Текст книги "В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 3"
Автор книги: Евгения Владон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
ТОМ ТРЕТИЙ
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Когда ты принимаешь единственное, верное и правильное решение – оно тебя освобождает. Иначе делает пожизненным заложником всех последующих за ним ошибок и непрекращающихся неисправимых последствий… Как в эффекте домино – самом длинном и бесконечном.
И здесь всегда надо использовать холодный и трезвый расчёт. Всегда! Поскольку эмоции сожрут твою нервную систему вместе с мозгом за считанные дни, превратят в недееспособную размазню, сотрут до основания самое лучшее, что в тебе ещё оставалось… уничтожат последнее, что якобы делало тебя человеком.
Вера и надежда – основа всех основ. Без них даже любовь превращается в непосильную обузу, которая изъедает тебя изо дня в день подобно смертельному вирусу, мутирующему в нечто кошмарное и всепоглощающее каждый раз, когда ты пытаешься его чем-то остановить и убить. Только в один прекрасный день ты вдруг осознаешь, что он уже давным-давно стал частью твоего организма, он стал тобой и возврат к прежнему состоянию невозможен. Попытаешься избавится от него – убьёшь и себя… или попросту превратишься в безмозглый овощ, в сплошной сгусток чего-то пустого, чёрного и такого же мерзкого, чем когда-то и являлся Джуниор Мэндэлл.
Наверное, нет ничего пугающего, чем осознавать, насколько ты близок к откату, невероятно огромному и не исключено, что летальному. Только в этот раз ты ничего не можешь с этим сделать. Ты настолько бессилен и беспомощен, что от окончательного срыва тебя отделяет всего ничего – несколько секунд ожидания нескольких фраз абсолютно чужого для тебя человека. И ты ничего не можешь с этим сделать – совершенно НИ-ЧЕ-ГО! Только ждать, сходить с ума и ощущать, как она изменилась и как меняется невообразимо бешенными темпами, вырывая из твоих пальцев нити самоконтроля с мясом и костями. Насколько она уже остервенела, взбесилась и готова разорвать тебя изнутри при любой малейшей ошибке и необдуманном шаге. Ты больше ею не управляешь и не контролируешь, она снова взяла над тобой верх и в этот раз может победить окончательно.
Возврата больше не будет ни для кого… ты это понимаешь? НИ ДЛЯ КОГО ИЗ ВАС!
– Дэн, может ты всё-таки примешь успокоительного? Если будешь и дальше метаться, как тот тигр в клетке, и накручивать себя, боюсь в ближайшее время на операционном столе будут лежать уже двое, а не один!
Бл*дь, Дэниз! Ты не могла бы заткнуться? Какого чёрта ты здесь вообще забыла? И почему он сейчас не помнит, как звонил Алексу и сообщал тому, что случилось и где вы теперь…
Где вы теперь?.. Боже милостивый. Сколько вы здесь уже? Десять минут? Десять часов? Целую вечность?
– Дэниз, бога ради… Тебя никто не заставляет здесь сидеть и смотреть, что со мной происходит. Или я похож на взбесившегося психопата, который крушит мебель и бьёт окна?
Хотя нет. Спасибо, Дэниз, что сумела вырвать его на несколько секунд из данного полузабытья, увидеть где вы, очнуться от тех кошмарных образов и мыслей, что атаковали его… тебя с того самого момента, когда с Эллис это случилось. И казалось, последнее не собиралось заканчиваться, зациклившись или остановившись на нескольких стоп-кадрах… самых страшных и невообразимых. На её мертвенно бледном лице, неподвижном теле, ледяной коже и практически не прослушивающемся пульсе. Ты словно сам находился в нескольких разрывных ударах собственного сердца между тлеющим сознанием и полным срывом-провалом в абсолютное ничто. Она больше не шевелилась, не корчилась от боли… боже, ты почти был уверен, что она и не дышала. А потом тебя какого-то чёрта потянуло расстегнуть на ней пальто, словно оно мешало ей дышать, мешало биться её сердцу в полную силу. И ты так боялся выпустить её из своих рук, переложить на более удобное сиденье бокового дивана, словно она перестанет получать твоё тепло и все твои тщетные попытки вернуть её в сознание.
