Текст книги "Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина"
Автор книги: Евгений Акельев
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)
28 декабря 1741 года: ночь
Возглавить первую операцию по сыску «товарищей» Каина поручили протоколисту Петру Донскому. Это был матерый 37-летний подьячий, уже не первый десяток лет занимавшийся расследованием уголовных дел. Он начал свою канцелярскую службу в 1714 году в десятилетнем возрасте в Приказе земских дел. В 1719 году молодой копиист был переведен в Московский надворный суд, где повышен до подканцеляриста. В 1727-м его перевели в Московскую губернскую канцелярию и за прилежное расследование уголовных дел сделали канцеляристом. Когда в середине 1730 года уголовные дела передавали из Московской губернской канцелярии в учреждавшийся Сыскной приказ, туда вместе с прочими чиновниками перевели и Петра Донского. 26-летний чиновник к тому времени уже имел 16 лет стажа канцелярской службы, в том числе большой опыт работы с уголовными делами. Поэтому в Сыскном приказе его быстро назначили править должность протоколиста, а в феврале 1736 года из Сыскного приказа в Московскую сенатскую контору было подано доношение с просьбой повысить Донского до секретаря, поскольку он «к розыскным делам заобычный и секретарем быть достоин». Но этого назначения он дождался лишь в 1746 году.
У Петра Донского было три сына. В 1741 году старшему сыну, Алексею, исполнилось 14 лет, среднему, Петру, – семь, а младшему, Сергею, – пять. Всех их, конечно, также ждала служба в государственных учреждениях. В 1754 году Алексей уже был секретарем в Раскольнической конторе, а Петр и Сергей копиистами, один в Правительствующем сенате, а другой в Соляной конторе. Алексей Донской впоследствии дослужился до надворного советника и выдал свою дочь Елизавету за тульского помещика прапорщика Алексея Андреевича Хомякова, родственника известного философа-славянофила А. С. Хомякова. Однако брак оказался несчастливым: в 1781 году прапорщик Хомяков убил свою жену [121]121
См.: Там же. Ф. 372. Оп. 1 Д. 386. Л. 35; Ф. 248. Д. 8122. Ч. 3. Л. 1032 об.; Юркин И. Н.Тульские помещики Хомяковы в Екатерининскую эпоху // Хомяковский сборник. Томск, 1998. С. 245–257.
[Закрыть].
В святочный день 28 декабря 1741 года семейство Петра Донского не дождалось отца домой. Как только наступила ночь, он отправился вместе с четырнадцатью солдатами и новоявленным доносителем Ванькой Каином для сыска и ареста его «товарищей». О деталях этой операции мы знаем благодаря сохранившемуся «доезду» Донского. Это своего рода отчет о проведенном сыске, который подавал канцелярский служитель всякий раз, когда он посылался с солдатами для задержания подозреваемых лиц. В нем сначала приводилось основание для сыска (как правило, цитировалась инструкция, данная из Сыскного приказа); затем указывалось, в каких домах удалось побывать и каких людей арестовать; наконец, отмечалось, какие подозрительные вещи были обнаружены в домах или в карманах подозреваемых. В конце приводился список солдат, участвовавших в сыске, после чего руководивший операцией канцелярский служитель ставил свою роспись, а вместо неграмотных солдат подписывался какой-нибудь чиновник Сыскного приказа.
Донской подал свой «доезд» 29 декабря 1741 года, на следующий день после операции. Из этого документа мы узнаём, что Ванька Каин не заставил протоколиста и солдат далеко ходить… Впрочем, пусть чиновник сам расскажет о том, где ему пришлось побывать этой морозной зимней ночью: «1741 декабря 28 дня ПО УКАЗУ ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА и по данной мне, протоколисту Петру Донскому, инструкции велено мне с явшимся доносителем Иваном Каиновым, которой в воровствах своих принес извинение, итти, где он, Каин, покажет таких же воров, и тех воров забрать всех. И по тому ево показанию я, Донской, с салдаты ходил, и он, Каин, указал мне в Китае-городе, в Зарядье, незнаемо чей двор, а сказал, что в том доме живут товарыщи ево мошенники. И в том доме взяли по указыванию ево, Каинову, становщика слепого Андрея Федулова сына Букатенка, Кизяка он же, да жену ево Пелагею Никитину дочь, да мошенников…» Далее шел перечень имен шестнадцати человек мужского и женского пола [122]122
РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 6210. Л. 6.
[Закрыть].
