Текст книги "Европа в эпоху империализма 1871-1919 гг."

Автор книги: Евгений Тарле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)

Глава XVI
ВСТУПЛЕНИЕ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ В ВОЙНУ

1. Американский капитализм после окончания междоусобной войны 1860–1865 гг. Индустриализация страны. Протекционизм. Тресты. Новейшие явления в жизни американского финансового-капитала

Чтобы понять роль Соединенных Штатов в мировой войне и после мировой войны, необходимо хотя бы в нескольких словах вспомнить основные черты экономической эволюции этой страны в период, предшествующий катастрофе 1914 г.

Великий спор между землевладельческим капиталом и капиталом торгово-промышленным, начиная с XVIII столетия всюду решавшийся всегда в пользу торгово-промышленного капитала, в одних странах – в обстановке кровопролитных революций, в других – сравнительно менее насильственным путем (но непременно после длительной и упорной борьбы), в Соединенных Штатах привел к колоссальной по своим размерам междоусобной войне 1860–1865 гг. между плантаторским, рабовладельческим Югом и торгово-промышленным Севером. Борьба велась не на жизнь, а на смерть (убитыми, тяжелоранеными и умершими от болезней Соединенные Штаты потеряли в этой войне до 600 тысяч человек).

Победа Севера имела колоссальные экономические и политические последствия. Плантаторам не удалась их попытка отделиться от союза и образовать самостоятельное рабовладельческое государство, которое жило бы сбытом хлопка, сахара, табачных изделий промышленным странам Европы (и прежде всего Англии, которая именно поэтому очень сочувствовала в этой войне плантаторскому Югу). Север Соединенных Штатов прочно обеспечил за собой державное обладание этим неисчерпываемым рынком сырья.

Далее. Существование рабовладения во многих отношениях задерживало окончательное создание и укрепление тех правовых норм, которые решительно необходимы для беспрепятственного развития современного капиталистического строя. И рост американского капитализма именно с тех пор (точнее, когда раны, нанесенные страшной междоусобной войной стали заживать, т. е. с конца 70-х годов) начал принимать такие гигантские размеры, что в мировой конкуренции он уже в конце XIX в. занял положение грозного соперника, совершенно притом неуязвимого: экономически – потому, что он имел все нужное для дальнейшего своего развития и ни в ком и ни в чем не нуждался; политически – потому, что колоссальная держава, где он развивался, была защищена не только огромной собственной силой, но и счастливейшими географическими условиями. Побежденный и покорившийся Юг поправлялся экономически после междоусобной войны, правда, довольно медленно. Война окончилась в 1865 г., земледелие достигло уровня, на котором оно стояло до войны (т. е. в 1860 г.), лишь к середине 70-х годов; производство хлопка достигло прежнего уровня (т. е. уровня 1860 г.) только к 1880 г., производство сахара достигло довоенного уровня лишь в самые последние 90-е годы XIX в. Но одновременно с этими относительно скромными достижениями на Юге развивалась (особенно в последние двадцать лет XIX в.) громадная, прежде невиданная там, обрабатывающая промышленность.

Эта эволюция сближала Юг с Севером или, точнее, с Северо-Востоком республики, тем самым Северо-Востоком, который вел (и выиграл) войну 1860–1865 гг. против всех попыток южных штатов к отделению. С каждым десятилетием исчезали все основания, всякая почва политического сепаратизма, потому что сглаживалось экономическое своеобразие Юга. Одновременно шло хозяйственное срастание с Северо-Востоком полудикого, девственного, богатейшего Дальнего Запада, замиссисипских необозримых земельных пространств. Уже к середине 80-х годов функционировали четыре трансконтинентальные железные дороги от Атлантического океана до Тихого, и с этих пор для самого пышного расцвета аграрного капитализма, для самых смелых и в конечном счете всегда удачных применений машинной техники к сельскому хозяйству не было и не могло быть никаких препятствий.

Экономическое и политическое объединение Юга и Запада с Северо-Востоком дало промышленному Северо-Востоку беспредельные запасы нужного сырья, сделало Северо-Восток абсолютно ни от кого и ни от чего не зависимым. Машины (в том числе и паровые) были известны Северо-Востоку еще в конце XVIII в., но только в 30-х, 40-х, 50-х годах паровые машины стали играть серьезную роль в экономической жизни республики, – позже, чем во Франции, чем в Западной Германии, даже чем в Чехии.

Но с окончанием междоусобной войны, особенно же с конца 70-х и начала 80-х годов XIX столетия, картина резко меняется. Машинное производство приобретает колоссальное развитие. Гигантские машиностроительные заводы открываются ежегодно десятками, снабжают машинами всю страну и начинают работать на вывоз. Технические усовершенствования следуют одно за другим, и уже в 80-х годах XIX в. Соединенные Штаты занимают в этом отношении одно из первых мест на земле. Американская промышленность неслыханно усиливает производство, и свободные капиталы все охотнее бросаются не на землю, как прежде, а на фабрики, хотя и для сельского хозяйства их хватает. Небывалый никогда в истории человечества быстрый рост городов явился одним из внешних выражений этого процесса индустриализации страны. Рынок сырья, огромный, неисчерпаемый, дешевый, был дан самой природой, и только нужно было усиливать сеть железных дорог и подъездных путей, чтобы совершенно им овладеть и его использовать. Но американская промышленность гораздо менее спокойна была за рынки сбыта. Требования протекционной таможенной системы становятся с конца 80-х годов ХТХ в. все настойчивее и настойчивее.

Жестокие нападки республиканской оппозиции на слишком сдержанную и нерешительную внешнюю политику президента Кливленда во время выборной кампании 1888 г. были прямым последствием опасений и раздражения промышленного капитала. Новая экономическая политика, уже ни разу не менявшаяся с 1888 г. до настоящего времени, состояла в решительной борьбе против экспорта сырья из Соединенных Штатов и против импорта иностранных фабрикатов в Соединенные Штаты.

Уже президентская выборная кампания 1888 г. велась обеими партиями на почве борьбы за протекционизм (республиканцы) против свободной торговли (демократы). Выбран был республиканец Гаррисон, и победители приступили к выработке нового тарифа. Промышленники разнообразнейших специальностей широчайшим образом финансировали избирательную кампанию 1888 г. и требовали своей мзды: запретительных таможенных ставок, – причем обнаруживали большое нетерпение и бесцеремонность. Уже 7 мая 1890 г. председатель комитета путей сообщения Мак-Кинлей внес в конгресс проект нового тарифа. Защищал он свой тариф такой формулой: при свободной торговле (т. е. при свободе для иностранного ввоза) все дешево, но зато и все люди дешевы, как предприниматели, так и рабочие; при протекционизме – многое дороже, но зато и люди зарабатывают несравненно больше. Билль Мак-Кинлея прошел уже 21 мая того же (1890) года; он несколько задержался в сенате, но уже 1 октября 1890 г. стал законом. С этого времени колоссальный количественно, первостепенный по своей покупательной силе внутренний рынок попал в монопольное владение североамериканской промышленности.

Сравнительно с этим событием огромной исторической важности отходят на задний план много нашумевшие в 70-х. в конце 80-х и в 90-х годах споры биметаллистов, стоявших за расширение чеканки серебряной монеты, с монометаллистами, приверженцами исключительно золотой монеты. Владельцы серебряных рудников были ближайшим образом заинтересованы в биметаллизме, и вообще тихоокеанские штаты поддерживали биметаллизм. После нескольких колебаний и противоречивых решений победил монометаллизм. Жизнь бесспорно вздорожала после введения тарифа Мак-Кинлея, и биметаллистам это обстоятельство также было на руку, так как они имели возможность этот факт вздорожания объяснять также отсутствием свободной чеканки серебряной монеты. Возникшая в конце президентства Гаррисона третья партия, так называемая «популистская», была очень пестрой по своему составу (фермеры Запада, жаждущие серебряной монеты; рабочие, жалующиеся на дороговизну жизни и на условия труда; отчасти интеллигентские, отчасти рабочие приверженцы «социализма» Беллами). Популисты в общем шли с демократами против республиканцев. Они требовали введения подоходного налога в самом широком демократическом духе, огосударствления железных дорог, рабочего законодательства.

На выборах 1892 г. популисты получили 1 104 886 голосов, республиканцы – 5 175 582, демократы (Кливленд) – 5 556 543 голоса. Кливленд сделал попытку смягчить несколько тариф Мак-Кинлея, и в феврале 1894 г. правительство провело поправки к закону Мак-Кинлея (тариф Уильяма Вильсона). Но, конечно, это «смягчение» держалось очень недолго. В 1896 г. сам Мак-Кинлей был избран президентом, а уже 24 июля 1897 г. прошел новый тарифный закон, не только отменявший все «смягчения» Кливленда, но еще более запретительный, чем первый тариф Мак-Кинлея. Но и этим дело но кончилось: 5 августа 1909 г. прошел новый тариф (Пэна-Олдрича), еще более суровый, чем предшествующий.

Это была полная победа промышленных магнатов, распределителей трестов над потребителями, отныне отданными в качество совершенно беззащитной жертвы на самую вопиющую, истинно грабительскую эксплуатацию предпринимателей. Иностранная конкуренция совсем была изгнана из Соединенных Штатов. Нужно сказать, что эта эксплуатация потребителя в связи с обычными последствиями быстрого распространения машинного производства несколько обострила классовую борьбу в стране. Хозяйничанье гигантских трестов, жестоко злоупотреблявших своим монопольным положением, и эксплуатация рабочего труда – вот две основные причины, вызвавшие сначала успех организации «рыцарей труда» (Knights of Labor), которая уже в 1886 г. имела 730 тысяч членов, а потом Американской федерации труда, к которой примкнули громадные профессиональные союзы, фермерские союзы и отдельные рабочие организации в стране. Последние 35 лет перед войной отмечены были несколькими гигантскими стачками. В 1897–1898 гг. Евгений Дебс создал социал-демократическую партию, и она с тех пор не переставала расти и усиливаться. Развитию революционного социализма, впрочем, мешал ряд условий, связанных:

1) отчасти с «сверхприбылью» капиталистов, которая – с каждым десятилетием становилась все значительнее и из которой – квалифицированные по крайней мере – рабочие получили увеличение заработной платы;

2) с непрерывным притоком голодного и идущего на все условия, забитого нуждой эмигрантского пролетариата из Италии, Ирландии, Польши, западной России, неорганизованного, часто очень малосознательного, согласного наперед на все условия нанимателя.

Были и еще многие причины, но на них мы не будем тут задерживаться.

2. Начало погони за внешними рынками. Ориентация внешней политики Соединенных Штатов от Мак-Кинлея до Вильсона. Доктрина Монро, дополненная доктриной Джона Гея. «Открытые двери» в Китае

Могущественно развивающийся, уверенный в себе, избыточно снабженный сырьем и рабочей силой, социально устойчивый сравнительно более, чем в любой другой стране земного шара, американский финансовый капитал уже с конца XIX столетия не мог по принять резко агрессивного облика. Внутренний рынок, взятый в монопольное владение, оказался тесен. Началась погоня за рынками внешними.

Начиная с 1875 г. торговый баланс в Соединенных Штатах всегда почти (за тремя исключениями – 1888, 1889, 1893 гг.) сводился в пользу экспорта, перевес экспорта над ввозом становился с каждым десятилетием все значительнее. За тридцать последних лет XIX в. ввоз (ежегодная сумма) увеличился на 95 %, а вывоз – на 225 %, причем главную часть суммы вывоза хотя долгое время и составляло сырье, по все же вывоз фабрикатов не переставал прогрессировать и, наконец, взял окончательно верх над вывозом сырья: еще в 1880 г. сырье составляло 67,76 % вывоза, а в 1900 г. уже всего лишь 40,34 %. Что касается рынков сбыта, то подавляющая масса экспорта шла в Европу (особенно в Великобританию, Францию и Германию). Вот цифры, характерные для предвоенного времени. Экспорт Соединенных Штатов составлял в процентах:

Европейский сбыт уменьшался; сбыт в Канаду был под некоторой угрозой ввиду время от времени возникавшей в Британской империи протекционистской агитации. Вопрос о рынках не сходил с очереди дня.

Прежде всего империализм Соединенных Штатов обратился по линии наименьшего сопротивления – к странам Центральной и Южной Америки, где приходилось считаться с конкуренцией Англии и Германии. Особенно гигантскими успехами могла похвалиться германская промышленность на южноамериканских рынках.

Политическая сила Соединенных Штатов пришла на помощь капиталу. Когда в 1889 г. президент Гаррисон собрал в Вашингтоне «панамериканский съезд», он едва ли мечтал, что его стремления начнут сбываться уже через несколько лет. Приобретение Кубы в 1898 г., создание «Панамской республики» (которую Рузвельт просто отделил от Колумбии, когда Колумбия в недобрый час воспротивилась Соединенным Штатам в деле о концессии по прорытию канала) – все это было началом процесса, даже и теперь, после войны, не закончившегося. Никарагуа, Гаити, Сап-Доминго – все это в экономическом и финансовом отношении уже захвачено Соединенными Штатами. Конечно, Аргентина, Чили, Боливия, Бразилия еще держатся, но держатся, только старательно избегая конфликтов с грозным, всемогущим северным властелином. Капитал Соединенных Штатов не хочет знать (и не знает) никаких препятствий на «своем» континенте. Слово «нет» ему неизвестно на той колоссальной части земного шара, которая начинается на севере от канадской границы и на северо-западе от Аляски и кончается Огненной Землей на юге. Затем началось присоединение колоний. 15 февраля 1893 г. были присоединены необычайно богатые и плодоносные Сандвичевы острова, представляющий превосходный опорный пункт для экономической экспансии в восточной Азии. В 1898 г., после удачной войны с Испанией, были присоединены Филиппинские острова, еще более сблизившие Соединенные Штаты с Азией.

С конца 90-х годов XIX столетия экономическая экспансия в Азии, прежде всего в Китае, становится одной из главных целей американского капитализма. Захват или раздел Китая Японией и европейскими державами с этих пор становится идеей, весьма трудно осуществимой. Можно утверждать, что, собственно, центральными, руководящими идеями внешней политики Соединенных Штатов до великой войны 1914 г. были две: «доктрина Монро»[132]132
  James Monroe. У нас часто (неправильно) выговаривается Монроэ.


[Закрыть] и «доктрина Гея» (Нау). Первая, выдвинутая в послании конгрессу президента Монро (Monroe) в 1823 г., гласит, что Соединенные Штаты во имя своей безопасности не могут позволить, чтобы какая бы то ни было европейская держава впредь утверждала свое владычество где бы то ни было на всем протяжении американского континента. Вторая «доктрина» была развита в циркуляре статс-секретаря Соединенных Штатов Джона Гея 3 июля 1900 г. по поводу «боксерского восстания» в Китае и ввиду явного желания великих держав захватить часть китайской территории. Джон Гей настойчиво указывал на необходимость гарантировать полную неприкосновенность китайской территории и сохранить за всеми державами, торгующими с Китаем, совершенно одинаковые права на всем протяжении китайской территории («открытые двери» – «open door» в Китае). Американский капитал вообще не желал дальнейшего раздела земного шара, особенно там, где не надеялся ничего выиграть.

Что Соединенные Штаты заинтересованы живейшим образом в сохранении европейского и внеевропейского «равновесия» и что они смотрят на себя как на резервную силу, которая должна непременно вмешаться в дело, если англичане окажутся недостаточно сильными, чтобы это равновесие сохранить, – эту мысль совершенно категорически выразил Теодор Рузвельт в 1911 г. в одном политическом разговоре, вовсе не предназначенном только для дружеских ушей, ибо собеседником Рузвельта был германский дипломатический сановник барон Эккардштейн[133]133
  Eckardstein V. Die Isolierung Deutschlands стр. 175: As. long as England succeeds in keeping up the balance of power in Europe not only on principle but in reality, well and good; should she however, for some reason or other, fail in doing so, the United States would be obliged to step in at least temporarily, in order to reestablish the balance of power in Europe.


[Закрыть].

Больше всего американская дипломатия не доверяла Японии, великой морской державе, явно нуждающейся в приращении территории.

Германия и Франция, подобно России в 1894 г., не дали Японии возможности полностью воспользоваться победой над Китаем и заставили ее отказаться от уже уступленного ей Китаем Ляодунского полуострова. Летом 1905 г. внезапное «дружеское посредничество» Рузвельта заставило Японию, во-первых, начать мирные переговоры с Россией и, во-вторых, помириться на гораздо менее выгодных условиях, чем можно было ожидать после непрерывных, казалось бы, удач на суше и на море. Ведь было ясно, что если бы Комура и Витте уехали в августе 1905 г. из Портсмута, ни на чем не договорившись, то с этого момента «наблюдательная роль» Соединенных Штатов начала бы самым серьезным образом стеснять Японию.

3. Позиция Соединенных Штатов с начала-мировой войны. Статистика американского сбыта воюющим странам в 1914–1918 гг. Задолженность европейских держав Соединенным Штатам. Значение разрыва с Германией

После всего сказанного мы не должны удивляться позиции, которую заняли Соединенные Штаты с начала мировой войны.

Прежде всего они попали в совершенно исключительное положение: вся воюющая Европа, не торгуясь и не считая денег, требовала у них военного снаряжения и колоссальной массы всевозможных фабрикатов. Правда, сбыт мог фактически идти только Антанте, а не Германии, потому что Германия с первого дня войны была изгнана со всех морей и блокирована английским флотом. Но и одна Антанта брала у Америки все, что только было возможно взять. И только страна, которая обладает гигантской промышленностью и добывает 64 % нефти, 39 % угля, 36 % железной руды, ²/₃ меди, ²/₃ хлопка, добываемых на всем земном шаре, могла удовлетворить этот спрос. Тут же добавляю, что, выкачав из стран Антанты за время мировой войны ее капиталы, Америка продолжала потом выкачивать остатки в виде процентов по займам, так что Антанта оказалась в неоплатном долгу.

Чтобы понять, до какой степени война обогатила Соединенные Штаты, достаточно сказать, что от начала существования этого государства (с первого года президентства Вашингтона) до начала войны 1914 г., т. е. за сто двадцать пять лет, в общей сложности, перевес вывоза из Соединенных Штатов над ввозом в них из других стран исчисляется в 9 с небольшим миллиардов долларов, а тот же перевес за время с августа 1914 г. до капитуляции Германии в ноябре 1918 г. равняется 10,9 миллиарда долларов. Значит, эти 4 года и 3 месяца войны были с точки зрения торгового баланса выгоднее для Соединенных Штатов, чем в общей сложности все сто двадцать пять лет (1788–1914 гг.) всей их предшествующей истории, хотя уже задолго до войны торговый баланс сводился почти всегда в пользу Соединенных Штатов. Уже в 1919 г. золотой запас Соединенных Штатов превышал 3 миллиарда долларов; но с тех пор он не переставал расти. И даже не это характерно, ибо ведь мы знаем, что еще до августа 1914 г. в распоряжении Соединенных Штатов было 1887 миллионов долларов золотом. Европа, правда, отдала (и продолжает отдавать) почти все свое золото, по у нее и до войны было его меньше, чем у Соединенных Штатов. Существеннее в данном случае то, что, кроме золота, Европа отдала Соединенным Штатам массу ценных облигаций. Одних только облигаций американских предприятий, прежде помещенных на европейских рынках, за время войны перешло в Соединенные Штаты почти на 10 миллиардов золотом. И этого мало. Европейские государства непосредственно задолжали Соединенным Штатам колоссальные суммы.

Вот некоторые, наиболее крупные, должники этого всемирного кредитора (в долларах).

Что касается Румынии, Греции, Югославии и т. д., то о них, как выразился один американский финансовый обозреватель, при учете должников Соединенных Штатов, «можно упоминать, а можно и по упоминать»: дело от этого нисколько не меняется.

Теперь понятны жизненнейшие интересы, неразрывно связавшие американский капитализм с Антантой. Поражение Антанты грозило банкротством, от которого прежде всего пострадал бы главный ее кредитор – Америка. Затем, Америке делить мировые рынки с одной Англией выгоднее, чем делить их с Англией и Германией. А что из этих двух партнеров от одного (Англии) отделаться ни при каких условиях невозможно, от другого же (Германии) весьма возможно, если активно помочь Антанте, – это было аксиомой, не подлежащей оспариванию. Тут даже нет нужды вспоминать о «голосе крови», об общих симпатиях и общей культуре двух великих англо-саксонских держав и о других столь нее возвышенных и поэтических мотивах, о которых так любили распространяться английские публицисты, чтобы понять, что Соединенные Штаты никак не могли занять антианглийской позиции.

«Если бы Германия победила, американская промышленная цивилизация неизбежно должна была бы бороться с ней за верховенство над всем миром. Ни один человек, который обладал не совсем элементарными историческими познаниями, не мог бы в этом сомневаться в декабре 1916 г. А Вильсон, конечно, обладал не только началами исторического знания», – так пишет историк и защитник покойного президента, Вильям Додд[134]134
  Dоdd W. W.Wilson. New York, 1920, стр. 200.


[Закрыть].

Переводя звучную формулу: «американская промышленная цивилизация» на более удобопонятный язык, мы получим вполне реальную мысль: Вильсон усматривал в победе германского финансового капитала жестокую угрозу в ближайшем будущем для капитала североамериканского.

Вот почему, когда подводная война непосредственно затронула интересы и престиж Соединенных Штатов, Вильсон, как мы видели, разорвал с Германией дипломатические сношения и стал готовиться к войне.