Текст книги "Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера (СИ)"

Автор книги: Евгения Бергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

9 глава. Юлиан

Катастрофа под смешные метр шестьдесят выбегает из квартиры, словно ошпаренная. Что тому причиной, я так и не понимаю... Она мямлила что -то про сырные палочки – я не особо вслушивался: был слишком возмущен поведением беспардонной скотины по прозвищу Лэсси, поедающей с пола содержимое моего теперь уже опустевшего пакетика с сырными палочками.

И раз уж я остался без перекуса, то выпить мне никто не запрещал: вытаскиваю из холодильника бутылочку любимого пива и усаживаюсь на диван. Тот наполовину оккупирован вечно писклявым младенцем в розовом костюмчике (беее!), но я все-таки отвоевываю свое место под солнцем и вытягиваю ноги, щелкая пультом от телевизора.

Пять минут... Ровно столько длится блаженное состояние покоя, отмеренное мне злым роком, а потом мерзкая псина – ретривер, сожравший весь мой обед – подхватывается с пола и пулей проносится мимо меня в сторону ванной комнаты.

Это еще что такое?

Впрочем, мне плевать, и я возвращаюсь к просмотру спортивных новостей, стараясь заглушить неинтересными мне фактами тревожные мысли о собственной слабости (зачем я, спрашивается вернулся?) и тихом собачьем поскуливании, раздающемся из уже известной нам комнаты.

– В конце-то концов, – кричу я, не сдержавшись, – хватит уже скулить, глупая ты скотина!

Мой окрик, однако, дает противоположный эффект: псина издает еще одну серию все более усиливающихся по высоте звука поскуливаний (фрау Трёстер, верно, в диком восторге от подобного концерта), а потом выскакивает из ванной с... целым ворохом туалетной бумаги в зубах. Длинные белые ленты вьются за ней, словно фата невесты, и Лэсси начинает скакать по комнате, раскидывая те во все стороны, должно быть, решив приукрасить наше до невозможности унылое существование этой своеобразной туалетобумажной мишурой.

– Прекрати немедленно! – вскакиваю с дивана на ее, примерно, семидесятом кругу, когда даже ноги оказываются опутанными бумажной паутиной. – Хватит! Сидеть. Успокоиться! Не мельтешить.

Лэсси на удивление внимает моим словам и замирает посреди устроенного ею погрома... Морда – сама невинность. И не скажешь, что «снежная вьюга», стихийным бедствием прошедшая по моей бедной квартирке, устроена ее наглой физиономией. Я, наконец, выдыхаю, и в тот самый момент голос подает маленькая пискля – должно быть, мои крики растревожили ее нежную детскую психику – и мне хочется хорошенько так выругаться.

До хрипоты прокричаться!

– Тебе-то что надо?! – стискиваю кулаки. – Тоже мечтаешь подрать рулончик туалетной бумаги своими маленькими клыками?

Нечто в розовом глядит на меня внимательным взглядом (словно вообще способно что-то понимать) и вдруг расцветает широкой улыбкой... Наблюдаю ее беззубые десны, неестественно розовые... довольно неприятные, и почему-то припоминаю ее мамашу, в чью грудь это маленькое существо впивается с уверенностью клеща-паразита.

Меня даже в жар бросает... То ли от ужаса, то ли еще от чего другого. Разобраться не успеваю: кто-то звонит в дверь.

– Эмили. – Имя вылетает само собой, легкое, почти невесомое на языке. Я даже поражаюсь нежности его звучания – оно совсем не подходит дерзкой оккупантше, насильно заселившейся в мою квартиру. Облегчение накрывает волной, почти сбивает с ног... Хочется упасть на диван и закрыть голову руками, отрешаясь от всего происходящего, однако звонок продолжает трезвонить, и я начинаю догадываться, что за дверью явно не моя Катастрофа. Та обычно так не бесчинствует... Да и ушла она относительно недавно.

Вдыхаю и иду к двери с уверенностью каторжника на этапе.

За ней фрау Трёстер, кто же еще?!

– Чего желаете, уважаемая соседушка? – осведомляюсь с наигранным добродушием. Так бы и придушил старую кашолку!

– Желаю, чтобы вы прекратили водить в дом кого ни попадя, герр Рупперт, – отвечает та, уперев руки в бока. – Сначала эти ваши полуобнаженные профурсетки, а теперь... длинношерстные псины неизвестной породы.

– Почему же неизвестной, – парирую я не без удовольствия. – Это золотистый ретривер по кличке Лэсси. Выглядит так себе, да и характером вся в вас: склочное, зловредное животное.

У старушенции дыхание в горле застревает, что уже по-своему достижение.

– Ну, знаете, – старуха выпучивает огромные глазищи, – это вам так просто с рук не сойдет. Я никому не позволю себя оскорблять, особенно бессовестным юнцам, вроде вас, молодой человек. – Отступает от двери и тычет пальцем в мою сторону: – Я все-таки позвоню, куда следует, так и знайте: сообщу о бесчинствах, творящихся в этой квартире. -В руке у нее какая-то бумага, кажется договор на аренду, и она машет им перед моим носом: – Тут черным по белому прописано, что животных в этом доме держать нельзя, а у вас тут это...

Лэсси, как назло, усаживается рядом со мной, догрызая картонную сердцевину от рулончика с туалетной бумагой, – вот же глупое животное.

– Это, – гляжу на зловредную старушенцию, – скоро съедет. Можете спать спокойно! – и захлопываю дверь перед ее носом.

В тот же момент патлатое бедствие начинает скрести в нее своими когтями.

– Чего ты-то от меня хочешь? – взвинченный до предела, взрыкиваю я. – Катастрофа только-только тебя выгуливала, ты не можешь снова хотеть по-маленькому.

Лэсси подает голос. Вроде как понимает мое недоумение и хочет все объяснить...

– Хочешь по-маленькому? – снова спрашиваю я.

Молчит, глядя на меня своими карими собачьими глазами.

– По-большому? – интересуюсь, ощущая себя полным придурком, беседующим с безгласным животным.

Лэсси гавкает, выделывая телом какие-то безумные пируэты.

– Хочешь по-большому? – повторяю для уверенности, и эта псина снова повторяет свое собачье «да».

Час от часу не легче: собаке приспичило в туалет, а у меня на попечении попискивающий младенец, и я ума не приложу, как выгулять сразу обоих. Начинаю метаться по квартире в поисках телефона, однако вдруг понимаю, что у меня нет номера Катастрофы... Она просто мне его не давала. И пока я разыскиваю поводок готового вот-вот обделаться пса, попутно пихаю в поскуливающий детский рот розовую соску... Поводок находится далеко не сразу, но все же. Хватаю его с Лэсси на конце в одну руку, автокресло для новорожденных с писклявой девчонкой в нем – в другую и выскакиваю из квартиры, несясь вниз по лестнице со скоростью реактивного самолета.

Оказавшись на улице, Лэсси моментом выдергивает поводок из моих рук и уносится в близрастущие кусты. Итак, одной проблемой меньше! Осталось успокоить крикунью... Прохожу до ближайшей скамейки, улыбаясь довольно-таки симпатичной мамочке с двумя детьми: один самозабвенно возится в песочнице с лопаткой и ведерком, второй – спит в детской коляске. Никогда не считал дамочек с довеском в виде детей сексуальными, но эта действительно ничего себе: чуть за тридцать, слегка раздавшаяся в талии, но вся такая мягкая... податливая.

– Ваша собака убежала, – первой обращается она ко мне. – Похоже, ее сегодня не выгуливали.

– Знаете, выгуливали, – присаживаюсь на скамейку подле собеседницы, примостив детское креслице между нами. – Просто ее, кажется, снова приспичило...

Мы друг другу улыбаемся, и я ощущаю дикую потребность утишить стресс этого дня вот хотя бы соблазнением этой красотки... Легкая жертва, я бы сказал, но на безрыбье, как известно, и рак – рыба.

