355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгения Бергер » Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера (СИ) » Текст книги (страница 12)
Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера (СИ)
  • Текст добавлен: 13 июля 2021, 20:31

Текст книги "Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера (СИ)"


Автор книги: Евгения Бергер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

27 глава. Юлиан

Этот странный день начинается с руки Катастрофы на моем бедре: она каждую ночь пробирается в мою комнату, и спит в моей же постели. Я мог бы воспротивиться, запереться на ключ и бла-бла-бла-бла-что еще, однако не делаю этого... Вроде как мне нет дела до ее сексуальной попки подле меня, я как бы и не замечаю ее присутствия -попросту не вижу, хотя мне, что уж тут скрывать, не нужны глаза, чтобы помнить все изгибы и родинки на ее теле.

Я знаю, что, если пройтись пальцами от подмышки и ниже, ровно в двух пальцах от тазовой кости будет самая любимая из моих родинок – каплевидная. Слегка выпуклая наощупь... Я люблю нащупать ее пальцами во время неспешных объятий или поцелуя... Другая, идеально ровная, похожая на мазок расплавленного шоколада, располагается сразу под левой грудью – ее, стягивая с Катастрофы одежду, я целую в первую очередь. Целовал... целовал в первую очередь... А теперь только вспоминаю, лежа в кровати и всеми силами пытаясь совладать с собственными желаниями.

Сегодня эта борьба выходит особенно отчаянной, и я почти проигрываю, когда пальцы непроизвольно касаются женского тела и скользят по разгоряченной коже все выше, от щиколотки – к бедру, и я всеми фибрами своего существа впитываю мягкость и податливость ее кожи под подушечками своих пальцев. Но в какой -то момент глубина дыхании Катастрофы изменяется, и я понимаю, что она проснулась.

Отдергиваю руку и притворяюсь спящим... Она же склоняется к моему уху и шепчет:

– Я знаю, что ты сейчас делал, негодный мальчишка... пытался залезть в мои трусики... которых все равно на мне нет. Вот.

Вскакивает с постели и выходит за дверь. Голой? Нет, не может же она и в самом деле ходить по дому голой?

Тут же Адриан, Алекс... Йоханн, в конце концов.

Несносная Катастрофа!

В царящей вокруг меня темноте я отчетливо вижу ее улыбку, теплую, подобно июльскому солнцу, слегка смущенную, адресованную только мне. Такую, от которой что -то екает в груди.

Спускаю ноги с постели и направляюсь в ванную, шаркая ногами, подобно заправскому зомби. Зубную пасту выдавливаю прямо на язык: так легче разобраться с необходимым количеством – и в который раз поражаюсь тому, насколько непривычно сложными могут оказаться привычные по сути вещи.

И вдруг в голове вспыхивает: какое сегодня число?

Что-то скребется на задворках сознания, что-то важное – никак не пойму, что именно.

Знаю только, что сегодня очередной визит к доктору Кляйну, и я все жду заветного: «Вы совершенно здоровы», а потом – щелк пальцами! – и я снова вижу, как прежде.

Будет ли такое однажды?

Только вера в нечто подобное и заставляет меня двигаться вперед.

Переставлять ноги, подносить ложку ко рту, ложиться и вставать с этой постели... Я не могу и не хочу мириться с собственной беспомощностью!

Именно потому я и настоял на самостоятельных поездках: они дарят мне ощущение утерянных самодостаточности (меня злит, что я не могу выбросить Эмили из головы) и самостоятельности (собственная слепота злит еще больше). И хотя бы в эту получасовую поездку я представляю себя прежним... Глупое фанфаронство, если подумать!

Итак, до остановки только четыреста пять шагов, которые я проделываю ровно за три с лишним минуты – сажусь на скамейку и поджидаю автобус до клиники. Всего лишь пять остановок, и я на месте...

– Доброе утро, молодой человек! – Водитель неизменно здоровается, наблюдая, как я вхожу и занимаю место в первом ряду. Тут никогда никого нет... Только я и он. – Как вам сегодняшняя погода?

