Текст книги "Тот, кто держит за руку (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
Во что ты вообще ввязался, Марк Штальбергер?
Глава 7.
Я выхожу из клиники и присаживаюсь на скамейку рядом с маленький, иссохшейся старушкой, которая приветливо мне улыбается, сильно напоминая бабушку… Мысль о ней немного успокаивает расшалившиеся нервы, но сердце все равно остервенело клокочет где-то прямо у горла. Безумие!
Запрокидываю голову и обвожу взглядом больничные окна, словно надеясь таким образом увидеть как саму Ханну Вебер, так и ее родных у ее постели… Мне почему-то кажется, что они непременно должны быть там, ведь это вполне естественно, разве нет?
И мне тоже хочется быть там, и о причинах собственного желания не хочу даже допытываться – просто встаю и шагаю назад в клинику.
Дежурная медсестра сообщает мне, что данную пациентку сегодня никто еще не навещал, да и сами посещения ограничены по времени, а потом, естественно, подвергает меня строжайшему допросу, стоит только заикнуться о желании пройти к ней в палату. Называюсь близким другом семьи – и меня наконец допускают к пациентке в палате номер 205.
Женщина на больничной койке кажется маленький и невесомой, словно выходец из другого мира, призрак, на краткий миг видимый нашему взгляду, а потом вновь растворяющийся в воздухе… Незнакомка.
Подхожу и долго всматриваюсь в ее болезненно-бледное лицо, почти не отличимое по цвету от бинтов на ее голове; женщина лежит неподвижно, словно египетская мумия, и только пиканье электрокардиографа хоть как-то оживляет мертвую тишину этого больничного «мавзолея».
Здравствуйте, Ханна, – наконец произношу я еле слышно. Звук собственного голоса посреди этой давящей тишины пугает меня… – Мы с вами официально не знакомы, меня зовут Марк…
Смотрю на неподвижную руку, замершую на белой простыне, и, неловко дернув запястьем, кончиком указательного пальца касаюсь этой самой руки, словно боясь спугнуть ее неосторожным движением. Не вспугиваю… Тогда я быстро накрываю ее руку своей ладонью и снова повторяю:
Меня зовут Марк, приятно познакомиться!
Ответа, естественно, нет, но у меня так стучит в ушах, что я готов к любым невероятным аномалиям, но в палате по-прежнему царит стерильная тишина больничного покоя, и потому я нервно продолжаю:
Вы меня, конечно же, не знаете, Ханна, но я надеюсь, однажды мы это исправим… возможно, совсем скоро, ведь вы непременно придете в себя, я в этом нисколько не сомневаюсь… – Я недолго молчу, собираясь с мыслями. – Вчера я познакомился с вашим мужем и дочерью… они оба довольно интересные личности… особенно Мелисса, в ней есть стержень, мне это нравится. Думаю, этим она пошла в вас, ведь ваш муж, простите за прямоту, какой-то бесхребетный… даже несмотря на все свои… ну, вы понимаете, – изображаю руками накачанные бицепсы, словно женщина в коме может это увидеть. – Это ведь он вас угробил, если уж быть абсолютно честным: выскочил прямо перед злосчастной Тойотой – и вот теперь вы здесь. Мне жаль, что все так вышло, правда! Я ведь немного врач, – признаюсь ей смущенно, – в этом году закончил свое обучение и теперь должен приступить к должности врача-интерна под руководством своего отца… – От этих мыслей мое лицо, боюсь, несколько перекашивается, и я спешно добавляю: – Нет, вы не думайте, Ханна, отец хороший человек, просто немного тоталитарный… он всегда знает, что лучше для каждого их нас… Это он решил, что я должен быть терапевтом, пойти по его следам, так сказать… Я не то чтобы против, просто иногда мне хочется самому принимать собственные решения, – я снова замолкаю, обдумывая, должно быть, произнесенные слова, а потом сам себе и улыбаюсь: – Сам не знаю, зачем я вам все это говорю, Ханна, – снова неловко касаюсь ее руки, – вы ведь никого из нас даже не знаете… А сказать я хотел только то, что знаю много всякого… неприятного о коме и ее последствиях, но я уверен, что у вас все будет хорошо! Вы придете в себя и родите чудесного ребенка – главное в это верить. И если вам самой не хватает этой веры – мы с Мелиссой будем верить и за вас тоже, я обещаю. Мы будем верить в лучшее за вас и за себя, Ханна! Вы главное возвращайтесь побыстрее… вы нужны своим детям…
Еще раз накрываю ее руку своей: в знак участия и поддержки, а потом выхожу из палаты и, кивнув головой дежурной медсестре, покидаю реанимационное отделение под звук собственных торопливых шагов. Странные легкость и тревога одновременно несут меня прочь от клиники в сторону парковки, когда я вдруг замечаю Мелиссу, стоящую под щитком с инструкцией по правильной парковке и курящую сигарету, пуская в воздух белесые облачка дыма.
