Текст книги "Мир Феликса (СИ)"

Автор книги: Евгений Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Я тщательно анализировал ситуацию и не мог найти исхода, в котором мы с Настей благополучно уезжали вдвоем с этого ненавистного карьера. Тем не менее, я не сдавался и продолжал подвешенный на волоске диалог:

– Я тоже не шутил, когда говорил, что убью ее. Брось пистолет, Феликс, все пистолеты, – я коснулся взглядом капитана, – тогда мы оставим ее и уедем.

– По-твоему, то обстоятельство, что ты держишь мою копию в заложниках, позволяет тебе манипулировать мной? – Видимо, этот вопрос Феликса должен был поставить меня в тупик.

– Да, именно так. – Своим дерзким ответом я решил поставить в тупик его. – Каково это…, знать, что часть тебя вот-вот может погибнуть?

Меж тем, мой пульс снова барабанил подобно пчелиному рою, а пот образовал устойчивую протоку на виске. Что было на уме у Феликса, мне, как всегда, было неведомо. Он тянул с ответом; был ли он озадачен или просто играл на моих нервах, я понять не мог.

– Хочешь знать, каково это? – Его взгляд стал холодным, как сталь, и малейшая моторика отключилась. – Я покажу тебе. – Феликс выстрелил.

Далее все ощущалось словно в мутной воде. В первую секунду, а может быть, прошло целых пять, я посмотрел на машину: стекла были целы, а значит, Настя не пострадала. Затем я прислушался к своему телу, резкой боли я не испытывал, дышал глубоко, с ног не валился, различал образы. И тут я почувствовал сильную тяжесть в руках. Тело женщины потянуло меня вниз. Я отпустил ее и увидел, как она легла навзничь с угасающим взглядом и кровавым пятном на груди.

Шок сковал мне суставы, сознание все больше отключалось от реальности, через обморочную завесу я видел и слышал, как Феликс бежал ко мне. Он схватил мои руки за спиной и опустил меня на колени, его слова как будто доносились издалека:

– Приведи ее!

Я успел увидеть, как тучная фигура капитана скрылась за капотом. И тут меня пробудили Настины крики.

– Не трогай меня, упырь! Чертов оборотень!

Он буквально тащил ее – за шею, за волосы; она кричала и брыкалась, что было сил, разбрасывая песок волочащимися ногами.

– Тащи сюда! – Приказал стрелок. Он склонился надо мной и произнес с мертвецким спокойствием: – Теперь видишь, насколько ты заблуждался? Впрочем, – он снова оживился, выпрямившись в полный рост, – это больше не имеет значения.

Слушая его, я безотрывно смотрел на Настю: она отчаянно пыталась вырваться, пока вдруг не затихла, смиренно опустив взгляд и руки на песок.

– Все, напрыгалась? – С отдышкой произнес капитан. – Успокоилась. Готовьте инъекцию. – Он посмотрел на сообщников, удерживая ее одной рукой.

Настя четко поймала этот момент послабления, она протянула руку к поясу капитана и ловко вытащила пистолет, будто проделывала это уже сотню раз. Стрелок успел навести на них недоуменный взгляд, когда она щелкнула затвором. Капитан опомнился слишком поздно, Настя выстрелила в упор ему в колено, он взвыл от боли и скорчился на земле подобно брошенному на сковородку червяку. От неожиданности, стрелок замешкался. Когда он схватился за пистолет, моя рука была уже на нем.

– Замер! Руки за голову! – Настя держала его на мушке. Ее глаза источали такую неистовую ярость, что я в некоторой степени начал бояться за своего врага.

Феликс напуганно вскинул ладони, показывая, что безоружен. Он покорно замер, словно статуя, я не представлял раньше, что человек может быть настолько неподвижен, даже веки его застыли в страхе нарушить приказ. Ни стрелок, ни двое других не издавали ни звука, и только капитан кричал во всю глотку, брыкаясь и корчась от боли. Я, тем временем, завладел пистолетом и направил на него, как на главного раздражителя.