Итак, Ванька Каин повел членов экспедиции по захвату преступников в Зарядье – древний район Москвы, расположенный между Москворецкой улицей, Варваркой и Китайгородской стеной (она тянулась вдоль Москворецкой набережной, а затем поворачивала на север и шла вверх, вдоль нынешнего Китайгородского проезда). В Зарядье с Варварки вел Кривой переулок, который спускался вниз к реке от церкви Великомученика Георгия, доводил до церкви Зачатия Анны, что в Углу, а затем плавно переходил в Мокринский переулок. Последний шел параллельно Варварской улице и Китайгородской стене до Москворецкой улицы. От Варварки к Мокринскому переулку спускались Псковский и Зарядьевский переулки, а выше Мокринского, параллельно Варварке, проходили Мытный, Большой Знаменский (впоследствии – Елецкий) и Ершов переулки.
По переписной книге московских дворов 1742 года в Зарядье насчитывалось 67 дворовых мест, в том числе 46 жилых дворов, восемь пустырей, четыре кладбища (при церквях Николая Чудотворца Мокрого, Ирины Мученицы, Зачатия Анны в Углу и Николая Чудотворца в Углу), четыре архиепископских подворья (смоленского, воронежского, белгородского и нижегородского архиереев), монастырское подворье (Вознесенского монастыря), две харчевни, «питейная фортина» (кабак) и государственное учреждение – Иностранная контора [123]123
См.: Переписные книги города Москвы… Т. 1. С. 19–25, 102–103.
[Закрыть].
Самые ранние исповедные ведомости Китайгородского сорока {15} показывают, что Зарядье к 1740-м годам было так густо заселено, что напоминало муравейник. В одном только приходе Великомученика Георгия в девяти дворах проживали 133 человека (заметим, что это только официально зарегистрированное население, в реальности же число жильцов было намного больше). Так, в маленьком дворе при церкви, кроме самого «попа Ивана Васильева» и его жены Ефросиньи Абрамовой, проживали 18 человек: 47-летняя вдова подьячего Татьяна Георгиевна; сорокалетний оброчный крестьянин Георгий Тимофеев с женой Анастасией, четырехлетним сыном и двенадцатилетней дочерью; 39-летний купец Илья Федоров с женой Степанидой; семидесятилетняя вдова «фабричного» Суконной мануфактуры Ирина Михайлова с тридцатилетней снохой Феклой и др. [124]124
См.: ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 747. Д. 142. Л. 181.
[Закрыть]Во время переписи зарядских дворов осенью 1742 года этот густонаселенный дворик был обмерен. Оказывается, он занимал по Варварке всего шесть саженей в длину и простирался на пять саженей в глубину, то есть имел площадь всего 30 квадратных саженей [125]125
См.: Переписные книги города Москвы… Т. 1. С. 21.
[Закрыть].
На расположенных по Кривому переулку подворьях Вознесенского монастыря и смоленского архиерея в 1740 году ютились 68 человек (обслуживающий персонал подворий, церковнослужители, а также жильцы – оброчные крестьяне, купцы, «фабричные», отставные солдаты, солдатские вдовы и др.) [126]126
См.: ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 747. Д. 142. Л. 182–183 об.
[Закрыть]126.
Чуть дальше по Кривому переулку, в приходе Зачатия Анны в Углу, согласно исповедной ведомости 1748 года, было десять дворов, в которых только легально проживали сто человек. Так, на церковной земле храма Зачатия Анны, где располагались три маленьких дворика церковнослужителей, имели жилища почти четыре десятка обывателей. В первом дворике жил пятидесятилетний священник Гаврил Феофилактов с двумя дочерьми, домовой работницей и восемью постояльцами: оброчным крестьянином Алексеем Кирилловым с женой и сыном, оброчным же Алексеем Афанасьевым с женой, купцом Иваном Андреевым с женой и сыном. Рядом находился дворик тридцатилетнего дьякона той же церкви Ивана Иванова и его жены. Здесь нашли приют семь жильцов: оброчный крестьянин Петр Якимов с женой и «фабричный» Большого суконного двора Игнатий Никитин с женой, двумя сыновьями и племянником. В третьем дворике 47-летний дьячок Василий Иванов, имеющий жену и сына, приютил 11 жильцов [127]127
См.: Там же. Л. 82–83.
