Текст книги "Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
24 глава. Эмили
Юлиан уходит, а я остаюсь стоять в своем дизайнерском платье и помолвочным кольцом на пальце.
Что это вообще сейчас было? Никак не могу прийти в себя.
Платье в подарок и без того удивило меня невероятно – никто прежде не дарил мне ничего подобного – а тут еще это кольцо. У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло при виде черной коробочки из ювелирного... Я решила было, что все это взаправду... что Юлиан решил сделать мне настоящее предложение.
Глупая Эмили, он даже в любви признаться не может – какие уж тут предложения руки и сердца?!
Подхожу к окну и протягиваю руку к свету: камушки на кольце перемигиваются, сияют. И ярче всех изумруд... Зеленый, как я люблю. Удивительно, что Юлиан вообще запомнил что-то помимо расположения родинок на моем теле.
Красивое кольцо... Именно такое я бы и выбрала, покупай его сама. Что ж, липовые помолвки тоже должны быть на высоте!
Сегодня днем возвращается из больницы Шарлотты. Интересно, она заметит кольцо? И нужно ли ей вообще его замечать... Может быть, снять его да убрать от греха подальше.
Пожалуй, так будет лучше всего: меньше пустых разговоров, к которым я как-то не готова.
С сожалением, но стягиваю с пальца дорогое колечко и кладу его в карман.
Вскоре прибывает курьер из цветочного магазина, и дом начинает благоухать конфетно -сладким запахом гардений, расставленных по всему дому в высоких вазонах, сразу после этого Адриан привозит Шарлотту.
Она выглядит такой юной и счастливой, совсем не такой, какой была я после выписки домой... Ну да, у меня как раз-таки не было ни дома, ни такого вот Адриана, готового выполнить любое мое желание – стискиваю в кармане золотое колечко, а Шарлотта интересуется:
– Так вы с Юлианом помирились? Даже не верится, что он тебя простил. – И изображает извиняющуюся улыбку. – Прости за эти слова, просто он такой...
– Плохой? – подсказываю я, и Шарлотта борется с собой, боясь обидеть меня ответом.
– Не плохой, нет. Сложный... Расчетливый. Мстительный?
– Быть может, он изменился, – говорю, а сама понимаю, что люди так просто не меняются.
– Быть может, – соглашается девушка. И меняет тему разговора: – Поможешь мне с Марией?
– Конечно, помогу.
Мы начинаем возиться с крохотным человечком, сестрой Юлиана, если подумать, а я все думаю и думаю о предстоящем свидании с Карлом и лежащем в кармане кольце. Я не сказала ему, что буду вместе с Юлианом... Должно быть, он хочет надавить на меня вне присутствия группы поддержки в лице моего нового парня.
Что ж, Карла ждет настоящий сюрприз!
Когда около шести возвращается Юлиан, я уже стою в подаренном им платье и переодеваю Ангелику в выходной костюмчик – просить Шарлотту присмотреть за ребенком я, увы, не могу: у нее у самой забот полон рот.
Юлиан наклоняется и целует меня за ухом.
– Где кольцо? – спрашивает он. И голос у него явно недовольный...
– Сейчас надену. Решила, другим не стоит его видеть...
– Почему? – осведомляется он. – Стыдишься будущего мужа?
Как легко он шутит на эту тему... А мне вот как-то совсем не смешно.
– Стараюсь избежать ненужных разговоров.
Он ничего не отвечает, только следит, как я выуживаю из коробочки подаренное им кольцо и надеваю его на палец.
– Теперь можем идти.
Свидание с Карлом назначено в маленьком кафе в двух кварталах отсюда. Дойти можно было бы и пешком, но Юлиан все равно везет нас на своем черном «Порше»... Должно быть, решил отыграться на Карле по всем статьям. И я совершенно не против: именно это мне сейчас и нужно – заставить бывшего мужа умерить свои аппетиты в отношении МОЕЙ дочери. Никак не его...
Мы паркуемся у входа. Юлиан даже распахивает передо мной дверцу автомобиля, словно я какая-нибудь принцесса, и ведет внутрь с самодовольной улыбочкой на лице. Должно быть, впервые за долгое время он ощущает себя самим собой – впервые вижу его таким.
