Текст книги "Я сплю среди бабочек (СИ)"

Автор книги: Евгения Бергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Вечно забываю, как это выглядит со стороны! – всплескивает она своими руками и плюхается на стул напротив меня. – Ты это, отомри уже… Ириски – это моя собственная идея, – добавляет она следом, – иначе, сама видишь, я могу болтать без умолку и с этим подчас нужно что-то делать. Ты не думай, что Аксель таким образом издевается надо мной, вовсе нет, он просто помогает мне вовремя остановиться. Ради нашего общего блага, скажу я тебе честно, – она многозначительно приподнимает свои бровки. – Так что не бери в голову – единственная беда, которая мне может грозить из-за этих конфет, – это поход к стоматологу (а я их жуть как боюсь!), но, знаешь, результат стоит того.

Судя по пышной фигурке моей собеседницы, неумеренное потребление ирисок грозит ей не только походом к стоматологу, размышляю я про себя, но и другими фигуроформирующими последствиями. Впрочем, не думаю, что она и сама не задумывается об этом… А, возможно, просто-напросто средиземноморские пираты любят пышнотелых блондинок с мальчишескими прическами! Как знать.

Ты это, лучше расскажи о себе, – продолжает тараторить она на едином дыхании. – Я никогда прежде не слышала о тебе, а тут – раз! – такой сюрприз: Адриан и ты – на нашем пороге. Ты ведь не его новая подружка, правда?

Я отрицательно машу головой. Вот ведь придумала тоже!

Я так сразу и подумала: это точно не подружка моего Адрианчика, сказала я себе, у него ведь эта… Франческа, – отчеканивает она по слогам. – Знакома с ней? – Я снова киваю головой. – Жуткая ведьмочка, между нами говоря. Хотя и красивая, зараза. Мне бы ее фигурку и чувство стиля – этого у нее не отнять. – Тут она окидывает меня быстрым, цепким взглядом: – Тебе-то волноваться нечего, ты и сама очень даже ничего, – вгоняет она меня в краску своей мгновенной оценкой. – Так кто ты Адриану? Новая секретарша?

Секретарша?! Праведные небеса, я мысленно закатываю глаза.

Нет, я подруга Алекса, – размыкаю я наконец свои губы. – И мы привезли его к другу на именины…

Подруга Алекса? – она мимикой дает мне понять, что ждет от меня дальнейших объяснений, и я рассказываю ей о нашем маленьком похищении ее брата, которое мы с его же сыном и состряпали. Анна слушает с неослабевающим интересом и в конце разражается веселым, заливистым смехом.

Ну ты меня и повеселила, Шарлотта, – сипит она сквозь выступившие на глазах слезы. – Значит вот почему у брата при встрече был такой трагический вид, теперь я все понимаю. Ты молодец, что устроила это, – уже серьезным голосом добавляет она, – некоторые нуждаются в стряске, чтобы снова почувствовать себя живыми… И Адриану это необходимо в первую очередь.

Я не совсем понимаю, о чем она говорит: Адриан вовсе не кажется мне таким уж омертвевшим, как это расписывает его сестра. Или, возможно, я просто не знаю об этом…

Хотите сказать, он несчастен?

Анна на секунду задумывается, глядя куда-то поверх моего плеча, а потом говорит:

Он не то чтобы несчастен, если ты меня понимаешь, но и не счастлив одновременно тоже. Кое-что сильно на него повлияло – он с тех пор изменился.

Тут я навостряю уши и спрашиваю:

Вы имеете в виду смерть его жены?

Она бросает на меня несколько удивленный взгляд, словно поражаясь моей осведомленности на этот счет:

