Текст книги "Лазурное море - изумрудная луна (СИ)"

Автор книги: Евгения Кострова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Кострова Евгения Леонидовна
Лазурное море – изумрудная луна

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует,

любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует

не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,

не радуется неправде, а сорадуется истине;

всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит.

Любовь никогда не перестаёт…

– 1 Коринфянам 13:4–8

I

Жизнь – прекраснейшая из выдумок природы.

И. Гете

Безликий зрачок солнца опалял бескрайние долины прожигающего до самых костей яшмового песка. Горячий воздух овевал высокие пики барханов, поднимающихся один над другим словно могучие морские волны нефритовой воды с проседью пушистой пены, как молочный кипень. Небо казалось бесцветным лоскутом синевы, а в воздухе реяли огненные песчинки, тонкой вуалью забираясь даже в самые закутанные и плотные одеяния. Песок набивался в сандалии, жаля ноги, как змеиные укусы и каждый шаг походил на шаг по тропе, сотканный из кроваво-красной лавы, тысячами игл, прокалывающих стопы скитальцев. Двое путников поднимались на вершину холма, и ноги их до самых колен утопали в раскаленных валах белых песков, и размытые тени их фигур растекались на белесой юдоли под безжалостным маревом полуденной янтарной звезды, устремившейся к самому зениту. Их одежды скрывались под светлыми плащами грубой ткани изо льна, глаза же блуждающих по угнетенному пути были сокрыты под плотными белыми очками с окаймлением из белого золота. Свист пламенного ветра сорвал капюшон с воина, открывая его мужественное лицо оттенка темной бронзы и с белесым искривленным, как паутина шрамом на правой щеке, тянущимся от скулы до губ. У него были широкие плечи, сильные и мощные мускулы, его же ладони с легкостью могли ломать заточенные и зазубренные клинки, как стебли высокого мисканта, гнущиеся под порывами бушующих ветров. А за плечами выступала рукоять огромного меча, чей эфес украшала рубиновая огранка. Второй же человек был высок, но уступал в росте и крепкому телосложению своему путнику, хотя даже через дряхлую и потемневшую от времени одежду, проглядывали очертания его атлетической фигуры. И если тело одного покрывали бесчисленные шрамы, протекающие по коже, как извилистые реки, то кожа другого была гладкой и светлой как парное молоко.

– Даррэс – город малахитовых дворцов, – произнес глубокий голос с легкой хрипотцой, и тут же мужчина бросил внимательный взор на человека, что лишь кивнул и безмолвно последовал вперед, спускаясь вниз, скользя по песчанику, что взметал в вышину грязные складки летящего по граням неистового ветра плаща. И поступь была его столь грациозна, что создавалось впечатление, что ступает он по россыпи лотосов.

Пред их влекущими очами раскинулся град небывалой красоты, что в стародавние времена был жемчужиной Османской Империи. Его некогда высокие стены были сделаны из цельного жадеита, а изумрудно-зеленые иглы шпилей тянулись к призрачно-синеющему небосводу, и по стенам плелись золотые росписи небесных драконов, чья чешуя отражала свет пламенеющего зерцала солнца днем, ночью же серебристый хлад полуночной колыбели. И голубые врата, как чистейшая слеза пропускала сквозь рунические письмена прозрачные охристые полосы небесного светила. Затерянный в злосчастных и темных пустынях, смертельных для скитальцев, город представлял собой кладбище забытых и канувших в лету временах, ибо упадок засухи и небывалого голода пал на восточную страну. От былых пирсов и гаваней остались лишь гниющая флотилия и выплывающая из-под массивной зыби палубы шхуны. На великолепных галерах остались следы фантастической резьбы животных, и орнаментальные фризы сплошной полосой обходили черные борта. На носу и корме величественных триер были выгравированы изображения львов и драконов, орлов и химер, богато украшенных серебряной пылью. Причудливые постройки домов из мрамора цвета темных мшистых лесов когда-то овевали лозы роз, что отражались в каплях росы и прудах, расстилающихся по узким и чистым улочкам, и босоногие жители ступали по хрустальной воде, спасаясь от дикого зноя, и в искристых водах плавали ряды свеч тюльпанов, хризантем и ирисов. Они носили богатые роскошные одежды из шелка и ситца, дорого текущего как хрустальная вода шифона, декорируя цветными орнаментами геометрических форм, в коих раскрывались бутоны невиданных даже во снах по своему великолепию цветов. Ныне город превратился в отголосок былого величия, растерзанный разбойниками и искателями богатств и вечной славы, но и те терялись в иллюзиях проклятых пустынных дорог.

