Текст книги "Я сплю среди бабочек (СИ)"

Автор книги: Евгения Бергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Да ты точно головой ударился! – почти кричу я, полная праведного негодования. – Думаешь, смазливое личико дает тебе право измываться над людьми? Думаешь, я прощу тебе ТАКОЕ? – по его лицу вижу, что именно так он и думает и это поражает меня еще больше. – Повторяю для особо непонятливых, – цежу я сквозь стиснутые зубы, – между нами все кончено… да ничего и не начиналось, если говорить начистоту.

Юлиан, опустивший до этого голову вниз, теперь упрямо трясет ей и произносит:

Неправда, я люблю тебя.

Боюсь, при этих его словах я так ехидно всхрюкиваю/вскрикиваю/хмыкаю – все разом, я думаю, что со стороны это могло бы показаться даже забавным, но мне совсем не хочется забавляться.

И когда же ты это понял? – сарказм так и сочится с кончика моего языка. – Не в тот ли самый момент, когда хотел изнасиловать меня? – последнее я произношу шипящим полушепотом, намереваясь уйти прочь. Но Юлиан пребольно хватает меня за руку – так мы с ним и стоим друг напротив друга, сверля друг друга злобными взглядами – такими нас и застает Алекс, вкатывающийся на кухню с улыбкой на лице, которая при виде нас перетекает в молчаливое недоумение.

Ребята? – произносит он робко, видя, что мы продолжаем свой безгласный спарринг и выглядим при этом не очень дружелюбно. – Все нормально?

Все хорошо, – отвечаю я парню, когда Юлиан наконец выпускает мою руку и первым выходит из комнаты. Я незаметно потираю то место, где только что находились его пальцы – боюсь, там останутся синяки.

Вы, типа, поругались? – решается уточнить Алекс, не убежденный моими словами.

Типа, того, – на автомате отвечаю я, все еще слишком возбужденная нашей с Юлианом стычкой.

И это, типа, из категории «милые бранятся – только тешатся»?

Я смотрю на Алекса долгим, полным тайного знания взглядом, но так ничего и не отвечаю – у меня нет ответа на этот вопрос.

19 глава

Весь тот день Юлиан бросает на меня странные взгляды, из которых я делаю вывод, что уповать на его благоразумие бессмысленно: у парня напрочь снесло крышу, а, возможно, он такой безбашенный уже уродился, просто я не знала об этом.

И мне страшно, что он может повторить то, что начал две ночи назад…

Я просто не смогу спать в двух стенах от него, зная, что Юлиан может в любой момент воспользоваться ключом от моей комнаты! Забаррикадироваться, что ли? Или лучше уйти спать к дедушке… но тогда он спросит, в чем дело, а я совсем не хочу расстраивать его такими откровениями.

Может быть, стоит рассказать Адриану… но что-то упрямо удерживает меня от этого. Не могу. Да и не хочу портить их с пасынком и без того, как я понимаю, небезоблачные отношения!

Алекс? Алекс, наверняка, расскажет о происходящем отцу, а это, опять же, не вариант.

Значит, придется держать удар самой…

Не знаешь, куда подевалась моя скалка? – спрашивает меня однажды днем Алекс, и я только пожимаю плечами.

Может закатилась куда-то.

Может быть, – тянет он с сомнением в голосе, и пока он это делает, я ретируюсь из комнаты.

Вот так я и остаюсь один на один со своими страхами, сжавшись в маленький, едва заметный клубочек на своей кровати – вслушиваюсь в затихающие шаги и почти готова начать грызть ногти. А я-то думала, что прошлые ночи были тяжелыми, ан-нет, вот где притаился настоящий страх: он здесь, прямо в моем бешено колотящемся сердце, из-за шума которого я ощущаю себя наполовину оглохшей, что в данном случае является только минусом, он в моих широко распахнутых глазах, почти пересохших от редкого моргания, и он прямо в этих скрюченных пальцах, сжимающих скалку и телефон.

Я почти уверена, что скалка – бесполезнейшая для меня вещь, но само ее наличие хоть чуть-чуть да успокаивает меня, а о большем я и не прошу…

Шаги? Я слышу шаги? Так, сердце, тише, тише… Я должна слышать.