Карл встречает нас стоя, с перекошенным от недовольства лицом – похоже, заметил нас еще с улицы, да так и не сумел взять себя в руки – и голосом арктической льдины в Атлантическом океане.
– Мы, кажется, договорились о встрече наедине. – Он глядит на Юлиана с неприкрытой недоброжелательностью. – Вопрос нашего ребенка касается только нас двоих, разве не так? – теперь он, наконец, награждает и меня толикой внимания.
Мы с Юлианом произносим почти в унисон:
– Это мой ребенок – не твой, – я.
– Моя невеста не встречается с чужими мужчинами наедине, – Юлиан.
Не знаю, что из этой мешанины фактов задевает Карла больше всего, только в лице он переменяется. Прежде не замечала за ним ничего подобного... Из бледно-розового – в белый, почти салфеточный цвет.
А Юлиан спешит предложить:
– Давайте присядем и сделаем заказ. Очень хочется чего-нибудь прохладительного... Тебе, приятель, это точно не помешает!
Мы присаживаемся, и я, к счастью, могу отвлечься на Ангелику, радостно агукающую у меня на руках. – Юлиан же как будто бы и не замечает взрывоопасной обстановки за столом. Удивляюсь его выдержке...
– Ты подумала над моим предложением? – в конце концов спрашивает Карл. – Взвесила все «за» и «против»...
– Мне нечего было взвешивать, – отвечаю как можно спокойнее. – Ребенка я тебе не отдам. Ни за что на свете! Ангелика только моя.
И Юлиан подхватывает, этак по-приятельски, подавшись в сторону собеседника:
– Почему бы тебе не заделать своей новой подружке другого писклявого младенчика, если уж так приспичило поиграть в хорошего папочку. Не знал, что это такое трудное дело...
Карл вскакивает со стула. Желваки на лице так и ходят, как заводные... Даже глаза темнеют.
– Я разговариваю со своей бывшей женой, – цедит он сквозь стиснутые зубы.
А Юлиан вторит:
– Нет, приятель, ты говоришь с МОЕЙ БУДУЩЕЙ женой. – И они сцепляются взглядами, словно два дуэлянта. – Держи, дорогая! – Не отводя от неприятеля взгляда, Юлиан протягивает мне стакан воды. Замечаю, как Карл глядит на мои пальцы, обхватившие поданный стакан: золотое колечко хорошо заметно на фоне запотевшего стекла.
– Можешь поздравить нас первым, – не унимается между тем Юлиан. – На днях мы как раз подали заявление в ЗАГС. Правда, на свадьбу не приглашаю... Сам понимаешь. Извини!
Лицо Карла, совсем уж неожиданно, расплывается в широкой улыбке.
– Хорошая попытка, однако я ей не верю.
– Тебе бумагу показать?
Юлиан извлекает из кармана копию заявления и протягивает ее собеседнику. Тот пробегает ее глазами и говорит:
– И все-таки я не верю... приятель, – копирует он тон самого Юлиана. – Такие, как ты, прожигатели жизни и папенькины сынки, не женятся на простушках вроде нашей дорогой Эмили... – Он глядит на меня: – Уж прости, дорогая. А потому давайте прекратим этот фарс и поговорим, как взрослые люди...
Так как они с Карлом продолжают стоять друг подле друга, словно готовые к бою боевые петушки, посетители кафе и официанты поглядывают на нас с опаской, словно выжидая готового вот-вот случиться подвоха. Я и сама напряжена и словно ожидаю чего-то...
– Пожалуйста, садитесь, – произношу с мольбой в голосе, желая как-то сгладить вспыхнувшее напряжение.
Однако мужчина и не думают слушаться...
– По-твоему, Эмили недостаточно хороша для меня? – осведомляется Юлиан с мрачным выражением лица.
– Если быть точным: это ты недостаточно хорош для нее, – парирует Карл тоном не менее мрачным, почти вызывающим.
– Ты, значит, был лучше?
– Что, если и так?
Я не успеваю опомниться, а Юлиан размахивается и бьет Карла по лицу. Прямо в скулу... Со всей силы. Так, что тот опрокидывается на мягкий диванчик за спиной... Прижимает к ушибленному месту холеную руку и через секунду вскакивает, словно его пружиной подкинуло.
Кто-то в зале вскрикивает, начинается настоящий хаос – я и сама отбегаю в сторону, так как два непримиримых болвана валятся на пол, продолжая дубасить друг друга кулаками.
– Прекратите, прекратите немедленно! – Кажется это кричу я, слишком уж истерический у меня голос, сама его не узнаю.
– Молодые люди, это не место для выяснения отношений, – пытается увещевать их старичок за соседним столиком.
Девушка-официантка звонит куда-то по телефону. Наверное, в полицию...
– Юлиан!!! – окрик выходит таким пронзительным, что достигает, наконец, нужного уха. Парень выпускает зажатый в кулаке лацкан стороннего пиджака и глядит на меня полубезумным взглядом...
В этот момент Карл и отвечает ответным ударом по лицу. Кулак проходит по косой, едва задевая щеку и ухо, однако Юлиан подает навзничь, ударяясь головой о деревянную столешницу. Я только и вижу, как он затихает на плиточном полу злополучного кафе, а из-под головы растекается лужица крови.
Самой настоящей, ярко-алой крови...
А потом я, кажется, кричу еще громче! И все сливается в одно полуразмытое пятно из снующих по кругу людей, столиков с маленькими фиалками в ажурных горшочках и плача Ангелики на моих руках.
Потом кто-то забирает ее у меня из рук, и я кидаюсь к Юлиану: трясу его за бесчувственную руку. И плачу, плачу, плачу... Он же никак не реагирует. Просто лежит с закрытыми глазами, бесчувственный ко всем моим причитаниям...
Когда приезжают медики и оттесняют меня в сторону, я едва ли помню, как дышать. Только натужно всхлипываю, содрогаясь всем телом, и вою похлеще прежнего...
Карла я больше не вижу. Да и не высматриваю его, если честно... Мне нет дела ни до кого, кроме Юлиана.
Лишь бы только с ним все было в порядке...
Лишь бы только снова увидеть его насмешливые глаза в обрамлении темных ресниц.
Лишь бы только...
О большем я и не прошу.
25 глава. Юлиан
Не понимаю, что происходит: пахнет антисептиком, лекарствами, пикают невидимые глазу приборы.
Я в больнице? Почему? Неужели пижону удалось отправить меня в нокаут... Даже губы кривятся при мысли об этом.
– Юлиан?
Голос доносится из окружающей темноты – должно быть, наступила ночь – и я отзываюсь.
– Катастрофа?
– Да, это я. – Ее ладонь, маленькая и почему-то совершенно ледяная, обхватывает мое запястье.
– Что происходит? – спрашиваю я. – Почему здесь так темно?
Она не отвечает, только натужно сопит... Плачет не плачет, не пойму.
– В чем дело? – нехорошее предчувствие вспыхивает в голове, и я тяну руки к глазам.
Нет, с ними все в порядке, только голова перевязана и немного болит. Боль тугая, тянущая где-то на затылке и дальше. – Эмили, что произошло?
– Вы с Карлом подрались. Помнишь это? – спрашивает она.
– Конечно, помню. Было чертовски приятно заехать по его наглой физиономии... – И уже с беспокойством: – Не пойму только, где я? В больнице? И почему ничего не видно...
Слышу, как открывается дверь, и до меня доносится звук нескольких пар обуви, топающих по полу.
– Рад, что вы очнулись, – произносит до омерзения бодрый мужской голос. – Я – доктор Кляйн, приятно познакомиться.
Вместо ответа я спрашиваю:
– Что я здесь делаю? И почему мы знакомимся в темноте?
И снова эта тишина – такая тягучая, что начинает тошнить.
– Видите ли, – произносит так называемый доктор, – во время драки вы ударились головой...
– И? – подгоняю его неторопливую речь. – Что с того?
И доктор продолжает:
– Все дело в том, что полученная травма каким-то образом повлияла на ваш зрительный нерв. Возможно, дело в образовавшейся гематоме, и тогда нужно всего лишь подождать, пока она рассосется, либо...