Двое соратников остановились меж аллеи высоких колонн из белого камня, что в алом зареве заката окрасятся в чистейший пурпур, как листья красного клена. Полуразрушенные минареты с сапфировыми куполами и платиновыми изразцами, и череда обвалившихся гранитных плит, разбившиеся черепушки крыш, расколотые на части сосуды, в черепках которых до сих пор мерцали драгоценные каменья и украшения для женских волос. И бесчисленные кости павших солдат, сокрушенные на мириады стальных крупиц мечи, шлемы и кольчуга, копья и колья.

– Здесь могут быть защитные заклинания, наложенные на незваных гостей, так что будь осторожен, – сказал мужчина воину, который развязывал белесую тесьму с острого лезвия своего клинка. Его лицо выражало холодное равнодушие, лишь глаза с любопытством всматривались на высокие башни, поблескивающие в нежно-алом свете. Он прислонился спиной к белому известняку холодных стен, вытаскивая из тяжелого тканевого мешка клинки в форме полумесяцев без гарды, осторожно раскладывая их у ног и проверяя заостренность острия кончиком большого пальца, сильно надавливая на черный металл, и только когда на коже проступала кровь, он, утробно хмыкнув, одобряя выбор, прочищал сверкающую сталь. Мужчина снял с себя тяжелые очки, обращая свинцово-серые глаза к человеку, который достал из-за пазухи небольшую серебристую коробочку, помещающуюся на ладони, и, проведя по ней указательным пальцем левой руки посередине, вырисовывая прямую линию, от которой проходили яшмовые полосы, стал ожидать появления механической птицы. Нежно-кремовый ястреб распахнул крылья, по железным перьям которого развивались чернильные электрические шнуры, вонзая острые как шипы когти оттенка древесного угля в предплечье призвавшего парящего хищника хозяина. Рубиновый огонь стеклянных глаз метнулся в сторону, и человек, вытянув руку вперед, позволил пичуге взмахнуть пару раз мощными крыльями, развивая вокруг своей оси столпы пыли и песка, взметнулся в вышину, издавая громогласный клич. И в оглушительной глубокой тишине его полет разрезал монотонное спокойствие широких улиц, по которым разносился эхом призрачный шепот неуспокоенных душ.

Человек раскрыл полы своей накидки, прикладывая правую руку к сердцу, и почтительно поклонился перед костями, тихо пробормотав мелодичным голосом молитву и прося прощение у умерших за вторжение. Второй же наблюдал за действиями своего компаньона ни то с презрением, ни то с явственным раздражением, стараясь укрыться от внутреннего страха перед произнесенными словами. Тор особо никогда не веровал в богов и жизнь после смерти, зато чтил боль и попирал существование детей ночи, что с наступлением мрака и восхода жемчужного полумесяца восставали из своих полуночных обителей, где тишь была настолько звучной и пугающей, что даже в отдалении можно было расслышать звук падающей капли воды, окунающуюся в гладь зеркального озера. Эти черные порождения тьмы, потомки всего самого грязного и злого, что было в мире пришли с далеких Северных земель, где царствуют лютые морозы и вечный хлад, а жители обездоленных и проклятых долин скованы в рабские цепи, дабы отплатить за все те горести и страдания, что принесли их предки сущему миру.