Ручка на запертой на ключ двери медленно поворачивается – вскакиваю с кровати и несусь в ванную. Щелкаю замком и держу палец над быстрым вызовом: Алекс спасет меня при необходимости, другого варианта нет.

Шарлоооотта, – нараспев зовет меня Юлиан, вызывая стойкую ассоциацию с фильмами ужасов. И ему, действительно, удается меня напугать! Зубы буквально клацают друг о друга, вот уж не ожидала от себя подобной мнительности. – Шарлоооотта, выходи, давай поговорим, как взрослые люди! – голос приближается и затихает за дверью ванной.

Да уж, знаю я твои разговоры… Не дождешься!

Шарлотта, хватит валять дурака, выходи, – уже обычным голосом обращается ко мне Юлиан, дергая ручку.

Уходи, – сиплю я так тихо, что сама еле слышу звук своего голоса, и подобная реакция самой мне противна: – Вали отсюда, придурок! – зычно припечатываю я, невольно приободряясь.

Не серди меня, Лотта, – отзывается Юлиан уже менее миролюбивым голосом. – Не хочу, чтобы мы с тобой ссорились.

Ах, так мы с тобой ссоримся?! – фыркаю я через дверь. – А я думала, ты преследуешь меня, словно чертов сталкер, Юлиан. Лучше уходи из моей комнаты, иначе я позвоню твоему отцу… Мой палец на быстром вызове, так и знай!

Целую минуту за дверью повисает подозрительная тишина… Ушел? Нет, я не слышала шагов.

Я прикладываю ухо к двери, прислушиваясь, и тут парень со всей силы бъет по ней кулаком – я отшатываюсь с тихим вскриком и отчаянно колотящимся сердцем.

Он мне не отец, – цедит он сквозь дверь таким шипящим полушепотом, что кровь в моих венах реально заледеневает. – Он просто чертов самозванец, угробивший мою мать, а потому не смей его так называть… – Следует еще один удар в дверь, а потом по быстро удаляющимся шагам я понимаю, что Юлиан вышел из моей комнаты.

Ошалевшая и перепуганная, я еще около часа сижу, запершись, в ванной, и только после осторожно выглядываю в узкую щель: комната пуста, никого нет. Но могу ли я чувствовать себя в безопасности?

Нет, определенно, не могу.

Выглядываю в коридор – пусто, снимаю с ног тапочки и на цыпочках, беззвучно крадусь мимо комнаты Юлиана – слышу, как он меряет ее шагами – и спешу к своим бабочкам: им нынче одним под силу даровать мне чувство безопасности и покоя. Рядом с ними Юлиану не добраться до меня…

Снова укутываюсь в Алексово покрывало и кладу голову на одну из декоративных диванных подушечек – как же хорошо, как спокойно! Слежу за мотыльками до тех самых пор, пока не засыпаю.

Сдедующей ночью я снова сплю среди бабочек… Я пробираюсь туда тайком, уже после того, как все разойдутся по своим комнатам, тщательно выгадывая момент между затиханием и полным погружением дома в глубокий ночной сон. Я не знаю, усмирил ли Юлиан своих метущихся демонов – мы почти не видимся с ним днем – или те все еще злобствуют в его душе, но не хочу получить ответ в виде открывающейся среди ночи двери…

Предпочитаю не рисковать, тем более, что мне нравится этот маленький рай… мой персональный, тропический, маленький рай, который я собираюсь однажды увидеть своими глазами не в этой уменьшенной его инсталляции, а в полную, так сказать, величину.

Иногда я ложусь навзничь на пол и представляю, что лежу на песчаном, омываемом одним из океанов пляже, в небе пригревает яркое тропическое солнце, а вокруг вьются сотни, сотни, сотни тропических бабочек… В такие моменты я чувствую себя по-настоящему счастливой. Не достает только человека рядом со мной, зеленоглазого человека с утренней щетиной на лице и влюбленными в меня глазами.

Иногда я не могу понять точно, где пархает больше легкокрылых бабочек: в моем животе или все-таки в комнате вокруг меня…

Я как раз лежу с поднятой кверху рукой, как бы приглашая ночного мотылька присесть ко мне на руку, когда шум за дверью, шум, происхождение которого я никак не могу понять, отрывает меня от созерцательности и заставляет вскочить с дивана. В одну секунду я оправляю смятую головой подушку и хоронюсь за высокими цветочными горшками.

