Текст книги "Я сплю среди бабочек (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
Хорошо, – нерешительно отзываюсь я и забираю протянутые мне туфли. Они выглядят давно не ношенными и несколько старомодными, но в целом идеально новыми.
Это свадебные туфли моей мамы, – просвещает меня парень, когда я присаживаюсь примерить их. – Она надевала их раз в жизни… и я храню их как память о ней.
От его слов мне делается неловко, и я смотрю на свои ноги, втиснутые в белые босоножки, в неловком молчании. Наверное, не стоило ему давать мне эти туфли…
Думаю, будет лучше, если я сниму их, – наконец мямлю я еле слышно, и Алекс вскидывает на меня быстрый взгляд:
Жмут? – интересуется он. – Мне казалось, это твой размер…
Нет, они мне подходят, – мнусь я в нерешительности. – Просто это туфли твоей мамы, ты сам сказал… я… наверное, будет неправильно…
Ничего подобного, – решительно отрезает тот. – Я буду рад, если мамины туфли сделает еще кого-то чуточку счастливее. Вот, смотри, – добавляет он следом, тем самым ставя точку в вопросе с туфлями. – Это тебе тоже пригодится.
У него в руках маленькая бархатная коробочка, в которых обычно хранят ювелирные украшения, и я с трепетом – сама не знаю, почему! – ее открываю. На черной бархатной подложке лежит небольшого размера камея с выгравированной на ней бабочкой, распростершей свои крылья в застывшем в камне полете.
Как красиво, – шепчу я в восхищении. – Это тоже принадлежало твоей маме?
Алекс просто кивает головой.
Там есть гравировка на другой стороне, – говорит он мне, и я переворачиваю украшение обратной стороной. Надпись такая мелкая, что я с трудом могу разобрать витиеватые завитки готического шрифта…
Там написано, – приходит он мне на помощь, – что счастье капризно и непредсказуемо, как бабочка: когда ты пытаешься его поймать, оно ускользает от тебя, но стоит отвлечься – и оно само опускается прямо в твои ладони.
Как поэтично, – отзываюсь я с дрожью в голосе. – Наверное, поэтому ты так любишь бабочек – они напоминают тебе о маме… – Парень несколько раз двигает головой из стороны в сторону, словно ему натирает шею воротничок оранжевой рубашки, а потом одаривает меня лучезарной улыбкой – не хочет говорить о серьезном, я могу это понять.
Надевай украшение и будь готова выезжать, – отрывисто командует он, стремительно выкатываясь из комнаты. – Иначе мои мотыльки охладятся сверх меры и передохнут дорогой.
Я застегиваю на себе белоснежную камею и некоторое время любуюсь ее отражением в зеркале – она идеально смотрится на моей груди, дополняя красоту изумрудного платья. Видел бы меня сейчас мой дедушка! Сегодня я нравлюсь самой себе и это восхитительное ощущение.
Вести машину в вечернем платье в пол оказывается тем еще удовольствием, а я к тому же еще жутко волнуюсь о том, как появлюсь в таком вот виде перед толпой незнакомых мне людей…
Оранжевый с зеленым, – таинственно шепчет мне Алекс, когда мы выбираемся из автомобиля перед дорогим отелем с огромным самбреро у входа.
И что это, по-твоему, должно значить? – осведомляюсь я, расправляя складки своего вечернего платья. – Ты заставляешь меня еще больше нервничать, когда произносишь такие вот непонятные для меня вещи…
Алекс продолжает загадочно улыбаться, и мы направляемся ко входу в отель – на коленях парня большая, подарочная коробка, украшенная оранжевым бантом.
Мы бесприпятственно входим в фойе отеля, банкетный зал которого в этот вечер является своебразной площадкой для жаркой мексиканской свадьбы, и здесь нас сразу же приветствует высокий мужчина в… оранжевом пиджаке.
Дресс-код? – шепчу я вопросительно, и Алекс пожимает плечами, мол, да, ты угадала. Отлично.
Франц просил проводить вас на ваши места, – говорит нам мужчина в оранжевом пиджаке. – Он скоро сам подойдет к вам… Позвольте я возьму коробку.