– Заткнись, не то пристрелю! – Я был полон решимости пустить пулю в каждого из них, и Феликс прочел это в моих глазах. От страха он сжимал зубы и молчал, вопреки невыносимой боли. – С кого начать, гады? – Я наводил оружие на каждого из них по очереди и видел, как вспыхивали их глаза.

– Не стреляй. – Еле слышно вымолвил один из них. Он был настолько напуган, что мне стало по-настоящему жалко его.

– Не стрелять? – Вдруг возмутился я. – Ты сам застрелил своего…, – я не знал, как назвать отношение между ними, поскольку нет подходящего слова в человеческом языке. Тут мое сердце отдалось острой болью, когда я снова взглянул на труп женщины. Мысли никак не складывались в слова, я мог лишь эмоционально молчать, тыкая в Феликса пистолетом.

– Я такой же человек, как ты. – Неуверенно произнес он.

– Ты говоришь, "я". Кого ты имеешь в виду под этим местоимением, вас всех или именно это тело, убившее только что человека? – Я небрежно давил мушкой ему в висок, он силился что-то сказать, но, очевидно, понимал, что практически любое его слово сделает только хуже. – Можешь не отвечать, я уже все понял.

Мое лицо постепенно остывало и сохло, отходя от ярости. Мне больше не хотелось никого убивать, но показывать этого я был не намерен.

– Все к оврагу. – Безэмоционально и оттого более убедительно приказал я.

– Андрей, прошу, не надо. – Так же тихо произнес один из них.

– Берите толстого и тащитесь к оврагу. – Я говорил, не меняя интонации. Трое взяли грузного инспектора под руки, и, вопреки его болезненным стонам, поволокли его, оставляя широкую борозду на песке.

Мы с Настей безотрывно наблюдали за их работой, хладнокровно направляя на них оружие. Я пребывал в необычном шоковом спокойствии; когда вокруг то и дело льется кровь, минуты без насилия становятся безмятежными, и я решил для себя совершенно точно: «больше никто сегодня не пострадает».

– Все лицом вниз, руки за голову. – В приказном тоне продолжал я. Все четверо замерли, упираясь лицами в траву в ожидании экзекуции. Я не думал о том, как выразить свои эмоции и свое состояние, я лишь сделал глубокий дрожащий вдох и начал говорить. – Как это, Феликс? Что это значит? Два месяца назад ты рассказывал мне свой план преображения мира, говорил о сострадании, о том, что люди будут жить, как братья, под твоим началом. А теперь ты…, – пытаясь завершить предложение, я ощутил, как мои нервы приблизились к точке срыва, в горле защемило, и на глазах начали наворачиваться слезы, – ты убил эту женщину. Она ведь была твоей копией, как ты мог так хладнокровно… – И снова ступор, снова мой голос подрагивал. Это, черт возьми, не по-мужски, но я ничего не мог поделать. Видимо, я еще не готов был видеть смерть и ходить рядом с ней по тонкой грани. – Я все понял, Феликс, – уже несколько спокойнее продолжил я, – в твоем самокопировании я почему-то представлял тебя сложным коллективным интеллектом. Теперь я вижу, насколько это далеко от истины. Ты не коллективный интеллект, – тут мой тон начал непроизвольно подниматься, – вы все просто толпа особей, которым плевать друг на друга. Вы ничуть не лучше остальных людей, даже хуже, потому что все – копии эгоистичного, запертого в себе социопата. Ты хотел создать вирус – ты его создал. Этот вирус и есть ты, и он погубит человечество, если его не остановить. – Тон моего голоса колебался между спокойным и нервным, почти взрывным, я сам становился похож на ненормального. – Пора начать дезинфекцию. – Я направил ствол на одного из них, надеясь, что он это заметит. Для убедительности, я щелкнул полувзводом.

– Стой! Не надо! – Вдруг сорвался один из них. – У меня жена и трое детей, они не знают, что я обратился. – Он разорялся, раздувая ртом песок, и даже под страхом смерти он выражался почти безэмоционально, просто потому что не умел иначе, но, зная Феликса, я понимал: он был напуган до смерти. Я не говорил ни слова и намеренно давил на него своей невозмутимостью. – Моя дочь ждет ребенка… – Вдогонку прохрипел он.