Привет, Марк! – кричит она мне еще издалека и призывно машет рукой. Ее маленькая, облаченная в черное фигурка кажется чуждой изумрудной зелени летнего утра, по крайней мере мне так кажется, когда я останавливаюсь рядом с девочкой и тоже приветствую ее.
Я ждала тебя, – говорит она, затягиваясь дымом, от которого у меня начинает першить в горле. – И довольно долго… Куда ты запропостился?
Ходил навестить твою маму, – нехотя отзываюсь я, и Мелисса многозначительно приподнимает брови.
Ну, ну, – говорит она при этом, – могла бы и догадаться… Я тоже зайду к ней позже. Как она?
Все также.
Ясно. – Мелисса курит, и мы молча слушаем, как шелестит листьями клена игривый утренний ветерок. – Я вот что хотела сказать, – произносит наконец девочка, – спасибо, что поддержал меня сегодня, для меня это много значит.
Я по-настоящему удивлен этими ее словами, поскольку Мелисса, на мой взгляд, справилась со всем в одиночку, и я говорю ей об этом. Та насмешливо хмыкает, абсолютно не по-детски награждая меня умудренным годами взглядом:
Мы с тобой на одной стороне, – говорит она мне, – ты и я, понимаешь? А вот отец нам не помощник…
Но…
Не надо никаких «но», хорошо? – обрывает она меня. – Ему этот ребенок не нужен, ты же знаешь, и за ночь ничего не переменилось… Просто я знаю, как на него надавить! Вот и все.
Но…
Марк, ты мне лучше вот что скажи, – снова обрывает она меня, – откуда ты знаешь маму и почему рвешься помогать ей? Я уверена, что прежде тебя никогда не видела…
Ну вот, думается мне, допрос номер два – этого стоило ожидать.
Ответ на первый вопрос, – произношу я как можно увереннее, – я никогда прежде не видел твоей мамы и тем более не был с нею знаком; ответ номер два: я просто неравнодушный человек, который хочет вам помочь…
Девочка окидывает меня странным взглядом:
Извини, но в бескорыстную помощь мне как-то мало верится! – насмешливо тянет она, по-прежнему не выпуская из пальцев сигарету.
Кто же я тогда по-твоему? – улыбаюсь я ей. Возможно, мне и самому хочется узнать ответ на этот вопрос…
Я думаю, ты мамин любовник, – припечатывает девочка, внимательно следя за моей реакцией. Я, к собственному стыду, прямо-таки подскакиваю на месте, как деревянный болванчик.
У твоей мамы был любовник? – маскирую насмешкой в голосе мгновенное разочарование.
Мелисса серьезно сводит брови в единую тонкую линию.
Не думаю, – говорит она искренне, – она бы никогда не изменила отцу.
Тогда к чему весь этот разговор?
Да к тому, – повышает голос Мелисса, – что я хочу наконец понять, кто ты такой… Просто неравнодушные люди не шастают по больницам, спасая чужих детей! Или… – в ее глазах вспыхивает неожиданная догадка, которая, мне, я уверен, совсем не понравится.
Ты ошибаешься! – опережаю я Мелиссу, имея в виду и неравнодушных людей, которые спасают чужих детей, и то самое, что еще не сорвалось с ее языка, но что точно является ошибкой.
Или, – Мелисса не дает сбить себя с толку, – ты отец ее будущего ребенка! Я угадала?