Тор откупорил крышку кожаного бурдюка, чтобы смочить несколькими каплями воды обсохшие и растрескавшиеся губы, но металлические края пробки оказались настолько горячими, что он обжег нижнюю губу и разочарованно прикрыл глаза, осознавая, что запасы воды подошли к концу. За многие годы странствий и тяжб по окраинам Османской Империи он привык к изнуряющей жажде и голоду, многодневным сражениям, как с людьми, так и с теми, кто блуждал по ночным просторам, бороздя мертвенно-бледные уста земли в поисках добычи, смакуя кровь, как драгоценные капли рубинового вина, что подавали дворянам в роскошных и цветущих зеленью садах, и вожделея поглощения человеческой души, как желали воздуха тонущие, они были властелинами сумерек, коим поклонялись как богам и приносили кровавые жертвы плачущим фантомам в преисподней, коих молили о спасении и праздной жизни, коих боялись на протяжении многих веков.

– Тор, – мягко сказал второй голос, но в тоне его сквозили властные нотки, и он незамедлительно поднял голову на человека, поправляющего полы своей одежды, отряхивая ее от скопившейся в складках пыли и грязи.

– Я отправлюсь осматривать окрестности, а ты останешься здесь, разбив лагерь. Ничего не трогай, и постарайся не покидать этого места и смотри по сторонам, – человек снял с лица дряблую тряпицу, но верхняя часть его лика все еще скрывалась за серебряными очками. Он подошел к высоким стенам, идущим прямолинейно друг другу, и, опустившись на колени так, чтобы его товарищ смог разглядеть черные полусферы, обвитые золотистыми символами и мозаичной росписью, удерживаемые в алмазных гранях когтей белоснежных львов. Тор выжидающе кивнул, давая понять, что видит замысловатые символы, неотрывно наблюдая, как мужчина взял в ладонь горсть камней, раскидывая их вперед по разбитым широким каменным плитам, и только щебенка касалась белого гравия, как превращалась в пыль, разбитая в песок тонкими острыми иглами, вылетающими из небольших черных отверстий.

– На наконечниках этих стрел самая страшная отрава, эту смесь изготавливали из крови детей тьмы и смешивали с ядом черной мамбы. Сразу ты не умрешь, муки твои будут длиться более сорока суток, а тело медленно гнить, и при гниении ты будешь жить.

Тор поиграл желваками и скупо ответил:

– Я так понимаю, что в том направлении мне идти не следует.

– В твои обязанности входит лишь мое сопровождение до этого города, моя защита в его стенах тебя волновать не должна. Невозмутимость, с которой он говорил эти слова, заставили Тора поежиться, ему было неуютно от одной лишь холодной и тщедушной фразы, словно они были едва знакомы, хотя они оба выросли вместе, как братья, пускай, и относились к разным социальным слоям, но еще мальчишками всегда проводили много времени один подле другого. Один в качестве господина, другой как верный и преданный слуга. Тор был старше на восемь лет и больше придавал значения физическому труду и усвоение военных искусств, у него был острый и отточенный ум, и еще в отрочестве он быстро освоил грамоту стратегии и тактики. Его же хозяин старательно изучал историю и медицину, оккультную магию и языкознание. Он являл собой пример истинного благородного, который не изменяя себе, мог исполнять приказы императорской четы, и никогда не боялся противостоять тому, что для остальных было фатальным. Во всей Империи не смогут сыскать лучшего целителя и знахаря, нежели его блистательный владыка.

