Текст книги "Я сплю среди бабочек (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
Я абсолютно не понимаю, зачем ему это надо, о любви тут и речи быть не может, это любому понятно. Но само предложение лестно – я зачарованно смотрю в его глаза.
Не понимаю, зачем тебе это, – озвучиваю я свою мысль, и Юлиан сжимает мои плечи чуточку сильнее.
Любовь не нуждается в объяснении, рыжая.
Ты меня не любишь.
Ты этого не знаешь! – восклицает парень с горячностью. – Возможно, я давно и страстно влюблен в тебя, просто боялся сделать первый шаг… Думаешь, я просто так выбрал тебя на роль няньки для своего брата?! Не каждому можно доверить ключи от собственного дома и… сердца.
В его голосе столько неожиданного энтузиазма, что я чувствую, как бъется мое сердце: быстро, еще быстрее – стремительно. Поддаюсь его чарам и расслабляю плечи… Он это чувствует и делает последний, крохотный шажок в мою сторону – теперь мы стоим почти вплотную. Так, только держись…
И все равно я тебе не верю, – сиплю я враз охрипшим голосом.
И не надо, просто позволь мне доказать свои чувства… Хорошо?
Киваю, не в силах больше сказать ни слова, и тогда Юлиан склоняется и целует меня в губы. Чувствую, как он сильнее прижимает меня к себе, как проводит языком по моим сомкнутым губам, требуя большего – позволяю, и он углубляет наш поцелуй. Я почти не дышу… только ноги, будь оно все неладно, мерзнут все сильнее и сильнее. Почти не чувствую пальцев.
Почти как клубника, – Юлиан наконец размыкает наш поцелуй и, довольный, проводит языком по своим губам. Зря он это делает на морозе, размышляю я вскользь, только губы обветрятся и пострадают…
Это, должно быть, моя губная помада, – делаю я смущенное предположение и заправляю за ухо прядь каштановых волос.
Нет, это ты моя сладкая клубничка, Шарлотта! – возражает мне парень и быстро глядит на часы.
Опаздываешь куда-то?
Да тут один друг… – мнется он нерешительно. – Впрочем не важно, у меня еще есть пару минут… Можно? – он снова смотрит на мои раскрасневшиеся от поцелуя губы, и я смущенно пожимаю плечами…
Целоваться с Юлианом приятно… Его губы рождают горячий прилив крови к моим щекам, которые горят на морозе, подобно яблокам, его руки, скользящие вдоль моего позвоночника – два восхитительных ожога, заставляющих пальцы на моих ногах неосознанно поджиматься. Хотела бы остановить этот момент и продлить его до бесконечности…
Мне пора, рыжая, – говорит мне Юлиан, касаясь кончиком пальца моих зацелованных губ. И пусть я все еще немного опьянена всеми этими неожиданными нежностями, но я все же нахожу в себе силы сказать:
Я буду твоей девушкой лишь в одном-единственном случае, Юлиан Рупперт…
И в каком же, Шарлотта Мейсер? – вторит он мне с улыбкой.
Я одариваю его наигранно строгим взглядом своих голубых глаз и со всей серьезностью припечатываю:
…Если только ты перестанешь звать меня рыжей!
Договорились. – Он переплетает наши пальцы между собой, и мы покидаем сонное очарование укрытого снегом, словно похоронным саваном, парка, ставшего невольным свидетелем моего сверхневероятного приключения.
Возможно, это может показаться странным, но единственным, чего я по-настоящему боюсь, так это встречи с Алексом и его отцом соответственно – боюсь того, как посмотрю им в глаза и признаюсь, что встречаюсь теперь с Юлианом. Теперь, когда я дала себе зарок завязать с семейством Зельцер и больше никогда не попадаться им на глаза! Не сочтут ли они меня неким модифицированным видом смертоносной чумы, которая, когда не смогла войти в дверь – влезла в окно…
Вот же, говорила мама, – не зарекайся!
После нашего недавнего с Юлианом расставания я два часа мечусь по комнате, пытаясь разложить по полочкам произошедшее, но толи полочек не хватает, толи раскладывать приходилось слишком много – у меня так или иначе ничего не выходит. Видела бы меня сейчас Изабель – ухохоталась бы! К счастью, ее не было дома.