– Либо? – тупо повторяю его слова, еще не совсем понимая, к чему он клонит. Наверное, просто боюсь понять... Потому и произношу: – Нет-нет, постойте, не хотите же вы сказать, что я... – снова ощупываю свои глаза и голову, – что я... – слова не идут с языка, -ослеп. Бред какой-то! – истерический смех так и рвется из горла.
– Юлиан, – голос Адриана проникает в мое мятущееся сознание. – Тебе не стоит так волноваться: доктор уверен, это временное явление... – именно слова названного папочки заставляют меня поверить в происходящее.
К головной боли добавляется шум в ушах и неимоверный стук собственного сердца.
Я – слепой!
Слепой.
Что-то стискивает грудную клетку, сдавливает сильнее, еще сильнее... С трудом протискиваю микроскопическую порцию воздуха и концентрируюсь на ледяных пальцах, касающихся моего запястья.
Я – слепой...
– Хочу остаться один.
– Юлиан.
– Один! – почти рычу на Адриана. – Убирайтесь отсюда... все.
Две пары ног выходят за дверь – остаемся с Катастрофой наедине.
– Ты почему не уходишь? – спрашиваю у нее. – Я, кажется, ясно выразился.
– Думала, меня это не касается.
– Зря думала.
Однако ее пальцы продолжают касаться моей руки, и я ощущаю жесткий ободок кольца у нее на пальце. Что это, она нацепила помолвочное кольцо? С чего бы вдруг?
Стискиваю ее пальцы и ощупываю золотой ободок: да, то самое. Глупая идиотка... Стащить его – дело одной минуты, и я прилагаю к тому все усилия, только Катастрофа уперлась и не дает мне совершить намеченное.
– Что ты делаешь? – возмущается она, упираясь что есть силы. – Это мое кольцо. Ты сам мне его подарил!
– Ничего я тебе не дарил, – шиплю, продолжая борьбу за кольцо. – Сама знаешь, это все не взаправду. Кстати, что с Карлом?
– Представления не имею. Полагаю, увидев тебя на полу, он попросту сбежал.
– Сволочь.
А она о своем:
– А кольцо я тебе все равно не отдам. По крайне мере, пока... – Ощущаю сначала ее волосы на щеке, а потом – и губы, коснувшиеся моих. Пересохших и вялых...
Не могу целовать ее таким. Слепым, беспомощным... Жалким калекой, как будто бы принимающим подаяние.
– Уходи, – произношу жестким, не терпящим возражения голосом. – Не хочу тебя больше видеть.
– Ты ведь это не всерьез, правда? – спрашивает она.
– Убирайся!
– Юлиан...
– Убирайся, я сказал, – кричу почти в голос. – От тебя сплошные неприятности... Уходи... уходи.
Стискиваю голову руками – боль в ней только усиливается, накатывая волнами – и утыкаюсь лицом в подушку.
Я – слепой...
Слепой.
От этой мысли даже зубы ломит. Впиваюсь ими в подушку и ощущаю что -то мокрое, стекающее по щеке... Не слезы – такие, как я, не плачут. Слезы – это слабость, которую я даже себе не прощаю...
Так и лежу, не разжимая зубов, пока снова не приоткрывается дверь.
– Кто здесь? – вопрос заставляет незваного гостя остановиться на месте.
– Это я, Алекс, – откликается братец. – Здравствуй, Юлиан.
Все во мне вздрагивает при звуке этого голоса – пазухи носа раздуваются, грудь ходит ходуном:
– Позлорадствовать пришел? – вскидываюсь я. – Что ж, самое время.
Лица Алекса я не вижу, но могу представить его снисходительный взгляд, и это уж совсем невыносимо.
– Я никогда бы не стал делать этого, ты же знаешь. – И как будто бы с искренним сочувствием: – Мне очень жаль. Уверен, это не навсегда!
– Да замолчи ты, – грубо обрываю его слова, кривя губы в насмешке. – Только твоего сочувствия мне и не хватало. Обойдусь как-нибудь...
Алекс невесело усмехается:
– Ты не меняешься, и это по-своему закономерно.
– Люди вообще не меняются, – произношу все с той же насмешкой. – Было бы глупо надеяться на обратное!
И брат отвечает в своей привычной манере:
– И все-таки я верю в чудеса. Иногда даже самым отчаянным скептикам приходится признать их наличие!
– Ох, черт, – вскидываюсь всем телом, – я и забыл, что ты и сам у нас что-то вроде ходячего чуда... Зацени каламбур! Неплох, не так ли?
Изображаю видимую веселость, а братец даже не реагирует. Наверное, жалеет несчастного слепца...
– Вижу, чувство юмора тебя не покинуло, – только и произносит он, – а значит, не все еще потеряно. Продолжай в том же духе!
У меня даже лицо перекашивается.
– Ненавижу твои проповеднические заморочки, Репейник, – цежу хриплым голосом. -Просто уйди и оставь меня в покое. И пусть никто больше не приходит – не желаю никого видеть.
– Даже Эмили? – интересуется брат.
– Тем более Эмили, – зло отзываюсь на его слова. – Пусть катится на все четыре стороны! Мне наплевать.
Яростная хлесткость этих слов кажется кощунственной по отношению к яркому весеннему солнцу и трелям щебечущих за окном птиц.
– Зря ты так, – братец тяжело вздыхает. – Она искренне переживает за тебя... Не отталкивай ее, не надо.
Рычу, стискивая одеяло побелевшими от натуги пальцами.
– Убирайся!!! Вы все убирайтесь. И эта чертова Катастрофа в первую очередь.
Брат отступает на шаг назад, сглатывает...
– Прости, – произносит он так, словно можно взять и перечеркнуть все, что я из-за него перенес. Только благодаря их с дружками стараниям я и познакомился с Катастрофой, всю жизнь мне испоганившей...
– Мне никто не нужен, – рычу сквозь стиснутые зубы. – И никогда не был нужен... Я сам по себе, всегда так было, так и останется. Убирайся и передай это тем, за дверью. – И заключаю: – Юлиану Рупперту плевать на все человечество. Особенно на некоторых особенно злостных его представителей... И на тебя в том числе. Убирайся!
Алекс уходит, и я снова остаюсь один.
Один... сам себе хозяин и господин. Всегда так было... и впредь будет!
Никто мне не нужен. Никто...
Катастрофа еще несколько раз пытается прорваться в мою палату, но я ей не позволяю. Мне не нужна она... и ей не нужен слепой калека.
Всю эту неделю я тем себя и успокаиваю, что нашептываю это, подобно мантре...
Становится легче... Почти выходит дышать полной грудью. В остальном же... да ничего хорошего в остальном.
Приходится жить в полной темноте: поначалу позволять чужой, незнакомой мне женщине
– черт знает, как она выглядит! – кормить себя с ложечки, словно младенца, а потом учиться делать это самому. И кто бы мог подумать, что это так сложно: попасть ложкой в собственный рот, не видя этой самой ложки глазами! Потом какой-то парень-санитар ведет меня в туалет, и от ощущения беспомощности мне хочется приложиться больной головой о ближайшую стену, по которой веду рукой ради ориентира.
И это теперь моя жизнь?!
Не лучше ли сразу свести с ней всякие счеты...
На этой земле меня ничего не держит.
Никто и ничего...
Даже Эмили больше не появляется. Послушная... От мысли о ней снова пульсирует в голове. Интересно, отстанет ли теперь от нее Карл или она уже вернулась к родителям, и все наши усилия были напрасны?
Я себе в том не признаюсь, но от мысли, что она уехала, становится как-то уж совсем невыносимо тяжко... Вернуться домой, зная, что ни зрения, ни... Эмили у меня больше нет
– наверное, это и есть настоящий ад.
Должно быть, именно так и чувствовал себя Алекс, потеряв ноги... И тут же возражаю самому себе: у Алекса не было Эмили, а у меня... Так и у меня теперь ее тоже нет.
Именно это ощущается с особенной силой...
Наверное, все-таки я что-то к ней чувствую... чувствовал. Пока не потерял. Пока не оттолкнул... А что, зачем ей слепой парень, не способный даже в с туалет себя отвести самостоятельно?
– Мне помочь вам одеться? – спрашивает вошедшая в палату медсестра, и я слышу смущение в ее голосе.
Молоденькая... Она разве не видит, что я слеп, как крот? Какое тут, к черту, смущение. Я даже не знаю, как выгляжу: покрылся щетиной, словно дикое животное, всклокочен, зол, отвечаю неизменным рыком.
– Помоги.
Девчонка начинает стягивать с меня больничную одежду, и я ощущаю свой запах.
– А в душ отведешь? – юмор у меня нынче мрачный, и моя помощница принимает его за чистую монету.
Сначала замирает на долю секунды, а потом пищит пронзительным голоском:
– Тогда я позову кого-нибудь из санитаров.
Я усмехаюсь:
– Не надо. Я пошутил! – Еще не хватало только принимать душ с мужиком.
Девчонка юмора не оценивает – понимаю: просто странно позволять женщине раздевать себя, не испытывая при этом... ничего. Ничего ровным счетом...
Неужели вместе со слепотой меня одолела и импотенция?
Правильно говорят: беда не приходит одна.
Катастрофа – слепота – импотенция.
Что дальше?
26 глава. Эмили
Случившееся с Юлианом повергает нас всех в настоящий шок: который день ходим, словно в воду опущенные.
Я так и вовсе не понимаю, на каком свете нахожусь: все это случилось из -за меня.
Пусть Адриан с Шарлоттой меня и не винят – хотя мне и пришлось рассказать им всю историю целиком – я сама себе судья и обвинитель: не стоило ехать в Эллинген, не стоило знакомить Карла с Юлианом, не стоило позволять этим обоим встретиться в кафе и уж тем более не стоило позволять им набрасываться друг на друга.
И так по кругу из часа в час...
Не стоило соглашаться на предложение турбобабуль. Это если уж идти по часовой от самого начала... Но тогда не было бы и Юлиана в моей жизни, а я не уверена, что готова отказаться и от него тоже.
Я вообще не готова от него отказываться!
Даже от слепого.
Хотя он, идиот, именно этого и хочет – только я не позволю.
Никогда.
Мне нужно искупить вину... Сделать все, что в моих силах.
Эта слепота ведь не навсегда...
А если навсегда? Что тогда?
Тогда мне придется искупать вину всю оставшуюся жизнь.
Вчера приехала бабушка Юлиана с дедом Шарлотты (я не знала об этом и удивилась) -очень симпатичная пожилая пара, на которых мне захотелось быть чуточку похожей. Лет эдак через пятьдесят...
– Значит, ты у нас Эмили, – сказала старушка при нашем знакомстве. – Или, как там тебя кличет мой внучек, Катастрофа. – И пожимает плечами: – Исходя из всего произошедшего, может быть, не так уж он был и неправ... – Потом похлопывает меня по сникшему плечу и добавляет: – Не думай, я это не со зла. Как говорится, все что ни делается – к лучшему. Я свято верю в эту простую истину... – И спрашивает: – Ты ведь не собираешься сбежать, никому ничего не сказав?
– И в мыслях не было.
– Вот и правильно, – Глория окидывает меня взглядом, а потом подхватывает правую руку. – Кольцо? – спрашивает она. – Обручальное?
Помолвочное?
– От кого?
С заминкой, но приходится признаться:
– От Юлиана. – Правда, я все-таки добавляю: – Оно не настоящее. Просто небольшая инсценировка для бывшего мужа.
Однако Глория глядит мне прямо в глаза и говорит:
– Бриллианты в кольце точно настоящие. Чувства, уверена, тоже... – Мне хочется возразить, мол, Юлиан не из тех, кто делает предложение руки и сердца, но Глория продолжает: – Уж поверь мне, я хорошо изучила своего внука: так просто он подарки не делает, особенно такие дорогие. Держись этого и не отступай!
От ее слов делается теплее на сердце... Полностью оледеневшее, оно спотыкается на миг, а потом впервые за последние дни бьется в нормальном ритме.
– Так я и сделаю. Спасибо!
– Я в тебя верю, – улыбается собеседница, сжимая мою ладонь.
Шарлотта тоже приходит в мою комнату на второй день после случившегося с Юлианом и говорит:
– Даже не думай уезжать – Юлиан сам не понимает, что говорит. Это все шок, и со временем он одумается.
Я тоже на это надеялась... и сейчас надеюсь, хотя ежедневные визиты в больницу так и не принести положительного результата. Юлиан не хотел меня видеть... Начинал неистовствовать при одном упоминании моего имени. Все, что мне оставалась, это сидеть в коридоре и надеяться на чудо... Они все-таки бывают, эти чудеса, я знаю.
Адриан привозит Юлиана домой сразу после обеда, и мы собираемся в холле, чтобы поздравить его с возвращением. Напрасная трата времени... Он не произносит ни единого доброго слова, только велит подвести себя к лестнице, мол, дальше он справится сам, и идет вверх с высоко поднятой головой.
Мы молча переглядываемся: никто особо не шокирован – Юлиан и слепым остается верен самому себе.
– Я прослежу, чтобы ничего не случилось, – произношу, направляясь следом за ним и настигаю парня уже у двери.
– Следишь за мной? – спрашивает он недовольным тоном. Теперь он со всеми только так и общается...
– Просто хотела помочь.
– Помогла уже, спасибо, – так и сечет насмешкой. – Сам справлюсь. Благодарю.
Входит в комнату и захлопывает дверь. Я остаюсь за порогом, припадая к двери щекой и вслушиваясь в царящую за ней тишину...
Что делает этот упрямец? Один... в окружающей его темноте...
Не скажу точно, как долго я так стою, только вскоре включается вода в душе, и тогда уж я не выдерживаю: поворачиваю ручку – не заперто. Вхожу и иду в ванную комнату... Стараюсь особо не топать, едва ли скольжу над поверхностью пола, однако Юлиан слышит и это. Верно говорят, что одно чувство заменяется другим...
– Чего тебе снова? – спрашивает он.
И я удивляюсь:
– Откуда ты знаешь, что это именно я?
– Просто, кроме тебя, меня больше некому донимать, – ворчит он в своей привычной манере. А потом все-таки добавляет: -А еще ты пользуешься одними и теми же духами. Итак, чего тебе надо?
– Помочь, как я и сказала.
– Мыть меня станешь? – кривит он губы в насмешке.
– Если ты хочешь.
Я почти замираю в ожидании его ответа, однако Юлиан припечатывает:
– Как-нибудь обойдусь.
– Не обойдешься, – приходится возразить мне. – По крайней мере, первое время. Если не хочешь моей помощи, тогда Адриан наймет кого-то другого. Ты этого хочешь?
– Хочу. Пусть нанимает. Все лучше, чем твое присутствие...
– Не будь дураком! – не выдерживаю я. – Я хочу быть рядом... хочу тебе помогать.
Почему ты меня отталкиваешь? Казнишь из-за всей ситуации с Карлом? Так я и сама себя казню ежечасно. – И почти с криком: – Думаешь, тебе одному плохо?
Потом подхожу и кладу ладонь Юлиана на ближайшую бутылочку с шампунью.
– Это шампунь, – объясняю ему другим, более уравновешенным голосом. – У нее круглая крышечка... Я подумала, так тебе будет лучше разобраться. – Перекладываю его ладонь на другую бутылочку: – Это гель для душа. У него крышечка овальная... Чувствуешь разницу?
Юлиан молчит, словно воды в рот набрал, но по крайне мере не гонит, как обычно.
– Губка вот здесь, справа.
– Мне нужно побриться. – Эти простые слова, первые нормальные слова после случившегося, даже дезориентируют меня. Не ожидала, что он так быстро смягчится... Если это вообще то, что я думаю.
– Я бы могла... тебя побрить.
– Ты даже ноги не можешь побрить без порезов, – насмешничает он. – Добить меня хочешь?
– Ты пока не умираешь.
– А кажется иначе.
– Не преувеличивай.
После этого притаскиваю из комнаты стул и устанавливаю его перед зеркалом. Как будто бы Юлиан может себя видеть... И приступаю к делу: размазываю по Юлианову лицу пенку для бритья и начинаю сбривать порядком отросшую щетину.
–Ты похож на Николауса, очень хмурого, злого Николауса, – пеняю ему в надежде развеселить. Вот только он никак не реагирует: сидит, не шелохнувшись, словно обратился в камень, кажется дышит и то через раз.
Хочется поцеловать его в губы, снять это жуткое проклятие, обратившее его сердце в камень, а глаза – в незрячую пустоту. Ах, будь это сказкой, я так бы и поступила!
– Готово.
Юлиан проводит ладонью по лицу:
– И ни одного пореза, – констатирует он вроде как с насмешкой. – Чудеса, да и только.
– Вот, – отзываюсь на это. – А ты говорил, чудес не бывает.
Он хмуро молчит, демонстрируя видимое презрение: вроде как на такой бред и отвечать нет смысла.
Сноб. Самый настоящий сноб!
Демонстрация снобизма сопровождается раздеванием – хочет сказать, ему наплевать на мое присутствие – и погружением в воду...
– Так мне потереть тебе спинку?
– Подашь полотенце, когда я закончу.
Ну что ж, сама напросилась: хотела помогать, вот и помогай. Похоже, у Юлиана новая тактика по выведения меня из себя... Ничего, я из терпеливых. Еще посмотрим, кто кого...
Сижу на стуле битый час кряду, пока этот засранец подливает и подливает горячей воды в ванну... Кто вообще способен лежать в таком кипятке?
Уже собираюсь было пойти проверить Ангелику, когда Юлиан-таки начинает тереть себя мочалкой. С таким остервенением, словно собирается содрать себе кожу... На это даже смотреть страшно.
– С тобой все в порядке? – робко интересуюсь я, и получаю заслуженное:
– А ты как думаешь? – Он даже оборачивается в мою сторону. – Я слеп, словно новорожденный котенок, и, черт возьми, даже не знаю, изменится ли это когда-нибудь.
– Нужно верить в лучшее.
– Только не надо вот этого, ладно? – Он замолкает, крепко сцепив зубы и тыча в меня указательным пальцем. – Лучше подай полотенце. – Я подаю. – А теперь уходи, – велит мне командирским голосом. – Считай, твоя миссия окончена.
Только она не окончена, и мы оба это знаем. Просто кто-то не собирается давать мне ни единого шанса, ни мне, ни кому-либо другому...
Две последующие недели Юлиана на осмотр в больницу возит Глория – только не я. Не потому, что я не хочу этого – хочу, просто стоило только мне заикнуться о возможном извозе, как этот упрямец, буквально брызжа слюной, начал кричать, что никуда со мной не поедет.
– Только не Катастрофа, – буквально взвился он на дыбы. – Только не она. С ней я скорее всего попаду в аварию и останусь и вовсе без рук, ног и других важных органов в придачу.
– И с особым сарказмом: – Нет уж, увольте меня от подобного «счастья»!
Этим же утром он и вовсе отказывается от чьей-либо помощи... Велит бабушке оставаться дома.
Мы с Глорией в недоумении переглядываемся, и я спрашиваю:
– С кем же тогда ты готов ехать?
Так и хочется треснуть упрямца по его неугомонной макушке...
– Ни с одним из вас, – отвечает бесстрастным голосом. – Обойдусь без сопровождающих. -И как бы с насмешкой над самим собой: – Если уж мне суждено быть слепым до конца моих дней, так стоит привыкать обходиться своими силами.
Мы снова молча переглядываемся. Хорошо, что Юлиан этого не видит.
– Это как же? – озвучивает всеобщее недоумение Шарлотта. – Ты ведь ничего не видишь. Не глупи: пусть хотя бы Эмили тебя отвезет.
– Я сказал, нет, – припечатывает тот. – Поеду сам. На автобусе.
И он, действительно, это делает: выходит за дверь и направляется в сторону автобусной остановки.
Не знаю, каким образом он все это спланировал (должно быть, заранее высчитал количество шагов до ближайшей остановки, каким-то образом узнал нужное расписание), только двигается он довольно споро. Его палка стучит по асфальту: стук, стук, стук. Подобно моему собственному сердцу. Ведь видеть Юлиана таким вот беспомощным – это все равно, что медленно умирать. Умирать с одной мыслью в голове.
Только бы эта слепота была временной... Только бы он снова стал видеть.
Верить в обратное было бы кощунством.