Когда детям исполняется шесть лет, их сопровождают к прорицателям, которые истолкуют судьбу человека, на чьи линии ладони падут их мистические и завораживающие очи. Они поведают об их ремесле и потугах и роковых случайностях, о том, что ждет впереди человека, принявшего из рук провидцев свою судьбу. На этом держалась гармоническая система всего мира. По случайности господину предрек судьбу местный пророк, что рассказывал жизненный путь неприкасаемых и тех, кто стоял в самом низу касты, выполняя прислужнические поручения или грязную работу. В тот далекий день юный герцог достиг возраста прохождения единого обета, в день великого солнцеворота, когда золоченый диск, будто расплавленный в небесном горне, стекал с лазурно-синих покрывал. И, облачившись в белоснежные церемониальные одежды, что были мягче и прекрасней нежной кожи светлейшей из всех дев востока, его сопровождала процессия из паломников, чьи кадильницы из чистейшего опала наполняли воздух сладчайшим нардом. Но его господин еще тогда, выказывавший мягкость и добропорядочность, доставшейся ему от природы натуры, любезно выслушал сказание своей жизни. Никто не слышал, что оглашал пророк, и лицо его господина не менялось на протяжении всей их беседы. Старец в лохмотьях и собственных миазмах, в чьих глазах давным-давно иссек и потух зрелый блеск и рассеялся порыв к самой жизни, чертил на крохотной чистой и белой ладошке своими грязными, костлявыми пальцами, гладя мягкую кожу и произнося истлевшими и прогнившими зубами свои видения. Владыка лишь коротко кивал, давая понять, что готов слушать и дальше, когда же беседа их подошла к концу, мальчик вытащил из-за пояса одного из своих стражей расшитого алмазами ножен кинжал и на глазах всего собравшегося народа прорезал на своей ладони три глубоких раны, после чего демонстративно выпятил руку перед юродивым. И багрянец крови замарал его атласную белую одежду, что была белее девственного снега и утренних облаков, рассекающих леденящие просторы поднебесной. И кровь, что была священной, низринулась крупными гроздьями на землю, тогда как каждую каплю следовало кристаллизовать, а падать рдяные бусины должны были на тончайший шелк.

И он сказал тоном назидательным, и учтивым, отважным и прямым взглядом:

– Я изменил свою судьбу теперь, пресекая линии невзгод. Эти раны не излечить никогда, если я более не буду принимать живительную воду Аэтэрнис, затягивающее любое ранение. Ныне жизнь моя будет полностью зависеть от моих поступков и решений, и не Вам судить мой путь, достопочтенный.

Так, его господин нарушил все чтимые правила и заветы, передававшиеся от поколения к поколению, и тень неудач пала на фамилию де Иссои, люди, ведомые предречениями и верные многовековым традициям, посчитали чернью отпрыска благородной семьи, что навлечет нескончаемые беды на великую страну. Его не признавали, а потому господин соблаговолил отказаться от наследства, пока не вернет своими силами честь и достоинство своего рода, которые посмел попрать своим эгоизмом и стойкой волей. И когда минула четырнадцатая весна его жизни, поклонившись и помолившись в храме перед предками, он покинул столицу Османской Империи.

Тор восхищался тем, кому служил. Один лишь взгляд на его силуэт вызывал подобие дрожи, в толпящейся суете народа, все расступались, испытывая тоже душевное волнение. Он мог быть одет в самую простую одежду, но и в ней он выглядел возвышенней и одухотворенней, нежели любой из местных аристократов, и его окружал ореол, что каплей зари растекался по крыльям фазана. Его гордая и прямая походка, то как он поднимал свое лицо, смотря на человека прямо в глаза, никогда не отводя в сторону взора, а его безупречная манера речи превращала каждое словно, словно в драгоценный камень и лирическую песнь. А потому Тор не испытывал страха лишиться жизни, отдать любую конечность за человека, которого искренне любил всем сердцем.

– Второй Господин, я считаю неразумным разделяться, тем более в таком опасном месте. Отсюда никто еще живым не возвращался, насколько мне известно…. С чего у Вас уверенность, что Вы не только отыщите то, что ищите, но и вернетесь в целости и сохранности. Как посмотрю Великому Герцогу в глаза, окажись моя стопа на главной площади Сиона? – тяжело вздохнув, пробормотал мечник, вытирая тыльной стороной ладони, стекающий со лба горячий пот.

