Текст книги "Я сплю среди бабочек (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Что за нелепости лезут мне в голову…
Ты права, Шарлотта, мне пора. Попрощаешься с дедушкой за меня? – и делает шаг к дверям комнаты ожидания, в которой мы сейчас находимся. При виде его повернутой ко мне спины, в сердце что-то болезненно сжимается, и я – боюсь, практически вслух! – тяжко вздыхаю…
Адриан оборачивается и смотрит на меня. Не стоило ему, конечно, этого делать, поскольку все то же страстное желание прикоснуться к нему с удесятеренной силой бурлит в моей разгоряченной крови…
Спасибо, что привезли меня и помогли мне, – проговариваю я на едином дыхании, делая стремительный шаг вперед и припадая к его груди, якобы, в благодарном порыве. Всем своим телом ощущаю, как в первую же секунду мужчина весь деревенеет под моими прикосновениями и только несколькими секундами позже осторожно касается ладонями моей спины. Так легко и осторожно, словно меня коснулась одна из Алексовых тропических бабочек, возможно, один из тех самых оранжевокрылых Монархов, вылупление которых я наблюдала только сегодня утром.
Мне кажется, я могла бы стоять так вечно…
Шарлотта, – прокашливается в сторону объект моего тайного вожделения… – Мне пора, извини. – И отстраняет меня в сторону. Мне стыдно смотреть ему в глаза, и потому я отвечаю мягкому стулу, попавшему в поле моего зрения:
Да, конечно. Еще раз спасибо.
Я передам Алексу твой привет… Хочешь, чтобы я позвонил Юлиану?
Нет, я сама это сделаю.
Секундная заминка…
Прощай, Шарлотта. – говорит и выходит, оставляя меня с целой вереницей загадочно-непостижимых эмоций и переживаний, которые едва ли не разрывают мой мозг надвое. Неужели мне нравится Адриан Зельцер, отец моего друга Алекса и моего парня одновременно?! Неужели я была настолько безумна, что позволила себе принять его мелкие знаки внимания за проявление взаимной симпатии? Неужели…
Нет, сжимаю голову руками, пытаясь не дать этой внезапной мысли завладеть всем моим существом, нет, я не увлечена Адрианом Зельцером, мужчиной тридцати пяти лет, у которого для страстной влюбленности имеется страстная же итальянка самого привлекательного вида.
Возьми себя в руки! – строго велю я себе самой и возвращаюсь наконец в дедушкину палату.
Операцию назначают на утро следующего дня, и дед отправляет меня ночевать домой. Правда, я настолько взвинчена своим неожиданно открывшимся мне притяжением к отцу своего фейкового парня, что сон упорно бежит от меня, заставляя полночи ворочаться в своей постели.
Возможно, я ошиблась и неправильно истолковала свои желания?
Возможно, я просто мечтаю об отце… Ха, отце, обнаженное тело которого – что уж греха таить! – не раз являлось мне в моих тайных снах?! Нет, не настолько я извращенка, право слово.
Нет, здесь определенно что-то больше всего этого… потому что я до ломоты в пальцах желаю снова касаться, пусть даже облаченного в жесткий пиджак, тела с глазами серо-зеленого цвета.
Вспоминаю, как он растирал мои замерзшие ноги, и в моей груди что-то сладко замирало…
Как танцевала с ним на мексиканской свадьбе и какое умиротворение и покой наполняли меня в его объятиях…
Стремительно сажусь в постели: сомнений нет, я влюблена в Адриана Зельцера! Хватаю подушку и кричу в нее – это совсем не то, что должно было со мной случиться… Я должна была быть без ума от Юлиана, а не от его отчима! Что за нелепая насмешка судьбы.
И тут же другая мысль, которая, несмотря на всю свою значимость для меня, кажется даже не такой ужасающей, как первая: если мне придется отложить учебу ради ухода за дедом, то так тому и быть – мне нужно дистанцироваться от семейства Зельцер и тем самым обезопасить свое сердце от воздействия на него мужчины с зелеными глазами.
С этими мыслями я и засыпаю практически на рассвете… А в девять утра я уже в больнице и провожаю деда на операцию. Несмотря на заверения врачей, мне невыносимо страшно за него: вдруг что-то пойдет не так, вдруг…
Привет, Лотти-Каротти! – в палату заглядывает знакомое Алексово лицо. – Как ты тут, держишься?