[Закрыть]. Просвирня Ксения Юдина проживала в пристройке, приделанной к печуре в Китайгородской стене для размещения пушек. Еще в июне 1710 года ее предшественница Елена Викулова просила позволения пристроить к печуре хижину: «Державнейший царь государь милостивейший. По твоему государеву указу мое строение в Китай-городе в приходе церкви Зачатия, что в Углу, разломано, и ныне мне, бедной просвирнице, жить стало негде и нанять не на что. И у того ж приходу близ тоя церкви есть Китая-города в городовой стене печура порозжая. И без твоего государева указу в той печуре построитца я, нижайшая раба твоя, не смею. А в той же городовой стене иные жители в таких же печурах построились… и ныне они живут. А мне, бедной и скудной, инде где жить или строица в ыном месте не мочно, потому что я у тоя церкви Божей работаю в просвирницах з двенатцать лет. Всемилостивейший государь, прошу Вашего Величества, вели, Государь, мне, бедной, близ тоя церкви построитца в городовой печуре для приюту, чтоб мне, бедной, было где приютитца и твоево государского богомолия и тоя вышеписанные церкви не отбыть, и о том мне свой Государской милостивой указ учинить». На этом прошении стоит резолюция: «Велеть ей построить, как иным таким убогим дано». С тех пор все просвирни церкви Зачатия Анны в Углу так и обретались в этой убогой хижине [128]128
РГАДА. Ф. 931. Оп. 2. Д. 2447. Л. 2 об.-3.
[Закрыть].
Такие маленькие густонаселенные дворики и хижины в Зарядье соседствовали с несколькими крупными дворами знатных господ, на которых обитало множество крепостных дворовых людей. Так, в Кривом переулке с левой стороны, если идти от Варварки, сразу за Вознесенским подворьем, находился двор генерал-майора Ивана Ивановича Бибикова. Напротив него располагался огромный двор «генерала, кавалера, лейб-гвардии Семеновского полка подполковника и Ея Императорского Величества генерала-адъютанта» Андрея Ивановича Ушакова общей площадью более 4500 квадратных саженей. По соседству с начальником Тайной канцелярии Ушаковым во дворе площадью около 430 квадратных саженей проживал советник Иностранной конторы Иван Иванович Топильский с женой Пелагеей Тимофеевной в окружении двадцати трех крепостных слуг. Если свернуть в Мокринский переулок и пройти по направлению к церкви Николы Мокрого, можно было увидеть большой двор Никифора Кондратьевича Вяземского, бывшего воспитателя царевича Алексея [129]129
См.: Переписные книги города Москвы… Т. 1. С. 19–22; ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 747. Д. 142. Л. 83–83 об.; РГАДА. Ф. 248. Оп. 160. План № 1814.
[Закрыть].
С крупными богатыми дворами в Зарядье причудливо перемежались «пустые дворовые места», не восстановленные после пожара 29 мая 1737 года. По переписи 1742 года в Зарядье насчитывалось семь таких мест общей площадью около 2500 квадратных саженей.
Возможно, на один из таких запущенных дворов и привел Ванька Каин Петра Донского с солдатами. Некоторые арестованные на допросах показали, что их воровской притон находился в Зарядье на территории двора Петра Сабурова [130]130
См.: РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 6210. Л. 14, 23.
[Закрыть]. Однако ни в переписи зарядских дворов 1742 года, ни в исповедных ведомостях Китайгородского сорока 1740-х годов владение Сабурова в Зарядье не фигурирует. Поэтому скорее всего речь идет об одном из брошенных после пожара дворов, возможно, ранее принадлежавшем Сабурову. В «доезде» Петра Донского владелец двора, где расположился воровской притон, назван не был, что подтверждает заброшенность этого владения (иначе протоколист уточнил бы его принадлежность).
Надо думать, путь к этому двору лежал по извилистым переулкам, темным подворотням и лабиринтам зарядских дворов. Здесь наверняка были какие-то тайные лазейки, через которые в облюбованное ворами место проникали всякие подозрительные люди. Ночное появление отряда Сыскного приказа оказалось полной неожиданностью для обитателей притона.
Ночью 28 декабря здесь приютились 18 человек, многие из которых уже «напились пьяны» и улеглись спать.
Хозяином притона был слепой нищий Андрей Федулов, который был известен всему преступному миру Москвы под прозвищами Кубатенок и Кизяка. На допросе в Сыскном приказе он о себе рассказал, что раньше был купцом Алексеевской слободы, торговал мясом и проживал своим двором за Яузскими воротами в приходе церкви Николая Чудотворца на Студенце. Но с ним случилось несчастье: он «волею Божиею ослеп» и потому потерял трудоспособность. Вот и вынужден был Федулов продать свой двор, пойти по миру и поселиться на одном из заброшенных дворов Зарядья. Он был женат на Пелагее Никитиной, двадцати одного года, и имел на своем попечении семнадцатилетнюю племянницу Марфу Васильеву, отец которой был солдатом Преображенского полка и «в давних годех умре» [131]131
См.: Там же. Л. 14–15, 23.