"Твою мать…", – подумал я, и мой взгляд резко изменился. Теперь на мою совесть давили тысячи ничего не подозревающих людей, с кем Феликс легко и незаметно породнился. Он и вправду настоящий вирус – зараженную клетку нельзя попросту удалить без вреда для организма, ее необходимо вылечить. Как это сделать, никто не знал. Я снова посуровел лицом, мои пальцы крепко сжали рукоятку.

– Андрей, не надо. – Опять взмолился он. – Совесть замучает тебя.

Его довод был чертовски сильным, но я неотступно направлял на них оружие.

– Держи их на мушке. – Я оставил пленников Насте, а сам направился к полицейской машине.

Четырьмя выстрелами я спустил колеса и снова возник над спинами Феликса, подобно палачу. Нужно было что-то сказать напоследок, подвести черту, кратко и емко объяснить ему его никчемность, но это не имело смысла. Его больше нельзя было воспринимать как человека, это вирус, каждый его экземпляр опасен, но бороться с каждым в отдельности бесполезно. Вероятно, это осознание стало моим первым значимым шагом на пути борьбы с Феликсом.

Мы оставили их в живых. Смог бы я на самом деле убить кого-то, не знаю. Уезжая с того треклятого карьера, я думал о другом: мне разрывало голову жестокое противоречие между безумным, но все же благонамеренным планом Феликса и его братоубийственным эгоизмом. В этих мыслях я был подвешен, как муха в паутине, взгляд мой прыгал по верхушкам елей, сходившимся в одну точку у горизонта.

– Андрей… – И вдруг голос Насти пробудил меня. В своих размышлениях я окончательно покинул ее. – Ты как? Пора возвращаться.

Она дотронулась до меня едва-едва, я почувствовал, как мое тело начало расслабляться, руки ослабили хватку, я выдохнул и, наконец, вернулся.

– Спасибо тебе. – С полной искренностью произнес я. – Ты спасла нас обоих.

– Не благодари. Это моя женская обязанность. – Ее голос был для меня спасительным зельем. Даже после того, что случилось, он звучал жизнерадостно и звонко. – У тебя был чудовищный день. Тебе нужно отдохнуть.

И только после этих слов я почувствовал, как блоки оставили меня окончательно. Я ослабил давление на педаль, мы проехали по мосту над маленькой речушкой и остановились. Эмоции, весь день сидевшие внутри, наконец, высвободились, я опустил руки и беззвучно зарыдал.

– Андрей. – Тихо обратилась ко мне Настя. – Андрей… – Тут она все поняла. – Это из-за родителей?

Я кивнул, сбросив пару соленых капель на колени. Настя заботливо обхватила мою голову, крепко прижавшись к ней щекой. Не знаю, как я держался раньше, вероятно, адреналин не давал эмоциям свободы. Но теперь мой пульс был спокоен, и я снова стал человеком – не ученым, который борется с никому не известным вирусом, а обычным человеком. Мы просидели так около пяти минут, а потом я вспомнил, что Феликс был у нас на хвосте. Он всегда был где-то рядом – к этой данности мы уже практически привыкли.

– Надо ехать. – Широко раскрыв высушенные глаза, сказал я.

– Подожди. – Вдруг остановила меня Настя.

Она взяла пистолеты и вышла из машины, через зеркало я проследил, как она бросила их с моста в реку. Я ни о чем не спрашивал, тем не менее, она дала ответ:

– Из них была убита женщина и ранен полицейский, нужно было избавиться от улик.

Благодаря Насте, я снова начал мыслить конструктивно, с этим настроем я нажал на педаль и устремился вперед по дороге до ближайшего поворота. Нам и вправду нужно было отдохнуть, и лучше всего вдали от автострады. Мы нашли на карте небольшой отель, окруженный лесом и, не раздумывая, направились к нему. Лесная глушь действовала на меня успокаивающе, впервые за целый день я почувствовал себя обычным человеком, забыл о погоне и сумел насладиться этим моментом с Настей.

