Текст книги "Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
6 глава. Эмили
Неудавшаяся ночная оргия не поспособствовала доброму расположению духа хозяина квартиры. Все нынешнее утро он ходит темнее тучи, поглядывая на меня исподлобья недобрыми глазами. И его можно понять: детский плач кого угодно способен довести, а уж холостяка-детоненавистника и подавно. И ведь я даже не при чем: Ангелика просто спроецировала мои собственные нервозность и раздражение, вызванные бессовестным поведением парня, заявившимся сразу с двумя красотками и намеренно афиширующим это на всю квартиру.
Я слышала его отрывистые приказы – «раздевайся», «продолжай» и все в том же духе -так и хотелось заехать мерзавцу между ног, усмирив разросшееся до невероятных размеров мужское эго. Если у тебя миленькая мордашка, это еще не значит, что ты должен вести себя, как идиот... А именно так он себя и ведет – и, кажется, я созрела до кровной заинтересованности в этом деле.
Ну, Юлиан, берегись! Тебя, действительно, пора поставить на место.
– У меня сегодня собеседование, – заявляю во время завтрака, состоящего из йогурта и черствой булочки. – Если бы ты присмотрел за Ангеликой, это увеличило бы мои шансы на успех.
– Плевать на твои шансы, – отзывается он. – Когда ты собираешься убраться из моей квартиры?
Как только найду работу и смогу обеспечить нас с дочерью достойным жильем.
– Другими словами, никогда, – ерничает он с мрачным выражением лица, и я произношу в том же тоне:
– Не думай, что мне в радость не спать полночи, успокаивая разбуженного твоими голосистыми подружками ребенка, а потом еще лицезреть голого мужика с отвисшими причиндалами, возомнившего себя едва ли не пупом земли. Я съеду сразу же, как смогу...
– И уточняю: – Так ты посидишь с Ангеликой или нет?
– Если она проснется, я к ней даже на пушечный выстрел не приближусь, – шипит он, едва размыкая сжатые зубы. – Так что лучше поторопись, горе-мамаша. – И добавляет: -И причиндалы у меня не отвисшие. Хочешь проверить?
– Велика честь. Я лучше с фонарным столбом пообжимаюсь...
Он насмехается:
– Так это ты от фонарного столба залетела? То-то я прослеживаю в этой пискле определенное сходство.
Вот ведь стервец, меня может оскорблять, сколько хочет, но дочку мою оскорблять не позволю. Материнский инстинкт – страшная сила! Подаюсь вперед и со всей силы наступаю на босые пальцы его ноги. У меня преимущество: я в гостевых тапочках.
Юлиан дергается, ударяясь коленами о столешницу.
– Ах ты и дрянь, Эмили Веллер! – вопит он в сердцах, баюкая в ладони свои отдавленные пальцы. – Убить тебя мало, чертова ведьма.
– Не выражайся при ребенке, – с апломбом произношу я, поднимаясь из-за стола. – И вообще веди себя тихо: если Ангелика проснется, сам знаешь, что будет... – И уже в дверях добавляю: – Можешь соску ей дать при случае. Или покормить из бутылочки... А вообще начни-ка с памперса.
Когда он вопит что-то вроде: «Я же сказал, что даже близко к ней не подойду», я уже захлопываю дверь и бегу вниз по лестнице, с ужасом представляя, что он может сотворить с моим ребенком. Это все равно, что оставить двух детей присматривать друг за другом... Меня даже трясет от волнения.
Может, мне не стоило уходить...
Может быть, стоило действовать иначе...
Но как?
Выхожу на улицу и сажусь в свой маленький «Фиат-Пунто» – единственное напоминание о моей прежней жизни, не считая Ангелики, конечно. С трудом сдерживаю желание распахнуть его дверцу и броситься обратно в квартиру... Прижать дочь к груди и пообещать никогда не оставлять ее с эгоцентричными незнакомцами, вроде Юлиана Рупперта.
В этот момент и звонит фрау Риттерсбах. Что ж, самое время!
– Доброе утро, деточка. Как ты себя чувствуешь?
– Все хорошо, – отзываюсь дрогнувшим голосом. – Относительно хорошо, если, по существу. – И поясняю: – Я только что оставила Ангелику наедине с нашим объектом и жутко опасаюсь за ее жизнь. Вы уверены, что с ней ничего не случится?
И Хайди Риттерсбах произносит именно то, что я так хочу услышать:
– Юлиан – инфантильный, эгоистичный ребенок, но он не убийца младенцев, моя дорогая. Уверена, с Ангеликой все будет хорошо. Просто выдохни и приезжай по указанному адресу: хозяйка Лэсси вот-вот отправится в аэропорт. Она хотела увидеть тебя перед отъездом!
Ну да, Лэсси, золотистый ретривер, который станет моим питомцем номер один...
Юлиан еще не знает, бедняжечка, только я нынче «устроюсь работать» выгульщицей собак, непрофессиональной, конечно, но очень увлеченной своим новым делом, и «малышка» Лэсси принесет мне немалые деньги. Фрау Риттерсбах заранее сговорилась об этом с ее хозяйкой...
Иногда мне кажется, что турбобабули знают каждого в этом огромном мегаполисе и способны сговориться, о чем угодно, дай только волю. Я искренне восхищена их бешеной энергией и жаждой жизни! Выдыхаю, как мне и советовали, и завожу автомобиль.
По указанному адресу в Богенхаузене я застаю уже немолодую женщину с двумя взрослыми детьми, которая буквально кидается мне на шею.
– Я уж думала, вы не приедете! – восклицает она полным волнения голосом, попутно запихивая в багажник своего автомобиля огромный чемодан. Я помогаю ей загрузить еще два точно таких же темно-зеленых «монстра», рассказываю про пробки на дорогах, а потом, наконец-то, иду знакомиться со своей будущей питомицей.
– Лэсси – очень капризное животное, – говорит женщина, поглаживая пса по голове. – У нее есть определенные привычки, изменить которые, боюсь, никому не под силу. – Она улыбается чуть извиняющейся улыбкой, вроде как просит прощение за предстоящие мне в связи с этом неудобства. – Например, прогулки: не меньше двух в день. Это обязательное условие. В противном случае она может... нагадить в углу. У бедняжки проблемное пищеварение... Да, и еще, – она делается крайне серьезной, – ни в коем случае не давайте ей сырные палочки. Она их буквально не переваривает! – Потом задумывается на секунду, должно быть, припоминая остальные странности своего пса, и добавляет: – А еще туалетная бумага...
– Туалетная бумага? – удивляюсь я. С ней-то что не так?!
– Лучше бы вам не держать ее в поле видимости Лэсси. Она страстная поклонница рулончиков с туалетной бумагой: растащит его по всему дому и... будет вам «счастье».
Не пес, а светопреставление какое-то... Я уже вообще не уверена, что хочу взваливать на свои плечи заботу об этом животном, но делать нечего: Шмидты по очереди тискают своего пса за пушистую морду, усаживаются в автомобиль и трогаются с места, оставляя нас с Лэсси на тротуаре у их дома.
– И никаких сырных палочек! – доносится до меня сквозь приоткрытое окно удаляющегося автомобиля.
Я взмахиваю рукой и треплю нового друга по загривку.
– Ну что ж, Лэсси, пора ехать домой, – обращаюсь к новой питомице с тяжелым вздохом. -У тебя впереди очень ответственное и важное задание: допекать инфантильного мальчика всеми возможными способами. – Злорадно улыбаюсь: – Мы даже не расскажем ему про туалетную бумагу... Как думаешь, сколько рулончиков тебе хватит для полного счастья? -И выдыхаю в предвкушении: – Я куплю целую упаковку.
Распахиваю заднюю дверцу «Фиата», приглашая Лэсси занять место в автомобиле, но она не двигается с места.
– Ты это чего? – спрашиваю я. – Не хочешь ехать со мной? Почему?
Ретривер глядит на меня умными, карими глазами и мотает хвостом из стороны в сторону. Вот ведь незадача, вдруг я не смогу с ним управиться, что тогда? Катастрофа, да и только. Открываю дверь со стороны водителя в поисках своего телефона: надо, наверное, позвонить турбобабулям и выяснить, что делать. Однако Лэсси протискивается мимо меня и усаживается на пассажирское сидение рядом с водителем...
– Так, – улыбаюсь я с неожиданной догадкой, – Лэсси любит ездить на переднем сидении, не так ли, девочка? – спрашиваю я, и собака отвечает своим собачьим «да», гавкнув на весь салон. – Замечательно, – заключаю я, усаживаясь за руль. – Я и сама не люблю сидеть сзади: там меня неизменно укачивает. Тебя тоже?
Лэсси подается вперед и лижет меня прямо в нос.
– Фу, ну ты и подлиза! Юлиану это точно «понравится», – злорадствую я, направляя автомобиль в сторону своего временного дома.
В голове проносятся тысячи всевозможных разрозненных фактов, скручивающихся спиралью и в вальсе проносящихся из нейрона в нейрон моего головного мозга: да, я нервничаю, очень нервничаю. Такого сюрприза Юлиан точно не ждал – надеюсь, он вынесет его стоически. Чего я и себе желаю!
Уже около дома подхватываю из багажника сумку с собачьими принадлежностями для Лэсси, пристегиваю ей поводок и веду вверх по лестнице с замирающим сердцем.
Только бы с Ангеликой все было хорошо...
Только бы он не пришиб нас вместе с этой собакой!
В квартире на удивление тихо, хотя дочери уже пора было бы проголодаться, и я тихонько стучу в дверь.
Секунда...
Другая...
Третья.
– Ну наконец-то, – слышу я недовольный голос Юлиана, – явилась, в конце концов.
Волосы у него вздыбленные, глаза дикие – никак Ангелика все-таки задала ему жара. Странно, что теперь она молчит... Надеюсь, он она там живая?! Кидаюсь к дивану и подхватываю улыбающуюся дочь на руки.
– Кто у нас тут проснулся? – сюсюкаюсь полным облегчения голосом. – Кто смотрит на мамочку своими красивыми глазками? Да это же моя девочка, мамина красавица. Умница моя ненаглядная!
Теперь же меня тревожит полнейшая тишина за спиной: ни Юлиан, ни собака не подают признаков жизни. Оборачиваюсь и вижу, как те глядят друг на друга настороженными глазами: Юлиан – «животным не место в этом доме»-взглядом, Лэсси – «я хорошая девочка. Давай будем дружить?» И я, прикрывшись Ангеликой, словно щитом, произношу:
– Я устроилась работать выгульщицей собак. Лэсси – моя первая клиентка. Можно она поживет у нас какое-то время?
Последующее трехэтажное ругательство, самое витиеватое из всех, слышанных мной ранее, я предпочитаю не озвучивать на страницах этой истории.
7 глава. Юлиан
Нет, ну младенец еще куда ни шло – я почти смирился с его присутствием в своем доме -но собака. Теперь она притащила собаку! Огромного, слюнявого пса с отвисшей шерстью и ощеренной мордой. Я в принципе не люблю животных, а уж огромных зверюг, подобных этой, и подавно – я не выдерживаю и высказываю все, что думаю о новой подопечной своей ненормальной оккупантши.
А она – в ответ:
– Мужчины, у которых есть коты, считаются более счастливыми в любви.
Вот тут я взвыл по-настоящему, прибавив к уже озвученному количеству недобрых эпитетов в адрес малышки Эмили парочку не менее любопытных.
– Ты не кота притащила, – ору я на всю квартиру, – ты притащила чертову собаку! Видишь разницу?
И она заявляет:
– На котов у тебя аллергия, я помню, а про собак ты ничего не говорил. – И, верно, заметив, как я набираю воздух для очередного зычного ора, поспешно добавляет: -Хозяйка обещала заплатить хорошие деньги. Они с семьей улетели в Египет, а Лэсси некуда было пристроить. Тысяча евро. Подумай сам, тысяча евро за неделю! Это очень хорошие деньги.
– Да хоть десять тысяч. Мне собака в доме не нужна!
– Но не могу же я выкинуть ее на улицу? – спрашивает она. И снова за свое: – В одиннадцатом веке королем Норвегии три года был пес.
Как же я устал от этой свихнувшейся девицы с ее младенцем, собаками и бредовыми фактами, которые вылетают из нее всегда невпопад, подобно беспорядочному тотализатору. Такое чувство, словно вся информационная картотека в ее голове перемешалась во время взорвавшейся бомбы, и теперь она выдает первое, что приходит в ее дурашливую головку. А мне-то всегда казалось, что большего фрика, чем Алекс, и найти было бы сложно... Ан-нет, есть экземпляры похуже заучки-лепидоптеролога. Поздравляю, Эмили Веллер, у вас круглая десятка по шкале идиотизма от нуля до десяти!
– Раз не можешь выставить за дверь пса, – говорю ей, сложив руки на груди, – тогда выметайся вместе с ним.
– Ты нас выгоняешь? – спрашивает она.
– Я выгоняю пса. Решать тебе!
– Отлично. – Лицо у нее делается решительным, даже каким-то пугающим, что ли. Вижу, как она целует дочь в щеку, кладет ее обратно на диван, в эту импровизированную колыбельку из моего банного халата, между прочим, а потом подхватывает пса за поводок и идет к двери.
– Эй, куда ты? – кричу я ей вслед. – Ребенка забери с собой, раз уж надумала оставить меня в покое.
– Ребенка, – произносит она с расстановкой, – ты, насколько я слышала, не выставлял за дверь, только меня и пса. Вот мы и пойдем... Будь здоров.
– Ты, полоумная, – кричу я в крайнем раздражении, – о таком мы не договаривались. Это твой ребенок, вот и забирай его с собой.
Она между тем усаживается на верхнюю ступеньку лестницы, и мохнатый монстр присаживается рядом, глядя на меня осуждающими глазами. Вот же черт, пес да с осуждающими глазами – вот это я явно загнул от усталости... Из-за стресса, связанного с этой девицей, я целую неделю хожу сам не свой, да и долгое воздержание, верно, сказывается.
– Чего ты тут расселась? – спрашиваю я. – Хочешь до белого каления меня довести? Продолжай в том же духе, у тебя это неплохо получается.
В этот момент из соседней квартиры выходит фрау Трёстер, моя давняя, горячая «поклонница», старая су... кашолка, вечно жалующаяся на шум по ночам.
– Держать животных в доме воспрещается правилами, герр Рупперт, – заявляет она без слова приветствия. – Я сообщу в управление при необходимости, так и знайте.
– А не пошла бы ты в... – кидаю я в сторону мерзкой старушонки, и та исчезает за дверь так стремительно, словно ее и не бывало. – Как же вы все меня достали, – шиплю на последнем издыхании, а потом захлопываю дверь, иду на кухню и залпом допиваю початую бутылку водки. Алкоголь расплавленным потоком горячей лавы проходит по пищеводу и оседает в желудке... Что-то похожее на эйфорию заполняет меня ровно на секунду, а потом ребенок на диване начинает недовольно попискивать, и я рычу в голос, словно раненое животное.
За что мне все это?
Чем я так прогневил небеса?
Никогда не делал ничего плохого, разве что жил в свое удовольствие, стараясь не особо обременять себя мыслями о других людях... Но разве же за такое наказывают? Особенно столь изощренным способом.
Писклявый комок продолжает подавать голос.
– Ну чего тебе опять надо? – спрашиваю я, хватаясь за голову. – Я и так скормил тебе целую бутылочку этой молочной бурды, которую твоя мамаша сцеживает из своего вымени. Уймись уже, черт в... – замолкаю, смутившись под детским взглядом. Таким внимательным и открытым... – Блин, ну чего ты ревешь? Хватит уже. – Луплю кулаком по дивану, и девчонка заходится в еще более отчаянном плаче. – Зажимаю уши ладонями, в три больших шага пересекая пространство квартиры, и рывком распахиваю входную дверь.
– Уйми уже своего младенца! – кричу спокойно сидящей на лестнице горе-мамаше. -Почему она снова орет?
– Это ты орешь, – парирует она с невозмутимостью сфинкса, – а Ангелике пора менять памперс. Можешь заняться этим, раз уж нам с Лэсси нельзя входить в квартиру.
Ребенок кричит все громче, а старуха Трёстер, верно, подслушивает за дверью.
– Иди уже в дом, – цежу сквозь стиснутые зубы.
– А собака? – спрашивает она.
– И чертова собака пусть тоже заходит.
– Спасибо. – Девица подхватывается на ноги, порывается в мою сторону и на секунду, но я ощущаю ее губы на своей щеке. Горячие, скользнувшие чирком губы своей безумной оккупантши... Даже прошлый, насильно вырванный поцелуй в губы не был таким... приятным. Боже, это полная лажа, пора сматывать удочки из этого сумасшедшего дома!
Что я и делаю тремя минутами позже, подхватив свои вещи и захлопывая за собой дверь.
Коллега по джаз-бэнду весь вечер подкалывает меня насчет унылого вида и черных кругов под глазами, интересуется, как зовут ту красотку, что довела меня до подобного состояния, и я едва сдерживаюсь, чтобы не заехать ему по физиономии.
Знал бы он, что творится сейчас в моей квартире – и вовсе живот бы себе надорвал от хохота. А мне как-то не весело...
Сначала сумасшедшая оккупантша с ребенком, а теперь еще и собака.
Кого она притащит завтра?
Африканского крокодила или гремучую кобру?
Я бы уже ничему не удивился.
Впрочем, неделю я как-нибудь перетерплю, а потом пусть берет свои деньги и уматывает на все четыре стороны.
– Эй, хочешь завалимся к Виктории и продолжим веселье? – спрашивает меня приятель, укладывая саксофон в защитный чехол. – Она обещала крутую вечеринку.
И я машу головой:
– Не, я пас. Пойду домой и завалюсь спать!
– Спать?! – поигрывает бровями приятель. – Не похоже, чтобы ты особо высыпался в последнее время. – И с блеском в глазах: – Колись, кто поджидает тебя в теплой постельке?
– Твоя мамочка. – Отпихиваю его рукой и ухожу прежде, чем он успевает продолжить свои неприятные для меня расспросы.
Свет в окне не горит: значит все спят, и я крадусь по собственной квартире, словно вор-домушник, замысливший недоброе... Только бы не наступить на мерзкого пса и не разбудить писклю-террористку. И вот, когда, казалось бы, полоса препятствий пройдена на отлично, и я валюсь на постель со вздохом облегчения – чья-то волосатая морда тычется мне прямо в лицо. Я вскакиваю с невольным вскриком и зажигаю ночник: патлатый монстрище лежит на другой половине кровати и глядит на меня вроде как с вопросом: «А ты чего это скачешь, словно кузнечик? Давай поцелуемся». Вот же ж...
– Убирайся с моей постели, грязная псина, – гоню я наглого ретривера с постели, и тот нехотя, но спрыгивает на пол. – Пошел вон из моей комнаты! – Выталкиваю его из комнаты и захлопываю дверь.
В собственном доме покоя нет! Блох, наверное, напустил, мама не горюй. Укладываюсь на самом краю и с облегчением выдыхаю... Глаза закрываются, перед ними начинают проноситься яркие картины чего-то донельзя приятного – и тут я слышу это: противное поскребывание в дверь моей спальни. Поскребывание с другой стороны, с той самой, за которой я оставил блохастое животное.
Пытаюсь абстрагироваться от монотонного, режущего слух звука, однако выходит не очень... Приходится накрыть голову подушкой. Теперь слишком душно, да и не очень-то помогает, если честно.
В этот момент дверь тихонько приоткрывается, и оккупантша произносит:
– Пусти уже Лэсси спать в твоей комнате – она так привыкла, понимаешь.
– Она хочет не просто спать в моей комнате, – отвечаю безумной катастрофе по имени Эмили, – она хочет спать в моей постели.
И слышу, как та фыркает:
– Поверь, от нее заразы меньше, чем от твоих вчерашних красоток. Просто не будь букой! Иначе ни один из нас так и не выспится.
– Я тебя убью, Эмили Веллер! – произношу зловещим полушепотом, запуская в наглую девицу грязным носком.
Она негромко охает – просто от неожиданности, должно быть – и отзывается с наигранным ужасом:
– Чему вас только мама учила, бессовестный вы человечище: швыряться в даму грязными трусами – верх неприличия.
И я насмешничаю:
– Мечтаешь увидеть мои трусы? Для той, что видела меня без них – это весьма странное желание.
Она проглатывает это молча, только запускает в меня моим же грязным носком, а потом елейным голосом произносит:
– Спокойной вам и сладкой ночи, голубки.
Словно повинуясь ее неслышной команде, патлатая бестия, уже залегшая на своем привычном месте – другой половине моей кровати, вытягивает морду и тычется ей в мое плечо.
Это уже ни в какие ворота не лезет – кажется, этой ночью мне тоже не удастся нормально выспаться.
8 глава. Эмили
Следующим утром я прокрадываюсь в спальню нашего объекта и делаю несколько фотографий: он как раз лежит лицом к камере, распластавшись, подобно морской звезде, и его новая подружка – ретривер Лэсси – упокоила морду на его животе, с нежностью глядя в лицо спящего парня. Похоже, даже несчастное животное пало жертвой его внешнего обаяния... Или дело в животных феромонах: все-таки Юлиан та еще скотина – уверена, Лэсси на порядок лучше его самого.
Фотографию я отправляю на общий чат в Ватсапе и получаю серию хихикающих смайликов, а Алекс к тому же присовокупляет: «мы в тебя верим, укротительница тигров». Его слова греют душу, хотя в целом «укротительницей тигров» я себя не считаю: Юлиан, конечно, то еще животное, но он хотя бы никого не обманывает. Он такой, какой есть, без обманчивой патины святости, мнимой идеальности. А я слишком хорошо знаю, какой может быть фальшивая праведность, чтобы осуждать его за эту пусть и грубую, но правду.
От него я хотя бы знаю, чего ждать – совсем не так было с Карлом...
С ним мы сошлись в одиннадцатом классе: «сладкая парочка», так нас тогда называли. Весь из себя идеальный плохиш-Карл и пай-девочка Эмили, которым завидовала вся школа. Я и сама едва могла поверить своему счастью: меня словно забросило в сентиментальную молодежную мелодраму, в которой по законам жанра серенькой героине достается самый яркий парень города.
А городок у нас был маленький – тысяч десять жителей, едва ли больше – и когда Карл сделал мне предложение, об этом разве что ленивый не говорил.
Брак сразу после школы?
Одни называли это романтикой, другие – полным безумием.
Но, как бы там ни было, свадьба состоялась той же осенью – я как раз поступила на медицинский – и начались наши учебно-семейные будни. Я была так горда званием замужней дамы, что не замечала главного: Карл слишком редко бывал дома («дорогая, сама понимаешь, учеба и еще раз учеба»), слишком много выпивал («выпивка помогает расслабиться. Учеба выматывает») и слишком много использовал парфюм («от настоящего мужчины должно приятно пахнуть, милая Эмили»). С последним пунктом я была полностью согласна, но потом правда открылась сама собой: у Карла была другая и, похоже, далеко не первая в череде прочих.
Скандал с выяснением отношений закончился битьем посуды, моими безудержными слезами и... неожиданным обмороком, и послужившим первым симптомом моей, увы, свершившейся беременности.
– Я люблю тебя, глупая, – увещевал меня Карл. – Очень люблю. Иначе разве женился бы на тебе? Да никогда. Только ребенок нам пока не нужен, сама понимаешь, рано. Нам бы доучиться да для себя малость пожить, а там и ребеночка можно завести.
Завести... Словно он кошка или собака. Нет, он уже был во мне, и я не собиралась делать аборт, как бы там Карл не наседал на меня со своими уговорами. Да и не верила я ему больше...Слишком хорошо поняла его лживую натуру: красивые словами, за которыми сплошное, непреходящее вранье.
На шестом месяце беременности, когда терпеть уже более не приправленные любовными баснями увещевания Карла стало просто невыносимо, я собрала вещи и сбежала из города.
С этого и начались мои мытарства... Впрочем, вспоминать о них мне совершенно не хотелось.
– Ты сегодня какая-то задумчивая, – мы с Юлианом завтракаем остатками вчерашней пиццы, которая абсолютно не лезет в горло. Надо, наверное, купить продукты да приготовить что-нибудь человеческое...
– По статистике семьдесят семь процентов людей не любят, когда к ним приходят в гости,
– выдаю на автомате. Похоже, слова парня застают меня врасплох... А он уже возводит очи горе и трясет вскинутыми руками:
– Ну наконец-то до тебя это дошло, безумная оккупантша с младенцем!
– Я не оккупантша, – его слова заставляют меня улыбнуться. – Просто мне нужна была помощь. И ты помог... по доброте душевной.
Теперь улыбается Юлиан.
– О, нет-нет-нет, – отнекивается он, – душевная доброта – это не про меня. – И отпихивает от себя морду Лэсси, упрямо тычущуюся ему в бедро. – Будь моя воля, ты прямо сейчас улепетывала бы отсюда вместо со своим младенчиком и собакой.
– Грубиян.
– Ходячая катастрофа.
– Эгоист.
– Оккупантша.
Смотрим друг другу в глаза, как бы примеряясь к слабому месту противника. И в итоге я заключаю:
– Мне пора выгулять Лэсси и еще двух милых собачек, которых, нет, не стоит и беспокоиться, я в дом не приведу. Доволен?
– О большем и не мечтал, – звучит ехидный ответ.
И я говорю:
– Ангелика на твоем попечении.
Юлиан аж на стуле подскакивает:
– Опять?! – возмущается он. – Это уже переходит всякие границы. Возьми ее с собой!
– Не могу. У меня три пса на попечении. Как, по -твоему, я справлюсь еще и с трехмесячным ребенком? А ты все равно весь день дома. Считай это вкладом в твое скорейшее освобождение!
Он и хотел бы со мной поспорить, да боится разбудить Ангелику (вижу, как он кидает взгляд в сторону ее импровизированной кроватки), и это радует меня несказанно: неужели в нем проснулось хоть что-то человеческое?
Через час я возвращаюсь в квартиру с Лэсси и еще двумя миленькими мопсами, которых по легенде выгуливала в парке. Они тут же разбегаются в разные стороны, вынюхивая незнакомые запахи и выискивая, чем бы поживиться. А Юлиан, застуканный над кроваткой с попискивающей Ангеликой, отскакивает в сторону и выдает целую тираду на тему собачьего произвола.
– Ты же сказала, что не притащишь их в дом. Тогда что они, черт возьми, делают в моей квартире?
И я отвечаю:
– Лэсси устала, и я решила завести ее домой первой.
– То есть она сама тебе об этом сказала? – цедит парень с едва сдерживаемым раздражением. – «Несравненная Эмили, я просто без сил – завези-ка меня домой первой»,
– передразнивает он мнимые слова Лэсси.
И я не могу сдержать улыбки:
– Да, что-то вроде этого она и сказала. – На самом деле, мне просто пришло время кормить Ангелику, и, подхватив дочь с кроватки и уложив ее на полусогнутую руку, начинаю приподнимать край футболки, чтобы приложить ее к груди.
Жду, когда Юлиан отвернется, но он молча наблюдает за каждым моим движением, так что я не выдерживаю, смутившись его неожиданным любопытством.
– Может, уже отвернешься? – спрашиваю парня. – Иначе как бы тебя снова не стошнило при виде моей обнаженной груди.
Он, кажется, не сразу понимает, о чем речь, но все-таки спешит отвернуться, и тут же запинается об одного из мопсов и едва не падает на пол.
– Чертовы псины, – рычит он в сердцах. – Кто вообще может хотеть завести нечто подобное в доме.
– Кто вообще может не хотеть этого, – парирую в ответ.
Юлиан бубнит себе под нос нечто нечленораздельное, должно быть, не предназначенное для женских ушей, и стремительно скрывается в своей спальне. Откуда ровно через секунду раздается его злобный рык:
– Одна из этих... этих... – он явно пытается подобрать слово позабористее, да ни одно из них не кажется ему достаточно подходящим, – маленьких паскуд, – высказывается он наконец, – наделала в мои домашние тапочки.
– Не может быть, – искренне удивляюсь я, и звучит это почти как: «О такой удаче сложно было и помыслить!» И Юлиан вылетает из комнаты с таким перекошенным злобой лицом, что я даже пугаюсь.
– Сама посмотри, – тычет он пальцем в сторону спальни. – А я пошел, знаешь ли. Я под всем этим не подписывался! – И стремительно направляется в сторону входной двери.
Меня накрывает волной паники:
– Ты не можешь уйти, – кричу я ему, не способная даже соскочить с дивана и удержать его за руку – Ангелика все еще лежит у моей груди. – Мне нужно развести собак по домам, а ты должен присмотреть за ребенком.
– Ничего я тебе не должен! – припечатывает Юлиан, захлопывая за собой дверь.
Нет-нет-нет-нет, он не должен был уходить... Не должен был бросать меня один на один пусть и с надуманными (для меня), но такими реальными (для него) проблемами. Где его пробудившиеся чувства долга и ответственности? Где его человечность, в конце концов?
Еще какое-то время сижу в полнейшей прострации, гадая, что же мне теперь делать... Этим своим поступком Юлиан, как будто бы, откинул нас в самое начало пути, заставил усомниться в нашей способности помочь ему измениться... Я уже беру телефон, чтобы написать о случившемся в нашу общую группу, когда дверь вдруг открывается, и я вижу сбежавшего было парня с пакетиком сырных палочек в руках.
– Я думала, ты не вернешься, – произношу с той долей бесконечного облегчения, граничащего с эйфорией, которая заставляет его бросить на меня один из своих насмешливых взглядов. Только насмешка выходит мрачной, больше похожей на безысходность... Я даже поеживаюсь.
– Уведи уже этих монстров из моей квартиры, – кивает он в сторону обоих мопсов, разместившихся на его кровати. – Немедленно. – И шуршит пакетиком, закидывая в рот сырную палочку.
Тогда-то и происходит следующее: Лэсси, мирно похрапывающая у дивана, приоткрывает сначала один глаз, потом второй... вскидывает голову и, сорвавшись с места, подобно боевому коню, услышавшему зов трубы, кидается на Юлиана, выбивая пакетик с сырными палочками у него из рук. Содержимое пакетика дождем просыпается на пол, и повизгивающая от удовольствия Лэсси начинает хрустеть отвоеванным у Юлиана лакомством.
Во мне неоновыми огнями вспыхивают слова ее хозяйки: «Ни в коем случае не давайте ей сырные палочки. Она их буквально не переваривает!»
– Это ведь не сырные палочки? – интересуюсь я совсем тихим голосом. И Юлиан, до этого молча взирающий на свершившееся варварство, зычно припечатывает:
– Ах ты ж наглая псина, это были мои сырные палочки. Вот ведь наказание господне!
Все-таки сырные, проносится в моей голове, и я понимаю, что мне пора ретироваться из дома: избавиться от двух шаловливых мопсов прежде, чем с Лэсси случится что-нибудь непредвиденное. Например, собачий понос или что там еще бывает при собачьем несварении...
– Мамочка скоро вернется, – шепчу я Ангелике, целуя ее в пухленькую щечку. – Будь хорошей девочкой, хорошо?
Та улыбается, даже не подозревая, насколько ее мамочке не смешно.
– Я скоро вернусь, – сообщаю все еще рассерженному парню, выскакивая за дверь вместе с двумя барбосами.
Зачем, спрашивается, он купил именно сырные палочки, а не орешки кешью и шоколадный батончик, к примеру? С этой мыслью я и бегу к своему автомобилю.