[Закрыть]. На жизнь бывший купец зарабатывал «мирским подаянием». Кстати говоря, в ту ночь у него ночевал и четырнадцатилетний подросток Иван Михайлов сын Батыгин, который на допросе признался, что он «пропитание ныне имеет – оного Андрея Федулова важивал по миру» [132]132
Там же. Л. 20 об.
[Закрыть]. Но милостыня, как мы увидим чуть ниже, была далеко не единственным источником доходов Федулова.
Детали обстановки его жилища неизвестны, кроме той, что в эту зимнюю ночь его обогревал «истопок» (при обыске «на истопке, в земле» были обнаружены «два палаша солдацкие без ножен да кортик» [133]133
Там же. Л. 6 об., 15.
[Закрыть]). Зато мы знаем, что кроме Федулова и его близких 28 декабря 1741 года здесь ночевали еще 14 человек.
Прежде всего, в «палате» бывшего купца были схвачены «мошенники» (то есть воры) – так они названы в «доезде», так же их назвал на допросе Федулов, да и сами они в Сыскном приказе повинились в многочисленных «мошенничествах».
Кондратий Федоров сын, 25-летний «фабричный», по прозванию Безрукий, на допросе показал, что жил у Андрея Федулова уже несколько месяцев, при этом хозяин и его жена «про то, что он, Кондратий, мошенник… ведали, потому что он сам им об этом сказывал». Двадцатилетний купец Алексеевской слободы Степан Гаврилов сын Жижин жил у «Андрея Слепого… с месяц… заведомо, что он мошенник». Беглый рекрут Иван Елисеев сын Буханов, «Харахорка он же», пятнадцати лет, «заведомо, что мошенник», остался у Федулова на ночь в первый раз. «И в ту ночь, пришед из Сыскного приказа подьячей с салдаты, и ево, Харахорку, взяли, и хозяина, и жену ево, и прочих и привели в Сыскной приказ», – показал он на допросе. Купец Казенной слободы двадцатилетний Михайла Васильев сын Рубцов, «Голован он же», мог считаться старожилом: «тому ныне года с полтора живет в Зарядье у слепого Андрея Федулова». Беглый солдат Максим Родионов сын Попов на допросе показал: «…сего году в праздник Рождества Христова пришел де он, Максим, в дом к приводному с ним слепому Андрею Федулову, к жене ево, Пелагее Никитиной, по знакомству, понеже де напред сего с ним торговали вместе съестным харчом. И жил де у него, у жены ево по сей привод заведомо, что беглой солдат и мошенник». «Фабричный» Иван Алексеев сын по прозвищу Дикой признался, что «недели две живет в Китай-городе у слепого Андрея Федулова без поручной записи» [134]134
Там же. Л. 16 об—20.
[Закрыть]. Замыкал список мужского населения притона семнадцатилетний оброчный монастырский крестьянин Максим Тимофеев сын Лылов, занимавшийся «сапожной работой» и проживавший в Кожевниках. Накануне в Зарядье он повстречался с Федуловым, который звал его к себе в гости. В хижине слепого нищего в компании «мошенников» Максим Лылов «напился пьян» и лег спать, и тут неожиданно нагрянули солдаты [135]135
Там же. Л. 23 об.-24.
[Закрыть]. Кстати говоря, Андрей Федулов на допросе показал, что крестьянин Максим Лылов «пришел к нему в гости по знакомству для того, что жена ево (Андрея. – Е.А.) строчила на него подрядные сапожные голянищи».
Кроме них, в «палате» этой ночью оказалось несколько временных жилиц Андрея Федулова. Солдатская вдова Аксинья Иванова дочь, после смерти мужа (он был солдатом Семеновского полка) скитавшаяся «по разным местам», в декабре 1741 года устроилась к «слепому Андрею Федулову», у которого жила «без поручной записи и без записи съезжего двора», а зарабатывала на жизнь шитьем «на разных людей платья». На допросе она утверждала, что «мошенников… не знает и заведомо краденого не покупала». Ее дочь Степанида Ивановна, послушница Страстного монастыря, на дни Рождественского сочельника была отпущена для свидания с матерью и вместе с ней была схвачена в хижине Андрея Федулова и приведена в Сыскной приказ. Тридцатилетняя вдова солдата Вятского пехотного полка Ирина Яковлева дочь вначале «мотала шелк» на одной из московских мануфактур, при которой и жила, потом около года была в работницах у мучника Семена Максимова на Таганке, но летом 1741 года от него «сошла» и поселилась у Федулова. Характер своих занятий в последние месяцы она не уточнила, но зато призналась, что «в тот дом приходили ко оному слепому мошенники… и про то, что они мошенники, она, Арина, ведала, а о том нигде не доносила простотою своею».
Екатерина Васильева дочь, 2 2-летняя купеческая вдова, знавала лучшие времена. Пока был жив ее муж, купец Большой Садовой слободы Иван Васильев, она жила на Панкратьевской улице в своем доме, но после его смерти в 1739 году молодая вдова была вынуждена продать свой двор и выселиться из слободы. Она переехала за Красные ворота и устроилась на шелковую мануфактуру Ивана Панфилова, где жила без поручной записи и «мотала шелк на пряжу». Но потом она с той мануфактуры «сошла» и нашла пристанище «в Зарядье по сему делу у приводного слепова без поручной записи и без объявления съезжаго двора». При этом она утверждала, что, «живучи у того Федулова… блудного дела ни с кем не чинивала и ко оному Федулову в дом хаживали разных чинов люди, а что они мошенничают, про то она, Катерина, не знает и краденого у них заведомо и незаведомо ничего не покупывала».
В гости к Екатерине в этот день пришла ее кума, восемнадцатилетняя солдатская дочь Анна Иванова. Ее отец, солдат Псковского пехотного полка Иван Леонтьев, находился в службе при своем полку в Санкт-Петербурге, а она жила у своей тетки, вдовы Анны Епифановой дочери, за Никитскими воротами в приходе церкви Воскресения Христова. На допросе Анне пришлось давать показания, что «в том доме она… блудно ни с кем не живала и про то, что в том доме мошенники живут, она, Анна, не знала». Солдатская вдова Арина Федосеева дочь была более информированной. После того как ее муж, артиллерийский канонир Иван Чирков, был убит при взятии крепости Очаков летом 1737 года, Арина мыкалась «у разных людей», пока не поселилась в хижине Андрея Федулова. Если верить ее показаниям, она зарабатывала на жизнь «мытьем на разных людей рубах». На допросе Арина призналась: «…приводные по сему делу Иван Дикой, Михайла Голован, Степан Жижин, Кандратей Безрукой к нему, Андрею, хаживали, а про то, что они мошенники она, Арина, ведала», а «о том машенничестве не доносила простотой своей, а более того она, Арина, ни за кем воровства никакова не знает… и у показанного слепова сводства никакова не видывала».
В результате облавы в Сыскной приказ попала и одна замужняя дама – девятнадцатилетняя купеческая жена Матрена Данилова. Ее муж, купец Хамовой слободы, еще в августе уехал в Санкт-Петербург «для торгового промыслу», а в его отсутствие Матрена не ужилась со свекровью Татьяной Ивановой и в ноябре перебралась в Нижние Садовники к своему родному дяде, купцу Огородной слободы Василию Сергееву, который находился в дружбе с Федуловым. Накануне облавы последний прислал к Матрене малолетнюю девочку Ирину с просьбой прийти к нему «для обережи дому ево» (значит, было что оберегать!), поскольку на следующее утро намеревался вместе с женой отправиться в Новодевичий монастырь для сбора милостыни. Вечером 28 декабря Матрена к нему и пришла, якобы ничего не зная о том, что «в том доме были мошенники» [136]136
См.: Там же. Л. 20–23 об.
[Закрыть].
При обыске в «палате» кроме двух солдатских палашей были обнаружены и спешно доставлены в Сыскной приказ другие вещи: Андрей Федулов не без оснований подозревался в скупке краденого. На допросе нищий объяснил их происхождение следующим образом: «…взятые у него, Андрея, рубашка александрийская [с] кушаком полушелковым положены у него от брата ево двоюродного Алексеевской слободы купца Андрея Васильева в двух рублях, а ныне он в Питербурге. Ранец солдатский, кортик, портупей шелковый положены у него, Андрея, от присылаемых из Сибири с казной счетчиков Ивана Иванова, Николая Иванова, которые де стояли у него, Андрея, из найму с филипповских заговен с месяц, в закладе в полтине, а обещали де выкупить оное по приезде их в Москву к празднику Рожества Христова или к Новому году. Две рубашки да два фартука холстинные детские жилицы его, солдатской жены Варвары Ивановой дочери малолетнего ее сына, а муж де ее имеется в посылке, а куда не знает. А остаток Ивановского полотна да два платка бумажные, один крашенинной, пять покромей {16} зеленых простого сукна да холст посконной {17} собственные де ево, Андреевы» [137]137
Там же. Л. 15.
[Закрыть].
Итак, слепой нищий Андрей Федулов не только ходил с сиротой Иваном Батыгиным по «караульным», монастырям и прочим местам для сбора «мирского подаяния», но и пускал в свою хижину постояльцев, давал деньги под залог и, скорее всего, покупал краденые вещи. Среди его постоянных жильцов и поставщиков краденого были профессиональные «мошенники». Ночью 28 декабря 1741 года их оказалось шесть человек, из которых четверо ночевали у него уже более двух недель. Однако нам известно, что этот дом посещали и другие воры. Так, Арина Федосеева дочь показала, что «два палаша принес к нему, Андрею, в дом по сему делу доноситель Иван Каин, про которые сказал, что они те палаши отбили у солдат, а у кого, не сказали, которые она, Арина, приняла с купецкой женой Матреной Даниловой дочерью и, приняв де те палаши, закопала в землю на наистопак» [138]138
Там же. Л. 23 об.
[Закрыть].
Среди женщин, взятых в доме слепого, оказались четыре его «жилицы», однако мы знаем, что их было больше. На допросе хозяин упомянул еще жилицу Варвару Иванову с малолетним сыном, которой в ту ночь в доме не оказалось. Причем все они – вдовы, которые после смерти мужей несколько раз меняли места жительства, пока, наконец, не оказались «в палате» Федулова. Две женщины признались, что для них не было тайной, с кем они соседствуют. Хотя ни одна из вдов не повинилась в каких-либо преступлениях, многозначителен уже сам характер подозрений – в покупке краденых вещей и «блудном деле», то есть Федулов мог заниматься также «сводством».
Видимо, 18 человек, арестованных в доме Федулова, были доставлены в Сыскной приказ, а потом Каин повел Петра Донского с солдатами по другим воровским притонам. Но и на этот раз он не заставил их далеко ходить… Впрочем, пусть Петр Донской продолжит свой рассказ: «…Он же, Каин, близ Москворецких ворот указал дом церкви Всемилостивого Спаса, что словет Мокрой, дьякона Алексея Якимова, а он сказал, что де в том доме живут мошенники. И я, Донской с солдаты, в том доме взял мошенников Коломенского полку беглого солдата Тимофея Васильева сына Чичова, Хамового двора матроса Дениса Иванова сына Криворотова. Он же, Каин, близ Москворецких ворот указал дом церкви Николая Чудотворца священника Ильи Елисеева, а сказал, что де в том доме живут мошенники. И я, Донской, в том доме взял мошенников Большого суконного двора ученика Тихона Степанова сына Боброва, Белой он же, Журавлевой фабрики ученика Матвея Дмитриева сына Тарыгина, да женок Иверского монастыря крестьянскую жену Татьяну Иванову, солдатских жен Прасковью Васильеву, Варвару Нестерову. Он же, Каин, близ Москворецких ворот указал дом церкви Всемилостивого Спаса священника Ивана Леонтьева, а сказал, что де в том доме живут мошенники. И я, Донской, в том доме взял мошенников солдатского сына Леонтия Васильева сына Юдина, Ивана Данилова сына Тареева, Зубарев он же, дому асессора Афанасия Сытина человека Петра Иванова сына Ачку, Рябинин он же, да в том доме хозяйку солдатскую жену Марфу Дмитриеву дочь, да полотняной фабрики ученика Михайла Васильева сына Стульникова, Киска он же, которой показал, что он бежал из Корчемной канторы, да солдатскую жену Ирину Иванову дочь. Он же, Каин, близ Москворецких ворот указал печуру, а сказал, что в той печуре живет мошенник Казанского полку беглой извозчик Алексей Иванов сын Соловьев. И в той печуре оного Соловьева взяли, у него ж, Соловьева, взяли из кармана доношение, в которой написано рукой ево, что он знает многих мошенников, и при том написан оным мошенником реэстр, да в той же печуре взяли хозяина, Басманой слободы купца Степана Иванова сына Болховитинова…» [139]139
Там же. Д. 6210. Л. 6 об.-7.
[Закрыть]
Итак, Ванька Каин провел Петра Донского с солдатами по притонам, расположенным на Москворецкой улице, в непосредственной близости от Сыскного приказа.
Как известно, Москворецкая улица в 30-х годах XX века после разбора Китайгородской стены, церквей Всемилостивого Спаса, Николая Чудотворца и прочих построек навсегда растворилась в обширном пространстве Красной площади и Васильевского спуска. А во времена Ваньки Каина она была одной из центральных и наиболее оживленных улиц города. Она брала начало от Спасской башни Московского Кремля и Спасского моста, перекинутого через кремлевский ров (засыпанный лишь в начале XIX века). На мосту находился книжный ряд, а справа, если идти от Спасской башни, расположилась первая в Москве кофейня. Далее улица тянулась до Лобного места, а затем поворачивала направо, огибая собор Василия Блаженного, и спускалась к Москворецким воротам Китайгородской стены, которые выводили прямо к наплавному «живому» мосту через Москву-реку. По правой стороне улицы (если смотреть с Красной площади) между собором и Москворецкими воротами возвышались главки двух церквей – Всемилостивого Спаса и Николая Чудотворца Москворецкого.
С левой стороны Москворецкой улицы во времена Ваньки Каина возле Лобного места находились кабак и пирожные места, за которыми до Гостиного двора один за другим выстроились торговые ряды – башмачный, игольный, свечной, овощной, медовый и т. д. Несколько выше поворота на Варварку, возле башмачного ряда, раскинулся харчевенный шалаш с очагом без трубы, где жарили рыбу, варили кутью, кисель и продавали горячий «съестной харч» прохожим людям. Далее, на повороте на Варварку, располагались каменные и деревянные лавки рукавичного и масляного рядов. Ниже масляного ряда находился Мытный двор {18} , а за ним налево от улицы ответвлялся Мокринский переулок, который вел в Зарядье.
С правой стороны улицы по всей ее длине тянулся ряд каменных торговых лавою напротив собора Василия Блаженного располагался рукавичный ряд, который затем переходил в масляный, а его сменял яблочный ряд; ниже шел рыбный ряд, а за ним соляной. Покровский собор окружали маленькие дворики церковнослужителей. Здесь в 1742 году жили иерей Покровского собора Иван Михайлов, просвирня того же собора Дарья Александрова, протоиерей Иван Климентов, церковный сторож Алексей Андреев, священник Никита Васильев, пономарица Ирина Борисова, священник Алексей Селиверстов, дьякон Иван Васильев. Чуть ниже был большой двор купца 1-й гильдии Алексея Ильина сына Зайцева, за которым возле кремлевского рва виднелось каменное здание Берг-коллегии. Еще ниже находился уже хорошо известный нам комплекс помещений Сыскного приказа, на территорию которого со стороны кремлевского рва вклинился двор купца 2-й гильдии Ивана Попова, приспособленный под постоялый двор и харчевню.
С Большим острогом Сыскного приказа с южной стороны соседствовали кладбище и дворики служителей церкви Всемилостивого Спаса, что у Москворецких ворот, – священника Ивана Леонтьева, дьякона Алексея Якимова и пономаря Василия Семенова. Возле самой церкви стояла каменная харчевня, в которой пекли пироги и блины. Еще ниже шли дворы церковнослужителей церкви Николая Чудотворца Москворецкого – священника Ильи Елисеева, дьякона Леонтия Никулина, просвирни Авдотьи Ивановой. Около церкви Николая Чудотворца также находилась каменная харчевня. С дворами служителей церкви Николая Чудотворца Москворецкого соседствовали дворики вдовы священника Архангельского собора Степаниды Лаврентьевой, иерея Николо-Гостунского собора Московского Кремля Трифона Агафонова и купца 2-й гильдии Федора Вагина. Возле Москворецких ворот с правой стороны, в углу, образованном Китайгородской стеной и кремлевским рвом, было пустое, никем не занятое дворовое место, а возле самих Москворецких ворот находились каменная часовня Соловецкого монастыря, караульная будка и питейная лавка купца Кондратия Сидорова [140]140
Облик Москворецкой улицы в 1730–1740-х годах восстановлен главным образом благодаря плану, составленному в ноябре 1750 года в связи с судебным делом, которое вела Берг-коллегия, располагавшаяся на современном Васильевском спуске, против купца Алексея Зайцева, владельца большого соседнего двора (см.: Там же. Ф. 248. Оп. 160. План № 216). На плане изображены строения по правой стороне Москворецкой улицы от Спасских ворот до Сыскного приказа. Застройка левой стороны улицы отображена на плане торговых рядов между Никитской, Варварской и Москворецкой улицами 1745 года (см.: Там же. План № 403). Эти данные значительно дополняет перепись московских дворов первой команды 1742 года, в которой «сказки» № 8–32 относятся к Москворецкой улице (см.: Переписные книги города Москвы… Т. 1. С. 17–19). Уникальные сведения предоставляет также перепись всех харчевен, палаток и выносных очагов в Китай-городе, составленная после пожара на Гостином дворе 22 марта 1735 года (см.: РГАДА. Ф. 273. Оп. 1. Д. 29073. Л. 4–34 об., 156–163 об.).
[Закрыть].
Облава коснулась именно правой стороны Москворецкой улицы, на отрезке между Сыскным приказом и Москворецкими воротами. Некоторым ночевавшим здесь представителям преступного мира удалось ускользнуть и скрыться. Тем не менее «улов» был значительным: ночью 28 декабря на этом участке удалось схватить и доставить в Сыскной приказ 15 знакомых Ваньки Каина.
Настоящий воровской притон обнаружился на дворе священника церкви Всемилостивого Спаса Ивана Леонтьева. Из переписной книги московских дворов 1742 года известно, что его владения граничили с северной стороны с острогом Сыскного приказа, с западной – с церковным кладбищем, а с южной – с маленькими двориками дьячка той же церкви Алексея Акимова и пономаря Василия Семенова. Известен также его приблизительный размер: 12 саженей в длину (по Москворецкой улице) и 16 – вглубь [141]141
См.: Переписные книги города Москвы… Т. 1. С. 18.
[Закрыть].
Этот дворик, окруженный острогом Сыскного приказа, церковным кладбищем, кремлевским рвом, торговыми лавками и соседними дворами, был, как и многие здешние дворы, густо населен жильцами. Согласно самой ранней сохранившейся исповедной ведомости, в 1744 году в нем только официально проживали 30 человек. Хозяин двора, 43-летний поп Иван Леонтьев, жил там с женой, 46-летней Евдокией Спиридоновой, и двенадцатилетним племянником Иваном Спиридоновым, служившим при церкви пономарем. Все остальные обитатели двора были жильцами священника. Кого здесь только не было! В поповском дворе ютились купеческая вдова 53-летняя Ирина Селиверстова, оброчный крестьянин Андрей Иванов с супругой и тремя детьми, сорокалетний купец 2-й гильдии Тимофей Анисимов с женой Ксенией, двадцати одного года, шестидесятилетний оброчный крестьянин Михаил Иванов с тридцатилетней женой Татьяной, «фабричный» Суконного двора 45-летний Егор Алексеев с женой Анной, пятидесятилетняя солдатская вдова Устинья Максимова, тридцатилетний оброчный крестьянин Андрей Макаров с 24-летней супругой Ксенией, 35-летняя крестьянская вдова Татьяна Иванова с десятилетним сыном Петром, «фабричный» суконной мануфактуры Гаврила Журавлев, 31-летний «фабричный ученик» Филипп Дмитриев с женой и двумя малолетними детьми и др. [142]142
См.: ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 747. Д. 142. Л. 124–128.
[Закрыть]Отметим, что это только те жильцы, о которых в 1744 году священник объявил в ежегодно подаваемой ведомости о числе исповедовавшихся и причащавшихся жителей его прихода. Однако, как оказалось, некоторые из них неофициально пускали к себе «в углы» на ночь других постояльцев.
Так, еще в 1740 году Леонтьев сдал одно из строений своего двора 44-летней солдатской жене Марфе Дмитриевой. Настоятель церкви Всемилостивого Спаса, видимо, не подозревал, что ее наемное жилище по ночам превращалось в пристанище для «мошенников». Ночью 28 декабря 1741 года в «полатке», нанимаемой Марфой, были схвачены, кроме нее самой, пять человек: беглый из Корчемной конторы «фабричный» Михаил Васильев сын Стульников по прозвищу Киска, восемнадцатилетний дворовый коллежского асессора А. Я. Сытина Петр Иванов сын Рябинин, «Ачка он же», воспитанники Московской гарнизонной школы – пятнадцатилетний Иван Данилов сын Тареев, «Зубарев он же», и четырнадцатилетний Леонтий Васильев сын Юдин, а также одна женщина, 22-летняя солдатская жена Ирина Иванова дочь, которая, в то время как ее муж находился на службе, жила «на разных постоялых квартирах» (род своей деятельности на допросе она предпочла не уточнять). Мужчины в Сыскном приказе признались в многочисленных «мошенничествах», а Леонтий Юдин, между прочим, показал, что он у Марфы Дмитриевой «жил блудно з женкой… Ириной Ивановой» [143]143
См.: РГАДА. Оп. 1. Д. 6210. Л. 30 об.-34 об.
[Закрыть]. В 1742 году она была после наказания кнутом освобождена и спустя некоторое время вышла замуж за доносителя Ивана Каина.
