355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Акельев » Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина » Текст книги (страница 3)
Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 02:59

Текст книги "Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина"


Автор книги: Евгений Акельев


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

28 декабря 1741 года: день

Этот день в 1741 году пришелся на понедельник. Тем не менее в Судном приказе, Вотчинной коллегии, Коммерц-коллегии и многих других московских государственных учреждениях он был нерабочим. В рапорте о приходе и выходе присутствующих Юстиц-конторы напротив 25–29 декабря стоит отметка: «Во оные числа заседания не было, а был праздник Рождества Христова, в которые и по Регламенту заседания иметь не велено» [54]54
  Там же. Ф. 248. Оп. 121. Д. 1199–1201, 1243.


[Закрыть]
.

Но в Сыскном приказе 28 декабря было обычным рабочим днем. Судьи – действительный статский советник князь Яков Никитич Кропоткин, коллежский асессор Афанасий Сытин и капитан Андрей Писарев – явились в присутствие к семи часам «по полуночи» и отработали до двух часов «по полудни» [55]55
  См.: Там же. Д. 1243.


[Закрыть]
. В какое время прибыли на службу другие сотрудники приказа, мы не знаем, но Генеральный регламент предписывал «канцелярским служителям, кроме… воскресных дней и господских праздников, сидеть по вся дни, и съезжаться за час до судей». Скорее всего, это требование соблюдалось, поскольку секретари должны были к приезду судей подготовить доклады, а для этого требовалось присутствие остальных приказных служителей – канцеляристов, подканцеляристов, копиистов и писчиков.

Генеральный регламент 1720 года предусматривал следующий порядок действий по прибытии судей в присутствие: «Сколь скоро коллегиум в вышепомянутое время и часы соберется… то доносит и чтет секретарь всё в надлежащем порядке, а именно нижеписанным образом: перво публичные государственные дела, касающиеся его царского величества интереса, потом приватные дела. При обоих таких управлениях должность чина секретарского в том состоит, что ему на всех приходящих письмах и доношениях номеры подписывать, и на них числа, когда поданы, приписывать, и об оных без всякого подлога или пристрастия по номерам и числам доносить, разве когда дела такие между прочими случатся, которые остановки иметь не могут, но вскоре отправлены быть имеют; и в таком случае порядок оной отставить, и об тех наперед доносить надлежит, которые нужнее».

Хорошо сохранившиеся протокольные книги Сыскного приказа показывают, что служащие главного московского розыскного органа в целом придерживались данного предписания.

В этот день судьи Сыскного приказа заслушали 13 докладов: пять сделал секретарь Сергей Попов, четыре – секретарь Дмитрий Шарапов, три – Иван Богомолов и один – Иван Григоров. По этим докладам присутствующие отдали девять текущих распоряжений и подписали два решительных протокола.

В первую очередь присутствующим доложили о присланных Московской сенатской конторой правительственных указах: о новой форме присяги при определении чиновников в службу, «о сложении доимок и штрафов и об отпущении впадшим в преступления вин», а также касаемо того, «ежели кто имеет деньги или пожитки бывшей фрейлины Юлии» (речь шла о Юлии Менгден, отправившейся в ссылку вместе с семейством свергнутого младенца-императора Ивана Антоновича. – Е.А.). Первые два указа доставил в приказ солдат сенатской роты Иван Лукьянов в пятницу 25 декабря, а последний принес солдат сенатской роты Федор Федоров еще во вторник 22 декабря [56]56
  См.: Там же. Ф. 372. Оп. 2. Кн. 511. Л. 8–22.


[Закрыть]
. Но во вторник присутствовал один князь Яков Кропоткин (остальные судьи заболели), да и тот отъехал рано; в среду присутствия не было, так как судьи были на приеме у турецкого посла, а в пятницу был праздник Рождества Христова. Поэтому так и пролежали эти документы запечатанными до понедельника (распечатывать императорские и сенатские указы имел право только глава государственного учреждения). Главный судья Яков Кропоткин вскрыл пакеты, а секретарь зачитал указы вслух. После прочтения присутствующие отдали распоряжение: «…записать в книгу, взять в приказной стол и сообщить с таковыми присылаемыми указами, и о получении рапортовать, и секретарям и приказным служителям объявить с подпиской», – что и было исполнено. В Московскую сенатскую контору были в тот же день отправлены рапорты о их получении [57]57
  См.: Там же. Кн. 375.


[Закрыть]
.

