Текст книги "Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Бергер Евгения
Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера
Что-то вроде пролога.
– Кто здесь? – голос молодого человека, жесткий, с притаившейся ноткой отчаяния, заставляет его нового посетителя замереть на полпути.
– Это я, Алекс, – откликается он просто. И добавляет: – Здравствуй, Юлиан.
Парень на больничной кровати вскидывается – пазухи носа раздуваются, грудь ходит ходуном:
– Позлорадствовать пришел? Что ж, самое время.
Его брат качает головой – видеть Юлиана в таком состоянии непросто. Он, как никто другой, знает, каково ему сейчас...
– Я никогда бы не стал делать этого, ты же знаешь. – И с искренним сочувствием: – Мне очень жаль. Уверен, это не на всегда!
– Да замолчи ты, – грубо обрывает его Юлиан, насмешливо искривив красивые губы. -Только твоего сочувствия мне и не хватало. Обойдусь как-нибудь...
Алекс невесело усмехается:
– Ты не меняешься, и это по-своему закономерно.
– Люди вообще никогда не меняются, – произносит Юлиан все с той же насмешкой. -Было бы глупо надеяться на обратное!
И брат не может сдержать улыбки:
– И все-таки я верю в чудеса. Иногда даже самым отчаянным скептикам приходится признать их наличие!
– Ох, черт, – ерничает молодой человек, – я и забыл, что ты и сам у нас что-то вроде ходячего чуда... Зацени каламбур! Неплох, не так ли?
Алекс глядит на брата... с жалостью? Нет, скорее со снисходительным превосходством. Тот многого не понимает, но однажды придет и это... нужно просто подождать. И он, Алекс, умеет ждать лучше многих. Пришлось научиться – жизнь заставила.
– Вижу, чувство юмора тебя не покинуло, – отзывается он на слова брата, – а значит, не все еще потеряно. Продолжай в том же духе!
И у Юлиана даже перекашивается лицо.
– Ненавижу твои проповеднические заморочки, Репейник, – цедит он хриплым голосом. -Просто уйди и оставь меня в покое. И пусть никто больше не приходит – не желаю никого видеть.
– Даже Эмили? – интересуется его брат.
– Тем более Эмили, – зло отзывается тот. – Пусть катится на все четыре стороны! Мне наплевать.
Яростная хлесткость этих слов кажется кощунственной по отношению к яркому весеннему солнцу и трелям щебечущих за окном птиц.
– Зря ты так, – Алекс тяжело вздыхает, пытаясь скрыть одолевающие его эмоции. – Она искренне переживает за тебя... Не отталкивай ее, не надо.
Юлиан рычит, стискивая одеяло побелевшими от натуги пальцами.
– Убирайся!!! Вы все убирайтесь. И эта чертова Катастрофа в первую очередь.
Алекс отступает на шаг назад, поджимает бескровные губы, сглатывает...
– Прости, – это все, что он способен произнести, но и подобная малость воспламеняет в Юлиане новый виток неконтролируемой агрессии.
– Мне никто не нужен, – рычит он сквозь стиснутые зубы. – И никогда не был нужен... Я сам по себе, всегда так было, так и останется. Убирайся и передай это тем, за дверью. – И заключает: – Юлиану Рупперту плевать на все человечество. Особенно на некоторых особенно злостных его представителей... И на тебя в том числе. Убирайся!
Алекс больше не рискует выводить брата из себя: идет к двери и плотно прикрывает ее за собой.
Девушка-катастрофа встречает его большими, полными тайной надежды глазами.
Ему нечем порадовать ее...
1 глава. Юлиан
Эхо неистово громыхающей музыки отдается прямо в моей диафрагме, взбивая выпитые коктейли в какую-то безумно-сумасшедшую смесь. Ощущаю, как та взыгрывает в желудке, норовя вот-вот выплеснуться наружу...
Набрался я славно. Сильнее обычного, это точно...
– «Текилу Бум», пожалуйста! – подмигиваю с интересом на меня поглядывающей пышногрудой барменше. Наверное, стоило бы плюнуть на выпивку да затащить эту легкодоступную девицу в ближайшую подсобку. От секса у меня всегда мозги на место встают, а в данном случае немного трезвости восприятия мне бы не помешало. – Не хочешь потанцевать? – любопытствую с многозначительной интонацией, заглядывая в вырез ее миникрохотного топа – не догадаться об истинном значении моих слов она просто не может.