«Давай встретимся вечером и вместе посмотрим кино, – предложил мне Юлиан при расставании. – Я даже приготовлю попкорн. Согласна?»
Я, конечно же, согласилась, и только после его ухода сообразила, что звал он меня скорее всего к себе домой… А возвращаться туда я хотела меньше всего, хотя и скучала по колким Алексовым замечаниям и нашим с ним разговорам.
И вот стою я под знакомой мне дверью, и веки мои нервически подергиваются – хоть бы никого не было дома! Впрочем, когда это мои желания сбывались… Хотя, постойке, именно сегодня-то и сбылось мое самое заветное желание в лице парня, державшего сейчас меня за руку. Но на этом, похоже, моя удача закончилась… Увы.
Если бы я могла, то велела бы Юлиану ходить на цыпочках и говорить еле слышным шепотом, но это его дом и никакого права затыкать ему рот в его собственных стенах у меня нет, а потому я мученически сношу каждое его громогласное бренчание кухонной утварью, вызывающее у меня гримасу почти физической боли. Вот, значит, что такое застенки инквизиции, думаю я в отчаянии! Кошмар.
Может, пойдем уже в твою комнату, – мямлю я в очередной раз, когда Юлиан пытается выудить из кухонного шкафа нужную посуду для попкорна и гремит, что говорится, на весь дом.
Нет, какой же фильм без попкорна!? – веселится мой новоиспеченный парень, устраивая еще большой тарарам. Мог бы уже сразу в фанфары протрубить!
Что здесь происходит? – голос Адриана Зельцера заставляет меня буквально подпрыгнуть на месте. Я мысленно считаю до десяти… пять раз, и только потом оборачиваюсь; они с Юлианом между тем ведут следующий разговор:
Хочу приготовить попкорн. Не знаешь, какая чашка лучше всего подойдет для этого?
Напряженная тишина за моей спиной практически оглушает, и я могу только представить, что там сейчас происходит.
Наконец слышу шаги. Звук открываемой дверцы шкафа, звон посуды…
Возьми эту.
Пап, что у нас тут за концерт?
Ну вот, так и знала не на что мне сегодня рассчитывать…
Здравствуй, Алекс, – это я оборачиваюсь к появившемуся на кухне парню в инвалидной коляске.
Привет, Шарлотта, – отвечает мне тот, и взгляд его так и мечется между мною и Юлианом. Сопоставляет…
Мне страшно смотреть на его отца: как будто бы я дала ему слово, которого, увы, не сдержала… Но прятаться вечно нельзя, и я поднимаю свои несчастные глаза – мужчина смотрит на меня, не мигая.
Шарлотта, милая, раз уж все так удачно собрались, почему бы нам сразу не сделать официального заявления, – Юлиан подходит и приобнимает меня за талию. – Мы с Шарлоттой теперь встречаемся. Сюрприз! – провозглашает он не без самодовольства, и я снова болезненно морщусь. Вот же беда с этими лицевыми мускулами!
Встречаетесь? – переспрашивает Алекс, ловя мой метущийся от смущения взгляд. – И с каких, позвольте узнать, пор? Вчера, если мне не изменяет память – а она меня обычно не подводит! – вы еще не были вместе…
Не были, – все с тем же самодовольством подтверждает Юлиан. – А сегодня вот Шарлотта согласилась быть моей девушкой… Правда, дорогая? – он тянется и целует меня в щеку.
Я так ошеломлена всеми этими «дорогая» и поцелуями в щечку прямо перед его отцом и братом, чего бы я, конечно же, предпочла избежать всеми силами, что, боюсь, выгляжу рыбой, вытащенной из воды и брошенной на пустынном берегу… Открываю рот, но слова упорно не идут.
Она так счастлива, что буквально лишилась дара речи! – насмешливо тискает меня Юлиан за ту самую поцелованную ранее щеку. Я даже не отстраняюсь – не могу. И тут для полного счастья в прихожей раздается голос Франчески, а потом и она сама появляется на пороге кухни:
И что у нас тут происходит? – с улыбкой, медленно стекающей с ее лица при виде Юлиановой руки на моей талии, произносит красивая итальянка. Пальцы моего парня на секунду больно впиваются в мое бедро…
Я знакомлю всех с моей новой девушкой! – с чрезмерной веселостью, так не вяжущейся с общим настроением на кухне, произносит Юлиан. Такое чувство, словно он получает от всего происходящего некое извращенное удовольствие… Только с чего бы? Почему?