– У вас паучок в волосах, – протягиваю руку и касаюсь ее блондинистых волос. Женщина мгновенно покрывается ярким румянцем, тяжело сглатывает и отводит взгляд в сторону...

– Это ваш ребенок? – спрашивает она дрогнувшим голосом, и я понимаю, что положительный ответ лишь добавит мне дополнительных пунктов.

– Мой. – И спрашиваю: – Не знаете, как заставить его замолчать?

Женщина улыбается смущенной полуулыбкой – считает, что это такая шутка, хотя я предельно искренен – и протягивает малышке детскую погремушку. Ее недовольство сходит на нет, и я удивляюсь такому простому решению проблемы...

– Вы просто волшебница, – говорю собеседнице, и та в очередной раз вспыхивает.

– Думаю, ей просто скучно. Как ее зовут?

Сам-то я никак, кроме как «писклей», ее не называю, но в данном случае изменяю и этому правилу.

– Ангелика. Глупое имя, как по мне, но делать нечего, уже не исправить. Лучше назовите свое имя... Я – Юлиан, а вы? – Протягиваю руку и стискиваю чуть потную (никак от волнения)ладонь.

– Бригитта, – называется женщина.

Я ей подмигиваю:

– Звучит невероятно. – В это мгновение Лэсси возвращается из кустов и своими слюнявыми полизываниями женской руки сбивает мне весь настрой.

– Какая милая собачка! – сюсюкается с ней новая знакомая, позволяя патлатой морде тыкаться в свои щеки и нос. Фу, мерзость какая! Теперь я к ней и пальцем не прикоснусь, разве что под страхом смертной казни. – Хорошая девочка. Никки, – кличет она ребенка в песочнице, – посмотри, какая милая собачка. Иди почеши ее за ушком...

Она полностью переключается на этого жалкого ретривера, словно меня, Юлиана Рупперта, здесь и в помине нет. Это выше моего понимания! И только когда Лэсси снова кидается в кусты, Бригитта-странная глядит в мою сторону... Аллилуйя! Впрочем, я уже перегорел... По привычке все еще ей улыбаюсь, говорю всякие глупости, но запал пропал, желания придавить ее к садовой скамейке и заставить стонать от моих поцелуем больше, увы, нет.

Ну и черт с ней... Поднимаюсь и иду в поисках Лэсси, оставив писклю на попечение новой знакомой – тут, на полпути между скамейкой и кустами, меня и настигает моя Катастрофа.

– Где Ангелика? – кричит она еще издалека, выпучив безумные глаза. Они у нее, кстати, зеленые – сейчас, на солнце, это очень хорошо видно... – Куда ты дел моего ребенка?

Позволяю ей вцепиться в свою футболку и выплеснуть агрессию в виде парочки незначительных потрясываний, которые на поверку слабее комариного укуса. После сам хватаю ее за предплечья и, вглядываясь в волнистую радужку катастрофически огромных зрачков, произношу:

– С твоим ребенком все в полном порядке, чего не скажешь о твоей же собаке. Кажется, у нее что-то с пищеварением... Мне пришлось вывести обоих на улицу. – И чего она глядит на меня такими странными глазами? – Эй, ку-ку, народ вызывают космическую станцию...

– провожу ладонью перед ее лицом.

И девушка выдает:

– Если все спирали ДНК в человеческом теле растянуть в одну прямую линию, они достанут от Земли и до солнца и обратно четыреста раз.

– Вижу, ты в полном порядке, – кручу пальцем у своего виска и указываю в сторону скамейки, на которой оставил ребенка. – Там твоя пискля, а собаку я попытаюсь вытянуть вот из этих кустов. Не знаешь, что с ней может быть такое?

И она отвечает:

– Это все сырные палочки. Она их буквально не переваривает...

– Так это все из-за полочек... и ты знала об этом?! – не могу поверить своим ушам.

А она еще улыбается:

– Откуда мне было знать, что ты притащишь в дом именно их? – И, как бы извиняясь, шепчет: – Прости.

Я вообще-то мало что прощаю, но в этот раз готов сделать маленькую уступку...

10 глава. Эмили

Я едва не зарабатываю разрыв сердца, когда на мои стук и неумолчные звонки в дверь Юлиановой квартиры не отзывается ни одна живая душа, вернее отзывается, да не та: фрау Трестер, соседка по лестничной площадке, приоткрыв дверь, сразу же сообщает:

– Убег этот изувер... вместе с ребенком и собакой убег. Надеюсь, не скоро вернется... – И косит на меня подслеповатым глазом: – А ты кто такая будешь? Это твой, верно, ребенок кричит по ночам, спать мне мешает?

– Простите, фрау Трестер, – отступаю в сторону лестницы, – мне надо Юлиана найти... Они, должно быть, на улице гуляют. Простите!

И слышу, как та кричит мне вдогонку:

– Младенчика я еще могла стерпеть, но собаку точно не потерплю. Так своему дружку и передай!

Дружку... Это слово, брошенное в спину, подобно мячу, заставляет меня сбиться с шага и едва не перелететь через порог носом вперед. Такого «дружка» никому не пожелаешь, это уж точно, хотя, стоит признаться, есть в Юлиане нечто притягательное... Подчас его животный магнетизм даже мое сердце заставляет сбиваться с ритма. И это при том, что я отлично осведомлена о всех самых темных сторонах его характера... Все благодаря рассказам его брата, конечно.

Осматриваюсь в поисках Ангелики, смазливого парня и собаки... Не вижу ни одного из них, и бегу в сторону детской площадки, виднеющейся дальше по тротуару. Вдруг Юлиану взбрело в голову выгулять Ангелику именно туда, и – вуаля! – вижу его высокую фигуру, направляющуюся в сторону цветущих кустов рододендронов.

– Где Ангелика? – кричу, выпучив испуганные глаза. – Куда ты дел моего ребенка? -Хватаю парня за футболку, встряхиваю посильнее и... замираю, когда его руки стискивают меня за предплечья, а глаза глядят прямо в лицо. Губы даже складываются в какие-то слова – кажется, он говорит, что с Ангеликой все в порядке – я же, словно удав перед кроликом, вижу только пульсирующую галактику его черных зрачков и ощущаю слабость в раз отказавшихся слушаться ногах.

Прихожу в себя уже во время разговора о сырных палочках: зачем-то прошу прощение за свое позорное бегство и умалчивание о плохом влиянии оных на организм Лэсси. Знаю, что нельзя показывать перед ним свою слабость (так меня наставляли турбобабули), но Юлиан на удивление кроток и спокоен. И прощает меня, как мне кажется, искренне... Или мне хочется так думать?

Я уже совсем запуталась.

Иду к дочери и подхватываю ее на руки: хоть с тобой, моя девочка, все легко и понятно.

– Здравствуйте, – женщина на скамейке дружелюбно мне улыбается. – У вас хорошая девочка. Я завлекла ее игрушкой, надеюсь, вы не против?

– Нет, спасибо, что присмотрели за ней. Боюсь, из Юлиана та еще нянька...

Мы глядим в сторону парня, пытающегося вытянуть из кустов упирающуюся Лэсси, и женщина произносит:

– Всем приходится однажды учиться. – Потом вытаскивает из песочницы своего перемазанного ребенка, собирает его игрушки и прощается: – Нам пора обедать.

Хорошего дня!

– До свидания.

– Ну вот, – жалуется парень, плюхаясь на освободившееся место подле меня, – ты лишила меня потенциальной жертвы. Эта красотка делала мне авансы...

Сильно в этом сомневаюсь, тем более, что...

– С каких это пор мамочки с детьми стали для тебя «потенциальными жертвами» да и просто «красотками»? Мне казалось, ответственность тебя не заводит... Только разовый секс без обязательств.

– А почему ты решила, что с женщиной с ребенком секс тоже не может быть разовым? -ухмыляется он. И так как я молчу, меняет тему разговора: – Раз уж Лэсси сейчас все равно не может идти домой – может расскажешь о себе, – закидывает руку на скамейку за моей спиной. – От кого залетела, например...

Я одариваю его убийственным взглядом.

– Почему сразу «залетела»? – спрашиваю я, и Юлиан отзывается ответным вопросом.

– Сколько тебе лет?

Ну да, вопрос с подвохом.

– Сам знаешь. Видел мой документ, насколько я помню!

– Вот, – ухмыляется парень, – никто не рожает ребенка в двадцать один год. А ты родила... Значит...

– Просто замолчи, – кидаю с неожиданным ожесточением. – Не желаю говорить на эту тему. Особенно с тобой... – А потом добавляю: – Ты бы на себя лучше посмотрел. Что толку в твоих двадцати пяти, если ведешь ты себя хуже ребенка: никакой ответственности, никаких обязательств, только разовые связи и пустые развлечения. Ты никого, кроме себя, никогда не любил и любить, похоже, не собираешься... – И спрашиваю: – Что такого особенного случилось в твоем детстве, что ты стал таким эгоистом? Что сделала твоя мать, что ты возненавидел всех женщин разом, не допуская ни одной из них до своего сердца?

Слова вылетают сами собой, своеобразная месть за саму мысль о нежелательном появлении Ангелики на свет – не люблю, когда о ней думают подобным образом – и Юлиан темнеет лицом: игривость исчезает, как будто ее и не было, он даже вскакивает со скамьи и глядит на меня гневным взглядом. Должно быть, готов бросить какую-нибудь колкость и дать деру... Бежать от проблемы всегда легче всего, особенно в его инфантильном состоянии.

Так мы и сверлим друг друга взглядами, пока Юлиан вдруг не произносит:

– Хочешь узнать, что сделала моя мать? – спрашивает он. – Хочешь узнать, каким образом вся моя жизнь пошла по наклонной вниз? Так я тебе расскажу. – Падает обратно на свое место, близко-близко ко мне, так что даже делается неловко. Отодвинуться бы, да не получится... – Так вот слушай: она вышла замуж. И не просто за кого-нибудь, а за своего бывшего ученика... Девятнадцатилетнего паренька, родители которого только чудом на нее не заявили, узнав об этой предосудительной связи. – И с вызовом вопрошает: – Ну, что скажешь на это? Или язык проглотила? Говори.

Я и говорю:

– Не понимаю, при чем здесь ты. В жизни всякое случается, и, если они любили друг друга... ты должен был бы радоваться счастью своей матери.

– «Радоваться счастью своей матери», – повторяет Юлиан с издевательскими нотками в голосе. – Как можно радоваться чему-то столь неправильному? – спрашивает он. – Как можно воспринимать отцом безусого парня, едва-едва закончившего школу? – И ерничая:

– Нет, поначалу было даже забавно, а потом... стало не до смеха.

И тогда я интересуюсь:

– Так в чем проблема-то? Только в возрасте названного отца или в банальной ревности: кто-то другой посягнул на внимание и любовь твоей матери, и ты не смог с этим смириться? Я вижу ситуацию именно в этом свете.

Юлиан лупит ладонью по спинке скамейки, на которой мы сидим.

– Много ли ты понимаешь, – шипит он мне в лицо. – Сидишь тут вся такая правильная и строишь из себя психоаналитика. Нам с матерью никто не был нужен – мы прекрасно справлялись со всем сами, и этот мальчишка, что он мог ей дать?

– Любовь? – не могу удержаться от комментария, и парня аж передергивает.

– Любовь. Вы, женщины, делаетесь такими глупыми, когда речь заходит о чувствах, -произносит он со снисходительной полуулыбкой. – Именно поэтому я не позволяю себе любить: чувства делают нас слабыми и глупыми. Мы утрачиваем контроль над собственной жизнью... Позволяем взбалмошным сердечным порывам диктовать нам подчас невыгодные условия. Все это пустое, идиотское безумие...

– Значит, любовь безумна? – уточняю я.

И Юлиан хмыкает:

– Считаешь иначе?

– Считаю, твоя мама была счастлива в новом браке, именно поэтому ты так и бесишься. Не можешь простить ей этого счастья... Ты, наверное, полагал, ей достаточно тебя одного, чтобы быть довольной своей жизнью, а тут выяснилось, что это не так... Ты – эгоист, Юлиан. Как я и говорила! – И спрашиваю: – У тебя есть братья-сестры?

Парень похож на злобную фурию с перекошенным лицом – ага, правда она завсегда глаза колет – однако шипит через силу:

– Братец, тот самый, из-за которого им пришлось расписаться.

Вот ведь упрямый шельмец! Я знаю историю его семьи и потому могу судить непредвзято.

– И в каких вы с ним отношениях?

– А ты как думаешь?

– Думаю, ты был очень плохим братом.

Усмешка кривит губы моего собеседника:

– Правильно мыслишь, безумная оккупантша. Мне не за что было его любить... Поэтому извини.

– Извиняться тебе, верно, стоит перед собственным братом, – парирую я. И спрашиваю: -Вы с ним общаетесь?

И Юлиан, словно это оправдывает все, произносит:

– Он разводит бабочек. Думаешь, я могу общаться с таким фриком?

Качаю головой, пораженная его сердечной слепотой и закоснелостью в собственном чувстве обиды, не имеющей под собой реального основания.

– Тебе следует повзрослеть, – говорю парню на полном серьезе. – Ты похож на маленького мальчика, застрявшего в своем прошлом. Просто прости уже свою мать... прости и пойми.

– Она умерла, – говорит Юлиан. – Пять лет назад. – И добавляет: – Этот ублюдок, мой новый папаша, все-таки довел ее...

– Что с ней случилось?

– Случился рак головного мозга.

– И ты винишь в этом отчима?

Да, черт возьми, я виню в этом его.

– Но почему?

– Потому что... потому что... я так хочу.

Он снова вскакивает со скамьи и делает несколько быстрых шагов в сторону дома, потом останавливается... оборачивается, словно хочет что-то сказать, – и в этот момент звонит его телефон.

– Слушаю, – рыкает он в трубку, и я слежу, как глубоко опадает и поднимется его грудь под тонкой футболкой, как он дергает головой, не в силах справиться с собственными эмоциями, которые, как он сам говорит, для него хуже любой заразы.

Мне неожиданно становиться очень жаль этого маленького мальчика, заключенного в тело взрослого мужчины. Годы напролет пестовать в себе горькую обиду, не имеющую под собой никаких оснований... Не позволять себе быть счастливым, даже не понимать, чего лишаешься просто потому, что... ты так хочешь.

На самом деле не хочет, просто теперь уже не может перебороть собственные упрямство и привычку.

И тут он сообщает:

– Я нашел тебе квартиру.

Слова Юлиана вырывают меня из задумчивости, и я не сразу понимаю, о чем он, собственно, говорит.

– Что ты мне нашел? Извини, я задумалась.

– Квартиру, – повторяет он с радостным блеском в глазах, мгновенно расцветившим его лицо. – Я нашел тебе квартиру.

– Но... как? – лепечу, полностью ошарашенная.

Юлиан рад пояснить.

– На днях я попросил своего друга сказать, если он услышит о чем-нибудь подходящем, и вот, он позвонил сказать, что кое-что появилось.

Подобное вовсе не входило в наши планы. Что же делать?

– Но у меня нет денег на залог, – пытаюсь выкрутиться я, и Юлиан улыбается.

– У меня есть небольшое сбережение – сделаю тебе заем на первое время. Потом все вернешь!

У меня падает сердце: вот ведь услужливый какой... И пытаюсь улыбнуться:

– Это просто чудесная новость. Я очень рада!

– А уж я-то как рад, – отзывается Юлиан с улыбкой в пол лица.