Текст книги "Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
– Эмили. Не знаешь, где она может быть? – выпускаю плечи девушки, почему-то вдруг догадавшись о готовящемся ударе. Роняю руки вдоль тела и жду...
– Так она же уехала, – произносит Шарлотта, глядя на меня не без опаски. – Еще рано утром, когда ты спал. Сказала, вы обо всем договорились...
Повторяю эхом:
– Договорились... – И такая находит тоска, что хоть волком вой. Только не при Шарлотте же: срываюсь с места и иду в свою комнату. Прикрываю дверь, падаю на постель, а потом луплю по прикроватному столику кулаком. Раз, другой, третий...
Проклятая Катастрофа, она снова сделала это: исчезла так же, как появилась – внезапно, с полным сотрясением всей моей жизни.
Ушибленная рука страшно болит, ноет каждая кость не только в ней – во всем теле. Что за черт, не понимаю! Прижимаю ее к груди, укачивая, словно малого ребенка, и дергаюсь от тихого стука в дверь...
Катастрофа?
Она?!
– Юлиан...
Гляжу на Шарлотту полными ненависти глазами – она так и застывает в дверях, не смея переступить порога комнаты.
– Зачем пришла? – кидаю злым голосом, нисколько не заботясь о произведенном эффекте. В конце концов, она лишь подарила мне секунду тщетной надежды, надежды, подобной быстродействующему яду...
– Я только хотела сказать... – лепечет и замолкает, хлопая своими большими карими глазищами. Беременная корова!
– Так говори и убирайся, – даю ей своеобразного пинка, и девушка поджимает губы.
– Мне жаль, – только и произносит она, с жалостью наблюдая мою агонию. Должно быть, наслаждается зрелищем... Что ж, только не с моей подачи.
– Убирайся, – шиплю злым, полным ненависти голосом, а потом вихрем пересекаю разделяющее нас пространство и с силой захлопываю дверь у нее под носом.
Ненавижу тебя, Эмили Веллер!
Ненавижу и... не нуждаюсь в тебе.
Даже и не думай, что стану тебя искать! Даже и не надейся, маленькая стерва. Я снова луплю кулаком по ажурным обоям на стене...
18 глава. Эмили
Принимая предложение турбобабуль, я и думать не думала, что отъявленный эгоист, сотрясти устои жизни которого мне предстояло, настолько глубоко затронет мое собственное сердце... Что он и сам произведет своеобразную революцию в душе Эмили Веллер, свергнув старых кумиров и заменив их новыми... Новым: одним единственным, голубоглазым кумиром с далеко неидеальными привычками, влюбляться в которого, казалось бы, и вовсе было не за что. Ни тебе романтических жестов, ни добрых, головокружительных слов – ничего, за что стоило бы зацепиться. Ан-нет, зацепилось...
И болит.
Особенно после оскорбительных слов, произнесенных им этой ночью.
Как же болит...
Нет, я больше не могу заниматься этим делом. Пора заканчивать...
Именно с этими мыслями я и покидаю комнату крепко спящего Юлиана, возвращаясь ровно через секунду, чтобы в последний раз поцеловать его на прощание... Слегка касаюсь губами небритой щеки, провожу пальцами по растрепанной шевелюре.
– Прощай, Юлиан. Пусть у тебя все будет хорошо! – произношу совсем тихо, у самого уха, а потом собираю свои вещи – их совсем немного – подхватываю Ангелику и стучу в комнату Шарлотты.
Она уже не спит – слышу, как они с Адрианом тихо переговариваются за закрытой дверью
– и появляется на пороге секундой позже. Личико у нее раскрасневшееся, смущенное... Похоже, я не вовремя, как и всегда.
– Я ухожу, – произношу без обиняков. – Поговорим у Стефани, как и договаривались прежде. – И поясняю: – Просто не хочу, чтобы ты переживала, не обнаружив меня в доме.
Лицо Шарлотты делается жалостливым и таким печальным, что мне хочется закричать... Выпустить наружу свои боль и отчаяние, сдавившие грудь, – не продохнуть.
Но я не могу.
– Хорошо, встретимся у Стефани, – соглашается Шарлотта, а я добавляю:
– Не говори ничего Юлиану, не надо.
Собеседница молча кивает, не спрашивая, что является причиной моего внезапного решения – она знает, в чьей комнате я провела эту ночь.
Так я и ухожу...