– Тепло, – отзываюсь в своей привычной манере. – В остальном же – полнейший мрак. Все как всегда... Ничего нового.

– Это вы зря, – отзывается на мою всегдашнюю мрачность жизнерадостный мужской голос. Сегодня прекрасная погода, и день, полагаю, будет не менее прекрасным. – Такое чувство, словно он не видит моей слепоты... Я говорю «мрак», а он в ответ – «прекрасная погода».

Качаю головой:

– Это только в вашем мире, приятель, – возражаю не без сожаления. – В моем неизменно свинцовые тучи и идет дождь...

После этого мы трогаемся с места и едем в полнейшей тишине, и только уже перед выходом он вдруг снова заговаривает:

– Знаете, она ведь вас очень любит. Каждый день провожает до остановки, входит через задние двери да так и идет хвостиком, пока вы идете в сторону клиники...

Что за бред он несет...

– О ком вы говорите?

– Так о вашей супруге, должно быть. Девушке с каштановыми волосами... – Голос его делается чуточку неуверенным: – Просто у нее колечко на пальце, вот я и подумал...

– Она и сейчас здесь? – обрываю его вопросом.

– Только что вышла и ждет вас на улице.

Сомневаться не приходится: Эмили. Конечно же, это она! Ходит за мной следом, как за ребенком. Черт бы ее побрал...

И снова какой-то проблеск узнавания/осознания – чего-то эдакого, связанного именно с этим днем. Это почти так же мучительно, как пытаться вспомнить мельком замеченное в толпе лицо неизвестно откуда знакомого человека...

– Спасибо, приятель. Еще увидимся!

Выхожу, стараясь вести себя как можно более уверенно, хотя, если по существу, чертова палка не особо помогает поднять самооценку. Но я все-таки расправляю плечи, насвистываю что-то сквозь стиснутые зубы... Делаю вид, что знать не знаю о своей неизменной преследовательнице.

Так мы и приходим в клинику...

Не знаю, где Эмили имеет обыкновение поджидать меня после приема у доктора Кляйна, только, уверен, она меня не упустит. А мне чертовски хотелось бы убежать... Устроить ей небольшую взбучку. Наказание за слежку...

За все.

– Как вы себя сегодня чувствуете? – голос доктора Кляйна, по обыкновению, приторный, словно рахат-лукум, заставляет меня отвлечься от мыслей об Эмили.

– Гадко, как и обычно, – отзываюсь привычными словами. – Быть слепым – небольшое удовольствие.

– Вы слишком пессимистичны, молодой человек.

– А вы так и пышите неоправданным оптимизмом. Притушите лампочку – я все равно не вижу света!

Он с секунду молчит – наверное, смотрит на меня осуждающим взглядом. Плевать! Это его проблемы – не мои.

– Сегодня не видите, а завтра? – наконец произносит он.

Но я не хочу думать о «завтра»... Жить надо настоящим, разве не так?

– А завтра еще не наступило.

У меня снова берут анализы крови, пропускают мое тело через аппарат МРТ, в котором я ощущаю себя заживо захороненным, светят в глаза, задают множество раздражающих вопросов – я сам хочу знать только одно:

– Док, есть для меня что-то новенькое?

– Например?

– Например, дата моего просветления, выбитая на задней стенке черепной коробки, – не могу удержаться я. – Что, совсем ничего?

– Ничего – это хорошо, – отвечает мужчина. – Ваша гематома полностью рассосалась, и это по-своему отличная новость. Теперь остается только ждать...

– Сколько?

Он признается (впервые встречаю такого правдивого докторишку):

– Этого я не знаю. Все зависит от многих факторов...

Тут уж я не выдерживаю и грубо выругиваюсь. Просто, чтобы он знал: не надо вешать мне лапшу на уши. Я не кретин какой-нибудь!

– Прощайте.

Выскакиваю из кабинета злой и расстроенный, даже забываю о Катастрофе, поджидающей меня где-то рядом, – вспоминаю уже на полпути к остановке.