Да, я говорю о смерти Элеоноры. Она буквально сгорела, как свечка! Никто не мог даже предположить такого. – Мы замолкаем, погруженные в печальные мысли о бренности человеческого бытия, а потом Анна продолжает: – У них была настоящая любовь, ну, знаешь, такая, о какой обычно в книжках пишут… к тому же жутко скандальная… Ты ведь знаешь, что Элеонора была учительницей Адриана? – я киваю головой. – Преподавала математику, и мне, девчонке пятнадцати лет – у нас с братом разница в два с половиной года – казалось тогда, что эта их тайная, недозволенная связь необычайно романтична. Я прикрывала их при случае… и втайне завидовала брату, что уж тут скрывать, – тут она тяжело вздыхает. – Это сейчас я понимаю, что долго такое не могло продолжаться и что все тайное рано или поздно становится явным – вот и об их тайных встречах стало известно. Кто-то из учителей заметил Адриана, выходящим из дома учительницы в неурочное время, донес об этом директору… и та задала молодой учительнице прямой вопрос, на который та не смогла… или не захотела солгать, я не знаю. Помню только, как брат тем вечером зашел ко мне в комнату – до этого они с родителями долго кричали друг на друга в гостиной – и положил голову мне на колени (мы всегда были с ним очень близки)… Глаза его странно блестели – я никогда прежде не видела его таким. «Они хотят, чтобы я бросил ее, – простонал он мне в сбившуюся на коленах юбку, – хотят, чтобы и думать о ней забыл, а я не могу…» Когда в тот момент он вскинул на меня свои потемневшие от переполнявших его чувств глаза – я испугалась. Честно. На меня смотрел другой, незнакомый мне человек. «Я люблю ее, Анна, очень люблю… и у нас скоро будет ребенок». Кажется, я тогда вскрикнула от удивления, но тут же прижала ладонь к своим расплывающимся в улыбке губам – я стану тетушкой Анной, невероятно. Я была слишком юна, чтобы оценивать всю картину целиком, – Анна глядит на меня, а я боюсь шелохнуться, чтобы не спугнуть ее откровенность – так и вижу все происходящее, словно в немом кино. – У мамы тогда чуть инфаркт не случился, – продолжает она свой рассказ. – Отец был сдержан в своих эмоциях, но, думаю… почти уверена, тоже был на грани нервного срыва: еще бы, двадцативосьмилетняя учительница с ребенком на руках соблазнила их несовершеннолетнего мальчика, с которого родители буквально пылинки сдували, – Анна невесело усмехается. – Он всегда был умнее меня – учился в школе на одни пятерки. Вундеркинд! И тут на тебе, ниспровержение кумиров всегда болезненно… Не знаю даже, как мы пережили последующие полгода, пока Адриан заканчивал школу и жил редкими встречами со своей возлюбленной, на которую родители только чудом не заявили куда следует… Пожалели ее ребенка, должно быть.

А что было потом? – не выдерживаю я, едва голос Анны затихает до полной тишины. Я непременно должна это знать, иначе просто не усну ночью… Это как отложить книгу на самом интересном месте!

Анна, должно быть, замечает мое нетерпение, потому что улыбается мне какой-то особенной улыбкой, от которой враз теплеет на сердце, а потом спешит удовлетворить мое любопытство:

После оукончания школы Адриан уехал учиться в Мюнхен – родители были рады держать его подальше от Нюрнберга и от Элеоноры, как ты сама понимаешь, только они просчитались… После первого же семестра он приехал на каникулы вместе с Элеонорой, своей новоиспеченной женой, с которой они бувально на днях зарегистрировали брак в мюнхенской мэрии. Та была практически на сносях, с огромным таким животом… и родителям волей-неволей пришлось смириться с этим. Они слишком любили Адриана, чтобы накладывать на него анафему и другие страшные проклятия…

Все это с трудом укладывалось у меня в голове, тем более соотносимое с образом Адриана Зельцера, который уже сформировался в моем сознании. Этот высокий, несколько хмурый мужчина никак не мог быть тем влюбленным подростком, о котором мне рассказывала его сестра… Я качаю головой, как бы рассортировывая новые знания по «полочкам» своего мозга.

Что, не укладывается в голове? – понимающе улыбается Анна. – И я подтверждаю это пожатием плечами. – Сама с трудом узнаю в нынешнем Адриане того юного мальчика с большими влюбленными глазами… Знаешь, Элеонора была идеальной для него, правда: она делала его чуточку раскрепощеннее, бесшабашнее, что ли… Могла заставить его улыбаться – сама видишь, он слишком серьезный, а после ее смерти так еще и… грустный.

Ну, жена, – звучит в этот момент голос ее небритого пирата, – твой чай, должно быть, совсем застыл, или ты решила кормить нашу гостью одними баснями, к которым у тебя особая предрасположенность.