Отель оказался скромным, но чистым и вполне уютным – то, что нам было нужно. В нем было настолько тихо, что создавалось впечатление, будто мы в нем одни. Сосны стояли так плотно, что лик закатного солнца рассеивался где-то вдалеке. Первое, что я сделал после душа – взял смартфон и продолжил писать этот дневник, очень многое нужно было излить и сохранить в этот день. Разумеется, Настя не знала о моих записях, но теперь в их секретности не было смысла.

– Ты ведешь дневник? – Удивленно произнесла она, положив свои теплые ладони ко мне на плечи.

– Да, вроде того. – Ответил я, в легком шоке от ее прикосновения. – Тут все о Феликсе и его изобретении.

– Это будет интересный доклад, он привлечет много внимания, когда все закончится.

– Если все закончится, мне никто не поверит, – я намеренно сделал ударение на слове "если", – ну а если нет…, тогда вообще никому это не будет нужно.

– Андрей, посмотри на меня. – Настя заставила меня поднять голову, и я снова увидел ее светлый, полный непоколебимой уверенности взгляд. – Все будет хорошо. Он не сможет захватить весь мир, рано или поздно его раскроют.

– Ты не представляешь, насколько он умен. – Убедительно произнес я.

– Но сегодня ведь мы его одолели. – Настин довод был неоспорим. Я снова начал размышлять о том, что произошло на карьере.

– Феликс удивлял меня, сколько я его знаю, но сегодня он шокировал по-настоящему. Я просто не могу уложить это в голове.

– Еще бы, в твоих руках погиб человек. – Настя смотрела на меня с сопереживанием.

– Да, но сейчас я не об этом. – Я подбирал слова, чтобы сформулировать свою мысль, которая была пока, скорее, эмоцией. – Феликс…, он хотел изменить мир к лучшему, по крайней мере, он искренне уверял меня в этом. По его идее, в мире, где все люди произошли от одного человека, не может быть несправедливости. Я видел в его плане создание идеального общества, он мог создать слаженный и эффективный глобальный разум. Но теперь эта картина рухнула, каждое из его порождений живет своей жизнью и готово грызть другим глотки ради своих личных целей. – Я задумчиво смотрел в окно и разговаривал как будто сам с собой. – Если подумать, только такой асоциальный, эгоистичный тип, как Феликс, мог догадаться заполонить собой всю планету.

Настя слушала меня внимательно, вникая в каждое предложение, удивительно, как весь этот сюрреализм укладывался у нее в голове.

– По-моему, дело не только в эгоизме. – Вдруг произнесла она. – Ему очень нужен ты.

– Все верно, – подтвердил я, – у меня есть знания, которые помогут ему быстро распространить вирус.

– Ты уверен, что это все? Ты гениальный биолог, но у него, наверняка, уже армия ученых, и он в силах сам разобраться со всей этой вирусной… наукой. И все равно, он охотится за тобой так яростно, будто от этого зависит его жизнь. Тут, явно, есть что-то еще.

– Я как-то об этом не думал.

И тут я отстранился настолько, что забыл, о чем мы говорили минутой ранее. Мой разум ушел от внешних образов и углубился в поиски ответов. Сложный вопрос предполагает сложный поиск – так я всегда считал. Что было нужно Феликсу, почему ради меня он был готов кромсать свои воплощения, у меня не было ни малейшей догадки. Не знаю, сколько времени провел бы я в размышлениях, если бы меня не пробудило Настино теплое дыхание над моим ухом. Я поднял голову и увидел ее блестящий и открытый взгляд. Этому взгляду я мог доверить любые переживания и секреты, даже те, которые доказывали мое безумие. Но в тот момент все грузные мысли безвозвратно таяли в ее тепле, они растворились полностью, когда наши губы соприкоснулись.

Мы не заметили, как закатное зарево сменилось ночным мраком, когда я посмотрел в окно, Настя уже спала крепким сном. Моя тревога окончательно растворилась в физической усталости, я просто слушал тишину. В укромном уголке посреди ночного леса я ощущал себя в другом мире, где не происходила вся эта безумная история, где не было этого человека, о котором не хотелось даже думать, где, возможно, не было никого, кроме нас.