Алекс передает ему коробку с бабочками, а потом мы входим в банкетный зал, который тут же поражает меня причудливым смешением голубых, оранжевых и зеленых цветов, воплощающихся даже в самых мельчайших деталях декора – разноцветные ленточки пышной бахромой свисают у входа и под потолком, стулья задрапированы оранжево-голубой материей, повсюду гирлянды из больших бумажных цветов и разноцветных флажков «папель пикадо», как меня просветят позже. Все гости пестреют в цветовой гамме самого банкетного зала… Словами не передать, насколько я поражена солнечной атмосферой этого места – и все это посреди зимы!
Наш сопровождающий подводит нас с Алексом к свободным местам за столиком под номером пять, который украшен не привычными в таких случаях цветами, а горшочками с кактусами.
О, сеньюрита! – тут же обращается ко мне дородная женщина в пестрой накидке. Не иначе, как мексиканка! – Вам непременно нужно украсить свои волосы вот этим цветком, – и она с мастерством истинной фокусницы выхватывает из воздуха пышный цветок гибискуса и ловко втыкает его мне за ухо.
Благодарю, – краснею я под ее восхищенным взглядом. – Спасибо.
Благодарите не меня, юная сеньорита, а своих родителей, наделивших вас такой несравненной красотой, – отзывается та с достоинством истинной весталки, – которую мой цветок может лишь отчасти подчеркнуть.
Еще более смущенная, я бросаю взгляд в сторону своего кавалера – помоги мне, молят мои глаза. Но помощь приходит с неожиданной стороны: к нашему столику подходит мужчина в кипенно-белом костюме, словно капитан некоего среднеземноморского лайнера, случайно заплывшего в воды этого пышащего красками праздневства, и, приобнимая пожилую «весталку» за плечи, с улыбкой произносит:
Матушка, не смущайте юную сеньориту своими пышными мексиканскими комплементами, боюсь, она может быть к ним не привычна и вы зазря ее расстревожите. Видите, какая она красная и смущенная! Агуэда просила вас проследить за свадебным тортом, – доверительно склоняется он к уху старушки, – можем мы в этом положиться на вас?
Пожилая женщина кивает головой и медленно удаляется по направлению к выходу.
Это моя новоиспеченная свекровь, – обращается к нам виновник торжества – жених, догадываюсь я – прослеживая взглядом передвижения своей названной матери. – Она может показаться немного назойливой и странной, но вы не обращайте на это внимание. Спасибо, что пришли! – он пожимает Алексу руку, а потом… целует мою. Боюсь, бордовый цвет лица не очень подходит к зеленому платью… – Я планирую выпустить бабочек перед нашим следующим танцем, как думаете, они уже достаточно отогрелись для этого?
Я абсолютно не понимаю, о чем идет речь, но Алекс споро кивает головой и «капитан свадебного судна» добавляет, обращаясь ко мне:
Вы истинное украшение нашего праздника, сеньорита, спасибо, что почтили нас своим присутствием… – Он еще раз прикладывается губами к моей руке и наконец оставляет нас одних.
Что это было? – спрашиваю я одними губами.
Мескаль и текила, – насмешничает Алекс, состроив забавную рожицу. – Они ведь уже пару часов отмечают…
В этот момент свет в зале слегка приглушают и тихая музыка наполняет его романтической атмосферой. На середину выходят жених и невеста – оба в белом, что разительно отличает их от всех гостей в зале – и Франц, обращаясь к своей избраннице, начинает произносить некие замысловатые фразы на испанском, которые сами по себе звучат как музыка…
Это стихотворение о любви, – негромко поясняет мне Алекс. – А выпущенные в конце бабочки – это что-то вроде символа счастья, любви и благополучия. Сейчас сама все увидишь…
Мы еще какое-то время наслаждаемся ритмическими фразами на испанском, а потом голос жениха замолкает – стихотворение заканчивается, и я вижу слезы в глазах его невесты. Не знаю, о чем было его стихотворение – само собой о любви, конечно, но детали остаются мне непонятыми – однако ее оно тронуло… и я сама готова прослезиться от умиления. В этот момент Францу подносят нашу коробку с бабочками – узнаю ее по оранжевому банту – и тот подает ее своей возлюбленной… Она улыбается ему восторженной улыбкой и тянет ленточку… и вот уже целый фейерверк бабочек устремляется вверх, подобно взметнувшемуся ввысь пламени.
Кажется я ахаю от восхищения, а Алекс невозмутимо произносит:
Цетозия Библис. Как нельзя лучше подходит под сегодняшнее торжество: у нее оранжево-красная окраска, – поясняет он мне.
Его слова залушают восторженные охи и ахи, которые раздаются со всех сторон, словно нарастающий шум морского прибоя, а бабочки метутся под потолком маленкькими живыми конфетти, расцвечивающими банкетный зал еще более яркими, живыми красками.
Никогда не видела ничего подобного! – с чувством констатирую я, прижимая руку к груди. – Самое незабываемое зрелище за всю мою жизнь.
Тебя легко впечатлить, – улыбается Алекс, отпивая из высокого стакана. – Ты еще не видела, как это выглядит летом на открытом воздухе… Вот где настоящее зрелище!
Я продолжаю следить за разлетающими в разные стороны бабочками и просто говорю:
Возможно мне еще повезет увидеть это. Спасибо, что позвал меня с собой!
Пустяки, – отзывается он скучающим голосом. – Без тебя я бы и вовсе сюда не попал.
Наш стол постепенно заполняется вернувшимися к нему гостями, и мой сосед слева начинает настоятельно предлагать мне некий замысловатый коктейль на основе текилы и апельсинового сока – мол, это любимый напиток мексиканских (и не только!) женщин, и я не имею права не выпить за здоровье молодых. Я не то чтобы против попробовать что-то новое, нет, но мне абсолютно противопоказан любой вид алкоголя – меня развозит даже от ложки настойки от кашля, выдержанной на спирту.
Тогда хотя бы потанцуйте со мной! – умоляюще смотрит на меня мой пышноусый поклонник, и я не решаюсь отказать ему и в этом. Я посылаю Алексу извиняющийся взгляд и иду на танцпол, где звучит быстрая, заводная музыка…
Думаю, причиной тому красивое платье или, может, живой цветок в моих волосах, только я через раз ловлю на себе заинтересованые мужские взгляды, и мне это нравится. Вот значит как чувствовала себя Золушка, явившаяся на королевский бал в платье от феи-крестной!
Когда музыка заканчивается, и мы с моим кавалером возвращаемся к нашему столику, мне на шею кидается девушка в белом, в которой я сразу же узнаю смуглолицую виновницу торжества.
Дорогая моя, я так хотела сказать вам спасибо за чудесный подарок Франца, который вы сделали возможным для него. Эти бабочки были просто выше всяких похвал! – она тискает меня, словно плюшевого медвежонка, и я кошусь на Алекса многозначительным взглядом: с него станется сказать этой экспрессивной особе, что ее бабочки – полностью моя заслуга. Что он, должно быть, и сделал, засранец, понимаю я по его широкой ухмылке!
Я, собственно, не имею к этому никакого отношения, – нерешительно произношу я, но Агуэда, так зовут невесту с розовым цветком в волосах, отмахивается от меня своим быстрым «ах, не скромничайте, вы такая душка в этом зеленом платье!», что я мгновенно прикусываю кончик языка.
Вам нравится наш праздник? – продолжает она честить с незабываемо милым акцентом. – Надеюсь, вы тут не скучаете… Мы с Францем очень хотели устроить нечто незабываемое, о чем будем вспоминать все последующие годы… до самой нашей старости, – она прижимает руки к груди и одаривает своего нареченного влюбленным взглядом. – Это он предложил свадьбу в мексиканском стиле, и я, конечно же, согласилась. И вот, – она разводит руками в разные стороны, – что из всего этого получилось!
Я вежливо бубню о том, что праздник у них получился выше всяких похвал, что я восхищена, очарована и бла-бла-бла, но девушка в белом слишком опьянена собственным счастьем, чтобы на самом деле вслушиваться в мои слова, и когда ее зовут разрезать свадебный торт, она машет мне рукой и обещает приберечь для меня самый лучший кусочек.
Я с облегчением падаю на свой стул и незаметно грожу Алексу кулаком – он продолжает ухмыляться.
За лучшую разводчицу бабочек всех времен и народов! – провозглашает он, поднимая вверх стакан с напитком.
И за самого бессовестного лгуна впридачу! – вторю я ему тем же тоном.
За куском свадебного торта мне приходится выстоять длинную-предлинную очередь, но, надо признаться, оно того стоило: шоколадное лакомство буквально тает на языке, рождая во рту массу незабываемых вкусовых фейерверков. Я с таким аппетитом уминала свою порцию, что Алекс, с улыбкой наблюдающий за мной, пододвигает мне свою тарелку:
Хочешь?
А ты? Пожалеешь, если не попробуешь.
Я уже попробовал. Ешь, если хочешь!
Хочу. – И я съедаю второй огромный кусок. Вместе с молекулами сахара по моим венам разливается странные умиротворение и легкость, от которых я ощущаю себя до невозможности счастливой… Хочется пойти и присоединиться к веселой игре джаз-бэнда или, например, выпить «Текилу Санрайз» – в само деле, почему бы нет! Я никогда не пила текилу. И когда мой пышноусый кавалер в очередной раз предлагает мне расхваливаемый им коктейль, я с благодарностью его принимаю и делаю большой, почти лишающий меня дыхания глоток… Праведные небеса, это как влить в себя живое, пышащее жаром пламя! Я едва могу устоять на ногах, а тот уже тянет меня за собой…
Танцевать, сеньорита, теперь надо танцевать! – подначивает он меня, и мы устремляемся на танцпол. Как же хорошо… Как же я рада, что попала на это торжество!
Шарлотта, – в самый разгар моего бурного веселья Алекс тянет меня за платье и почти с упреком произносит: – Ты захмелела, подруга. Я позвоню отцу…
Зачем? – не понимаю я его логики. – Он только испортит все веселье. Он у тебя такой бука! – и я отчего-то заливаюсь громким хохотом, сама же этого и пугаясь – зажимаю рот ладонью и бросаю вокруг смущенные взгляды. На меня смотрит только парень в оранжевом пиджаке, с которым я до этого танцевала… Он призывно машет рукой.
Зато он сможет отвезти нас домой, – невозмутимо объясняет мне парень, хмуря отчего-то брови.
Ах, ну да, ты прав, – хихикаю я в ответ, – я ведь немного пьяная и за руль сесть не смогу.
Ты сильно пьяная, – поправляет меня Алекс. – Ты еле на ногах стоишь.
Я выпила только один коктейль!
И съела два куска ромового торта.
О! – я снова зажимаю рот ладонь, чтобы сдержать пьяное хихиканье. Так и знала, что все это неспроста! А это, выходит, торт во всем виноват, а казался таким безобидным… Вот засада.
Будь осторожна, ладно, – говорит он мне, прослеживая наши с Оранжевым Пиджаком переглядывания. – Я скоро вернусь.
Я сама осторожность, не стоит волноваться, – кидаю я на ходу, с трудом переставляя заплетающиеся ноги.
Хотелось бы верить, – шепчет в ответ Алекс, но я уже кружусь в объятиях своего Пиджака, и его прохладные губы на моей разгоряченной коже рождают невероятные ощущения во всем моем практически невесомом теле.
8 глава
Не помню, чтобы когда-либо в жизни я испытывала такую бесшабашную раскрепощенность, которую подарил мне один-единственный бокал мексиканского коктейля… и два куска ромового торта вкупе с ним. Это было все равно, что стать другим человеком, с которым я прежде не была даже знакома, хотя он и прятался внутри меня все это время!
Мне казалось, зайди сейчас в эти самые двери сам Юлиан Рупперт собственной персоной – я бы призывна ему улыбнулась, он бы подошел ко мне, закружил в пленительном танце – и все, мы больше никогда бы с ним не расставались.
… Но вместо обожаемого мною Юлиана в двери банкетного зала входит его отец. Я замечаю его почти сразу, так как в тот самый момент предаюсь сладостным мечтам о его сыне, якобы, внезапно появляющемся в тех самых дверях. А тут он, Адриан Зельцер, в своем черном костюме, который абсолютно не гармонирует с веселыми тонами мексиканского праздневства, словно в сад к яркоперым павлинам вдруг опустилась ворона… А как же дресс-код? Его вообще не должны были пускать, размышляю я почти обиженно.