– Катастрофа! – кричу в темноту, не особо заботясь о производимом своим ором впечатлении. Вокруг меня темнота: мне наплевать на окружающих... – Катастрофа.

– Молодой человек, – сморщенная старостью пергаментная рука касается моего запястья, -о какой катастрофе вы говорите? Могу я вам чем-то помочь?

– Вам это не под силу, – качаю головой и снова зову. – Катастрофа!

Со стороны, верно, выгляжу полным придурком, свихнувшимся придурком, если быть точным.

А знакомый голос вдруг произносит:

– Откуда ты узнал, что я здесь? – И сам же и отвечает: – Ну да, водитель автобуса проболтался, понимаю. – И как бы констатируя: – Он так пристально наблюдал за мной, что должен был рано или поздно это сделать...

А я восклицаю:

– Что ты здесь делаешь? – не восклицаю даже – рычу в голос. – Какого черта ты таскаешься за мной, словно за маленьким? Разве тебе мало Ангелики, чтобы строить из себя заботливую мамочку?! Так нет же, ты еще решила и за мной присматривать. Мне этого не надо!

– Надо, – возражает нисколько не смущенный моим отпором голос. – И ты сам это знаешь. У тебя было сотрясение: думаешь, мы отпустили бы тебя из дома одного? Никогда. Ты с ума сошел, если так полагаешь...

И я, вскинув зажатую в руке трость, произношу:

– Я полагаю, что тебе пора бы уже убраться из нашего дома, Катастрофа. Катить в свой заштатный городишко к этому придурку Карлу... – И тычу палкой в ее, как мне кажется, направлении: – Хватит путаться под ногами и портить мне жизнь. Убирайся!

В этот момент она и хватается за другой конец трости.

– Да у тебя от удара совсем крыша поехала, – шипит она не менее злым голосом. – Думаешь, можешь прогнать меня, как собачонку, и все. – А потом тянет мою трость на себя: – Никуда я не уеду! Так и знай.

– Уедешь. – Тяну трость на себя.

– Не уеду, – вторит Катастрофа, перетягивая ее в свою сторону.

Просто перетягивание каната какое-то... Что она себе вообще позволяет, эта двенадцатибалльная катастрофа всей моей жизни?! Собираю все силы для решительного рывка – пора ей показать, кто здесь главный! – дергаю трость на себя и... понимаю, что переусердствовал, когда лечу спиной назад, взмахивая в окружающей меня темноте руками.

Последнее, о чем успеваю подумать... да ни о чем не успеваю, если честно.

Только вдруг оказываюсь посреди зеленого поля, с парящими вокруг меня бабочками. А чей-то голос зовет: «Юлиан, Юлиан.», и возвращаться мне вовсе не хочется. Даже несмотря на ненавистных порхающих червяков. Голос все приближается и приближается, и я понимаю, что лежу на асфальте, только когда открываю глаза... и вижу перепуганное личико Эмили над собой.

– Юлиан, – она утирает слезы, шмыгая покрасневшим носом. – Ты живой?

– Кажется, да.

А сторонний голос справа произносит:

– Я позвал доктора, молодой человек. Лежите, не вставайте. Они сейчас будут.

Пока и не собирался... Протягиваю руку и заправляю растрепанную прядь волос Эмили за ухо.

– У тебя синяки под глазами.

– Что?!

Она даже плакать перестает от удивления: замирает с открытым ртом, судорожно вдыхает...

– Ты видишь? – выдыхает то ли вопросом, то ли утверждением. Я не совсем понимаю... Только улыбаюсь, впервые от души улыбаюсь. Настоящей счастливой улыбкой!

– У меня просветление, – отзываюсь на ее непонятно что, и Эмили, стиснув маленький кулачок, прикладывает его к моему лбу.

– Надеюсь, оно затронуло и твой мозг тоже, маленький Будда? – спрашивает с надеждой. Все еще не до конца осознав произошедшее чудо... Я и сам в полном раздрае. Наверное, это шок. Счастливый, головокружительный шок!

Я снова вижу!