Я засовываю руки в карманы и тихонько посмеиваюсь – уж больно забавной оказалась ее новая догадка.
Поверь, сегодня я вижу твою маму второй раз в жизни, – говорю я Мелиссе. – Просто прими это как данность!
В этот момент догорающая сигарета обжигает ей пальцы, и Мелисса с ругательством откидывает ее в сторону.
Скверная привычка, – менторским тоном констатирую я. – Ты знаешь, что восемьдесят процентов случаев рака легких связаны именно с курением?
Мелисса дергает плечиками в черной футболке и ехидно осведомляется:
Интересно, подобное злорадство это у вас, врачей, профессиональное или как?
Уверен, твоя мать в полном восторге от этой твоей привычки, – в тон ей отвечаю я. – Ты молодец!
Лицо Мелиссы делается почти злым:
Не лучше ли тебе заткнуться, парень! – с вызовом шипит она, доставая из рюкзака начатую пачку сигарет.
Сейчас она кажется мне маленькой и глупой, так что вся ее напускная бравада и выеденного яйца не стоит. Даже обижаться было бы глупо…
Послушай, давай не будем ссориться, – говорю я примирительно. – Я тебе не враг, мы на одной стороне, помнишь? Вот смотри, – достаю ручку и пишу на сигаретной пачке свой номер телефона, – это мой номер… На всякий случай. Вдруг пригодится!
Мелисса прикуривает новую сигарету и косит на меня своим карим глазом с черной подводкой:
Ты, типа, дал мне свой телефончик, так что ли? – язвительно осведомляется она. – Я прямо вся в растаяла и потекла!
Не обольщайся, – улыбаюсь ей я, – ты не в моем вкусе. Слишком много куришь!
Та издает губами что-то вроде «пфф», а потом выдыхает новую струйку дыма. Хочет показать, что ей до лампочки все мои слова, понимаю я мгновенно, следя за ее умелыми манипуляциями…
Где твой отец? – наконец интересуюсь я. – Почему ты не уехала с ним?
Ты забыл, – вскидывается Мелисса, – у нас теперь нет машины… Старичок Форд восстановлению не подлежит, а на новую денег нет. Такие вот пироги… А отец, – она неопределенно машет рукой, – уехал с другом…
Почему ты с ними не поехала? Тебе надо в школу, насколько я понимаю.
Ты что ли мой папочка? – снова вскидывается она. – Я маму хочу навестить, я же говорила, так что можешь быть свободен, не парься.
Я еще какое-то время стою, молча посматривая на выезжающие с парковки машины, а потом направляюсь к своему автомобилю:
И все-таки курить – это не круто! – кричу я девочке, отойдя на приличное расстояние. – Подумай об этом.
Да пошел ты! – доносится вместе с летним дуновением ветерка. И я отчего-то улыбаюсь…
Едва я сажусь за руль – звонит мой телефон. Вероника.
Ты никак меня избегаешь?! – кидает она в трубку вместо приветствия. – Это так?
Так и есть. Почти…
Нет, отчего же, – отвечаю как можно более правдоподобно, радуясь, что подруга не видит моего лица. – Просто кое-что случилось и я был занят.
Твоя мама говорила что-то об аварии… Но она ведь не с тобой случилась, правда?
Со мной все в порядке…
Правда?! Удивляюсь я самому себе. А так и не скажешь. Потом снова заставляю себя вслушаться в слова Вероники:
… Завтра мы идем с девочками по магазинам, они обещали мне прикупить кое-что к нашей поездке на Карибы. Ты ведь еще помнишь об этом, правда, Марк?
Как забыть о том, о чем напоминают по десять раз на дню, с раздрожением думается мне: родители подарили нам эту поездку в честь окончания университета, и Вероника мне все уши прожужжала, предвкушая песчаные пляжи и коктейли в высоких стаканах.
Но сегодня ты мог бы и заскочить ко мне, – интимно понижает она громкость своего высокого голоса. – Обещаю, никаких свадебных разговоров и иже с ними, только ты и я… и зажженные свечи. Все как ты любишь…
Все, как ТЫ любишь, Вероника, так и хочется поправить мне ее, но я молчу, а потом даю обещание заехать и отключаюсь.