Привет, Алекс! – я так рада его видеть, что заключаю парня в объятия. Того, я вижу, мой порыв смущает, но он умело маскирует его улыбкой… – Как ты здесь оказался? Не ожидала тебя увидеть.
Меня отец привез, мы здесь вдвоем.
О, – произношу я и мое лицо, должно быть, вытягивается в форме той же произнесенной мной буквы. Я не хочу… хочу… не хочу… хочу, но боюсь его видеть.
Он беседует с доктором Кляйном, сейчас подойдет.
Ясно…
Слушай, все будет хорошо, – неверно истолковывает парень причину моего уныло-испуганного выражения лица. – Это не такая уж и сложная операция – я вчера весь вечер гуглил информацию, так что знаю, о чем говорю, – посылает он мне насмешливую улыбочку. – Через шесть дней твой дед уже будет прыгать по комнате на костылях! Брось, не накручивай себя сверх всякой меры.
Да я бы ТАК себя и не накручивала, не ожидай я каждую секунду встречи с Адрианом Зельцером, которому приспичило снова заявиться сюда… Разве он не сказал вчера «прощай, Шарлотта», что звучало почти как «на веки прощай, и не смей больше со мной обниматься!» – и вот он снова здесь. Разве мало у него других забот, помимо меня?! Зачем приезжает и заставляет мое сердце испытывать вот этот самый здравыйсмыслотключающий коктейль эмоций… Я была права – он мне не безразличен.
Я и не накручи… Ох, право ж слово! – восклицаю я испуганно, когда дверь палаты открывается, и в на пороге появляется отец Алекса. Я прижимаю руку к груди… Так меня и саму придется в больницу помещать!
Между тем Адриан Зельцер смотрит на меня таким слегка насмешливым взглядом, словно только и говорит «что за нервные девицы водятся в этой провинциальной глуши»… И я отчего-то делаюсь еще более взвинченной, чем была до этого.
Я поговорил с доктором Кляйном, – информирует нас мужчина, игнорируя мое усиленно колотящееся сердце. Хотя о чем это я – он-то и не слышит его вовсе, это у меня аж уши закладывает от его бешеного перестука! – И он рассказал мне о реабилитации в постоперационный период…
Спасибо, конечно, но я сама как-нибудь разберусь с этим, – кидаю я резче, чем хотела бы.
Вижу, как Алекс бросает на отца неопределенный взгляд… Что за переглядки они тут устроили?
А как же твоя учеба? – интересуется парень таким тоном, словно я вздорная лошадь, в любой момент готовая сбросить седока и унестись в дикие прерии.
Дедушка для меня важнее учебы, – отвечаю тем же резким тоном.
Алекс с отцом снова переглядываются.
Слушай, – говорит он наконец, – у нас есть к тебе одно предложение…
Вопросительно вскидываю брови.
Почему бы на период реабилитации вам с дедушкой не переехать в наш дом…
Что?! – такого я точно не ожидала. Вскакиваю и начинаю ходить по палате: от окна к стенному шкафу и обратно…
Алекс пару секунд наблюдает за мной, а потом продолжает:
Послушай, не решай вот так в одночасье, подумай сама: дом у нас большой – места для всех хватит, а ты сможешь продолжить свое обучение и при этом тебе не придется волноваться за деда, – Алекс улыбается мне с хитринкой во взгляде. – К тому же он сможет продолжить обыгрывать меня в шахматы, а я в отместку буду заставлять его выполнять необходимые упражнения для восстановления функций ноги. Это идеальное предложение, Шарлотта! Не отказывайся.
Я бросаю быстрый взгляд на отца Алекса: интересно, это их совместное предложение или Алекс решил все самостоятельно? От одной мысли жить с… ним, с этим мужчиной на соседнем стуле, под одной крышей, у меня дух захватывает, но я тут же вспоминаю презрительный взгляд Франчески, и возвращаюсь с небес на землю.
Это так неожиданно… Я не знаю, что и сказать, – мямлю я нерешительно. – Не уверена, что это будет правильно… Дедушка не согласится на это…
А на то, чтобы ты бросила ради него учебу, согласится? – вскидывается Алекс с напором, а потом уже спокойнее добавляет: – К тому же мне будет не так одиноко в нашем большом доме, правда, пап?