«Крамер, бл*дь! Мы едем или стоим?.. КРАМЕР, КАКОГО ЧЁРТА МЫ ДО СИХ ПОР ЕЩЁ НЕ В БОЛЬНИЦЕ?»
Потом ты просто не мог какое-то время говорить… Подрезавший все перетянутые струны нервов и эмоций страх попросту отправил большую часть твоего здравого рассудка в полный нокдаун. Ты не мог поверить тому, что увидели твои глаза и почувствовали пальцы, тебя словно уже и не было в пределах окружающей реальности… вас двоих уже там не было и уже бог весть знает сколько застывшего времени с твоим остановившимся сердцем.
Её кровь… горячая, липкая и быстро остывающая… тёмно-бардовое уродливое пятно, расползающееся по мягкому полотну красного платья… бьющая в нос пугающим запахом холодного железа. И она не останавливалась, словно намеревалась опустошить всё её тело, выйти из неё до последней капли…
Это было невозможно… невероятно! Ты не мог в это поверить. Такое может произойти с кем угодно и где угодно, но только не с Эллис, ни с ТВОЕЙ ЭЛЛИС! Ты же всё взял под свой контроль! Специально! Чтобы избежать подобных вещей! Всё рассчитал наперёд…
Как? ПОЧЕМУ?
– Дэн, Дэниз права, тебе лучше принять успокоительного или хотя бы просто сесть… – Лекс тоже не отличился стопроцентным спартанским спокойствием и почему-то решил остаться, хотя временами тебя так и порывало послать их всех далеко и надолго. Как будто они тебе мешали своим присутствием – мешали сходить с ума и делать то, чего ты не позволял себе вот уже бог весть знает сколько лет.
– Неужели так сложно прислать кого-нибудь, сказать хоть что-то! Сколько она уже в операционной? Почему так долго?
И конечно ты не метался, как говорила Дэниз из угла в угол подобно загнанному в ловушку зверю, он метался в тебе: рвал, хрипел и царапал по свежим ранам стальными когтями, то ли в конец пытаясь ослепить изнутри, то ли изодрать на хрен в клочья остатки здравого рассудка вместе с внутренностями и костями.
А так… ты просто не мог, как другие, сидеть в удобных креслах и диванах в ближайшей от операционной комнате ожидания. Пусть даже слабость подрезала все сухожилия, выбивая нервной дрожью по самым уязвимым каналам. Тело словно само жило своей собственной жизнью или подчинялось внутренним толчкам взбесившегося зверя и сердца. Никаких резких движений или рывков, ударов кулаками по ближайшим стенам или колоннам, одна сплошная пережатая пружина – немного ослабь, отпусти и разорвёт изнутри на смерть.
– Дэн, всему своё время. Ты же не первый день в больнице и в подобных ситуациях, тебе ли не знать, как обычно всё происходит.
Алекс определённо бредил или делал вид, что ни хрена не понимал. Посмотрел бы ты на него, окажись сейчас на месте Эллис Дэниз. Легко рассуждать о чём-то подобным тоном, когда у тебя всё прекрасно! Когда тебе не приходилось за несколько минут до этого отмывать в ближайшем туалете засохшую с дрожащих рук кровь, едва соображая, что ты делаешь. И когда тебя не било разрядом в сотни тысяч вольт одной единственной навязчивой мыслью – чья это кровь и почему её так много. А главное, почему ты не можешь запомнить и половины из всего, что происходило. Что творилось со временем? Что творилось с тобой и с реальностью? И что сейчас с НЕЙ? Где она? Что с ней делают?
– Я просто должен знать! – ты даже не мог запомнить, как смотрел в лицо друга, какое у него было при этом выражение, да и был ли это Рейнольдз а не кто-то другой. Может тебе он просто привиделся или ты бредил наяву, пусть тебе и хватало сил стоять и говорить вполне сдержанным голосом более менее понятными фразами. Нереальность происходящего ощущалась несоизмеримо чудовищной и всесминающе огромной, на грани подступающего безумия…
Быть рядом, знать, что она возможно на грани, у черты между жизнью и смертью и не иметь возможности даже прикоснуться?..
