимой верой в свои слова и убеждения. Ты собирался меня наказывать, потому что только так я якобы осознаю, что натворила и что более не посмею повторить без твоего не то разрешения? И не важно, что мне сейчас до рвоты дурно, меня постоянно шатает и я держусь на честном слове благодаря лишь немыслимому чуду. Как я могла забыть о твоей исключительной черте изощренного пси-садиста и палача эстета? Ты же упивался происходящим и ловил свой обособленный и ни для кого не понятный кайф. Поэтому я и не могу заставить себя поднять голову, посмотреть на тебя и не дай бог снова увидеть твоё бесчувственное лицо, убивающий на раз своей бездушной пустотой взгляд и твою каменную эрекцию! И кто из нас в действительности заслуженный извращенец?

– Это надо сделать, Эллис, иначе ты так и не поймёшь разницы между настоящим наказанием и тем, что якобы можно перетерпеть для своих дальнейших излюбленных сюрпризов. Я помню – эффект неожиданности твоя главная фишка!

Резкий рывок за другой конец ремня. Я лишь успеваю интуитивно всхлипнуть и дернуться, то ли от боли, то ли от неожиданности. И ты без явного проявления нежной заботы тянешь меня в сторону ближайшей трубы из нержавеющей стали. Твои дальнейшие действия можно не расписывать, не говоря уже о том, что большую их часть бесследно засосало чёрной дырой моей закоротившей памяти. Понятное дело, что ты привязал меня к этой перекладине и заставил вернуться к прежней позе парочкой "ласковых" приказов и нажимов в нужных местах. Какое могло быть сопротивление с моей стороны или же мысли о показательной истерике? Я думала только о том, где взять сил, чтобы не упасть, чтобы выдержать и выстоять не смотря ни на что. Дать тебе вдоволь насытиться тем, к чему тебя так страстно сейчас тянуло. Позволить твоему зверю и демонам вонзить в мою глотку свои клыки и когти. Признать своё очередное поражение перед твоей ликующей тьмой. Закрыть глаза и позволить тебе снова меня убить… в который уже раз…

– Если бьешь часто, а то и постоянно со всей дури, необдуманно и только ради того, чтобы бить, в конечном счете это входит в лишенную всякого смысла привычку для обеих сторон. Мой отец был уверен, что наказание действенно лишь в одном случае, когда его применяют всего раз, по его прямому назначению и только при правильном подходе. Никакой ярости, гнева и тем более неконтролируемого состояния аффекта, иначе порка превратиться в хаотичное выбивание пыли с бесцельной растратой сил и нервов. Каждый удар тщательно взвешивают, как и выбирают идеальное место для его нанесения. В целом это и будет тем самым единственным, но самым эффектным наказанием, которое не надо будет больше повторять в будущем. Достаточно только произнести в слух "Неси ремень" и данная команда сделает тебя шелковым на подсознательном рефлексе. Всего один раз, но зато на всю жизнь… как сорвать одним резким рывком сросшийся с кожей лейкопластырь.

Ты даже заранее не предупредил, что уже давно рассчитал и наметил свой первый удар практически во время своего монолога, а я так и не успела понять, стоит ли мне ждать и готовиться к чему-то более ужасному, что мне уже пришлось пережить – к куда более смертельной и мгновенно убивающей боли, чем меня уже кромсало твоими словами и шокирующими откровениями.

Никакого свиста, рассекающего воздух, никакой остановки времени, но скольжение твоей тени по моей спине я успела уловить до того, как поняла, что это было…

Непредвиденный момент истины? Ты расписывал во всех деталях и тонкостях технику физического наказания от Дэниэла Мэндэлла-старшего, а перед моими глазами всплывали абсолютно иные картинки включившегося самого по себе воображения.

Залитая солнечным светом огромная комната… маленький мальчик, смиренно стоящий на трясущихся коленках у кровати или дивана – то и дело сжимается в ожидании очередного болезненного для тела и детской психики удара – и стоящий над ним высокий, раз в десять больше собственного сына, его совершенно спокойный отец. И конечно зажатый в кулаке этого человека ремень… в точь-точь, как у тебя сейчас за моей спиной…

Ты собирался использовать чужой метод на мне, как когда-то применял его по пьяни с незнакомыми тебе людьми. Только сейчас всё было иначе.

Намеренно или вернее неосознанно, ты вытащил на свет одну из самых глубоких травм своего детства. Я даже не успела это осознать, скорее подсознательно почувствовала, словно случайно прикоснулась к ментальному потоку твоих воспоминаний, отложившихся в твоей памяти саднящим клеймом прошлого.

Ты же никогда не рассказывал о себе настолько личного и уж тем более не подпускал так близко, чтобы я могла увидеть и ощутить в тебе что-то большее, чем уже было между нами – приблизиться буквально впритык до полного слияния и окончательного растворения. Те самые ничтожные шаги навстречу другу к другу, которые мы так и не сделали десять лет назад, когда могли и имели для этого все возможности!

Может шок от только что и едва осознанного перекрыл большую часть физической боли? Да и пережитое до этого ещё не ослабило действия своих анестезирующих инъекций в нервных окончаниях ничем не защищенного от тебя тела и сознания.

Не буду врать, это было нереально больно, хоть и вскрывало обнаженную кожу стягивающими ожогами не сразу и не в момент нанесения самого удара. Но сравнивать эту боль с тем, чем ты когда-то бил меня куда сильнее и намного эффективнее, было просто смешно. И да, в какой-то момент самые первые и буквально вспарывающие захлёсты по слишком чувствительной коже ягодиц (с последующим глубинным жжением в сокращающиеся мышцы и кости), казалось, увеличивали нанесенные тобою до этого психические раны до нестерпимых масштабов. Они словно переплетались в один неразрывный жгут оголенных нервов и начинали резать изнутри и снаружи до реальных ожогов.

