Текст книги "Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина"

Автор книги: Евгений Акельев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Грабежи на улицах Москвы

Десятого декабря 1743 года в дом к доносителю Ивану Каину пришел один московский купец и рассказал, что три дня назад поздним вечером его ограбили – отняли 30 рублей. Жертве удалось каким-то образом установить имена грабителей: это были «фабричные» Большого суконного двора Данила Беляцкий и Александр Хахулин, а также посадский Красносельской слободы Дмитрий Кутилин. Пострадавший просил Каина отыскать обидчиков, пообещав за это отблагодарить. Названные купцом лица были хорошо знакомы доносителю, и он без труда поймал их и привел в Сыскной приказ. На допросах все трое признались в содеянном. Из их показаний вырисовывается следующая картина происшествия.

Седьмого декабря 1743 года приятели до позднего вечера сидели в кабаке, расположенном в Зарядье (в народе его называли «кружало, что словет в Зарядье»). Беляцкий пропил две копейки, а Кутилин – копейку; Хахулин, вероятно, гулял за счет собутыльников. Когда стаканы опустели, а денег больше не было, компания отправилась в город «для гуляния». Несложно догадаться, каковы были истинные намерения, с которыми вышли эти молодые люди на темные московские улицы, и можно предположить, что делали они это далеко не в первый раз. Кстати, один из них, Данила Беляцкий, был включен Иваном Каином в его реестр тридцати трех московских «мошенников», регулярно совершавших в Москве кражи и грабежи.

На этот раз долго искать жертву им не пришлось. Когда злоумышленники немного прошлись по Варварке, мимо них проехал извозчик и остановился возле кабака. Из саней вылез «весьма пьяный» человек, «по-видимому посадский», за пазухой у которого Беляцкий приметил плотно набитый холстинный мешочек, в каких московские обыватели носили деньги. Трое приятелей поспешили к «клиенту» и без труда вынули у него из-за пазухи мешочек, в котором приятно позвякивали монеты. Преступники поспешили с добычей на Лубянку под мост, где они знали укромное место – старый заброшенный струг, и там «оные деньги сочли, которых явилось рублевых монет тридцать один рубль, и оные деньги они трое разделили» [502]502
  См.: Там же. Оп. 1. Д. 1033.


[Закрыть].

Описанный эпизод хорошо отражает характер данного вида преступлений. Злоумышленники собирались маленькими группами, из двух – четырех человек, ждали наступления позднего вечера в кабаке или бане и отправлялись на поиски добычи. Так, 4 марта 1742 года беглый школьник Сергей Зотов и беглый солдат Иван Нифонтов, просидев в бане «близ Яузских ворот» весь вечер, ночью «пришли за Яузу в улицу, что словет Тетерина». По ней «шел им на встречу незнаемо которой слободы посацкой человек», который и был ими ограблен [503]503
  См.: Там же. Д. 712. Л. 3–4 об.


[Закрыть].

Жертвами ночных грабителей, как правило, становились подгулявшие московские обыватели. В такой роли чаще всего оказывались посадские и чиновники. К примеру, архивариус Сыскного приказа Нефед Попов в субботний вечер 4 февраля 1746 года засиделся «часу до пятого ночи» в гостях «в доме соседа своего купецкого человека Ивана Фирсова» близ церкви Николая Чудотворца в Хамовниках. Когда же чиновник навеселе возвращался в свой дом, расположенный на другой стороне улицы, он подвергся нападению «воровских людей» [504]504
  См.: Там же. Оп. 2. Кн. 392. Л. 18.


[Закрыть].

Не случайно грабители активизировались в выходные и праздничные дни, а частым местом совершения грабежей были ближайшие окрестности кабаков. Пойманный Каином 31 декабря 1741 года дворовый Семен Кадия на допросе рассказал об одном ночном грабеже с его участием, совершённом за несколько дней до его ареста: «…и в нынешнем 741-м году перед Рождеством Христовым за неделю он, Семен, от оного помещика своего приходил в город для покупки на Мытном дворе мяса, и с того Мытного двора он, Семен, ходил за Москву-реку, близ церкви Георгия, что в Ендове, на кабак для питья вина, и у того кабака сошлись с ним Журавлевой фабрики Петр Волков, Алексей Майдан, Большого суконного двора Матвей Цыганов, Парусной фабрики матрос Осип Силин… И в то время в вечеру шел мимо их незнаемо какой пьяной, и он, Семен, с показанными товарыщи с того человека взяли грабежом шапку, да варяги, да рукавицы новые» [505]505
  Там же. Оп. 1. Д. 6210. Л. 52.


[Закрыть].

Нападение, как правило, сопровождалось физическим насилием, целью которого было лишение жертвы возможности сопротивляться. Так, канцелярист Духовной консистории Иван Яковлев в Сыскном приказе рассказал: «…сего 1746 году марта против 5 числа в час ночи шел я из оной консистории в дом свой, и как буду против кузниц, что на Болоте х Конной плащатке, напали на меня воровские люди три человека, били меня и увечили смертными побои, и глаза снегом мне засыпали». Вышеупомянутого архивариуса Сыскного приказа Нефеда Попова трое преступников «били смертно кулачьем, також и топунками», а затем приставили к его горлу нож, оставивший рану «длиною на вершок» [506]506
  Там же. Оп. 2. Кн. 392. Л. 18–19, 31.


[Закрыть].

Добычей грабителей становилось содержимое карманов жертв, а также некоторые предметы их гардероба. 18 декабря 1743 года купец 2-й гильдии Тимофей Михайлов сын Точильщиков, возвращавшийся домой за Покровские ворота, подвергся нападению четырех человек. Воры «взяли грабежем кафтан суконной синий, в котором имелось в кармане в мешечке денег пять Рублев, да дворовая купчая крепость, да из Московской губернской канцелярии данной указ по желательной скаске на недействительного церковника пономарского сына Якова Васильева, да записная долговая книшка, кафтану цена пять рублев, да сорвали шапку суконную зеленую с черной бархатной овчиной, в ней платок шелковой – цена шапке и платку три рубли, и оные люди, пограбя, ушли». Канцелярист Духовной консистории Иван Яковлев рассказал, что ночью 5 марта 1746 года грабители с него «сняли епанчу суконную темнолимонную на лисьем хрептовом меху, пуговицы на той епанче по обе стороны гарусные – цена осмнатцать Рублев с полтиной, да ис кармана выняли плат шелковый – цена рубль дватцать копеек, и ис штанов ис карманов выняли в мешечке холщевом денег серебряных полтора рубли десять копеек, два рублевика да ключ – цена шесть денег» [507]507
  Там же. Ф. 931. Оп. 3. Кн. 1645. Л. 550; Ф. 372. Оп. 2. Кн. 392. Л. 31.


[Закрыть].

Во времена Ваньки Каина московские грабители настолько обнаглели, что совершали нападения не только по ночам, но также по вечерам и даже средь бела дня. Так, «фабричный» Матвей Тарыгин, пойманный Каином ночью 28 декабря 1741 года в воровском притоне на Москворецкой улице, на допросе признался, что недавно ограбил «в вечерний благовест» ^{55} некоего «прохожего пьяного человека» возле Москворецких ворот, в одном из самых людных мест Москвы! [508]508
  См.: Там же. Ф. 372. Оп. 1. Д. 6210. Л. 27–27 об.


[Закрыть]Зимним днем 1749 года возле Арбатских ворот при полном равнодушии прохожих и местных лавочных сидельцев был ограблен личный камердинер великого князя Петра Федоровича, будущего императора Петра III. Этот случай послужил основанием для именного указа Елизаветы Петровны от 13 февраля того же года:

«Ея Императорскому Величеству известно учинилось, что в Москве от людей господских чинятся великие своеволия – не только ночью, но и днем проезжих бьют и грабят, что и недавно случилось комнаты Его Императорского Высочества государя Великого князя камердинера Степана Карповича: в самых Арбатских воротах незнаемо чей лакей, выскоча из-за угла, бил кулаками и дубиной, и рвал с плеч епанчу, которой хотя отнять не удалось, однако сорвав с шеи платок и из кармана с деньгами кошелек, ушел, что тутошние лавочники и проезжие видели, а вспоможения ему никакого не учинили, хотя же он, Карпович, и караул кричал… Того ради Ея Императорское Величество указала… чтоб впредь такие своевольства пресечены были… во всей Москве публиковать, а обывателям с подписками объявить, ежели где таковые наглости от кого произойдут днем и ночью, то находящимся в тех местах обывателям и проезжим людям, при ком то случится, тех озорников ловить и до убийства, и драки, и грабежа не допущать, а имая, под караул отдавать на съезжие дворы и в Главную полицию. Буде же оные такого защищения чинить не будут, самих брать под караул и штрафовать по указам без всякого упущения» [509]509
  ПСЗ. Т. 13. № 9574. С. 10–11.


[Закрыть].

Возымел ли этот указ какое-либо действие на московских грабителей, а также на свидетелей их преступлений, сказать сложно. Но сам эпизод ограбления днем в оживленном месте личного камердинера великого князя и факт появления именного указа императрицы, часто приезжавшей со своим двором в Москву, красноречиво свидетельствуют о крайне низком уровне защищенности московских обывателей от грабителей.

Домовые кражи

Двадцать второго января 1742 года в Московскую полицмейстерскую канцелярию была подана челобитная жены капитана Ивана Гаврилова сына Оловянникова Анны Семеновой дочери: «…двор наш имеетца за Москвою-рекою в приходе церкви Николая Чудотворца, что в Пыжове. И сего генваря против 21 числа в ночи незнаемо какие воровские люди покрали в том доме из кладовой светлицы всякие пожитки и святые иконы, платья, посуду серебряную, медную и оловянную, а что чего порознь покрадено, о том по усмотрению их подано будет от них прошение впредь, а ныне вскорости того всего именно объявить невозможно» [510]510
  РГАДА. Ф. 931. Оп. 3. Кн. 1712. Л. 45.


[Закрыть].

Вскоре главные участники этой кражи – монастырский крестьянин Афанасий Шаров, беглый солдат Алексей Лебедев и беглый рекрут Тимофей Коршунов – были схвачены доносителем Иваном Каином и на допросах признались в совершении множества аналогичных преступлений. О краже в доме капитана Оловянникова они рассказали в деталях.

Всё началось со встречи профессиональных воров Шарова, Лебедева и Коршунова на Полянке в кабаке, который в народе назывался «на Голиках». Они выпили по чарке вина и стали обсуждать свои преступные планы. Шаров рассказал приятелям, «что де он усмотрел за Москвою-рекою в приходе церкви Николая Чудотворца, что словет в Пыжеве, за Кузнецами в переулке двор… в котором… имеется пожитков многое число».

Пропустив еще по чарке, приятели втроем отправились «к вышеописанным хоромам», где внимательно осмотрели место будущего преступления. Сам двор находился на Большой Ордынке, а помещение кладовой палаты выходило окнами в безлюдный переулок, и его окна, хотя и были закрыты ставнями, располагались низко, на уровне человеческого роста. Идеальные условия для совершения кражи!

Злоумышленники решили не откладывать дело в долгий ящик и в тот же вечер стали готовиться к предстоящей краже. Они пригласили для участия в ней еще троих «мошенников» – бежавшего из ссылки Матвея Корнеева, «фабричного» Тимофея Иванова и Данилу Степанова. Дожидаться ночи решили у Лебедева, который нелегально снимал угол совсем близко от места преступления – в приходе церкви Живоначальной Троицы, что в Вешняках.

С наступлением глубокой ночи, выпив еще немного для храбрости, шестеро преступников вооружились двумя ножами и отправились к Большой Ордынке, освещая себе дорогу фонарем, «в котором была с огнем свеча». Двое остались караулить в переулке, а четверо нырнули к окнам «светлицы» с закрытыми ставнями. Афанасий Шаров мастерски «в середине ставня ножом прорезал скважину и в тою скважину рукою… у того окошка отпер запирку, и оной ставень растворили, и… подняли половину окончины». В помещение залезли двое «мошенников» с фонарем, а двое других остались ждать снаружи возле открытого окна. Помешкав некоторое время, злоумышленники стали передавать сообщникам через окно оловянную и медную посуду, всякую одежду, образа с золотыми и серебряными окладами и пр. [511]511
  См.: Там же. Ф. 372. Оп. 1. Д. 688. Л. 78–83.


[Закрыть]

Капитану Оловянникову и его супруге повезло: похитители их имущества вскоре оказались за решеткой, а многие украденные вещи были быстро найдены и возвращены. Десятки же других московских обывателей, ставшие жертвами московских воров, специализировавшихся на домовых кражах, тщетно ждали возвращения своего похищенного имущества.

Так, 7 января того же года в Сыскной приказ подал челобитную Сидор Иванов сын Лашин, служитель мичмана морского флота Ивана Григорьевича Бутурлина: «…сего генваря 5 числа нынешнего 1742 году в ночи с московского помещика ево двора, которой имеетца за Пречистинскими вороты в Земляном городе в приходе церкви Пресвятые Богородицы, что в Остожье, покрадено воровскими незнаемыми людьми помещика ево разных пожитков, а именно часы стенные медные небольшие с гирями цена двенадцать рублев…» и пр. 12 января в Московской полицмейстерской канцелярии бил челом служитель действительного статского советника Ивана Антоновича Черкасова: «…сего генваря против 9 числа в ночи из дому оного господина ево незнаемо какие воровские люди, выломав у сеней окошко, покрали коробку, в которой было денег и прочих пожитков, а именно: денег двадцать рублев, колечко золотое цена три рубля, четыре перстня серебряные, в том числе один с печаткой гладкой, другой с сердоликом гладким, третий вызолочен с камнем лазоревым по сторонам жемчужины, четвертый с камнем малиновым цена три рубли, серьги серебряные и изумрудные по сторонам по две жемчужены цена два рубли…» и пр. 16-го числа в той же Московской полицмейстерской канцелярии жаловался оброчный крестьянин Александр Герасимов: «…жительство я имею за Яузой-рекой в приходе церкви Николая Чудотворца, что на Ямах, своим двором, возле которого ево двора имеетца лавка ево, в которой производитца всякой мелочной торг. И сего генваря против 8 числа воровские люди с улицы, выломав у той лавки доски, покрали, а что чего покрадено, о том сообщаю реестр» [512]512
  Там же. Ф. 931. Оп. 3. Кн. 1712. Л. 13 об.-14, 21; Ф. 372. Оп. 2. Кн. 411. Л. 1.


[Закрыть]и т. д.

По переписным книгам 1737–1745 годов в Москве числилось 12 525 дворов. Почти все частные владения были обнесены заборами и состояли из нескольких помещений – жилых палат и светлиц, кладовых, выходящих на улицу торговых лавок и пр. Некоторые московские дворы, принадлежавшие «знатным господам», представляли собой крупные усадьбы. В Китай-городе в переписной книге 1742 года значился 171 двор, владельцами большинства из них являлись церковнослужители, купцы и мелкие чиновники. Но более половины общей площади китайгородских дворовых мест приходилось на 27 дворов высшей родовой и чиновной знати – начальника Тайной канцелярии А. И. Ушакова, князя М. В. Долгорукова, графа Г. П. Чернышева, князя Н. А. Голицына, графини М. И. Скавронской, князя К. Д. Кантемира и др. [513]513
  См.: Сытин П. В.Указ. соч. Т. 1. С. 274–276; Переписные книги города Москвы… Т. 1. С. 25–28.


[Закрыть]Такие богатые владения, густо населенные дворовыми, включали в себя комплекс строений: каменные господские палаты, деревянные светлицы дворовых, каретные сараи, конюшни, кладовые помещения и пр. В них хранилось множество имущества – наличные деньги, украшения, посуда, дорогое платье, мебель и пр.

Из всех видов краж, совершавшихся профессиональными ворами в Москве, именно домовые кражи приносили им наибольшую выгоду. Например, в августе 1741 года преступная группа в составе «фабричных» Алексея Журки, Сергея Рудакова и беглого рекрута Петра Афанасьева совершила кражу в доме секретаря Московской губернской канцелярии Антипа Григорьева сына Чубарова в приходе церкви Иоанна Предтечи в Кречетниках. Каменные палаты одним окном выходили в темный переулок. Под покровом ночи, подставив к этому окну бревно, злоумышленники проникли в помещение. В одной из комнат они обнаружили «холмогорскую шкатулку», которую поспешили спустить через окно своим сообщникам, «привязав ее кушаком». Когда воры «разбили белым камнем» эту шкатулку, они ахнули – чего там только не было: большой мешок с рублевыми монетами, несколько ниток жемчуга, серебряные ложки, серебряная чернильница, золотой перстень «с красным камнем», «перстень сердечком с камнем лазоревым», серебряные серьги с алмазами, золотые серьги с яхонтами, золотая цепочка, несколько серебряных табакерок с камнями и т. д. Драгоценностей было так много, что преступники, нетерпеливо перебирая содержимое сундучка, стали выкидывать предметы, которые, как им казалось, представляли наименьшую ценность. Так, перочинный нож с серебряным черенком Петр Афанасьев «бросил незнаемо куда». Попавшуюся при разборе вещей «сетку серебряную» воры бросили «незнаемо в чей огород», а мгновение спустя в тот же огород полетел «веер флеровой ^{56} вишневой».

Для раздела добычи похитители пришли «в Таганку за Новинский монастырь к Москве-реке незнаемо на чей огород». Сергей Рудаков расстелил на земле свой кафтан, на который преступники высыпали деньги, хранившиеся в шкатулке разложенными по мешочкам. При пересчете там оказалось 800 рублевых монет и 80 «российских и иностранных червонцев»! [514]514
  См.: РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 5794. Л. 7–11, 108–109.


[Закрыть]

Правда, не каждый раз московским ворам сопутствовала такая удача. Забираясь по ночам в дома обывателей, подвергая себя риску, они часто вынуждены были довольствоваться очень немногим или вовсе уходить ни с чем. В июле 1741 года беглый дворовый Василий Озеров, а также беглые солдаты Василий Шорников и Гаврила Полетаев, решившие забраться во двор сенатора графа Г. П. Чернышева, расположенный в Китай-городе между Ипатьевским переулком и проездом вдоль Китайгородской стены (кстати говоря, недалеко от двора П. Д. Филатьева, где некогда проживал его крепостной Ванька Каин), явно рассчитывали на большую добычу. Вечером злоумышленники влезли на Китайгородскую стену, откуда наблюдали, как постепенно замирала жизнь в густонаселенном дворе сенатора. Глубокой ночью, когда во всех окнах уже давно погасли огни, они спустились со стены и подошли к ограде. Каменные палаты Чернышева с одной стороны окнами выходили непосредственно на проезд вдоль Китайгородской стены. Через эти-то окна воры и планировали проникнуть в дом, тем более что, на их счастье, одно окно этой летней ночью осталось незапертым. Озеров, встав на плечи Шорникову, через это окно без труда забрался в помещение. Но здесь преступника ждало разочарование: он оказался в одном из подсобных строений, где никаких драгоценностей и денежных сбережений не обнаружил. Василий Озеров передал через окно своим сообщникам всего лишь «двадцать тарелок оловянных, четыре блюда оловянных, епанчу темносеронемецкую, да в штофе незнаемо какое питье, которое они покинули у башни в крапиве» [515]515
  См.: Там же. Л. 37–37 об.


[Закрыть].

Удачная домовая кража чаще всего была следствием длительных приготовлений: тщательного выбора объекта, внимательного и терпеливого изучения ритма жизни двора, разработки плана преступления и подготовки необходимых для его совершения инструментов. В «Автобиографии» Ваньки Каина описано несколько случаев домовых краж из его воровской практики тех времен, когда он еще не превратился в сыщика. Вот, например, рассказ о том, как воры обчистили дом генерал-майора А. Д. Татищева в Китай-городе: «Я после оного на четвертой день пришел на двор Татищева, которой был в ряд с помещиковым (бывшего хозяина Каина П. Д. Филатьева. – Е.А.), перекинув в огород курицу, стал у ворот стучаться, вышед тогда Татищева дворник, которого я просил, чтоб он впустил меня в огород ево для поимки залетевшей моей курицы, почему впущен был в тот огород, где будучи, высматривал у… кладовых палатах, в окнах решетку и затворы, которая была стеною в тот огород, чтоб можно было в те кладовые влезть. И, высмотря, пришел к товарищам своим, которые 5 человек дожидались меня у Белого города, близ Ильинских ворот, где, дождався ночи, пришли в тот Татищева огород, отломав ломом железным у кладовой во окне затвор, вложа в решетку небольшое бревно, выломали, и в то разломанное окно влезши, усмотрели несколько сундуков, из которых некоторые тронули обухами; имеющиеся в тех сундуках деньги, серебреную посуду и шкатулку обитую бархатом взяли…» [516]516
  Цит по: Rai-Gonneau E.Op. cit. Р. 242.


[Закрыть]

Преступники всякий раз тщательно готовились к предстоящей домовой краже – почти всегда они приходили на место преступления с инструментами, необходимыми для проникновения в дом. Как мы помним, Афанасий Шаров открыл оконную ставню в доме капитана Оловянникова, мастерски орудуя ножом. Алексей Журка, Василий Шорников, Тимофей Шейдяков, Гаврила Полетаев и Василий Озеров, весной 1741 года обчистившие дом купца Василия Расторгуева, предварительно спрятали возле его двора в огороде за Покровскими воротами два больших шеста, а ночью пришли на место преступления с большой веревкой. Достав шесты, преступники их связали, «и по тем шестам в слуховое окошко влез товарищ их Гаврила Полетаев, и тем окошком выбросил к ним белых рубах мужских и женских самых тонких тридцать одну, простыню холщевую с подзором, три косынки тонких, юбку детскую штофную коричневую, шапочку бархатную черную с сеткою серебряною… шубу детскую камчатую на заячьем меху… и тем же окошком оной Полетаев по означенным шестам спустился к ним на улицу» [517]517
  РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 5794. Л. 187 об.-188.


[Закрыть].

Летом того же года воры Иван Каин, Сергей Чижик, Алексей Сухоруков и Максим Боровков пришли на Пятницкую улицу, вооружившись буравом. Максим Боровков «влез на калашную избу на кровлю, и тем буравом проломал кровлю, и влез на наиступок, а с наиступка сошел в сени, и с сеней вошел в ызбу, и искал, что украсть, а товарыщи Каин и Чижик и Артемьев у той избы стояли в саду на карауле». С таким же инструментом Гаврила Полетаев, Алексей Журка, Иван Жаров и прочие члены их компании в декабре «ходили ночью для кражи пожитков в приходе церкви Николая Чудотворца, что в Кобылке, у посадского человека». Они «у чердачного окошка провертели ставень и хотели было лесть в чердак, и в том доме их послышали, и они все от того двора ушли и ничего не покрали…». Может быть, именно этот бурав был обнаружен под полом в доме Алексея Журки за Покровскими воротами при обыске 12 января 1742 года. Кроме этого, под полом находились «железное долото да крюк железный». На допросе хозяин жилья признался, что эти инструменты были предназначены для домовых краж. В частности, с крючком он «хотел ходить для воровства, где б покрасть у ково ис чулана и в протес или в окошко платья» [518]518
  См.: Там же. Д. 6210. Л. 51 об.-52; Д. 5794. Л. 40, 5–6, 10 об.-11.


[Закрыть].

Домовые кражи были сопряжены с множеством трудностей и опасностей. Именно поэтому их всегда совершали не одиночки, а группы из двух – шести человек, из которых лишь один или двое исполняли главную роль – забирались в дом, искали и передавали сообщникам вещи. Остальные должны были наблюдать, не зажжется ли где свет, не выйдет ли кто-то из дворовых, не явятся ли неожиданно караульные десятские, и оперативно сообщать об угрозе забравшимся в дом членам компании.

Нам известно несколько случаев, когда в состав преступной группы входили караульщики – десятские и сотские, призванные охранять покой ночной Москвы. Например, среди преступников, совершивших крупную кражу в доме секретаря Московской губернской канцелярии Антипа Григорьева сына Чубарова, был «фабричный» Сергей Рудаков, «которой в то время был десяцким». Принимая участие в разработке плана преступления, Рудаков предложил товарищам «сделать палки, с какими велено ходить десяцким». Когда же воры с такими палками под видом караульных явились на место преступления и проникли в дом чиновника в приходе церкви Иоанна Предтечи в Кречетниках, сам Рудаков остался в переулке, чтобы при необходимости подать сигнал об опасности. Исполнявший обязанности сотского шестнадцатилетний купец Большой Садовой слободы Сергей Чижик летней ночью 1741 года принял участие в ночной краже на Пятницкой улице вместе с Иваном Каином, Максимом Боровковым и Алексеем Сухоруковым. В то время как Боровков с буравом залез на кровлю, Каин и Сухоруков остались возле избы в саду, а Чижик на Пятницкой улице «у караульни… разговаривал с караульным часовым, чтоб де он, часовой, их, товарыщей ево, не видал» [519]519
  См.: Там же. Д. 5794. Л. 108–109 об.; Д. 6210. Л. 101 об.


[Закрыть].