Текст книги "Я сплю среди бабочек (СИ)"

Автор книги: Евгения Бергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Annotation

«Счастье капризно и непредсказуемо, как бабочка: когда ты пытаешься его поймать, оно ускользает от тебя, но стоит отвлечься – и оно само опустится прямо в твои ладони…» Генри Дэвид Торо

Шарлотта не могла и предположить, что скоро проверит истинность данного высказывания на собственном горько-сладком опыте, и уж тем более не могла и представить, что данный опыт станет для нее возможен, благодаря ее давней и, казалось бы, безответной влюбленность в главного красавчика факультета, который – да быть такого не может! – в один прекрасный день обращается к ней с маленькой и на первый взгляд абсолютно безобидной просьбой…

Я сплю среди бабочек

Пролог

1 глава

2 глава

3 глава

4 глава

5 глава

6 глава

7 глава

8 глава

9 глава

10 глава

11 глава

12 глава

13 глава

14 глава

15 глава

16 глава

17 глава

18 глава

19 глава

20 глава

21 глава

22 глава

23 глава

Эпилог

Я сплю среди бабочек

Евгения Бергер

Пролог

Еще так рано, милый, – кричит мне вслед мама. – Куда ты так торопишься? Школа от тебя не убежит.

Но я игнорирую ее слова – она каждое утро говорит одно и то же, а я каждое утро все также не отвечаю – и выбегаю за порог. До школы пятнадцать минут пешего хода, но если поехать на велосипеде – дорога сокращается до семи, а при особо быстрой езде и до пяти минут – я знаю это с точностью до секунды, так как неоднократно проверил все это на практике.

Но сегодня мне придется бежать – мой велосипед нуждается в серьезной починке, а вчера у меня так и не дошли до него руки – закидываю рюкзак за спину и припускаю быстрым бегом по тратуару в сторону школы.

Эй, Адриан, тебя подвезти? – кричит мне наш сосед Кристиан, у которого крутой серебристый байк и он совсем не прочь им похвастаться. А я был бы не прочь проехаться с ним, но в таком случае мне придется потратить драгоценные минуты на выслушивание бесконечных похвал в адрес этого самого байка, а такое расточительство я себе позволить не могу. Абсолютно никак!

Спасибо, приятель, – машу я ему рукой. – Но у меня утренняя разминка… для улучшения общего тонуса, так сказать.

Он крутит пальцем у своего виска и давит на педаль газа: его байк взвизгивает и уносится прочь, оставив меня далеко позади. Смотрю на часы: я потратил на этот разговор ровно три четверти минуты – непорядок. До звонка остается еще двадцать пять минут… Нужно торопиться!

И я бегу, бегу до колотья в боку, до мушек перед глазами, до вспотевших подмышек и расстрепавшихся во все стороны волос, но укладываюсь ровно в десять минут.

Итак, еще три минуты до кабинета, и у нас будет ровно двенадцать минут…

Целых двенадцать полновесных минут! Я широко улыбаюсь. Все-таки жизнь чудесная штука, что бы там пессимисты не говорили на этот счет…

Школа уже кипит своей привычной утренней жизнью: ребята группками толкутся на школьном дворе, обсуждая кому что на душу легло, а кто-то даже смолит за ближайшим углом, и среди этих парней мой лучший друг Аксель – машу ему рукой и спешу скрыться в школьном коридоре, торопясь на свое утреннее свидание.

От быстрого бега у меня яростно грохочет сердце, и я вваливаюсь в аудиторию класса, упираясь обеими руками в колени, чтобы хоть малость отдышаться.

Адриан, – слышу я голос нашей учительницы математики фрау Рупперт. – Что с тобой приключилось? – она чопорно смотрит на меня из-под своих узких очочков, а рядом с ней моя одноклассница Мартина Прюффер – смотрит и улыбается. Вот ведь проклятие! Меньше всего я ожидал увидеть здесь ее лисью мордашку.

Я… я, – пытаюсь было проговорить я сквозь одолевающую меня отдышку, но от разочарования сердце, как назло, ухает лишь еще отчаяннее.

Присядь и отдышись, – снова говорит мне учительница. – Я должна закончить с Мартиной… – И они начинают обсуждать некую математическую формулу, которой этой невыносимой Мартине пришло в голову озаботиться именно сегодня. Сегодня, когда у меня было ровно двенадцать полновесных минут!