С твоей новой девушкой? – вопрошает Франческа с холодным блеском в глазах, который, подобно клинку, пронзает меня почти насквозь.
Да, прошу любить и жаловать, – он посылает итальянке зловеще-предостерегающий взгляд, за который я ему невольно благодарна. Без его защиты мне в этом доме лучше не появляться, это точно.
Адриан, – Франческа поворачивается к своему возлюбленному, полная праведного негодования, которое старательно пытается скрыть, – не пройдешь со мной в библиотеку… Хочу обсудить с тобой одно дело…. наедине.
И прежде, чем тот успевает ответить, Юлиан хватает меня за руку и тащит прочь из комнаты.
Нам тоже есть что обсудить… наедине, – кидает он на ходу, ни к кому конкретно не обращаясь.
Я слышала, что в прежние времена провинившегося солдата проводили сквозь строй, в котором каждый должен был сечь его плетью и все равно, как тот перенесет подобное наказание – выходя в этот момент из кухни вслед за Юлианом, я ощущала себя тем же самым проштрафившимся солдатом, только секли меня не плетьми, а холодными, недоуменными взглядами. И, поверьте, они ранили ничуть не меньше настоящих плетей!
Так и остались мы с тобой без попкорна, – сетует Юлиан, усаживая меня прямо на свою кровать. В любой другой раз подобная вольность заставила бы меня мучительно покраснеть и начать заикаться, словно при встрече со страшным серым волком, но в моем нынешнем душевном состоянии кровать Юлина – это меньшая из всех возможных моих проблем. Они ведь не думают, что я дружили с Алексом только ради самой этой перспективы сидеть на Юлиановой кровати? А ведь Адриан напрямую спрашивал меня об этом – и вот…
Мне надо поговорить с Алексом! – выдыхаю я стремительно, вскакивая с кровати. – Пожалуйста…
Но Юлиан ловит меня за руку и притягивает в свои объятия.
Неужели ты станешь тратить время на моего братца, когда прямо здесь в этой комнате рядом с тобой есть я? – вопрошает он призывным, соблазнительным голосом. Я не успеваю опомниться, а его руки уже пробираются под мой свитер и начинают поглаживать обнаженный живот.
Что ты делаешь? – тоже любопытствую я, начиная нервно похихикивать.
А что я делаю? – самым невинным голосом откликается Юлиан. – По-моему, то самое, о чем мечтат каждая девчонка, находящаяся рядом со мной… Разве нет?
Приступ хихиканья грозит перерасти в настоящий хихикающий припадок, когда дверь комнаты неожиданно распахивается и делает это так стремительно, что буквально припечатывается в несчастную стену за ней – с потолка вот-вот может посыпаться штукатурка.
Ах ты мерзкая, маленькая дрянь! – истерически орет на меня Франческа, швыряя в лицо смятый кусок зеленого шелка, в котором я безошибочно узнаю заимствованное у нее зеленое, вечернее платье. – Думала, сможешь скрыть это от меня? Думала, я не узнаю, как ты тайком пробралась в мою гардеробную и украла одно из моих любимейших платьем? То самое, про которое еще моя мама сказала, что никогда не видела ничего красивее… Так бы и расцарапала твои бесстыжие глаза, мерзкая воровка! – шипит она, вскидывая обе руки и сжимая пальцы на них с таким яростным видом, словно в каждой из них лежит мое трепещущее сердце. – Ты хоть знаешь, во сколько оно мне обошлось? – И тут же отвечает: – В три тысячи евро. А ты превратила его в жалкий клочок туалетной бумаги… – От злости у нее так перекашивает лицо, что я с трудом узнаю в ней прежнюю Франческу Барбиери, которой всегда невольно восхищалась; стискиваю пальцами злополучное платье и только тут замечаю, что рука Юлиана все еще находится под моим свитером, чем он беззастенчиво пользуется, продолжая водить пальцем по моей покрывшейся «мурашками» коже. Я даже не уверена, вызывают ли эти «мурашки» сами его прикосновения или причиной тому то сытое самодовольство, с которым он смотрит сейчас на разъяренную женщину на пороге своей комнаты.