Мы оборачиваемся к мужчинам, стоящим на пороге, и я невольно задерживаю полный жалости взгляд на лице Алексова отца. Тот замечает его и мечет ответный, полный неодобрения взгляд в сторону Анны – догадывается, что мы говорили о нем. Ну и пусть…

Басни, милый, это по твоей части, – вторит ему его супруга, нисколько не обиженная насмешливой отповедью. – А мы, девочки, говорим только о жизни… такой, какая она есть во всей своей разнообразной красоте и не только.

Слышу, как пальцы Акселя Харля начинают шебуршить оберткой фантика в кармане все той же спортивной куртки. Анна тоже слышит это и вскидывает на мужа насмешливую бровь…

С удовольствием ее съем! – говорит она таким голосом, что мне даже становится немного неловко. К счастью, от неловкости меня спасает сам герой недавней истории, который и говорит:

Пожалуй, чай мы будем пить уже в другом месте, Аннушка, – и целует сестру в розовую щеку. – Нам пора ехать – мы обещали быть через два часа, а уже и того больше… – Потом пожимает руку своего компаньона: – Увидимся завтра, Аксель. Выспись перед тяжелым днем…

И мы направляемся в прихожую.

Не позволяй ему запугать себя! – шепчет мне на ухо Анна в дверях своего дома. И уже громко добавляет: – Надеюсь, еще увидимся.

Сильно сомневаюсь, – бубню я еле слышно и машу ей на прощанье рукой.

Мой спутник по-прежнему молчалив, но я и сама не жажду разговоров – обдумываю рассказанную Анной историю про своего брата. Как все-таки несправедлива жизнь, лишая нас тех, кого мы так сильно любим, размышляю я, присовокупляя к раздумьям про Элеонору Зельцер собственные мысли про своих погибших родителях… Надо позвонить дедушке, решаю я наконец – он последнее, что осталось у меня в этом мире, и негоже садить ему сердце своими неожиданными исчезновениями. Обычно мы всегда болтаем по воскресеньям… Вернусь домой и сразу же позвоню ему.

Идти на чаепитие к Майерам мне и вовсе не хочется – я слишком измотана, чтобы вести досужие разговоры. Забиться бы под одеяло и проспать до утра, а лучше – до весны.

И кто из нас теперь грубый? – одергивает меня Адриан Зельцер, когда мы сидим за праздничным столом и я безрадостно гоняю по тарелке миндальный орех в шоколаде. – Перестань сидеть с таким траурным выражением лица, иначе мне придется принять срочные меры…

Накажете? – интересуюсь я с самым серьезным выражением лица.

А надо? – любопытствует он в ответ.

Я устала и хочу домой.

Он смотрит на меня таким недоуменным взглядом, словно я некое физическое явление, доселе неизвестное науке.

Что это с тобой случилось, Шарлотта? На тебя совсем не похоже…

Откуда вам знать, что на меня похоже, а что нет, – ворчу я раздраженно. – Вы меня вообще не знаете да и я вас тоже, если говорить по существу… Адью, и разошлись как в море корабли!

Ясно, тебя сейчас лучше не трогать, – костатирует мой собеседник и переключается на хозяев дома, которые заводят с ним вежливую беседу про его работу. Я слушаю их вполуха и вообще сама не понимаю, что за вожжа попала мне, что говорится, под хвост…Может быть, это просто физическое и эмоциональное истощение, а, может, я просто боюсь окончания этого дня, после которого в моей жизни не будет больше ни Алекса с его насмешливыми нападками, ни его отца, вечного хмурого, но по-своему очень интересного. И Юлиана не будет тоже… Как же я тогда стану жить дальше? Точно также, как жила прежде, отвечаю я самой себе, но прежняя жизнь больше не кажется мне привлекательной – нельзя познакомиться с мужчинами семейства Зельцер и остаться прежней, с тоской констатирую я самой себе.