Кто бы это мог быть?

Или что бы это могло быть? Но в призраков мне как-то мало верится – люди страшнее.

Дверь стремительно распахивается, и яркий свет, заливающий комнату, практически ослепляет меня.

Шарлотта, я знаю, что ты здесь, – произносит голос того, о ком я только что грезила наяву. – Выходи.

Подавляя тяжелый вздох, я послушно появляюсь из-за кадки с раскидистой пальмой. Трахикарпус или как-то так она и называется – Алекс любит пичкать меня заумными названиями: бабочек ли, растений ли – ему все равно. Ах, Трахикарпус, Трахикарпус, нас с тобой изобличили самым постыдным образом!

Вижу, что Адриан смотрит на меня скептическим, но до странности спокойным взглядом.

Даже не хочу знать, что ты здесь делаешь, – сразу же говорит он мне, а потом смотрит на мою смущенную физиономию и на ногу в шерстяным носке его матери, гоняющую по полу невидимую глазу пылинку, и со вздохом добавляет: – Пойдем пить чай, что ли? Все равно мне не спится. Тебе, я вижу, тоже…

А конфеты к чаю прилагаются?

Какой же чай без конфет. Пошли уже!

И я иду, иду и радуюсь самой мысли о нашем предстоящем совместном чаепитии, самой возможности сидеть и смотреть в его глаза, слушать вибрацию его приятного, чуть хрипловатого голоса… И я улыбаюсь. Все время, пока он кипятит чайник и готовит для нас два стакана ромашкового чая, я продолжаю улыбаться.

Что, на самом деле так и не спросите, что я делала в Алексовой комнате? – первой нарушаю я наше молчание, когда Адриан ставит передо мной сочащуюся паром кружку с ароматным чаем. – Разве вам ни чуточки не интересно?

Он подносит свою кружку к губам и слегка дует на воду. Пар растекается по его лицу, ретушируя любимые черты… Я не отрываю от него глаз – Адриан смотрит в сторону.

Жаль, а я бы вам рассказала, – отвечаю я на его молчаливое «не спрошу, даже не надейся». И мне, действительно, почти хочется, чтобы он спросил, а я бы рассказала ему правду… Но он не спрашивает. – Только Алексу не рассказывайте, – прошу я просто.

Не скажу.

Совместные тайны сближают, – хмыкаю я, пытаясь шуткой стереть хмурую морщинку на его лбу.

И он неожиданно улыбается мне:

Разве мы уже недостаточно близки, – любопытствует он, – ты живешь в моем доме и встречаешься с моим сыном…

Упоминание наших с Юлианом фиктивных отношений нагоняет на меня тоску – не хочу говорить о нем рядом с Адрианом. Но, видно, придется…

Кстати, об этом, – произношу я, прикрываясь горячей чашкой, словно рыцарским шлемом, – мы с Юлианом больше не встречаемся, это раз, два – этот парень неслабо так вас ненавидит. И будь мы героями какого-нибудь среднестатистического триллера я бы добавила: берегитесь, он хочет вас… то есть вам насолить.

Вижу, как все та же упрямая морщинка снова прорезается на Адрианом лице.

Знаю, вы не хотите об этом говорить, – выпаливаю я следом, хватая со стола предложенную мне конфету. – Давайте просто есть сладости и не думать о плохом. Вы рады Франческиному возвращению? – опять же выдаю я первое, что приходит мне в голову. Вот зачем я спросила, ведь будь моя воля, вовек бы ее не видела…

А ты рада? – отвечает он вопросом на вопрос.

Странный вы человек, – пожимаю я своими плечами, – как будто бы сами не знаете, что я ее терпеть не могу, и она меня, кстати, тоже… Так что, – я пальцами задираю кверху уголки своих губ, – будет весело, я полагаю! Покупайте билет в первый ряд.

Адриан мне улыбается, и это меня окрыляет.

Вам надо почаще улыбаться, вам очень идет.

Ты мне это уже говорила.