Неужели все повторялось, но в более чудовищной интерпретации? И ты опять ничего не мог сделать! Абсолютно НИЧЕГО!
– Всё будет хорошо, Дэн. Настраивайся на лучшее и тогда всё будет хорошо. Ей нужны твои силы, а не показательные обмороки раскисшей истерички. И самое главное, постарайся после не искать «виновных» случившемуся. Зная тебя, ты обязательно захочешь выкинуть что-нибудь эдакое в последствии…
Хорошо, что их слова и замечания меньше, чем через десять секунд попросту проваливались в бездну ненасытного мрака и звенящей пустоты. Правда и эти десять секунд казались невероятно длинными, опустошающими и выедающими своей ртутной кислотой буквально до костного мозга. И тебе действительно чудилось, что в эти мгновения ты готов был придушить любого голыми руками (которые до сих пор стягивала фантомная плёнка запёкшейся крови!), кто был причастен к этому аду. Мало того, ты готов был придушить и Её!
Если она не выберется, если не вернётся…
Боже всемилостивый!..
– Пожалуйста, Дэниз… Сделай мне одолжение! Помолчи хотя бы несколько минут! Я тебя очень об этом прошу!
Впервые даже Алекс поддержал тебя, правда молча, сжав ладонью бледный кулачок супруги на подлокотнике кресла, словно вкладывая в этот жест физическую силу твоей «просьбы». Но тебе было на это плевать, тем более после того как окружающее пространство (или твоя собственная тьма) поглотили очередные десять секунд, как и всё, что происходило вокруг, всё что отторгала твоя память и наэлектризованные смертельным разрядом эмоции. Пройдёт ещё не один час, прежде чем ты начнёшь запоминать и вспоминать, как и анализировать, делать выводы и принимать последующие решения.
–…Это вы привезли… Эллис Льюис с диагнозом острой эктопической беременности? – ты даже не понял по началу, что подошедший к вам невысокий и немолодой хирург в бирюзовом спецкостюме местного медперсонала обращался именно к вам и к тебе. Пусть даже его лицо под этой нелепой хирургической шапочкой-банданой тебе казалось смутно знакомым.
– Да, мы с ней! – зато первой и практически мгновенно отреагировала Дэниз Эпплгейт, вскакивая со своего кресла и бросаясь навстречу долгожданному «гонцу». А может она хотела занять место поближе к тебе, толкаемая импульсным порывом врождённого материнского инстинкта – успеть защитить и поддержать в самый трудный момент? Как будто она и вправду обладала подобными силами и способностями.
Правда в те секунды ты и сам мало что соображал, как и видел и понимал, кто и зачем тут что-то делал. Ты даже растерял способность читать по чужим лицам! Хотя этот хирург посмотрел именно на тебя, словно догадался с первого взгляда, кто из вас троих предполагаемый и самый главный виновник случившегося.
– Эктопическая беременность?.. – прозвучавший в ответ сиплый или хриплый баритон должно быть принадлежал кому-то, кого ты точно не знал и слышал впервые, но никак не тебе. Да ты сейчас был не способен ничего подобного просто запомнить, не то чтобы повторить переспрашиваемым вопросом.
– Что с ней?.. Как она?! Что с ней случилось?..
– Всё хорошо, операция прошла успешно, благодаря быстрому и точно поставленному диагнозу. Кстати, я доктор Джейсон Ричардсон, дежурный хирург по экстренной и интенсивной терапии. Если у мисс… Льюис, – он снова заглянул в свою шпаргалку новой больничной карты, которую держал всё это время в руках с самого прихода, но на вряд ли его интересовал семейный статус их новой пациентки. Похоже, он искал повода не смотреть в твои глаза. – Думаю, следует сообщить её постоянному лечащему врачу о произошедшем, если таковой имеется, и если он сумеет в ближайшее время облагодетельствовать нас и её своим долгожданным визитом. Поскольку… это несколько странно, чтобы за последние 10 недель она умудрилась пропустить обязательный осмотр у своего гинеколога. С такими симптомами она должна была обратиться в женскую консультацию лично, при первых же болях.