11 глава

Обратный путь выходит даже более напряженным, чем сама дорога в Мюнхен, когда я думала, что меня ждет смерть от руки Алексова отца, но, нет, не убил, даже вот с сестрой познакомил… Хотя так и не сказал, что это была именно сестра. Да и пусть, зато та рассказала мне много интересного про него самого, наверное, поэтому тот сидит такой смурной и невеселый – боится, что я владею секретной информацией. Разрабатывает план моего убийства? Или что там еще происходит в его серьезной голове…

А вот Алекс счастлив – это понятно уже по его восторженному голосу, которым он живопишет нам процессы окукливания и вылупления бабочек, а также процессы их дальнейшего кормления и транспортировки к местам намечающихся торжеств. В эти полтора часа на трассе Б9 я узнаю о бабочках больше, чем за всю свою предыдущую и, возможно, последующую жизнь в целом…

И как долго они живут, бабочки, я имею в виду? – прерываю я в какой-то момент длительный монолог парня, и тот, сверкнув на меня глазами, говорит: – От семи до десяти дней в среднем. А что?

Да ничего, – горестно вздыхаю я. – Их жизнь быстротечна и мимолетна, как и любое счастье на этой бренной земле!

И с чего это вдруг такой пессимизм, подруга?

Это не пессимизм, Алекс, – снова вздыхаю я, – это отравление… реальностью.

Тот улыбается и пихает меня локтем в бок.

Что? – отзываюсь я убитым голосом. – Хватит измываться над моим бедным телом.

Твое тело переживет… Послушай, – он снова тычет меня в бок, – будь выше этого… Не хандри.

И выше чего, по-твоему, я должна быть? – любопытствую я у него.

Выше этой скучной реальности, конечно – будь нереально крутой, нереально… умной, вообщем просто нереальной…

Дурой. Такой вариант подойдет?

Алекс смотрит на меня крайне насмешливым взглядом.

А что, такой вариант вполне стоит обдумать! – ехидничает он, и мы наконец съезжаем с автобана.

Распрощаться с Зельцерами у подъезда моего дома, как я изначально планировала, у меня не получается: впопыхах наших утренних сборов я позабыла в гостевой комнате рюкзак со всеми своими вещами, то есть и с ключами от квартиры тоже. Мне, конечно, могла бы открыть Изабель, но рюкзак все равно был мне нужен и потому пришлось ехать с Алексом и его отцом до самого их дома. Тот встречает нас светом одного-единственного одинокого окна в комнате наверху – в одной из спален, я полагаю – и едва мы открываем дверь и вваливаемся в прихожую, сверху раздаются торопливые шаги, а потом и сама Франческа показывается на лестнице… На ней длинный, развевающийся халат из переливчатого шелка, который вспыхивает мириадами звезд при каждом ее стремительным шаге, приближающем ее к нам.

Дорогой! – кричит она нам еще на подходе, ну то есть не нам, конечно, а мужчине рядом со мной. – Дорогой, где ты пропадал? Я вся извелась от беспокойства. Дорогоооой, – это она уже повисает на Адриановой шее и стонет от избытка нежности. По крайней мере именно так я трактую ее переливчивое «дороооогой»… А та, продолжая висеть на мужской шее (ха, прямо каламбур какой-то!), уже косит на меня подозрительным взглядом, и я невольно холодею – неужели обнаружила зеленое платье раньше, чем я смогла покинуть этот дом навсегда?

Извини, забыл телефон дома, – отвечает ей Адриан, почти отдирая от себя любвеобильнуюе итальянку. – Пришлось срочно ехать в Мюнхен… Надеюсь, ты не очень сильно скучала тут без меня?

В Мюнхен? – восклицает та в своем обычном слегка полувосторженном стиле. – Я думала, мы должны быть там завтра.

Извини, – просто разводит руками ее мужчина, и я благодарна ему за это намеренное умалчивание.

Могу я забрать свои вещи? – интересуюсь я, лелея единственное желание поскорее убраться подальше с Франческиных глаз.

Конечно, а потом я отвезу тебя домой.

Я открываю было рот, чтобы начать обычные в таких случаях препирательства, но слегка хрипловатый голос с нижней ступеньки лестницы вдруг произносит:

Я могу сделать это вместо тебя, Адриан. Если ты, конечно, не против?

Только теперь я замечаю темную фигуру, притаившуюся там, подобно хищнику – в темных джунглях. Юлиан. Мое сердце пропускает удар… Нет, только не это, стону я в этот самый момент: я не готова сегодня к новым треволнениям, а поездка до дома в одной машине с предметом моих давних девичьих мечтаний – это, определенно, то еще треволнение.

Конечно, если ты этого хочешь.

Юлиан и его отчим смеривают друг друга разной степени важности взглядами. Я ничего не понимаю в этой их молчаливой дуэли, но в голове бъется одна единственная мысль: а он, действительно, ХОЧЕТ отвезти МЕНЯ до дома? Может ли это быть той самой реальностью, на которую я совсем недавно так несправедливо сетовала? И мне – неужели я на самом деле нереальная дура?! – почему-то не хочется, чтобы это было так… Просто отпустите меня домой… одну. Пожалуйста, взмаливаюсь я мысленно, но Юлиан уже выходит из тени и смотрит на меня полным тайного превосходства взглядом. Что бы все это могла значить?

Я только заберу рюкзак, – кидаю я набегу и устремляюсь вверх по лестнице. Мне просто необходимо убежать от этого до странности пронизывающего до костей взгляда, от которого у меня по спине бегут предательские мурашки.

В гостевую комнату я врываюсь почти со скоростью вражеского тарана, взламывающего ворота осажденного замка – здесь тихо и темно. Я даю себе время отдышаться и наконец нащупываю выключатель. Мягкий свет электрической лампочки заливает все желтым, уютно-успокаивающим светом, но тут я замечаю… аккуратно застеленную кровать, и испуганно выдыхаю. Я постель не застилала… Сую руку под аккуратно расправленное одеяло и, конечно же, не нащупываю там никакого платья с переливчатыми стразами по лифу. Меня раскрыли!

Подхожу к окну и выглядываю наружу – высоко, только ноги переломаю. Что делать? Так, возьми себя вруки и дыши мелкими вдохами – не устраивай себе гипервентиляцию легких, от которой прямо тут и грохнешься в обморок. Словно какая-нибудь викторианская барышня!

Подхватываю со стула свой рюкзак и решительно выхожу за дверь и спускаюсь по лестнице, мысленно молясь о том, чтобы Франчески и Адриана в холле уже не оказалось, но они там – словно так и застыли в одних и тех же позах в ожидании меня – и сопровожают каждый мой шаг напряженным вниманием.

Все, я готова, можем ехать, – произношу я как можно невозмутимее, а внутри – вулкан страстей. – Прощай, Алекс, спасибо тебе за бабочек, – последнее я произношу почти шепотом, склоняясь к нему для прощального поцелуя в щеку.

Я тебе напишу, – говорит он в ответ, но я предостерегающе качаю головой – об этом у нас уговора не было. Я обещала самой себе. – И все равно напишу, – ворчит он в ответ на мой молчаливый протест.

Прощайте, – кидаю я сладкой парочке по правую руку от себя. – Мне пора.

Адриан Зельцер просто одаривает меня кивком своей черноволосой головы, а вот Франческа – на нее я почти боюсь смотреть! – вдруг растягивает рот в широкой, конечно же, наигранной полуулыбке и устремляется ко мне. Мамочки! Неужели вцепится в волосы?! Нет, обхватывает меня всю, словно мы давние подруги, расстающиеся на неопределенный срок, и зловещим шепотом шипит мне на ухо:

Если твои волосы пахнут моим шампунем – это еще не значит, что я не слежу за тобой. – И уже громко: – Прощай, милая Шарлотта.

Меня даже всю передергивает от ее беспардонной двуличности, которую она и не пытается скрывать.

Прощай… те, – лепечу я с запинкой, недоумевая по поводу ее загадочной угрозы. Что она хотела ею сказать? Почему не лупила меня по щекам за испорченное платье, а произнесла эти до крайности странные слова…

Пойдем, – рука Юлиана ложится мне на поясницу и подталкивает меня к выходу. Рука самого Юлиана Рупперта лежит на моей пояснице! Мы выходим, не оглядываясь, и идем прямо к его черному джипу с тонированными задними стеклами – мне хорошо знаком этот автомобиль: сколько раз я смотрела ему вслед, когда на соседнем сидении рядом с Юлианом сидела очередная длинноногая красотка. Теперь там буду сидеть я…

Чем занимались сегодня? – любопытствует предмет моих тайных мечтаний, едва мы отъезжаем от дома.

Я не знаю, о чем мне можно рассказывать, а о чем лучше бы и вовсе не распространяться… И отчего я вообще о таком думаю?

Возили Алекса на день рождения его друга, он испек для него именинный торт.

Даже так, – хмыкает парень, и я, сама не зная почему, ощущаю себя жалкой болтушкой. Но я ведь должна была хоть что-то сказать, разве нет? Да и нет в этом событии с тортом и именинами ничего особенного, кроме разве что самого того факта, что мы с Алексом умыкнули с собой Юлианова отца, а потом я пила с ним кофе… и болтала с его сестрой о его же по-книжному невероятной, первой любви.

Спасибо, что вызвался подвезти, – спешу сгладить я наше недолгое молчание – похоже, парень о чем-то глубоко задумался.

Пустяки, мне приятно сделать это для тебя, – отвечает он почти автоматически, так что я невольно задаюсь вопросом, уж не говорит ли он то же самое каждой из своих девушек, занимающих место на этом сидении. И тут же одергиваю себя: если и говорит – мне все равно, главное, что сейчас это обращено именно ко мне. И я краснею. А вы бы не покраснели, если бы на вас смотрел самый красивый парень на планете Земля? И смотрит-то как… Бедное мое сердце! Надо заметить, что Юлиан и остальные члены его семьи абсолютно не похожи друг на друга: если Алекс с отцом черноволосы и серо-зеленоглазы, то Юлиан блондин с голубыми глазами – я бы сказала, что он выделяется, словно гадкий утенок в среде себе подобных, только можно ли назвать такую красоту «гадкой»? Определенно, нет. Я с трудом могу отвести от него глаза…

Отец все время был с вами? – выводит меня из эстетического транса его вопрос.

Дда, дда, конечно, – заикаюсь я самым «очаровательным» образом. То, что он был не «с нами», а именно «со мной» я деликатно упускаю…

Как вам удалось его уломать? – снова интересуется парень с самой соблазнительной улыбкой на лице.

А мы его похитили, – ляпаю я, не подумав, слишком загипнотизированная этой самой соблазнительной улыбкой.

Похитили? – переспрашивает тот, насмешливо заламывая свою идеальную бровь. – Ну ты и шутница, Шарлотта Мейсер, повеселила.

Прав мой дедушка: иногда, чтобы обмануть, достаточно сказать правду, и я не спешу развеять Юлианово заблуждение… Нет, меня больше занимает тот факт, что он знает не только мое имя, но даже фамилию, а еще… кажется… он знает адрес моего дома. Мы как раз останавливаемся возле моего подъезда, и я удивленно вскидываюсь:

Откуда ты знаешь мой адрес?

У мальчиков свои секреты, – подмигивает мне голубой глаз, опушенный невероятно длинными рестницами.

И да, я снова краснею.

Я провожу тебя, – продолжает между тем Юлиан, и я не нахожу подходящих слов для протеста. – Помогу донести рюкзачок, – еще одно шаловливое подмигивание, которое заставляет мои ноги безвольно волочиться по замерзшей земле – парень моей мечты берет меня под руку. – Чтобы не поскользнулась.

Так мы и идем до самых моих дверей, и я едва нахожу в себе силы в нее постучать, настолько я парализована близостью Юлианова тела..

Разве ты живешь не одна? – отрывисто интересуется он, и я сиплю что-то про свою вторую жилицу, с которой мы снимаем квартиру на двоих.

Парень нервно проводит рукой по своим взлахмаченным волосам, а потом уже привычно улыбается, когда на порога появляется Изабель… Я еще размышляю над этой сменой настроений моего спутника, когда череда восхищенных вздохов и ахов сообщает мне о том, что моя новоиспеченная подруга познакомилась-таки с предметом всех девичьих грез… не только моих, как это легко заметить.

Боюсь, мне пора идти, – слышу я слова Юлиана Рупперта, и тот ретируется из нашей маленькой прихожей с невероятной скоростью. – Еще увидимся, Лотта, – он одаривает меня на прощанье очередным своим фирменным, как я догадываюсь, подмигиванием.

Спокойной ночи, – шепчу я в ответ.

Надеюсь, этой ночью тебе приснюсь я, – многозначительным шепотом отзывается на мое прощание голубоглазый парень, исчезая за лестничным поворотом.

Захлопываю дверь и припадаю к ней спиной.

Что это было? – округляет глаза Изабель, прижимая руку к своей обширной груди.

Не что, а кто, – поправляю автоматически, хотя сама задаюсь тем же вопросом: что ЭТО сейчас было? Флирт? Простая вежливость в стиле «аля-Юлиан, дамский угодник» или нечто иное, не поддающееся классификации?

Этот «не что, а кто» сейчас флиртовал с тобой! – хватает меня за руку моя визави. – Ты понимаешь это: сам Юлиан Рупперт сейчас флиртовал с тобой, Шарлоттой Мейсер, девчонкой со вторым размером груди, – произносит она по слогам, и меня перекашивает.

Боже, Изабель, как пошло, – по-стариковски ворчу я, хотя в уголках глаз уже начинают прорисовываться искринки вот-вот готового прорваться веселья.

Не ворчи! – одергивает она меня грозным голосом, а потом – вот те на! – заключает меня в свои мягкие объятия. – Поздравляю, подруга, ты сорвала джекпот, – говорит она мне умиленным голосом, почти готовая пустить слезу. – Ах ты ж моя героиня!

Я высвобождаюсь из ее объятий и с улыбкой произношу:

Не думаю, что увижу его снова. Поэтому не обольщайся слишком сильно!

Сплюнь! – хлопает она меня по руке. – А то сглазишь.

Я не суеверна.

Дура.

Сама знаю.

Да ну тебя!

Мы продолжаем дурачиться в том же незамысловатом духе, и я в тот момент даже не подозреваю, что ждет меня на следующий день. А знала бы – надела бы свое единственное красное платье, которое дед подарил мне на день рождения и в котором я еще ни разу не осмелилась выйти, так сказать, в свет… Хотя… кто знает, возможно, все равно не надела бы. Итак, понедельник…

Я сижу на уроке вокального мастерства у фрау Xерст, когда наш урок прерывает стук в дверь и просунувшийся следом за ним длинный, веснушчатый нос, принадлежащий тощему парню с копной морковного цвета волос. Вот кто по-настоящему рыжий, думаю я отстраненно, и тут он лопает пузырь моей отстраненности моим собственным именем… Я едва не роняю на пол кларнет, который в тот момент сжимаю в похолодевших пальцах, а рыжий парень уже распахивает дверь еще шире и протискивает в аудиторию огромный букет цветов… для меня. Что за диво-дивное! Фрау Xерст смеривает меня неодобрительным взглядом, а я только и могу, что виновато пожать плечами, мол, простите-извините, я тут совершенно не при чем. И в самом деле, чем я заслужила такой прекрасный букет цветов и главное, от кого?

У вас появился поклонник, Шарлотта? – строгим голосом интересуется моя преподавательница, и я снова пожимаю плечами – мне ничего об этом не известно. Букет, полагаю я, и тот осведомлен на этот счет лучше меня, но до него мне не добраться до конца урока…

Оставьте его на моем столе, – велит преподавательница рыжему «амуру», и тот водружает мой прекрасный букет на ее стол, сама же она продолжает урок как ни в чем ни бывало. Но для меня это, как удар грома, как взорвавшаяся и распылившаяся на микрочастицы Вселенная, как… вообщем, я думаю, вы поняли мою мысль – ну не могу я спокойно думать о сонатах Бетховена, когда кто-то счел необходимым одарить меня таким сказочным букетом с маленьким конвертиком в самом его центре. Боюсь, этот маханький клочок белой бумаги притягивает все мое внимание, подобно магниту…

Хорошо, идите уже! – раздраженно кидает мне моя преподавательница, от которой, конечно же, не остаются скрытыми как само мое назойливое внимание к букету с цветами на ее рабочем столе, так и моя рассеянная несосредоточенность в целом. – И не забудьте забрать свои цветы.