Забиваю в навигатор адрес Стефани и еду в указанном направлении. Именно у нее дома мы и должны были сегодня встретиться: небольшой общий сбор для разработки дальнейшего плана действий. Алекс и турбобабули должны были прибыть из Мюнхена утренним поездом...
Хорошая возможность признаться во всем и отказаться от дальнейшего сотрудничества... Страшно, но необходимо.
– Я вас не разбудила? – спрашиваю Стефани, открывшую мне в одном банном халате на голое тело.
– Нет, что ты, мы с Алексом уже успели совершить небольшую пробежку. Проходи! -впускает меня в дом и покрывается ярким румянцем, когда только что упомянутый парень окликает ее из ванной комнаты:
– Так мне принимать душ одному или все-таки дождаться тебя?
Бастиан, появившийся из кухни с кружкой ароматного кофе, подхватывает меня под локоток:
– Не обращай внимания, – говорит он мне, – у этих ребят что-то вроде пунктика насчет совместного душа. Кажется, что-то из прошлого... – И прогоняет сестру взмахом руки: -Иди уже к своему Ромео, мы тут сами разберемся. – Спрашивает: – Кофе хочешь?
Молча киваю, и парень ставит передо мной полную кружку. Отпиваю горячий, обжигающий нёбо напиток и ощущаю навернувшиеся на глазах слезы. Не пойму, то ли это от горячего, то ли все-таки из-за Юлиана...
Бастиан спрашивает:
– У вас с Ангеликой все хорошо?
И я, вместо ответа, глотаю новую порцию обжигающего напитка.
– А Эрика где? – интересуюсь как можно беззаботнее, игнорируя его вопрос, и Бастиан пожимает плечами:
– Пошла закупиться к завтраку. Турбобабули обещали быть к девяти... Мы собирались вместе позавтракать.
– Хорошо.
На часах половина девятого – значит, через полчаса все разрешится. Так тому и быть... Вскоре Бастиан встает открыть входную дверь и на секунду, да опускает огромную ладонь на мое плечо... слегка стискивает его, а потом просто выходит, оставив меня давиться горячим кофе и слезами вперемешку.
Они такие счастливые: и Бастиан с Эрикой, и Алекс со Стефани – кажется, им все так легко дается, все-то у них получается. Одна я какая-то ущербная: даже влюбиться нормально не могу, все западаю на каких-то придурков, не принимающих либо меня саму, либо мою дочь.
– Деточка, милая, иди я тебя обниму! – фрау Риттерсбах врывается на кухню, подобно огненному смерчу и заключает меня в свои крепкие объятия. – Ты такая умничка, Эмили, мы и надеяться не могли на подобный успех.
От этих слов мне становится еще горше, но я позволяю ей восторгаться своими актерскими талантами (которые здесь абсолютно не при чем) и порхать вокруг накрытого к завтраку стола, словно неугомонной маленькой пчелке. Хочу дождаться Шарлотту и сообщить новость всем сразу, не повторяясь. Мне и так стоит огромных усилий не разреветься в голос...
Во-первых, я снова влюбилась не в того парня.
Во-вторых, испортила этим всю операцию...
– Я привезла с собой карту намеченных действий, – произносит все та же Хайди Риттерсбах, вынимая сложенный лист бумаги из своего неизменного ридикюля. – Куда мне его прикрепить?
– Крепите прямо к холодильнику, – предлагает Алекс, протягивая старушке пару магнитиков, и я пробегаю глазами вычеркнутые пункты: «усыпить и устроить пробуждение в одном доме», «подкинуть потерянный документ», «устроить полицейский арест»... «Разбить автомобиль».
Вспоминаю, как Бас бил кувалдой по передней фаре моего милого сердцу «Фиата», имитируя столкновение с другим автомобилем. Тогда это все еще казалось веселым -теперь донельзя грустным...
– А вот и Шарлотта.
Кристина Хаубнер с видом знатока осматривает живот новоприбывшей и констатирует:
– Тебе недолго осталось, дорогая. Скоро мы увидим, кто прячется в этом огромном животике!
– Скорее бы! – вздыхает девушка, и тогда я не выдерживаю и произношу:
– Я ухожу.
Эти два простых слова в одночасье прекращают разговоры за столом, повисает гнетущая, полная скрытого недоумения тишина. Семь пар глаз глядят на меня в ожидании объяснения... Только Шарлотта рассматривает коврик на полу.
– Ты уходишь? – в конце концов произносит Эрика. – В смысле, бросаешь всю эту затею? Почему?