И девушка облизывает губы:
– Через десять минут заканчивается моя смена... тогда и потанцуем. Подождешь?
– Само собой, – пожимаю плечами, прикладываясь к поданному ею напитку. Тот ожигает горло, словно напалмом... Морщусь и замечаю обращенный на себя взгляд: женщина слева... да и не женщина даже, старая кошелка, если по существу, – приподнимает стакан и изображает наше обоюдное чоканье. Автоматически отвечаю ей тем же.
– Не знал, что сюда пускают кого попало, – обращаюсь к симпатичной барменше, и та пожимает плечами.
– Всяко бывает.
А старая перечница поднимается со стула и идет в мою сторону... Боже, только этого мне не хватало! Очень хочется сбежать, вот только некуда, да и штормит меня знатно – лучше бы дождаться опоры в виде двух женских прелестных ручек и всего остального, к ним прилагающегося.
– Что пьете? – интересуется навязчивая старуха, и я приподнимаю стакан.
– «Текилу Бум». Пробовали?
– Мерзкое пойло, – кривится собеседница, чем невольно заинтересовывает. – Я пью только «Лонг-Айленд»... Все остальное – пфф! – водичка с детского утренничка. – И командует: – Девушка, еще две порции. – В сторону Юлиана: – Я угощаю.
Тот вскидывает брови:
– Не каждый день встретишь такую...
– Старуху? – подсказывает бойкая знакомая. – Мне семьдесят пять, и я не стыжусь говорить об этом. – Подхватывает заказанный напиток: – Ну, выпьем за знакомство! Давай, приятель, – и ловко опрокидывает в себя немаленькую такую порцию.
У меня округляются глаза: упасть лицом в грязь перед бойкой старушонкой вовсе не хочется, и порция коктейля почти идет носом, когда я с усилием загоняю ее назад в протестующий против подобного надругательства желудок.
И пока я борюсь с тошнотворными спазмами, старая кошелка всплескивает руками:
– Мамочки моя родная, я ж забыла про апельсин! – И поясняет: – «Лонг-Айленд» без апельсина – все равно, что Париж без Эйфелевой башни... Деточка, – в сторону услужливой барменши, – нам пару долек апельсина, пожалуйста, и... повтори предыдущий заказ. Мы должны сделать все, как надо... Ну, ты готов ко второму кругу? – спрашивает меня с азартным блеском в глазах, и, заметив, должно быть, как меня перекашивает от подобной перспективы (ничего не могу с этим поделать), добавляет: – Парень ты хилый, я погляжу, боязно и настаивать.
Я сглатываю и пьяно вскидываюсь:
– Еще посмотрим, кто из нас хилый. Стакан мне и дольку апельсина!
Новая порция алкоголя заливает носоглотку, и я отфыркиваюсь, подобно захлебнувшемуся коту – в ушах нарастает оглушающий звон, все тело сводит колючей судорогой.
– Что с тобой? – восклицает навязчивая старуха, хватая меня за рукав. Дальше все словно в тумане: меня ведет куда-то в сторону, погружает в ватную какофонию взрывающихся в голове звуков, а потом и вовсе опрокидывает в глубокую темноту...
. Я просыпаюсь с оглушительно бухающим в голове набатом из тысячи барабанных установок. Яркий свет из незашторенного окна мучительно режет глаза...
Что за наказание?! Приподнимаю тяжелую голову, придерживая ее руками, словно переполненный водой аквариум, и принимаю, наконец, вертикальное положение.
Ого, я в своей постели! Весьма любопытно.
Все произошедшее прошлым вечером – все, кроме пышногрудой барменши, с которой я собирался развлечься, – кажется довольно смутным и полустертым. Как я вообще вернулся домой? Загадка, как ни крути.
И я все еще продолжаю биться над ее разрешением, когда дверь моей спальни открывается, и в комнату входит моя вчерашняя знакомая, та самая, пышногрудая – я даже глаза округляю.
– Держи вот, – она подает мне стакан воды и таблетку аспирина. – Г олова, должно быть, раскалывается!
Принимаю подаяние и гляжу на нее, не отводя взгляда: она ведет себя так, словно мы давно и близко знакомы.
– Раскалывается, – сиплю, все еще пытаясь уложить вчерашние события в своей голове. И спрашиваю: – А ты здесь как оказалась? Мы с тобой того самого или как?