Кидаю на того еще один робкий взгляд, и Алекс снова добавляет:
Мы с папой все обсудили, ты ничего такого не думай: он полностью поддерживает меня в данном вопросе. Ну, скажи же хоть что-нибудь, – обращается он к отцу.
И тот говорит:
Уверен, Юлиану такой расклад тоже понравится.
Его слова неожиданно злят меня и я холодно произношу:
А я уверена, что дедушка на это не согласится, так что и говорить здесь не о чем. Но за предложение спасибо… Правда, Алекс, спасибо!
Тот смотрит на меня с недовольным видом – его «бабочка» не оправдала его ожиданий! Примерно так я это и воспринимаю.
Как твои бабочки Монархи? – спрашиваю я, пытаясь сменить тему разговора, но тот, хоть и бросает краткое «хорошо», продолжает обиженно хмуриться… Мне неприятно быть предметом его недовольства, но и порадовать мне его тоже нечем – так мы и сидим какое-то время: три молчаливые фигуры в пустой, больничной палате. И это почти невыносимо!
Через три дня дедушку выписывают из больницы (к слову, это самый канун Рождества), и я помогаю ему собрать его вещи, постоянно прокручивая в голове последний разговор с Алексом и его отцом – с тех пор они больше здесь не появлялись, и я солгу самой себе, если не признаю, что меня подобное положение вещей не огорчает.
Юлиан тоже молчит, но ему я и сама ни разу не звонила… А вот Алекс и Адриан…
Милая, где ты летаешь? Я трижды спросил тебя про мои шахматы, а ты так мне и не ответила!
Что? А, шахматы… да, я их уже уложила в сумку, на самое дно, не переживай, дедушка.
Да я и не переживаю, милая… разве что о тебе… самую малость, – отзывается он озабоченным голосом. – Что у тебя на уме? Рассказала бы деду, не томила.
С чего ты взял, что я чем-то озабочена… Просто задумалась о своем.
Дед покачивает головой, но расспрашивать прекращает. А что, если бы мы и взаправду перехали в дом на Максимилианштрасе семьдесят девять, снова прокручиваю я заевшую, словно старая пластинка, мысль? Тогда, конечно же, прощайте все разумные планы по излечению собственного сердца и да здравствует полное безумие с адриналиновыми бабочками в животе, но как все-таки заманчиво и невероятно соблазнительно это звучит. Бабочки в животе! А бабочек, как известно, я люблю…
Я выкатываю коляску с дедушкой в холл больницы и осматриваюсь по сторонам – где-то здесь нас должны ждать два дюжих парня, которым по долгу службы предписано препроводить нас с дедом до дома и поднять последнего в его квартиру. Они знают, что у нас нет лифта… Но я никого из них не вижу.
Может быть, мне стоит позвонить и уточнить время? – устав от бессплодных ожиданий говорю я дедушке. Но тот только отмахивается от меня:
Подождем еще чуть-чуть, уверен, они скоро будут.
И мы ждем еще чуть-чуть, ждем до тех самых пор, пока больничные двери не открываются и не впускают с улицы хорошо мне знакомую фигуру Адриана Зельцера. На нем теплая куртка и приветливая улыбка вкупе с ней…
Извините, попал в небольшую «пробку» на дороге. Доброе утро!
Ничего не понимаю: дед так улыбается ему, словно только его и ждал; бросаю на обоих подозрительные взгляды.
Что происходит? – наконец решаюсь спросить я.
Мы едем в гости к этому приятному молодому человеку, – отвечает мне дед, с трудом сдерживая радостный восторг от отлично удавшейся шутки. – Он пригласил нас отпраздновать это Рождество в своем милом доме, который, как я знаю, ты уже успела прилично изучить. Ну, не стой столбом, милая. Поехали! – и дед взмахивает рукой, словно полководец на поле боя, и Адриан Зельцер хватается за ручки инвалидной коляски, увлекая его… ну и меня, соответственно, к выходу.
Мы едем отмечать Рождество в ваш дом? – обращаюсь я на ходу к мужчине в теплой куртке.
Тот кидает краткое «да».
А почему я об этом ничего не знаю?
Потому что мы хотели сделать тебе рождественский сюрприз! – отвечает мне дед с довольной улыбкой.
Рождественский сюрприз, значит, – ворчу я недовольно. – Вот почему ты был такой странный последние пару дней… И как же теперь наше рождественское печенье? – бубню я первый пришедший мне в голову довод против.
Его испечет за нас Алекс, – пожимает плечами дедушка, – мы бы все равно не успели ничего сделать. Ну согласись, сюрприз удался?!
Я смериваю Адриана Зельцера уничтожающим взглядом и цежу сквозь зубы:
Еще как удался, ничего тут не скажешь.
А потом мы усаживаемся все в тот же «фольксваген-кэдди» и выезжаем в направлении Нюрнберга.
16 глава
Всю дорогу до Нюрнберга я ломаю голову над тем, когда это мой дед успел-таки спеться с отцом Алекса и как им вообще удалось уговорить его на такую авантюру, как празднование семейного рожденственского праздника в явно несемейном кругу на Максимилианштрассе… Дед является рьяным приверженцем традиций и чтит их также верно, как и библейское десятисловие! Но задавать мучившие меня вопросы при Адриане я не решаюсь, а потому сижу тихо, как мышь, и просто слушаю сугубо мужской разговор между своим дедом и Адрианом, которые обсуждают выход Германии в полуфинал кубка мира по футболу… Мне эта тема не кажется интересной, и потому я постоянно улетаю мыслями то к ожидающей меня в безрадостном нетерпении черноволосой итальянке, то к своему ненастоящему парню, который за неделю так ни разу мне и не позвонил, то и вовсе к Оле Хертлю, чей номер забит в память моего телефона – говорят же, клин клином вышибают, может, и мне поможет, как знать.
В какой-то момент я не выдерживаю и язвительно замечаю:
Должно быть, Франческа ждет не дождется, когда же мы с дедушкой займем место за вашим праздничным столом… Так и вижу ее «счастливую» улыбку!
Адриан отводит взгляд от дороги и смотрит на меня:
Франческа встречает это Рождество вместе с семьей в Италии. Ее не будет всю неделю.
Я почти готова захлопать от радости в ладоши, но все же сдержанно замечаю:
А вы почему не поехали? Италию не любите?
Италия – красивая страна, – отвечает мне тот, – но Рождество обычно празднуют в кругу семьи, разве ты с этим не согласна, Шарлотта?
Я киваю с самым кислым выражением лица, словно мне в рот засунули солидный такой лимон целиком, и оставшуюся часть дороги молчу с самым трагическим видом.
Что-то не дает мне покоя, помимо тайного сговора моего деда с Зельцерами в частности и самих моих чувств к одному из них в целом. Что бы это могло быть, право слово?
Вот, я испек ваше любимое печенье, герр Шуманн! – с порога же приветствует нас Алекс, протискиваясь к нас с подносом со свежевыпеченным печеньем. – С кокосовой стружкой, как вы и хотели. А это, – он сует мне в руку уже другое печенье с ореховой посыпкой, – твое любимое, Шарлотта. Видишь, я хорошо подготовился! Ты рада?
О, просто вот-вот взлечу от счастья! – саркастически отзываюсь я, догадываясь, что в этом моем дурном настроении одна обида и виновата. Алекс смотрит на меня большими, невинными глазами – просто ангел с крылышками, не иначе. А на деле бессовестный интриган…
Да кто-то встал не с той ноги! – произносит он с улыбкой, а потом помахивает передо мной одной из своих печений: – От дурного настроения есть лишь одно действенное средство, Лотти-Каротти, – провозглашает он пафосно, – и это сладкая печенька. Ешь!
Я послушно сую в рот предложенное мне лакомство, должно быть, чтобы не брякнуть что-нибудь не слишком приятное. Эх, мне бы сейчас одну из тех ирисок, каторыми так полнятся карманы Акселя Харля! И пока я жую печенье, на лестнице раздаются шаги, и Юлиан Рупперт, моя давняя, но ныне почившая в бозе любовь, предстает перед нами во всем великолепии своих ставосьмидесяти сантиметров роста и ослепительной улыбки во все тридцать два зуба.
Шарлотта, девочка моя милая! – приветсвует он меня горячими объятиями и смачным поцелуем в губы. Я бы смутилась, не будь слишком зла для этого… – Наконец-то ты вернулась.
Я улыбаюсь ему наигранной, счастливой улыбкой – никак хочу заставить кого-то ревновать!
Скучала по тебе, – отзываюсь на это негромким полушепотом. – По тебе и нашим поцелуям…
Вижу, что Юлиана мои слова удивляют, хотя он и не подает вида: знает, что страстными возлюбленными нас назвать сложно и потому, должно быть, гадает, что эти мои слова могут на самом деле значить.
Готов зацеловать тебя от макушки до пяток прямо сейчас, – шепчет он мне в ответ. – Готова испытать незабываемые ощущения?
В этот момент я замечаю трех соглядатаев, наблюдающих за нами с самыми различными выражениями лица – больше всего мне нравится выражение лица Адриана: сдержанное внимание с едва поджатой нижней губой и сузившимися зрачками зеленых глаз… Я запускаю руки под толстовку парня и невольно представляю, что касаюсь другого человека – кровь мгновенно ударяет мне в лицо, вызывая болезненный румянец.
Дедушка, это мой парень Юлиан, – обращаюсь я к своему деду с этим алеющим на щеках румянцем. Он хоть и выглядит немного сбитым с толку – и есть от чего, надо заметить – все-таки протягивает Юлиану руку.
Рад нашему знакомству, парень. Жаль, не привелось свести его раньше, – подпускает он тонкую шпильку, но Юлиан – даже не знаю, чем это объяснить – пропускает ее мимо ушей и невозмутимо произносит:
Взаимно, герр…
Шуманн, – подсказывает мой дед. – Моя фамилия Шуманн.
Взаимно, герр Шуманн. Какими судьбами к нам? Приехали навестить Шарлотту? Она говорила, что вы предпочитаете праздновать Рождество в тесном семейном кругу.
Шарлотта с дедушкой будут праздновать Рождество с нами, – встревает в разговор Алекс, широко улыбаясь. – Полагаю, ты счастлив узнать об этом?
Юлиан бросает на меня недоуменный взгляд, но я только пожимаю плечами: сама узнала об этом совсем недавно…
Кот со двора – мышам раздолье, – выдает Юлиан многозначительную присказку, не переставая озарять всех своей белозубой улыбкой. Если «кот» – это Франческа, тогда понятно, почему он так зыркает на своего отца… и все никак не отпускает моей руки, которую поглаживает с самым эротическим подтекстом.
Я буду рад нашему совместному застолью, – произносит он наконец и неожиданно тянет меня за собой. – Пойдем, у меня есть для тебя кое-что…
Мне не особо хочется знать, что же такого он для меня приготовил, но я рада покинуть трио в холле, которое, я уверена, найдет, чем себя занять… Дедушка явно подпал под чары насмешливоглазой парочки в лице Алекса и его отца, а значит особо скучать не будет. Как и я тоже, похоже… Мы входим в комнату Юлиана, и тот закрывает дверь на замок.
Ну так что с незабываемыми впечатлениями? – интересуется он, присаживаясь на край разобранной кровати. – Позволишь мне сделать себя чуточку счастливее? – говоря это, он притягивает меня к себе за пуговичку на моей блузке и следом ее же и расстегивает, припадая губами к оголившемуся животу. Внутри у меня все сжимается в тугой узел… Может быть, если я уступлю Юлиану, мои чувства к его отчиму отойдут на второй план, гадаю я мысленно? Может быть, это помогло бы мне справиться с расшалившимися гармонами – возможно, дело именно в них… Боже, боже мой! Я ахаю, когда губы парня замирают у края моего бюстгальтера… А потом он тянет меня к себе на колени и задирает рубашку еще выше, обводя горячим языком полукружие моей груди.
Что, нравится? – он обжигает мою кожу своим дыханием. – Знал, что ты это оценишь… Давай избавимся вот от этого, – и он касается пуговицы на моих джинсах.
Именно это и приводит меня в чувства: я замираю под его руками и полушепчу:
Я не могу, – и добавляю поспешно, – не сейчас… – Лицо Юлиана делается практически пугающим.
Нельзя распалять парня и динамить его, Шарлотта. Это, знаешь ли, жестоко, – он почти прожигает меня своим взглядом. – Разве ты у нас жестокая, Шарлотта?
Я тяжело дышу, только теперь уже не от страсти, а от иррационального страха перед парнем, на коленах которого я сижу с задранной рубашкой.
Нет, – сиплю я в ответ, пытаясь одернуть эту самую рубашку, но тот удерживает мою руку.
Итак, нежестокая Шарлотта Мейсер, готова ли ты сделать этой ночью незабываемый подарок для меня? – обращается он ко мне, в последний раз целуя мою обнаженную кожу, а потом прикрывая ее одеждой.
Я молчу, но ему, похоже, и не нужен мой ответ, потому что Юлиан тянется и всовывает мне в руки розовый пакет из магазина нижнего белья. Я однажды купила там себе милые кружевные трусики по баснословной цене…
Будь добра, надень это на себя этой ночью и оставь дверь открытой – то, что вы ночуете у нас, лишь упрощает нашу задачу, милая Шарлотта… – Потом чмокает меня в нос и выставляет за дверь. Я даже опомниться не успеваю… Так и стою у захлопнувшейся двери с розовым пакетом руках, пока неожиданная мысль о том, что меня могут увидеть и понять, что там у меня внутри, не заставляет меня испуганно вжаться в стену. Что мне теперь делать? Куда его спрятать? Караул.
Затравленно озираюсь и почти было собираюсь снова постучать в Юлианову дверь, но передумываю – костяшки пальцев так и замирают на полпути. Нет, не хочу его снова видеть, не сейчас… Делаю четыре шага и ныряю в гостевую комнату, ту самую, в которой проснулась после пьяного запоя на мексиканской свадьбе. Уф, выдыхаю и иду в ванную, где и закрываю дверь на замок – теперь можно и посмотреть, что лежит в розовом пакете. А лежит там… кхе, кхе, невесомый клочок бежевого батиста и кружев, которому едва ли под силу прикрыть хоть что-то, скорее, я полагаю, у него как раз-таки противоположное предназначение.
Никогда не держала такого в руках!
… да и надевать не планировала, разве что в своих самых смелых фантазиях… да и то только ради человека, которого по-настоящему полюблю… А Юлиан к этой категории точно не относится – уверена в этом.
Опрыскиваю лицо холодной водой и запихиваю батистово-кружевное нечто себе под ремень джинсов, а сам розовый пакет прячу в пустой платяной шкаф в комнате… Теперь можно и вздохнуть с облегчением! Осталось только отыскать свой рюкзак и перепрятать туда Юлианов подарочек. С этой мыслью я и берусь было за дверную ручку, но в тот же момент кто-то с другой стороны толкает ее на меня и делает это с такой силой, что мне едва удается избежать удара по лбу.
Невольно вскрикиваю: во-первых, меня застали на чужой территории, застукали одним словом, во-вторых, я банально перепугалась, а внезапный испуг, как известно, вызывает раздражение по отношению к его провокатору…
В конце-то концов, – восклицаю я негодующе, – вы меня до чертиков напугали!
Адриан Зельцер смотрит на меня если и не удивленно, то озадаченно, это точно. А в руках у него мой рюкзак!
Прости, я не знал, что ты здесь, – отвечает он мне невозмутимым голосом, – просто хотел оставить здесь твои вещи. Тебе, должно быть, Юлиан предложил эту комнату, – менее уверенным голосом продолжает он, – она ближайшая гостевая комната… – и замолкает.
Ближайшая к чему? – с вызовом выпаливаю я, не в силах сдержаться.
Адриану мой вызов, должно быть, кажется детским и неуместным, поскольку отвечает он почти скучающим голосом.
Ближайшая к его комнате, конечно. Думал, вы оба это оцените…
Я сжимаю кулаки, мысленно обзывая себя самыми обидными словами: вот кто, скажите мне на милость, заставлял меня предположить, что этому холеному, красивому мужчине есть до меня хоть какое-то дело… Похоже, некоторым мазахисткам, вроде меня, доставляет удовольствие истязать себя невозможными чувствами: сначала это был Юлиан, недоступная «звезда» на нашем университетском небосклоне, а теперь вот, поглядите, его невозмутимый отчим… Ну не дура ли я?!
А вам, значит, все равно, что наши с ним комнаты будут настолько близко друг от друга? – спрашиваю вдруг я. – Сводничеством, значит, занимаетесь и о моей девичьей чести совсем не печетесь? Вот возьму и деду на вас пожалуюсь, что тогда делать станете?
Мы несколько секунд пристально смотрим друг на другу – и хотя мне до дрожи в коленах хочется первой отвести глаза, я этого не делаю.
Сердишься на меня из-за своего дедушки? – отвечает он вопросом на вопрос. – Считаешь, что мы сговорились с ним за твоей спиной? – я зачарованно слежу за движением его губ. – Так ты должна понимать, что это не со зла было сделано – мы с Алексом хотели как лучше для тебя, и герр Шуманн понял это, когда соглашался на наше предложение.