Слезы заливали лицо, крики или хриплое подобие скуления разрывали легкие и трахею, а я с трудом понимала, из-за чего вообще рыдаю, задыхаюсь и почему так боюсь следующего удара. Ведь ничего ужасного в происходящем я не чувствовала и не видела, хотя и должна была.

Больно? Да! Несправедливо? Да! Но не настолько, чтобы шокировать меня до истеричного срыва. Желания устроить показательные выступления с воплями, умоляющими завываниями и конвульсиями об пол совершенно не возникало. Ты ведь и бил меня далеко не из чистой прихоти и каких-то там своих особых садистских пристрастий. В том-то и дело, ты наказывал меня, а не проводил очередную тематическую сессию. И данное наказание не должно было принести удовлетворения никому из нас. Поэтому оно так и называлось, поэтому ты его и выбрал из сотни иных возможных вариантов. То, что воспринималось и было болезненным в первую очередь для тебя, и из чего я должна была вынести свой последующий урок. То, что, в конечном счете и раскрыло во мне совершенно новое и абсолютно неожиданное ощущение происходящего.

Один… три… десять?.. Нет, я даже не старалась считать, мой мозг отключил данную функцию ещё в самом начале. Острая боль превратилась в сплошной пульсирующий ожог, покрывший мои ягодицы живой, зудящей резью чего-то инородного. И она обжигала то ли жаром, то ли сухим льдом сотни тысяч онемевших клеток кожи, лопающихся в ней сосудов и рецепторов. Чем сильнее или глубже ты бил меня, тем холоднее и горячее резало по предыдущим ранам её вспарывающими "царапинами", разливаясь по телу и стреляя в голову оглушающей шрапнелью полуобморочного затмения. И ты не оставил ни одного нетронутого участка ни на одной ягодице, не попав дважды по одному месту с одинаковой силой тщательно взвешенного удара.

Короткие интервалы, долгие перерывы, неожиданные захлесты с самыми болезненными "порезами"… Толчок в одну сторону, в другую, дрожащий пол и стены подо мной и вокруг меня. Мертвая тишина, которую пыталась заглушить моё нестабильное дыхание, шипение кровяного давления и гулкие толчки сердца о клетку ожившего безумия…

Меня то резко отпускало, то снова затягивало в закручивающуюся спираль удушающего холода, угрожая остановить или разорвать сердце в агонизирующие клочья в свой следующий фатальный прилив. А возможно меня просто контузило. Потому что в какой-то момент она стала мной, задавив окончательно то, что еще совсем недавно убивало меня изнутри. Одна сплошная физическая боль и не только в ягодицах – в перенапряженных мускулах, в костях и в позвоночнике. И ты продолжал полосовать меня ею методично, чётко, без перерывов на пятиминутный "перекур". Хотя времени на тот момент для меня уже не существовало, как возможно и для тебя. Может прошло всего-то не больше минуты или двух, зато мне казалось, что мой пульс отмерил не меньше часа и на мне не осталось ни дюйма живого места, даже там, где ты вообще ко мне не прикасался.

Не знаю, считал ли ты сам или просто ждал, когда у самого заболит рука и твой внутренний зверь наконец-то вдоволь пресытиться твоим безумием и моей болью. Но то, что ты и слова не произнес за всё это время, наверное, сказало куда больше, всех твоих красноречивых монологов вместе взятых. Ты впервые молчал и впервые я понимала, почему. Как бы банально это не звучало, но ты просто не мог. Тебе было тяжело…

Тяжело делать то, чего так боялся когда-то совершить со мной, а в последствии и со своим сыном. Переступить черту, которая отделала тебя в твоих представлениях от человека и тупого животного, делала тебя не похожим на твоего отца и того, кем ты становился в минуты алкогольного опьянения. Ты ломал сейчас не меня и наказывал далеко не моё тело, потому что в конечном счёте именно эта боль и освободила меня, позволив увидеть разницу между мной вчерашней и сегодняшней, между тем, кем ты был всегда и кем боялся стать.

Десять, двадцать… тридцать? Я не знаю, как долго это длилось и сколько я простояла на коленях в столь унизительно-развратной позе под ударами твоего ремня. Но последнее, что мелькнуло в моем сознании, срывающимся в красный мрак твоей бездны, – не менее сумасшедшая мысль почти детской радости. Я выдержала! Я сумела! Впервые меня не убило на смерть и не разорвало на атомы необратимого опустошения!..

Может сегодня вечером или завтра утром, когда я очнусь и открою глаза, всё будет восприниматься и выглядеть в абсолютно иных тонах и свете, но только не сейчас. Сейчас же я свято верила, что в этот раз победила я, сделав нечто невообразимое. Заставила тебя совершить данный шаг, вынудив сорваться и переступить через самого себя. И чем больнее ты наносил физические удары, сжимал и натягивал в кулаке мои волосы и шею, впиваясь клыками своего свихнувшегося зверя в мою глотку и в сердце, тем откровеннее я раскрывалась на встречу и принимала твоё наказание с фанатичным рвением добровольного мученика.

Можешь пить меня, есть, резать настоящими скальпелями без анестезии, ломать кости и плести из моих нервов ажурные шибари сколько угодно и хоть до скончания вечности, но это не изменит самого главного… Я дотянулась до тебя! Я знаю и чувствую… ТЫ ЕСТЬ! Всегда был и всегда останешься только моим!..

Мы живы! Наша вселенная не умерла!