– Или как, – отзывается девушка, сложив руки на пышной груди. – Ты был просто в зюзю, мне пришлось тащить тебя на себе.
Во мне мгновенно срабатывает первобытный инстинкт, и я протягиваю недовольной девице руку ладонью вверх.
– Хочешь «станцуем» сейчас? – предлагаю с улыбкой. – Я только «за». Утро хорошо на мне сказывается...
Та скептически заламывает бровь.
– Даже с похмелья? – и многозначительно поглядывает на мой пах. – Боюсь, ты себя переоцениваешь!
В этот момент комнату наполняют странные звуки, похожие на жалобное мяуканье новорожденного котенка, и я в недоумении гляжу на девушку, имени которой так и не удосужился узнать.
– Ты притащила в мой дом котенка? – интересуюсь с настороженностью. Животных я вообще не перевариваю! – Надеюсь, что нет, у нас с кошачьими взаимная непереносимость... вплоть до аллергии, я полагаю.
И девушка одаривает меня насмешливым взглядом:
– Ты, что ли, все позабыл? Вот ведь помощничек. – Почти с укором: – Пить меньше надо. Сам ведь пригласил нас к себе на постой, пока я квартиру буду искать... – «Мяуканье», между тем, усиливается, и девушка поспешно заключает: – Она есть хочет. Извини!
Едва странная гостья выходит из комнаты, я вскакиваю с постели – одна из зеркальных створок огромного шифоньера отображает мое перекошенное от ужаса лицо и стоящие дыбом волосы.
Боже, о чем говорит эта ненормальная?! Чтобы Я пригласил ЕЁ пожить в СВОЕЙ квартире... Да никогда такому не бывать! Что за нелепая фантазия... Фыркаю и приглаживаю непокорные пряди.
Безрезультатно.
Так, и что за «она», мяукающая в моей квартире... Отыскиваю взглядом джинсы – вот, лежат аккуратно сложенными на стуле – и кое-как втискиваюсь в них, поддерживая одной рукой буквально раскалывающуюся от любого движения голову.
– Ерунда какая-то, – бурчу себе под нос, открывая дверь.
Квартирка у меня небольшая, компактная двушка на тридцать квадратов, так что из спальни я сразу же попадаю в гостиную и замираю на месте. Не о такой картине я мечтал с утра пораньше, это точно, а вижу я следующее: на моем идеально белом диванчике, похожем на снежный сугроб, привезенный прямиком с Антарктики, восседает моя вчерашняя барменша с большой... Ощущаю подступившую к горлу желчь и усилием воли загоняю ее обратно в желудок. Так вот эта... с большой грудью... сидит на моем диване и кормит почмокивающего младенца на своих руках. Тот так крепко вцепился в ее сосок, что аж губенки побелели...
Отступившая было дурнота снова накрывает меня с головой, и я, сопровождаемый улыбкой незнакомки, кидаюсь в ванную, где меня и выворачивает в унитаз. Причем, чем отчетливее припоминаю кормящую мамашу, тем отчаяннее хочется блевать...
Самая отвратительная картина в моей жизни!
Телка и ее кровосос-вампиреныш.
Зычно и со смаком выругиваюсь, умываюсь холодной водой и полощу рот... Так, с этим нужно что-то делать! И немедленно.
– Тебе полегчало? – доносится до меня голос этой... с младенцем.
И я цежу себе под нос:
– Полегчает, когда ты уберешься из моего дома. – Потом срываюсь с места и, замерев на почтительном расстоянии от кормящей мамаши, интересуюсь: – Что ты здесь делаешь? Я тебя точно не приглашал... особенно с этим.
Девушка качает головой.
– «Это», чтобы ты знал, – произносит она оскорбленным тоном, – моя дочь, Ангелика. – И да, ты приглашал меня в свой дом, можешь не сомневаться.
– Возможно, чтобы перепихнуться, – парирую ее слова, – но уж точно не пожить... да еще и с этим, – тычу в ребенка вытянутым пальцем.
Моя собеседница демонстративно отнимает ребенка от груди, застегивает бюстгальтер для кормящих и поправляет задранный край футболки.
– Ну-ну. – Она поднимается с дивана, похлопывая кровососку по спине. – Не пугайся этого злого, нехорошего дядю, – обращается она к дочери, – уверена, он сейчас все вспомнит и снова станет нормальным, воспитанным человеком.
Я злобно вскидываюсь:
– Я абсолютно нормален, черт тебя подери! Из нас двоих ненормальная только ты. – И с напором: – Кто ты вообще такая?
– Барменша, – отвечает та. – Мне казалось, мы вчера хорошо поняли друг друга...
– Вчера, – цежу сквозь стиснутые зубы, – при тебе не было этого младенца.
– Конечно, не было, – в тон мне отвечает девушка, – не потащу же я трехмесячного ребенка в прокуренный сигаретами бар. Ангелика оставалась у моей знакомой...
– Так и проваливай к этой знакомой! – ору я вскипевшим от гнева голосом. – Убирайтесь и ты, и твой младенец. Немедленно!
От собственного ора у меня даже уши закладывает, а боль в голове усиливается. Вот ведь пакостная ситуация! А девица, словно собираясь добить меня, произносит:
– Мне некуда идти, я тебе еще прошлой ночью об этом говорила.
– Ты ничего мне не говорила, – произношу почти по слогам. Для пущего эффекта. – Я вообще вчера с тобой не говорил... – Замечаю ее хмурое лицо и поспешно добавляю: – Разве что пригласил перепихнуться, – и с издевкой, – на что ты довольно легко согласилась. Шлюшка пышногрудая! – изображаю руками изгибы ее фигуристого тела.
– Урод, – не остается она в долгу.
Мы молчим целую минуту, хмурые и рассерженные, а потом незнакомка плюхается на мой диван и твердо заявляет:
– Я не виновата, что ты ничего не помнишь – я остаюсь. Мы, – поправляется она, – мы остаемся, – и прижимает к себе ребенка.
От возмущения у меня даже рот приоткрывается... Я знавал множество самоуверенных, если не сказать больше: наглых особ женского пола, – но чтобы настолько... Никогда!
– Только через мой труп, – отзываюсь на ее слова, и девушка парирует:
– Именно на труп ты вчера и был похож, а значит, условие соблюдено... Расслабься!
Расслабиться, конечно, не получается, зато любопытство неожиданно вспыхивает, и я искоса гляжу на свою террористку: и роста-то в ней совсем ничего, всех достоинств – грудь да тонкая талия, а гонора, поглядите-ка, выше крыши...
– Да вы меня чем-то накачали, – приходит в голову шальная мысль, – ты и эта чокнутая старушенция с «Лонг-Айлендом» и долькой апельсина... Боже, вот ведь дурак, попался, как какой-нибудь идиот! – Почти с улыбкой: – Развели, как лоха. То-то я думаю, что не мог так просто отключиться...
Девичий презрительный смешок прерывает мой монолог:
– Да ты и до той старушки был почти в улете, приятель. Скажи спасибо, что я о тебе позаботилась!
В этот момент я замечаю чемодан у стены, большой с двумя колесиками... Абсолютно чужеродный в стенах этой квартиры. Девчачий, с какими-то наклейками... Ужас, одним словом!
Идея приходит мгновенно: всего-то и нужно, сграбастать этого «уродца» и вышвырнуть его за дверь... А следом и хозяйка подтянется.
Срываюсь с места и бегу к чемодану.
– Эй, что ты делаешь? – возмущается девушка, когда я, следуя намеченному плану, хватаюсь за его ручку. – Оставь мой чемодан в покое.
– Только после того, как меня оставишь в покое ты! – лыблюсь, распахивая входную дверь и вышвыривая чемодан на лестничную площадку.
– Ну ты и козел! – не выдерживает разъяренная девушка. – Выставляешь мать с ребенком на руках... Где твоя совесть, бессовестная ты скотина?!
– Думаю, там же, где и твоя скромность! – припечатываю я, громогласно захлопывая дверь за нахальной девицей. – Скатертью дорожка.
После этого победно вскидываю в воздух крепко сжатый кулак и направляюсь наконец-то принимать душ.
2 глава. Эмили
Остаюсь стоять на лестничной площадке и глядеть на захлопнувшуюся за нами дверь. Хочется обозвать наглеца самыми обидными словами и оставить на поверхности двери парочку идеального вида отпечатков своей правой ноги, вот только Ангелика тревожно ворочается у меня на руках, и я, подхватив чемодан за длинную ручку, волоку его вниз...
Уже на улице, присев на скамейку и тяжело вздохнув, вытаскиваю смартфон и нажимаю на кнопку быстрого вызова. Отвечают мне в ту же минуту...