Наш вчерашний разговор о свадьбе кажется мне таким далеким, словно он случился в другой жизни или вообще в параллельной вселенной… Даже не верится, что меня вообще могло занимать что-то помимо семейства Вебер, мысли о каждом из членов которого почти неотступно крутятся в моей голове.
Наваждение какое-то… Я трясу головой, словно блохастый пес, которого донимают мелкие кровососы, а потом стремительно выруливаю с парковки.
Глава 8.
Что-то безостановочно трезвонит на прикроватном столике, и я спросонья не сразу понимаю, что это такое… Будильник? Нет, это истерически вопит мой сотовый, и вопит, судя по тяжести в голове, ощущаемой мной, прямо посреди ночи.
Кидаю взгляд на часы – так и есть, час ночи… Стону и быстро нажимает кнопку приема звонка.
Алло? – сиплю я в трубку полуживым голосом.
Марк, я не знаю, что мне делать, – слышу голос, полный панического ужаса, – у Енаса высокая температура… вдруг у него кровь сварится или что там еще может случиться! Кажется, его даже вот-вот стошнит… и он постоянно плачет… Плачет, плачет и плачет… Боже, Марк, я не знаю, что мне делать!
Мелисса – а голос принадлежит именно ей – кажется и сама сейчас расплачется, настолько она перепугана и растеряна. Ощущаю это даже на расстоянии…
Мелисса, это ты? – решаюсь уточнить я, все еще не до конца проснувшись и не совсем понимая, о чем идет речь. Но она как будто бы и не слышит меня, продолжая все в том же истерическом духе:
Ты же доктор, правда? Пожалуйста, приезжай и помоги нам, я очень тебя прошу. Вдруг Ёнас умрет, что я тогда маме скажу?
Так, успокойся, – вылезаю из постели и начинаю выискивать глазами свою одежду. – Я не думаю, что у мальчика что-нибудь серьезное… Ты заглядывала ему в горло? – Возможно, это банальная ангина… – Просто дай ему жаропонижающее. У вас есть что-нибудь подходящее: парацетамол или ибупрофен?
Боже, я не знаю, – стонет Мелисса, – этим всегда мама занималась!
А где ваш отец?
Он на работе, – отвечает она истерически, а потом умоляюще полуплачет: – Марк, приезжай и сделай что-нибудь… Я просто не знаю, к кому мне еще обратиться.
Я плечом прижимаю телефон к своему уху и начинаю натягивать джинсы.
Ты правильно сделала, что позвонила мне, – убежденно говорю я. – Я скоро приеду. Дай мне полчаса, хорошо?
Только побыстрее! – восклицает Мелисса, и я ложу трубку, только тут понимая, что не знаю их домашнего адреса… К счастью, телефон тут же тренькает, сообщая о входящем сообщении: Мелисса прислала смс с адресом. Молодчина!
Выискиваю в интернете адрес ближайшей дежурной аптеки, и уже через пятнадцать минут закупаюсь всем, что, как мне кажется, может нам понадобиться, а потом забиваю адрес Веберов в навигатор и спешу по указанному адресу.
Мелисса открывает почти мгновенно… Без своей боевой раскраски «аля-злобная фурия» она выглядит совсем маленькой и в данном случае крайне несчастной – едва просохшие дорожки недавних слез слабо отсвечивают в свете уличного фонаря на ее бледных щеках.
Идем! – она тянет меня в дом, и я едва избегаю столкновения с диваном, который в полумраке чужого дома представляется неким доисторическим монстром, заступившим мне дорогу.
Как Ёнас? – интересуюсь я на ходу, продолжая маневрировать в узком пространстве дома. Я к такой тесноте не привычен и почти ощущаю приступ клаустрофобии!
Все также горит, – шепчет Мелисса, распахивая ярко-желтую дверь с именем брата на ней. – Я измерила температуру: у него тридцать восемь и шесть… Это очень много?
Думаю, он это переживет, – подхожу к кровати мальчика и ласково ему улыбаюсь. – Ну, как ты тут, малыш? Давай-как проверим для начала твое горлышко, хорошо…
Мальчик смотрит на меня настороженно, едва сдерживая горючие слезы.
