Текст книги "Последняя Империя. Война с Китаем (СИ)"

Автор книги: Евгений Сартинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Больше они не комментировали свои выстрелы и победы. Вода кончилась, и в раскаленном, загазованном танке им хотелось только двух вещей – воды и тишины.

В это время командующему третьей ударной армией Сю Гуожи доложили:

– Мы подавили все очаги сопротивления кроме одного.

Генерал-полковник разозлился:

– И что вы мне об этом докладывает?! Вы подавите все, чтобы мои танки могли пойти в прорыв!

– Это дело десяти минут.

– Я засекаю время, полковник Мин Донгэй.

А в танке все шло своим чередом. Мишка, который слышал лучше своих товарищей по экипажу, во время очередной паузы сообщил:

– Семерка и Мишин больше не стреляют. Антон тоже замолк.

– Плохо, – сказал Шубин, и все поняли его. Теперь китайцы могли зайти к ним с тыла, спустившись с вершины сопки. Взяв в руки автомат и сумку с запасными магазинами, Шубин сообщил: – Пойду, прикрою вас, а вы продолжайте дискотеку.

Они ударили по рукам, прощаясь. Шубин хотел еще сказать, что гордиться тем, что воевал рядом с ними, что провел с ними последние часы своей жизни, но тяжелый язык в пересохшей глотке не смог вымолвить эти слова, только предательская слеза скатилась из уголка глаза подполковника.

Вскоре Корнеев и Соснин услышали, как заработал автомат Шубина. Они переглянулись.

– Сколько там у нас зарядов осталось?

– Шесть. Может, вылезем, поможем?

– Давай, Мишка, заряжай. Подполковник велел стрелять до последнего.

У них остался один снаряд, и китайцы уже цепью бежали вверх, когда произошло что-то странное. Нападавшие остановились, их командир крикнул что-то, махнул рукой, и все побежали назад, к подножью сопки. С не меньшим изумлением за этим наблюдал Шубин. У него оставалось всего несколько патронов, и китайцы, атакующие сверху, уже бросили в его сторону пару гранат, которые по счастью, прокатились дальше вниз и разорвались, не причинив подполковнику вреда, а наоборот, отогнав поднимавшихся снизу солдат. И тут китайцы начали отходить, как сверху, так и снизу. Поднявшийся во весь рост, Шубин наблюдал, как солдаты садились в грузовые машины и те в спешке отбывали куда-то в тыл.

За пять минут до этого в штабе третьей ударной армии генерал-полковник Сю Гуожи выговаривал полковнику Мин Донгэю:

– Прошло уже пятнадцать минут, майор Мин, а пушки форта все еще стреляют. Вы слышите это, капитан Мин Донгэй? Что вы молчите, лейтенант…

Речь генерала прервал дежурный по штабу.

– Товарищ командир, срочное сообщение от генерала Ли Вэйчанга.

Взял трубку, Сю Гуожи выслушал сообщение и изменился в лице.

– Это точно?

Ему подтвердили.

– Быстро разворачивайте все силы, мы идем назад! – Приказал Сю Гуожи.

Начальник его штаба не понял:

– Но… почему? Мы уже практически прорвали оборону. Впереди пустота.

– Русские танки прорвали оборону в районе Канавкино, переправились по нашим мостам, и уже кромсают тылы и идут дальше, в Китай!

Эту идею предложил сам Сазонтьев. Те силы, пятьдесят девять танков, что он хотел бросить на помощь “Шилке”, он перегруппировал и нанес удар в самое основание танкового клина противника. Рейд бригады генерала Михеева для китайской армии был ужасен. Переправившись по мостам китайцев, они кромсали тылы противника как нож кремовый торт. Поначалу никто не понимал, что за танки идут со стороны фронта, и только когда те начинали стрелять и давить гусеницами автомобили, пушки и все остальное военное имущество, китайские военные начинали понимать, что не только они могут идти в наступление. Увеличительное стекло страха превратило танковую бригаду русских в целую танковую армии. Танки Михеева поддерживал батальон десантников на БМД-3. Они удачно дополняли друг друга, а в городе, что попался на их пути, десантники просто сели на броню и не дали высунуться ни одному гранатометчику. Совершив стокилометровый рейд по тылам, бригада благополучно переправилась на другой берег, напоследок уничтожив три наведенных китайцами моста. За их спиной остались только горящие танки, машины, взорванные склады ГСМ и боеприпасов. За это время танкисты потеряли три танка и десять человек десантников.

Они еще были на китайском берегу, когда к тем же самым мостам, по которым переправился на китайский берег Михеев, подошли остатки третьей танковой армии. А так, как танки у обеих сторон были одного типа, то появление собственных, китайских танков генерала Сю Гуожи, идущих на полной скорости с севера, тыловики поняли как второй прорыв русских и открыли по ним огонь. Естественно, командованием третьей танковой армии это было воспринято так, что мосты захвачены русскими, и они открыли ответный огонь. Танки Сю Гуожи подавили собственную артиллерию, раздавили пехоту и быстро прорвались на другую сторону, где его встретил огонь собственной дальнобойной артиллерии, довершивший то, что начали защитники “Шилки”.

Кроме гибели целой танковой армии были и другие, ужасные для китайского командования факторы. Тыловые соединения целого фронта были если не разгромлены, то приведены в такое состояние хаоса и паники, что целые дивизии превратились в стадо испуганных баранов, удиравших на всех возможных видах транспорта назад, как можно дальше в Китай. Практически военные действия прекратилось по всей длине тысячекилометрового фронта.

В это время на склоне дымящейся, черной сопки сидели три человека, курили одну сигарету на троих, и у них не было сил, чтобы встать и идти. Они молчали, им просто не хотелось нарушать эту странную, невероятную тишину.

Неожиданно они увидели человеческую фигуру. Приглядевшись, Корнеев радостно воскликнул:

– Антошка! Смолин!

Это и в самом деле был пулеметчик, хромающий, с потеками крови от носа и ушей, но живой.

– Бродяга, а мы думали, что тебя уже нет, – обнимая земляка, пробасил Корнеев.

– Снаряд прямо в укрытие попал, – пояснил тот. – Потерял сознание, очнулся – лежу под плитами, живой, и даже не придавленный.

Он сел на землю и засмеялся:

– Я ведь сам эту пулеметную точку строил. Выходит, для себя.

– Молодец, – одобрил Шубин. – С душой делал, вот он тебя и спас. А что это у тебя за фляжка? Вода?

– Какая вода? Спирт.

– Давай хоть спирта тяпнем. Как, Мишка?

Тот отрицательно замотал головой.

– Нет.

– Ты что, Мишаня?! – Изумился Соснин. – С ума сошел?

– А я зарок дал богу перед боем. Ели останусь живой, то брошу пить совсем. Мне же еще надо сына растить.

Над ними начал нарастать гул вертолетного двигателя, это был Ми-8, он сел у подножия сопки, и к ним уже бежали люди с такими родными, славянскими лицами.

– А я тоже слова дал, и придется держать, – признался Шубин.

– Какое? Тоже богу? – Не понял Мишка.

– Нет, Завидову. Что дочку назову Вадимой.

Корнеев спрашивать о странном для девочки имени не стал. И так все было ясно.

ЭПИЗОД

Огромная страна начала жить по законам военного времени. Прежде всего, по всей России были отключены ретрансляторы сотовой связи и интернет. Теперь потоком информации руководили только военные.

Около дверей военкоматов толпились сотни резервистов, мужиков с хорошо накачанными пивными брюшками, в растянутых трениках, с рюкзаками и сумками. Женщины, провожая мужей, в голос рыдали, да и у мужиков не было особенного повода для радости.

– Вот уж не думал, что буду служить с Витькой в одно время, – говорил невысокий, полноватый мужчина лет сорока. – Как он там сейчас, воюет, поди?

– Может, тебя в тылу оставят? Куда ты со своими почками в танк? – Предположила всхлипывающая жена. – Ты скажи, что ты не водитель, что слесарь.

– Настя, брось ты! Придумала! Я ж командир танка, два года гонял эту дуру по полигону, обучал салабонов в учебке. У меня и запись есть в военном билете.

Он помолчал, потом снова сказал:

– Как там Витька? Я так радовался, что он попал в танковые войска. Вроде как по стопам отца пошел.

Из дверей военкомата вышел комиссар, начал зачитывать фамилии резервистов.

– Самойлов, Михайлов, Тадеев!.. Так, все на месте. Ну что ж, мужики. Желаю вам честно послужить нашему Отечеству. Нале-во! Шагом марш к машинам!

Бабы взревели, запричитали, у тентованных грузовиков еще долго обнимались и целовались, потом все погрузились, машины поехали. Женщины все махали руками и платочками до той поры, пока машины не скрылись за поворотом.

Были отменены выходные, на оборонных заводах рабочий день удлинился до двенадцати часов. Мужчины, те, кто не мог по физическим причинам пойти на фронт, были мобилизованы для работы на заводах. К станкам и установкам встали женщины. Были мобилизованы все гражданские самолеты, они перебрасывали на Дальний восток людей и технику. Железная дорога была перегружена. Именно на железной дороге было совершено больше всего диверсий. Ведь не вся агентура китайской разведки была выявлена к началу военных действий. Это было просто невозможно, пять миллионов новообращенных граждан крепко держались за свое братство по крови. Большинство из них проживали на Дальнем Востоке, но ореол расселения китайцев распространился по всей стране. Не было региона, где бы ни жили новые подданные России. Все это было главной головной болью чекистов. Проникнуть в эту среду российским контрразведчикам удавалось очень редко. Так что с началом войны в нескольких городах страны произошли нападения на воинские части, взорваны два газопровода под Сызранью и Воронежем. Наибольший же удар должен был нанесен в Москве. И это должны были быть не банальные теракты, а нечто, придуманное в ведомстве Шоушана. Впрочем, ничего нового он не придумал. Сценарий был написан давно и не им, а ход событий однообразен и предсказуем. Десятки тысяч китайцев должны были выйти на акцию в самом центре столицы. По идее Шоушана мирная демонстрация китайцев российского подданства против войны должны была быть безжалостно разогнана силами милиции и ОМОНа. И по-другому быть не могло, ведь под одеждой многих молодых людей прятались куски арматуры, ножи, цепи, а то и пистолеты. Об этой “мирной” акции были заранее извещены несколько телекомпаний, в том числе Си-Эн-Эн и Аль-Джазира. Но напрасно телевизионщики ожидали интересных новостей на Красной площади. Против задумки Шоушана сыграла привычка китайцев селиться компактно, в одном районе. Московский Чайна-таун был в районе заброшенного военного городка и громадных военных складов на окраине столицы. Предприимчивые китайцы соорудили из складов громадное общежитие на десятки тысяч человек. И когда двадцать первого августа китайская молодежь, напичканная алкоголем, лозунгами Щоушана, а так же холодным, и горячим оружием двинулась на выход, их ожидала неприятная новость. Весь район московского Чайна-тауна был обнесен колючей проволокой типии “Егоза”, а за проволокой стояли бронетранспортеры, водометы и несколько сот милиционеров в полной амуниции, с обширным запасом слезоточивого газа. На чисто китайском языке демонстрантам по мегафону было сообщено, что с этого дня они интернированы и должны проживать в новообращенном лагере до конца военных действий. Так же им было предложено сдать оружие и разойтись.

ФСБ удалось предотвратить фатальный ход событий, перехватив несколько телефонных разговоров резидентов китайской разведки и, пристроив миниатюрные жучки прямо на одежду главарей будущего бунта.

Точно так же были блокированы еще несколько пунктов постоянного проживания китайцев. Так что в назначенное время у Васильевского спуска собралась кучка в полторы сотни людей одной национальности, не решившихся волновать превосходящих их в численности втрое омоноцев.

Меньше всего хлопот для ФСБ доставили китайские фермеры. Им было настолько не с руки терять свою собственность, что ни одному эмиссару ведомства Вейшенга не удалось поднять их на какой-нибудь протест или диверсию. Несколько подстрекателей фермеры втихаря сдали органам. Внешне они, соглашаясь с резидентами, обещали поддержать, а потом совершали пару звонков куда надо.

Гораздо трудней сложилась судьба покинувших свое место обитание жителей Дальнего Востока. Вывести этих людей ближе к Уралу не представлялось возможности – железная дорога работала практически в одном направлении. По обоим путям Транссиба гнали составы с военной техникой, боеприпасами, бензином и соляркой, продуктами и живой силой. Обратно в пассажирских поездах вывозили раненых. Массовое переселение сразу сделало многие небольшие городки вроде Тынды и Беркатита едва ли не городами миллионерами. Жилья не хватало, в обязательном порядке беженцев подселяли к местным жителям. В каждой квартире теперь обитало по две, три семьи. Но и этого было мало, так что для эвакуированных ставили растянувшиеся на километры палаточные города. Полевых кухонь не хватало, так что под открытым небом строили печи, вмазывали в них большие казаны и в них варили еду. Из-за просчетов снабженцев вскоре стало не хватать продовольствия, особенно это сказалось в первые дни октября, когда на одной из рек на БАМе диверсантами был взорван мост. Пайки тогда урезали едва ли не до блокадного минимума.

Длинная очередь к одной из построенных кухонь растянулась на добрые тридцать метров. Повар ловко раскладывал по мискам кашу, его напарник, худой мужчина с одной рукой выдавал тонкие куски хлеба и отмечал в журнале фамилию счастливчика.

– Самойлов. Есть такой, отходи. Пигарева. Получи на троих.

Вскоре у кухни вспыхнул конфликт.

– Ты, чувырла китайская, ты мне чего тут, плюнул, что ли этой кашей? Если я инвалид, то меня можно и не кормить, да?

Невысокий мужичонка лет сорока с пропитым лицом и тремя пальцами на двух руках, высказывал свое недовольство повару. Поваром был Мун, тот самый муж подруги Вали Москвиной Светланы. Как и всем межнациональным парам, им разреши поселиться в русской части лагеря.

– Норма, видишь половник, – попытался оправдаться Мун. – Всем так. Что ты хочешь?

– Да меня не е… твоя норма! Я жрать хочу! Жалко, что я в армии пальцы потерял, а то бы я тебя сейчас…

Инвалид исходил матом, напряжение нарастало. Еще немного, и народ бы кинулся бить повара. Но тут через толпу протиснулась пожилая женщина, присмотрелась к горлопану.

– Сашка! Куликов! А я думаю, кто там так воет. Это в какой такой армии ты пальцы потерял? Да ты их по пьянке отморозил, когда заснул под новый год на остановке без варежек! Ну-ка, иди отсюда, упырь! А то я тебе эту кашу на голову одену.

По-прежнему матерясь, буйный инвалид отошел в сторону. Однорукий хлеборез не стерпел и так же послал коллегу по инвалидному цеху куда подальше, а потом обратился к повару.

– Не обращай внимания, Мун. Дураки в России никогда не переведутся. Рожают их бабы зачем-то и рожают. Как твоя фамилия, красавица?

– Корнеева, Таня, – ответила полная, красивая, беременна девушка.

– На тебе Корнеева, два куска хлеба. На тебя и на того парня, – инвалид ткнул пальцем в сторону живота девушки.

– Спасибо, – ответила Татьяна.

– Только вот такого не роди, – хлеборез кивнул головой в сторону дебошира. – Таких нам не нужно.

Эту сцену застал комендант поселка, майор Анциферов.

– Мун, что у тебя с провизией?

– Каша еще есть, а масло кончается. Каша будет невкусной.

– Слава богу, что такая еще есть. Завтра придется еще урезать норму.

Анциферов отошел в сторону, закурил. Кадровый тыловик, призванный из запаса двадцать первого августа, майор прекрасно понимал, что он не сможет прокормить тридцать тысяч человек теми продуктами, что имелись у него на складах. К нему подошел его зам, там же пожилой мужчина с погонами капитана.

– Вот теперь, Семен Михайлович, я начинаю жалеть, что в бога не верю, – сказал Анциферов.

– Чего это так?

– Был бы верующим, спросил бы бога, как он смог накормить сто тысяч человек пятью хлебами и семью рыбами. Да еще отходов от этого банкета осталось столько, что целый свинарник можно было прокормить. Крутым интендантом был Христос.

Семен Михайлович засмеялся:

– Балабон вы, товарищ капитан.

– Может и балабон, но вскоре нам придется выполнять роль бога. Вот что, Семен Михайлович, езжай на аэродром, попроси командира части дать вертолет, у него есть один МИ-8, и солдатика с винтовкой. Путь полетаю по тайге, поищут кабанов, лосей, оленей.

Капитан покачал головой:

– Но Максим Михалыч, тут же кругом заповедник. Мы его столько лет разводили этих же самых моралов.

– Круглов, ты уже не директор заповедника, а мой зам! И разводить теперь нужно не зверей, а людей. Давай, иди! Я же не прошу тебя стрелять тигра или этого барса. Людям нужно мясо! Еще два дня и нам нечего будет жрать. А это бунт, это… Это беспредел… Китайцы будут упрекать нас, что мы их плохо кормим, а наши будут требовать, чтобы китайцев не кормили совсем. И их можно будет понять. У нас тут столько детей, женщин!

Он чуть помолчал, потом кивнул головой.

– А если хочешь, чтобы охотники не били лишнего – лети сам, руководи отстрелом.

Круглов вздохнул, и кивнул головой:

– Ладно, слетаю. Только двух солдат мало. Там не всегда можно будет сесть, придется тащить туши на поляны. А у нас в лагере мужики одни инвалиды. То руки нет, то ноги.

Майор задумался, потом кивнул головой:

– Хорошо, я найду тебе людей с руками и ногами.

Анциферов тут же отправился дальше, на китайскую половину лагеря. В одной из палаток он нашел нужного ему человека. Седой китаец вдумчиво и не торопясь обыгрывал в шахматы молодого парня.

– Привет, Ли.

– Приветствую вас, господин майор.

Они поздоровались за руку, Анциферов с интересом посмотрел на позицию на шахматной доске, похлопал по плечу молодого китайца:

– Не пыжься, парень, все равно уже проиграл.

Потом он обратился к Ли:

– Поговорить бы надо, господин директор.

– Хорошо, пошли.

Ли Пенгфей до войны был преуспевающим бизнесменом, директором фабрики керамических изделий. Они были знакомы лет шесть, и именно через него Анциферов руководил десятитысячным отрядом интернированных китайцев.

– Закури хороших сигарет, – предложил майор.

– “Мальборо”? Давай, а то эта ваша “Прима” мне уже все легкие уже забила.

Они закурили, и Анциферов рассказа о деле, что привело его к собеседнику:

– Продукты в лагере кончаются, завезут не скоро, и есть идея полетать по округе на вертолете, попробовать добыть кабанов и лосей. Ну, все, что попадется, что можно в котел пустить. Работа будет трудоемкая, а у тебя полно молодых и здоровых оглоедов. Но одно смущает…

– Кабы они не захватили вертолет и не махнули в Китай?

– На лету ловишь, Ли, молодец. Если такое произойдет, меня снимут, а лагерь будет голодать, и сколько он будет голодать – не знаю.

Ли задумался, потом кивнул головой:

– Хорошо. Я подберу тебе таких людей, что не сбегут. Сколько надо?

– Шестеро.

– Будут. Готовь вертолет.

На следующий день с утра к вертолету прибыли семь человек – капитан Круглов с винтовкой и шесть китайцев. Вечером вертолет вернулся. Охотники добыли трех лосей, двух кабанов и трех маралов.

Кроме отстрела животных Анциферов отправил своих людей на одно хорошо известное ему озеро. Оно славилось своим сигом и тайменем.

– От себя отрываю, – жалился он заместителю. – Я там каждую осень на неделю зависал со спиннингом. Там такой сиг! А какой таймень! Я одного на шестьдесят два килограмма выдернул.

Круглов не поверил:

– Врешь! Он бы с таким весом тебя утащил на дно.

– Да вот не утащил. Три часа его выводил, красавца!

Рыбу на заповедном озере не ловили, ее нещадно глушили гранатами, собирали всплывшие рыбьи туши в мешки и грузили в самолеты.

Майор своего добился – голодных бунтов не произошло. Мост восстановили через неделю, провиант снова начал поступать в города и поселки в нужном количестве.

ЭПИЗОД

После долгожданной встречи Вали Москвиной и Лонгвея события пошли по странному, с ее точки зрения, сценарию. Прежде всего, Лонг вышел на балкон и что-то повелительно крикнул вниз по-прежнему располагавшимся на скамейках солдатам. Несколько из них нехотя поднялись со скамеек и вошли в квартиру. Лонг долго и напористо объяснял что-то солдатам. После этого он обернулся к Валентине.

– Прощайтесь с матерью.

У той после всего пережитого не было эмоций, так что она только поцеловала мать в лоб и отошла в сторону. Настя же вообще даже не подошла к телу бабушки, она как забилась в угол, так и сидела там с любимой куклой в руках. За это время Валя не услышала от дочки ни звука, и всерьез опасалась за ее рассудок и умение говорить.

После этого Лонг махнул рукой и что-то коротко скомандовал. Судя по лицам солдат, предстоящая работа не очень вдохновляла их, но пришлось выполнять приказы этого резкого полковника. Подняв тело женщины на одеяле, они вынесли его из квартиры.

– Надо поехать с ними, – сказала Валя. – Посмотреть где они ее похоронят.

– Не до этого, – отмахнулся Лонг, – надо уезжать, срочно.

– Зачем? Ты же тут свой.

– Скоро тут будет ад.

– Для всех?

– Нет, лично для меня. Когда тебе рожать?

– Врачи предсказали что послезавтра.

– Тогда возьми побольше чистого белья, простыней. Ну, ты сама знаешь. Все остальное брось.

Они вышли из дома, у подъезда их ждала машина – армейский джип. Лонг уселся за руль, Валя с дочкой сзади. Машину Лонг вел не как всегда, а как-то нервно, и вообще, полковник был явно чем-то озабочен. Валя ожидала, что он повернет на юг, и они поедут в Китай, но Лонг взял курс на северо-запад. Они ехали по дорогам, забитыми войсками, лавировали между грузовиков и танков. Валя время от времени посматривала на мужа, потом не выдержала и спросила:

– Так значит, вот ты какой?

– Какой?

– Не тот, за кого себя выдавал.

– И что?

– Значит, ты меня обманывал.

– Я не обманывал. Я, в самом деле, люблю тебя.

– Я не про это. Ты работал против страны, которая тебя приютила.

Лонг нервно засмеялся:

– Да, работал. Работа у меня такая, Валя, – разведчик. Хреновый, правда, разведчик.

Вскоре он свернул с основной трассы на проселочную дорогу, там их остановил патруль, проверил документы, откозырял и они поехали дальше. Через пару километров они наткнулись на шлагбаум, наскоро сооруженный из двух берез. При виде его Лонг явно занервничал, начал шарить рукой под сиденьем, вытащил автомат, снял с предохранителя и передернул затвор. Караульных было трое, еще чьи-то ноги торчали из стоящей чуть поодаль палатки. При виде машины один из китайцев поднял вверх руку, что-то сказал. Лонг послушно подал документы, что-то коротко и властно сказал ему. Сначала все шло нормально, документы удовлетворили начальника патруля, но потом он глянул на лицо полковника и изменился в лице. Машинально ткнув пальцем себя в лоб, сержант закричал: – Лонгвей, это Лонгвей!

Солдаты схватились за оружие, но и Лонг уже выдернул из-под сиденья автомат и одной очередью он скосил всех. После этого он выбрался из машины и направился к палатке. Оттуда уже показалось чье-то перепуганное лицо, но Лонг не дал никому не выбраться наружу. Он стрелял долго и с явной яростью. Потом Лонг заглянул в палатку, дал еще одну короткую очередь и пошел к машине. По пути он забрал у сержанта мобильную рацию, выдернул из укладки убитого пару рожков к автомату. В этот момент Настя сказала первые слова после их спасения:

– Мама, я писать хочу.

Валя, уже почти смирившаяся с тем, что дочка стала немой, с облегчением вздохнула:

– Пошли, дочка.

Они зашли за машину, Настя сделала свое дело.

Уже возвращаясь к машине, Лонг обратил внимание на какую-то бумагу, зажатую в руке одного из патрульных. Вытащив ее и рассмотрев, Лонг выругался, причем не по-китайски, а по-русски – длинно, матерно, со всей душой. Он отбросил бумагу в сторону, сел за руль. Женщины погрузились сзади, при этом Настя успела прихватить отброшенную Лонгом бумагу. Лонг тронул с места, и они начали углубляться в сторону леса. Валя взяла из рук дочки бумагу, расправила ее. Текст она, конечно, не поняла – иероглифы. Но большую часть листовки занимала фотография ее мужа.

Они проехали еще полчаса, и выехали на поляну, где стоял небольшой вертолет “Робинсон”. Лонг начал оглядываться по сторонам, и из кустов тут же выскочил невысокий мужчина в летном костюме.

– Господи, я думал, что меня возьмут в плен, – затараторил он. – Уже хотел улетать.

– Давай, Сашка, заводи свою шарманку!

Они погрузились в крохотный геликоптер, Саша завел двигатель, и машина поднялась над кронами деревьев. Пилот, по виду совсем молодой парень, уверенно повел машину на север, потом на восток. С каждым километром тайга становилась все гуще, казалось, что они ушли и от линии фронта. Но неожиданно она сама напомнила о себе парой истребителей, промелькнувших в синем небе как раз над их головами.

– Черт! Заметили нас, или нет? – Пробормотал пилот, но никто этих слов за шумом не услышал.

Истребители вернулись через пару минут, они шли на нижнем пределе скорости и высоты, так что вертолету Сашки приходилось едва ли не стричь кроны дальневосточной тайги. Пилот был настоящий ас, он бросал свою машину из стороны в сторону, и ему до времени удавалось ускользать от атак самолетов. В это время Лонгвей кричал на ухо жене:

– За тобой послали машину из местного ФСБ, но они попали под обстрел и все погибли. Так что мне пришлось долго уговаривать полковника, чтобы дали эту птичку и пилота.

– Я ничего уже не понимаю! Ты, ты на чьей стороне?

– Я и сам ничего уже не понимаю…

Докончить Лонгвей не успел. Один из снарядов истребителя все же попал в их легкокрылую птичку, и у той сразу начались перебои двигателя. Сашка отчаянно пытался удержать вертолет в воздухе, потом крикнул:

– Держитесь!

Они вломились в кроны вековых кедров, пару секунд Лонгвей чувствовал себя куском теста я миксере, спасали только привязные ремни. В конце из его рук вырвало тело Насти, и когда он пришел в себя, то первое, что услышал, был ее плач. Затем он понял, что лежит на теле Валентины. Жена была жива, и даже не потеряла сознание.

– Слезь с меня, а то я начну рожать прямо тут, – заторможенным голосом попросила она.

Лонг начал искать возможности подняться, встать на ноги. Это ему удалось, хотя кабина машины оказалась смята, как использованная консервная банка. Он выбил в деформированной двери остатки стекла и первый выбрался наружу. Затем он помог встать и выбраться наружу Насте. Когда же очередь дошла до Валентины, послышался характерный звук двигателя армейского джипа. Судя по надсадному вою, машина карабкалась на вершину сопки. Вскоре она показалась. Это был патруль из трех человек, китайцы заглушили двигатель и, приготовив оружие, начали приближаться к месту аварии. Настя оглянулась на отчима, но тот, казалось, не обращал внимания на новых участников событий. Один из солдат крикнул что-то на своем гортанном языке, Лонг тут же ответил, властно и твердо. Они подошли поближе, а когда рассмотрели на погонах соплеменника три больших звезды, то закинули автоматы за спину и начали помогать Лонгу, вытаскивать из салона Валю. Втроем это им удалось, вскоре она лежала на траве. После этого Лонг распрямился, с улыбкой спросил что-то у одного из солдат. Тот достал карту, показал ему точку на карте. Лонг изумился, ткнул пальцем в карту, и тогда солдат начал что-то говорить, показывая на зеленом фоне что-то обширное. В это время один из его сослуживцев разглядывал разбитый вертолет. Он даже засунул голову в сплющенный корпус. Это не понравилось Лонгу, он уже давно держал под картой пистолет со снятым предохранителем. Первым выстрелом он уложил своего гида по здешним местам, затем топтавшегося около машины водителя, и только потом третьего члена патруля. Тот как раз рассмотрел на стенах салона надписи на русском языке и схватился за автомат. Лонг опередил его буквально на одну секунду.

Убедившись, что все трое китайцев мертвы, Лонг склонился над женой.

– Как ты?

– Ничего, только голова болит. Ударилась сильно.

После этого Лонг подбежал к кабине, и скривился от досады. Сашка сидел за рукояткой управления с открытыми глазами, вот только одна из веток столетнего кедра проткнула его тело насквозь.

– Черт! Как не повезло парню. Как жаль. Так, уходим. Настя, садись в машину.

Лонг прихватил оружие, рацию, карту, рассадил семью на заднее сиденье.

– Ну, девчонки, держитесь!

Они, может быть, успели проскочить на территорию, занятую русскими войсками, но вскоре Вале пришла пора рожать. Лонг до последнего гнал автомобиль, стараясь как можно дальше забраться в тайгу. Это был невероятный маршрут, на нерве, на сверхусилиях он проезжал там, где не проехал бы никто. Каким-то чудом в сплошной тайге он умудрялся находить дорогу среди деревьев, поднимался по руслу ручья, по распадкам, проламывался через кустарник.

– Лонг, я рожаю! – сообщила, кусая губы, Валя.

– Потерпи еще немного, потерпи! Немного осталось! – Умолял Лонг жену.

– Не могу. Больно мне. Больно!

– Валя, еще немного, нам нужно подальше уйти от всех!

И только когда Валя уже во весь голос закричала, Лонг свернул в сторону и загнал машину в кусты. После этого он постелил приготовленное одеяло, затем помог жене выбраться из машины, уложил ее. Лонг метнулся к машине, достал пустую баклажку из-под минералки.

– Настя, тут где-то ручей, сходи, набери воды.

Рядом, в самом деле, слышался шум воды. Настя быстро нашла ручей, в этом месте он образовывал небольшой, чуть выше метра, водоскат, а сразу за ним была небольшая заводь. Она набрала воды, а потом невольно присела и уставилась на водную гладь. Внутри девочки словно отпустило какую-то пружину. Весь тот ужас, что ей довелось пережить в родной квартире – эти ледяные, водянистые на ощупь ноги бабушки, уже исходящий от ее тела неприятный, сладковатый запах смерти, крики матери и темнота вкупе с подкатывающим к горлу страхом, когда хочется закричать, и понимаешь, что нельзя, и держишься из последних сил… Все это отпустило, все смыл таежный ручей. Из этой нирваны Настю вывел донесшийся до ее ушей дикий крик матери. Она подхватила баклажку и побежала к машине.

Там шло самое важное – головка ребенка уже показалась наружу, и обливающийся потом отец пытался помочь жене, но при этом до смерти боясь повредить ребенка.

– Валя, тужься, Валя! – Умолял он.

Наконец свершилось главное чудо – ребенок весь вышел наружу, и сразу закричал. Лонг быстро и решительно перерезал пуповину штык-ножом.

– Давай, лей! – Приказал он Насте.

– Вода холодная, – предупредила Настя.

– Ничего, крепче парень будет.

Настя начала лить воду на красный комок мяса со сморщенным лицом старичка, ребенок на секунду словно захлебнулся воздухом, а потом закричал еще сильней и надрывней.

– Вы там не простудите его, – слабым голосом сказала Валя.

– Никогда, – пообещал Лонг, растирая тело сына полотенцем. Он и в самом деле вскоре перестал плакать. Отец взял его на руки, и, рассмотрев, довольно засмеялся. Сейчас он был как никогда счастлив. Боковым зрением Лонг засек справа от себя какое-то движение, повернул голову в ту сторону и увидел на уровне глаз два направленных на него ствола.