Текст книги "Но кому уподоблю род сей?"

Автор книги: Евгений Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц)

А меж тем, известные христианские богословы, естественно не признающие в отношении себя упомянутых сравнений, а греческое слово παραβολη (параболэ – притча) означает также сравнение, сам факт наличия притчи толкуют так, что дескать Иисус Христос говорил притчами всем окружающим его людям для того. чтобы заинтересовать их Своим учением, но эти притчи, якобы, были достаточно понятными для окружающих Иисуса людей, и многие прямо разумели смысл Его притчей, те же, кто не понимал, могли обращаться к Нему, и Он объяснял им их, в то время как те, кто не принимал Христа, не хотели понимать и смысла Его притчей, и они оставались для них закрытыми.

Такая точка зрения является недалекой примитивизацией, ибо единое толкование найдено далеко не всем евангельским притчам. а Иисус не только не стремился объяснить смысл притчей любому желающему того, но. как будет показано ниже, нередко поступал наоборот. Что же касается того, что многие прямо понимали смысл реченного Им, то это просто-напросто ложная посылка, ибо некоторые слова Иисуса, будучи истолкованы превратно, дали даже повод считать Его учение чуть ли не античеловеческим. Запредельной для истолкования явилась, к примеру, притча о неверном управителе (Лк 16:1-9), завершающаяся на первый взгляд просто скандально: «Приобретайте себе друзей богатством неправедным.» (Мы будем разбирать эту притчу несколько позже, но ее истолкование заставит нас вернуться к тому, что было уже несколько раньше.) Не менее твердым орешком при попытке лобового подхода оказалась и известная формула: «кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то. что имеет.» (Мф 13:12; 25:29; Мк 4:25; Лк 8:18; 19:26).

Неумение видеть иносказание там, где об этом не говорится специально, являющееся типичным свойством непосвященного видеть во всем лишь себя, мерить все на свой аршин, привело такого специалиста по истории религии, как С.А.Токарев, к выводу, что вышеупомянутая заповедь – «возмутительное для элементарного нравственного сознания циничное моральное правило, в котором воплотилась скотская мораль рабовладельцев и ростовщиков». Как любил выражаться Апостол Навел, что же скажем? – Да уж, воистину, «у неимеющего отнимется и то, что имеет.» Этот пример показывает, что с притчей следует обращаться осторожно, ибо потеря репутации – далеко не самое страшное. что может произойти в противном случае.

Здесь уместно добавить, что, конечно же, правы те. кто считает, что если кто не приемлет Христа, для того и смысл притчей остается закрытым, однако не будем торопиться с выводом о доступности притчей даже для тех, кто всем сердцем стремится к Его познанию.

Приведем пример, показывающий, что не только лобовой подход исследователей, открыто провозглашающих неприятие христианства, но и упрощения со стороны христианских ученых, в ложном стремлении отыскать «рациональные» и «разумные» интерпретации символики библейских притчей и объяснения чудес, могут привести к полной потере всякого смысла благовествований. Печальным примером подобного рода изысканий служит интерпретация Гедиза Макгрегора (Geddes McGregor), касающаяся чудес о насыщении толп народа несколькими, по выражению Макгрегора, хлебами и рыбами (Мф 14:13-21; 15:32-38; Мк 6:32-44; 8:1-21; Лк 9:11-17; Ин 6:3-13):

«Иисус, выйдя, увидел множество народа... и начал учить их много. И как времени прошло много, ученики Его, приступив к Нему, говорят: место здесь пустынное, а времени уже много, – отпусти их, чтобы они пошли... и купили себе хлеба, ибо нечего им есть. Он сказал им в ответ: вы дайтеим есть. И сказали Ему: разве нам пойти купить хлеба динариев на двести и дать им есть? Но Он спросил их: сколько у вас хлебов? пойдите, посмотрите. Они узнав, сказали: пять хлебов и две рыбы... Он взял пять хлебов и две рыбы, воззрев на небо, благословил и преломил хлебы и дал ученикам Своим, чтобы они раздали им; и две рыбы разделил на всех. И ели все, и насытились. И набрали кусков хлеба и остатков от рыб двенадцать полных коробов. Было же евших хлебы около пяти тысяч мужей.» (Мк 6:34-44). Однако изложением этого ограничиваются лишь Иоанн и Лука, что же касается Марка с Матфеем, то они продолжают рассказ:

«В те дни, когда собралось весьма много народа и нечего было им есть, Иисус, призвав учеников Своих, сказал им: жаль Мне народа, что уже три дня находится при Мне и нечего им есть... Ученики Его отвечали Ему: откуда мог бы кто взять здесь в пустыне хлебов. чтобы накормить их? И спросил их: сколько у вас хлебов? Они сказали семь. Тогда... взяв семь хлебов и воздав благодарение, преломил и дал ученикам Своим, чтобы они раздали; и они раздали народу. Выло у них и немного рыбок: благословив. Он велел раздать и их. И ели, и насытились: и набрали оставшихся кусков семь корзин. Евших же было около четырех тысяч.» (Мк 8:1-9).

Ну и каково же истолкование произошедшего по Макгрегору? Л у него все столь просто, что читателю должно было бы стать смешно, если бы не становилось столь грустно. – Да у всех было полным полно еды в складках одежд, но каждый просто стеснялся есть в одиночку и боялся, что придется делиться с соседями, но зато, когда ученики Иисуса стали передавать хлеб и рыбу. они вытащили и свой провиант, так что даже осталось липшее. При первом прочтении было трудно поверить своим глазам, столь проста трактовка – стоило ли и голову ломать над этим «чудом». Но беда этого горе-толкователя многосложна и, в первую очередь заключается в том, что он просто поленился почитать дальше (воистину – «имея очи не видите»).

И что же сказал Иисус после совершения второго чуда?

«Он заповедал им, говоря: ... берегитесь закваски фарисейской и закваски Иродовой. И рассуждая между собой, говорили:. :»то значит, что хлебов нет у нас. Иисус, уразумев, говорит им: что рассуждаете о том, что нет у вас хлебов? Еще ли не понимаете и не разумеете? Имея очи, не видите? имея уши. не слышите? и не помните? Когда Я пять хлебов преломил для пяти тысяч, сколько полных коробов набрали вы кусков? Говорят Ему двенадцать. Л когда семь для четырех тысяч, сколько корзин набрали вы оставшихся кусков? Сказали: семь. И сказал им:как же вы не разумеете?» (Мк 8:15-21)!!!

С первого взгляда видно, что Макгрегор попросту не увидел различных обстоятельств, при которых происходили эти чудеса, и это составляет его непозволительную ошибку. Он признался и том. что ничего не может ответить на последний вопрос Иисуса, впрочем, это тоже относится ко всему традиционному или современному христианству, ибо для того, чтобы разуметь, необходимо знать символику количества и качества провизии. Иными словами, ими, как и всеми считающими себя непорочными церквями. игнорирована преподанная Иисусом Христом символика чисел. Назовем такую науку арифмологией (от греческого arithmos – число, ср. арифметика), и, хотя существует другой термин – нумерология, мы не будем им пользоваться по той же причине, почему астрономы не стали выступать под знаменами астрологии. Наличие тайн чисел столь же бессмысленно отрицать, сколь и начинать с них изложение символики, ибо прежде следует овладеть основами языка иносказаний. Начать наукой о числах и том виде, как они выступают в Священном Писании, мы не можем на основании того, что «в начале было слово» (Ин 1:1). В первую очередь нам надо разобраться со словами и тем, какие представления и понятия складываются из них.

Обращаем внимание читателя на пример с тайнами умножения хлебов еще и по другим причинам, ибо тут, во-первых, ни один из учеников не находит сказанному Учителем правильного толкования (что же говорить о многих других); во-вторых, несмотря на то, что все они ломают голову над сказанным, никто из них не обращается за разъяснением к Иисусу Христу; в-третьих, они делают неверный вывод, на что Он обращает внимание. То есть ученики здесь, подобно обычным людям, не понимают символов и иносказаний, имеют возможность обратиться к Учителю, но не обращаются, и даже ложно толкуют преданное им, создавая домыслы.

Мы пришли к таким выводам в результате анализа весьма сложного материала. Ничуть не сожалея о потраченном времени, заметим, что того же мы могли достичь, и идя по пути наименьшего сопротивления – приведя прямые свидетельства. Одним из таковых является Иоаннов фрагмент, где Иисус говорит: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его. На это сказали Иудеи: сей храм строился сорок шесть лет, и Ты в три дня воздвигнешь его? А Он говорил о храме тела Своего. Когда же воскрес Он из мертвых, то ученики вспомнили, что Он говорил это, и поверили Писанию и слову, которое сказал Иисус.» (Ин 2:19-22).

При помощи этих очень поучительных историй мы с новой стороны продемонстрировали тезис о том, что символический язык может послужить причиной ложного толкования истины, се извращения и даже, как это случилось с арифмологией Иисуса, полного ее забвения. Что же скажем? – Заблуждения и ошибки неизбежны, когда человек незрелый по своему сознанию, или, говоря Иисусовыми словами, не могущий вместить, пытается дать толкование истины, к пониманию которой он не готов.

Ошибки и заблуждения неизбежны, «ибо надобно придти соблазнам» (Мф 18:7), «невозможно не придти соблазнам» (Лк 17:1), – через них человек должен пройти, дабы страдания и разочарования, вызванные ими, вывели его на путь истинный. От многих ошибок страдает лишь их обладатель. Большее зло начинается, когда свои заблуждения и иллюзии человек провозглашает истиной. а Истину – ложью. Тогда ясное и светлое учение может превратиться в кривое зеркало, будучи отраженной в котором. Истина перестает быть таковой, искажаясь до неузнаваемости. Зло влечет за собой еще большее зло, проявляющееся в том. что носители искаженной истины практически всегда стараются не столько утвердить свою собственную правоту, сколько, неся нетерпимость к инакомыслию, стараются заглушить его воинствующим неприятием.

Результатом сего оказывается в итоге то, от чего предостерегает Апостол Павел, цитируя превратившийся в пословицу стих поэта Менандра (IV век до Р.Х.): «Худые сообщества развращают добрые нравы.» (1 Кор 15:33). Сколь велико сожаление о том, что эти слова и ныне применимы к столь многому в мире!

4

Если бы задача притчи, иносказания, языка символов, аллегорий, сводилась лишь к тому, чтобы просто донести до всех поколений рода человеческого неизменяемые истины, то. вероятно, не стоило бы и городить весь огород, вступая в конфликты с общепринятыми взглядами. Дело тут заключается в том, что одна из главных задач такого способа изложения учения состоит в сокрытии тайн одностороннего, недостойного взора, ибо, как сказано Соломоном: «Человек рассудительный скрывает знание.» (Прит 12:23). А вот что говорится в книге премудрости Иисуса сына Сирахова: «Открывающий тайны потерял доверие, и не найдет друга по душе своей. Люби друга, и будь верен ему. А если откроешь тайны его, не гонись больше за ним... Кто открыл тайны, тот потерял надежду.» (Сир 27:16-18,23). Но сохранить не значит похоронить!

Взглянем, о чем говорит относящаяся к Ветхому Завету, но написанная фактически в новозаветное время третья книга Ездры, которая наиболее явно показывает наличие наряду со всеобщим и тайного знания: «Эти слова объяви, а прочие скрой... Я [Бог] возжгу в сердце твоем светильник разума, который не угаснет, доколе не окончится то, что ты начнешь писать. И когда ты совершишь это, то иное объяви, а иное тайно передай мудрым... Всевышний сказал: (книги) первые, которые ты написал, положи открыто, чтобы могли читать и достойные, и недостойные, но последние семьдесят сбереги, чтобы передать их мудрым из народа; потому что в них проводник разума, источник мудрости и Река знания.» (3 Езд 14:6,25,26,46-48).

Итак, нет нужды пояснять, что сокрытие знаний не есть их уничтожение, но оно означает и некую преемственность тайн сокрытого. Сокрытие обязательно подразумевает последующее открытие. Тщательность же сокрытия должна обеспечивать недоступность сокрытого, тайного от тех, кому оно вовсе не предназначается в силу их неподготовленности, от тех, кто его недостоин. В этом отношении Учение Иисуса Христа было изложено столь искусно, что сокрыло эти тайны не только от недостойных, но и от людей, особо претендующих на звание достойных, от людей. должных по сути быть хранителями этих тайн, – случайно ли? Повременим с ответом.

Вместе с тем язык притчи решает и ту еще задачу, которая заключена в предохранении скрываемых тайн от сознательного или бессознательного искажения кем бы то ни было. Придется согласиться, что, дабы исказить смысл, например, притчи о неверном управителе или же смысл чудес об умножении хлебов, нужно прежде раскрыть эти тайны, расшифровать сии символы. Только после этого можно будет говорить об их возможном искажении. Если же такой ключ расшифровки не найден, можно бояться только ложной интерпретации символов, что, конечно, откроется рано или поздно.

Так, поскольку у читателя достанет терпения дочитать нашу книгу до главы, объясняющей арифмологические шифры Библии, он поймет, что если бы традиционное христианство не утеряло знания сей тайны, то обязательно изменило бы численные значения, фигурирующие в чудесах о насыщении толп, или же вообще отказалось бы от богодухновенности этих фрагментов. Когда же тайны сии остались в неприкосновенности, за их целостность не приходится беспокоиться, и именно благодаря языку символов и образов.

Здесь можно несколько отступить от темы притчи и заметить, что практически все религии, предшествовавшие христианству, религии Египта, Индии, Китая, Иудеи, Персии, Аравии и иных стран, содержали в себе экзотерическую или всеобщую, внешнюю и эзотерическую или тайную, внутреннюю основы. Причем единственным хранителем этой тайной эзотерической основы всегда было жречество или духовенство. С христианством случилось иначе, и эзотерическое учение Иисуса предстало в качестве того бриллианта, который был столь тщательно сокрыт, что результатом этого оказалась утеря тайного учения на уровне церковном. Здесь, впрочем, нет ничего особо удивительного, ибо, как мы покажем в заключительной главе, это было неизбежно. При этом, конечно, надо предупредить, что, как будет ясно из последующего повествования, речь идет не о так называемых непостижимых для ума таинствах церкви, но именно о тайном учении Иисуса, дающем к тайнам бытия не отмычку, но ключ, открывающий многие замки.

Традиционное христианство особо подчеркивает отсутствие в себе чего-то не одинаково от всех сокрытого, каких-либо служителей с различными уровнями посвящения в это сокрытое, сокровенное, в тайны, и уже одним только этим почему-то отводит себе более истинную роль по сравнению, например, с буддизмом или индуизмом. Однако мы на новозаветных текстах покажем, что в раннем христианстве существовало тайное, эзотерическое учение, равно как были и посвященные в него (хотя и признаем, что утверждение о том, будто таковых посвященных можно было встретить на каждом шагу, являлось бы верхом безрассудства).

Перед читателем, считающим, что то, о чем мы говорим в отношении протохристианства, вполне справедливо и по отношению к христианству современному, традиционному, считающим, что ну существенного ничего не утеряно, что Иисусово учение дошло до наших времен в целостном виде, вопрос можно поставить и иным образом – так, как ставил его в свое время Апостол Павел: «Все ли апостолы? Все ли пророки? Всели учители? Все ли чудотворцы? Все ли имеют дары исцелений? Все ли говорят языками? Все ли истолкователи?» (1 Кор 12:29, 30). Размышление над этим вопросом приведет любого к выводу, что в общем-то никто ни апостол, ни пророк, ни у кого нет даров исцелений, а вернее, если последние и есть у кого-то, то церковь объявляет их сатанинскими.

Доказательство былого существования и утери современным миром тайн по сути уже начато нами примером той самой арифмологии, символики чисел, которой пользовался Иисус (и не только Он), и в отношении утраты которой современным христианством не может быть двух мнений.

До сих пор наша аргументация о существовании тайного учения носила несколько односторонний характер. Исправляя сей недостаток, покажем справедливость существования тайного учения с иной стороны. Это не составляет сколь-нибудь заметных трудностей, ибо новозаветные тексты буквально пронизаны перекрестными ссылками на тайное учение.

Некоторые исследователи обращают внимание на наличие тайны даже там, где принято видеть чуть ли не образец общедоступности. Так, самой почитаемой и наиболее известной частью Нового Завета без сомнения является фрагмент Евангелия от Матфея. называемый нагорной проповедью. При этом большинство комментаторов Писания полностью игнорирует тот факт, что восхождение на гору в понятии иудеев того времени означало поиск уединения, уход от шума и суеты поселений и городов: «И отпустив народ, Он взошел на гору помолиться наедине; и вечером оставался там один.» (Мф 14:23). Поэтому надо отдавать себе отчет, что даже содержание такого учения, как нагорная проповедь, вероятно. передавалось Иисусом далеко не каждому – «Увидев народ. Он взошел на гору; и когда сел, приступили к Нему ученики Его.» (Мф5:1), – то есть, увидев народ, Он ушел от него, и лишь ученики Его могли слушать Его. (На это обращает внимание Аапели Саарисало в своем комментарии к новому переводу Нового Завета с греческого. Писание, впрочем, хранит примеры как за, так и против такого мнения. Для читателя, желающего непременно составить собственное представление по данному вопросу, можно Указать следующие примеры за: Пав 2:16; 1 Пар 23:14; Лк 6:12; 9:28; – и против: 3 Цар 18: 19; Мф 15:29; Лк 4:29.) Нам, однако, нет вовсе никакой необходимости настаивать на таком мнении. ибо с рапным успехом можно считать, что Иисуса на горе слушали тысячные толпы, потому что евангельские повествования и без того наполнены указаниями на тайное. Вот что написано у Матфея: «И приступив, ученики сказали Ему: для чего притчами говоришь им? Он сказал им в ответ: для того, что вам дано знать тайны Царства Небесного, а им не дано, ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то. что имеет; потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют, и сбывается над ними пророчество Исаии, которое говорит: слухом услышите – и не уразумеете, и глазами смотреть будете – и не увидите». (Мф 13:10-14). А вот каково описание этого эпизода у Марка: «Когда же остался без народа, окружающие Его, вместе с двенадцатью. спросили Его о притче. И сказал им: вам дано знать тайны Царствия Божия. а тем внешним все бывает в притчах, так что они своими глазами смотрят и не видят, своими ушами слышат и не разумеют, да не обратятся.» (Мк 4:10-12). Похожее находим и у Луки (Лк 8: 10).

Чем же столь важны приведенные слова Христа? В первую очередь, несомненно тем, что существует нечто, не могущее быть названным иначе, как тайнами Царствия Божия, и, во-вторых, ясно видно, что наряду с некими внешними, кому нельзя знать тайны, существуют те, которые могут быть допущены до сих тайн, посвящены в них.

Но, может быть, этот эпизод, хотя и повторен в подробностях в синоптических Евангелиях, нехарактерен, случаен либо исключителен? Читаем в другом месте: «Иисус говорил народу притчами, и без притчи не говорил им. да сбудется реченное через пророка, который говорил: отверзу в притчах уста Мои; изреку сокровенное от создания Мира.» (Мф 13:34,35). Еще в другом месте: «И таковыми многими притчами проповедывал им слово, сколько они могли слышать. Без притчи же не говорил им, а ученикам наедине изъяснял все.» (Мк 4:33,34). И тут мы видим, что речь идет о чем-то сокровенном, что не может излагаться всем, но должно быть изъяснено ученикам.

Более того, речь идет о том, что широкое без разбора распространение таких тайн есть преступление, – деяние угодное сатане, равно как преступлением является позволение ребенку играть с огнем или с острой бритвой, ибо он может причинить непоправимый вред и себе, и другим. Предупреждение об опасности такого рода мы находим в следующем виде: «сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу.» (Лк 22:31). Как говорится, комментарии излишни! Но чтобы у ученика не осталось уж никаких сомнений но поводу опасных последствий посвящения недостойных в тайны, Иисусом дана заповедь, ставшая едва ли не наиболее известной и едва ли не наиболее ложно толкуемой в масштабе всего христианского мира: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись не растерзали вас.» (Мф 7:6).

Позволим себе сделать небольшое отступление, отметив, что особенности языка символов, притчей и иносказаний, характерные для канонических текстов, четко прослеживаются и в апокрифических. В данном случае для нас интересен символ обращения свиней. Точно такой же символ встречается и в коптском Евангелии Фомы, хотя символика его в гораздо меньшей степени доступна пониманию людей несоответствующего уровня. Но, с другой стороны, и обещание, даваемое Фомой (тем самым Фомой неверующим, как его окрестили неимеющие) в отношении всего его Евангелия в самом его начале, гораздо более многозначительно: «Тот, кто обретет истолкование сих слов, не вкусит смерти.» (Фома 1). Остановимся здесь на мгновение и отметим, что многие традиционалисты склонны считать такие вступительные слова Фомы в большой степени претенциозными, однако по сокрытому за буквой смыслу, который должен быть целью каждого читающего тексты подобного рода, они ничем не отличаются от некоторых строк канонических Писаний. Так, в Откровении Иоанна Богослова находим такие строки: «Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нем.» (Отк 1:3). Из требования о соблюдении написанного уже само собой вытекает, что читать и слушать требуется, понимая, что читаемое и слушаемое означает. То есть Иоанн формулирует заповедь блаженства родственную заповедям блаженства нагорной проповеди: Блажен понимающий и соблюдающий слова пророчества сего. От этих слов до формулы Фомы уже не очень далекий путь, промежуточной вехой на котором может быть такое: Тот, кто обретет понимание (а понимание не может быть полным без истолкования) станет блажен (а значит и не вкусит смерти, ибо тот, кто мертв, блаженным быть не может).

Возвращаясь к символу обращения, читаем: «Блажен тот лев, которого съест человек, и лев станет человеком. И проклят тот человек, которого съест лев, и лев обратится человеком.» (Фома 7). Эта символика кажется столь запутанной, что комментаторы даже подозревают переписчика в ошибке. Тем не менее все верно, и смысл притчи при правильном понимании того, что под символом льва скрывается не что иное, как тайное учение, становится ясен: блаженна судьба тайного, если им овладевает человек достойный, что дает возможность тайному знанию проявиться во благо, но проклят, кто, не будучи достоин, овладевает им, становясь зверем. Здесь же стоит заметить, что символ льва, наряду с агнцем и рыбой являлся основным символом протохристиан, и этот символ не однажды встречается и в признанных текстах: «Лев, которого ты видел,.. – Помазанник.» (3 Езд 12:31, 32); «Вот, лев от колена Иудина, корень Давидов. победил и может раскрыть сию книгу и снять семь печатей ее...» (Отк 5:5; ср. Быт 49:9).

И вот, благодаря особому языку учения Иисуса, да и всему языку Священного Писания, если человеку рано, он воистину будет своими гладами смотреть и не видеть, своими ушами слышать и не разуметь, чтобы быть огражденным от тайного знания и не соделать вольного или невольного зла. Он будет думать о притче в лучшем случае как о литературном приеме, и он не увидит в образах и символах даже самого факта существования тайного, не говоря уже о запретах на распространение этого тайного, этого сокровенного от создания мира знания, которое упоминается и новозаветных текстах под названием тайн Царствия Божия, могущих быть переданными лишь таким людям, которые и состоянии постичь эти тайны.

5

Ученики Иисуса, и среди них прежде всех Апостол Павел, в свою очередь, передавали тайны Божий своим подготовленным ученикам. пользуясь тем же принципом. Навел по сути не только не скрывает использование аллегории, но напротив, указывает на то во множестве мест. Так, объясняя символику, под которой выступают обращенный к рабам Закон и ведущее к свободе Учение, он пишет: «В этом есть иносказание.» (Гал 4:24). Этот же самый принцип блестяще выражен его словами из первого послания к Коринфянам: «Я приходил к вам... возвещать вам свидетельство Божие не в превосходстве слова или мудрости... но в явлении духа и силы... Мудрость же мы проповедуем между совершенными. но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих, но мы проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную. которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей, которой никто из властей века сего не познал... А нам Бог открыл это Духом Своим... мы имеем ум Христов. И я не мог говорить с вами, братия, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе. Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах, да и теперь еще не в силах, потому что вы еще плотские.» (1 Кор 2:1.4.6-8,10,1(1: 3:1-3); «Каждый должен разуметь нас, как служителей Христовых и домостороителей тайн Божиих.» (1 Кор 4:1).

Говоря о тайнах, велико искушение привести цитату из другого апокрифа, на этот раз от Филиппа: «Имена, которые даны вещам земным, заключают великое заблуждение, ибо они отвлекают сердце от того, что прочно, к тому, что не прочно, и тот, кто слышит [слово] «Бог», не постигает того, что прочно, но постигает то, что непрочно. Подобным же образом [в словах] «Отец», и «Сын», и «Дух Святый», и «жизнь», и «свет», и «воскресение», и «церковь», и во всех остальных. – не постигают того, чти прочно, но постигают то, что непрочно, разве только познали то, что прочно... Но истина породила имена в мире из-за того, что ее нельзя познать без имен» (Филипп 11,12); «Истина не пришла в мир обнаженной, но она пришла в символах и образах. Он [мир] не получит ее по-другому. Тайны истины открыты в символах и образах. Мы проникаем туда [в святое святых истины] путем символов и вещей слабых.» (Филипп 67,124,125).

Согласитесь, что это гораздо более широкий взгляд на язык Священных текстов, и нам хотелось бы, чтобы читатель, который не пренебрег сим апокрифическим отрывком, поглубже задумался над тем, о чем говорит Филипп, и вместил бы сию мудрость. Воистину она заслуживает того, и мы надеемся, что сможем показать это на примерах именно канонических книг Писания.

Если же читатель уже готов вместить сию мысль, то мы сейчас же можем предложить ему в духе Филипповой мудрости задуматься над фрагментом вполне канонического послания Апостола Павла:

«Кто говорит на [тайном] языке, тот говорит не людям, а Богу; потому что никто не понимает его, он тайны говорит духом... разве он притом будет и изъяснять... Сколько, например, различных слов в мире, и ни одного из них нет без значения. Но если я не разумею значения слов, то я для говорящего чужестранец... Благодарю Бога моего: я более всех вас говорю языками; но хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить, нежели тьму слов на [тайном] языке.» (1 Кор 14:2,5,10,11,18,19). В последней фразе мы выделили слово «пять». Почему мы это сделали, читатель поймет позже, но, надеемся, уже теперь ясно, что и тут не обошлось без арифмологических шифров.

Спустя несколько строк Апостол продолжает: «Если кто почитает себя пророком или духовным, тот да разумеет, что я пишу вам, ибо это заповеди Господни. А кто не разумеет, пусть не разумеет.» (1 Кор 14:37,38). То есть Павел прямо указывает на наличие некоего высшего по сравнению с простым, буквальным, смысла, для понимания коего необходимо обладать качествами духовности. И Павел никогда не стеснялся подчеркивать отличие буквального от духовного, буквы от духа: «Буква убивает, а дух животворит.» (2 Кор 3:6); буквальное мертво, а духовное дает жизнь, – не о том же ли самом писал и Моисей Маймонид?

Предмет нашего исследования оказался утерянным не сразу. Во всяком случае в трудах раннехристианских богословов сохраняются явные указания на тайное учение. Так, современник Апостолов и по преданию ученик Иоанна Богослова антиохийский епископ Игнатии Богоносец (ум. ок. 115 г.), считающийся первым послеапостольским автором, неукорененным в ветхозаветной традиции, ищет в своем послании: «Ужели я не могу написать вам о небесном? Но опасаюсь, чтобы вам, еще младенцам, не нанести вреда, и, простите меня, – чтобы вы, не будучи в состоянии вместить, не отяготились, ибо и я, хотя нахожусь в узах, и могу понимать небесное, и степени ангелов, и чины начальств, но при всем том я еще несовершенный ученик. Многого еще не достает нам, чтобы быть совершенными в Боге.» (Тралл 5).

Другой богослов, пользовавшийся большим авторитетом в раннем христианском мире, наставник катехизической школы и учитель Оригена Климент Александрийский (ум.ок. 220 г.), учивший, что в христианстве суть два учения – тайное для посвященного меньшинства и общее для большинства, в своем сочинении «Stromata» (не имев возможности воспользоваться оригиналом, мы цитируем сей фрагмент по книге А.Клизовского «Основы миропонимания новой эпохи») писал:

«Господь разрешил нам распространять эти святые тайны среди тех, кто способен воспринять их. Он не раскрыл толпе то, что не принадлежит толпе, но лишь некоторым, про которых Он знал, что они способны воспринять и соответственно преобразиться. Но тайны можно передавать словами, но не письменно. Мы не объясняем тайн полностью – отнюдь нет – мы лишь напоминаем о них, если они забыты, или чтобыих не забыли. Я сознаю, что с течением времени многое из того, что было записано, утерялось. Некоторое забыто нами. Некоторое, оставшись долго незаписанным, пропало для нас. Я стараюсь восстановить это в моих записках. Некоторое я умышленно пропускаю, делая строгий выбор, из боязни писать то, что я опасался высказывать. Делаю это не злостно, но из опасения, что мои читатели могут ложно понять смысл.»

6

Именно здесь нам кажется необходимым сделать отклонение от темы тайн и поговорить о добросовестности. Сделать это мы считаем нужным потому, что в среде тех, кто берется учить о Царствии Божием, довольно много таких, кто в обоснование доказываемой концепции приводит только те фрагменты Писания, которые сию концепцию прямо или косвенно поддерживают. Те же места, которые делают то или иное положение сомнительным, опускаются, как будто их и нет вовсе.