Я доктор, – говорю ему снова, – и мы быстро поставим тебя на ножки. Обещаю!
Открываю рабочий чемоданчик, который отец подарил мне еще на первом курсе, и достаю деревянную лопатку…
Ну, скажи «А», малыш… Вот так, молодец!
Начинаю привычные манипуляции, знакомые мне до оскомины, и Мелисса следит за мной в нетерпеливом ожидании, замерев за моим правым плечом, подобно изваянию.
Горло совсем немного воспалено, – наконец констатирую я обыденным голосом, – и легкие абсолютно чистые. Должно быть, это обычный летний грипп, так что и волноваться не стоит. Собьем твоему брату температуру и утром он будет как новенький… ну почти как новенький. Завтра ему лучше все же остаться дома… Он ведь ходит в садик, не так ли?
Девочка утвердительно кивает, по всей видимости побаиваясь еще верить в такой простой диагноз.
А я между тем отмеряю нужную доза жаропонижающего детского сиропа, и вместе с Мелиссой мы уговариваем мальчика его выпить. Тот послушно проглатывает клубничное «лакомство» и в изнеможении падает на подушку…
Скоро ему станет лучше и он уснет, – улыбаюсь взволнованной Мелиссе. – Тебе бы тоже не помешало прилечь… Выглядишь измученной.
Ты уверен, что с ним все будет хорошо? – осведомляется она недоверчиво, и мне приходится награждать ее своим профессиональным «я же доктор – лучше знаю» взглядом. А потом начинаю укладывать в чемоданчик стетоскоп и другие предметы, и девочка следит за каждым моим движением с настороженной внимательностью… Наконец она произносит:
А вдруг ему опять станет плохо… Что мне тогда делать?
Поверь, он теперь проспит до утра. Ты зря волнуешься!
А если все-таки, – не унимается она. – Может быть, ты мог бы еще остаться немного… совсем чуть-чуть. Пожалуйста!
Смотрю в ее испуганные просящие глаза и понимаю, что не могу ей отказать. Врач я в конце концов или нет…
Хорошо, я побуду еще немного, пока у Ёнаса не спадет температура, – обещаю Мелиссе, и та расплывается в благодарной улыбке.
Спасибо, Марк, спасибо большое, – она почти пританцовывает на месте, и мне все кажется, что она вот-вот кинется мне на шею с объятиями. Но Мелисса этого не делает, нет, она вдруг смущенно замирает и тихо произносит:
Извини, что втянула тебя в это, но я, правда, не знала, куда мне еще обратиться… Отец ночами работает, а у тетки все равно нет машины, чтобы приехать… да и не очень хотелось ей звонить, если честно. Спасибо, что приехал… теперь я у тебя в долгу…
Я тихонько посмеиваюсь, наслаждаясь ее смирением, которое, как я догадываюсь, мало свойственно этой мятущейся душе. Сопоставляю ее «да пошел ты» с нынешним «извини, теперь я у тебя в долгу» и не могу поверить, что один и тот же человек может быть таким разным…
Ты мне ничего не должна, – отвечаю ей просто, и неожиданная идея высвечивается на моем лице лукавой полуулыбкой. – Но кое-что я у тебя все же попрошу…
Лицо Мелиссы тут же делается воинственным и она складывает руки на груди, подобно щиту.
И что же ты хочешь? – хмурит она свои черные бровки. И я догадываюсь, что она предполагает какое-то непристойное предложение… Намеренно тяну время, чтобы она сама немного накрутила себя, а потому после с легкостью согласилась на мою просьбу, посчитав ее достаточно терпимой. – Ну, мы так и будем тут стоять… Говори уже.
Хочу, чтобы ты бросила курить! – отвечаю я наконец, и Мелисса абсолютно по-девчачьи закатывает глаза. Она явно вздохнула с облегчением.
И это то, что ты хочешь?! – презрительно отзывается она. – Чтобы я бросила курить? – и уже более яростно выплевывает: – И как же тогда я по-твоему должна все это пережить, если брошу курить?! Да я ведь загнусь на хрен.