Я уже почти готова начать лепетать извинения, когда Юлиан вдруг подается еще ближе ко мне, утыкаясь носом в мою раскрасневшуюся от стыда щеку, потом втягивает носом воздух, словно кот, учуявший дивный сметанный запах, и произносит:
Франческа, тебя разве мама не учила, что врываться в чужую комнату без стука невежливо… и даже опасно – можно увидеть нечто, не предназначенное для чужих глаз. Не могла бы ты выйти и закрыть за собой дверь… пожалуйста.
В тот момент, признаюсь честно, мне становится жалко ее: ярость уходит с ее лица, неожиданно уступив место растерянной потерянности, словно Франческа не совсем осознавала, где сейчас находится. Она неотрывно смотрит Юлиану в лицо бесконечную, растянувшуюся на вечность минуту, а потом разворачивается и молча выходит из комнаты. Дверь она не закрывает…
Вот ведь вздорная баба, – усмехается мой парень, спуская ноги с кровати и прикрывая распахнутую дверь. – Таким, как она, жизни нет без хорошего скандала. Не бери в голову!
Но она права, – шепчу я, все еще слишком ошеломленная этим неожиданным вторжением, – я испортила ее платье. Мне не следовало слушаться Алекса и надевать его… Три тысячи евро! – стону я с ужасом. – Где мне взять такие деньги, чтобы с ней расплатиться?!
Да брось ты, – Юлиан садится рядом и мягко толкает меня на спину, нависая сверху с самой обольстительной полуулыбкой, – у нее этих платье пруд пруди, одним меньше одним больше, не беда. Она это переживет.
И все же… – От близости его искушающих губ у меня враз ускоряется сердцебиение да и посторонние мысли как-то сами собой вылетают из моей головы.
Перестань думать о платьях, вздорных итальянках и других малоприятных вещах, лежа на моей кровати и благоухая июньской клубникой, – говорит он, прикусывая мою нижнюю губу. – Рядом со мной ты должна думать только обо мне, еще раз обо мне и… снова в сотый раз обо мне… и моих губах на своем теле сообветственно.
Я снова начинаю хихикать – что ж за напасть-то такая! – и делаю это все время, пока губы и руки Юлиана сладко ласкают меня, вызывая тугие спазмы в моем животе.
А кино? – шепчу я полузадушенно, ощущая его руку, подбирающуюся к чашечке моего бюстгальтера.
Кино подождет, – отвечает тот с придыханием. – Разве то, что мы делаем не интереснее всякого фильма?
Возможно, и так, но я пока не готова позволять ему большего, даже если вскипающая кровь ухает прямо в ушах, словно тревожный набат. Вот именно: тревожный набат! Я подбираю ноги и отстраняюсь от вездесущих Юлиановых рук.
Что, тебе не понравилось?
Понравилось. Но это слишком быстро, Юлиан… Я не готова.
Я замечаю мгновенную вспышку недовольства на его лице, которую он умело маскирует озорной улыбкой.
Хорошо, Шарлотта, так тому и быть. Нам некуда спешить… – Он отворачивается и берет пульт от большого телевизора на стене. – Что будем смотреть? Выбирай.
Его поведение заставляет меня почувствовать себя неуютно и я больше не чувствую себя способной на развлекательное времяпрепровождение. Я хочу уйти домой… Хочу остаться одна.
Я не знаю – выбери сам. – И он выбирает. Я не особо вникаю в сюжет, мне даже все равно, что герой постоянно размахивает пушкой, обещая пристрелить каждого, кто к нему подойдет… В моем сознании прокручивается свое собственное кино, состоящее из событий этого странного дня, который в моей отяжелевшей от усталости голове представляется почти что бредовой фантасмагорией – может быть, утром все это окажется всего лишь страшным и одновременно прекрасным сном.
Мне пора, – говорю я, превозмогая зевоту, когда фильм наконец заканчивается. – Отвезешь меня домой?
Юлиан смотрит на меня недовольным взглядом, словно я нашкодившее дитя, нуждающееся в порке.
Тебе ведь этот фильм совсем не понравился, правда? – спрашивает он меня, хотя прекрасно знает ответ. Но я все же кивком головы подтверждаю его догадку. – В таком случае мы должны посмотреть что-нибудь, отвечающее твоим утонченным вкусам, согласна?
Я начинаю возражать, так как устала и хочу спать, но Юлиан все же настаивает на своем, и вот мы уже смотрим что-то веселое, любовно-ванильное и слегка пошловатое, что тоже не является по сути моим выбором, но я молчу и устало улыбаюсь… Примерно на пятнадцатой минуте фильма я проваливаюсь в сон.
И снова просыпаюсь в доме на улице Максимилианштрассе – похоже, пора мне завести здесь свою собственную комнату! – и с ужасом понимаю, что провела эту ночь с Юлианом… ну то есть, не в том, конечно, смысле, что мы… ну вы понимаете, нет, но я банально уснула на его кровати, и он почему-то не разбудил меня. Где он вообще? Комната пуста, и я вижу, что «плюшевым мишкой» мне служило то самое платье… О нет! Хватаю его с кровати и как попало запихиваю в свой рюкзак. Облегченно выдыхаю и иду в ванную, где кое-как привожу в порядок свои взлохмаченные волосы – пора прекращать эти утренние пробуждения в этом до старнности притягательном для меня доме. Притягательном в смысле почти мистического притяжения, которое он имеет на меня – я так или иначе постоянно оказываюсь в нем!
Где же Юлиан? Выходить из комнаты в очередной раз страшно, но я берусь за ручку и… рывком распахиваю ее.
– Шарлотта.
… И нос к носу сталкиваюсь с отчимом Юлиана, который в этот самый момент выходит из своей комнаты. О нет, нет, нет…
Доброе утро, Адриан. – Я впервые называю его просто по имени, и тот смотрит на меня почти удивленно, если, конечно, не брать в расчет четкий оттенок разочарования, который я улавливаю в самой глубине его глаз.
Доброе утро, – отвечает он мне и отводит глаза – лучше мне не знать, о чем он сейчас думает. – Прости… – и быстро проходит мимо, торопясь по лестнице вниз.
Я волоку свое неподатливое тело следом за ним, в кой-то веке заинтересовавшись количеством ступеней, которые мне предстоит пройти…
Раз, два, три, – считаю я на ходу и замираю на половине пути, когда слышу голос Алекса.
И что, много ступеней насчитала?
Пока только восемь, – с кислым видом отзываюсь я, и тот улыбается мне… как прежде. Как прежде! Спасибо, Господи.
Облегчу тебе задачу: их ровно двадцать, – говорит он мне в своей обычной манере. – У меня новая бабочка вывелась, – тут же меняет он тему разговора. – Хочешь посмотреть?
Я с энтузиазмом киваю и пробегаю оставшиеся двенадцать ступеней почти на одном дыхании, но едва мои ноги касаются паркета, как другой голос опять же обращается ко мне:
Ах вот ты где, моя милая! Завтрак почти готов. Наверняка, ты проголодалась… после такой-то ночи, – и Юлиан, а это был именно он, хитро мне подмигивает.
Какой такой ночи, хочется возразить мне, что ты вообще имеешь в виду и даже если в голове у тебя то самое, на что, как я понимаю, ты намекаешь, то ничего ведь не было… да и при Алексе-то зачем. Вместо слов я густо краснею, и вижу, как парень в коляске поджимает свои насмешливо изогнутые губы.
Иди завтракать, – кидает он мне, – бабочек мы можем посмотреть и позже.
Никаких бабочек! – темнеет лицом Юлиан. – Ты знаешь, как я ненавижу этих мерзких тварей, и потому моя девушка не станет даже близко к ним подходить. Ты меня слышишь? – это уже относится ко мне, застывшей между братьями соляным столбом.
Юлиан, – пытаюсь было я урезонить парня, но тот смеривает меня таким яростным взглядом, на который я прежде даже не считала его способным, что все мои возражения враз вылетают из моей головы.
Идем завтракать. – Он хватает меня за руку и тащит в сторону кухни, словно непослушного щенка на коротком поводке. Я бросаю на Алекса виноватый взгляд и наконец стены кухни скрывают его из поля моей видимости.
13 глава
В то утро мне так и не удается посмотреть бабочек Алекса, как и во все последующие дни тоже… Я только и могу, что слать ему извиняющиеся сообщения, на которые тот отзывается легкомысленно-беззлобным тоном, за который я ему только благодарна. Все-таки некрасивая вышла сцена с Юлиановым запретом и моим безропотным подчинением – я должна была возразить ему, сказать, что мне, в отличии от него, бабочки очень даже нравятся и потому я хочу и буду смотреть на них столько, сколько моей душе угодно. Но я промолчала и теперь не могу простить себя за это!
А тут еще Юлиан зовет меня на вечеринку в дом своего давнего друга, Тимо Хертеля, и в итоге ко всем своим треволнениям я должна прибавить еще и переживание, связанное с посещением данного мероприятия. Я вся извожусь, решая что и как мне надеть… Статус девушки самого Юлиана Рупперта обязывает меня быть безупречной во всем, по крайней мере я сама себе именно так и говорю, а быть безупречной у меня никогда не получалось… Я просто не таковая и все, и пытаться пределать себя равносильно желанию леопарда сбросить свою пятнистую шкуру. Мне же моя «пятнистость» даже нравится…
Вот, надень-ка это платьице, – Изабель старательно роется в своем гардероба, чтобы отыскать лучший наряд для моего первого официального выхода в свет вместе с Юлианом. Складывается впечатление, что это она идет с ним на данную вечеринку, с таким рвением вызывается она помогать мне в моей подготовке… Я не против – хорошо переложить на кого-то груз ответственности и отдаться посторонним мыслям, никак не связанным с уже опостылевшей мне вечеринкой. Я-то и идти туда не хочу… Все только ради Юлиана. А думаю я почему-то о его отчиме: о том, как мы столкнулись с ним в коридоре и как он смотрел на меня разочарованными глазами. Не думает же он в самом деле, что я переспала с его сыном в первый же вечер наших отношений, словно какая-нибудь жалкая потаскушка… Или думает? Да и что еще он мог подумать, когда я провела ночь в комнате Юлиана, выскочив оттуда с копной кое-как причесанных волос! Меня болезненно ранит мысль о его разочаровании во мне.
Что с тобой? – отвлекает меня от собственных мыслей вопрос Изабель.
А что? – недоумеваю я.
Ты стонешь… Я тебя иголкой уколола?
Нет. – Она как раз подбирает иголками подол моего… то есть своего черного платьица, в котором я стою, подобно манекену.
Еще чуть-чуть и будет почти готово…
Не слишком ли коротко? – неуверенно кошусь я на свое отражение в зеркале. – На дворе все-таки минус десять…
Ты меня прямо удивляешь, – всплескивает она своими руками, – тебя ведь на машине повезут, а не заставят полуголой бегать по улицам.
Она права – переживу как-нибудь, лишь бы Юлиан был доволен. Что уж тут хитрить и увиливать: мне хочется услужить ему… купить его внимание? Возможно. Ведь в его истинную привязанность ко мне я так по-прежнему и не верю, но все равно позволяю себе надеяться на чудо.
В условленный час Юлиан звонит в двери нашей квартиры и целует меня прямо на глазах у восхищенной Изабель, которая – я замечаю это боковым зрением – почти в полуобмороке от восторга. Интересно, что было бы, поцелуй ее мой Юлиан на самом деле? Умерла бы от счастья… в буквальном смысле?
Прекрасно выглядишь.
Спасибо. В основном благодаря Изабель…
Юлиан одаривает мою подругу своим профессиональным подмигиванием, и та отвечает ему тихим вздохом. Со стороны это выглядит почти комично! Неужели и я рядом с Юлианом выгляжу такой же дурочкой, задаюсь я пугающим вопросом? Надеюсь, что нет.
Дом Тимо Хертеля оказывается большим, расцвеченным фонариками бунгало, которое еще издалека вибрирует громоподобной музыкой, в разы усиленной мощными музыкальными колонками… Мой воспитанный на классической музыке мозг мгновенно испытывает приступ надвигающейся мигрени, которой мне после сегодняшнего вечера точно не избежать, и я крепче стискиваю ручку своего маханького клатча, опять же одолженного мне Изабель, чтобы взять себя в руки и не сбежать, так и не переступив порога этого дома.
Ну, ты как, готова? – спрашивает меня Юлиан, заглушая мотор своего автомобиля. – Думаю, все уже собрались – мы последние.
Мы опаздали? – пищу я полным паники голоском. И Юлиан высокомерно мне улыбается:
Герои не опаздывают, – менторским тоном провозглашает он, – они задерживаются… намеренно. – Потом берет меня за руку и тащит в сторону дома. Праведные небеса, я абсолютно не ощущаю в себе мужества для геройства! Я, в отличии от Юлиана, никакая не героиня.
После пары-тройки моих почти полузадушенных попискиваний, мы наконец-то оказываемся в доме, который взрывается именем Юлиана, как фейерверком – худосочная девица, в которой я сразу же узнаю виоланчелистку с третьего курса, про которую Изабель как-то сказала, что она хорошо управляется не только со своей виоланчелью, но и с другими – называть вслух которые я здесь не стану – «инструментами», устремляется к моему парню и повисает на его шее, словно мартышка.
Привет, дорогой, мы тебя тут все заждались, – перекрикивает она музыку своим высоким контральто. И только тут замечает меня… – О, Шарлотта, – округляет она свой розовый ротик, – рада тебя видеть.
Весь ее вид демонстрирует абсолютно противоположную эмоцию, но я делаю вид, что не замечаю этого.
Миленькое платьице, – окидывает она меня быстрым взглядом. – Здорово выглядишь!
Я выгляжу точной ее копией, понимаю я в тот же момент, можно даже подумать, что я намеренно добивалась подобного сходства, и эта мысль мне неприятна. – Пойдемте на кухню, – подхватывает она Юлиана под руку, и тянет нас в недра этого бушующего дикой музыкой ада, который зовется чьим-то домом. – Там Миха приготовил огромную кастрюлю пунша с ромом – будет весело.
Да вы, я смотрю, разошлись по полной, ребята! – радостно посмеивается мой спутник, больно стиснув в руке мои пальцы. Это его компания – не моя, а от одной мысли о ромовом пунше у меня уже перехватывает горло. Ну, Шарлотта, держись!
Правда, здесь весело? – кричит мне Юлиан, принимая со всех сторон приветственные поцелуи от девушек и похлопывания по спине – от парней, словно полновластный господин всей этой вечеринки. А я – сбоку припека…
Держи! – я не успеваю даже оглянуться, а мне уже суют в руку стаканчик с горячим пуншем, одуряюще пахнущим корицей и еще какими-то незнакомыми мне специями. – Пей до дна.
Юлиан осушает содержимое своего стаканчика практически залпом и утирает губы рукой, не переставая улыбаться. Я же продолжаю опасливо коситься на свою руку со стаканчиком – как бы незаметно от него избавиться… И тут Юлиан произносит:
Пей до дна, Лотта, тебе понравится.
Я мысленно стону, понимая, что мои отнекивания только привлекут к нам излишнее внимание, которое мне сейчас абсолютно ни к чему, но и пить мне тоже нельзя. Хватит, наэкспериментировалась!
Я не могу, – только и произношу я.
Что значит не можешь? – удивляется Юлиан.
Мне нельзя пить алкоголь… совсем. Прости!
Что значит нельзя… совсем? – парень сводит брови на переносице. – От одного стаканчика еще никто не умирал. Пей, Лотта, тебе понравится, вот увидишь!
Я не хочу, – произношу я как можно тверже, но на самом деле мой голос больше похож на писк полузадушенной мыши.
Пей! – Юлиан смотрит на меня таким строгим взглядом, что я даже поначалу опешиваю.
Я не могу, – повторяю я еще чуточку тверже и ставлю стаканчик на стол.
Ему стоило бы просто улыбнуться и вся эта ситуация рассосалась бы сама собой, но вместо этого Юлиан хватает отставленный мною стакан и снова впихивает его мне в руку.
Не строй из себя святошу, – бросает он мне с ожесточением. – Выпей уже этот чертов пунш и дело с концом!
Его слова задевают меня, и я ощущаю, как горячая волна негодования поднимается из неведомых мне доныне глубин – должно быть, это та самая пресловутая пелена, застилающая некоторым несчастным глаза…
Я вовсе не святоша, – отчеканиваю я по слогам, – но пить все равно не буду, – и вдруг отталкиваю наседающую на меня руку. Слышу, как кто-то ошарашенно ахает, когда содержимое злосчастного стаканчика проливается прямо на Юлиановы джинсы. Тот пару секунд смотрит на расплывающееся по своему паху внушительное пятно, а потом переводит взбешенный взгляд на меня – я почти готова превратиться в ту самую серую мышь, писку которой я сегодня так удачно подражаю, и юркнуть в ближайшую же нору, но стараюсь не показать вида, насколько перепугана собственным поступком.
Позволь мне помочь тебе, милый! – вклинивается в нашу молчаливую дуэль все та же виоланчелистка с охапкой бумажных полотенец и начинает активно промокать/протирать/про… поглаживать моего злого парня в той самой интимной области, о наличии которой я пока что предпочитаю особо не задумываться, и делать это так… многозначительно, что ли, что мне даже становится неловко. Стыдно мне становится вообщем… за нее и за себя, наверное, тоже, хотя пролитый напиток и не имеет к этому стыду никакого отношения. И тогда я срываюсь с места и бегу через дом, на бегу же выхватывая из вороха одежды свое куцее пальтишко и натягивая его на себя, потом выскакиваю на улицу и оглушительно хлопаю дверью – к счастью, из-за громыхания музыки никто этого не слышит.
Боже ж ты мой, я полная и бесповоротная дура…
Идиотка.
На улице жуткая холодрыга, и мороз мгновенно забирается мне под юбку, покусывая мои практически оголенные ноги в тонких колготках и туфлях на высоком каблуке. Как же холодно! Ккак жже ххолоодноо… Я начинаю стучать зубами, после десяти же минут ожидания осознавая, что Юлиан не последовал за мной следом, а значит… Мне надо либо вернуться в дом и переступить через свою гордость, либо искать иные пути выбраться отсюда. Первый вариант отпадает сразу: не могу и не хочу знать и видеть, что там сейчас происходит – возможно, виаланчелистка играет на том самом мужском «инструменте», название которого я пока что и вслух еще не научилась произносить – уж больно рьяно она бросилась помогать моему парню. Моему ли?
Тренькает телефон, и я вижу сообщение от Алекса: «Надеюсь, эпохальная вечеринка удовлетворила все твои самые смелые ожидания?!» – и смайлик с высунутым языком.
Ну да, я сообщила ему о данном событии… так бы и надавала самой себе оплеух за глупость!
Почти негнущимися пальцами печатаю быстрый ответ: «Поставь «хуже некуда» в десятую степень!» – и смайлик с перекошенным в страдании гримасой. Не проходит и секунды, а мой телефон уже отзывается мелодией Вивальди, стоящей у меня вместо позывного.
Дда? – отзываюсь я посиневшими губами.
Ты чего зубами стучишь? – тут же любопытствует Алекс заботливым голосом. – Курить что ли вышла? Простудишься.
Я нне ккуррю, – стучу я в ответ зубами-кастаньетами. – Я с Юллианном рразрругалась…
И что? – недоумевает тот.
И сттою на улице в оддиночестве – он мменя ббросил.
Бросил одну на улице? – уточняет Алекс на всякий случай.
Дда, я его ппуншем облила.
Против всякого обыкновения Алекс не начинает сразу же подшучивать надо мной, выведывая подробности данного события, только секунду молчит, словно обдумывая что-то, а потом интересуется:
Ты такси вызвала?
Нне успела.
Так, подожди, кто-то звонит по другой линии, – кидает он мне отрывисто и отключается. – Проходит несколько томительных минут, прежде чем я снова слышу его голос: – Я вызвал тебе такси. Жди. И обещай не замерзнуть насмерть, хорошо?
Оббещаю, – отбиваю я зубами, словно азбукой Морзе, и убираю телефон в карман пальто.