Так мы не только праздновать Рождество к вам приехали, не так ли? – задаю я наконец занимающий меня всю дорогу от Ансбаха вопрос. – Я теперь что-то вроде пленницы в этом доме? Еще одна бабочка в Алексову коллекцию…Вот ведь даже не догадывалась о ваших коварных планах.
Мои слова вызывают на его лице слабую улыбку.
Никакая ты не пленница, Шарлотта, – отвечает он мне, – а если и бабочка, то самая очаровательная из всех…
Вот к чему он сейчас это сказал? Просто так, ни к чему не обязывающие комплименты, от которых, между прочим, у некоторых особенно мечтательных особ, вроде меня, просто крышу сносит, а самому комплиментщику, похоже, и дела нет. Я смериваю его все тем же раздраженным взглядом и наконец многозначительно произношу:
А ведь, знаете, Юлиан терпеть не может бабочек, они вызывают у него отвращение… а вы, Адриан, все равно подталкиваете меня к нему. Почему? Зачем вы это делаете?
Мы снова смотрим друг на друга, и этот взгляд мне удается выдержать на порядок лучше предыдущего.
Скажите просто: вам безразлично, что я встречаюсь с вашим пасынком? Это ничего не значит для вас?
Шарлотта, – с предостережением в голосе одергивает меня мужчина напротив. – Что на тебя нынче нашло?
Я провожу руками по своим джинсам – ладони неожиданно потеют, но кураж никуда не девается.
А что если это любовь, – говорю я с удивляющей меня самое смелостью, – что если это любовь нашла на меня? Что тогда вы скажете, герр Зельцер?
Вижу, как его губы поджимаются в единую тонкую линию.
Скажу, что в таком случае тебе стоит получше управляться со своими чувствами, Шарлотта Мейсер. Давать им волю не всегда полезно для душевного… да и физического благополучия.
От этой короткой отповеди у меня краснеют уши да и все тело, пожалуй, тоже, ведь жарко мне становится даже в тех местах, о наличии которых я обычно и не вспоминаю…
Вот твои вещи, – протягивает он онемевшей мне мой же рюкзак и тут же добавляет: – Если хочешь съездить к себе на квартиру и привезти необходимые на первое время вещи, то можешь взять для этого наш «фольксваген»… Ключи на крючке в прихожей.
Мои зубы так крепко стиснуты, что я едва ли могу ответить ему, а потому молча киваю головой.
Ненавижу тебя! Ненавижу тебя, Адриан Зельцер, высокомерный, надутый, самоуверенный… добрый и заботливый мужчина с каменным сердцем…
Ненавижу вас, – выплевываю я ему в спину, когда он поворачивается ко мне спиной.
Он замирает на месте, но ко мне не оборачивается:
Это ты зря, – произносит он наконец тихим, словно вымученным голосом, а потом прикрывает за собой дверь.
Только тогда я и понимаю, что по сути призналась ему в любви – слишком уж мое «ненавижу вас» было похоже на страстное признание в чувстве обратном ненависти, и он, конечно же, понял это. Понял и просто ушел, посколько не мог сказать мне ничего утешительного в ответ… «Это ты зря». Зря что, влюбилась в него? Неужели именно это он и хотел мне сказать?!
Я ожесточенно прикусываю зубами свой палец и почти рычу от отчаяния – все, пора выбросить это наваждение по имени Адриан из головы и вернуться с небес на землю… На землю к Юлиану.
К Юлиану, который если и не любит меня, то хотя бы хочет, а для разбитого и отвергнутого сердца – это что-то да значит… Вот возьму и надену это батистово-кружевное безобразие, что припрятано за ремнем моих джинс, а потом оставлю дверь открытой – пусть тогда он сам кусает локти, понимая от чего отказался…
Пусть живет со своей Франческой, пусть спит с ней, пусть… Слезы обжигают мне веки, словно кислотой. Кого я обманываю, право слово: не стану я надевать ничто столь откровенное ради Юлиана… Конечно, не стану. Не такая уж я дура, право слово, чтобы залечивать сердечные раны в чужой постели – это не про меня. Я не такая…
Прижимаю к обожженным глазам клочок батистового неглиже и в слезах падаю на кровать.