Канцелярские служащие Сыскного приказа по очереди читали правительственные указы, подписываясь в специальном листе. Эти мелкие чиновники, видимо, не без интереса ознакомились с повелением новой императрицы: «…ежели кто имеет у себя какие пожитки или деньги фрейлины Юлияны Менгденовой, отданные от нее на сохранение или для отвозу и переводу по векселям куда, тако ж буде кто имеет на себе какие долги ее, те б люди объявляли о том… без утайки… под опасением за необъявление жестокого штрафа».

Между тем секретарь Сергей Попов докладывал судьям о поданном челобитье старосты дворцовой деревни Бабье Ожерелье с просьбой вернуть ему под расписку {7} содержащегося в Сыскном приказе крестьянина Устина Емельянова для отдачи в рекруты. Судьи распорядились челобитье «записать в книгу, взять к делу и, справясь, доложить». Затем Попов доложил о прошении подканцеляриста конторы иностранных дел Андрея Полозова определить его сына в копиисты Сыскного приказа. Судьи и в отношении этого дела приказали «записать в книгу, взять в приказной стол и, выписав из указов, доложить». Секретарь Иван Богомолов сделал доклад о поданном 22 декабря заявлении полковницы Алены Степановны Хвостовой на своего крепостного Никиту Антипьева, подозреваемого в краже «домовой рухляди». Далее судьи заслушали сообщение о челобитье часовых дел мастера Варлаама Алексеева сына Бункина о краже из его дома настольных часов и приказали: «…приняв пошлины по указу, записать в книгу явочных челобитен впредь для ведома» [58]58
  Там же. Кн. 353. Л. 314–315.


[Закрыть]
.

Затем другой секретарь, Дмитрий Шарапов, представил к слушанию решительные протоколы по двум делам. Первое дело было заведено по жалобе вдовы княгини Авдотьи Ивановны Одоевской. Ее 23-летний домовой служитель Василий Артамонов в феврале 1741 года написал в господскую вотчину, село Лаву Алатырского уезда, местному колдуну Алексею Зайцеву письмо, в котором просил прислать в Москву (а жил он при своей госпоже в Китай-городе, близ Никольских ворот) «гадательную» книжку и различные травы с причудливыми названиями («Одолен глава», «Иван-змеца», «Кудрява» и пр.). Вскоре колдун сбежал, а в его доме между различными «непотребными письмами» с магическими заговорами было обнаружено и письмо Артамонова. Княгиня была так разгневана, что 17 декабря повелела немедленно отвести дворового слугу в Сыскной приказ, лично подписав челобитье, где обвинила его в «ереси». На допросе Василий признался, что действительно отправил письмо колдуну, но при этом утверждал: «…ереси и еретичества к заговорам и к порче и прочему ничему не умеет». 21 декабря Одоевская челобитьем объявила: «Я, именованная, тому Артамонову розыску (пытки. – Е.А.) не желаю, а оной мой человек подлежит для отдачи за вотчины в рекруты». 28-го судьи Сыскного приказа подписали протокол, по которому следовало Василию Артамонову «учинить наказание, бить плетьми нещадно и, по учинении наказания, взяв с него, Артамонова, приводные деньги, для отдачи в рекруты отдать в дом оной вдове госпоже Одоевской с распиской». В тот же день Артамонов был выпорот в застенке, а затем передан служителю княгини Василию Федорову [59]59
  См.: Там же. Оп. 1. Д. 5259; Оп. 2. Кн. 111. Л. 239–240; Кн. 436. Л. 174 об.


[Закрыть]
.

Второе дело касалось сына однодворца {8} Герасима Чубарова. Его привел в Сыскной приказ ученик Инженерной школы дворянин Федор Мартынов вместе со своим беглым крестьянином Герасимом Шумилиным, обвинив этих двоих в том, что они, приехав в его поместье в Московском уезде, обрезали веревки на колокольне церкви Рождества Христова на реке Выдре, чтобы никто не смог поднять тревогу, и попытались совершить церковную кражу. На допросах обвиняемые нарисовали другую картину происшедшего. Чубаров признался, что, живя в работниках у попа той церкви Климента Наумова, закрутил роман с поповной, которая «в разговорах говорила ему, что она пойдет за него замуж», поэтому он и подговорил крестьянина той деревни Герасима Шумилина помочь ему увезти зазнобу с ее пожитками. Секретарь Сыскного приказа Дмитрий Шарапов предложил решить дело, следуя указу от 29 июля 1729 года, предписывавшему не записанных в подушный оклад молодых людей долго не держать, а отправлять для определения в военную службу в Военную коллегию. Судьи подписали протокол с резолюцией, по которой следовало «вышеписанного однодворческого сына Герасима Чубарова для определения в военную службу отослать при промемории Государственной военной коллегии в кантору и отдать с роспискою, понеже он по усмотрению Сыскного приказа явился в службе быть годен… а на него, Чубарова, как показанной Шумилин воровства, так и по подписке приказных служителей от колодников оговоров ни от кого не явилось» [60]60
  Там же. Оп. 2. Кн. 111. Л. 241–241 об.