– 10 недель?.. – это всё, что ты сумел выдавить из себя, едва ли понимая о чём вообще шла речь, но, видимо, подсознательно пропуская по всем раскрытым нервам высоковольтные разряды происходящего, принимая всё это не осознанно, а именно физически.
– Да, тот самый критический срок, который обычно приводит к подобным последствиям. У вашей… у мисс Льюис диагностирована трубная беременность и по всем показателям, у неё должен был вот-вот случиться разрыв плодовместилища. При чём первичная истмическая беременность приняла угрозу интерстициальной. Думаю, какой-то внешний или психологический раздражитель стал причиной самопроизвольного трубного аборта буквально за несколько часов, а то и минут до полного разрыва трубных тканей. Можно сказать, благодаря последнему фактору мы сумели предотвратить не только потерю маточной трубы (а вместе с ней и способность к зачатию с деторождением), но и избежать летального исхода в целом.
– Избежать летального исхода?.. – наверное, это единственное, что до тебя дошло, полоснув реальным скальпелем по сердечной мышце и опорным сухожилиям. Остальное?.. Как в тумане несколько секунд или в застывшей в воздухе вечности.
– А вы бы не могли разъяснить некоторые моменты более доступным языком? Мы понимаем, вы только что проделали сложную операцию и иногда бывает трудно сразу же переходить на общедоступный лексикон. Но и мы сейчас тоже несколько шокированы случившимся.
– Вы ведь уже сообщили ближайшим родственникам мисс Льюис? С медицинской страховкой у неё конечно всё в порядке, но, учитывая сложность и крайнюю специфику ситуации, думаю, об этом должны узнать очень близкие ей люди. Тем более операция проводилась на грани критического риска. Обычно лапароскопия редко применяется при высокой потери крови и тем более при геморрагическом шоке II и III степени… И да, простите! Вы абсолютно правы, я иногда забываюсь после очень тяжёлой смены и особенно по окончанию сложных и долгих операций. Могу только успокоить, что подобный вид хирургического вмешательства намного щадящий и исключает полостное вскрытие, как при лапаротомии. В данном случае, в животе пациентки делается три небольших прокола, куда вводятся рабочие инструменты – троакары, с помощью которых на монитор передаётся изображение органов малого таза. После окончательного подтверждения диагноза нами была проведена туботомия – вскрытие маточной трубы с последующим удалением плодного яйца и полной очистки брюшной полости от остатков яйцеклетки и сгустков крови. Операция прошла успешно и без каких-либо непредвиденных осложнений. Мы сохранили маточную трубу со стопроцентной уверенностью, что после восстановления и реабилитационного периода она будет функционировать, как и прежде. Разве что планирование зачатия ребёнка теперь придётся отложить не менее чем на 3-4 месяца.
– А как она сейчас сама? Когда будет можно её увидеть?
– Думаю, в ближайшее время каких-то особых проблем с этим возникнуть не должно. Главным критерием перевода пациента в палату является наличие сознания, да и при подобной операции с минимальным риском для женского здоровья, пациентка может выписаться со стационарного лечения буквально на третий день. Швы снимают где-то уже через неделю. Если бы мисс Льюис диагностировали эктопическую беременность хотя бы за несколько недель до этого, она бы избежала столь критического ухудшения, как и возможных отрицательных последствий. Обычно выход из общего наркоза длиться около четырёх часов и в течении ближайших полусуток нам придётся вводить ей обезболивающие препараты, так что вполне возможно, что всё это время она будет пребывать в состоянии полусна (не говоря уже о побочных эффектах от общего наркоза). Вы конечно же можете её вскоре навестить, но вот какое у неё будет при этом состояние, этого я обещать пока не могу.
Что это было? Что ты почувствовал? Угрозу разрыва или несколько мгновений вашей обоюдной смерти? Сколько это длилось? Как долго твоё сердце гоняло по артериям и венам жидкий азот её чистейшего яда, парализуя каждый нерв и нейрон своим изголодавшимся чёрным вирусом? Словно она не соображала от остервенелого ликования, как рвала тебя изнутри с одной единственной целью – уничтожить и убить, вгрызаясь в сердце и сознание, подрезая связывающие вас нити… Господи! Она что не соображала? Вы же одно целое! Один общий и цельный организм! Обруби хотя бы одну нить и вас накроет обоих! Никто из вас больше не сможет дышать без этой связи… без осознания, что вы не дышите вместе!
Как долго ты чувствовал всё это? Сколько простоял в полном оцепенении в кругу этих людей, глядя в лицо незнакомого тебе доктора и слушая голоса, слова едва достигающие центра твоего аналитического мышления? Казалось, что ты даже не различал кто, когда и что говорил, но твой мозг поглощал всё, каждую произнесённую фразу, ту или иную интонацию говоривших, потому что твоё тело воспринимало всё! Впитывало и реагировало на тот или иной участок разговора нужной реакцией, резало сухожилия, дробило кости и рвало сердечную мышцу там, где смысл сказанного достигал нужной цели – точно на поражение, в жизненно важный узел…
Может частично ты и находился в прострации (или под действием глубокого наркоза), представляя из себя лишь внешнюю оболочку Дэниэла Мэндэлла-младшего, но только не твоя тьма, удерживающая тебя на плаву. Она запоминала всё, насыщаясь новым безумием кошмарной действительности, заставляя тебя стоять на ногах, стимулируя твои мышцы энергетическими потоками своего чёрного эликсира. Нет, она не даст тебе упасть и лишиться сознания, даже когда тебя выбьет глубинным разрядом долгожданного облегчения. Она вынудит вспомнить всё! Вспомнить, осознать и… пережить этот ужас снова и снова, пока не доберётся до нужного ей центра эмоционального обеспечения… Пока не отключит, не перезапустит и не перепрошьёт до основания твою сущность новым штаммом своего мутировавшего вируса!
– У вас же здесь должны быть палаты-люкс или что-то в этом роде? Пусть её переведут в самую лучшую и не обязательно в отделении гинекологии. И… – это явно говорил не ты пускай вполне привычным для окружающих бесчувственным голосом. Это была она. Она говорила за тебя… решала за тебя… она уже добралась до твоих чувств, обрубая один за одним нужные каналы. – Вы бы не могли вместе с обезболивающими вколоть ей снотворного. Думаю, ей будет лучше провести остаток дня и всю последующую ночь в восстанавливающем сне.
– Вы действительно этого хотите? Я думал… вы собирались её проведать…
В этот момент тебе (или ей) откровенно говоря было плевать, кто и что думал, и как на тебя при этом смотрел не только врач, но и лучший друг со своей более шокированной супругой.
– Да, я этого хочу! У неё был слишком тяжёлый день. Ей нужны силы, и я не думаю, что очнувшись сейчас, её потянет в таком виде и состоянии с кем-то говорить и общаться. Тем более после того, как она узнает, что с ней случилось…
– Дэн!.. – Дэниз изумлённо выдохнула твоё имя совсем рядом и даже схватилась (и довольно-таки сильно) дрожащими и очень цепкими пальчиками за твоё предплечье. Не похоже на поддерживающий жест, но всё это теперь выглядело частью какого-то абстрактного сна. Ты едва её расслышал, как и едва почувствовал давление её пальцев. Будто через какой-то вибрирующий слой плотной воды или вакуума.
Всё это время ты не сводил более чем убеждающего (но никак не просящего) взгляда с офигевшего лица хирурга.
– Да, конечно. Думаю, частично вы правы…
Не важно, как они все смотрели на тебя сейчас, что чувствовали при этом и что видели, ты всё равно никого из них не ощущал, ни одного! Никто из них не мог и не смог бы пробиться до тебя, ни здесь, ни где-либо и никогда-либо вообще! Они не поймут и уж тем более не осознают, что это такое и что именно тебя наполняет, заставляя стоять, говорить и принимать подобные решения. И слава богу…
– Спасибо, док… А теперь простите, но мне надо сделать ещё несколько звонков.
Нет, ты не просил прощения. Обычный формальный оборот речи, потому что ты не испытывал абсолютно никакого сожаления. Тебе были параллельны все их чувства и любая ответная реакция. Мало того, ты мог в любой момент потребовать для себя отдельную комнату ожидания и тебе бы её предоставили и возможно даже рядом с Её палатой. И никто бы тебя там уже не беспокоил и не тревожил по пустякам без твоего на то ведома. Ты знал об этом, они прекрасно об этом знали, так что… пусть засунут свои неуместные эмоции как можно поглубже.
Ты так и не сел, хотя и остановился всего в паре футах от пустого дивана в совершенно пустом углу залы, скорее интуитивно, а не осознанно выбрав место, где не было никаких нежелательных свидетелей. Правда, это мало чем походило на демонстрацию полного уединения с показательными действиями огородиться, спрятаться и чтобы никто не мог услышать, о чём и с кем ты собирался говорить по телефону. Может подсознательно ты и хотел, чтобы тебя и видели, и слышали. Но на самом деле тебе просто было плевать. Сейчас ты находился почти на их территории, где тебе и не надо было прятаться и уж тем более показывать своих слабостей. Достаточно и того, что они успели увидеть за последний час.
– Эвелин?.. – она продолжала удерживать тебя, думать за тебя, говорить твоим голосом и зачитывать приговор тем, кто так некстати подвернулся под твою дрожащую руку.
Их счастье, что ты был так далёк от возможности сомкнуть свои пальцы на их горле и позволить внутреннему зверю вырваться на долгожданную свободу. Не сейчас… слишком рано. Пусть ты и продолжаешь ощущать на коже и в рецепторах ладоней пульсирующий зуд пережитого кошмара, нереально свежий и живой… будто ты до сих пор держал Её, чувствовал… вбирал угасающее тепло её неподвижного тела со стынущей кровью.
Достаточно только закрыть глаза…
– Да, господин Мэндэлл! – ты даже не мог понять, чем же тебя так подрезало, заставляя балансировать буквально на грани между и между, то ли привычным и ко всему готовым голосом безупречного старшего секретаря дирекции Глобал-Вижн, то ли подступающей отсроченной реакцией.
– Ты знаешь, где я нахожусь сейчас? – да, теперь это был твой баритон, и ты действительно осознавал, что и как говорил, а, самое главное, что чувствовал и что больше всего хотел сделать в данный момент.
– Нет… Простите, но… вы не давали мне никакой информации по этому поводу и я…
– А где сейчас находится мисс Людвидж?
Всего лишь небольшая пауза в ответ.
Да, твой голос спокоен, уравновешен и бесчувственен, как всегда. Но, похоже, Эвелин Гувер всё-таки сумела расслышать в нём что-то ещё, и это что-то таки сумело выбить из-под её ног столь привычную опору с уверенностью в каждом произнесённом слове и проделанном действии.
– Я думала… она с вами…
– Почти со мной. Хотя была такая вероятность, что могла уже быть и ни с кем и ни где. Мы оба сейчас в больнице. И я пока с ней не рядом, потому что последний час она находилась на операционном столе в критическом состоянии, между жизнью и смертью. Она только что пережила одну не из самых приятных для женщин операций, и я уже в который раз пытаюсь понять, как и почему такое могло произойти! Разве я не давал достаточно чётких и конкретных указаний касательно её записи на приём к доктору Воглеру?..
– Боже… мистер Мэндэлл, бога ради, простите, я даже вообразить не могла… я не… – услышать из уст Эвелин имя господне всуе, всё равно что сотворить невозможное. Заставить эту женщину так бояться…
Хотя тебе было откровенно насрать!
– Я пыталась, я каждый день говорила ей…
– Вы не должны ей были ничего говорить! Вы были обязаны записать её на этот грёбаный приём и проследить лично, чтобы она там побывала! – всё тем же сдержанным голосом, неизменной интонацией хладнокровного убийцы, обладающего способностью резать своего слушателя буквально без ножа. Но разве ты не этого добивался? Разве ты не хотел увидеть чужую кровь, почувствовать чужой страх? – Вы меня крайне разочаровали, миссис Гувер. Мне не хватает нужных слов, чтобы выразить своё состояние и ответную реакцию на вашу безалаберность! И я понятия не имею, что такого должно произойти, что могло бы изменить моё новое отношение к вашей профпригодности.
Всё равно что расковырять свежую рану до кости или сразу до костного мозга. Какой смысл, если прекрасно понимаешь, что ты ничего и никому сейчас сделать не можешь. Никто и тысячной доли не прочувствует из того, что происходило с тобой сейчас, сколько чего и кому не говори, сколько не бей и не режь до истошных воплей выбранную наугад жертву. Станет только хуже. Желание кого-нибудь убить по настоящему перейдёт все допустимые границы или в конечном счёте высвободит на волю обезумевшего зверя.
Может так было бы проще? Вспомнить старые добрые времена? Не усаживаться на ближайший к тебе диван, отключая мобильный и невидящим взглядом стирая возведённые между вами препятствия. Не позволять подкашивающей слабости вымораживать твои нервы и рассудок глубокой инъекцией фатальной безысходности, а сделать то, что когда-то являлось для тебя едва не искушающей нормой. Отправиться в ближайший бар, заказать бутылку виски или текилы, или виски и текилы, выбрать самого крупного и не менее упитого, чем ты отморозка?.. А лучше позволить кому-то выбрать тебя?.. Всего раз, только сегодня…
– Дэн, это было неразумно с твоей стороны. Зачем ты это сделал? Ты же прекрасно знаешь, что Эвелин здесь ни при чём! – у тебя даже не было сил, чтобы удивиться, вспоминая, что ты здесь не один. Снова увидеть рядом почти расстроенное лицо Дэниз Эпплгейт, осознать, что никуда ты сейчас отсюда не уйдёшь, как бы сильно не желал этого и как бы не тянул тебя за жилы хрипящий внутри монстр.
Ты бы и не смог. Даже если бы тебе сказали, что от этого зависит твоя жизнь.
Нет. Не так. Ни здесь и не сейчас. Не рядом с Ней. Ты бы не ушёл отсюда ни под каким из искушающих предлогов, ни сегодня и не десять лет назад. Никогда! Ты бы не смог бросить её, даже если бы она сама проделала с тобой подобный финт ещё раз сто!
– Дэниз, я тебя умоляю, не надо лезть на территорию, где не тебе что-то решать и уж тем более указывать, что мне делать. – удивительно, как это ещё Лекс отпустил её к тебе одну, или решил, что два советчика это явный перебор? – И тебе ли не знать для чего применяется наказание за грубейшие ошибки и просчёты? Такие вещи непростительны, и спускать их с рук, всё равно что подписаться в собственной слабости и идиотизме! Ты разве не слышала? Эллис могла умереть! И не важно от чего, от потери крови, от разрыва фаллопиевой трубы или от всего сразу… Её бы сейчас уже не было… Почему вы признаёте только свои «правильные» и трезвые взгляды на подобные вещи? Или со стороны всегда виднее, не так бьёт по мозгам и не скручивает кишки с желудком?
– Прости, Дэн. Ты… прав. Я не подумала, насколько тебе сейчас тяжело и страшно… и не важно, что всё миновало и осталось позади. – она так и не сумела выдержать твоего взгляда, не смотря на то, что ты практически в упор не различал черты её лица и едва ли стремился прожечь её глаза собственным безумием. – Но почему ты не захотел с ней увидеться сегодня? Зачем попросил дать ей снотворного? Тебе же это самому необходимо, как никому другому! Ты должен быть сейчас рядом с ней! И не говори, что тебя туда не тянет и ты не хочешь этого! Или по-твоему, смотреть в стену и представлять, что с ней сейчас происходит – самое разумное решение из всех возможных?
– А с чего тебе вдруг об этом так беспокоиться? Кажется мы никогда с тобой особо не сближались, косички друг другу не плели и страшными тайнами под одеялком по ночам не обменивались.
Ты и сам отвернулся, действительно уставившись в стену перед собой невидящим взглядом. И не потому, что тебе было тяжело смотреть в глаза этой… счастливой женщины, вспоминая, что с её собственным сыном всё прекрасно, как и с её здоровой беременностью. Тебе на самом деле было всё равно, что она думала и чувствовала, пусть даже и была права. Не с ней ты хотел сидеть рядом в эти ускользающие в небытие драгоценные секунды… Не её ты сейчас видел и ощущал, цепляясь мысленно за нити, которые ещё несколько минут назад едва не оборвались навсегда и безвозвратно…
– Да и Эллис ты знаешь всего с пары мимолетных встреч. Она для тебя вообще никто!
– Не стоит, Дэн. И не тебе ли не знать, что это обычная попытка выплеснуть на ком-то свою злость из-за собственной беспомощности? – что ж, вернуть тебе ответный удар в твоём же стиле у неё вышло совсем даже неплохо, хотя попытка накрыть твою ладонь на твоём бедре участливым жестом явно была лишней. Хорошо, что ты всё равно ничего не чувствовал и особенно исходящие действия с близостью окружающих тебя безликий теней, включая Дэниз Эпплгей и Александра Рейнольдза.
– Я просто… никак не могу понять… Как за десять недель можно было не заметить ни одного симптома?.. Как такое вообще возможно?
– А если бы у Эллис вдруг оказалась нормальная беременность? Что бы было тогда? Особенно учитывая тот факт, что этот ребёнок не от тебя.
Ироничная улыбка скривила твои губы едва не в жёстком и далеко не весёлом оскале.
Так вот зачем на самом деле она подсела к тебе. Ей не давали покоя собственные математические подсчёты. Да, десять недель. Ведь Эллис была в Леонбурге только месяц, всего лишь четыре с половиной недели.
– Возможно ты удивишься… – ты и сам почти удивился, услышав, как осип твой голос при произношении каждой последующей и тщательно подобранной фразы. – Но на вряд ли я бы стал настаивать на аборте. Более того… я бы никогда ей подобного не предложил.
– Ты так говоришь, потому что ничего такого уже не случиться? Подобная вероятность давно себя изжила?
Тебе пришлось снова повернуть голову и снова посмотреть в очень внимательные глазища Дэниз, и не из-за того что тебе так хотелось её хоть чем-то заткнуть. Ты и не собирался подпускать её ближе, чем на расстояние из острейших клинков своего более чем красноречивого взгляда. Но если ей так не терпится на нём подрезаться, бога ради!
– Нет, Дэниз. В подобном состоянии я привык озвучивать только свои настоящие мысли, без фальши и показательного драматизма. Или я выгляжу не достаточно убедительным? Мне плевать, от кого была бы беременна Эллис…
– А как же тогда настоящий отец ребёнка? Сомнительно, что он бы остался в стороне и согласился на роль пассивного зрителя.
– Ему бы пришлось.
Кажется твоя последняя фраза, произнесённая почти намертво замораживающим тоном достигла своей цели. Дэниз на несколько секунд потеряла дар речи и даже побледнела. Будто услышала в этих трёх словах куда больше и лишнего. То, что обычно не озвучивают вслух, ведь о подобных вещах и подобным свидетелям, как ей, прямым текстом не говорят.
– Ты способен пойти и на такое?..
– Дэниз, лучше тебе и не знать, на что я вообще способен и особенно сейчас!
* * *
От судьбы не уйдёшь? Чему быть, того не миновать? Действительно? Так всё и должно было случиться, ничего уже нельзя было бы изменить и избежать? Вас обоих загнали в ловушку или всё-таки это был кто-то из нас? Тот, кто хотел взять в свои руки полный контроль над происходящим, тот, кто практически нашёл философский камень, сотворив невозможное – воскресив нашу Вселенную. Тот, кто всего лишь хотел вернуть то, что все эти годы и всегда (навеки вечные!) принадлежало ему одному по праву!