Человек в капюшоне повернулся к нему, пытливо посмотрев на его лицо, и он не высказал ни единой мысли, но создавалось впечатление, что в воздухе мельтешилось невероятной силы давление, от которого кружилась голова, и клонило пасть наземь, воздух стал удушливо отягощающим, и непомерная тяжесть незыблемым грузом ложилась пеленою на плечи.

– Ты останешься здесь, – неумолимым тоном произнес мужчина, повернувшись спиною к своему прислуживающему, и сворачивая за угол, скрылся за стенами города, в котором уже многие десятилетия царило мертвое молчание усопших, горесть и отчаяние витали в воздухе, утопало в грехах и непроизнесенных признаниях слово. Тор увидел, как блеснуло в стылом серебре на каменных оградах свинцовые листья изображенного вечного тиса, цветущего рубиновыми ягодами, и ему не показалось, когда он увидел капли ни то крови, ни то яда, сползающего ленивой струею по драгоценным камням, что застыли алыми шариками на солнечном свету. И извилистое агатовое тело змея, обвивающего вечнозеленое древо, толстыми кольцами, и по резцам монолитного аспида, словно вкушало плоды. И он только надеялся, чтобы с его господином ничего не стряслось, и в очередной раз, пробормотав слова проклятия, он начал мысленно молиться про себя богам, в коих никогда не верил, но просил о снисхождении.

* * *

Он шел уверенным шагом по пустынным переулкам, и эхо его шагов разносилось по округе, казалось, так в беспроглядном мраке и вечной тиши, будет звучать падающая на поверхность водоема капля воды, расходясь окружностями по глянцу. Он проходил мимо барельефных колонн, увитых плющом, что разрастались буро-красными гирляндами во всепоглощающей жадности по брусчатке, огибал лестничные проходы со спиралевидными лестницами и чарующими кружевными перилами. Паладин со всей внимательностью заходил в новые переулки, осматривая каждые повороты и изгибы уличных проходов, скрупулезно и тщательно записывая в зеленоватую диаграмму, высвечивающуюся на ладони, составляя схематическую карту. И спустя несколько часов долгих поисков, прислонившись к узорчатой стене, чтобы немного передохнуть, он увидел, как в воздухе еле заметной взвесью поднимается туманная дымка, обелиск сумеречной звезды скоро взойдет на свой престол, сменяя алеющее солнце, обагрявшее будто горящей кровью небесную обитель. Туман появляется при единении воды и хладного воздуха. Мужчина затянул потуже ризу на лице, и, следуя вперед, услышал неистовый полет небесного посланца. Ястреб, взмахивая своими крепкими металлическими крыльями, точенными, как лепестки гиацинта, приземлился на заостренный кварцевый пик одной из мечетей, возвестив яростным и громогласным кликом о своем прибытии. Человек сделал несколько жестов рукой, и птица взметнулась вверх, мягко спикировав вниз, усаживаясь на вытянутую руку, затянутую дорогой кожаной бечевкой. Вытащив выпирающий черный шнур из-под клюва, он подсоединил его к небольшому датчику в драгоценном камне на кольце, и теперь на голограмме отражалась вся местность древнего города сверху. Но чем больше он рассматривал положения тех или иных строений с высоты птичьего полета, тем больше задавался вопросы, верно ли его собственные наблюдения, одних построек и храмов не было, когда он проходил в той или иной местности. В отдалении, двигаясь к северу-западу должны быть пути, выстроенных в ряд каменных львов, ведущих к полноводному бассейну. И проходя мимо указанного назначения, он встретился с высокой стеной. Вновь защитные заклятия?

Он пустил птицу в полет, чтобы она пролетела сквозь стену, но механический ястреб разлетелся на кусочки от мощного волнового удара серебристо-голубой волны, яркой вспышкой падая вниз, словно летящая с мерцающего звездами неба комета, разгораясь в воздухе огненным шаром. Внимательно осмотрев контуры белокаменной стены, он вытащил из-за спины длинный изогнутый клинок с продольными долами в форме снежно-белых тигров, прозрачный как само стекло, и глубоко вздохнув, сильным броском послал его в воздух. Меч обволакивали смутно-белые вихри ветра, и сильные потоки раздробили оплот, расколов его на крупные гранитные осколки, открывая за столпами грязи и пыли новый виток зданий и улиц. Он ступил на разгромленную площадь, по которой тянулись в два ряда каменные монументы львов, образуя дорогу, ведущую к широким лестничным ступеням, словно к пьедесталу. Но сделав всего шаг в сторону озаренного златым сиянием двора, словно, то была горизонтальная линия зарева, разделяющая небеса посередине, он остановился, застыв на месте, как одно из изваяний химер, восседающих под кровлями домов. И опустив широко-распахнутые глаза себе под ноги, он увидел воду, журчащую кристальным потоком по разбитым плитам.

– Как такое возможно? – ошеломленно прошептал он, окруженный дыханием сырости, глядя на перламутровые очертания и серебристые переливы мягкого течения, обступающие его, тягучим и нежным течением охватывая лодыжки ног.

Он никогда не видел такого количества пресной воды. Люди, проживающие на дальних окраинах, ежегодно умирали от засухи и обезвоживания, караваны не доезжали до главных врат Империи, укрытые жестокой пеленой чудовищных песков. Даже в столице вода была не такой прозрачной, этот же состав чистый как слеза, прозрачный, словно тончайшее стекло. Он слушал гул, охвативший все пространство, и небо над его головой потемнело, и на лицо его пал восхитительный свет ночной мглы, что раскрывает объятия ночи. Он поднял лицо к черному небу, освещенному мириадами звезд и молочно-неоновому млечному пути, чьи чернильные извилистые линии расходились по космической карте, отражающейся в зеркальной поверхности воды. Мгновение назад, оседало солнце, как за столь короткое время мог склониться закат? Он резко обернулся назад, и с улицы, с которой он вышел, продолжал ложиться карминовый оттенок вечерней зари. Он попытался успокоиться, крепко держась за рукоятку кристального меча, и продолжил свой путь меж аллеи разъяренных львов, готовых сойти со своих постаментов из горного хрусталя. И поднимаясь по лестничным ступеням, он увидел огромный бассейн, созданный в многочисленных каменистых ущельях, напоминающих геометрические образы на змеиных шкурах, озаренный лучами восходящего рассветного солнечного света. Под его ногами более не было сверкающего источника, лишь разоренная и опустошенная песчаными бурями земля, изможденная бесчисленными коррозиями почва.

Человек спрыгнул с возвышения, несколько раз топнув ногой по твердой земле, убедившись, что он не рухнет в одну из подземных впадин, что обвалиться под весом его тела. И подойдя к одному из углублений, он увидел, как на поверхности воды держится белая маска, разбитая в центре с несколькими расколотыми крупными рубинами. Глубокие черные зарницы, словно вглядывались в саму суть, и на мгновение ему почудилось, как ледяные воды простирают руки к нему, потопляя под своим губительным грузом, теряя дыхание, не смея пошевелить и пальцем, опускаясь вниз источника без дна, словно то был бесконечный путь в пустоту. Тридцать три бассейна, очерченных каменными тропами, местами разрушенными, не имеющими продолжения. И в каждом из них покоилась маска с кельтскими рунами, этнической каллиграфией и камнями, выложенными мозаикой или образующих старинные надписи и, заглядывая каждой в глаза, ему виделись всевозможные фантомные образы. Он видел страну, где небеса были погребены под плотными угольными облаками, но с тернистых чертогов падала крупными каплями вода, и ему чудилось, как вся его одежда всего за несколько секунд стала полностью сырой и тяжелой. Когда-то его наставник рассказывал ему о стране, усыпанной белоснежными снегами, где нагие деревья обрамляют себя искусными одеяниями. Он смотрел и туда, где от маски оставалась всего небольшой обломок, и одно око, что посылало ему новое видение об огниве и рушащихся дворцах под натиском неумолимой стихии.

И когда он увидел распластанное под ногами тело, чья грудь опускалась в такт тяжелому умирающему дыханию, первое, о чем он подумал, это очередной призрачный сон, посланный иллюзорным духом, затаившимся в черных гранях древних глаз, смотрящих на него с тем же праздным любопытством из бездны времен. И когда он склонился над ней, что-то внутри него подсказало, что он больше не подниматься с колен никогда, услужливо ожидая от нее хоть слова, исполняя любое ее пожелание, как божественный завет или данную всевидящему Янусу клятву.

Черные как крылья ворона кудри длинных волос опадали на лицо юной девушки, по которому тянулись алые полосы царапин и сине-багреющих ссадин. На вид не старше семнадцати весен от роду. Полные растрескавшиеся губы, на которых закоптились капли крови, разорванная и потемневшая от дороги туника, оголявшая лоснящиеся загорелые плечи, и цвет сразу напомнил ему о кипящей карамели. Идеальные очертания лика, и когда он в ненасытном желании мягко отодвинул завесу волос, он подивился их мягкости, на ощупь они были словно шанхайский шелк, что изготавливали для дворянских сановников и прислужников богов. Она слабо дышала, и окруженные пушистыми ресницами веки, чуть подрагивали, прямые брови в напряжении сдвинулись на переносице, как если бы она находилась в плену кошмарного сна. Он склонился над ней, снимая со своего лица тяжелые очки из белого золота, откидывая назад загрязненную ткань, прячущую его красивое лицо и сильные ключицы под светло-бронзовой кожей. Длинные каштановые волосы, сцепленные золотым украшением, подхватил порывистый ветер, и когда блистательные солнечные лучи, будто стрелы врагов, окаймили его взор, то сами небеса позавидовали бы глубокой синеве, таящейся в его зарницах – то было неукротимое море, бьющееся о скалы гулких утесов, океан, волнующийся в тиши полуденного злата. Тыльной стороной ладони он коснулся ее израненной щеки, откуда еще сочилась свежая кровь, и, поднося к глазам красную каплю, сжал ее в своих ладонях, будто желая запечатлеть.