Бросаю тоскливый взгляд на часы: восемь… семь… пять… Двери открываются, и в класс вваливаются остальные мои одноклассники. Я удушу эту подлую девчонку своими собственными руками! Скрежещу зубами и со всего маху бухаю по парте своим тяжеленным рюкзаком – по четвергам он у меня забит будь здоров. Убить можно! Все с интересом оглядываются на меня, но я только пожимаю плечами… Мне, черт возьми, плакать хочется от разочарования, а они тут со своей этикой и эстетикой.

Весь урок я сижу как на иголках, вперив гипнотизирующий взгляд в сторону той, ради которой я так торопился добраться в школу пораньше, но она даже не смотрит на меня… Как она может?! Что за медленная пытка.

Эй, – Аксель тычет меня локтем в бок, – ты бы это, задание выполнял, что ли? Заметит ведь кто-нибудь, – совсем тихо добавляет он следом. – Она тебе спасибо за это не скажет. Брось дуться… Она не виновата.

Я придушу эту Мартину Прюффер, – цежу я сквозь стиснутые зубы. – Клянусь вот на этом учебнике математики…

Да ты совсем того, как я посмотрю, – вздергивает он свои светлые брови, вновь возвращаюсь к арифметическому заданию. – Это к добру не приведет, уж поверь мне.

Заткнись уже, – сердито кидаю я и снова перевожу взгляд на фрау… то есть на Элеонор. Она по-прежнему занята своими уравнениями, но в этот самый момент вскидывает глаза и в упор смотрит на меня… Я тоже не отвожу взгляд. У нее самые красивые голубые глаза в мире, но распознать это можно, только если сидеть совсем близко-близко и заглядывать непосредственно в их колдовскую глубину: текстурой они напоминают голубой мрамор с его особыми прожилками и рисунком – мне кажется, в такие глаза можно смотреться вечно. Особенно если перемежать это поцелуями, об одних мыслях о которых, у меня в миг ускоряется пульс…

Наконец звенит звонок, и Аксель проталкивается мимо меня к выходу.

Ты это, не глупи, – бросает он мне мимоходом. – В школе слишком много глаз!

Но мне плевать: я намеренно долго рассовываю по папкам свои листы с домашним заданием, а потом начинаю завязывать внезапно оказавшиеся развязанными шнурки, и все это до тех самых пор, пока класс полностью не пустеет.

Потом я с вызывающим видом подхожу к учительскому столу и беру с него ключ от кабинета – Элеонор пытается удержать мою руку своей раскрытой ладонью, но я иду к двери и запираю ее на ключ. После чего прислоняюсь к ней спиной и складываю руки на груди…

Я так торопился к тебе утром, а ты мало того, что оставила меня с носом, так еще и весь урок игнорировала меня – это жестоко, знаешь ли?

Щеки Элеонор покрываются мгновенным румянцем.

Ты сам видел, Мартина пришла обсудить со мной дифференциальные уравнения – я не могла выставить ее за дверь.

Однако меня ты постоянно выставляешь за дверь и ничего…

Тебе и сейчас не следует здесь быть, – шепчет она в ответ. – Кто-то может догадаться…

В этот момент кто-то, действительно, дергает за ручку с другой стороны двери, и краска мгновенно отливает от лица женщины. Я на цыпочках подхожу к ней и прижимаю к себе ее тонкое, ивоподобное тело… Слышу, как за тонкой тканью ее шелковой блузки бъется ее же взволнованное сердце!

Не будь такой трусихой, Нора, – шепчу я ей едва слышно. – Никто ничего не узнает. – Потом заправляю прядь волос ей за ухо и целую в уголок слегка подкрашенных губ. – Ты задолжала мне ровно двенадцать минут поцелуев. Не думай, что я так легко прощу тебе это!

Она смотрит на меня снисходительно-встревоженным взглядом.

Адриан, я не могу, – пытается противиться она. – Это неразумно (я целую ее)… опасно (я снова целую ее)… и так неправильно… – Теперь я заставляю ее замолчать, касаясь кончиком языка ее приоткрытых от частого дыхания губ.

Я люблю тебя и это правильнее всего, – выдыхаю я между поцелуями, почти пьянея от запаха ее кожи и возбужденного, полухриплого дыхания.

1 глава

«… Бабочки летают между двумя мирами, поэтому следовать за ними в сумерках опасно».

В это утро я просыпаюсь со странным ощущением на душе: это толи некое предчувствие, толи просто отголосок приятного сна – сложно сказать определенно, только я неожиданно начинаю напевать в ванной во время чистки зубов, потом особенно тщательно причесываю свои непокорные каштановые волосы, так ни разу и не психанув из-за их насыщенного рыжиной отлива, ну а дальше больше: я достаю с полки свой темно-синий свитер с самым смелым декольте, из всех имеющихся у меня, и надеваю его с торжествующей улыбкой на лице.

Что именно я торжествую, неясно даже мне самой, но само это ощущение… оно почти окрыляет. Интересно, будь это нечто, действительно, предчувствием скоро приятного события, об исполнения какого своего самого заветного желания я бы мечтала в первую очередь? И тут же сама себе и отвечаю: Юлиан Рупперт, пусть Юлиан Рупперт обратит на меня внимание…

Дело в том, что я уже второй год безнадежно и абсолютно по-глупому влюблена в этого сносшибательного красавчика под метр восемьдесят ростом с копной белокурых волос, которые заставляют каждое женское сердце нашего факультета сжиматься от тоски и восторга одновременно. Есть в Юлиане Рупперте нечто завораживающее: возможно его аура плохого, брутального парня, на которую мы, даже такие благовоспитанные девочки, как я, реагируем с безошибочным постоянством.

Вообщем, скажете вы, влюбиться в главного красавчика факультета, что может быть банальнее, правда?! И вот она я, Шарлотта Мейсер – банальность во всей своей красе. Ну, особой красоты во мне, может, и нет: ни тебе там третьего размера груди, ни идеально стройных ножек от самых ушей, ни сногсшибательного личика – ничего такого нет и в помине, но… Но я и не дурнушка! Я просто обычная девушка, которая знает себе цену… И что толку, скажете вы и будете правы: это знание не уберегло мое бедное сердце от участи любой скромницы-заучки в этом непростом мире: от влюблености в плохого парня. Шаблон на шаблоне и шаблоном погоняет…

Самой стыдно, но стоит Юлиану Рупперту оказаться в зоне моей видимости (а видно его бывает часто и много!), как мое непутевое сердце тут же пускается в неудержимый скач, а руки как-то сами собой начинают теребить ручку моей перекинутой через плечо сумки, то есть этот сердечно-ручной «тик» одолевает меня так часто, что это стоило бы уже рассматривать как некую неизвестную науке болезнь и прописывать лекарство… Катастрофа!

Да, моя жизнь одна большая беспросветная катастрофа! И вот я стою в этом своем темно-синем свитере с большим декольте, купленном, надо признаться, только ради Юлиана Рупперта (у него глаза почти такого же цвета, что и этот мой свитер) и в узких темно-синих джинсах, которые я все воскресенье искуссно состаривала (вместо подготовки к занятиям!), а он, выпустив из захвата своих красивых мужественных рук очередную красотку (на которых он, конечно же, как любой мачо, очень падок) вдруг подходит ко мне и говорит…

Лотта, милая, ты сегодня сногсшибательно выглядишь! Этот свитер тебе очень идет. Никогда и не подозревал, что ты такая красотка… Не хочешь прокатиться со мной до «Макдональдса» и съесть пару бургеров?

И мороженое… – собираюсь было добавить я с самой идиотской улыбкой на лице, когда вдруг понимаю, что все это лишь плод моего воображения, а Юлиан произносит следующее:

Тебя ведь, кажется, Шарлоттой зовут, не так ли? У тебя милая челка… э, всегда удивляюсь, как тебе удается ее так уложить… э…

Что, милая челка?! Он это взаправду: челка, которую я ненавижу всеми фибрами своей души, кажется милой самому Юлиану Рупперту?!

Вообщем я хотел сказать… э… ты очень бы меня выручила, если бы сделала для меня кое-что…

Я?!?! – от неожиданности у меня напрочь закоротило все отдела разумного восприятия действительности.

Ты, – улыбается он мне своей фирменной улыбкой, и я понимаю, что сделаю для него ВСЕ. Это чистой воды гипноз, а не улыбка!

На заднем плане мельтешат расплывчатые лица двух-трех красоток нашего универа, которые тихонько похихикивают и переговариваются заговорническим полушепотом, но я ничего этого практически не воспринимаю…

Что я могу для тебя сделать? – интересуюсь я враз осипшим голосом. Вот сейчас он попросит написать за себя какой-нибудь зачетный реферат или другую какую работу, из-за которой я не буду спать ночами, а потом и вовсе провалю свой собственный экзамен, но все это не имеет значение, если сам Юлиан Рупперт знает мое имя и даже счел необходимым похвалить мою челку.

Дура! Дура! Дура! Влюбленная дура. Таких надо топить в глубоком синем море, чтобы не позорить род человеческий…

У меня сегодня важный футбольный матч, Лотти, – от интимности его тихого голоса у меня, кажется, трясутся коленки, – и я непременно должен быть на поле, как ты понимаешь, а тут такая незадача: отец срочно уехал в командировку и строго-настрого наказал мне присмотреть за моим младшим братцем, которого ну никак нельзя оставить одного… Как думаешь, могла бы ты мне как-то с этим подсобить?

Я пытаюсь работать головой и неуверенно выдаю:

Посидеть с твоим братом?

Бинго! – восклицает парень так громко, что я невольно отшатываюсь. – Так и знал, что ты самая умная девчонка на факультете. Давай смартфон, я забъю в него свой номер и потом скину тебе домашний адрес…

Словно на автопилоте я протягиваю ему свой старенький смартфон с трещиной по правому краю; «задний план» продолжает хихикать и перешептываться…А я «позор рода человеческого» и «самая умная девчонка факультета» продолжаю стоять дуб дубом и зачарованно пялиться на то, как пальцы парня моей мечты бегают по кнопкам моего сотового и вносят в него ЕГО собственный номер, а потом со словами «лови» кидают мне что-то прямо в руки. Надеюсь, не смартфон, я не очень сильна в спортивных играх! Нет, это дверной ключ.

Это от входной двери, – поясняет он на ходу, уже спеша прочь от меня… к своим красоткам на заднем плане. Хватает одну из них за руку и, обернувшись, с улыбкой добавляет:

И, смотри, не шали там особо. Иначе мне придется тебя отшлепать!

Я заливаюсь предательской краской и, пока мой онемевший язык возвращает себе способность к осознанной речи, вся эта хихикающая орда из десятисантиметровых каблуков и коротеньких платьев поспешно удаляется прочь под неумолчный хор хихикающих шепотков и веселого настроения.

Уж не надо мной ли они смеются?

Конечно, надо мной, понимаю я в тот же миг, как гинотическое воздействие улыбки Юлиана заканчивается вместе с его уходом. Нет, видел ли мир большую дуру, чем я? В этот момент мой смартфон тихонько тренькает и на экране высвечивается смс с адресом Юлиана… Так это не шутка? Я какое-то время тупо пялюсь на экран с адресом в одной руке и на ключ – в другой, пытаясь решить для себя – меня только что кинули, как лохушку, или все-таки облагодетельствовали? Все-таки не каждый день ты оказываешься допущенной в святое святых своего возлюбленного – в его дом. Это почти как свидание…

Ага, свидание, держи карман шире – это неистовствует мой внутренний здравый смысл, но я спешу заглушить его голос. Молчи, низвергатель воздушных замков!..

Сегодня я увижу дом Юлиана Рупперта и плевать я хотела на все доводы рассудка.

До района, в котором обитает мой – возлюбленный? мой идол? моя любовь? – мой новый друг (ведь мы же обменялись телефонами!) я доезжаю на автобусе за минут двадцать, а вот отыскать нужную улицу удается далеко не сразу, даже несмотря на навигатор, с которым я, если честно, всегда не очень-то ладила. Так уж вышло…

Сам район между тем весь такой благопристойный, застроенный красивыми привлекающими взгляд особнячками в современном постмодернистском стиле, и людей на улицах почти не наблюдается… Темнеет. Мои осенние полусапожки на тончайшей подошве отсыревают и неприятно холодят онемевшие ноги. Если я в скором времени не отыщу дом под номером семьдесят шесть, то точно взвою… громно и протяжно, по-волчьи, и все равно, что обо мне могут подумать. Зато хоть дорогу укажут!

К счастью, выть не приходится: аккуратный беленький заборчик и дверь вишневого дерева заставляют меня расплыться в блаженной улыбке. Нашла!

Я робко толкаю калитку, прислушиваясь, словно мышь-полевка в ожидании хищника, готового на нее наброситься; нет, я, конечно, доверяю Юлиану (наверное), но как-то не хочется становиться жертвой жестокого розыгрыша или ошибки, когда он вдруг забыл предупредить меня о своем псе-убийце самой жуткой породы.

Тишина. Кажется, мелко сеющий дождь собирается перейти в первый в этом году снежок…

Я вставляю ключ в замочную скважину, радостно отметив его совместимость с механизмом замка, и распахиваю дверь… Рывком. Дом встречает меня темной прихожей, пахнувшей мне в лицо теплым, сухим воздухом с запахом какого-то чистящего средства…

И где же ребенок, за которым я должна присмотреть?

Сколько ему вообще лет?

Как долго он уже сидит здесь в одиночестве?

Все эти вопросы всю дорогу хороводом кружатся у меня в голове: сам Юлиан не удосужился ровным счетом ничего мне объяснить, а от всей этой круговерти вопросов толку, надо признаться, маловато.

Халло, – окликаю я полумрак прихожей, все еще не решаясь затворить дверь, – есть тут кто-нибудь?

Прямо фильм ужасов какой-то! Сейчас из темноты выскочит монстр и сожрет меня вместе с моими промокшими сапогами и красным носом. Бедняга, не думаю, что мой вкус ему очень понравится! Но так и быть, я прикрываю дверь и нащупываю выключатель.

Кто ты такая? – раздающийся из темноты голос заставляет меня подскачить на месте. Кажется, я даже вскрикиваю, а потом прижимаю руку к отчаянно заклокотавшему сердцу.

Я Шарлотта Мейсер, подруга Юлиана, – отвечаю я несмело, – он прислал меня присмотреть за своим братом.

Слышится тихий смешок, а потом комнату озаряет яркий электрический свет.

Так Юлиан прислал тебя за мной присмотреть? – любопытствует тот же голос. – Забавно. И где же он сам?

У него важный футбольный матч. Думаю, сейчас он на поле…

Ну да, ну да, этого стоило ожидать, – снова смешок откуда-то со стороны, и голос, отмечаю я мысленно, не совсем уж детский. Что происходит?

Я тебя не вижу. Где ты? – произношу я, разматывая свой бесконечный шарф, результат дедушкиного эксперимента со спицами. – Как-то неловко говорить в пустоту…

Я на кухне. Иди на мой голос…

И я иду… сначала пять шагов по коридору, а потом поворот направо и – вот она, современное чудо техники в бело-черном оформлении, а у стола мой голос, то бишь «младший братец» лет этак пятнадцати (совсем не ребенок!), но в инвалидном кресле.

Я остолбеневаю ровно на четверть секунды, а потом мой визави произносит:

– Александр Зельцер, но все зовут меня просто Алексом, так что и ты можешь не заморачиваться Александром… Это имя, если честно, меня и самого пугает: оно словно обязует меня пойти и завоевать полмира, а я, как видишь, особой подвижностью не отличаюсь, – и он, лихо крутанув колесо своей инвалидной коляски, подъезжает прямо ко мне. – Я рад, что ты не какая-нибудь там взломщица, иначе у меня закрылись нехорошие подозрения на этот счет: когда ты так опасливо толкнула нашу калитку, думал, придется бить тебя сковородкой и вызывать полицейский наряд. Я видел тебя в окно, – добавляет он в конце, протянув мне свою руку, и я в ступоре ее пожимаю, вернее это он жмет мою руку, а я тупо позволяю ему это делать. Кажется, меня накрыло волной его слов, как одеялом…

А ты хорошенькая, знаешь ли, – продолжает между тем этот невероятный парень, – и бить сковородкой первую же хорошенькую девушку, которая попала в этот дом за последнее время, было бы верхом неприличия, – он подмигивает мне. – Извини, если я тебя смущаю, но я, правда, не ожидал, что вместо смазливого личика своего брата увижу сегодня Шарлотту Мейсер (я правильно запомнил?), которая, кажется, совсем не меня ожидала увидеть и теперь стоит в полном раздрае, не зная чего же ей делать… Садись для начала.

Алекс пододвигает ко мне стул и слегка подталкивает меня к нему. Я сажусь.

Ты так и будешь молчать или, может, прервешь наконец мой затянувшийся монолог…

Ну я и говорю первое, что приходит мне в голову:

Не думаю, что ты очень-то нуждаешься в моем присмотре.

Брат моего друга снова начинает негромко посмеиваться.

В этом ты, конечно, права, Шарлотта Мейсер, плакать в одиночестве я не стану, но любому обществу буду рад, особенно такому приятному, как твое.

Уверен, что мое общество тебе так уж приятно? – интересуюсь я робко. Все-таки ситуация вышла странная: я собиралась присмотреть за ребенком, а тут подросток… инвалид… и я вся такая смущенная. Никогда не общалась с людьми-инвалидами: да, я их жалела и, да, спешила отвести взгляд, когда видела таких на улице, потому что считала, что своим нездоровым любопытством могу только оскорбить их.

Мне уж точно, можешь поверить, – его улыбка почти такой же ширины, как и мой дедушкин шарф, который я продолжаю теребить у себя на коленях. – А тебе?

Кажется, он прочитывает мои мысли, и от осознания этого мне становится нестерпимо жарко и я тяну за молнию куртки.

Я с радостью посижу здесь с тобой. Не уверена, что смогу сама найти дорогу до остановки… У вас здесь настоящий лабиринт.

У тебя нет машины?

Нет.

Тогда тебе по-любому придется дождаться Юлиана. Снимай куртку и, – он глядит на мои поджатые от холода ноги, – мокрые носки, я сейчас принесу тебе сухие. Включи чайник! Он справа от холодильника.

Голос Алекса раздается уже откуда-то издалека, и я не решаюсь воспротивиться его поиску сухих носок для меня. Ноги действительно жутко замерзли; я слезаю со стула и топаю искать чайник – кухня реально большая, наверное, примерно с половину нашей с дедушкой квартиры. Но я быстро справляюсь со своим заданием, наполнив чайник водой из-под крана…

Вот и твои носки, думаю, подойдут, – это Алекс быстро вкатывается в комнату и протягивает мне пару красных рождественских носок. Я нерешительно буру их у него… – Они чистые, можешь не сомневаться! – добавляет он следом, по-своему расценив мою робость. – Я ношу их только в ночь Рождества, чтобы Санта заценил мое старание, – следует хитрое подмигивание, – и не обделил меня подарком.

Я невольно поддаюсь его шутливому тону:

И о чем же таком особенном ты просишь Санту, что готов подкупать его носками с рождественскими оленями? – усмехаюсь я.

Прошу его подарить мне две ноги и пару крыльев, о большем и не мечтаю!

О! – выдавливаю я с очередной смущенной гримасой (вот не дура ли эта девчонка?!) и чтобы скрыть это, добавляю: – Ну, про ноги я, допустим, понимаю, но зачем тебе крылья?!

Крылья – это свобода, даже большая, чем ноги, вот почему, – отзывается на это Алекс. – А теперь переодевай носки и будем пить чай. Он ловко ставит на стол два стакана и тарелку с печеньем.

Сам пек сегодня. Хочешь попробовать?

Конечно, я люблю печенье.

А брата моего тоже любишь? – следует неожиданный вопрос.

Отвечать я само собой не спешу, как можно вот так просто предлагать печенье, а потом задавать такие неловкие вопросы… Вот если бы он спросил, люблю ли я шоколадное печенье или предпочитаю печенье с корицей, то я смогла бы ответить сразу и без обиняков, но спрашивать о моих чувствах… которые он и так легко прочитывает по моему лицу, это уж совсем ни в какие ворота не лезет.

Очередная жертва его коварных чар, – констатирует парень, ставя на стол молочницу. – Жаль только, он предпочитает пустоголовых блондинок… Ты ведь знаешь об этом, правда?

Знаю, – мямлю я сконфуженно, засовывая в рот шоколадное лакомство. Жаль, горькую истину не заесть никакими сладостями… – Очень вкусно, – искренне произношу я, поскольку печенье, действительно, необычайно вкусное, да и сменить тему не помешало бы. – У тебя прямо талант! Я вот вообще не умею ничего готовить.

Когда сидишь целыми днями дома, надо себя чем-то занимать.

Мы ненадолго замокаем, заполняя неловкую тишину звуками пережевываемого нашими челюстями печенья.

Как с тобой это случилось? C ногами, – наконец решаюсь поинтересоваться я. – Если тебе неприятно об этом говорить, то…

Да нет, ничего такого, – отзывается Алекс обыденно. – Неудачно упал с велосипеда… Уже два года прошло.

О, – тяну я с сочувствием, – мне очень жаль. – Мне, действительно, жаль. Алекс кажется чудесным парнем и явно не заслживает такого.

Ты не виновата. Так просто вышло… – на какую-то долю секунды он становится тихим и серьезным, но потом снова расплывается в широкой улыбке: – Ты пей, пей чай, иначе не отогреешься! Давай я лучше расскажу тебе кое-что поинтереснее моих недействующих ног: историю любви, хочешь?

Все девушки любят истории про любовь, – улыбаюсь я парню, глотая обжигающий чай. – Главное, чтобы концовка была счастливой.

Ну это уж как посмотреть, Шарлотта Мейсер, я эту историю люблю, может, и тебе она понравится.

Можешь звать меня Лоттой, если хочешь.

Алекс согласно кивает, мол, почему бы и нет, так даже лучше.

Итак, Лотта-Шарлотта, – начинает он неторопливо, – жили-были парень-выпускник и его молодая учительница математики…

О, звучит многообещающе! – хмыкаю я, не удержавшись от вздернутых вверх бровей.

Поверь, так оно и есть, – кажется мой собеседник начал этот свой рассказ не просто так и он как будто бы предвкушает то впечатление, что он должен произвести на меня. Что ж, теперь мне действительно становится любопытно… – И вот однажды они посмотрели друг на друга и между ними словно искра пробежала. Знаешь, как такое бывает?

Я утвердительно киваю головой, мол, продолжай, дело бывалое.

Он был симпатичным, молодым, мечтательным и одиноким, она – красивой, молодой, мечтательной и… одинокой. Сама понимаешь, сначала она противилась этому взаимному притяжению, избегала любых встреч и совместных бесед, но сердцу, как известно, не прикажешь… и вот уже эти двое тайно встречаются на ее квартире, считая себя самыми счастливыми людьми в мире.

Это конец истории? – интересуюсь я, наблюдая за тем, как Алекс неторопливо жует свое печенье.

Не совсем. Потом об их связи узнали, и молодую учительницу уволили с работы… Ее юный возлюбленный закончил школу…

И напрочь забыл о своем былом чувстве? – не удерживаюсь я от шпильки.

Шарлотта Мейсер, да вы настоящий циник! – Алекс тыкает в мою сторону шоколадным печеньем с разноцветной крошкой. – Ни за что бы не подумал о тебе такого. Но ты не права: он закончил школу… и женился на учительнице, которая к тому времени носила в животе шестимесячного меня! Как тебя такая история?

Я округляю глаза, точно округляю, иначе как объяснить громкий хохот рассказчика, который едва не давится своим чаем с печеньем, прыснув и тем и другим прямо на столешницу перед собой.

Ты меня разыгрываешь, – скептически отзываюсь я на этот почти оскорбительный хохот. – Признайся, ты все это выдумал, чтобы разыграть меня…

Ничуть, это чистая правда, – Алекс полностью наслаждается произведенным эффектом. – Потом появился я, и мои родители были самыми счастливыми родителями в мире, если верить их словам, конечно!

Послушай, – мой мозг усиленно работает, – но ведь Юлиан старше тебя, как такое возможно?

Алекс продолжает посмеиваться улыбкой древнего сфинкса. По карайней мере мне кажется, что древний сфинкс улыбался бы мне именно так…

А, вот ты и дошла до сути вопроса, – провозглашает он высокопарно, – мы с Юлианом не родные братья, сводные… по матери. То есть у мамы уже был ребенок, когда она выходила за моего отца… и этот ребенок никогда меня особо не жаловал. Отец все пытается вызвать у нас братские чувства друг ко другу – вот поэтому-то Юлиану и поручается «присмотреть» за мной, – он изображает руками невидимые ковычки, – словно совместно съеденная пицца и просмотр телевизора могут сделать нас чуточку ближе. Но это не работает, говорю тебе со знанием дела. Мой брат меня терпеть не может! – Он быстро глядит на меня из-под своей челки и добавляет: – Я не то, чтобы хочу разрушить твой образ идеального героя, но Юлиан не совсем тот идеал, который ты, должно быть, себе нарисовала.

С чего ты взял, что я непременно что-то там себе рисовала?! – парирую я беззлобно. – Может, я вообще рисовать не умею! А это так и есть, между прочим.

Мы снова улыбаемся друг другу. Общаться с Алексом легко и интересно, давно я не испытывала такого уютного чувства покоя и умиротворения.

А я немного рисую, – говорит он просто, – может однажды покажу тебе… Но не сейчас. Ты согрелась?

Я прислушиваюсь к себе: да, я согрелась до самых кончиков пальцев! Как же хорошо. Мотаю головой в знак согласия.

Тогда переходим ко второму пункту нашей программы! – провозглашает Алекс, подкатывая к холодильнику. – Какое мороженое ты предпочитаешь?

Мороженое, ты шутишь? Я только что отогрелась.

Но отогрелась же, – восклицает он искренне. – А что за вечер без хорошей порции мороженого!? – И тут же подозрителньо прицуривает правый глаз: – Нет, только не говори, что ты не любишь мороженое, это разобъет мое бедное сердце…

Его театральные ужимки снова заставляют меня улыбнуться. Не помню, когда в последний раз я так много улыбалась…

Я вовсе не собираюсь разбивать твое сердце, Алекс: да, я люблю мороженое, но за окном ноябрь и скоро пойдет снег, если ты не заметил… Не самое подходяее время для мороженого!

Ерунда! Не будь занудой и неси две ложки. – С этими словами он вынимает из морозильника контейнер с названным лакомством и водружает его на стол между нами. Я послушно исполняю его просьбу, и вот мы уже молча смакуем ванильно-клубничное лакомство с шоколадной крошкой, которое приятно тает на языке…

Нравится? – прерывает Алекс наш молчаливый пир. – Это мое любимое.

Да, очень вкусно, хотя сама я предпочитаю шоколадное.

В следуюий раз куплю и его, – обещает он так просто, словно наша следующая встреча является вполне решенным делом. Между тем я ни о чем таком пока и не думала, поэтому говорю:

Не думаю, что тебе нужна нянька, Алекс.

Он вскидывает на меня серьезный, оценивающий взгляд и без тени иронии или сарказма, так свойственных ему, произносит:

Но мне очень нужен друг. Разве ты не хочешь быть моим другом, Шарлотта Мейсер?

Очередной неловкий вопрос от Александра Зельцера!

У меня не так много друзей, чтобы я стала отказываться от подобного предложения, – отзываюсь я искренне, подпадая под чары его лучезарной улыбки.

Значит еще увидимся, подруга! – он кладет в рот ложку мороженого с самой счастливой полуулыбкой на своем безусом лице.

Мы снова ненадолго замолкаем, а потом я снова спрашиваю:

А ваша мама, где она?

По его мгновенно помрачневшему лицу я понимаю, что ответ будет не самым приятным.

Умерла, – отвечает мой собеседник с небольшой заминкой. – Четыре года назад… от рака мозга. Звучит ужасно, я знаю, но я уже свыкся с этой мыслью… Не парься. – Хоть я мысленно и приготовилась к чему-то подобному, но слова парня все равно глубоко затрагивают меня, а он между тем продолжает: – У нее постоянно болела голова, мол, пустяки, просто переутомление. А когда все выяснилось – изменить ничего уже было нельзя, разве что продлить агонию на месяц-другой… Мама на это не согласилась… И в течение трех месяцев ее не стало, – он бросает ложку в опустевший контейнер с мороженым. – Мы даже и осознать ничего не успели, а ее уже не стало… Так быстро.