Снова вижу. я.

Это все-таки произошло .

Захлебываюсь от захолонувшего сердце прежде мной неизведанного восторга и вдруг ощущаю ободок золотого колечка, пребольно упирающегося в кожу: Катастрофа все еще стискивает мою голову руками.

– Какое сегодня число? – гляжу ей в глаза, принимая вертикальное положение.

– Одиннадцатое июля.

Эмили глядит на меня с опаской, вроде как переживая за мое душевное благополучие.

– Одиннадцатое июля, – повторяю на автомате.

Так вот что не давало мне покоя весь этот день! Теперь я наконец-то вспоминаю.

– Пойдем.

Вскакиваю на ноги и хватаю Эмили за руку.

– Куда ты собрался? – возмущается она. – Тебе нужен доктор, нам нельзя уходить.

Решаюсь для верности провести небольшой эксперимент и верчу головой во все стороны: не болит. Почти не болит... Только перед глазами рябит от обилия красок, яркого солнца, количества наблюдающих за нами людей.

– Который час? – снова спрашиваю я.

– Начало второго, – отвечает Эмили, и я хватаю ее за руку. – Что происходит? – восклицает она. – Куда ты меня тащишь?

А я тащу, еще как тащу. Подальше от любопытных зевак и двух санитаров, бегущих от больницы по мою душу...

– Мы опаздываем, – кричу на ходу, не выпуская руки своей Катастрофы. – Ох как опаздываем.

– Куда? Ты можешь мне это объяснить?

– В ЗАГС, – улыбаюсь в ответ. – Сегодня день нашей регистрации.

Вот тут Эмили буквально врастает в землю, и нам приходится остановиться.

– Какая регистрация? – спрашивает она. – Ты сказал, бумага была липовая.

– Липовая... если вовремя позвонить. Что я, конечно же, не сделал, – пожимаю плечами, -забыл за всеми этими треволнениями, – вскидываю брови, – сама знаешь, какими.

– Но...

И я дергаю ее на себя.

– Хочешь заплатить штраф за неявку? – Она отрицательно качает головой. – Вот и я не хочу. Обхватываю ее голову руками и впервые за месяц касаюсь ее губ поцелуем, таким, как мечтал: нежным, грубым... Разнообразным по страсти и накалу. На поцелуй время не жалко... Он как анестезия – для нас обоих. Даже шум в голове унимается... Как будто бы что-то встает на свои места, и это ощущается правильным, как никогда.

– Готова?

– Кажется, да, – отвечает Эмили каким-то глухим, обалдевшим голосом.

И тогда я командую:

– Побежали, девушка-катастрофа.

И бегу вперед, стискивая ее ладонь в своей руке.

Эпилог

– Ты можешь хотя бы секунду постоять спокойно?! – возмущается Шарлотта, пытаясь затянуть шнуровку на свадебном платье Эмили. – Даже мое безграничное терпение подходит к концу, уверяю тебя.

– Прости. Я вся как на иголках! – откликается девушка, пытаясь взять себя в руки. – Если честно, я вообще не понимаю, зачем мы затеяли всю эту канитель с венчанием: официально мы все равно муж и жена. Вот, погляди! – она демонстрирует Шарлотте колечко на безымянном пальце правой руки.

Та тяжело вздыхает, всем видом изображая мнимую усталость от не единожды поднятой темы.

– Ты столько раз мне его показывала, – произносит она при этом, – что подчас мне кажется, я знаю его лучшего своего собственного.

И Эмили вскидывается:

– Так ты же сама меня об этом просила! Все не могла поверить, что Юлиан сделал мне предложение.

– Хорошо-хорошо, – Шарлотта вскидывает руки в примирительном жесте, – давай не будем ссориться в такой знаменательный день. – Потом пожимает плечами: – Просто я никак не могу привыкнуть к самой мысли о том, что стану одной из подружек невесты на свадьбе самого Юлиана. Скажи мне кто о том прежде...

Но Эмили снова притоптывает на месте в такт своим мыслям и кажется не слышит слов подруги.

– Где Ангелика? – осведомляется она через секунду. И столько паники в ее голосе, что Шарлотте приходится успокаивающе похлопать ее по плечу...

– Она с твоей матерью. Ты спрашивала о том же пять минут назад!

– Ты права.

Прическа, мастерски уложенная дорогим мастером, нещадно чешется – наверное, у нее аллергия на лак для волос – а длинное кремовое платье с ажурным шлейфом едва дает продохнуть, настолько сильно затянута шнуровка. Хочется просто сбежать... Сбросить все эти непривычные для нее вещи, подхватить Юлиана, Ангелику и сбежать куда подальше.

– Эй, что ты там делаешь, безобразник?

Глядящая в окно Эмили перегибается через подоконник и грозит кулаком в сторону парковки. Шарлотта подхватывает ее за юбку:

– В чем дело? Ты сейчас вывалишься в окно.

– Да ты только посмотри, – не унимается девушка. – Какой-то прохвост крутится рядом с моей машиной! Он точно замышляет недоброе. – И кричит еще громче: – Я сейчас полицию вызову.

Однако тощий парнишка и не думает таиться, продолжая ходить кругами вокруг автомобиля.

– Нет, это уму непостижимо.

Эмили подхватывает шлейф своего безразмерного платья и выскакивает из комнаты.

– Куда ты? – несется ей вслед окрик матери.

– Что происходит, дорогая? – вопрошает Хайди Риттерсбах.

Но она никак на это не реагирует: с грацией истинной амазонки сбегает по лестничным ступенькам, оббегает чужую детскую коляску и брошенный велосипед и почти готова выскочить во двор, когда ее с силой дергает назад... Это еще что такое? Никак зацепилась платьем за невидимое глазу препятствие.

Рывок, еще рывок... Звук рвущейся материи сообщает Эмили, что она снова свободна, и девушка бежит в сторону парковки с подхваченной на бегу палкой в руках.

– Чего тебе надо от моего автомобиля? – кричит она, размахивая ей на бегу. – Убирайся, пока кости все целы.

Тощий парнишка, перемазанный в какой-то краске, при виде нее выпучивает глаза, подхватывает с земли видавший виды рюкзак и, перемахнув через изгородь, исчезает в неизвестном направлении.

– Эмили! – Шарлотта догоняет ее уже на парковке, когда девушка молча глядит на мазки разноцветной краски на бампере своего «Фиата».

«Я тебя л...» гласит неоконченная надпись в стиле граффити.

– Это то, о чем я думаю? – спрашивает Шарлотта и, повернув голову, замечает слезы у Эмили на глазах. – Эй, ты чего? – удивляется она. – Немедленно прекрати – макияж испортишь.

Но Эмили не может успокоиться:

– Я такая дура, – ревет она в три ручья, – Юлиан в кой-то веке сподобился мне в любви признаться, а я не позволила: набросилась на парня с палкой, как на преступника... еще и платье порвала... свадебное.

И Эмили демонстрирует подруге выдранный клок белой материи.

Шарлотта обхватывает подругу за плечи и привлекает к себе.

– Ну-ну, перестань, ты не виновата, – увещевает она ее. – Если уж на то пошло, это все Юлиан виноват, и никто другой. Мог бы и по-человечески в любви признаться, а не подсылать сторонних парней с баллончиками с краской. Да еще когда – в день свадьбы! Хочешь я позвоню и все ему выскажу?

– Нет, – Эмили хватает ее за руку. – Тогда он мне вообще никогда в любви не признается. Так и будет ходить вокруг да около...

– Но ведь он любит, – пытается утешить ее Шарлотта.

– Знаю, что любит. Лучше его самого знаю... – вскидывается Эмили. – Просто хочу услышать это своими ушами. Так, чтобы вслух «Я люблю тебя», а не только «У тебя сексуальная попка, Эмили» или «У меня на тебя стоит, Эмили»...

Эмили ловит улыбку Шарлотты, и сама вдруг начинает смеяться, каким-то истерическим, нервным смехом, перемежающимся слезами.