Отлично, – преспокойно смотрю на нее с укором в глазах, – тогда в следующий раз, когда твой брат подхватит воспаление легких или заразится краснухой, к примеру, мне больше не звони. Я, знаешь ли, не Скорая медицинская помощь, так что…
Смену настроений на лице девочки стоило бы увидеть каждому: из воинственной фурии она снова превратилась в испуганного ребенка – замысловатые названия детских болезней определенно внушили ей вполне понятный ужас.
Ладно, не будь таким гадким, – примирительно цедит она сквозь зубы. – Думаешь, ты такой хороший, да? Думаешь, я вот так возьму и сразу брошу смолить ради тебя? Ненавижу таких умников, как ты.
Не ради меня, – поправляю ее я, – а ради себя и своего брата. Пассивное курение очень вредит детскому организму… Ты же не хочешь вредить Ёнасу, правда?
Мелисса продолжает хмуриться, но по ее молчанию я понимаю, что выиграл этот раунд, и потому примирительно предлагаю:
– Хочешь я куплю тебе никотиновый пластырь? Он хорошо помогает.
Девчонке так и хочется послать меня куда подальше, вижу это по ее лихорадочно поблескивающим глазам под растрепанной челкой, которые почти прожигают во мне две огромнейшие дыры.
Я и сама могу это сделать, умник, – цедит она почти беззлобно. – Так и знала, что не стоило тебе звонить.
Я был твоим единственным вариантом, – напоминаю я ей и для пущего эффекта добавляю: – Представь, не приедь я вовремя, у твоя брата могла бы кровь в венах свариться… Жуть, правда?
Да ты брешешь, – говорит она с недоверием. Но я, опять же, вижу, что она не совсем в этом уверена…
Так ты бросаешь курить или нет? – любопытствую я, и девочка упрямо дергает плечиками.
Я подумаю об этом, – говорит она дерзко, а потом другим тоном добавляет: – Так ты останешься или как?
Я же обещал. Иди отдыхай!
Нет, я лягу здесь. – Мелисса ложится рядом с братом, утыкаясь лицом в его светлую макушку. – Пусть ты мне и не нравишься, – ворчит она глухо, – но я все равно благодарна тебе за помощь.
Приятно слышать! – посмеиваюсь я, откидываясь на спинку кресла – те раньше величали вольтеровскими – и начиная рассматривать комнату, залитую бледным светом маленького настольного ночника. Та кажется почти мизерной, заставленная детской кроватью и платяным шкафом, к которому сбоку прилажен миниатюрный письменный стол с кучей детских книжек, сложенных идеальными стопками. Похоже, малыш Ёнас большой любитель чтения…
Дыхание Мелиссы между тем выравнивается и она засыпает почти мгновенно, должно быть, все эти треволнения абсолютно вымотали ее. Ёнас тоже уснул, и я встаю проверить его температуру. Почти спала…
Что такое? – сонно гнусавит его сестра, почувствовав мое приближение.
Ничего, спи, – шепчу ей негромко, снова проваливаясь в мягкое, так и манящее собой кресло. Потом еще немного брожу взглядом по светло-голубым обоям, усыпанным, словно звездами, корабликами и морскими чайками, и уже решаю было отправиться домой, как веки сами собой отяжелевают, и я погружаюсь в глубокий, умиротворяющий сон.
Меня будят легкие шаги по комнате, и я неспешно открываю глаза, недоумевая онемению во всем теле, особенно в шее, которая словно одеревенела.
Проснулся, – Мелисса бросает опасливый взгляд на спящего брата. – Осторожней, не разбуди Ёнаса.
Кое-как разминаю затекшее тело и выскальзываю из комнаты вслед за девочкой, которая в полной боевой окраске дожидается меня на кухне.
Ну, как тебе спалось в мамином кресле? – насмешливо хмыкает она, засовывая в рот горсть сухих шоколадных хлопьев. – Наверное, круто отдохнул…
Я потираю все еще онемевшую шею.
В школу собралась? – спрашиваю я при этом. – А с Ёнасом кто останется?
Она хрустит хлопьями и сообщает, что скоро должен вернуться отец.