17 глава
Несчастная, с красными от слез глазами, я покидаю комнату и снимаю с крючка в прихожей хорошо знакомый мне ключ от «фольксвагена» – с кухни между тем доносится негромкий разговор между дедом и Алексом, которые, судя по запаху, продолжают выпекать рождественское печенье. Кажется, я имею все шансы объесться им на годы вперед…
За рулем я чувствую себя достаточно уверенно и даже успеваю подумать о том, что, собственно, предполагает наш с дедом неожиданный переезд: должна ли я полностью отказаться от нашей с Изабель квартиры или все-таки стоит продолжать платить за нее, несмотря на то, что какое-то время я не буду в ней жить… Ответа у меня нет, а потому решаю отложить решение этого вопроса на потом.
Шарлотта, – восклицает моя новая подруга, удивленно ахая, – не думала увидеть тебя так скоро, тем более в канун Рождества… Как твой дедушка? Надеюсь, с ним все хорошо?
Я отвечаю, что операция прошла успешно и что дед чувствует себя превосходно, учитывая обстоятельства, а в остальном… вот, переезжаю к Зельцерам. Глаза Изабель делаются размером с чайные блюдца…
То есть ты переезжаешь к Юлиану? – уточняет она с придыханием в голосе. Боже, на это неприятно смотреть! Страшно представить, какой влюбленной дурочкой выглядела прежде и я сама, стоило упомянуть в моем присутствии имя этого парня…
Я переезжаю в его дом, – поясняю я с ударением на последнем слове. – В дом, а не в его комнату…
Так вы еще не того? – все с тем же придыханием выспрашивает она у меня. – Не переспали?
Я только развожу руками.
Ну ты же знаешь, вот такая я странная девушка.
Слушай, странная девушка, – треплет Изабель меня за руку, – ты это, не тупи, подруга: вы с Юлианом почти месяц встречаетесь, а ты все еще ему не дала… У тебя все хорошо с головой? – теперь она стучит согнутым пальцем по моей каштанововолосой макушке.
Я смотрю на нее грустным, снисходительным взглядом взрослого человека, освободившегося от давнего, угнетающего мозг морока – в данном случае, влюбленности в Юлиана – и просто пожимаю плечами:
Не думаю, что странные девушки должны и могут поступать иначе, Изабель, но я подумаю над твоими словами, обещаю.
Потом я укладываю в спортивную сумку вещи первой необходимости, надеваю свое единственное платье: то самое, красного цвета – и наконец покидаю стены нашей с Изабель квартирки. В какой-то момент ловлю себя на мысли о том, что не ощущаю себя покидающей свой дом – нет, я ощущаю себя возвращающейся домой. Еще одна странная реальность странной же девушки…
Около дома Зельцеров я вижу две незнакомые мне припаркованные машины – неужели у них… то есть теперь уже у нас гости? Уф, зря я, должно быть, вырядилась в это платье! Но делать нечего: стучу в дверь…
Шарлотта! – восклицает открывшая мне дверь Анна Харль, заключая меня в свои мягкие, удушающие объятия. – Как же я рада тебя видеть да еще и в такой во всех смыслах приятнейший день, как Рождество – во истину это настоящий подарок для меня, дорогая. Представляешь, – продолжает она скороговоркой, – подъезжаю я, значит, к дому брата и внутренне настраиваю себя ко встрече с Франческой: думаю, ну все, берегись, дорогая Аннушка, сейчас начнется веселая канитель с вашими раскланиваниями, а тут – раз! – и Адриан сообщает мне, что Франческа уехала праздновать Рождество в Италию. Вот те новость! Я почти готова пуститься в победные танцы, но тут замечаю твоего деда: они с Алексом уплетают кокосовое печенье, запивая его огромными такими стаканами с молоком. И кто это у нас здесь вопрошаю я, абсолютно заинтригованная. «Йоханн Шуманн, моя прерасная леди!» – отвечает мне твой дед, и я влюбляюсь в него мгновенно. А потом Алекс рассказывает мне ошеломляющую новость о вашем с Йоханном переезде в дом моего дорогого брата, и я такая думаю: «Уж не из-за вас ли Франческа умотала в свою солнечную Италию?», и эта мысль заставляет меня пойти и расцеловать твоего дедушку в обе его морщинистые щеки, а теперь – ты уж не обессудь, дорогая, – я хочу расцеловать и тебя.