Как в одиночестве такая молодая женщина смогла дойти до града мертвых? На каждом шагу было столько ловушек и проклятий, ниспосланных канувшими во тьму вечности призраками, искушений пред которыми нельзя было устоять обыкновенному смертному – как же такое дитя смогло не поддаться соблазнам? Возьми она хоть одну золотую монету, потревожь покой ушедших, она бы ни выжила – ведь смерть прислушивалась к ее мыслям, следовала по пятам и в страстном кровавом вожделении мечтала отобрать ее жизнь. Он мягко положил руку на ее лоб, ощущая исходящий внутренний жар. Похоже, что у нее была сильная лихорадка, вызванная истощением, голодом и жаждой, да и неизвестно, сколь долго она бродила по беспризорным пустынным землям. Долины Империи были столь обширны, что их часто сравнивали с бескрайним небом, а тем, кому посчастливилось во время своего пути добраться до источника, колодца или оазиса, подпадали под тернистые чары миражей, и их иссохшие тела с улыбками, полными облегчения и удовольствия находили путешествующие караваны. Те перевозили продовольствие на дальние рубежи, да и те редко возвращались на родину или добирались до места назначения. Кончики волос были слегка влажными, и тут же мужчина посмотрел на водную гладь, расстелившуюся у самой кромки искусственного бассейна. Он поднялся с колен, всматриваясь в прозрачно-изумрудное углубление, наблюдая за неспешным перекатыванием вздымающихся волн, а потом вновь воззрился на девушку, находившуюся на грани самой смерти. И ему виделось, как жнецы потустороннего духовного мира черные полурослики с выгнутыми рогами и огромными глазницами с длинными белыми языками и ртутной кровью, текучей в их окаянных жилах, нависают над юной девою со своими золочеными цепями, чтобы заковать ее душу навек в загробный покой. От одной мысли, посланной пророческим солнцепеком, заставила его встрепенуться, и с внутренней дрожью, он начал исследовать ее одежду. Искала ли она то же, что и он? Добрались ли ее руки до сокровища, похороненного под завесой столетней войны. В древних зеленовато-мшистых чертогах древних дворов, за тяжелыми стенами, пряталось одно из величайших сокровищ – клинок из белого металла, что был прочнее алмазного камня. Единственный в своем род меч некогда принадлежал основоположникам нынешней восточной Империи, но был утерян несколько столетий назад. Именно былины и предания привели его в старый город, в надежде отыскать сверкающий сотней небесных солнц клинок. Оружие, приносящее владеющему им безграничную и безусловную победу над любым врагом, будь он из этого мира, иль из иного. Преподнеси он меч отцу, династия простила бы его за неблагодарное и мятежное поведение, и он бы смог стереть с ладони порочащее клеймо его семьи. Но, ни в складках ее истрепанного одеяния, ни в тяжелом кожаном мешке, от которого разило плесенью и гнилью, он не нашел ничего кроме нескольких слоев рваной дерюги, пропитанной кровью и потом, и корок очерствевшего черного хлеба, да маленький охотничий ножик с тупым лезвием. Ни зайца заколоть, ни себя от опасности защитить. Однако же, на его вкус, она была красива. В ее чертах проскальзывала какая-то мистерия, полно-очерченные губы и прямые линии скул, идеальные брови. Одень она наряд простой служанки, и, накинув на нагое тело чистую одежду, она выглядела бы лучше и прекрасней любой знатной красавицы дворянского происхождения.

Она хрипела, как если бы в горле у нее что-то застряло и мешало дышать, а потому он достал небольшой флакончик с ароматической мазью, мягко прочертив линию возле носа, целебный фимиам должен залечить ранения на внутренней стороне гортани и успокоить. Он поднял ее на руки, и ее голова обессилено упала ему на плечо, и ему нравилось ощущать в руках ее стройное и ладное тело, чувствовать горячее дыхание, проскальзывающее через хлопковую рубаху, неспешный сердечный ритм, бьющийся вровень с его сердцем.

И так, он покинул долину озер, не став и пробовать воды, протекающей под его стопами, не наслаждаясь ее холодом и насыщенностью, неведав, что в песках, золотые скорпионы не больше погрязли в песчаниках, преследуя недоброжелателей под землей.

Приближаясь к раскинутому навесу со светлыми ширмами, где его ожидал Тор, он чувствовал на себе его угрюмый взор, обжигающий больнее раскаленного железа, нахмуренные брови и плотно сжавшиеся челюсти на лице, казалось, одной силой мысли, он хотел стереть болезненную язву, окутавшую руки его владыки. И за завесой его темных волос, сидя в тенистом лоскуте пространства, ему представлялось, как его глаза потускнели и померкли в оттенке самой глубокой ночи, что была темнее черноты. Когда он со всей заботой опустил девушку на расстеленные покрывала, подложив ей под голову несколько тряпиц, чтобы хоть немногим смягчить ее ложе, и накрыл ее лоскутом чистой ткани, пришлось с глубокой печалью осознать, что ее шаткое дыхание так и не утихомирилось, а жар все разгорался, как буйствующее пламя. Но неистовый страх перед ее болезненным состоянием заглушал остроту недоброго взгляда, направленного на него его спутником.