– Вот, самое то для расшатанных нервов, – произносит неожиданно оказавшаяся рядом Хайди Риттерсбах, материализуясь рядом, подобно чертику из табакерки. В руках у нее две креманки с ванильным пудингом, которые она и вручает девушкам в руки... – Ешьте, ешьте, – понукает она их. – Нечего смотреть на меня удивленными глазами! Можете Алекса спросить: это самое действенное средство в мире. Помогает при любых расстройствах! Особенно сердечного толка.

– А восстановить прореху в свадебном платье он помогает? – осведомляется Эмили, пихая в рот ложку предложенного лакомства. – Мне в таком в церкви появляться никак нельзя. Юлиан меня убьет!

Трио турбобабуль задумчиво созерцает нежданно свалившуюся на голову проблему, и только Мария робко предлагает.

– Я могу, конечно, попытаться залатать прореху, но, боюсь, она будет все равно заметна.

– А что, если найти другое платье, – пожимает плечами Хайди Риттерсбах. – У твоего муженька, – глядит она на Шарлотту, – как никак целая сеть магазинов. Должно же там найтись хоть одно свадебное...

У Эмили снова слезы на глазах выступают: она это-то платье целую вечность выбирала, а тут – новое, за час до венчания. Катастрофа какая-то!

Лупит в сердцах по недописанной надписи и, вымарав руки в непросохшей краске, глядит на них в задумчивой сосредоточенности.

– Я знаю, в чем пойду на эту свадьбу, – произносит она в твердой уверенности. Расправляет плечи и направляется в сторону дома, подкрепляясь новой порцией ванильного пудинга.

– Я же говорила, это лучшее средство для решения проблем, – констатирует неугомонная Хайди Риттерсбах, с улыбкой наблюдая за целеустремленной походкой девушки.

– Что там у вас произошло? – любопытствует фрау Веллер с Ангеликой на руках, встретившая их в дверях квартиры. – Вы убежали, словно ошпаренные. – Ив сторону дочери: – Милая, что ты делаешь?!

– Раздеваюсь, мам, – отвечает Эмили, высвобождаясь из удушающего корсета. – Это платье все равно испорчено.

– Как испорчено? А в чем же тогда ты собираешься выходить замуж?!

Эмили улыбается.

– Есть одна идея.

Она вытягивает из-под кровати свой старенький чемодан и откидывает крышку: там, под тоненькой стопкой старых футболок, она находит одну, испачканную синей краской, белую футболку и прижимает ее к груди.

– Вот в этом я и пойду к алтарю.

Фрау Веллер кулем падает на предусмотрительно оказавшийся сзади диванчик и хватается за сердце.

– Ты это не всерьез, надеюсь? – осведомляется она трагическим голосом, и очередная креманка с ванильным пудингом оказывается у нее в руках.

– Съешьте ложечку, – просит ее Кристина Хаубнер. – Вам сразу станет лучше.

Но фрау Веллер отталкивает ее руку.

– Не хочу я никакого пудинга, – вскакивает она на ноги, – я вообще не люблю ванильный пудинг.

Турбобабули молча переглядываются: тяжелый случай, как бы читается в их взглядах.

– И сливовую наливку любите? – выдает общую мысль Мария Ваккер.

И так кротко это спрашивает, что гнев фрау Веллер как-то разом схлопывается, затухает.

– Люблю, – признается она печальным, полным поражения голосом.

И собеседница кивает головой.

– У меня как раз есть одна в запасе. Хотите попробовать?

– Хочу.

Мария подхватывает разбушевавшуюся было мамашу под руку и увлекает ее в сторону кухни, а Эмили, между тем, продолжает воевать со своим гардеробом.

– Где-то здесь должна быть тюлевая юбка, – шепчет она себе под нос. – Я всегда носила их в паре: эту футболку и юбку. Ну где же она? Да вот же... наконец-то.

– С этой футболкой связано какое-то особенное событие? – с осторожностью интересуется Шарлотта. – Помнится, вы с Юлианом оба приехали перемазанными. Я тогда постеснялась спросить...

