Текст книги "Тот, кто держит за руку (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)
Эпилог.
Я так нервничаю, что едва могу дышать, – стонет взвинченная до предела Ханна, – а уж о том, чтобы присесть – и думать нечего.
Я подхожу и бережно беру ее за плечи, заставляя любимую посмотреть прямо в свои глаза. Обычно это ей помогает: она говорит, мои глаза действуют на нее гипнотически, чем я и пользуюсь самым бессовестным образом, – только сегодня этот «гипноз» не срабатывает – я чувствую, как ее всю потряхивает, словно в ознобе. Придется прибегнуть к более решительным мерам…
Думаешь, малышке понравится твое скисшее от нервозности молоко? – напускаю я в голос капельку строгости. – Не женщина, а торнадо какой-то… Немедленно прекрати эти метания и…
И? – подгоняет меня она, абсолютно не устрашенная моим строгим голосом.
… И вообще все будет хорошо. Иди сюда! – я тяну ее за руку в ближайшую комнату – та выполняет функцию студии, в которой меня подчас охватывает странная неловкость, ведь с доброй половины расположенных здесь холстов на меня смотрит мое собственное лицо – и плотно прикрываю за нами дверь.
Что ты задумал? – посмеивается Ханна, лукаво прищуривая враз потемневшие глаза.
Задумал успокоить тебя, – шепчу я самым эротическим голосом, на который только способен, – и я знаю единственно верный способ сделать это… – Целую тыльную сторону ее шеи под волосами и при этом веду пальцами вдоль позвоночника. – Думаю, тебе не помешает немного расслабиться…
Мы не будем делать это сейчас, – сипит Ханна, откидывая голову и позволяя мне касаться губами пульсирующей жилки на шее под ее подбородком. – Твои родители вот-вот придут.
Ну и что? – продолжаю осыпать поцелуями ее побородок, подбираясь к губам. – Со своей женой я могу делать все, что угодно.
И все же, – Ханна смотрит мне прямо в глаза, – как ты можешь быть таким спокойным?
Именно в этот момент я очень даже не спокоен, как ты можешь заметить, – многозначительно улыбаюсь я, прижимая переволновавшуюся строптивицу к своему телу. – Так что перестань задавать вопросы и поцелуй меня.
Ты пользуешься моей слабостью, – ворчит она не всерьез и послушно целует меня в губы. Наши поцелуи никогда не прискучат мне, я знаю это также верно, как верен сам тот факт, что кислород нужен нам для поддержания нашей жизни. Ханна и есть мой кислород… Не знаю, как я жил без нее… и без этих поцелуев. Иногда вся твоя предыдущая жизнь, как преддверие чего-то иного, как растянувшееся на года ожидание настоящего события, которое и есть единственно значимое для тебя – таким событием для меня стала встреча с Ханной: секундное столкновение взглядами на переполненной автомобилями трассе – и вот твоя жизнь приобретает смысл. Ты начинаешь понимать для чего живешь и качество этой жизни улучшается вдвое, втрое, в добрую сотню раз…
Я просто люблю тебя, – шепчу я ей между поцелуями, и собственное сердце кажется оглушающе громкогласным.
Мам, – прерывает наш поцелуй окликающий голос Мелиссы, – Эмили жаждет внимания. А у меня руки в муке…
Мы с Ханной дружно посмеиваемся, ощущая себя нашкодившими детьми. Ее щеки предательски алеют…
Марк, тебя это тоже касается! – кричит она снова. И мы потихонечку выскальзываем за дверь…
Так и знала, что вы вместе где-то зависаете, – закатывает глаза девочка, от которой не укрывается ни наше совместное появление, ни тем более материнское раскрасневшееся лицо тоже. – Как дети, право слово, – ворчит она, вызывая у нас с Ханной приступ неудержимого хихиканья. Ну вот, она хотя бы немного отвлеклась и забылась… Миссия выполнена.
Я смотрю на часы – осталось меньше десяти минут. Сказать, что я нервничаю – значит ничего не сказать, только Ханне знать об этом вовсе не обязательно. Если мне престоит встреча с собственными родителями, то для нее они и вовсе чужие люди, чужие люди, которые, возможно, считают ее виновницей моей с ними размолвки. Если честно, не знаю, чего ожидать от нашей нынешней встречи…
Я позвонил им меньше недели назад, ни на что особо не рассчитывая, но мама удивила меня, сговорившись об этом свидании… А я бы и не позвонил вовсе, не заставь меня Ханна пойти на этот шаг: «мы не можем устроить венчание без присутствия твоих родителей. Это неправильно, Марк», сказала она мне однажды вечером, когда я поделился с ней планами на наше венчание в церкви Святого Леонарда. В ЗАГСе мы побывали еще два месяца назад… До того, как на свет появилась малышка Эмили. Моя дочка.
Ну-ка, улыбнись папочке, – сысыкаюсь я с малышкой, которую Ханна держит на руках. – Вот, послушная девочка.
В этот момент звенит звонок, и Ханна мечет в меня перепуганный взгляд. Хочу подбодрить ее улыбкой, но губы деревенеют и, кажется, совсем не слушаются меня. В конце-то концов! Бросаю последний взгляд на ба с Мелиссой, которые побрасали свою стряпню на кухне и теперь толпятся на пороге кухни, замерев в ожидании, и иду открывать дверь.
Февраль выдался в этом году чрезвычайно холодным, и обе фигурки родителей, завернутые в теплые полупальто, кажутся мне какими-то нереальными и словно забытыми, как смутная память о былом сне. Мы неловко здороваемся. Мне стыдно за то, что я ощущаю отца с матерью такими далекими от моей нынешней жизни и еще хуже становится мне от мысли, что вот эти самые морщинки на отцовском челе, прежде мной не замечаемые, появились на его лице именно из-за меня.
Пальто можете оставить здесь, – указываю я на вешалку у стены. – А теперь сюда… Осторожно, здесь игрушки Ёнаса.
Я слегка отпихиваю ногой вереницу выстроившихся у порога маленьких машинок, и мы все оказываемся лицом к лицу. Ханна такая бледная, что мне страшно за нашу малышку, лежащую у нее на руках – не уронила бы. Ёнас тоже забился под стол и выглядывает оттуда большими, любопытно-опасливыми глазами… Только ба с Мелиссой, словно две воинственные амазанки, сжимают в руках свое импровизированное оружие: скалку – одна, и половник для соуса – другая. Я благодарен им за эту поддержку.
Здравствуй, мама, – обращается к амазанке с половником моя мама. – Давно не виделись.
Не по моей вине, – ворчит та недружелюбно. – Впрочем у меня было чем себя занять, – и она обводит всех нас потеплевшим взглядом. – Я не жалуюсь.
Мама теребит в руках ручку своей кожаной сумки, вижу как ей все это тяжело дается, и решаюсь прийти на помощь.
Мама, это Ханна, – подвожу я ее к своей возлюбленной. – А это наша дочь Эмили.
Твоя дочь? – лепечет она растерянно, и я молюсь, чтобы она не сказала чего-нибудь сверх этого.
Да, мама, – повторяю я твердо, – это моя дочь Эмили.
Несколько бесконечных секунд она молчит, обмениваясь с отцом нечитаемым взглядом своих полинявших (уж не от слез ли?) светло-голубых глаз. Тот на фоне взволнованной матери кажется почти отстраненно-холодным… Один этот вид вызывает у меня спазмы в желудке – кончится ли эта встреча хоть чем-то хорошим?
Можно мне ее подержать? – наконец обращается мама к прикрывшейся ребенком, словно щитом, Ханне. – Она кажется такой маленькой.
Да, конечно, – Ханна осторожно перекладывает малышку с рук на руки. – Ей только второй месяц пошел, но она уже улыбается…
Они с моей матерью обмениваются смущенными взглядами, и я немного оттаиваю.
Нам надо ужин доготавливать, – уведомляет нас в этот момент бабушка и возвращается на кухню. – Мелли, раскатывай тесто. Само оно в рулеты не скатается. Живее!
Мелисса тоже выскальзывает из комнаты, и я подзываю к себе Ёнаса, все еще ведущего наблюдение из-под стола, подобно партизану в тылу врага. Тот несмело подходит.
Это Ёнас… – «мой сын», хочется добавить мне, но я решаю пока не доводить до крайностей и потому просто говорю: – Старший братишка Эмили. Он у нас большой поклонник книг про автомобили…
Отец молча смотрит на нас обоих.
Не покажешь, где у вас тут туалетная комната, – вдруг произносит он свои первые а все время слова. Голос у него хриплый, словно простуженный, и немного надтреснутый.
Да, конечно, пойдем.
Я веду его по нашему новому дому, который мы снимаем не так давно, примерно, три последних месяца, и спазмы в моем желудке все усиливаются и усиливаются – так и до язвы недалеко.
Я указываю отцу на дверь в конце коридора и собираюсь уже было ретироваться, когда он останавливает меня такими словами:
Ты выглядишь счастливым, сынок.
Доброта его голоса ошеломляет меня настолько, что я теряю дар речи. Буквально. Он видит это и делает шаг в мою сторону: лицо исковеркано гримасой боли, руки дрожат…
Марк… прости меня, – шепчет он еле слышно, и в моих глазах вскипают горячие слезы. – Мне так жаль, мальчик мой, прости меня…
Папа… – Отец обнимает меня и начинает глухо рыдать мне в рубашку. Это все еще ошеломляюще и непостижимо, но и животворяще тоже: в этот самый момент я понимаю, что все у нас действительно будет хорошо. Что наше «долго и счастливо» тоже имеет место быть и оно начинается здесь и сейчас.
Ты тоже прости меня, отец, – глухо шепчу я в ответ и крепко сжимаю его дрожащую руку.
Конец.