Я помню… Но вы ведь все равно меня не послушались. Вечно хмуритесь и глядите исподлобья – хотела бы я знать, что творится в вашей голове…

Не думаю, что тебе было бы это интересно, Шарлотта. Хочешь еще чаю? – и он поднимается со стула.

А мне интересно все, что связано с вами! – смело признаюсь я его ускользающей спине. Не он даже не оборачивается – просто наливает кипяток в свою кружку. Вот ведь бесчувственный чурбан!

Так вы с Юлианом расстались? – прерывает он наконец наше молчание. – Я думал, между вами все серьезно…

Вы, должно быть, шутите, – отзываюсь я с насмешливым смешком. – Ему нет до меня никакого дела. – Потом секунду раздумываю и все-таки добавляю: – А я, как выяснилось, люблю другого. Не хотите спросить, кого именно?

Ох, черт! – ругается в этот момент Адриан, ошпаривая руку кипятком.

Давайте я посмотрю, – кидаюсь я было к нему, но тот отшатывается прочь и почти гневно кидает:

Лучше не трогай меня, Шарлотта!

От того, каким тоном это сказано и вообще от самого выражения его лица, меня словно обухом по голове бъет: я ему, можно сказать, в любви признаюсь, а он… он… Встаю на носочки и целую его прямо в губы… Ровно две четверти единой секунды я ощущаю нежность его горячих губ и стойкий запах растопленной на языке карамели, конфеты, что он недавно съел, потом я подхватываю с пола свою королевскую мантию (ну и пусть она выглядит как старое Алексово покрывало!) и величественно удаляюсь в свои покои (ну и пусть они все лишь Алексова же лаборатория по выведению бабочек).

Я не верю, что ему нет до меня никакого дела – просто некоторые умеют слишком хорошо скрывать свои чувства.

Следующий день проходит под знаком «ожидания Франчески», даже дед, который с ней в принципе не знаком, кажется каким-то притихшим. Ну и, конечно же, она возвращается в тот самый момент, когда мы с Алексом и дедушкой смотрим фильм в гостиной (другого момента для своего триумфального водворения в дом на Максимилианштрассе она, конечно же, и придумать не могла): разом раздаются звонок в дверь, поворот ключа в той самой двери, ее восторженный окрик «Адриан, солнце мое» и стук ее же каблучков по паркетному полу в направлении нашего дружного трио, которое разом подбирается, словно готовясь к великой битве.

И где же мой Адрианчик? О, – это она замечает нас с дедом и ее лицо вытягивается, – непрошенные гости. – И тут же с наигранной веселостью: – Приятно познакомиться, Франческа.

Дед пожимает протянутую ему ручку, на секунду замешкавшись – должно быть, решает, не должен ли он облобызать ее по примеру средневековых трубадуров. Все-таки эта итальянка умеет пустить пыль в глаза своей красотой!

А с тобой… наглая шлюшка, – шепчет она мне на ухо, приобнимая в своих якобы приветственных объятиях, – я уже имела несчастье быть знакомой.

Ты тоже мне не особо нравишься, – вторю я ей в ответ тем же приглушенным шепотом.

Мы одариваем друг друга убийственными взглядами, наверное, примеряясь к слабым местам противника, если вдруг придется схватиться в рукопашную. К счастью, в этот момент на пороге появляется Адриан – покинул-таки свое укрытие в кабинете – весь день просидел там, как сычь. Явно от меня прятался… Он сразу же видит наши с Франческой схлестнувшиеся взгляды, и мне почти хочется, чтобы он выбрал правильную сторону.

Мою, не Франческину!

Но он подходит и целует женщину в щеку. Предатель! Я задираю подбородок повыше и сажусь рядом с Алексом на прежнее место, а та уже повисает на Адриане, одновременно трепля его волосы, касаясь пальцами его груди и целуя его… пахнущие карамелью губы одновременно. От одного вида всего этого у меня начинаются спазмы в области желудка…

Кажется, меня сейчас стошнит, – шепчу я Алексу ровно таким голосом, чтобы это мог услышать не только он один, но чтобы при этом меня не сочли и дерзкой выскочкой тоже.

Тот вскидывает на меня удивленный взгляд, но все же тут же подхватывает мой тон:

Поверь, если смотреть в сторону – станет легче! Доверься моему двухлетнему опыту.

Слышу, как Франческа громко фыркает, словно разъяренная кошка, но продолжаю смотреть в сторону, радуясь возможности позлить ее. Раньше она наводила на меня оторопь, а теперь я ее просто ненавижу… Почему ей позволено то, о чем я могу только мечтать? Почему нельзя взять и вычеркнуть память о ее руках на любимом мною теле, руках, которые могут касаться его когда хотят и где хотят?

Я сжимаю кулаки и откидываюсь на спинку дивана – дедушка смотрит на меня умными, всепонимающими глазами… и от этого мне становится только горше.

20 глава

Рождественские каникулы наконец закончиваются, и я рада отвлечься, с головой погрузившись в учебный процесс.

С Юлианом у нас тоже устанавливается некий шаткий нейтралитет: он кидает мне при встрече краткое «привет», а я отвечала столь же кратким «пока»; и хотя я по-прежнему продолжаю спать в комнате с бабочками, мне всерьез начинает казаться, что он изжил свое маниакальное стремление переспать со мной во что бы то ни стало… Однако однажды утром я нахожу в своей комнате следы сигаретного пепла на покрывале – неужели он сидел на моей кровати и курил? Ждал моего возвращения? Как знать… В любом случае, в доме курит лишь он один.

Однажды, после особенно трудного дня в универе, я застаю деда за физическими упражнениями, настоятельно прописанными ему доктором Кляйном: он думает, я не догадываюсь, что все его рвение по восстановлению нормального функционирования ноги, целиком и полностью связано с Глорией, щеголять перед которой с парочкой костылей вовсе не входит в его намерения. А, между тем, визит к ней назначен на конец мая… Она обещает заставить нас с Алексом полоть ее драгоценные грядки с тюльпанами.

Я показываю деду большой палец, мол, молодец, продолжай в том же духе, а сама иду к Алексу, который как раз занят размещением своих новых куколок бабочек в одном из приготовленных для них инсектариев.

Сипроетта стелена, – тут же называет мне парень название будущих бабочек. – Ты таких еще не видела!

Я опускаюсь на свой диванчик – мы с ним в последнее время очень сроднились – и молча наблюдаю за его действиями.

Ты знала, что существует древнее индейское сказание, которое гласит, что живые бабочки не просто пархают над цветущими растениями – нет, в этот момент они передают наши мечты и желания небесам?

Правда? – отзываюсь я на слова Алекса, а сама думаю о том, как же много моих дум и мечтаний эти самые бабочки уже передали небесам… Тех самых мечтаний, которые я нашептывала им темными ночами, лежа на этом самом диване! Может быть, они однажды и в самом деле исполнятся? Может быть, все это было не зря?

И без всякого перехода спрашиваю:

Скажи, почему Юлиан так не любит твоего отца? Что за черная кошка между ними пробежала?

Парень как раз управляется с последней куколкой и оборачивается ко мне.

Заметила, значит? – произносит он с задумчивым видом. – А мне казалось, Юлиан научился неплохо это скрывать… – Потом ерошит свои темные волосы и продолжает: – Я и сам толком не знаю, в чем там дело, но только братец вбил себе в голову навязчивую мысль о том, что это отец виноват в смерти нашей матери.

А это так?

Нет, конечно! Это чистой воды бред, – возмущенно горячится Алекс. – У мамы был рак мозга. Каким образом отец может быть к этому причастен?! Он души в ней не чаял. Он Любил Ее, Шарлотта.

Он замолкает, утыкаясь взглядом в один из своих цветочных горшков. Я робко кладу руку на его плечо и в знак сопреживания и несильно его сжимаю.

Прости, – шепчу я виноватым голосом.

Ты не виновата, – бубнит он насупленно. – Не виновата в том, что некоторые с головой не дружат… Отец не очень любит распространяться на этот счет, но дело в том, что Юлиан не очень-то был счастлив заиметь отцом безусова мальчишку, едва ли на десяток лет старше себя самого… Я слышал, он стеснялся выбора нашей матери и всячески сторонился отца, считая, что друзья засмеют его, – Алекс вскидывает на меня потемневшие глаза – ему обидно за своего отца, и я его понимаю. – Пока мама была жива, Юлиан еще как-то сдерживался, хотя даже она не всегда могла обуздать его беспочвенную агрессию – отец всегда относился к нему по-доброму! – но после маминой смерти брат и вовсе слетел с катушек… Он считает, что не выйди мама замуж за нашего отца – она по-прежнему была бы жива. И ничто не способно убедить его в обратном… Это какой-то глюк, отклонение, я даже не знаю, как это правильно назвать… Только так вот мы и живем, – заканчивать он с тихим вздохом, невесело мне улыбаясь. – Не говори отцу, что я тебе рассказал – для него это больной вопрос.

Не скажу, – обещаю я, – но спасибо, что просветил.

А это правда, что вы с Юлианом расстались? – любопытствует в свою очередь Алекс.

Да, правда. И уже давно…

Парень вскидывает брови и следом морщит свой длинный нос тоже.

Слушай, я, конечно, не хочу тебя расстраивать, но не далее как вчера, он настоятельно убеждал меня в обратном…

Я почти готова разразиться нелестными эпитетами в адрес Алексова брата, но все-таки сдерживаюсь и говорю только:

Очередной глюк? Как считаешь, это лечится? – Потом подхватываю свой рюкзак и собираюсь подняться к себе, но Алекс останавливает меня.

Постой, Шарлотта, я забыл сказать тебе о театре.

О театре? – удивляюсь я.

Да, отец купил нам билеты на вечернюю постановку. Что-то авангардное – я особо не интересовался. Так что будь готова к семи! Мы едем развлекаться.

Я подавляю тяжелый вздох.

Я не особо люблю театр.

Я тоже, – легко признается мне Алекс. – Но почему бы не сделать приятное отцу? Он так старался.

О'кей, к семи я буду готова, – кидаю я на ходу, раздумывая о том, следует ли мне позвонить Изабель и узнать, что подобает надевать в театр на авангардную постановку. Дилемма, как ни крути!

Перед самым нашим выходом выясняется, что ни Юлиан, ни Франческа почтить нас своим присутствием не собираются… Я даже облегченно выдыхаю от внезапно нахлынувшего счастья! Вот это сюрприз так сюрприз. Почаще бы такие выпадали…

У Франчески обнаружилось важное дело, – поясняет нам Адриан, и по его недовольному виду я понимаю, что это «важное дело» тот еще сюрприз и для него самого тоже. Неприятный, одним словом, сюрприз, а вот мы все ликуем… Нам приятно их обоюдное отсутствие.

Итак, мы едем в небольшой театр на Ауштрассе, в котором нас потчуют некой неудобовразумительной постановкой, едва ли не вызывающей у меня мигрень. А вот дедушке, кажется, нравится да и Адриану, похоже, тоже, только мы с Алексом сидим с кислыми лицами и ждем не дождемся, когда вся эта галиматья закончится.

Наконец пытка театром подходит к концу, и Адриан приглашает нас отужинать в ресторан, на что мы все, с радостью, соглашаемся и в целом проводим вечер в самой дружественной обстановке, которая была бы невозможна в присутствии Франчески и Юлиана. Можно сказать, они нам сегодня удружили, за что им огромное человеское спасибо.

Даже Адриан, слегка оттаявший в отношении меня, дважды поинтересовался моей учебой и предложил устроить нам с Юлианом небольшой домашний концерт, на что мой дедушка отозвался самой горячей поддержкой.

Шарлотта, прекрасно играет. У нее талант! – не применул он похвалить мои скромные музыкальные навыки. – Как жаль, что вы до сих пор ее не слышали.

Домой мы возвращаемся в самом приподнятом настроении, и дедушка сразу же ковыляет на кухню за стаканом воды – ему нужно выпить предписанную доктором таблетку.

Я только скину платье и помогу тебе приготовиться ко сну, – бросаю я на ходу, направляясь к лестнице. Мне просто необходимо избавиться от своего узкого и невероятно короткого неудобства, которое некоторые называют маленьким, черным платьем – я с трудом в нем дышу. Возможно, в этом виноват сытный ужин, который оказался ну очень вкусным… Как знать.

