Текст книги "Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина"

Автор книги: Евгений Акельев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

Сыскной приказ

В те времена московские обыватели, направлявшиеся от собора Василия Блаженного к наплавному («живому») мосту (он находился немного ниже по течению Москвы-реки, чем современный Москворецкий мост), шли по не существующей ныне Москворецкой улице, мимо многочисленных торговых лавок, харчевен, дворов церковнослужителей и купцов, а затем, когда проходили мимо поворота на Варварку и приближались к Москворецким воротам Китайгородской стены, справа от себя видели комплекс зданий Сыскного приказа – главного розыскного органа тогдашней Москвы.

Эти старинные помещения у кремлевских стен издревле занимали важные судебные учреждения Российского государства. В 1670-х годах здесь обосновался Разбойный приказ (переименованный в 1683-м в Сыскной [25]25
  См.: Там же. Т. 2. № 1052. С. 567.


[Закрыть]). Как известно, этот приказ с середины XVI века занимался расследованием уголовных дел в Московском государстве и руководил деятельностью местных губных и воеводских изб в этом направлении. После того как в 1701 году Сыскной приказ по указу Петра I прекратил свое существование, а его функции были распределены между другими органами [26]26
  См.: Там же. Т. 4. № 1874. С. 175.


[Закрыть], в его помещениях на современном Васильевском спуске стали содержать колодников ^{4} различных судебных учреждений Москвы, а в каменной палате обосновался Приказ крепостных дел [27]27
  См.: РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 5230. Л. 3 об.


[Закрыть]. Когда в результате Петровской судебной реформы 1718–1722 годов возникла стройная четырехзвенная судебная система (городовые и провинциальные суды – надворные суды – Юстиц-коллегия – Сенат), там разместился Московский надворный суд [28]28
  См.: Там же. Д. 1022. Л. 4–4 об.


[Закрыть], на который были возложены обязанности решения всех возникавших в Москве гражданских и уголовных дел. Когда же в 1727 году система надворных судов была упразднена, а их функции были переданы в губернские и провинциальные администрации, в Московскую губернскую канцелярию из Московского надворного суда передали 21 388 нерешенных дел [29]29
  См.: ПСЗ. Т. 8. № 5521. С. 259.


[Закрыть]. Нагрузка на губернскую канцелярию была огромной особенно ввиду того, что в 1728–1732 годах резиденция императора Петра II, а затем и императрицы Анны Иоанновны находилась в Москве. Тогда в Первопрестольную перебралось большое количество дворянских семей, за ними потянулось купечество, а Петербург в эти годы настолько запустел, что его улицы поросли травой и зимними ночами в город забегали волки [30]30
  См.: Анисимов Е. В.Анна Иоанновна. М., 2002 (серия «ЖЗЛ»). С. 211–213.


[Закрыть].

Двадцатого марта 1730 года сенаторы доложили Анне Иоанновне, что Московская губернская канцелярия не может справиться даже с делами чисто административного характера, не говоря уже о судебных и розыскных, по которым истцы «долговременно волочатся» и терпят большие убытки. Вместе с этим докладом императрице был поднесен для рассмотрения проект создания в Москве двух специальных учреждений для решения уголовных и гражданских дел. 22 июня по именному указу Анны Иоанновны учреждались Судный и Сыскной приказы под юрисдикцией Юстиц-коллегии: первый для судных (гражданских) разбирательств по Москве, а второй – для ведения «татийных, разбойных и убийственных дел» [31]31
  См.: ПСЗ. Т. 8. № 5521. С. 258–259; № 5597. С. 302–303.


[Закрыть]. Для Сыскного приказа и были отведены старинные помещения у кремлевских стен [32]32
  См.: РГАДА. Ф. 248. Кн. 2004. Л. 39.


[Закрыть].

Правда, к тому времени туда уже вселилась Московская полицмейстерская канцелярия. Возникшая в 1722 году для осуществления в Москве полицейских функций (предупреждения пожаров, искоренения нищенства, ареста преступников, надзора за постройками, наблюдения за торговлей и пр.), полицмейстерская канцелярия, между прочим, была наделена судебными функциями и решала уголовные дела [33]33
  См.: Серов Д. О.Судебная реформа Петра I: Историко-правовое исследование. М., 2009. С. 307–309.


[Закрыть]. Видимо, именно для содержания колодников были переданы московской полиции в 1727 году, после упразднения Московского надворного суда, тюрьмы бывшего Разбойного приказа. Но с июля 1730 года по сенатскому указу эти помещения отводились под Сыскной приказ.

Кстати говоря, указ об основании Сыскного приказа предусматривал и разграничение его полномочий с Московской полицмейстерской канцелярией: отныне полиция должна была лишь ловить преступников, а затем пересылать в Сыскной приказ, в котором должны были осуществляться расследование уголовных дел и вынесение приговоров. Сыскной приказ, таким образом, получил монополию на решение уголовных дел в Москве и во всём Московском регионе [34]34
  ПСЗ. Т. 8. № 5597. С. 302–303.


[Закрыть].

Переданные Сыскному приказу строения были ветхи и требовали капитального ремонта. Первый судья приказа бригадир Федор Полибин 28 июля 1730 года докладывал в Сенат, что «тюремный двор и застенок развалился». Сенат распорядился выделить на перестройку помещений 500 рублей. Осенью 1730 года был поправлен острог вокруг тюремного двора, а в течение 1731-го перестроены тюремные казармы [35]35
  См.: РГАДА. Ф. 248. Кн. 2004. Л. 148–149; Северный Н. Е.Указ. соч. С. 14.


[Закрыть].

Двадцать девятого мая 1737 года в Москве произошел страшный пожар. В Сыскном приказе «деревянное строение, и над оным крышка, остроги, казармы и застенок – всё сгорело без остатку» [36]36
  РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 515. Л. 1.


[Закрыть]. Сильно пострадали розыскные дела. Спустя много лет секретарь Сыскного приказа Сергей Попов вспоминал, что в тот страшный день лишь немногие документы удалось вынести из огня, «понеже не токмо всех дел было можно сохранить, но едва и колодников через великую нужду выводом из острогу спасти могли» [37]37
  Цит. по: Северный Н. Е.Указ. соч. С. 10.


[Закрыть].

Помещения пришлось ремонтировать, а некоторые отстраивать заново, присутствие приказа даже было вынуждено временно переехать за Москву-реку в один из конфискованных дворов [38]38
  См.: Там же. С. 5.


[Закрыть]. Пока не были возведены новые деревянные острог и казармы, колодники содержались в различных местах, в частности на Калужском житном дворе и где-то возле Каменного моста [39]39
  См.: РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 321, 328.


[Закрыть]. Но в 1737–1739 годах ремонт и реконструкция всех зданий были завершены.

Московские обыватели, подходя к Сыскному приказу, видели вытянувшиеся вдоль Москворецкой улицы два корпуса деревянных казарм (один – для содержания колодников, другой – для караульных солдат и офицеров), которые смыкались воротами, ведущими на территорию Сыскного приказа. За ними находился деревянный острог, вытянувшийся вдоль Москворецкой улицы на 13 саженей ^{5} , а в ширину на 15, вплоть до кремлевского рва. Внутри острога были расположены пять деревянных казарм для содержания колодников и «покаянная» (часовня для исповеди и причастия заключенных). Справа от острога (если смотреть в сторону кремлевской стены), как раз напротив Константино-Еленинской башни Кремля, стояло двухэтажное каменное здание присутствия приказа. К нему со стороны кремлевской стены был пристроен бревенчатый пыточный застенок, а со стороны Москворецкой улицы и Москвы-реки здание ограждали два малых острожка, предназначенных для охраны колодников, содержавшихся в подвальных помещениях. Так же как и Большой острог, они были сделаны из пятиметровых заостренных сверху бревен, на полтора метра вкапанных в землю и плотно связанных друг с другом. Острожки отступали от стен присутствия на два с половиной метра и тянулись почти по всей их длине: южный состоял из девяноста трех бревен и тянулся вдоль стены на пять саженей, а восточный, длиной в шесть саженей, был сооружен из 115 стоячих бревен. Вся эта огороженная малыми острожками территория вокруг здания с помощью внутренних перегородок разделялась на пять маленьких двориков – три мужских и два женских, в каждый из которых вела отдельная деревянная дверь. Со всех сторон к постройкам Сыскного приказа вплотную примыкали обывательские дома и каменные торговые лавки, а на заднем плане величественно возвышались стены и башни Московского Кремля [40]40
  Планы Сыскного приказа 1750 и 1752 годов см.: Там же. Ф. 372. Оп. 1. Д. 2681. Л. 8–9; Ф. 248. Оп. 160. План № 216. Ср.: Переписные книги города Москвы, составленные в 1737–1745 гг. М., 1885. Т. 1. Книги по первой команде. С. 17–18. См. также: Северный Н. Е.Указ. соч. С. 1–4, 14–19. О строительстве и ремонте малых острожков возле здания присутствия см.: РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 515; 599; 1761, 2147.


[Закрыть].

Как видим, Сыскной приказ занимал очень небольшую площадь, явно недостаточную для главного розыскного органа Москвы: всего около 30 саженей в длину, вдоль по Москворецкой улице, и около 20 саженей в ширину, от Москворецкой улицы до кремлевского рва. Трудно представить, как на ней одновременно могло находиться до шестисот закованных в кандалы заключенных, 20–50 чиновников Сыскного приказа и до 120 стоявших на карауле солдат и офицеров! [41]41
  См: Северный Н. Е.Указ. соч. С. 38–65, 70–74.


[Закрыть]Положение усугублялось тем, что приказ был со всех сторон зажат обывательскими строениями, которые местами залезали даже на его территорию. Со стороны Москворецкой улицы Сыскной приказ окружали каменные торговые лавки, где целыми днями толпилось множество народа, со стороны Покровского собора к зданию приказного присутствия вплотную примыкал крупный двор московского купца 1-й гильдии Алексея Зайцева, а со стороны Москвы-реки Большой острог окружал дворы церковнослужителей церкви Всемилостивого Спаса, что у Москворецких ворот. Западная часть Большого острога, примыкавшая к кремлевскому рву, была отделена от здания присутствия двором московского купца 2-й гильдии Ивана Иванова сына Попова, торговавшего поблизости, в одной из лавок рыбного ряда [42]42
  См.: РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 5230. Л. 2.


[Закрыть]. Его двор тянулся вдоль кремлевского рва на девять саженей и углублялся на территорию Сыскного приказа на шесть саженей [43]43
  См. вышеупомянутые планы Сыскного приказа 1750 и 1752 годов и переписные книги московских дворов по первой команде 1742 года.


[Закрыть]. Сам купец проживал в Сыромятной слободе, а свой дворик у кремлевских стен он заставил каменными и деревянными строениями, которые приспособил под постоялый двор с харчевней, куда ежедневно приходило перекусить множество всякого люда [44]44
  См.: РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 5230. Л. 20.


[Закрыть]. Согласно исповедной ведомости 1744 года, в этом маленьком дворике жили 14 постояльцев: пятидесятилетний купец 3-й гильдии Александр Петров с женой и сыном, трое оброчных крестьян с семьями, сторож Главной аптеки Иван Иванов с женой и двумя сыновьями и др. [45]45
  См.: Центральный исторический архив Москвы (далее – ЦИАМ). Ф. 203. Оп. 747. Д. 142. Л. 126 об.-127.


[Закрыть]

Столь близкое соседство Сыскного приказа с многолюдным постоялым двором с закусочной не могло не вызывать беспокойство караульных офицеров. 20 января 1741 года сержант Сыскного приказа Петр Дарановский доносил: «При Сыскном приказе имеется острог для содержания воров и разбойников, а близ того острогу имеетца каменная вотчина купецкого человека второй гильдии Ивана Иванова сына Поподьина, которую вотчину оной Попадьин умножил многим деревянным строением, и свесы зделал кровлям на самой острог, от чего возымеется немалое опасение, чтоб из острогу колодники не учинили утечек… К тому ж в тех покоях живут разночинцы, в том числе харчевники, у которых бывает топление тем покоям не токмо ежедневно, но всегда ежечасно. А на оных покоях вся крыша деревянная… И от оного ежечасного от показанных харчевников топления (от чего Боже сохрани!) не без опасности пожарного случая и утечки из острогу колодникам…»

Судьи, князь Яков Кропоткин и Андрей Писарев, распорядились доставить соседа в приказ, презрительно назвав его в официальном документе Попадьей: «…показанного купца Попадью в Сыскной приказ сыскать, и против сего доношения допросить, чего ради он близ того острога от харчевни своей строение вновь без указу построил, и той харчевнею на показанном месте строением по чему владеет?». Купец Попов, видимо, весьма оскорбился таким к себе отношением, и судьи долго ждали, чтобы он явился для допроса. Когда же солдаты Сыскного приказа 6 мая 1741 года наконец «изошли» «нетчика» в Китай-городе в рыбном ряду и предъявили ему сыскную память (повестку), тот оказал сопротивление – забежал в лавку, где находилось множество купцов, и стал угрожать солдатам: «Ежели вы хочете быть живы, то взойдите в лавку и возьмите! А я с вами не пойду!»

Но вскоре купец всё же явился в Сыскной приказ и предъявил все документы, подтверждавшие его право на владение двором возле кремлевского рва. Оказалось, что Иван Иванов сын Попов в январе 1720 года купил двор с каменным и деревянным строением у Покровского монастыря, «что на убогих домех», за 70 рублей. Судьям оставалось лишь обратиться в Сенат с предложением выкупить двор у владельца за ту же сумму. Но Попов не согласился уступать владение за эту цену. По его собственной оценке, двор со всем строением стоил теперь 1236 рублей 50 копеек. Независимая экспертиза, в которой участвовали несколько купцов, оценила двор в 700 рублей [46]46
  См.: РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 5230. Л. 1–4, 16 об., 20–21.


[Закрыть]. Такой большой суммы в казне не нашлось, и Иван Попов владел своим двором вплоть до перевода Сыскного приказа с Москворецкой улицы на Калужский житный двор в 1752 году [47]47
  План Сыскного приказа, составленный в 1752 году архитектором князем Дмитрием Ухтомским, см.: Там же. Д. 2681. Л. 8–9.


[Закрыть]. Таким образом, судьи главного розыскного учреждения Москвы ровным счетом ничего не могли поделать с купцом, на законных основаниях владевшим куском земли на территории Сыскного приказа.

А между тем в самом Сыскном приказе катастрофически не хватало площадей для содержания огромного числа колодников, ежедневно присылаемых для следствия из различных присутственных мест и приводимых частными лицами. Так, в 1743 году здесь содержалось одновременно от 250 до 421 колодника, в 1744 и 1745 годах их число превышало 500 человек и позже никогда не было меньше трехсот [48]48
  См.: Северный Н. Е.Указ. соч. С. 71–72.


[Закрыть]. В результате большого скопления арестантов их, за недостатком места в тюремных казармах, помещали в подьяческой и секретарской палатах.

Кажется, более неудобного места для содержания заключенных придумать нельзя: самый центр одного из крупнейших торгово-промышленных центров Европы, кругом кипит торговля, происходит людское столпотворение… Впрочем, обратимся за описанием центра Москвы тех времен к известному историку XIX века Г. В. Есипову:

«На Красной площади с раннего утра толпился народ между беспорядочно построенными лавками и шалашами; здесь, на крестцах, производилась главная народная торговля; здесь бедный и расчетливый человек мог купить всё, что ему было нужно, и за дешевую цену, начиная с съестных припасов, одежды и до драгоценных камней, жемчуга, золота и серебра. В уменьшенном виде это продолжается и теперь на толкучке у пролома. Вглядитесь в эту сплошную толпу и перенесите ее в своем воображении к Лобному месту и к монументу Пожарского и Минина, тогда не существовавшего, но вообразите толпу в десять раз более, и вот вам Красная площадь… В харчевнях, в пирожных народ толпился с утра до ночи, а в „фортинах“ (кабаки) в продолжение всей ночи сидели пьяные. Харчевни и „выносные очаги“ существовали не только вблизи рядов и гостиного двора, но и между рядов, в самых тесных местах, и внутри гостиного двора, от чего не один раз случались пожары. Так, в 1735 году от одного „выносного очага“ сгорел весь гостиный двор. В харчевнях печи большей частью устраивались без труб, а дым выходил в окна. На Красной площади, против комедиантского дома, было три очага, в которых жарилась для проходящих рыба; в Зарядье, в рядах и около гостиного двора существовала 61 харчевня и 16 „выносных очагов“. Особенно было много харчевен и шалашей около Василия Блаженного, вниз к Москве-реке, против щепетильного и игольного рядов. Тут от них была „теснота для проезда“… „Питейные погреба“ находились только в Китай-городе, их было 100, из которых 33 помещались идучи от Ильинского крестца к Варварскому» [49]49
  Есипов Г. В.Указ. соч. С. 280–283.


[Закрыть].

А теперь мысленно поместим учреждение уголовного сыска с переполненными тюремными казармами посреди этой картины, мастерски нарисованной блестящим знатоком документов XVIII века, а именно в нескольких десятках метров от Покровского собора, вниз к Москве-реке, напротив Константино-Еленинской башни Кремля. Помещения Сыскного приказа были со всех сторон зажаты торговыми лавками, харчевнями и обывательскими строениями. Сотни колодников в казармах месяцами томились в ожидании своей участи. Из застенка раздавались крики подследственных, которым производили «указные пытки»: поднимали на дыбу, били кнутом, жгли огнем. И тут же, в нескольких метрах, шла оживленная московская жизнь: тысячи «людей всякого чина и подлого народа» толкались в рядах, пили в кабаках и закусывали в харчевнях… Для современного человека такое сочетание кажется диким, но для московских обывателей первой половины XVIII века это была обычная повседневная картина. Присутствие главного сыскного учреждения Москвы вместе с тюрьмами у кремлевских стен никого не шокировало. (Впрочем, местоположение тюрьмы в самом центре города не было удивительным даже для иностранцев. Известная парижская тюрьма Шатле, где содержались заключенные по уголовным делам, находилась в самом центре французской столицы вплоть до начала XIX века.)

Однако в 1740-х годах происходят изменения. Различные учреждения начинают высказывать недовольство нахождением сыскного органа в самом людном месте города. Так, 24 ноября 1743 года Московская полицмейстерская канцелярия, призванная следить за чистотой и порядком в городе, прислала в Сыскной приказ промеморию, которая заслуживает того, чтобы быть процитированной полностью:

«Понеже, хотя по полицейской должности смотреть и велено, чтоб в Москве шуму и крику не было, тако ж бы иметь чистоту и сор чистить и возить за город и за слободы в поле, в ямы и в буераки, а на Москве-реке никакого б помету и сору не бросать, и смрадного б духу не было, почему то смотрение и происходит. Однако, как ныне усмотрено, что имеется в Китае-городе при Сыскном приказе колодников множественное число, которые просят милостыню с необыкновенным криком, почему разумеется, что оных быть в том Китае-городе никак не должно, ибо ЕЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО по Высочайшему своему соизволению во время пришествия в Москве неретко изволит бывать во оном Китае-городе, при чем уже министры, тако ж и иностранные послы и посланники, и генералитет, и протчие знатные персоны бывают, которым не токмо от оного бываемаго крику быть в Китае-городе не должно, но более для одного испражнения, ибо имеющейся близ городовой стены и полисадника ров почти весь наполнен, из которого то наполненное скаредство течет непрестанно в Москву-реку».

Руководители приказа признали обоснованность предъявленных претензий и провели внутреннее разбирательство. Оно показало, что, хотя деньги на очистку нужников регулярно выделялись, в кремлевский ров «помет течет из Большого острога, также и из прочих тюрем от колодников носят в тот ров ушатами». Но, правда, не один Сыскной приказ был виновен в загрязнении кремлевского рва. По соседству с его помещениями, ближе к Москве-реке, находились обывательские дворы, «из которых домов по близости жилища во оной [кремлевский] ров помет течет же и валют всякий сор» [50]50
  РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 1022.


[Закрыть].

Что же касается шума, который производили колодники прошением милостыни, на это возразить было нечего: сами судьи и канцеляристы немало страдали от него, но ничего поделать не могли. Из Большого острога колодники непрестанно взывали к проходящим по Москворецкой улице о подаянии, и запретить им делать это было невозможно. Но наибольшее беспокойство прохожим доставляли колодники одной из казарм (ее неизвестно почему прозвали Сомовой), окна которой выходили на Москворецкую улицу. Томившиеся в ней заключенные целые дни проводили возле окон.

В ноябре 1747 года сержант Сыскного приказа Петр Дарановский донес, что содержавшиеся в Сомовой казарме колодники, «отважа себя, проходящим в [Китай-]город и из [Китай-]города мимо той бедности ^{6} улицею разного чина людям кричат непорядочно, якобы прося милостыни, и многих, будучи на воле, знавали, и называют именами, и кто не подаст, то употребляют всякие угрозительные слова, от чего происходит не без попрекания». 4 ноября судьи приказа распорядились «ис казармы, что называется Сомова, колодников развесть по разным тюрьмам… а ту казарму вычистить, и в пристойных местах починить, и прорубить окна, и вставить окончины, и зделать дощатую дверь, а полощеные нары и полати осмотря, починить порядочно, и зделать печь, чтоб в той казарме быть караульным салдатом» [51]51
  Там же. Д. 1623. Л. 47–48.


[Закрыть].

Итак, в ноябре 1747 года Сомова казарма была переделана в караульную. Отметим, что в доношении сержанта указывается на «попрекания» со стороны московских обывателей. Думается, вряд ли офицеры, охранявшие колодников, обратили бы внимание на недовольство каких-нибудь приезжих крестьян или мелких купцов и судьи отдали бы из-за этого распоряжение освобождать от арестантов одну из казарм, когда и без того приказ испытывал острую нехватку в помещениях и время от времени вынужден был даже держать заключенных в канцелярских палатах. Скорее всего, «попрекания» высказывали влиятельные дворяне, которые уже не могли спокойно переносить ужасающий вид колодничьей казармы, из-за решеток которой высовывались страшные лица заключенных, просящих милостыню с «необыкновенным криком» и «угрозительными словами». Видимо, во второй половине 40-х годов XVIII века общественное мнение уже было готово добиваться удаления колодников подальше от центра Москвы, о чем свидетельствует и тот факт, что именно в это время было запрещено выводить колодников для прошения милостыни на связках (подробнее об этом речь пойдет ниже).

Третьего июля 1751 года судьи Сыскного приказа обратились в Сенат с доношением, в котором жаловались, что «приказ находитца… в самом тесном месте» и испытывает нужду в помещениях до такой степени, что «многие колодники содержатца в секретарской и подьяческой полатах, от чего не точию в летнее, но и в зимнее время бывает великая духота, к тому ж… и в произведении дел происходит не без помешательства». Члены приказного присутствия просили отдать в их распоряжение каменные помещения на Калужском житном дворе (в районе современной Калужской площади), которые ранее использовались Канцелярией ревизии душ мужского пола и в тот момент пустовали. 16 июля архитектору князю Дмитрию Ухтомскому было приказано осмотреть каменные постройки житного двора и оценить затраты на их ремонт [52]52
  См.: Там же. Д. 2508. Л. 3 об.-8.


[Закрыть]. Одновременно Московская сенатская контора намеревалась привести в порядок и помещения приказа на старом месте, для чего Ухтомский в мае 1752 года составил план реконструкции фасада зданий Сыскного приказа.

Неожиданно 13 августа 1752 года из Петербурга пришел сенатский указ, по которому Сыскному приказу предписывалось «в самой скорости перебраться на Калужский житный двор». Деревянные острог и казармы на Москворецкой улице следовало немедленно снести, а на новом месте построить. Причем в сенатском указе особо отмечалось, что возводить новый острог следовало в глубине житного двора так, чтобы «с проезжих улиц как острог, так и казармы не столько видны были». Указ заповедовал на будущее: «И впредь во обретающихся в Москве коллегиях, и канцеляриях, и канторах, которыя находятца в Кремле, колодников отнюдь держать не велеть, а для содержания отсылать в тот острог… И накрепко смотреть, чтоб в Кремле колодников отнюдь ни одного содержано не было».

Это мероприятие было тесно связано со строительными работами, которые происходили в Кремле. В 1749–1753 годах по указу Елизаветы Петровны там под руководством архитектора Растрелли была возведена новая императорская резиденция. В результате перестроек, которые претерпел кремлевский ансамбль в эти годы, Московская сенатская контора потеряла значительную часть своих старых помещений и была вынуждена подыскивать для себя новое место. В результате летом 1752 года было решено Московскую сенатскую контору перевести в помещения, занимаемые Вотчинной коллегией, Главным комиссариатом и Юстиц-коллегией. Комиссариатская контора переезжала в помещения Судного приказа, а тот, в свою очередь, должен был переместиться в апартаменты Сыскного приказа на современном Васильевском спуске. Параллельно с решением проблемы размещения государственных учреждений в Москве центр города очищался от многочисленных колодников.

Сенатская контора после получения указа из Петербурга быстро приступила к воплощению его в жизнь. Уже 24 августа присутствие Сыскного приказа было вместе с делами переведено на Калужский житный двор. Что же касается колодников, их было решено пока оставить в старом остроге на Москворецкой улице до тех пор, пока на житном дворе не будут отстроены новые острог и казармы.

Для разработки проекта нового острога была собрана специальная комиссия. В нее входили архитектор Василий Обухов и присутствующие Сыскного приказа, Московской военной конторы и Московской губернской канцелярии (большинство помещений нового острога должны были занять арестанты именно этих учреждений). Все члены комиссии собрались на Калужском житном дворе и вместе размышляли над тем, каким образом лучше расположить острог и казармы, чтобы их не было видно с проезжих улиц, и при этом сохранить размещавшиеся на дворе казенные провиантские склады. Члены комиссии подсчитали, что только для содержания колодников Сыскного приказа, Московской губернской канцелярии и Военной конторы нужно строить помещения вместимостью не менее двух тысяч человек. А поскольку для этого острог должен был достигать в длину 60 саженей и в ширину 40 саженей, несколько складских помещений всё же требовалось перенести. Внутри острога предлагалось либо построить комплекс казарм под одной крышей, наподобие морских казарм, либо сделать 12 «связей» по четыре казармы в каждой, то есть всего 48 казарм. После обсуждения за основу был принят второй вариант.

В начале декабря 1752 года строительные работы на Калужском житном дворе были закончены, а 10-го числа колодники Сыскного приказа были переведены в новый острог. 12 декабря туда же были доставлены арестанты Военной конторы – для них на тюремном дворе было отведено десять казарм. По три казармы получили в свое распоряжение Московская губернская канцелярия и Юстиц-коллегия. Кроме этого, практически все московские учреждения (Московская сенатская контора, Камер-, Мануфактур– и Вотчинная коллегии и их конторы, Московская полицмейстерская канцелярия и др.) присылали своих колодников в этот острог [53]53
  См.: Там же. Ф. 372. Оп. 1. Д. 5449; Ф. 248. Кн. 7633. Л. 213–218, 364–365 об.


[Закрыть].

Так в 1752 году на окраине тогдашней Москвы возник большой тюремный комплекс размерами 56×34 сажени. Столь масштабного места для содержания арестантов ранее в Москве не было. Прямой преемницей Калужского острога станет известная Бутырская тюрьма, спроектированная архитектором М. Ф. Казаковым, которая до наших дней является главным следственным изолятором Москвы. Эпоха, когда сотни человек находились в заключении, претерпевали пытки в Кремле и возле Красной площади, попрошайничали из окон и, закованные в кандалы, в изодранных рубахах выходили просить милостыню, безвозвратно ушла в прошлое.

Однако в интересующий нас период, во времена Ваньки Каина, Сыскной приказ, главный розыскной орган Московского региона, еще располагался на старом месте – на современном Васильевском спуске, в непосредственной близости от кремлевских стен.