Сложно признаться в подобной глупости... особенно перед такой заинтересованной аудиторией.
– Он тебя чем-то обидел? – интересуется Алекс.
Нет, – отвечаю я.
– В этом замешаны чувства? – с женской догадливостью вопрошает Стефани, и тогда я молча киваю. Так и есть...
И снова эта тишина. Давящая на нервы... Почти звенящая. К счастью, прерываемая словами Шарлотты:
– Разве мы не предполагали, что такое может случиться?
– Это ты и предполагала, – возражает ей Алекс. – Но я думал, никто, точно зная, что Юлиан из себя представляет, не сможет совершить подобную... – он замолкает, не договорив. Стеф так и ожигает его осуждающим взглядом...
– Глупость, хотел ты сказать, – заканчиваю я за парня. И каюсь: – Ты прав, я глупая и потому не могу больше заниматься этим делом. Понимаю, что разрушаю все ваши планы, но... Простите, мне нужно уехать. Хочу вернуться домой, к родителям. Так будет лучше всего...
Собираюсь протиснуться сквозь плотное кольцо обступивших меня людей и уйти, только мягкие руки фрау Риттерсбах обхватывают меня за плечи и прижимают к себе.
– Ну что ж, – произносит она примирительным тоном, – в конце концов это была всего лишь неудавшаяся попытка. Мы не станем тебя неволить, милая. Поезжай домой и ни о чем не волнуйся... – Вот теперь я точно не могу удержать слез, и те брызжут на ярко-желтую кофточку сердобольной старушки.
Чувствую чью-то ладонь на своей спине: сначала одну, потом вторую...
– Уверена, ты тоже ему небезразлична, – слышу голос Шарлотты у самого уха, однако это кажущееся утешение вызывает лишь новую волну неудержимых слез.
– Бедная наша девочка, бедная девочка, – все повторяет и повторяет Хайди Риттерсбах, похлопывая меня по спине.
Алекс с Бастианом тихо переговариваются в стороне, у окна, и я, с чуткостью влюбленной идиотки, улавливаю имя Юлиана, повторяющееся раз за разом... О чем они говорят? Костерят его на чем свет стоит? Мне это неприятно. Такое чувство, словно парни забрасывают камнями меня самое... Все это только усиливает мою истерику.
Не знаю, как долго она продолжается: по ощущениям не меньше десятка лет... И только потом я успокаиваюсь.
Уже сидя в автомобиле, с грустью осознаю, что прощание с турбобабулями и остальными членами нашей маленькой компании далось мне не так легко, как хотелось бы.
Кажется, я прикипела к каждому из них, по-своему привязалась – они стали моими друзьями. Такими, каких у меня никогда прежде не было.
И теперь я вне этого круга...
Стоило ли уезжать из родного города, чтобы вернуться с разбитым сердцем, еще более одинокой, чем была до отъезда?
Уж лучше бы не уезжала, не устраивала бессмысленного демарша, адресованного в первую очередь Карлу, который за все это время так ни разу и не позвонил... А ведь первое время я ждала, надеялась, что он одумается, найдет меня, воротит назад в Эллинген и свою жизнь одновременно.
Не воротил...
Приходится возвращаться самой.
Стыдно признавать свое поражение, только так будет лучше всего...
– Все у нас будет хорошо, – шепчу дочери с погремушкой в руках. – Все у нас будет хорошо.
Я не была в Эллингене ровно четыре месяца, и за это время здесь ничего не поменялось. Разве что начали строить новый жилой дом в двух кварталах от нас... В остальном – все те же улицы, все те же дома. Да и люди, полагаю, все те же...
Паркуюсь у дороги, глядя на родительский дом со смесью робости и радостного нетерпения, а потом беру Ангелику на руки и иду к деревянной калитке, скрипнувшей при легком нажатии рукой. Папа так ее и не смазал... Это тоже осталось неизменным.
– Эмили! – входная дверь распахивается еще прежде моего звонка, и мама, взволнованная, с горящими глазами, прижимает нас с дочерью к себе. – Наконец-то вернулась. Как же я рада! – И отступает, протягивая руки к своей внучке: – Можно подержать нашу маленькую принцессу? Мы с отцом ее так и не видели до сих пор. – Ее слова заставляют меня устыдиться собственного поведения, впрочем, мама уже сюсюкается с Ангеликой и не замечает моих ярко вспыхнувших щек: – Какая же ты у нас большая уже! И такая красивая. Бабушкина радость...
Глядя на эту картину со стороны, я лишний раз убеждаюсь, что поступила правильно: ребенку нужен настоящий дом и настоящие бабушка с дедушкой. Такие, чтобы баловали и потакали всем его желаниям... А воспитывать дочь я могу и сама. Не я первая – не я последняя...
В этот момент мама и спрашивает:
– Карл знает, что ты вернулась?
– Карла это не касается, мама, – отрезаю безапелляционно.
Но она качает головой:
– Он ее отец, Эмили. Конечно, его это касается...
Не хочу спорить на эту тему, но смолчать не могу.
– Он хотел, чтобы я сделала аборт. По-твоему, ему есть дело до собственного ребенка?
– Возможно, он изменился, – предполагает мама авторитетным тоном.
– Ха, – насмешка прорывается истерическим смешком, – скорее ад заледенеет.
Но она произносит:
– Последние два месяца он живет с какой-то приезжей. Она недавно появилась в городе... Ходят слухи, что у них все серьезно.
Уведомив меня на сей счет, мама, я вижу это, следит за моей реакцией, и я рада, что подобная новость больше не способна сделать мне больно.
– Желаю им счастья, – отзываюсь невозмутимым голосом, кажется, по-настоящему удивив этим родительницу.
19 глава. Юлиан
Злость на сбежавшую Катастрофу не давала мне рационально мыслить: вместо радости от свершившегося избавления я бесился и неистовствовал, словно сам черт в меня вселился. Сначала громил свою комнату, заглушая физической болью боль душевную, потом наливался джином и дымил, словно паровоз – как бы восполняя период вынужденного воздержания – а потом позвонил Франческе...
Это казалось верным решением: заменить одну «грелку» другой. Что здесь такого? В конце концов, в Эмили не было ничего особенного: бесило сама мысль о ее бессовестном бегстве, не отмеченном даже банальным «спасибо». А ведь я из-за нее претерпел множество неудобств: потерял квартиру в Мюнхене, к примеру, пошел на уступки Адриану... Почти бросил курить, идиот.
– Проходи. – Франческа встречает меня полуобнаженной, с распущенными волосами -именно такой она и нравилась мне когда-то – и сразу же вцепляется пальцами в края моей футболки. – Снимай. Не станем терять время!
В большом напольном зеркале я вижу свое полное отражение: футболка на мне та самая, с синими пятнами от маскарадной краски. После стирки они не сошли полностью, однако я все равно надел именно ее этим утром.
– Ну, чего ты застыл? Поднимай руки, – понуждает меня Франческа в нетерпеливом ожидании, и я повинуюсь... Позволяю ей стянуть злополучную футболку и швырнуть ее на пол измятым комком. Измятым сине-белым комком... Именно на него я и глазею все время, пока итальянка трудится над моим телом, проявляя чудеса изобретательности.
– Что с тобой? – в конце концов не выдерживает она, с недовольным видом впиваясь пальцами в мои щеки и слегка их сжимая. – Ты пьяный или обкуренный? Прежде ничто не мешало твоей эрекции, нынче же... – Она кривит губы. – Ты как вареная морковка... Либо возвращайся из того места, где ты сейчас находишься, либо... убирайся прочь, – зло кидает она, запахиваясь в прозрачный пеньюар.
Я встаю и поднимаю с пола футболку...
– Гонишь? А прежде, помнится, в любви признавалась. – Не могу сдержать язвительности... – Быстро же ты разлюбила.
– Прежде у тебя было, что мне предложить, – парирует женщина, кивком головы указывая на мой явно невыдающийся показатель мужественности. И шипит: – Трудно любить импотента.
Ее слова меня задевают, берут, так сказать, за живое.
– А ты не думала, что дело в тебе? – отбиваю брошенное в лицо оскорбление, получая удовольствие от внезапно посеревшего лица итальянки. – Пару дней назад... другая женщина... была вполне мной довольна. Да я и сам был доволен собой...
Франческа вскакивает с дивана, замахивается и почти готовится залепить мне смачную пощечину, правда, я оказываюсь проворнее и перехватываю ее руку прежде, чем это происходит.
– Вот и шел бы тогда к этой другой, – цедит она сквозь стиснутые зубы. – Зачем явился сюда, чертов ублюдок?!
Я с презрением откидываю ее руку, даже обтираю ладонь о футболку, словно само ее прикосновение измарало меня. А потом произношу:
– Да вот хотел сделать доброе дело... – пожимаю плечами, – потешить твое дряблое тельце, а не вышло... Не возбуждаешь ты меня больше! – И повторяю: – Не возбуждаешь.
Итальянка вскрикивает так пронзительно, словно я ее ударил, подхватывает с пола туфлю на высоком каблуке и несется в мою сторону с мстительным блеском в глазах... Мне только и остается, что подхватить на бегу оставшуюся одежду и выскочить за дверь, спасаясь от разъяренной фурии в ее лице. К тому же вооруженной опасным «оружием»...
– Я убью тебя, Юлиан Рупперт! – вопит она с верхней ступеньки лестницы, пока я одеваюсь двумя пролетами ниже. – Разорву твое тело на мелкие кусочки и скормлю его воронам. Оторву твой маленький член и... – она замолкает, должно быть вспугнутая хлопнувшей выше дверью.
Узнать, что она собиралась сделать с моим далеко немаленьким дружком, мне так и не удается, потому что я выхожу из подъезда под слепящее весеннее солнце и впервые по -настоящему улыбаюсь. Эта словесная баталия приятно меня раззадорила... Жаль, нельзя рассказать о ней Катастрофе – ей бы понравилось. Почему-то я в этом уверен...
Интересно, где она сейчас?
Чем занимается?
Донимает очередного простака?
Эта внезапно нахлынувшая мысль сгоняет улыбку с моего лица. Веселье, еще секундой назад плещущееся, подобно океану, испаряется, как ни бывало...
Хочу найти ее и узнать, почему она сбежала... Что могло настолько ее не устроить, что идиотка оставила предоставленную ей крышу над головой и растворилась, подобно утреннему туману? Казалось бы, чего еще желать... Живи и наслаждайся. Да еще получай удовольствие от шикарного секса...
Не знаю, как она это делала, только с Катастрофой все чувствовалось острее, ярче, что ли... Может, потому Франческе и не удалось расшевелить меня: слишком пресно, слишком однообразно.
Хотелось другого...
– Юлиан.
Я сижу на террасе в компании початой бутылки вина, когда надоеда-Шарлотта предстает передо мной сначала своим безразмерным, просто устрашающе огромным животом, а потом и всем остальным в придачу.
– Что тебе? – спрашиваю я. – Хочешь присоединиться?
В ее рыжих волосах запуталось солнце, и, пока она продолжает стоять, безмолвно наблюдая за тем, как я потягиваю янтарную жидкость из фужера, я нет-нет да любуюсь его яркими переливами. Не знал бы наверняка, решил бы, что она на меня запала... Как и было когда-то. Уже и не вспомнить...
– Юлиан...
– Ты хочешь мне что-то сказать? – не выдерживаю я. – Если это из разряда нравоучений, то можешь не утруждаться: только впустую потратишь время.
– Это другое.
Вскидываю брови и гляжу на Шарлотту с большим интересом.
– Так говори уже и не мешай мне наслаждаться жизнью.
– Это касается Эмили...
– Что? – Я даже на стуле подскакиваю, хотя стараюсь не показать особой заинтересованности. – Ты знаешь, где она? Вы созванивались?
– Нет, она мне не звонила.
– Тогда в чем дело? – отзываюсь злым от разочарования голосом. – Чего ты хочешь? – И я заливаю в себя остатки алкоголя.
Шарлотта отвечает:
– Хочу, чтобы ты перестал вести себя подобно маленькому ребенку и хоть раз в жизни поступил правильно. – С этими словами она протягивает мне листок бумаги. – Надеюсь, я не пожалею о своем решении, – вздыхает она, поясняя. – Это ее адрес. Полагаю, Эмили с ребенком вернулись домой...
Не может быть: хватаю бумажку и пробегаю написанное глазами. Эллинген... Около часа езды – так близко! Подхватываюсь со стула и спешу к автомобилю. Сказать «спасибо» я могу позже... Сейчас главное найти Катастрофу.
Вот уж она у меня попляшет... Получит по полной. Пусть и не надеется отвертеться! И я с такой силой отжимаю педаль газа, что едва различаю проносящиеся мимо автомобили. Только на въезде в город меня немного отпускает, и непривычное колотье в боку, словно после стометровки, заставляет хватать воздух открытым ртом, подобно выброшенной на берег рыбе...
Что со мной? Что за безумие? Амок в самом чистом из его проявлений?
Вполне может быть. Сбрасываю скорость и высматриваю место для парковки. Сердце екает, когда замечаю крохотный «фиат», припаркованный у одного из гаражей... Значит, Эмили, действительно, здесь, в этом городе, в доме за белым забором...
– Молодой человек, здесь нельзя парковаться, – кричит мне через забор усатый дедок в огромной панаме. – Перепаркуйтесь, пожалуйста. Эй, куда же вы?
Я не отвечаю: открываю калитку и стучу в двери дома под номером семнадцать. Во рту странная сухость... Руки не находят себе места, и приходится засунуть их в карманы.
– Здравствуйте, молодой человек.
Хорошо сохранившаяся женщина, голубоглазая, с веснушками на носу, глядит на меня доброжелательным взглядом. Я смутно угадываю в ней Катастрофу, и, растерявшись на мгновение, прибегаю к силе своей улыбки.
– Добрый день, фрау Веллер, я ищу Эмили, вашу дочь. Могу я с ней поговорить?
Доброжелательная улыбка на лице моей собеседницы сменяется заинтересованной задумчивостью.
– Вы ее друг? – спрашивает она. – Эмили мне про вас не говорила.
– Но это не значит, что меня нет, – отвечаю с широкой улыбкой, которая, впрочем, фрау Веллер совершенно не подкупает. – Уверен, она будет рада меня видеть.
– Эмили сейчас занята, – произносит женщина, даже и не думая пропускать меня в дом. -У нее гости. Быть может, вы придете несколько позже...
Недоброе предчувствие заставляет осведомиться:
– Насколько позже? И что за гостей она принимает?
Мы с фрау Веллер смеряем друг друга пристальными взглядами. Мне кажется или у нее какое-то предубеждение против меня? Неужели Катастрофа все-таки рассказывала о нас... Не может этого быть.
– Мама, что здесь происходит? – Хорошо знакомый голос разрывает нашу безгласную схватку, и я вижу свою Катастрофу. Все такую же маленькую, хрупкую, словно севрская статуэтка, с подпрыгивающим за спиной хвостиком и удивленными глазами.
Хочется броситься и подхватить ее на руки, сдавить до хруста в костях и мушек перед глазами, а потом уже хорошенько отшлепать... со всеми последующими последствиями.
Однако мужской силуэт за спиной девушки заставляет меня напрячься, отстрочив на время взыскательные меры.
Кто он такой, этот пижон в клетчатой тенниске и шортах, рассматривающий меня с не меньшим интересом? Неужели – вот уж об этом я как-то совершенно не думал – папаша маленькой пискли, тот самый, о котором Эмили ни разу и словом не обмолвилась... Да я и не спрашивал особо. Просто не думал, что он реально где-то существует: ходит весь такой из себя идеальный... готовый увести мою Катастрофу, стоит только прикрыть глаза.
А может – эта мысль особенно неприятна! – она и уехала только ради него, вернулась по первому же зову...
Не верю... и не позволю!
– Юлиан. – Голос Катастрофы слегка дрожит, когда она произносит мое имя, и это приятно обнадеживает. Я даже как-то подбираюсь... Вовремя же я приехал.
Так мы и стоим: Эмили, я и этот смазливый урод по правую руку. А потом начинает плакать Ангелика, но ни один из нас не двигается с места, только фрау Веллер, о которой я и думать забыл, произносит:
– Пойду успокою ребенка. – И уходит.
Эмили неловко переминается, хмыкает в кулак, а потом все-таки произносит, указывая на уродца:
– Карл Меннинг.
– Юлиан Рупперт, – представляюсь с вызовом в голосе. Тот, кстати, его игнорирует, только улыбается до омерзения гаденькой улыбкой, вроде как не считая необходимым мериться со мной причиндалами. Урод.
Еще и произносит:
– Приятно познакомиться.
– Не могу сказать того же.
Эмили нервничает все больше (вижу, как она теребит кончик своего хвостика) и невпопад предлагает:
– Может, выпьем чаю. Мама испекла пирог...
Карл-чертов-урод-Меннинг качает головой и отвечает, поглядывая в мою сторону:
– Люблю пироги твоей мамы, сама знаешь, однако сегодня я, пожалуй, пас. – И добавляет:
– Просто подумай над моими словами, хорошо?
Эмили кивает, и этот урод, приобняв ее на прощание, идет к двери. Неторопливо так идет... Как бы демонстрирует саму свою принадлежность этому дому.
У меня аж скулы сводит от желания ускорить его уход увесистым таким пинком... И пальцы на ногах разжимаются только после того, как дверь за пижоном захлопывается с тихим щелчком.
Наконец-то!