Спасибо за прекрасный вечер, – кидаю я Адриану, догоняя его на лестнице. – Постановка, конечно, была жуткой, но зато ужин превзошел все мои ожидания.

Адриан мне улыбается:

Рад, что тебе понравилось. Спокойной ночи, Шарлотта!

Спокойно ночи, Адриан.

Мы одновременно открываем двери наших комнат, и я едва успеваю переступить ее порог, как слышу звон разбившегося стекла и женский испуганный вскрик…

Что бы это могло значить?

Выхожу в коридор и иду по направлению услышанного шума – мне кажется, кричали со стороны спальни Франчески и Адриана… Так и есть: дверь распахнута, и на дверной ручке все еще лежит Адрианова ладонь… Я заглядываю вовнутрь.

На широкой кровати, скрючившись, сидит сгорбленная фигурка Франчески: она прикрывается тонким покрывалом и с ужасом смотрит на мужчину в дверях. У кровати же стоит обнаженный по пояс Юлиан и демонстративно застегивает… ширинку.

Нет! Осознание происходящего наваливается на меня стремительно, словно снежная лавина, и я в ужасе прикрываю рот ладонью. Нет, он не мог этого сделать, проносится в моей голове, нет, не мог, но дерзкое выражение на лице парня тут же мне и отвечает – мог и сделал. И сделал намеренно, точно также, как это было бы и со мной!

Я бросаю на Адриана все тот же испуганный взгляд. Каково ему сейчас это видеть?

Уходи, – произносит вдруг он ультрированно спокойным голосом, обращаясь к женщине на постели. Та громко всхлипывает.

Адриан, прошу тебя, – шепчет она сквозь слезы. – Все это было нелепой ошибкой…

… Ошибкой, длиною в полгода, дорогая, – саркастически подхватывает ее слова Юлиан, и Франческа награждает его таким уничижающим взглядом, что любой другой на его месте давно бы упал замертво. Но Юлиан только пожимает плечами, словно говорит «прости, милая, но факт остается фактом, тут уж ничего не попишешь».

Адриан! – снова заламывает она свои руки. – Я, правда, люблю тебя, пожалуйста, поверь мне.

А ведь мне ты говорила то же самое, – снова дерзко вставляет Юлиан.

Он так мне сейчас противен, что я едва удерживаюсь, чтобы не наброситься на него с кулаками.

Уходи, – повторяет Адриан, и взгляд его в этот момент направлен куда-то поверх Франческиного плеча. Его выдержке можно только позавидовать…

Что ты вылупилась на меня, рыжая гадина! – взвизгивает в этот момент уличенная в адюльтере и швыряет в меня одной из своих туфель, которую и стягивает со своей ноги. Та пролетает в сантиметре от моего лица – я даже не успеваю отпрянуть.

А тут уже и Юлиан оказывается рядом, когда, подобно ядовитому аспиду, шипит мне прямо в лицо:

А это она злорадствует, милая, ведь теперь она сама сможет занять место в покинутой тобой постели. Сбудется ее давняя эротическая мечта… – Я замахиваюсь рукой, чтобы влепить мерзавцу смачную пощечину, но тот успевает перехватить мою руку. – Что, правда глаза колет? – он так близко, что наши носы почти соприкасаются. – А зря. Признайся уже, как на духу…

Уходи! – зычно выкрикивает Адриан, и мы с Юлианом одновременно вздрагиваем. Не совсем ясно, к кому конкретно обращается мужчина, но Юлиан смотрит на отчима долгую томительную минуту, а потом выпускает мою руку.

Полагаю, меня это тоже касается, папочка, – развязным тоном произносит он, направляясь к двери. – И я, черт возьми, сделаю это с радостью: уберусь из этого мерзкого дома, в котором ты окружил себя грязными потаскушками, должно быть, радуясь в душе, что мама своей смертью развязала твои гребаные руки… – Он протискивается мимо отчима, едва ли не задевая того плечом, и я вижу, как яростно ходят желваки мужчины, вынужденного выслушивать все это от мальчика, воспитанного им, подобно собственному сыну.

Адриан, – снова всхлипывает Франческа, неловко втискиваясь в брошенное на полу платье. У нее идеальной формы грудь, которую она бесстыдно выставляет на наше с Адрианом обозрение… Впрочем, я не думаю, что он смотрит на нее да и мне неловко видеть ее потекшую подводку и жалкое выражение обычно красиво лица – сейчас она способна вызвать разве что жалость. – Адриан! – она пытается схватить мужчину за руку, но тот не позволяет ей этого.

Просто уходи, – повторяет он снова, а потом поворачивает голову в мою сторону, хотя в глаза и не смотрит.

Я… – начинаю было я, но он просто качает головой и кивком головы указывает в сторону двери: ясно, меня выставляют также, как и всех остальных.

Я просто утыкаюсь глазами в пол и молча выхожу из комнаты. Дверь за мной захлопывается…

У лестницы я вижу Алекса, который смотрит на меня большими, испуганными глазами. Но вопросов не задает – сам все понимает.

Он сделал это ему назло! – только и говорю я, ощущая, как от стеснения в груди, почти не могу дышать. Такое чувство, словно я сейчас задохнусь… – Где мой дедушка? – сиплю я наконец, вбирая в грудь побольше воздуха. – Я обещала помочь ему… я…

Он уже у себя, Лотта, и сказал, что справится сам. Не волнуйся!

Я машинально киваю головой, отмечая этот факт.

Спасибо, Алекс, – шепчу я в ответ и, как сомнамбула, иду по лестнице вниз, сама не зная толком куда. Или все-таки зная… Ноги приносят меня в комнату с бабочками, и я мешком падаю на диван, непрестанно повторяя «все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо», словно некое заклинание, способное разрушить все дьявольские козни Юлиана. А, может быть, я просто надеюсь, что бабочки подхватят мою молитву-заклинание и донесут ее до самых небес…

Не знаю, сколько я сижу вот так в странном полузабытьи, знаю только, что мне нестерпима сама мысль о том, что я ничем не могу помочь Адриану, утишить его душевную боль… Я не знаю, каково ему сейчас, знаю только, что ему больно, и я хочу быть рядом… Просто находиться около него и поддержать самим своим присутствием.

Я иду на кухню и беру с полки пакетик с желатиновыми мишками – сладкое всегда помогало мне успокоиться – потом кладу в рот сразу трех разноцветных медвежат и крадусь по дому в сторону Адриановой комнаты…

21 глава

В доме темно, только лунный свет прочерчивает яркие, призрачные дорожки сквозь незашторенные окна гостиной и кухни, а еще легкий росчерк лунного света – от окна коридора на втором этаже. Мне этого достаточно – я темноты не боюсь.

Подкрадываюсь к дверям Адриановой комнаты и замираю – тишина. Возможно, он уснул…

Подтягиваю свое узкое платьице, которое так и не успела сменить, и собираюсь было нести вахту у дверей любимого мною мужчины, да только мешочек с желатиновыми мишками выскальзывает из моих рук и все его содержимое рассыпается по полу.

Только со мной такое и могло случиться, – ворчу я недовольно, опускаясь на колени и начиная сгребать рассыпавшееся добро.

Что это ты тут делаешь? – слышу я голос позади себя, и в проеме открытой двери, высвеченный все тем же золотистым лунным светом, вижу силуют Адриана. И как это я не услышала открывающуюся дверь? Хорошо хоть достаточно темно, чтобы не различить, как я ползаю тут в этом своем непозволительно коротеньком платьице, задравшемся мама не горюй куда…

Конфеты собираю, – отвечая я как есть. – Рассыпала случайно.

Это у тебя привычка такая, конфеты по ночам есть?

В хорошей компании почему бы и не поесть, – пожимаю я своими плечами.

Я не вижу глаз собеседника, но мне кажется, что он улыбается… Грустно, но улыбается.

Давай помогу собрать, – вызывается он, тоже опускаясь на колени, и мы начинаем на ощупь выискивать на полу мои рассыпавшиеся конфеты. В какой-то момент наши руки соприкасаются в темноте, и яркая электрическая вспышка мелькает у меня перед глазами… Я резко распрямляюсь, и мы ударяемся лбами. Со всего маху.

О, – стону я болезненно, прижимая ладонь к ушибленному месту, – прямо искры из глаз посыпались! – На самом-то деле они посыпались еще прежде нашего столкновения…