Кем он работает? – интересуюсь я, наконец, удосужившись спросить об этом.
Он охранник в ночном клубе. Не ожидал?
В этот момент за дверью гремят ключами и в дом входит Маттиас Вебер собственной персоной, легок на помине, что говорится: у него красные от бессонницы глаза да и в целом он выглядит еще помятее, чем обычно. Его слегка расфокусированный от усталости взгляд скользит сначала по мне, а потом обращается к дочери, которая невозмутимо запихивает в рот новую порцию хлопьев.
Ёнас заболел, – с полным ртом сообщает она отцу. Как ей удается при этом не подавиться, остается для меня загадкой!
Что с ним? – хмуро осведомляется тот, не удостоив меня даже приветственного кивка. И направляется к холодильнику…
Марк говорит, это летний грипп, – отвечает она так невозмутимо, словно наличие чужого взрослого парня в доме рано поутру ее абсолютно не напрягает, наоборот, мне слышится в ее голосе вызов, причины которого мне абсолютно не понятны. – Поэтому Ёнас останется сегодня дома, так что присмотри за ним, о'кей?
Отец Мелиссы распахивает дверцу холодильника и все так же хмуро обозревает его пустые полки.
Ты хоть бы продуктов прикупила, что ли? – пеняет он дочери. – Хочешь, чтобы мы от голода передохли…
Я переминаюсь с ногу на ногу, ощущая острую потребность оказаться подальше как от самого этого дома, так и от его обитателей с их странными, чуждыми моему пониманию взаимоотношениями.
Мог бы для разнообразия и сам в магазин сходить, – огрызается Мелисса, а потом более спокойно добавляет: – Дай денег и я после школы что-нибудь прикуплю…
Мне теперь что ли полдня голодом сидеть, – возмущенно бубнит тот, исследуя недра своего портмоне и протягивая дочери измятую двадцатку.
Та разглаживает ее руками и сует в задний карман своих джинс. А я с ужасом прикидываю, что же такое можно купить на двадцать евро, когда у тебя в холодильнике, что говорится, шаром покати?
Нет, отчего же, папочка, можешь пожевать хлопья, как и я! – кидает между тем на ходу Мелисса, направляясь к дверям. – Я на автобус опаздываю… Марк, ты доктор, расскажи ему про лекарство! – с этими словами она бросает меня наедине со своим папашей и даже ни разу не оглядывается.
Пару минут мы оба молча смотрим друг на друга, пока Маттиас не произносит:
Так ты, типа, настоящий доктор? Малой и правда заболел?
Да, летний грипп, я думаю. Скоро пройдет.
Мой собеседник удивленно хмыкает «летний грипп, вы только подумайте», а потом подходит к коробке с хлопьями, оставленной Мелиссой, и запускает в нее свою немаленькую ручищу.
Давайте ему побольше пить, – говорю я быстро, пытаясь избежать неловкой тишины. – А если снова поднимется температура, то лекарство на столе в комнате мальчика, просто отмерьте нужную дозировку…
Лады, доктор, – отвечает тот, запихивая в рот сухие хлопья, подобно собственной дочери, но смотреть, как это делает взрослый накачанный мужик как-то особенно неприятно. – Вы лучше скажите, как там моя жена? Есть какие-то изменения?
Меня неожиданно возмущает этот его вопрос, и я раздраженно кидаю:
Вообще-то мне у вас стоило бы об этом спрашивать.
Правда? – абсолютно серьезно пожимает тот плечами. – Так я вчера не был в больнице… Был занят. Ну ладно, может сегодня туда загляну… Если малому станет лучше, – добавляет он невозмутимо. – И запихивая в рот новую пригоршню хлопьев, как бы извиняясь добавляет: – Без машины туда совсем не просто добираться.
Чувствую, как начинаю задыхаться в тесном пространстве этой маленькой кухоньки рядом с этим… ограниченным человеком. Прощаюсь и быстро выхожу в неумолчное утреннее пение звонкоголосых птиц, приветствующее меня своими веселыми серенадами.
В душе у меня подобной веселости не ощущается – сегодня птичье пение определенно не помогает.