Хочу я того или нет, но мысль о нашей неминуемой встрече заставляют мое сердце болезненно сжиматься – все-таки я бессовестно напилась в присутствии его несовершеннолетнего сына. И потому я верчу своего оранжевояркого кавалера во все самые немыслимые стороны, словно оборонительный щит, пытаясь таким образом скрыться за ним от сканирующего зал внимательного взгляда… Не выходит – через секунду я замечаю, как мужчина в черном костюме уверенными движениями рассекает пространство, разделяющее нас друг от друга. Мамочки, мысленно пищу я и отворачиваюсь, делая вид, что все это время даже не знала о его присутствии в зале. Оранжевый Пиджак пользуется моментом и целует меня в шею… прямо за ухом… Приятное чувство, и я почти забываю об ангеле-мстителе, шевствующем по мою душу. Почти забываю…
Могу я поговорить с этой юной леди? – слышу я ледяной голос за своей спиной, и тот, кому этот голос принадлежит, буквально отдирает мои цепкие пальцы от плечей моего кавалера. – Благодарю, – добавляет он, когда ему это наконец удается. Я чувствовую, что до странности не ощущаю своих ног… и заваливаюсь куда-то вбок, практически падаю… К счастью, меня удерживают от падения две сильные руки, а потом я и сама вцепляюсь в черный пиджак их хозяина; от радости за вновь обретенное равновесие я наконец смотрю в глаза Адриана Зельцера и восторженно предлагаю:
А давайте с вами танцевать! – тут я самым постыдным образом икаю. – Уверена, вы сто лет не танцевали…
Становится неловко, но не настолько, чтобы выпустить пиджак мужчины из рук – свалиться на пол было бы еще более неловко. Тот смотрит на меня таким взглядом, что не будь я пьяной – умерла бы на месте, а так ничего, терпеливо его сношу. Говорю же, я стала другим человеком!
В самом деле, чего вы так надулись словно мышь на крупу! Я-то и выпила только один-единственный коктейль и то после того, как меня соблазнили ромовым тортом… двумя кусками, – я пытаюсь показать это пальцами, но едва не падаю, снова вцепившись в пиджак своего спасителя… или ангела-мстителя, сама не знаю, что было бы вернее. – Алекс мне сам подсунул второй кусок… Это он во всем виноват.
В глазах мужчины что-то незримо меняется, я чувствую это уже по давлению его рук, поддерживающих меня за талию. Их тяжесть на моей почти обнаженной коже невероятно приятна… и я пытаюсь припомнить, ощущались ли и прикосновения рук Оранжевого Пиджака такой же упоительной истомой в области моего живота. Память безмолвствует… Странно.
Наконец Адриан Зельцер укоризненно качает головой:
Шарлотта, – произносит он при этом каким-то усталым, замученным голосом, словно я была непослушным ребенком, выходки которого его сильно измучили. – Поедемте домой – вы на ногах не стоите.
Вы опять говорите мне «вы»? – удивленно вскидываюсь я. – Я думала, мы теперь на короткой ноге…
Он одаривает меня полуулыбкой:
Так ты и сама выкаешь мне постоянно. Мне тридцать пять, а не семьдесят…
Тридцать пять, – повторяю я задумчиво. – А выглядите… выглядишь, – поправляюсь я быстро, – намного моложе. И я согласна тоже говорить вам «ты», если только вы… то есть ты не против.
Адриан Зельцер… или просто Адриан – к этому надо привыкнуть – смотрит на меня странным взглядом, который на пьяную голову совсем не просто расшифровать.
Я не против, – произносит он наконец и его руки чуточку крепче сжимают мои бедра.
Сердце в моей груди тоже начинает стучать чуточку сильнее – я говорю «чуточку», поскольку стучать еще неистовее уже физически невозможно. Оно и так на пределе своих сил и возможностей… И что это со мной, в самом деле?
Тогда скрепим наше дальнейшее невыканье танцем! – предлагаю я почти недрогнувшим голосом, утыкаясь тяжелой головой в грудь своего партнера… по танцу. Ткань его пиджака слегка колючая под моей щекой, но теплая и самую малость вибрирующая… от бъющегося под ней сердца. Этот звук такой приятный и умиротворяющий, что я практически растворяюсь в поддерживающих меня объятиях, уплываю в уютное небытие, из которого совсем не хочется возвращаться…
Шарлотта, – зовет меня тихий голос, и я открываю глаза.
Что?
Наш танец закончился, – вокруг нас грохочет заводная танцевальная музыка, – пять минут назад.
Правда? – я замечаю, что мы единственные не двигаемся среди активно танцующих под музыку человеческих тел. – А мне понравилось с вами танцевать, – неожиданно признается алкоголь внутри меня.
Я пытаюсь поймать Адрианов взгляд – возможно, хочу услышать в ответ такое же признание – но он не смотрит на меня, вернее смотрит… только на мою грудь. На гдудь, в самом деле?! Я почти готова возмутиться, но Адриан вдруг берет в руку камею на моей груди и жестко интересуется:
Где ты это взяла?
Эта его жесткость несколько отрезвляет меня.
Мне дал ее Алекс, – лепечу я испуганным голосом. – Камея принадлежала его матери, я знаю…
Адриан еще несколько секунд молча смотрит на украшение в своей ладони.
Это украшение подарил ей я, – смягчившимся голосом произносит он наконец. – Александр не должен был давать его тебе.
Простите, – снова лепечу я. – Я сейчас его сниму… – порываюсь было завести руки за спину и расстегнуть застежку, но едва не валюсь на пол – Адриан вовремя успевает подхватить меня под руку.
Снимешь его дома, – говорит он мне, бросая на камею быстрый, отрывистый взгляд, словно сам ее вид на моей груди неприятен ему. – А теперь, я думаю, нам пора уходить…
То, как переменилось его настроение, отчего-то глубоко ранит меня и я невпопад говорю:
На мне еще и ее туфли. – А через секунду опять же невпопад добавляю: – Франческины мне не подошли – размер не тот. А платье на мне именно Франческино…
Наверное, это звучит очень жалостливо, потому что Адриан приподнимает мой поникший подбородок пальцем и проникновенно произносит:
Это платье тебе очень идет. Ты сегодня очень красивая!
Я пытаюсь улыбнуться сквозь враз навернувшиеся на глаза слезы:
Только сегодня? – бубню я несмело, напрашиваясь на комплемент. Это точно не я… Зачем я это делаю?
Он улыбается мне все той же утомленной полуулыбкой:
Ты всегда красивая, Шарлотта. Красива в своей эксцентричности и вечном стремлении попадать в различные мелкие неприятности… Пойдем уже, горе ты мое луковое! – он обхватывает меня за талию, и мы бредем с танцпола, словно покидаем поле боя – санитар выносит раненого из-под обстрела врага. Картина маслом… Надеюсь, я никогда не увижу себя на просторах Youtube, обжимающейся с Оранжевым Пиджаком! От этой мысли я стону в голос, и Алекс, поджидающий нас у выхода из зала, в своей обычной манере интересуется:
Что, нехорошо, подруга? А мне тут тебе тортик просили передать… с ромовой пропиткой, прямо как ты любишь.
Выброси его в мусорку, – стону я в сердцах, абсолютно не готовая к батальным перепалкам с Алексом. – Я больше никогда не стану есть торты… в незнакомых местах.
Я испеку тебе правильный торт, – заговорнически сообщает мне парень, насмешливо изгиная бровь.
Всенепременно, – отзываюсь я и вдруг вижу бабочку – Цетозию Библис, вспомнила! – пархающую над нашими головами. – Бабочка, – восклицаю я тут же, закидывая голову как можно выше. – Посмотрите, это наша бабочка! – мои ноги в туфлях на высоком каблуке подкашиваются, и я заваливаюсь назад, выпустив на секунду поддерживающее меня плечо.
Шарлотта, ты невыносима! – возмущается голос надо мной, и я понимаю, что лежу на чьих-то руках… на Адриановых руках, если быть точной. Благодать! Алекс где-то внизу тихо посмеивается… надо мной, конечно же, но мне все равно. Я приникаю головой все к той же шершавой материи уже знакомого мне пиджака и тихо произношу:
Не такая уж и невыносимая – по-моему, вы… то есть ты несешь меня и не особо утруждаешься.
Слышу, как похихикивания Алекса становятся еще чуточку громче. Ну и пусть, мне так хорошо сейчас, что не хочется забивать голову посторонними мыслями. Подумаю об этом завтра… За – втра. На трезвую голову. А пока я закрываю глаза и вдыхаю незабываемый аромат мужского парфюма, от которого моя голова кружится еще чуточку сильнее.
В очередной раз за недолгое время я просыпаюсь в незнакомом мне месте: это даже не комната Алекса, на диване в которой я спала в прошлый раз, нет, я лежу на большой кровати, заботливо прикрытая одеялом, а на прикроватной тумбочке – стакан и таблетка «»аспирина». Это ненавязчивое напоминание о моем вчерашнем дебоше заставляет меня болезненно скривиться, и я мгновенно ощущаю гулкую пульсацию в голове и сухость во рту, от которых кривлюсь еще больше. Ну и гадость это утреннее похмелье! Да кто в трезвом уме и доброй памяти захочет добровольно обречь себя на подобное?! Точно не я.
Тут новая мысль простреливает мой мозг буквально навылет: как я оказалась в этой комнате и что на мне сейчас надето… то есть надето ли вообще. Я опасливо приподнимаю край одеяла и с облегчением выдыхаю – платье на мне. То самое прелестное платье, в котором я чувствовала себя сказочной принцессой и которое теперь похоже на измятый кусок непонятно чего… Мамочки, как же я теперь верну его Франческе?!
Приподнимаюсь и кладу в рот приготовленную для меня таблетку, запиваю ее водой.
На стуле около кровати лежит моя вчерашняя одежда, на ней – листок бумаги с единственным словом «ванная» и стрелкой в сторону белой двери справа от меня. Стягиваю изувеченное платье и направляюсь по стрелке: там нахожу стопку полотенец и другие банные принадлежности… Расцеловала бы того, кто все это для меня приготовил!
После душа и таблетки «аспирина» начинаю ощущать себя практически нормальным человеком, только отчего-то так стыдно на душе, словно я виновата перед всем человечеством в целом, а не только перед Алексом и его отцом в частности. Ох, его отец… Воспоминания разрозненными пятнами мелькают перед моими глазами, выхватывая то один болезненный эпизод, то другой… Вот тебе и тихоня-музыкантша! Хорошо хоть не полезла танцевать на столе и на том спасибо.
Подхожу к дверям и прислушиваюсь – дом хранит странную неподвижную тишину, словно забывшийся глубоким сном мастодонт. Надеюсь, Франчески нет дома или она, возможно, еще спит, к примеру… тогда мне удастся тихонько улизнуть и избежать вполне заслуженного линчевания. Который сейчас час?
Десять утра. Десять утра! Десять утра… Я воровито прячу зеленое платье под одеяло и выхожу из комнаты. Не знаю, куда мне идти и потому направляюсь в сторону Алексовой «берлоги», возможно, он уже там, но еще на лестнице слышу, как кто-то гремит на кухне посудой и оттуда раздаются тихие голоса… Я подкрадываюсь и прислушиваюсь к ним.
… Это было безответственно, – слышу я голос Адриана Зельцера, – она отвечала за тебя и должна была вести себя соответственно. – Я понимаю, что речь идет обо мне и мгновенно меняюсь в лице. – А если бы меня не было в городе, кто бы тогда отвез вас домой?
Юлиан? – делает предположение его сын.
Юлиану самому нужна нянька, – отмахивается его отец, и я почти вижу, как он хмурит свои красивые брови. – Я думал, что могу положиться на твое благоразумие, но, выходит, это не так. И меня это сильно огорчает, сынок. Шарлотта тоже казалась мне вполне приличной девушкой…
В этот момент я так сильно клацаю зубами, что, боюсь, прокусываю себе губу до крови.
Она не виновата, отец, – вступается за меня парень, чем заслуживает мою вечную благодарность. – Она сразу сказала, что ей нельзя пить… и она не знала, что торт с ромовой пропиткой. Слушай, – он виновато понижает звук своего голоса, – если уж на то пошло, то это я подсунул ей второй кусок этого злополучного торта…
Тут его отец, должно быть, вопросительно вскидывает брови, так как парень стремительно добавляет.
… Просто хотел, чтобы она немного расслабилась. Ей это было нужно! Думал, она преувеличивает, говоря что пьянеет от ложки алкоголя, но ее действительно развезло, а потом тот парень с огромными усами уломал ее на одну «Маргариту». Не сердись на нее, ладно? Это мне не стоило экспериментировать на ней. Хочешь злиться – злись на меня.
Следует непродолжительное молчание, а потом мужчина, как будто бы утомленный данным спором, спокойно произносит:
Я ни на кого не злюсь, Алекс, просто ты должен осознавать, что у каждого нашего поступка есть свои далеко идущие последствия…
Ты о мамином украшении?
И о нем тоже. Мне было тяжело видеть его на чужой, незнакомой девушке…
Чужой и незнакомой? От этих слов мое сердце пропускает удар и болезненно замирает в груди.
Шарлотта нам не чужая, – снова заступается за меня парень. – Иначе разве допустил бы ты ее визиты в наш дом и наше с ней общение… Я просто хотел сделать ей приятное. Согласись, в этом не было ничего плохого?
Ты дал ей мамины вещи, – твердо произносит его отец.
И что? – тут же вскидывается Алекс. – Она бы хотела, чтобы кто-то достойный носил их вместо нее.
Ты считаешь, Шарлотту достойной этого?
А ты сам? – отвечает парень вопросом на вопрос. – Мне казалось, вы вчера очень мило там танцевали… Прямо сладкая парочка…
Не смешно, – отрезает его отец серьезным голосом. – Девчонка была пьяна и не знала, что творит…
Ты тоже был пьян, когда прижимал ее к себе и заботливо прикрывал одеяльцем в гостевой комнате?
Они замолкают – должно быть, сверлят друг друга убийственными взглядами, понимаю я с неожиданной догадливостью. Сама я стою ни жива ни мертва, почти желая, чтобы земля подо мной разверзлась и поглотила меня целиком…
Похоже, не одной Шарлотте ударил в голову ромовый торт, – саркастически припечатывает Адриан Зельцер, и я слышу его быстрые шаги в мою сторону. К счастью, у порога он останавливается и желчно добавляет: – От этой девушки в нашем доме все идет наперекосяк… возможно, будет лучше, если ты прекратишь ваше с ней общение.
Лучше для кого? – в тон ему осведомляется его сын.
Для всех, Алекс, лучше для всех нас, – отвечает тот и выходит из кухни быстрым, торопливым шагом. Я едва дышу, спрятавшись в узком простарнстве за дверью…
Значит, из-за меня все идет наперекосяк, думаю я с внезапным ожесточением, значит, Алексу было бы лучше пересать со мной общаться, мысленно негодую я, значит, я безответственная и не совсем приличная девушка… Девчонка, он назвал меня девчонкой. Пропади оно все пропадом!
Я отталкиваюсь от стены и захожу на кухню. Алекс вскидывает на меня напряженный взгляд – должно быть, думает, что это вернулся его отец, но, заметив меня, тут же расплывается в приветливой улыбке.
Доброе утро, подруга! Как себя чувствует твоя голова? Очень болит?
Твоя таблетка пришлась очень кстати…
Он недоуменно вздергивает свои брови, но уточнять ничего не берется. Значит, это был его отец…
И платье абсолютно испорчено, – добавляю я следом. – Надеюсь, оно не очень дорого стоило…
По лицу Алекса понимаю, что надеяться на это он бы не стал, и я прибавляю к списку своих пригрешений еще и порчу чужого имущества в особо крупных размерах. Адриан прав: я просто ходячее недоразумение!
Да ты не волнуйся по пустякам, – оптимистично заявляет мне парень, размешивая что-то в высоком мерном стаканчике. На столе перед ним – три свежеиспеченных бисквитных коржа. – Я верну платье на место, так что Франческа ничего и не заметит…