– У нас ничего не вышло. Извините! – винюсь с еще одним тяжелым вздохом. – Нас выставили за дверь.
Уже через двадцать минут около дома останавливается красный «опель-адмирал», и бойкая пожилая леди в цветастом платке заключает меня в свои стремительные объятия.
– Не бери в голову, дорогая, – щебечет она жизнерадостным голоском. – Одна проигранная битва не делает нас проигравшими войну. – Потом укладывает чемодан в багажник, а сама садится за руль: – Вот увидишь, он еще пожалеет о своем жестокосердии, негодный мальчишка. – И уже другим голосом: – Как ты сама? Все в порядке?
Я и сама толком не знаю, в порядке ли я: адреналин так и бурлит в моей крови... Разочарование, обида, злость – все разом не даёт мне покоя.
– Он обозвал меня шлюхой, – жалуюсь фрау Риттерсбах.
И та качает головой:
– За это он ответит вдвойне, вот увидишь!
– А еще его стошнило от вида моей обнаженной груди... – Старушка недоуменно вскидывает брови. – ... когда я кормила Ангелику, – поясняю с румянцем на щеках, и фрау Риттерсбах понимающе хмыкает.
– Так это он с похмелья все еще не в себе, не принимай на свой счет.
– Я его ненавижу! – вскидываюсь обычно кроткая я. – Надутый индюк. Смазливый урод. Придурок... Идиот, каких мир не видывал!
Тут уж старушка отводит взгляд от дороги и одаривает меня по-настоящему красноречивым взглядом.
– А он тебя зацепил, – констатирует она, ловко сворачивая в сторону дома. – Удача на нашей стороне!
Мне хочет возразить, что ни о каких зацепках и речи быть не может, что этот тип глубоко мне омерзителен, однако на меня наваливается такая дикая усталость, что вести пустопорожние споры начинает казаться чрезмерно обременительным занятием, и я погружаюсь в свои мысли.
Правда, ненадолго: вскоре мы паркуемся у нашей «штаб-квартиры», и начинается настоящая круговерть из вопросов и ответов.
– Как он себя чувствовал, мы не переборщили с дозировкой? – интересуется фрау Хаубнер.
– Ему понравилась маленькая Ангелика? – осведомляется фрау Ваккер. – Не могла не понравиться, я уверена.
– Ты оставила удостоверение на пороге его квартиры? – теперь уже вопрошает фрау Риттерсбах.
И я отвечаю всем разом:
– Такого идиота никаким снотворным не убить... И Ангелика ему не понравилась, а удостоверение да, бросила на пороге, как и было условлено.
Фрау Риттерсбах тут же звонит кому-то по телефону – похоже, Алексу, я слышу его имя -и, понимая, что скоро сюда подтянется вся честная компания, я откидываю голову на спинку дивана и вздыхаю.
Надеюсь, я смогу пережить эту кампанию!
Кто бы мог подумать, что я вообще буду участвовать в чем-то подобном... Припоминаю, как приехала в город пять месяцев назад: три сотни евро за душой и почти девятимесячный ребенок в животе – вот и все мое достояние на тот момент.
На первых парах меня приютила дальняя знакомая, которую такое положение дел не очень обрадовало: она косилась на мой живот, я – на ее странного парня, пугающего одним своим внешним видом. Гот с головы до ног, он носил черные ботинки на высокой подошве и подводил глаза черным карандашом... Пил он тоже по-черному, нет-нет, да распуская руки с покрытым черным лаком ногтями.
Однажды он так на меня зыркнул, что внутри меня как будто бы что -то оборвалось – этой же ночью я родила Ангелику. Лопнул, как оказалось, околоплодный пузырь... Роды были тяжелыми, и я не единожды подумала, что умираю, – к счастью, все закончилось благополучно. Но самое страшное только начиналось... Я была матерью-одиночка без гроша за душою, которой буквально некуда было приткнуться. Не возвращаться же к Марике с ее дружком-выпивохой или – об этом думать и вовсе не хотелось – к Карлу, так мне и заявившему при отъезде: «Ты еще приползешь обратно и станешь просить у меня прощение». За что, спрашивается? Нет, ему я точно не позвоню... Только через мой труп.
И тогда появилась она, Кристина Хаубнер: вошла в мою палату на третий день после родов и засюсюкала над колыбелькой спящей Ангелики.
– Какая красивая девочка! Вся в маму, сразу видно. Просто картинка, а не ребенок... – И спросила: – Хочешь пожить у нас подругами? Дом у нас большой, и мы были бы рады приютить тебя на время. Что скажешь, согласна?
Я тогда даже имени ее не знала – вдруг она какая-нибудь похитительница детей! – только вариантов было немного, и я скрепя сердце согласилась. Все лучше, чем ничего! Поживу недолго, подумала я, а потом найду что -то более подходящее и съеду как можно скорее.
Тем более, что медсестры в больнице отзывались о новой знакомой только в положительном ключе: мол, прежде она работала у них акушеркой, вот и теперь нет-нет да захаживает. Хорошая женщина. Сошлась с двумя другими одинокими старушками и поживает в свое удовольствие, мол, мне у них должно понравится. Не пожалею, коли соглашусь.
Я и не жалела... до этого момента. Теперь как-то боязно стало: мне говорили, конечно, что этот Юлиан та еще редкостная сволочь, но, чтобы вот настолько. Сегодня я впервые столкнулась с ним вживую, и эта встреча мне не понравилась. Хотя на фотографии он выглядел преотлично: эдакий красавчик, у которого отбоя от девушек нет. Я, что уж душой кривить, постоянно на таких и западаю...
– Давай ребенка, – глубоко задумавшись, я даже вздрагиваю, когда Бастиан протягивает руки к малышке.
– Прости.
– Похоже, знакомство с объектом произвело на тебя неизгладимое впечатление, -улыбается парень, вскидывая брови. – Выглядишь испуганной.
– Такая и есть, – признаюсь на полном серьезе. – Он выставил меня за дверь, ты же слышал.
– Слышал. Скверное начало... Однако мы к этому готовились, разве нет?
Он прав: у турбобабуль целая доска с расписанным по пунктам планом последующих действий. Наверное, я зря впадаю в панику...
Фрау Риттерсбах еще в первый наш разговор на эту тему так и сказала: «Юлиан – твердый орешек, не сомневайся, но и мы сами не лыком шиты». Так чего я, спрашивается, раскисаю? Нельзя позволить первой же неудаче выбить почву у себя из-под ног.
– Она, должно быть, хочет спать, – обращаюсь к Бастиану, держащему Ангелику на руках.
– Давай я ее укачаю.
Он машет головой:
– Отдыхай, сам справлюсь. Потренируюсь на будущее... – и заговорщически мне подмигивает. Неужели они с Эрикой планируют завести ребенка? Почти готова спросить об этом, когда кто-то стучит в дверь, и мое сердце пропускает удар. Это ведь еще не Юлиан, правда? Прислушиваюсь... Нет, не он. Выдыхаю и улыбаюсь новому гостю.
– Привет, Алекс.
– Привет, «подсадная утка». – Он подходит и целует меня в щеку. Говорят, он шесть лет провел в инвалидной коляске, во что сложно поверить: сейчас он лишь немного прихрамывает при ходьбе, да и то значительно меньше, чем пару месяцев назад, когда мы увиделись с ним впервые. Не представляю, какая коляска могла удержать эту кипучую энергию, облаченную в человеческое тело. В этом он очень похож на бойких старушек, втянувших меня в данную авантюру... Мне нравится наблюдать их дружеское взаимодействие, такое, как сейчас, например: когда фрау Риттерсбах тянет у Алекса из рук тонкую тросточку черного дерева, которую тот носит скорее по привычке, чем из практической надобности, и замечает:
– Хватит уже строить из себя столетнего старичка, мой мальчик. Когда есть под рукой красивая девушка, сухая коряга, вроде как, ни к чему.
Она говорит о Стефани – эти двое практически неразлучны – поэтому в словах старушки есть определенный резон. Та как раз входит в комнату, улыбаясь каждому присутствующему... Замечает Бастиана и машет ему рукой. Но останавливается подле Алекса и берет его под руку.
– В чем дело? – недоумевает она, заметив обращенные на себя взгляды. – У меня лицо вымазано?
– Не бери в голову, – отвечает Алекс. – Просто кто-то считает тебя моим костылем. Стефани – я вижу это – стискивает пальцы Алекса чуточку сильнее.
– Я рада им быть, – произносит она совсем тихо, скорее для него одного, нежели для публики.
Я в смущении отвожу глаза: есть в этих ребятах что-то особенное. Их умение любить, должно быть, самоотдача, с которой они это делает, бескорыстие и нежность, от которых мне всегда не по себе. Я так не умею. По крайней мере, с Карлом у нас так ничего и не получилось... А теперь поздно и говорить.
– Итак, – фрау Риттерсбах выставляет на середину комнаты доску с расписанными пунктами нашего плана, – знакомство Эмили с объектом состоялось, и мы можем смело вычеркивать первый пункт. – Это она и делает с помощью черного маркера.
Алекс интересуется
– Как все прошло? – и я невольно морщусь, не в силах сдержать изобличающую мимику.
Он с пониманием качает головой, мол, мне очень жаль, милая Эмили, только не я ли тебя предупреждал. И вслух:
– Хорошо, что еще жива осталась. Должно быть, он пожалел тебя ради Ангелики. – И в сторону фрау Риттерсбах: – Вы уверены, что наш план сработает? – И заметив, должно быть, ее нахмуренные брови, как бы оправдывается: – Мне просто жаль мучить Эмили. Она, в конце концов, ни в чем не виновата.
Хайди Риттерсбах с надеждой глядит в мою сторону:
– Но она вовсе не против помочь нам, не так ли, милая? – спрашивает она.
И я, конечно же, подтверждаю ее слова. Я слишком многим обязана Кристине и остальным турбобабулям, чтобы теперь пойти на попятный. Хотя, не скрою, именно так и хочется поступить...
В этот момент разносится трель дверного звонка.
Мое сердце снова пускается в пляс... Остальные тоже подбираются, словно воины перед началом жестокой битвы. Кристина встает с дивана и манит меня за собой: теперь это точно Юлиан, а, значит, нам предстоит разыграть маленький концерт.
– Это он, – шепчет она мне, выглядывая в глазок. – Приготовься.
Так, главное не грохнуться в обморок: что-то я совершенно на нервах. Даже в затылке ломит...
– Добрый день, молодой человек, – произносит фрау Хаубнер, распахивая дверь. Окидывает Юлиана (а на пороге именно он) оценивающим взглядом и осведомляется: – Что-то продаете или как?
Слышу насмешку в голосе парня, когда он отзывается своим:
– Неужели я похож на торгаша? Не смешите меня, право слово. – И спрашивает: – Эмили Веллер здесь живет?
– Эмили Веллер? – абсолютно натурально удивляется Кристина. – Вы, что же, ее дружок? Тот самый, что заделал ребенка и бросил бедняжку в интересном положении? – Ее голос становится почти угрожающим. Ей бы на сцене играть, так здорово у нее выходит! – Если это действительно вы, – продолжает она, – то потрудитесь позаботиться о девочке с ребенком... По крайне мере, подыщите им хорошее жилье. Сегодня я пустила ее в последний раз: я, знаете ли, не в том возрасте, чтобы целыми днями выслушивать детское нытье. Голова просто раскалывается... – И кличет меня: – Эмили, тут безответственный папаша явился. Тебя ищет! Поторопись.
Я выступаю вперед и слышу, как Юлиан произносит:
– Никакой я вам не папаша. Я не такой дурак, чтобы заводить ребенка от какой-то левой девчонки... На вот, – он протягивает мне якобы случайно оброненное удостоверение личности, – нашел на своем пороге. Ты мало того, что захватчица, так еще и убийственно безалаберна. Скажи спасибо, что я возвращаю его тебе.
И я произношу:
– Спасибо. – Голос такой писклявый, что я сама его еле слышу. Не удивительно, что парень презрительно кривится, отступая на шаг назад.
– Так ты ее не забираешь? – осведомляется фрау Хаубнер недовольным голосом. – Завтра я выставлю ее за дверь, так и знай.
Юлиан улыбается: должно быть, счастлив, что это не его проблемы – мои. Так он, впрочем, и говорит:
– Она знала, на что шла, обзаводясь своим писклявым довеском, так что пусть сама и выкручивается. А я тут не при чем... – Он поднимает руки ладонями вверх и продолжает отступать к лестнице. Через мгновение его уже нет: только быстрые шаги доносятся с нижнего лестничного пролета.
Мы с Кристиной молча переглядываемся, а Хайди Риттерсбах, выступив из-за угла, со знанием дела произносит:
– Похоже, придется применить тяжелую артиллерию. – И она в очередной раз похлопывает меня по спине.