Эмили улыбается.

– В тот день Юлиан выбрал меня, – отвечает она подруге. – Думаю, будет правильно надеть ее именно сегодня.

– Ты уверена?

– На все сто.

Шарлотта больше не спорит, только запирается в туалете и нажимает кнопку быстрого вызова.

– Алекс, тут такое дело... – и рассказывает ему о произошедших событиях.

...А потом они едут в церковь, ту самую, в которой венчались Адриан с Шарлоттой, и Эмили неожиданно пугается своего поступка: что же она наделала, собралась венчаться в перемазанной краской футболке, гипюровой юбке и туфлях на низкой подошве. Ее охватывает настоящая паника – хочется накинуть на голову приколотую к волосам фату -единственную дань свадебной традиции – и спрятаться ото всех взглядов, готовых обрушиться на нее, подобно снежной лавине.

– Все будет хорошо, – произносит Шарлотта, почти выталкивая девушку из машины.

А та шепчет:

– Самки стрекоз притворяются мертвыми, чтобы не общаться с самцами.

– Тебе это уже не поможет, – улыбается подруга. – Хоть притворяйся мертвой, хоть нет... -И тянет ее вперед: – Идем, Юлиан, должно быть, заждался!

У входа Эмили ждет отец: он подхватывает дочь под руку и под торжественные звуки свадебного марша ведет ее к алтарю.

Эмили чувствует себя такой счастливой и смущенной одновременно, что даже не сразу понимает, что Юлиан... тоже одет в перемазанную синей краской футболку.

Свою перемазанную синей краской футболку!

– Откуда ты узнал? – только и успевает шепнуть она, прежде, чем священник начинает свою торжественную речь.

– У мальчиков свои секреты, – отзывается Юлиан, стискивая ее ладонь.

Три подружки невесты – турбобабули в полном составе! – улыбаются Эмили довольными улыбками. Нынче они заявили, что являются не сколько подружками невесты, сколько очаровательными Амурчиками, устроившими, если уж на то пошло, все это торжество... Девушка с ними не спорила: в этом была своя логика, а идти против логики было бы глупо.

В переднем ряду Эмили замечает Алекса с большой подарочной коробкой у ног... Сердце дергается: бабочки. Алекс вырастил для нее бабочек! Тех самых, о которых она была столько наслышана, но ни разу еще не видела...

– Если он подарит нам чертовых бабочек, – шепчет недовольный голос Юлиана в ее левое ухо, – мне придется сделать что-нибудь ужасное...

– Например, грохнуться в обморок посреди общего веселья? – осведомляется Эмили с приторной улыбкой.

Юлиан скрипит зубами:

– Я не падаю в обморок из-за бабочек, сколько тебе говорить. Я просто ненавижу эти огромные глазища и загребущие лапки... Фу, гадость какая-то!

Эмили спрашивает:

– Значит, мой комплект нижнего белья с маленькими ажурными бабочками тебе тоже не понравится?

– Ты купила нижнее белье с бабочками?!

Он невольно повышает голос, и пастор Райт откашливается в кулак.

– Жених, можете поцеловать невесту.

Они встают друг подле друга, и Юлиан склоняется к ее губам.

– Скажи, что любишь меня, – просит Эмили за секунду до соприкосновения губами. – Твой художник так и не успел дописать этого на бампере моего автомобиля.

– Какой еще мой художник? – вполне натурально удивляется Юлиан. – Ничего такого я не знаю.

Эмили тычет ему букетом в лицо.

– Обманщик, тот самый, что должен был написать: «Я люблю тебя до луны и обратно».

– У тебя крайне развито воображение, Катастрофа.

– То есть ты меня не любишь? – уточняет девушка, сводя бровки на переносице.

– Это значит... – Эмили замирает в предвкушении долгожданного признания, – что у тебя крайне соблазнительные ножки дорогая.

Юлиан притягивает ее к себе и крепко целует в обиженно сжатые губы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю