Текст книги "Мир Феликса (СИ)"

Автор книги: Евгений Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Я услышал, как Настя закрыла дверь на замок, это давало нам немного времени, если другие придут на крик о помощи.

– Зачем вы это делаете? – Вдруг заговорил здоровяк. – Для вас уже все кончено.

Вместо ответа, я еще раз осмотрел комнату и остановил взгляд на окне, которое, как я заметил, выходило за ограждение фабрики.

– Андрей, это глупо. – Произнес он с искренним недоумением. – У вас осталось минут десять. Куда вы уйдете за это время?

– Быть может, мы хотим провести это время подальше от тебя. – Сохраняя суровый вид, ответил я. – Это окно выходит на улицу, рядом железнодорожный мост. Тебе еще не случалось оказываться в теле инвалида?

– Я прошел через три тела, и они… – Я выстрелил в него, затем в Артура.

– Нет времени. – С нарочитым хладнокровием произнес я. Мы с Настей остались вдвоем посреди спящих копий Феликса.

Убедившись, что все они без сознания, я посмотрел на Настю. Она сделала шаг и обняла меня, как в последний раз. Я замер… Адреналин, наконец, отступил от горла, и пришло внезапное спокойствие, которое, как я думал, нам более недоступно. Я всеми своими клетками желал остановить время и остаться в этом моменте навечно, но время было, как всегда, против нас.

– Нам нужно идти. – Стараясь не быть слишком резким, произнес я.

– Куда? – С непониманием спросила Настя. – Ты правда решил прыгнуть с моста?

– Нет, но мы должны убежать как можно дальше. Феликс должен решить, что это большее, до чего мы додумались.

– А на самом деле…? – Настя напряглась и затаила дыхание, ожидая моего объяснения.

– На самом деле, у меня есть идея получше. – Я подошел к кейсу и достал из него очередную ампулу с заготовкой вируса. – Я сниму копию своего сознания и помещу ее в тело.

Настя озадачилась. Она как будто мысленно повторяла мои слова.

– В какое тело?

Прежде чем ответить ей, я вставил ампулу в подголовник и включил аппарат.

– Феликс сказал, что два активных вируса в одном теле могут уничтожить сознание, это значит, план А не сработает – мы не сможем возродиться в своих собственных телах.

– А план Б?

– Этот парень. – Я указал на Артура. – Он работает в Biohack. В его теле я смогу провести исследования и создать антивирус. В идеальном случае, он сможет восстановить сознание зараженных.

– Звучит нереально. Как ты это себе представляешь?

– Пока никак, но Феликс представляет. Это должно мне помочь.

– Он раскроет тебя. – Даже в дефиците времени Настя успевала рассуждать критически. – Его копии в наших телах будут все знать.

– Нет, не будут. – С полной уверенностью заверил я. – При восстановлении сознания память Феликса сливается только с долговременной памятью акцептора. Что произошло с ним в последний день, он помнить не будет.

– Это какое-то безумство. – С трудом вмещая все в голову, вымолвила Настя.

– Да, – с горящими глазами ответил я, – победить безумца можно только еще большим безумством.

Она подняла на меня глаза с надеждой:

– Ты думаешь, нас можно будет вернуть?

Я хотел, было, сказать Насте, что нам уже не помочь, что даже если удастся вернуть в наши тела наше сознание, это будут уже другие копии нас, но я не мог так грубо раздавить ее надежды суровой логикой.

– Да, я найду способ, я в этом уверен. – Я смотрел в ее глаза и видел любовь и непоколебимую веру в победу – все, что мне было нужно в этот трудный момент.

Но вдруг из-за двери донеслись звуки частых шагов, за ними последовал сильный удар, от которого дверь, казалось, треснула изнутри. Мы синхронно вздрогнули.

– Нам пора. – Взволнованно произнес я, сжав в кулаке пульт управления.

– Вперед! – На выдохе силы скомандовала Настя.

– Стоп…, – вдруг осекся я. Мои глаза убежали в размышлении. – Его память закончится здесь… Моя копия в другом теле не будет помнить ничего с момента снимка.

Настя прижала ладонь к моей щеке и обернула мой взгляд на себя. Мы неподвижно смотрели друг-другу в глаза, и даже громыхающие удары по двери не могли нас отвлечь. Она разомкнула губы и крепко поцеловала меня, так что я в сильнейшей степени ощутил их вкус и полноту. Даже в этой пропитанной адреналином обстановке она могла заставить мое сердце биться чаще. Я задержал этот миг, стараясь продлить его в своей памяти, как один размноженный кадр. Затем я почувствовал, как ее губы отступили, вдохнул в последний раз ее цветочное, парное дыхание и нажал на кнопку.

6. Антитело

6. АНТИТЕЛО

Это было очень странное состояние. Чтобы попытаться передать его, можно вспомнить пробуждение после общего наркоза – нечто среднее между сном, реальностью и смертью, когда не знаешь, что ты и где – но происходит все намного быстрее, и нет того отвратительного токсического вкуса во рту. Я как будто всплыл из ниоткуда, преобразовался из нематериальной точки в трехмерный мыслящий объект, пройдя все измерения одно за другим. Весь штамм пси-вируса сработал синхронно, но момент своего появления я не смог отследить – все-таки сознание инертно. Первые мысли были настолько примитивны, что даже не могли констатировать факт своего наличия. Эти движения, по большому счету, нельзя было назвать мыслями. В первые секунды разуму не были доступны ни абстракция, ни даже аппликация, все категории были разрозненными объектами, не имеющими свойств. Что-то подобное мы испытываем в полудреме, только происходит все наоборот: цельные образы один за другим теряют смысл, рассыпаясь на логические примитивы. Здесь же все мои мысли состояли сплошь из примитивов, бессмысленных и ничем не связанных. Странно, но я сумел запомнить первое составное понятие, возникшее тогда в моей голове. Им было "цифровое дерево". Этому нельзя дать объяснение, и не нужно; это всего лишь первая пара понятий, случайно взятая из бури сознания и связанная одномерной аппликацией.

Когда я открыл глаза, мозг уже начинал работать эффективно: я понял, что жив, понял, что лежу на спине и что мне холодно. Перед глазами был свод темно-зеленого купола, а нос улавливал запах сырой травы и медикаментов. Вслед за осознанием реальности начали возвращаться воспоминания последних минут: я вспомнил Настин поцелуй, вспомнил схватку с Феликсом и наш план, но не мог вспомнить, какова была его цель. Вспомнил, что я теперь не в своем теле, но каким было мое тело и кем я был вообще, вспомнить пока не удавалось. Вероятно, укол транквилизатора замедлил регенерацию сознания.

Я запустил руку под рубашку и нащупал острые ребра. Мышечная память вступила в противоречие с осязательными воспоминаниями, и тут же из памяти явилось отражение щуплого тела в зеркале, а с ним – унылое, не довольное собой лицо. Затем медкомиссия в военкомате; заключение: не годен. И тут же – военные сборы, марш-бросок, пятнадцать подтягиваний, затем зал физкультуры и тщетная попытка подтянуться, злорадный смех одноклассников… Смех моих друзей над неказистым умником; я прошу их прекратить, ведь я и сам такой же умник, только чуть более веселый. Мои друзья: Сережа, Дима, Саша Ветров. Вспоминаю лицо друга и понимаю, что он мой враг. Карантин, эпидемия – события последних двух дней восстановились в моей памяти. Мои родители…, сердце облилось горячим раствором, и дыхание сбилось. Моих родителей больше нет. Но тут же вижу мою маму – пожилую женщину с тростью. У нее проблемы с ногами, она ждет меня дома и волнуется. Вспоминаются картины детства: новая школа в спальном районе; иду с рюкзаком к старому зданию в центре города – это моя школа; спортивная секция, потом пропадаю с друзьями во дворах, сижу за компьютером дни напролет, играю в игры, учу химию, играю в футбол со старшим братом, снова учу химию, но уже в другой комнате, отец мне помогает; отец бросил нас, когда мне было шесть, и вот, мне десять, мы едем с мамой, папой и старшим братом на море; две мамы, два отца, два разных детства… Вспоминаю, как поступил на биологический факультет, сдавал все курсовые первым, одногруппники смотрят на меня, как на инопланетянина. Чуть не завалил первую сессию – увлекся организацией вечеринок, пропадал в клубах и лагерях, ругался с родителями, успокоился, остепенился, начал писать музыку. Выиграл стипендию в немецком университете, но не поехал – не смог оставить маму. И снова вечеринки – стою за пультом, играю музыку, трезвый. Взялся за биологию, написал статью. И снова вечеринки, друзья, девчонки, море. Приступ астмы на даче – похоже, она со мной с детства.

Моя голова, казалось, вот-вот взорвется от потока противоречивых воспоминании, собирать их в две разные жизни было все равно что переплывать реку в нулевой видимости – конца не видно, и кажется, что сил больше нет, но все равно продолжаешь плыть, потому что другого пути нет. Нельзя сказать, что это было сплошным мучением, истошные усилия шли вместе с научным интересом, этот удивительный опыт слияния сознания пожелал бы пережить всякий пытливый ум. Мой мозг работал с невиданными доселе мощностью и выносливостью, для него это испытание было сродни марафону. Все чаще казалось, что я вспомнил абсолютно все, но воспоминания приходили, покуда я продолжал думать, и останавливаться я был не намерен.

И вот мне вспомнилось, как я закончил университет и пришел на стажировку в Biohack; она была настоящим научным состязанием. Интересно, что я вспомнил две версии этой стажировки – в одной я преуспел, оставив конкурентов позади, в другой же чуть не дотянул, уступив двум гениям. После этого я устроился на работу в НИИ; так я вспомнил мою встречу с Феликсом. И тут меня будто ударило чем-то массивным, мощным и при этом невесомым, я испытал настоящий взрыв информации – Феликс появился предо мной, и я будто канул в омут его воспоминаний, провалившись сразу до самого дна. От первого детского воспоминания до начальной школы время пронеслось незаметно. Первый класс: белые рубашки, красные галстуки, пятерка по математике, но двойка по поведению; споры с учителем; я оставляю его в дураках, он не может с этим смириться и вызывает родителей в школу. Родители, как всегда, меня не слушают. В их мире взрослый всегда прав, даже если он идиот. Отдают меня в шахматный кружок, потом в музыкальную школу. Зачем мне аккордеон! Они всегда выбирают за меня. Вспоминаю и в сердцах злюсь на них, как будто это было вчера. Они и друг с другом не могут найти общий язык, постоянные склоки и язвительные уколы, меня зачастую просто не замечают. Закончилось все разводом. К тому времени я уже поступил в университет; сначала учился на программиста, бросил, поступил на биологический. В аспирантуре начал встречаться со своей студенткой, это были первые серьезные отношения. Первые три года все шло хорошо: она любила меня без оглядки, мне хватало времени и на нее, и на науку. Потом она начала требовать большего, ей нужно было все мое время. Если я шел на встречу с коллегами, я должен был вернуться в тот же день; вместо работы над собственными исследованиями, я обсуждал с ней детали предстоящей семейной жизни. Зачем вообще это нужно – кольцо, обязательства. Мы жили счастливо, пока в ее голове не засела эта липкая и едкая мысль о браке. Я не мог искоренить эту пагубную идею, как ни старался. Вот бы можно было помочь человеку думать так же, как я. Терпеть ее нападки было непросто, но она не вытерпела первой и ушла, назвав меня эгоистом. Это было в высшей степени несправедливо. Я наблюдал несправедливость повсюду: в том, как начальник отчитывал моего коллегу за то, к чему он непричастен, в том, как государство тратит деньги на бесполезное строительство и откладывает в сторону проблемы пенсионеров, в том, как полиция задерживает гражданина, который всего лишь отстаивает свои права. Я каждый день наблюдаю это и каждый день прохожу мимо. Если бы я только мог все изменить…

Удивительно, как внезапно и просто порой меняется наше сознание. Для этого не всегда нужно проходить через катарсис, зачастую все решает мысль, возникшая в голове по стечении обстоятельств. Я вспомнил один из тех дней, когда мое понимание мира расширилось одномоментно. В этот день не происходило ничего необычного, я просто шел по городской площади по своим делам. Я проходил мимо молодых людей, которые очень живо обсуждали какую-то важную для них проблему. Я не прислушивался к их разговору, но проблематика была мне ясна, там было что-то про притеснение городским правительством малого бизнеса. В целом, о чем они говорили, не имело значения, главное то, что я задумался об услышанном, развил это в своей голове и проникся проблемой. Затем я начал слушать, что говорят другие прохожие, я смотрел на лица тех, кто шел молча, и пытался понять их настроение. У каждого была своя жизнь, свои проблемы, идеи и воспоминания, одним словом, свой мир. Каждый мир пересекается с сотнями других миров, а их объединение образует невероятное по мощности информационное поле человечества, и мой мир – лишь крохотная крупица этого многообразия. Но как только я осознал это, как только ощутил себя частью необъятного информационного пространства, я как будто разросся – вырос не над ним, но внутри него; горизонты исчезли, и из крохотной части я моментально стал целым – я как будто стал всем. Когда мысли и проблемы всех людей на планете вдруг стали моими собственными, я понял, что достиг нового уровня в понимании мира. С этого момента я думал лишь о том, как сделать мою субъективную вездесущность объективной. Я развивал эту мысль весь день, пока не пришел к идее пси-вируса.

После столь длительного и интенсивного погружения в память Феликса я все же смог остановиться и сделать передышку. Я сделал то, что еще минуту назад мне казалось невозможным – поднял голову. Так я понял, что лежу на носилках в большой военной палатке. Рядом со мной было еще четверо носилок, они были пусты. Видимо, остальные усыпленные уже пришли в себя.

– Артур, порядок? – Вдруг прозвучал басистый голос у меня над головой. Это был здоровяк, рядом с ним был еще один, теперь знакомый мне экземпляр Феликса. – Ты в норме?

– Да…, Володя. – Я вдруг вспомнил его имя. – Я в порядке.

Я подождал, когда он уйдет, и начал потихоньку подниматься. Это было непросто, голова набирала вес, стоило мне чуть приподняться. Когда я вышел из палатки, все вокруг выглядело так, будто это был другой день и совершенно другое место. Дождь прекратился, поляна мокрых сорняков золотилась в свете летнего солнца; вышки и кабины были пусты, последний военный расчет провожал граждан за ворота фабрики. Все это походило на завершение грандиозной операции, оружие и противогазы раскладывали по фургонам, офицеры и солдаты с чувством выполненного долга размещались по грузовикам и транспортёрам. Я медленно шел мимо них, вслед за толпой, искоса поглядывая на окружающих. Я чувствовал себя словно внутри невидимого кокона, я был их главным врагом, из-за которого и устроили весь этот театр, но никто не обращал на меня ни малейшего внимания; это было ни с чем не сравнимым ощущением, которое прежде я мог испытать, разве что, во сне.

Выйдя за ограду, я направился туда, где было меньше всего людей, на каждом повороте я выбирал наиболее тихий и безлюдный путь. Так я оказался на узкой улице со старыми кирпичными зданиями, где граница солнечного света была высоко над головой. Я сразу вспомнил это место, но пока не мог разобрать, кому принадлежало это воспоминание – Андрею, Артуру или Феликсу. Я понял, что должен продолжать вспоминать. Вынужденная часть слияния была закончена, но мне хотелось дойти до конца – извлечь максимум информации из подкорки Феликса и полностью разделить его и мою память. Так я начал вспоминать работу в НИИ: вспомнил опыты над гриппом, вспомнил институтскую столовую, Нину и Льва Петровича. И тут началось нечто, разрывающее мозг – нечто еще более невероятное, чем восстановление памяти двух жизней одновременно. Я увидел себя глазами Феликса. Предприимчивый, любознательный и педантичный – с его энтузиазмом, я, наконец, смогу расслабиться на работе и заняться своими исследованиями. Мастер своего дела, настоящий профессионал, я восхищен его опытом и гениальностью. Я видел Феликса и тут же видел себя его глазами, это было все равно что стоять меж двух зеркал – бесконечная парная рекурсия. Из-за нее некоторые воспоминания становились безвыходными кругами самонаблюдения. Один из них внезапно оборвался, когда я едва не столкнулся с мотоциклистом. Он обложил меня гневным матом, но я был ему благодарен, за то что он вытащил меня из этого круга. Я продолжал медленно идти по безлюдной улице и всеми силами старался больше не спускаться в дебри воспоминаний – я был уверен, что вспомнил все, что мог, и дальнейшие копания только попусту перегреют мой мозг.

Я бродил по городу до позднего вечера, свыкаясь со своим новым состоянием. Воспоминания, меж тем, продолжали приходить мелкими порциями. Большинство из них были свежими, малозначимыми и безобидными. Так я вспомнил, что накануне поругался с мамой. Точнее, это она отругала меня за то, что я не пришел домой ночевать, даже не предупредив. Я же в ответ на упреки ушел, не сказав ни слова. Конечно, это сделал не я, и не Артур, это сделал Феликс, но чувство вины за этот проступок досталось мне. Вспомнив об этом, я решил как можно скорее добраться до дома.

У Артура меня встретила тишина, свет был выключен во всей квартире, но я знал, что мама здесь, что она ждет и переживает, на этот раз еще сильнее обычного. Поразительно, что я чувствовал это и точно так же искренне переживал за нее. Не знаю, было ли это мое собственное сочувствие к больной, пожилой женщине или чувства Артура передались мне вместе с его памятью. Если верным был второй вариант, то Феликс должен был так же испытать все эти волнения. В этом случае, он был еще большим эгоистом, чем я о нем думал, ведь он ни капли не беспокоился на этот счет. Тогда я окончательно понял: Феликс действительно может завершить свой план и стать всем на планете; мало того, он единственный, кто на это способен, любой другой остановился бы, поняв, как тяжело примерять на себя чужую судьбу.

Я помирился с мамой – побежал в магазин и вернулся с цветами и коробкой конфет. Она была в шоке, еще большем, чем во время ссоры – Артур никогда не делал ничего подобного. Удивительно, но от этой маленькой победы мне стало заметно легче на душе. Я обрел уверенность, которая была мне так нужна в предстоящем деле, меня ждал первый рабочий день в корпорации зла.

Новый день был столь же пасмурным, как предыдущий, эта вездесущая небесная серость казалась перманентной, как неизлечимая болезнь. Я понимаю, как это нелепо, но я улавливал связь между погодой и планомерным вымиранием человечества. Странно звучит… Это эпидемия, в которой люди по-настоящему умирают, но при этом численность человеческого рода не уменьшается. Я продолжал размышлять философски, несмотря на нервную дрожь, которую испытывал, приближаясь к офису. Этот небоскреб в центре города был настоящим рассадником ментальной заразы, здесь находился эпицентр эпидемии, целое здание – один дьявольский разум. Я стоял у порога, боясь сделать шаг, и смотрел на вершину, словно в серую пропасть. И тут меня окликнул знакомый голос:

– Привет, Артур. Ты чего застыл? – Это был Антон Пинчук, на его лице была привычная ничего не значащая ухмылка. – Как дела? Как твои мутанты поживают? – В первые секунды я стоял молча, всеми силами стараясь не выдавать своего недоумения, но вскоре из памяти Артура, словно по запросу, всплыл факт, который все объяснял: ему, то есть мне, поручили исследовать мутации пси-вируса, чтобы вывести максимально быстродействующий штамм. Я несколько секунд потратил на удивление, затем собрался с мыслями и ответил:

– Прогресс есть.

– Отлично. – С улыбкой произнес Антон, после чего хлопнул меня по плечу и быстро ушел вперед.

После его ухода я по-прежнему пребывал в легком шоке, вместе с тем, эта встреча слегка усмирила мой страх. Я, не останавливаясь и не ускоряясь, шел по просторному холлу, на ходу вспоминая детали офисной обстановки. В лифте я сам нажал на нужную кнопку, на этаже направился прямиком к своему рабочему месту. Память Артура давала мне всю необходимую информацию, чтобы не сбиться с курса и не выдать себя. Точно так же, наверняка, я мог бы достать из памяти Феликса идею антивируса – я твердо верил, что она была в его голове – но пока ничего похожего, никаких намеков и следов этой идеи не приходило из доступных мне областей. Возможно, ее получится восстановить правильным запросом, вроде того, который сделал Антон Пинчук

На рабочем месте меня встретил творческий беспорядок: стол был заставлен всевозможными канцелярскими и лабораторными приспособлениями; здесь были и пустые пробирки с высохшими следами реагентов, и использованные одноразовые перчатки, и карандаши разной степени износа, и разнообразные игрушки вроде куба из магнитных шариков; экран и клавиатура ноутбука выглядели как антиквариат под слоем прилипшей пыли, на спинке стула висела черная поясная сумка. Я тут же вспомнил: такое окружение было комфортным для Артура. Сам же я любил порядок. Нет, я никогда не был чистоплюем, но на рабочем месте всегда старался сохранять первозданную чистоту, насколько это было возможно. И в этом была первая конспиративная трудность: чтобы не вызвать подозрений, я должен был свыкнуться со своей новой средой обитания, сколь бы сильное отвращение она ни вызывала.

С моего места в открытом офисном пространстве были видны места нескольких человек. Не боясь выглядеть странным, я медленно обвел людей взглядом. Я задерживался на каждом из них на несколько секунд, чтобы извлечь из памяти максимум информации. Среди них был парень, с которым я много общался по работе, и девушка, которая мне нравилась – она была не очень, если честно, не знаю, что Артур в ней нашел. Троих я даже не знал по имени, несмотря на то, что пришли они больше года назад.

Чем глубже я погружался в мир Артура, тем больше понимал, насколько закрытым он был для других людей. Удивительно, что собственные воспоминания не давали этого понимания – только через окружающих удавалось собрать недостающие детали его личности. Я продолжал вдумчиво рассматривать людей, пока вдруг не встретился взглядом с мужчиной в сером поло. Он смотрел на меня так, будто злился, что я его не замечаю. Мне потребовалось примерно пять секунд, чтобы вспомнить о нем все, что было нужно. Это был Станислав, начальник отдела, один из тех, кто проводил со мной интервью, когда Феликс заманил меня, Андрея, в Biohack.

– Здравствуй, Артур… – Поприветствовал он меня саркастическим тоном.

– Привет, Стас. – В противовес ему, приветливо ответил я.

– Ты ничего не забыл?

Я в очередной раз напрягся, пытаясь вспомнить что-то, о чем я не имел понятия, и конечно же, вспомнил: у нас была запланирована встреча в восемь утра, я пришел на работу к девяти. Теперь мне нужно было дать ему правдоподобное объяснение, желательно так, как ответил бы Феликс.

– Да, встреча… Извини. – Без лишних эмоций сказал я. – Дома заработался и проспал.

– Я надеюсь, твоя работа была бесконечно важной для компании, потому что из-за нее я и трое других людей встали на час раньше впустую.

Я не смог ничего ответить, его осудительный тон ввел меня в ступор. Он продолжал смотреть широко открытыми, полными непонятной злости глазами. Скорее всего, этот странный, немного психоватый взгляд был отличительной чертой Станислава; и отсюда возникает вопрос, где заканчивается оригинал и начинается Феликс. Эта граница между разумом и генетикой мне была не ясна, тем более, во мне не было ничего от Артура…, или все-таки было?

– Я слышал, ты вчера получил лошадиную дозу транквилизатора. – Вдруг снова заговорил Стас. Он будто специально сделал паузу, чтобы дать мне время на анализ. – Похоже, ты настоящий жеребец, если можешь плодотворно работать после такого.

– Для меня работает как допинг. – Я неожиданно ловко отшутился. «Артур так бы точно не сказал, – подумал я и тут же мысленно чертыхнулся, спохватившись, – блин, я же Феликс», – на этом моменте я даже слегка сморщился от негодования, впервые по-настоящему запутавшись. Стас ехидно приподнял подбородок, будто говоря «ах вот оно что». – Насчёт встречи…, я до конца дня подготовлю план исследований по генетическим модификациям.

– Я ценю твое стремление реабилитироваться, но это уже не поможет. – Стас старательно добавлял сухого драматизма, я, в свою очередь, изобразил удивление. – Видишь ли, не ты один в нашей компании любишь нарушать планы отдела. Товарищ Пинчук почему-то решил, что нам важнее закончить новый ноотропный препарат и срубить денег, чем продолжать стратегически важные исследования.

Мне нечего было ему ответить, но его новость меня обрадовала, поскольку она означала, что в моем распоряжении появится достаточно времени, чтобы провести исследования, если, конечно, он не задумал занять меня совершенно другим проектом.

– И, чем мне заниматься? – Спросил я неуверенно.

Стас выдержал такую паузу, что мне показалось, будто он не понял моего вопроса.

– Жди дальнейших указаний. – Он поставил точку. При этом его пронзительный взгляд не изменился ни на йоту, он бойко встал с кресла и направился к выходу. После того как он скрылся за перегородкой, я оправился от оцепенения и повернулся к своему рабочему месту, и тут он возник над перегородкой, как черт из табакерки, на этот раз буквально над моей головой. – И ещё кое-что, открой календарь, сегодня будет встреча по поводу важного пополнения штата.

Я машинально кивнул с коротким «угу», после этого Стас окончательно скрылся, и я вернулся к размышлениям о характере Феликса. Трудно было сосчитать, сколько его копий встретилось мне за последние три дня. Кажется, у всех был один характер и одна цель, но были в них и различия – этого нельзя было отрицать. Кто-то был активнее других, кто-то сдержаннее, кто-то смелее, кто-то осторожнее, кто-то руководил другими, кто-то подчинялся. Чем обусловлено это разнообразие? У них одно сознание, воспитание, интересы и амбиции, но при этом они ведут себя по-разному. Неужели химия физического тела имеет столь сильное влияние на характер. Или же это отголоски стертого сознания. Последний вариант выглядел мистически, но, поскольку механика сознания нам не ясна, любое объяснение имеет смысл.

Прошла первая, самая трудная половина дня. Мне пришлось пообщаться с тремя людьми, и каждый диалог был порядочным стрессом, я упорно концентрировался на том, чтобы не вызывать подозрений – старательно подражал Феликсу и говорил о важных для него вещах. Между встречами я проводил время за своим столом, создавая видимость рабочего процесса. Сосредоточенно играть чужую роль и при этом начинать свою научную работу оказалось непростой задачей, я непрерывно переключался между копанием в памяти Феликса, рысканьем в материалах Артура и размышлениями о природе сознания. И в этом процессе самой крупной палкой в колесе были мои эмоции и паразитные мысли, от которых нельзя было просто так отвлечься. За последние два дня я потерял всех близких, включая самого себя; до сих пор не понимаю, что помогало мне абстрагироваться от душевных ран – возможно, это небывалый научный вызов, брошенный Феликсом, а может быть, непоколебимая вера в то, что люди не утрачены навсегда и что их сознание спрятано где-то в недрах зловещего разума.

Последнее, что беспокоило меня в общем стрессовом фоне – это встреча, висевшая угрожающим пятном в моем календаре. Я знал, с кем мне предстоит встретиться, но до последнего надеялся, что этого не произойдет. Ровно в назначенное время, опять же, чтобы не вызывать подозрений, я пришел в переговорную, там уже ждали трое людей, которых я никогда не видел, но сразу же вспомнил. Они отметили мое появление лишь секундным взглядом, и никто не произнес ни слова. «Все в норме, это Феликс», – подумал я. Они сидели тихо, каждый в своих мыслях, двое копались в гаджетах, я же просто смотрел сквозь стену из матового стекла и выискивал что-то в размытых фигурах. Долгое разобщенное молчание прервал Антон Пинчук, вошедший в комнату с привычным задором. Он, несомненно, был самым разговорчивым из знакомых мне копий Феликса. В остальном же – в образе мышления, жестах, риторике – он, как и все остальные, целиком копировал своего донора.

– Всем привет! – Громогласно салютировал он.

Вслед за ним вошёл Стас и просверлил меня все тем же леденящим взглядом. На этот раз он не угнетал меня так, как при первой встрече, к тому же, я был целиком сосредоточен на размытых фигурах, следовавших за ним, там, за матовым стеклом, я заметил, как минимум, троих людей. Вслед за Стасом вошел мужчина средних лет, с бронзовым загаром под белой рубашкой и блестящими часами, в нем я тут же узнал генерального директора. Не обращая ни на кого внимания, он с важным видом занял место во главе стола. Дальше случилось то, к чему я морально готовился и к чему, в итоге, не был готов совершенно. На пороге я увидел самого себя. Мое сердце едва не выскочило из груди, дыхание сбилось так сильно, что мне пришлось попросту не дышать. Глаза, которые ещё недавно были моими, смотрели на присутствующих со стеклянными безразличием и в то же время вкрадчиво, он знакомился не с людьми, а с новым видением этих людей. Его взгляд коснулся каждого, включая меня, и когда это произошло, я сжался внутри, как пружина в затворной коробке, и думал лишь о том, как бы не выстрелить. Вопреки моему предчувствию, Андрей никак не выделил меня из окружающих, с одного взгляда он получил все, что ему было нужно – воспоминания возвращались «по запросу».

Как только все расселись, слово взял генеральный директор. Говорил он предельно кратко, видимо, его слово стоило намного дороже, чем у остальных:

– Как я понимаю, все в сборе. Антон, вещай.

– Да, ещё раз всех приветствую. – Весело начал Антон. – Сегодня на повестке две темы. Первая связана с пополнением в наших рядах. – Он с улыбкой посмотрел на принадлежавшее мне тело. – Познакомьтесь с Андреем. Мы давно ждали его в нашей компании, и вот, наконец, он с нами. Спасибо службе персонала, они развернули масштабную операцию в городе, которая оказалась очень эффективной. Андрей будет отвечать за разработку респираторного вируса, в этой области у него большой опыт. – Я слушал и не понимал, зачем нужно было это озвучивать, все присутствующие и так хорошо знали меня в прошлом. – И это второй пункт повестки. Андрей, тебе слово.

– Прошу прощения, – вдруг вмешался генеральный. Он навалился на стол значительной частью своего массивного туловища и нажал на кнопку коммуникатора, расположенного на центре стола. – Здравствуйте, Люба, принесите, пожалуйста, кофе, восемь чашек, в переговорную «Воздух». Спасибо. Продолжайте, – он мигнул в сторону Андрея.