[Закрыть]
.

В то время как члены присутствия заседали в судейской палате, в секретарскую из Штатс-конторы принесли предписание о выдаче священнику Никите Васильеву, определенному в Сыскной приказ «для исповедования и увещевания колодников», 79 рублей 20 копеек заслуженного жалованья за 1737–1740 годы. Как только документ был подписан начальством, подканцелярист Семен Кочуков, находившийся у прихода и расхода денежной казны, произвел расчет с Васильевым. Наверное, 28 декабря 1741 года в доме священника был большой праздник: нечасто в его руках оказывалась такая сумма – деньги, заработанные за четыре года работы с заключенными [61]61
  См.: Там же. Оп. 1. Д. 5226. Л. 82.


[Закрыть]
.

Этот самый обычный день из жизни Сыскного приказа не оказался бы под нашим пристальным вниманием, если бы не одно обстоятельство. Именно тогда в приказе началось знаменитое «дело Ваньки Каина». В литературном описании приключений Ваньки Каина, якобы написанном «им самим при Балтийском порте в 1764 году», об этом событии рассказано следующим образом: «При том ходил по Москве и проведывал воров и разбойников, где кто пристанище имеет, потому что во оное время для покупки ружей, пороху и других снарядов в Москву многие партии приезжают, а как о многих сведал, то вздумал о себе, где надлежит, объявить, а помянутых воров переловить. Идучи по дороге из той Рогожской в город, спросил идущих, кто в Москве наибольший командир, коего искать мне велели в Сенате, почему я к Сенату пришел, в который в то же время приехал князь Кропоткин, коему подал я приготовленную мною записку, а во оной было написано, что я имею до Сената некоторое дело, и хотя от меня та записка и взята была, однако резолюции по ней никакой не получил, токмо спросил, где оного князя двор, в которой по случаю пришел, и, остановясь у крыльца, ожидал князя. Тогда вышел из покоев его адъютант, которого я спросил о объявлении о себе князю. Но адъютант столкал меня с двора. Однако, не хотя я так оставить, пошел по близости того двора в кабак, в коем для смелости выпил вина, и обратно в тот же князя Кропоткина дом пришел, взошел в сени, где тот адъютант попал мне навстречу, которому я объявил за собою важность, почему приведен был перед того князя, который спрашивал о причине моей важности. Коему я сказал, что я вор, и при том знаю других воров и разбойников, не токмо в Москве, но и в других городах. Тогда князь приказал дать мне чарку водки, и в тот же час надет на меня был солдатский плащ, в коем отвезли меня в Сыскной приказ» [62]62
  Rai-Gonneau E.Op. cit. Р. 266.


[Закрыть]
.

Повествование, видимо, действительно основано на устном рассказе Ваньки Каина, так как оно хорошо соотносится с повседневным контекстом этих декабрьских дней 1741 года. Как мы помним, 27 декабря в московских храмах был объявлен всемилостивейший указ о сложении недоимок и штрафов «и об отпущении впадшим в преступления вин». Он, по-видимому, очень впечатлил Каина. В его голове к вечеру того же дня созрело решение «о себе, где надлежит, объявить, а помянутых воров переловить». Хотя 27 декабря было неприсутственным днем, Каин решил не терять времени до утра: если вовремя не донести, на тебя могут донести другие, и тогда сибирской каторги точно не миновать! Ванька зашел в кабак, выпил для смелости и отправился прямиком на двор главного судьи Сыскного приказа Якова Кропоткина.

Князь Кропоткин действительно имел личного адъютанта; мы даже знаем из расходной документации Сыскного приказа, что на его содержание выделялась дополнительная прибавка к зарплате. Вот, например, запись о расходе за 17 июля 1741 года: «По присланной из Штатц-канторы асигнации действительному штацкому советнику и Сыскного приказу главному судье князю Якову княж Никитину сыну Коропоткину заслуженное жалованье со вступления ево в Сыскном приказе в дела декабря с 22 дня прошлого 740 году по рангу генерал-майора по табелю 720 году денежного и за рацыон и на денщика ис пятисот двацати девяти рублев пяти копеек, а имянно, декабря с 22 дня на 10 дней 14 рублей 20 копеек, на генварскую треть 741 году 176 рублей 55 копеек» [63]63
  РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 5226. Л. 43.


[Закрыть]
. Адъютант, естественно, сперва не пустил Каина: Генеральный регламент 1720 года запрещал присутствующим принимать у себя на дому просителей по частным делам. Однако в случае, если кто-то заявлял о необходимости донести о каком-то важном государственном деле, чиновник любого ранга под страхом наказания был обязан его «немедленно пред себя допустить, и ему отповедь учинить и таковому не отказывать», а «караулу или служителям приказать, чтоб такого пустили» [64]64
  Генеральный регламент (1720) // Реформы Петра I: Сборник документов / Сост. В. И. Лебедев. М., 1937. С. 119.


[Закрыть]
. Поэтому, когда Каин объявил адъютанту, что имеет за собой дело чрезвычайной важности, тот не посмел не доложить судье.

Видимо, сразу после того как Каин был доставлен в Сыскной приказ, дежурный копиист Алексей Матвеев помог ему составить доношение. Оно сохранилось до наших дней, правда, находится в очень плохом состоянии:

«ВСЕПРЕСВЕТЛЕЙШАЯ ДЕРЖАВНЕЙШАЯ ВЕЛИКАЯ ГОСУДАРЫНЯ ИМПЕРАТРИЦА ЕЛИЗАВЕТ ПЕТРОВНА, САМОДЕРЖИЦА ВСЕРОССИЙСКАЯ, ГОСУДАРЫНЯ ВСЕМИЛОСТИВЕЙШАЯ.

Доносит Иван Осипов сын Каинов, а о чем мое доношение, тому следуют пункты.

1.

В начале, как Всемогущему Богу, так и Вашему Императорскому Величеству, повинную я сим о себе доношением приношу, что я, забыв страх Божий и смертный час, впал в немалое погрешение: будучи в Москве и в протчих городех, во многих прошедших годех машенничествовал денно и ночно, будучи в церквах и в разных местах, у господ, и у приказных людей, и у купцов, и всякого звания у людей из карманов денги, платки всякие, кошельки, часы, ножи и протчее вынимывал.

2.

А ныне я от оных непорядочных своих поступков, напамятовав страх Божий и смертный час, всё уничтожил и желаю запретить ныне и впредь, как мне, так и товарыщем моим, которые со мною в тех погрешениях обще были, а кто имяны товарыщи и какова звания и чина люди, того я не знаю, а имянам их объявляю при сем реестр.

3.

И по сему моему всемерному пред Богом и Вашим Императорским Величеством извинению я от того прегрешения престал, а товарищи, которых имена значит ниже сего в реестре, не токмо что машенничеют и ис корманов деньги и протчее вынимают, но уже я уведомился, что и вяще воруют и ездят по улицам и по разным местам, всяких чинов людей грабят и платья и протчее снимают, которых я желаю ныне искоренить, дабы в Москве оныя мои товарыщи вышеписанных продерзостей не чинили. А я какова чину человек, и товарыщи мои, и где, и за кем в подушном окладе написаны, о том всяк покажет о себе сам.

И ДАБЫ ВЫСОЧАЙШИМ ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА указом повелено было сие мое доношение в Сыскном приказе принять, а для сыску и поимки означенных моих товарыщей по реэстру дать канвой сколко надлежит, дабы оныя мои товарыщи впред как господам афицерам и приказным служителям и купцам, так и всякого чина людем, таких продерзостей и грабежа не чинили, а паче всего опасен я, чтоб от оных моих товарыщей не учинилось смертных убивств, и в том бы мне от того паче не пострадать.

ВСЕМИЛОСТИВЕЙШАЯ ГОСУДАРЫНЯ, ПРОШУ ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА о сем моем доношении решение учинить. Декабря 27 дня 1741 году.

Доношение писал Сыскного приказа копеист Алексей Матвеев к поданию в Сыскном приказе.

Реестр Иван Яковлев сын Жегалов Алексей Майдан Тимофей Васильев сын Чичов Матвей Цыган Денис Криворотов Данила Артемьев Тихон Белой Иван Дикой Прокофей Крымов Григорей Смазной Дмитрей Таракан Иван Куфаев Леонтей Васильев Алексей Емельянов Алексей Ляхов Клим Васильев Петр Камчатка Григорей Расадин Семен Панфилов Козма Легас Кандратей Иванов Мина Иванов Михайла Жулов Иван Метла Дмитрей Поспелов Иван Сабакин Савелей Прокофьев Василей Еретченин Иван Плешивой Петр Губан Андрей Смирной Леонтей Курсаков Андрей Федулов

А других которых имян не упомнит, при поимке объявлю имянно.

К сему доношению и реестру новой заведенной фабрики Андрея Еремеева ткач Семен вместо Ивана Осипова Каинова руку приложил по его прошению» [65]65
  Преступный мир Москвы: два «повинных доношения» профессиональных воров. 1741 г. / Подг. публ. Е. В. Акельев // Исторический архив. 2007. № 6. С. 209–214.


[Закрыть]
.

После этого Ваньку Каина отдали под караул. Видимо, до утра его посадили отдельно от других колодников – иначе слух о новоявленном доносителе мог бы выйти за пределы Сыскного приказа и быстро распространиться по Москве.

Утром 28 декабря среди прочих дел в судейской палате был заслушан доклад секретаря Сергея Попова, который зачитал доношение Ваньки Каина. После этого секретарь наскоро занес на оборот доношения определение судей: «Записать в книгу, взять по повытью означенного подателя Ивана Каинова, приняв, отдать под караул и против сего доношения распросить обстоятельно, и ежели по сему доношению в роспросе утвердится, то по показанию ево оговорных сыскивать, и роспрашивать, и в спорных словах давать очные ставки, и с росписанием указов доложить неукоснительно». Под этой резолюцией судьи поставили свои подписи. Затем доношение Каина и определение судей были записаны в журнал входящих документов Сыскного приказа под № 1778 [66]66
  См.: РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 6210. Л. 1–2 об.; Оп. 2. Кн. 353. Л. 313 об.


[Закрыть]
, а самого доносителя привели из-под караула в секретарскую палату для допроса.

Как мы знаем, здание присутствия Сыскного приказа было двухэтажным. Первый этаж был разделен перегородками на три части: сени, подьяческую и секретарскую. Войдя по каменной лестнице с южной стороны (то есть от Москвы-реки), посетитель попадал в сени, где по всей длине стен были сделаны лавки. Здесь всегда было многолюдно: челобитчики, истцы и их поверенные, родственники заключенных ожидали своей очереди. Генеральный регламент 1720 года предусматривал разделение «прихожей каморы» на две части, чтобы «люди знатного характера (или чина) от подлых различены были и особливое свое место иметь могли» [67]67
  Генеральный регламент. С. 131.


[Закрыть]
. С правой стороны были двери, ведущие в подьяческие и секретарские помещения, а с левой располагались чулан для «скорой поклажи опальной рухляди» и два нужника, очистка которых обходилась учреждению в 13 рублей в год [68]68
  См.: РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 515. Л. 1 об.; Д. 1623. Л. 2.


[Закрыть]
.

Второй этаж разделялся на две половины: в одной располагалась судейская, где заседали присутствующие (туда вела отдельная лестница с улицы), во второй (в нее можно было попасть, поднявшись по лестнице с первого этажа) находилось помещение для содержания заключенных. Видимо, сюда сажали вновь прибывших арестантов, а значит, именно здесь провел ночь Ванька Каин. Около этого помещения висели часы, под ними стоял стол, на котором лежали два журнала для записи, соответственно, поступавших в Сыскной приказ и освобожденных колодников. Тут постоянно дежурил часовой. К сожалению, журнал приводных заключенных 1741 года до нас не дошел. Но зато в архиве хранится журнал освобожденных. 28 декабря 1741 года в него были внесены три записи:

«Дому вдовы княгини Авдотьи Ивановой дочери служитель Василей Исаев сын Артамонов, которой держался по челобитью ее, Одоевской, в писании в вотчину ее в Алаторский уезд в село Лаву к крестьянину Алексею Зайцову о зерменой гадательной тетрадке и о всяких разных травах. И по определению Сыскного приказу освобожден со учинением наказания плетьми, и отдан в дом оной госпожи Одоевской служителю с распискою. Приводные деньги взяты и отданы за сержанту (то есть исполняющему сержантскую должность. – Е.А.) Петру Дарановскому. Дело у Ивана Городкова. Петр Дарановской принял.

Того ж числа вотчины лейб-гвардии Преображенского полку капитана Николая Лопухина крестьяне Яким Матвеем, Данила Чернеченок, которые держались в отпуску колодника, а оного Лопухина крестьянина, и по определению Сыскного приказа оные Матвеев и Чернеченок отосланы при понятых на двор оного Лопухина. Дело у Петра Донского.

Сего декабря 28 дня в дневанье канцеляриста Алексея Попова с товарищи в свободе колодников три человека» [69]69
  Там же. Оп. 2. Кн. 436. Л. 174 об.-175.


[Закрыть]
.

Ваньку Каина привели вниз по лестнице для допроса в канцелярские помещения.

Мы знаем, как в то время выглядели палаты Сыскного приказа, поскольку главный судья князь Яков Кропоткин распорядился произвести в них ремонт. В счетном списке 1741 года содержатся сведения о расходах на ремонтные работы и закупку материалов и мебели. В секретарской и подьяческой палатах стены были выбелены известью, двери обиты красными полстями {9} , сделана новая печь и т. д. В судейской палате стены обили красным сукном, поставили специально закупленные дубовый стол и дубовую же дверь [70]70
  См.: Там же. Оп. 1. Д. 5226.


[Закрыть]
.

Часовой ввел доносчика в подьяческую палату – большую комнату со свежевыбеленными стенами. Семь ее окон выходили на восток и на юг. Правда, Москворецкой улицы из окон первого этажа видно не было: как уже говорилось, с восточной и южной сторон здания присутствия, на расстоянии двух с половиной метров от стен, были сооружены острожки, которые сильно мешали проникновению в канцелярские помещения дневного света. Поэтому в эти и без того темные зимние дни на каждом столе горели сальные свечи (кстати говоря, в декабре 1741 года в канцелярии Сыскного приказа было израсходовано семь пудов свечей общей стоимостью 11 рублей 90 копеек) [71]71
  См.: Там же. Д. 1946, 2046; Д. 5226. Л. 56, 64, 70, 81, 83.


[Закрыть]
. Обогревала помещение изразцовая печь с голландской заслонкой, топившаяся дровами. В подьяческой стояло шесть столов, за которыми работали рядовые канцелярские служащие Сыскного приказа. Судя по пометам, которые они оставляли на текущей делопроизводственной документации, 28 декабря 1741 года здесь находилось не менее шестнадцати приказных служителей {10} : протоколист, шесть канцеляристов, четыре подканцеляриста и пять копиистов [72]72
  См. книги протоколов декабря 1741 года (Там же. Оп. 2. Кн. 111. Л. 239–241 об.), журналы входящих и исходящих бумаг (Там же. Кн. 353. Л. 313 об.-315 об.; Кн. 375), книгу освобожденных колодников (Там же. Кн. 436. Л. 174 об.-175) и книгу подлинных сенатских указов декабря 1741 года с пометами служащих Сыскного приказа об их получении и прочтении (Там же. Кн. 510, 511).


[Закрыть]
. Надо думать, многие из них бойко писали, так что в помещении раздавался скрип перьев. В декабре 1741 года в канцелярии приказа было израсходовано пять стоп бумаги, два ведра чернил, два воза желтого и один воз белого песка {11} , а также воз можжевельника [73]73
  См.: Там же. Оп. 1. Д. 5226. Л. 83–85.


[Закрыть]
. По всей подьяческой – на столах, на подоконниках, в печурах {12} и в специальных коробах, стоявших возле каждого стола, лежали, в связках и по отдельности, решенные и нерешенные дела [74]74
  См.: РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 2085, 2306; Оп. 2. Кн. 463. Л. 24 об.


[Закрыть]
.

Количество столов в комнате не было случайным. Вся канцелярия Сыскного приказа подразделялась на шесть повытий (отделов). Служащие одного повытья (обычно три-четыре человека: канцелярист, подканцелярист и один-два копииста) занимали один большой стол с ящиками.

За одним из таких столов восседал повытчик – сорокалетний канцелярист Семен Иванович Кочуков из дворян. Его отец служил при царском дворе, но рано умер, оставив малолетнего сына. Достигнув совершеннолетия, Кочуков с 1716 года служил в различных государственных учреждениях, а в Сыскном приказе стал работать канцеляристом с самого его учреждения в 1730 году. В 1735-м его по сенатскому указу определили во временную следственную комиссию при Ярославской провинциальной канцелярии о пожаре в Рыбной слободе. Прослужив в Ярославле четыре года, Семен в 1739 году вернулся в Сыскной приказ и возглавил повытье. Когда в марте 1745 года Московская сенатская контора потребовала прислать в Тайную контору для следствия о сектантах канцеляриста, туда был отправлен не самый ценный сотрудник – пожилой Кочуков, уже потерявший профессиональные навыки (в Тайной конторе он был оценен как «негодный» и к делам не принят [75]75
  См.: Там же. Д. 386. Л. 31–32 об.


[Закрыть]
). Два года спустя, 19 ноября 1747-го, Семен Иванович подал прошение, в котором жаловался: «…ныне я, именованный, нахожусь весьма головой и глазами болен, и вижу мало, при том же и руками дряхл, и приказных дел за старостою, и за слабостию, и за имеющимися во мне болезньми быть и править не в состоянии». Канцелярист просил «за долговременную мою и беспорочную… службу за старостию и дряхлостию и за показанными от болезньми слабостьми от дел с награждением ранга уволить и отпустить на свое пропитание в дом мой». Однако его не отпустили, пока он не сдал все имеющиеся в его производстве дела. Лишь 6 апреля 1750 года Кочуков получил из Сыскного приказа долгожданный аттестат для предъявления в Герольдмейстерской конторе: «…и с определения ево с 730 года в Сыскном приказе канцеляристом был при отправлении приказных дел беспорочно и без всякого подозрения, и в бытность у приходов и росходов денежной казны расходчиком начетов на нем нет, и ни за что не штрафован, и находился в добрых поступках, и за оные ево долговременные беспорочные службы и за старость надлежит ево наградить рангом против губернских канцелярий секретаря, в чем мы и подписуемся». Семен Кочуков вырастил троих сыновей: в 1747 году старший, Степан, служил прапорщиком в Невском полку, средний, Семен, был сержантом Сибирского полка, а младший, Алексей, еще не достиг совершеннолетия и находился на содержании отца, обучаясь арифметике [76]76
  См.: Там же. Д. 1791.


[Закрыть]
.

Но в 1741 году Семен Кочуков еще исправно исполнял свои обязанности и на него была возложена ответственная работа – контроль прихода и расхода денежной казны Сыскного приказа. Близ его стола находились короба со свечами и канцелярскими принадлежностями, а также сундук для хранения казны [77]77
  См.: Там же. Д. 5226. Л. 7.


[Закрыть]
, возле которой постоянно дежурил часовой. Именно в этот сундук Кочуков складывал деньги, взыскиваемые за произведение дел, за освобождение колодников, за прием и запись явочных челобитных и т. п. В его обязанности также входили закупка канцелярских принадлежностей, выдача жалованья судьям, сторожам и заплечным мастерам (палачам), расчет с подрядчиками за чистку нужников и всякого рода ремонтные работы и т. д. Все статьи прихода и расхода тщательно фиксировались в специальных зашнурованных, запечатанных государственной печатью и скрепленных подписью секретаря книгах [78]78
  См., например: Там же. Д. 1560.


[Закрыть]
.

Семен Кочуков готовился передать казну другому канцеляристу, которого назначит присутствие для исполнения этих обязанностей. Поэтому 28 декабря 1741 года он, по-видимому, был занят пересчетом казны и составлением итогового доношения по приходо-расходным делам, которое будет заслушано в присутствии на следующий день [79]79
  См.: Там же. Оп. 2. Кн. 111. Л. 242–244.


[Закрыть]
. На его столе лежали счеты [80]80
  См.: Там же. Кн. 463. Л. 26.


[Закрыть]
и приходо-расходные книги, а рядом сидел копиист, который под диктовку записывал цифры.

Возможно, этим копиистом был пожилой Макар Лукьянов. Он родился в далеком 1681 году [81]81
  См.: Там же. Оп. 1. Д. 1989. Л. 14 об.


[Закрыть]
и происходил из подьяческих детей. Служил «пищиком» (писчиком), а затем копиистом в Земском приказе, Московской губернской канцелярии и Московском провинциальном суде. Когда был учрежден Сыскной приказ, Макар был назначен туда копиистом и проработал там много лет. Он был очень опытным чиновником, немало повидал на своем веку, но к концу 1741 года уже едва справлялся со своими обязанностями. В ведомости о чиновниках Сыскного приказа 1738 года ему была дана характеристика: «Стар, и крив, и другим глазом мало видит» [82]82
  Там же. Д. 386. Л. 26 об.


[Закрыть]
. Но это не помешало ему проработать в приказе еще десяток лет. В ведомости о чиновниках Сыскного приказа 1748 года его характеризовали следующим образом: «Стар, и дряхл, и крив, и писать не может». 31 января 1749 года Лукьянов обратился к судьям с доношением: «…ныне я пришел в великую старость, и глазами мало вижу, и за старостью моею желаю воспринять чин монашеский. У меня ж, именованного, имеется два сына, из которых один, большой, находится в военной службе, а меньшей, Николай, уже в совершенном возрасте, токмо к делам еще ни куды не определен». 14 апреля 1749 года Макар Лукьянов был отослан в Святейший правительствующий синод «для восприятия монашеского чина» [83]83
  См.: Там же. Д. 1989. Л. 3, 10 об., 18.


[Закрыть]
.

За соседним столом сидел другой повытчик – подканцелярист Петр Волков (во всяком случае, в 1742 году он возглавлял повытье) [84]84
  См.: Там же. Д. 866.


[Закрыть]
. Он был прислан в Сыскной приказ 31 октября 1739 года, а до этого служил в Курске. Его работой в приказе были, кажется, довольны (в ведомости 1748 года напротив его имени стоит характеристика: «Должность свою правит, а находится всегда в болезни цинготной» [85]85
  См.: Там же. Д. 386. Л. 73; Д. 1989. Л. 2.


[Закрыть]
). Более о нем ничего не известно, кроме того, что он был большим любителем табака, из-за чего однажды сильно пострадал. 19 февраля 1742 года в Сыскном приказе было зарегистрировано его челобитье с жалобой: «…сего февраля 18 дня пришел он, Волков, по выезде судей ис приказу на Варварскую улицу в полатку, в которой торгуют табаком, для покупки того табаку, и в то ж время в ту ж полатку пришед Конюшенной канцелярии, которой ныне у конного набору, копиист Илья Иванов сын Чистяков сам-пять незнаемо с какими людьми умышленно и бил ево смертно» [86]86
  Там же. Оп. 2. Кн. 411. Л. 12.


[Закрыть]
.

Подчиненный Волкову 28-летний копиист Семен Протопопов, из подьяческих детей, в интересующий нас день на службе не был. О возможной причине его отсутствия мы узнаем из ведомости о чиновниках Сыскного приказа 1748 года, где напротив его имени стоит характеристика: «Оной Протопопов всегда пьян и неоднократно штрафован, и, бегая, в приказ не ходит, и у дел быть не годен». Не захотел прийти в этот день в присутствие и тридцатилетний копиист Василий Тупицын. Видимо, не случайно в той же ведомости ему была дана такая же нелестная оценка: «Василий Тупицын, из конюховых детей, в Сыскной приказ определен копиистом в 731-м году; часто бывает пьян и чинит немалые шумства, и от приказу бегает, и у дел быть не годен» [87]87
  Там же. Оп. 1. Д. 1989. Л. 14.


[Закрыть]
.

Зато на работу явился и подписывался под входящими указами семнадцатилетний копиист Алексей Леонтьев. Он начал служить копиистом в 1739 году в Берг-коллегии, а в 1740-м был определен в Сыскной приказ. С ним связан один комический эпизод (правда, думается, жертве проделки молодого подьячего было не до смеха). 18 августа 1746 года явившийся в присутствие купец Лука Осипов «словесно объявил»: «…сего августа месяца четвертого да пятого чисел сего году приходил в дом ево из Сыскного приказу копиист Алексей Леонтьев в небытность ево, Луки, к снохе ево Анне Ивановой дочери и говорил, чтоб де он, Лука, явился в Сыскной приказ, понеже де имеется до него дело… и у снохи ево он, Леонтьев, взял денег десять копеек, и при том объявлял, ежели де не явится, то де прислано будет канвой немалой, от чего де оная ево сноха пришла в немалой страх» [88]88
  Там же. Д. 1542.


[Закрыть]
. Видимо, это была далеко не единственная шалость копииста: в ведомости о чиновниках Сыскного приказа 1748 года напротив его имени стоит характеристика: «Всегда находится в шумстве, и в приказ не ходит, и у дел быть не годен» [89]89
  Там же. Д. 1989. Л. 1 об.


[Закрыть]
.

Другое повытье возглавлял молодой канцелярист Алексей Смирной (Смирнов). Его служебная карьера началась здесь же, в Сыскном приказе, в 1732 году с должности копииста, подчиненного Семену Кочукову. В 1737 году он был произведен в подканцеляристы, а в 1738-м назначен «к протокольному правлению» и получил подчиненного – копииста Егора Жукова. Оба чиновника «при том правлении имелись во исправности», и поэтому 9 января 1740 года начальством было определено «означенному подканцеляристу Алексею Смирнову за многие ево приказные труды быть канцеляристом и от протокольного правления уволить, а на место ево у протокольного правления быть копиисту Егору Жукову подканцеляристом, и для того их, Смирнова и Жукова, привесть к присяге по указу». 23 января 1740 года Смирной и Жуков в соборе Василия Блаженного были торжественно приведены к присяге священником Никитой Васильевым [90]90
  См.: Там же. Д. 386. Л. 91–93.


[Закрыть]
.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю