Текст книги "Лазурное море - изумрудная луна (СИ)"

Автор книги: Евгения Кострова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– Иветта, – тихо говорил мужчина, и девочка пыталась вспомнить его имя, но как бы она не старалась, мысли ее были чисты, затеряны, даже слова, которые он произносил, представлялись разуму иным наречием. – Слушай меня очень внимательно, – и ритм барабанов, и мягкий колокольный звон вместе со стройным хоровым пением возвысились к самим небесам, и каждое слово, что вплеталось в мистической песне, пронзало сердце тысячью иглами. Пение взывало к охотнику, над которым небо сгущало тучи бури и власть дождейЖар огня, поднимающийся до самых вершин неба, угас, тепло поглотило существо, что и есть само пламя.

– Спускайся вниз по тропе, – бормотал он, кладя дрожащий подбородок на макушку, и стискивая сильными руками плечи, обнимая в последний раз, словно прощаясь навсегда вместе со всем тем, что любил. И Иветта думала, что нет ничего сильнее этих рук, объятий, что сокроют от любой напасти. – Уходи настолько глубоко под землю, насколько это только возможно и ступай вдоль реки. Течение выведет тебя наружу – его оцепеневший взгляд приковал девочку к земле, но с усилием воли она смогла кивнуть, не чувствуя под ногами каменной твердыни, воздух стал спертым и зловонным. И даже сияние камней затухло, как затихает пламя свечи, унося с собой последний вздох жизни.

– Но что бы ты ни услышала, не оглядывайся, даже если услышишь голоса тех, кого любила, – челюсти его сжались, и она услышала, как захрустели суставы на фалангах пальцев и раздуваются мышцы на предплечьях.

– Что это? – спросила Иветта бесстрастным голосом, в котором сквозило человеческое любопытство, но гигантские ладони лишь подтолкнули ее к узкому проходу вдоль скал, не менее опасный путь, который может оборвать жизнь. Одно неверное движение, и каменные шипы осыплется, расколов тело на кусочки. – Почему ты говоришь такое? – еле слышно вымолвила она, и ночь оглушил бессловесный страшный рев, принесший с собой ужас тысячелетних кошмаров, и зной лавинных котлов, горящей земли и воздуха. Кровь ее стала родником, что просачивался сквозь белые камни, пропитывая белизну соками страха. Она ссутулилась и сжалась в себя, охватив руками плечи, и пыталась сохранить спокойствие, но дрожь пробивалась сквозь кости, что кусал и охватывал в рдяных цепях полымя, и каждый раз, когда она закрывала глаза, то видела перед собой чудовище из красного огня. Глаза у него были белые, как снег, осыпавшийся белым настилом на зимний мир, дыхание его опаляло лунный диск, обводя златом в огненное кольцо. Огромный и всесильный, как жгучесть солнца, у него были клыки вепря, и ядовитая слюна стекалась с раскрытой пасти, сжигая в кислоте гранит, и скрученные в переплетения рога красные, как блеск аметиста. Она видела этого зверя, она представляла его перед взором, когда пыталась моргнуть, чтобы защитить глаза от пожарища, что исходило с открытого пустыря.

– Всадники надели линзы…, – коротко сказал мужчина, и черты лица его исказились в безмолвной неистовости, зубы заскрежетали, когда он вновь подтолкнул Иветту к проходу. Ее ноги заскользили по рассыпчатому гравию, и сверху на голову посыпался песок и мелкие камни, и, не сумев удержать равновесие, она больно свалилась на колени, располосовав кожу в кровь и прикрывая голову.

– Нет, девочка, – воскликнул он, затягивая петли на изодранном и потрепанном от грязи и крови капюшоне, пытаясь укрыть лицо от подступающего ветра, затягивающего в смертельный водоворот, проникая между тесными проходами, где струились в завихрениях роскошные перья огня. – Не привыкай головы, – и на эти слова она пораженно воззрилась на него испуганным взором, чувствуя, как слезятся глаза от красного свечения, поднимающегося за спиной мужчины. – Если ты умрешь от удара о камни, это будет легкая и безболезненная смерть, – голос его натянулся, и он выдохнул, и Иветта могла ощутить, как сильно дрожат его колени, как пробирает судорога стальные плечи.

– Помни, не останавливайся, что бы ни случилось, Иветта, – говорил он назидательным и пугающим голосом. – Ты обязана выжить, – задыхаясь, шептал мужчина, хотя к горлу подступил каменный ком, который невыносимо было проглотить, потому что он знал, какое губительное будущее ожидало его, с чем встреться перед смертью его глаза.

Иветта пропустила воздух сквозь зубы, приказывая самой себе и мыслям успокоиться, но не могла. Все тело сковало от напряжения, когда она жалостливо пробормотала:

– Я не хочу оставаться одна, – глаза ее закрылись, когда девочка поднесла окоченевшие пальцы к мокрым ресницам, с которых теперь градам лились горячие слезы. – Я не вынесу этого одиночества, позволь мне уйти вместе со всеми.

– Я знаю, – продолжал шептать он, делая шаг в сторону разрывающихся между собой, танцующих искр и всполохов багрянца, – что ты достойна иного будущего. На твоих плечах возлежит другое бремя. Он говорил с таинственной нежностью, и глаза, что отливали фиалкой и сиренью, мистически блестели, словно звезды, он смотрел на нее с несвойственной добротой и решимостью. Мужчина расправил плечи, опустил руки по бокам, и пальцы его разжались на клинке, воткнувшимся в землю. Острие рассекло его ладонь, и рдяные капли, опадавшие на песок, обжигал горячий воздух, и они превращались в серо-алый дым.

Он что-то произнес, но новая волна дикого зова существа, от топота которого трещали камни, гремело небо раскатами грома и заливались в ржании черные кони, и всадники разъезжались к дальним горизонтам, чтобы издали рассмотреть силу стихии, что поглотит скалистое ущелье, закроет палящим потоком. Полная луна взирала на смертников со своей небесной белоснежной обители. Иветта подняла заплаканное лицо к жемчужине небосвода, что сменяла бледно-серебристые локоны с оттенками индиговой россы на аметистовые пряди, что поглощали последние лучи, искрящиеся в разрыве черных облаков с сиянием чистейшей белизны. И сходили туманные лозы в образе рогатых змей, что соединяясь, восставали в вепря. В темном небе пролетали механические птицы, металл их крыльев бросал отсветы золота и янтаря, но приблизившись к границе исчезающих гор под натиском огня и мглы, они сгорели в воздухе, взорвавшись от жгучести огня. Первое дыхание чудовища облекло песок саваном из костей и крови, и стонов, и слез, и в россыпи стекла под могучими копытами раздался последний рык снизошедшего зверя.

Иветта бежала изо всех сил, не останавливаясь, когда пламя в страстности и вожделении облизывало стопы и касалось языком щеки, оставляя вожделенные поцелуи на ее медовых волосах, притрагивалось к полным губам, но когда она достигла одного из подземных тоннелей, то сокрушительная действительность обрушилась на нее со всей своей силой. Некуда бежать, именно так думала девочка, глядя в пустоту, где в черноте проглядывались острые камни и быстрое течение бурной реки. Нет и шанса, что спрыгнув с такой высоты, она не разобьется о камни, а даже если и выживет, смерть будет мучительна и медленна.

Смех, доносящийся сквозь скалистые прозрачно-бледные стены, замораживал сердце, и на мертвенно-белое лицо ее падали листья пламени и черный снег, окружающими в штормовом водовороте, и огни углей обжигали волосы. На языке она чувствовала вкус металла и паленой плоти, сгоревшей древесины. Иветта старалась дышать, но воздух был столь горячим, что обжигал ноздри и горло, и губы алели от заскорблой крови, и каждый вздох становился болезненнее предыдущего. Она слышала голоса из иных миров, лица, мелькавшие в вихрях огнива, тени, отбрасываемые от бурого свечения. Когда же она повернулась лицом к призраку, которого призвали для принесения в жертву, то удивленно увидела перед собой смиренно сидящего черного волка, смотрящего на нее спокойными и внимательными красными глазами, как ягоды спелой брусники. Взгляд его приносил прохладу ее родного дома, что окутывали стелящиеся ковры из бриллиантового снега, где в золотом сиянии солнца купались снегири, и вороны взмахивали иссиня-черными крыльями, взлетали над раскинувшими лесами, и зеркально-кристалльные ветви трепетали от дуновения ветра, и рябью звенел иней на распустившихся бутонах подснежника. В долину продолжал истекать красный свет, что обрушивал холмы и обесцвечивал небеса, но глаза темного волка были краснее крови, такая, какая сочится из раны мертвого.

Иветта смотрела, как острые колосья огня прорезают халцедоновые стены, как камни под ее ногами становятся влажными от потока хрустальной воды, чьи капли стеклом орошают реки, в водах которой перекатываются крупные турмалиновые каменья. И капли, объединяясь в полноводный поток, звучали как музыка полных вином стеклянных бокалов. Громадное пламя ударило по земле, и лианы лавы оплетали агатовую ширь небес, преграждая свет серебристо-фиолетовой луны, отчего застонал весь мир. Девочка отступила, но не гонимая страхом, а зовом, что отдавался эхом от взгляда совершенного красного. Удавы пламени кидались покрывалом огненных осенних листьев на плечи, и кристальный град буравил землю, оставляя голые равнины и вздымая песочную пыль над златыми руинами древних городов, но стихийные бедствия не причинили ей вреда. Стужа и бриллиантовый снег овевали ее в защитном коконе, словно на нее накинули величественную багряницу червленого оттенка, осыпанную россыпью звездных камней, что сверкали ярче алмазов. Шрамы на щеках зажили, ожоги сошли, как сходит акварель, растворяясь в водном течении. И она изумленно взглянула на волка, что продолжал сидеть, выжидая медленного приближения красного чудовища, чья тень изгибалось, как еще одно бессмертное существо. Иветта испуганно дышала, но каждый вдох приносил облегчение, унося с собой печаль и горе, от которого подкашивались колени, словно не по собственной воле она стояла и решалась сделать шаг назад, чтобы прыгнуть в воду. Девочка вновь посмотрела вниз, прикрывая золотые кудри темным высоким капюшоном, и увидела в воде отражение зимнего ночного неба и расстилающееся северное сияние. Она шумно вдохнула, когда заметила, что вода в подземном водоеме поднимается и бурлит из-за несущихся под ее стопами бьющих изгибающихся ключей, холодных, как лед, и кончики пальцев тронул знакомый озноб. Отчаяние, пробуждающееся в сердце, объявшее со всех сторон, с низким и нежеланным рычанием покинуло тело. На губах ее была сладость меда, и мелодия воздуха гнала к все ближе к заостренному краю, и, двигаясь все ближе к обрыву, она ощущала кровь на коже ног. Волк поднял голову к показавшейся бледной луне и завыл, и вой его принес с собой снежные смерчи. Иветта покачнулась, сильнее запахиваясь в черную плащаницу, но воздух, бьющий в спину, подталкивал.

Иветта в нерешительности оглянулась на черного зверя, и в это же мгновение он оскалился, показав белоснежные клыки, и зарычав ей в лицо, он послал к ней власть северных ветров. Волосы ее взметнулись вверх, рассыпаясь золотым огнем, и янтарною тенью, с губ ее сорвался неслышный вздох, и колени не выдержали. Иветта упала спиной вниз, и широко раскрыв глаза, она увидела высоко поднимающуюся луну, что вернула свою прежнюю белизну и чистоту, как снег, что той далекой ночью падал на ее лицо, тая на щеках, и стекаясь слезами по подбородку. Светло-серые облака огибали полный диск луны, сверкая отражением в тысячах осколках в ее изумрудных глазах. Она не закричала, не проронила ни звука, лишь заворожено вглядывалась в очертания сивой ладьи, и был застывший челн белоснежней тонких берез, колышущихся на ветру в степи ночного леса. Когда вода поймала в свои безмятежные объятия, закрыв под прозрачно-сапфировой толщей лицо, покрыв медно-песочные локоны, Иветта продолжала дышать и смотреть на луну, приобретающую цвета темного фианита и яхонта. И бутоны жасмина расцветали на поверхности воды, поднимались кремовые лепестки с чернильного дна, которого девушка не видела, но она ощущала аромат, столь явственным был чарующий запах, что от блаженства невольно пришлось прикрыть глаза. И засыпая, она думала, что жасмин это тот самый цветок, чье истинное благоухание раскрывается в ночи. Поцелуй мальвы и адониса коснулся ее губ, златая хна усыпала длинные ресницы. Этой ночью, Иветта не боялась сумеречного мрака, поглощающего в свои дебри, и душа ее растворилась в туманной тьме.

Когда же она открыла свои глаза, льющийся свет из витражных стекол ослеплял, таким ярким и чистым было теплое сияние солнечных лучей. Она несколько раз моргнула, и тяжело вздохнув, плотнее завернулась под шелковые белоснежные простыни, от которых исходил слабый аромат жасмина, который она так любила, и готова была вдыхать его вечность. Девушка прижимала к обнаженной груди руки, в блаженстве прикрывая густые угольные ресницы, думая о том, что прежде никогда так сладко не спала. Перины были настолько мягкими, что ей казалось, что ложе ее сродни кучевым облакам, но проходили минуты, долгие мгновения, и Иветта резко распахнув глаза, поднявшись на постели и подбирая под себя белоснежные простыни. Длинные черные локоны рассыпались по оголенной спине, и Иветта подняла руку, чтобы рассмотреть пальцы, и слабый выдох снизошел с алых уст. Кожа все еще была оттенка темной бронзы, горела под пламенем солнца, и жизнь продолжала течь по жилам красной кровью. Иветта обняла себя за дрожащие плечи, смотря застывшим взглядом на белые покрывала с золотою вышивкой небесных драконов и струящихся вдоль чешуйчатых тел расцветших лотосов. Она обернула вокруг себя одеяло, прижимая ткань к ключицам, и осторожно обвела взглядом комнату, затопленную в белизне и свете. Мираж, что так отличается от привидевшегося во снах зыбкого кошмара, что засасывал в горячий и жидкий металл. Она очутилась на кровати, на которой могли убраться пять взрослых и крепких мужчин, и шелковый красный балдахин свисал с искусных карнизов и золотых столбов, каждый из которых образовывал ангельские крылья, и грифоны сходили с высоких изогнутых ножек. Полированные мраморные белоснежные плиты отливали серебром, пестрые арабески выписывали на потолке узоры из алмазов, на трех золотых столах-консолях с крышками из богатого розового корунда стояли раскрытые малахитовые лари с мазями и сушеными травами. На центральном столе возвышалась огромная ваза глубокого рубинового цвета, и округлую чашу поддерживали сирени с обвивающими основание хвостами, и от прозрачной жидкости, доходящей до самых краев, исходил пар и сладковатый аромат. Рядом лежали сложенные стопкой чистые махровые полотенца и стеклянные острые инструменты в золотых пеналах с изумрудно-зелеными вставками, что использовали для врачевания и отсекания тканей, разрыва костных структур. Иветта кинула опасный и настороженный взор на высокие стеклянные двери, и немного сощурив глаза, чтобы лучше приглядеться, заметила блеск золотых иероглифов, тянущихся вдоль сапфировой рамы, и поспешно опустила босые ноги на нагретый пол – дверь была запечатана сильным заклятием снаружи. Кто бы ни был тот человек, что привел ее в белоснежные спальни, он явно не хотел, чтобы она покидала стены дворцовых комнат. Но только она перенесла вес тела на левую ногу, как рухнула лицом на каменное покрытие, больно ударившись подбородком, и шипя от досады и разочарования, девушка посмотрела на аккуратно перевязанные голени. Через белую тесьму выступила кровь, текущая из разорванных ран от натянувшейся кожи, ужаливших лодыжки, как змеиные резцы сочащиеся ядом. Хныча от боли и сдерживаемых слез, Иветта потянулась к ногам, чтобы затянуть перевязку, но кровавых разводов было так много, что они образовывали широкие и протяженные ручьи, и ее руки мгновенно омрачились в пурпурном оводе. Девушка оперлась на скользкие от крови ладони и попыталась встать, но не могла пошевелить ногами, мышцы словно окаменели. И глубоко вобрав грудью кислород, от приторности которого закружилась голова, она поползла в сторону огромных окон из прозрачного стекла, но замерла и не двинулась с места, когда услышала позади себя, как раздвигаются запертые двери. Воздух вбирал в себя древность произнесенных заклятий, и из призрачных златых полос солнца взмывали к бриллиантовым люстрам кремово-туманные драконы с белыми крыльями, в которых отражались сцены былых войн и праздных церемоний прославленных побед, что огибали выстроенные драгоценные шпалеры, по которым плелись лозы гортензии и лилий. В отраженных гранях нефритовых изогнутых рогов танцевали поднебесные девы, кружась под водопадом лепестков нарцисса и крокуса, образуя величественное ритуальное поклонение луне и звездам. Длинные же серебристо-зеленые когти, цепляющиеся за белоснежную одежду, призвавшего духов господина, были зеркалом прудов и озер, и небесным покровом васильковым, украшенных анфиладой облаков.

Тяжелый вздох и приближающиеся шаги заставили сердце гулко удариться оглушающим звоном в ушах, и Иветта мучительно выдавила из себя:

– Пожалуйста…. Не надо… Она низко опустила голову, приготовившись к истязанию, и увидела перед носом начищенные и лоснящиеся черные сапоги с золотой шнуровкой. Человек стоял, в грозном молчании возвышаясь над ней, словно вкушая свежесть страха, и Иветта могла физически ощутить, как его тень скрывает солнечную иллюзию, отделяющую спасительную свободу стеклянной преградой.

– Что за беспокойное и трудное дитя, – тихо вымолвил мужчина, опускаясь перед ней на колени, и Иветта пораженно распахнула глаза, удивившись красоте звуков, отдающихся эхом, отскакивающимся от стен, в показавшейся теперь невероятно маленькой комнате. Его длинные и изящные пальцы подняли ее лицо за подбородок, и она перестала дышать от красоты мужчины, стоявшего перед ней на коленях. Столь совершенными и идеальными были черты его лица, а в лазоревых глубинах чистых глаз, тонула ее вольная душа, ослабляя последние бастионы сопротивления, отдаваясь во власть неумолимых и бесконтрольных стихий, где есть простор для света и тепла, тьмы и холода. Какое-то время он следил за изменчивым выражением ее лица с каменной бесстрастностью, и чувства в его глазах переменялись, как изменяются облака, гонимые ветрами, как вода, разбивает вечный лед. Солнечный свет опадал осенней листвой на их плечи и длинные волосы, и Иветта могла ощущать на своих приоткрытых губах жжение его горячего дыхания.

Он перевел взгляд на распластанные и костлявые ноги девушки, и в глазах его поселились призраки ночной мглы, что окружают полнолунную звезду, что вселяют ужас, кружа в замерзших дубовых чащах, лики их бледнее березовой коры, мечи же рассекают лунный свет.

– Я не смог излечить все твои ранения, когда ты попала в одну из древних ловушек. Твое тело пронзили зубы золотых кобр, они как копья вонзаются в человеческую плоть, – и руки его двинулись к окровавленной тесьме, мягко проводя подушечками пальцев по мягкой ткани, сцепленной платиновыми брошами. Движение было настолько красивым и изящным, что мысли о боли покинули ее, оставляя лишь мимолетное воспоминание, и разум заполняла картина его запястий, ладоней, покрывающих кожу, внимательный взгляд из-под опущенных ресниц, за которыми она не могла разглядеть сапфировые зеркала.

– Попробуй опереться на локти, – в голосе человека не слышалось никакой властности, но она не волею подчинилась, чувствуя как скользит горячность солнечных линий по обнаженным груди и спине, и в то же мгновение его руки обхватили ее, легко поднимая и перенося обратно на мягкие покрывала. И Иветта сожмурила глаза, почувствовав, как жар отдается пульсацией в раскрытых ранах.

– Мне следовало дождаться твоего пробуждения, но я хотел приготовить для тебя чистую одежду, – и кивком головы он указал на темно-зеленый бархатный сверток, лежащей на низком стеклянном столе возле кровати, перевязанным серебряными нитями. И только тогда она поняла, что лежит перед ним полностью открытой и незащищенной, так берега не способны противостоять морским приливам. Губы ее раскрылись, и в воздухе затаилась немая просьба, но позже вновь сомкнулись, и Иветта молча, потупила взор, прикрываясь дрожащими руками от его смирного и тихого взора, скользящего по женскому телу. И он, смерив ее долгим и внимательным взглядом, словно оценивая, может ли довериться дикой и безмолвной девочке, накрыл ее плечи чистой простыней, и когда руки его взметнулись вверх, Иветта расслышала в воздухе звон золотых браслетов, от которого по позвоночнику прошел обжигающий холодок. Ткань покрыла кожу ласковым воздушным поцелуем, и тогда девушка подняла встревоженные глаза, пристально рассматривая на смуглой коже тяжелые амулеты. Украшения тонкими ободками змеиной волной проходили по обоим запястьям, и архаичные руны плелись по кайме, и на разрыве восставали два песчаных тигра, в озлобленном оскале, взирая друг на друга, растопыривая когтистые лапы. Такие обереги вручались в качестве награды лучшим охотникам на вепрей или заклинателям, усмиряющим непокойные души мертвых, что возрождались в качестве прислужников отпрысков ночи и населяли ужас на города, расположенные вдали от благодатного и сверкающего Сиона. Иветта лишь единожды видела такую реликвию на одном из странников, что забрел в одну из таверн, в которой она провела несколько месяцев спокойной жизни, надраивая котлы и отчищая грязные полы, сдирая кожу с рук от горячей воды и жестких тряпок. Но жизнь была лишена бесконечных погонь и нескончаемого страха перед всадниками Империи, которые могли оказаться в любом городе и селении, надвигаясь как темные тучи, вздымая вверх флагштоки с черными развивающимися флагами и блеском золотых масок на холодных, как лесные туманы, лицах. Когда ее добрый хозяин, приютивший девушку без лишних вопросов, увидел на мужчине похожий браслет, то поклонялся ему, как верховному жрецу, как если бы увидел перед собой сошедшего с одного из лотосовых престолов бога. В тот день из подвалов и подсобках выкатывали самые большие и старые бочонки с лучшими восточными винами. Хозяин даже раскрыл сундук с бесценной семейной реликвией, что прятал под кроватью – платиновую чашу, что передавалась ему из поколения в поколение, лишь бы нечаянный гость смог коснуться губами лучших посудных приборов, которые можно было отыскать во всем захудалом городишке, и остался в довольствии от званого угощения и накрытого монаршего стола. Никогда еще прежде Иветта не видела такого количества собравшихся людей и приготовленной еды в одном месте, даже она смогла в кухонной суматохе людской стащить ломоть сладкого макового каравая с густой и щедрой апельсиновой начинкой. И, спрятавшись в садах, пристыжено давилась слезами за совершенную кражу, но продолжала смаковать вкус сладкого хлеба, что таял во рту. А потом, подперев рукой подбородок, с замиранием сердца вслушивалась в рассказы о бравых подвигах человека с золотым браслетом, что в назначенный день сечи, низвергал темных отпрысков в глубины небытия своим размашистым, громадным клином, таящегося в металлических ножнах за спиной. Иветта смотрела, как тихое пламя камина отсвечивало в огранке крупного рубинового камня на рукояти меча, в котором была запечатлена золотая огненная птица, как в старинных преданиях, что рассказывали деревенские сказители у костров. И она представляла себе птиц с кристальными глазами, сияющих ярче звезд и перьями, что жгуче огня и угля, и обманчиво блеск пламенных крыльев можно принять за восход, что отпугивал злых духов, подстерегающих детей в ночи, чтобы забрать в свои подземные обиталища.

– Не беспокойся, я не прикасался к тебе. Только обрабатывал раны и залечил белоснежные рубцы, оставленные в качестве подарков от тех шрамов, что нанесли тебе ритуальные ножи, – произнес мужчина низким голосом, поднимаясь с кровати и направляясь к матовым пиалам и позолоченным кувшинам с высоким горлом, запах мирры окружал. На нем была темная туника без рукавов, расшитая золотыми и серебряными цветами адониса, подпоясанная широким кожаным ремнем со свисающими на пояснице ножнами, обтянутыми сафьяном. И когда он встал перед ней в полный рост, она смогла тщательней рассмотреть его великолепно сложенный силуэт. Открытые сильные руки охватывал табачно-медный дым, и мужчина, подняв над пиалой один из кувшинов, наполнил хрустальное дно горячим молоком, от которого повалил приятный пар, и Иветта пыталась успокоить неровное дыхание, сдержать всхлип, прорезающий пылающее горло. Голод мучил и истязал ее многие месяцы, когда она была в странствии. И любой глоток воды, самая грязная и мутная капля спасали от гибели. Она помнила, как спускалась в подземные колодцы, что находились в занесенных пустынями городах, охраняемые каменными армиями, чьи бессмертные воины даже в вечном сне своем вздымали щиты и возносили лунные копья. Она пробиралась сквозь могильные рубиновые комнаты с застывшими во времени менестрелями, что продолжали игру на лире, и чтецами, удерживающими в мраморных руках святые тексты; обходила яшмовые королевские залы с праздничными столами полными остекленевших яств и вина, увешанные узорчатыми полотнами, блуждала между роскошными спальнями, засыпанными золотыми монетами и жемчужными ожерельями, атласом и шелком. Из цельного черного оникса выстраивались глубокие бассейны, на высушенном дне которых были лишь разбитые черепки сосудов и расколотых мечей, золотых чашей, в которых искрилась хрустальная вода из высохших фонтанов. И много дней искала девушка проходы к рекам, скрывающимся глубоко под землей, потому что слышала эхо бьющихся о камни капли, и звук направлял все дальше, все глубже, к основам грандиозных дворцов. И духи показывали ей путь к источнику спасительной влаги, сопровождая и направляя на опасном пути, остерегая от проклятий, что стискивали души живых.

Когда мужчина повернулся к ней вновь, и стал приближаться, девушка вцепилась пальцами в покрывала, отодвигаясь как можно дальше к стене. Ее брови недоверчиво сдвинулись, когда человек поставил рядом с ней на кровати полный поднос с теплыми лепешками и финиками, свежим сыром и чашей молока, ларец с пряными специями.

– Я целитель, – внезапно сказал человек, и его тихий, соблазнительный голос проникал под кожу, пронизывал кости, останавливал текучий поток ее крови, и нечто чужеродное, темное впитывалось когтями в сердце, но она промолчала, лишь слегка склонила голову в сторону, изучая незнакомое лицо. При нем не было оружия, но если приходилось судить по длине двух изогнутых ножен, пускай и пустых, и охотничьих браслетах на запястьях, то он мог выдавать себя за кого угодно, но только не за врачевателя. Он больше походил на имперского солдата, но те никогда бы не смогли добиться той изысканности и утонченности в движениях. С детства, обучаемые убийству и военной стратегии, они никогда не смогут затянуть и перевязать пояс так, чтобы концы идеально смыкались друг с другом или заплести аккуратную тугую косу. Иветта осеклась, присматриваясь к длинным темно-каштановым волосам, и посмотрела человеку прямо в глаза, что ловили лучи солнца. И она часто заморгала, когда свет от отблеска золотой чаши пал на ее лицо. Длинные волосы могли носить только дворяне. Считалось смертным грехом отпускать волосы выходцам, чья кровь была нечиста, и тяжкое наказание ждало тех, кто нарушал запрет, распространяющийся на каждого, кто был рожден в землях Империи берилловых песков. Мучеников приговаривали к самым страшным и жестоким пыткам. С них живьем сдирали кожу, и если человек выдерживал, его приковывали в далекой пустыне к тяжелым металлическим цепям, оставляя под палящими лозами солнца, снимали татуированные защитные печати, чтобы темные призраки смогли вкусить свежей плоти, или отсылали к дальним морским рубежам, замуровывая в одной из священных гор в качестве кровавой жертвы. Станет ли человек в разуме рисковать своей жизнью ради ничтожного самовосхваления, а вот истинные дворяне гордостью не могли поступиться. Иветта вспыхнула от ярости, заметив на мизинце правой руки крупный золотой наперсток с сапфировым камнем, на поверхности которого был выгравирован имперский герб – ястреб, расправляющий огненные крылья. Ее спас от смерти аристократ. Челюсти сжались так, что зубы заскрежетали – одна мысль о том, что его руки прикасались к ней, заставляла внутренности сжаться, а приготовленная еда, за которую она могла скорее убить, нежели отказаться, теперь представлялась гнилью и падалью. Перед глазами раскидывалась земля, побагровевшая от крови, лужи становились реками, а те океанами, чьи волны больно ударяли по телу, обрызгивали черной пеной, и руки мертвецов кидались на нее щупальцами, стискивали одежду, цеплялись и больно тянули за волосы, забирая вместе с собой в беспросветную глубину. И луна озарялась кровавыми всполохами, заполонившими весь небосвод.

– Тебе нечего бояться. Обещаю, что рядом со мной ты в полной безопасности. Если бы я захотел причинить тебе боль, то давно бы сделал это, – и он позволил себе в очередной раз скользнуть взглядом по ее тощей фигуре, и бисеринки солнечной зари закрались в грани его притягательных морских глаз. Руки сомкнулись на блюде с хлебными лепешками, и чуть пододвинув его вперед, осторожно, будто боясь спугнуть ее словом или действием, Анаиэль благоразумно заметил:

– И еще тебе бы следовало поесть. Не знаю, сколько дней ты была в пути, но я ввел тебе несколько сильных препаратов, они помогут желудку переварить пищу, поэтому ты без боязни можешь подкрепить свои силы.

Девушка упрямо покачала головой, и лицо молодого человека недовольно скривилось.

– В иных обстоятельствах, я бы не стал отказывать тебе в желании умереть, но я слишком многое сделал для того, чтобы ты просто заново начала дышать, и не позволю своим потугам кануть в лету, – решительно произнес он, обжигая своим взглядом, в котором поселились сумерки, и она увидела, как за спиной его колышутся вьюги, мощными ударами сбивая эфиры, пытающиеся прорваться сквозь невидимую стену, что сдерживала натиск воздушных волн. Смерчи сталкивались, так разъяренные львы набрасываются на собратьев, и натиск одной голубой гребни подавлял уничтожающий обвал другой. Иветта съежилась, обняв себя за плечи, прижимая колени к груди, ощущая, как кончики волос затвердевают, покрываясь инеем, а вокруг запястий смыкаются ветряные змеи с гладкой и блестящей кожей, словно невидимым призывов он подчинял ее своей воли. Туника его стала черными туманами, а волосы дегтем, едким дымом и белой тенью ночи. Мирные глаза сменяли обличья, словно они разговаривали с ней. Но вмиг все растворилось, и Анаиэль силой подавил в себе ярость, и грянувшая суровость в глазах обратилась в мольбу, как если бы он осознал то, что пытался сотворить с дикими ветрами, что подчинялись любому его желанию.