Уж я-то не забуду: прижимаю шуршащий оберткой букет к своему сердцу и спешу прочь из аудитории, руки так и чешутся узнать, кто его мне прислал…

Юлиан? Нет, с чего бы… Маловероятно.

Алекс? Вполне возможно, если он хочет таким образом попросить прощение за своего отца.

Сам Адриан Зельцер? Еще маловероятнее, чем букет – от Юлиана. Разве что тот хочет купить таким образом мое молчание? Так я и сама не собираюсь болтать.

Пробегаю глазами три маленьких слова «для рыжей шутницы» и буквально падаю на рядом стоящую скамейку. Юлиан. Это все-таки он…

Осознание данного факта подобно глотку «Маргариты», так вскружившей мне голову на мексиканском свадебном торжестве, и я бреду по дорожке от университета практически пьяная и невесомая… от счастья. Да, думаю, именно это слово как нельзя лучше подходит для того восторженного состояния, которое кружит мне сейчас голову. Я счастлива… Я так счастлива! Словами такого не передать.

Куда идешь, рыжая? – окликает меня до боли знакомый голос. Оборачиваюсь и ахаю…

Юлиан?

Собственной персоной. Как тебе мой букет, понравился?

Он сказочный, – шепчу я, вновь парализованная его яркой улыбкой. Вот почему мотыльки постоянно летят на свет, понимаю я водночасье – они не могут противиться его яркому очарованию. Тот манит и привлекает, подобно центру галактики, вокруг которого они и кружат, пока не сгорят…

Рад, что тебе понравилось. Хочешь прокатиться?

А?

Прокатиться, говорю, хочешь? Я хотел бы тебе кое-что сказать.

Да, конечно, – наконец отмираю я.

Юлиан распахивает передо мной пассажирскую дверь, и я второй раз за два дня сажусь в Юлианов автомобиль.

Замерзла? Добавить тепла?

Нет.

Хочешь переключить радио?

Нет, и это сойдет.

Наконец он закидывает руку на спинку моего сиденья и подается ко мне – мы так близко, что я едва могу дышать. Только букет и разделяет нас друг от друга…

Что с тобой? – интересуется он, вздергивая бровь. – Я заставил тебя потерять дар речи?

Есть немного, – признаюсь я честно. Юлить нет толку – он и сам знает, как действует на женщин: как креманка со сладким мороженым – на сластену-пчелу. – Ты не мог бы, – я несильно пихаю его букетом, – немного отодвинуться?

Ах да, прости, твои глаза, должно быть, меня примагнитили, – откидывается он на свое сиденье с легкой насмешкой. Врет, а приятно! И продолжает: – И раз уж ты теперь разговариваешь, я предлагаю пойти прогуляться… например, в парк? – Да хоть на луну, лишь бы с ним… Я киваю головой. – Там и поговорим.

И о чем, спрашивается, он хочет со мной поговорить? Утыкаюсь в цветы и отдаюсь приятным ощущениям вкупе с капелькой тревожного ожидания.

12 глава

Будь моей девушкой!

Что? – должно быть, я ослышалась – со мной такое уже бывало.

Будь моей девушкой, – невозмутимо повторяет Юлиан Рупперт, и я в сердцах восклицаю:

Почему?

Потому что ты мне нравишься?

Это вопрос или утверждение? – вопрошаю я, все еще не уверенная происходит ли это на самом деле.

Утверждение.

А мне показалось, что вопрос…

Не знаю, толи я все еще нахожусь в шоке от произнесенных парнем слов, толи лимит моей удивляемости за последние дни превышен вдвое, если даже не втрое, только Юлиановы слова не производят на меня должного впечатления: то есть я не грохаюсь в обморок, не начинаю плясать канкан, выбрасывая вперед свои слегка подмерзшие ноги и даже не покрываюсь предательской краской смущения – ничего.

Смотрю, к тебе вернулся дар речи, – подначивает меня Юлиан, одаривая еще одним профессионально отточенным подмигиванием, а потом вдруг кладет руки на мои плечи. Я напрягаюсь… от непривычного ощущения. – Так даже лучше, – смотрит он мне в глаза. – Так ты согласна быть моей девушкой? Не томи, рыжая. Не рви мне сердце.