Настя спала на белой простыне при свете лампы, чуть слышно посапывая. Ее неподвижное лицо было настолько прекрасным в этом состоянии, что можно было подумать, будто она намеренно позировала для меня. Но самым поразительным и будоражащим в тот момент для меня было представление о бескрайнем и красочном мире, который скрывался за ее закрытыми веками. В этом уникальном мире было бессчетное количество уголков для меня, и каждый был по-своему дорог. Она любила творить – ни у кого больше я не встречал такого таланта задевать чувства простыми и лаконичными рисунками, это было ее работой и ее тихой страстью – тем самым занятием, которое идет легко и с удовольствием. Она любила животных, в ее доме с раннего детства были питомцы, большие и маленькие, милые и страшные, но всегда любимые. Она могла привести больного бездомного пса домой, заботливо выходить его и найти ему хороших хозяев. Она умела шутить и смеяться над собой, любую житейскую неприятность, в которой другая девушка разрыдалась бы в панике, она принимала со здоровым смехом. Темные эмоции и прочий негатив сходили с нее, как с гуся вода. А как она танцевала…, ее пластика будоражила мои мужские струны, каждый раз выводя меня из равновесия. Вечерами она любила погружаться в книги, мои объятия в эти моменты делали ее счастье полноценным, и я был счастлив, когда физически чувствовал себя частью мира ее фантазий. Да, при всей ее практичности и приспособленности, она любила фантазировать, и не как многие девушки – о любви и семейной жизни – а, скорее, как мужчина – создавать странные гипотетические миры и смотреть на них со стороны, а иногда и погружать себя в них. Она была настоящим чудом человечности, добрым и веселым, ее Я – ее сознание было гениальным творением природы и общества, и я не мог допустить даже мысли о том, что кто-то сотрет это удивительное, выстроенное характером, воспитанием и творческим поиском, уникальное, нематериальное, но бесконечно ценное создание.

Я смотрел на нее маниакально привязанным взглядом, и это было абсолютно естественно. Как бы сильно мы ни любили своих близких, мы крайне редко осознаем всю глубину и ценность их индивидуальности. Что происходит там, под веками, мы никогда не сможем представить в полной мере, а все, что невозможно перенять, нам остается только принимать и верить, что это существует.

5. Карантин

5. КАРАНТИН

Я проснулся резко и нервно, как будто кто-то ткнул меня иголкой. Взгляд мой тут же ухватился за лицо Насти, она спала сладко и безмятежно, но мой внезапный рывок вырвал ее из сна, и между ресницами забрезжил утренний блеск. Ее глаза для меня смягчили резкий удар о реальность, к которой так не хотелось возвращаться. Нас ждал долгий путь, не известно, куда, не известно, зачем, наше целеполагание было примерно как у зверей в горящем лесу: сначала убежать куда подальше, спрятаться, чтобы не видеть огня, а потом уже думать, что делать.

– С добрым утром. – Своим милым голосом и теплым прикосновением к моей щеке Настя окончательно сбила мою тревогу, и я понял, что мы можем задержаться здесь еще, по крайней мере, на час.

Мы выехали из укромного лесного уголка около десяти часов утра, трасса в направлении области была свободна, я с комфортом занял полосу и на хорошей скорости, бодрый и полный сил, устремился по намеченному пути – прочь от города. Утреннее небо было уже не таким ясным, как всю прошедшую неделю, лес окутывала влажная прохлада. Мы ехали под серым сводом облачной пелены, ожидая начала холодного, затяжного дождя.

– Ты уже решил, куда мы едем? – Вопрос Насти как раз совпал с моими мыслями.

– Давай решим вместе. – С улыбкой ответил я. Мне было неловко выглядеть беспомощным и ни в чем не уверенным перед ней, но в тот момент мое состояние было именно таким.

– Можно поехать к моей тете на несколько дней. Ты сам что думаешь?

Я не мог ничего ответить с наскока. То, что произошло накануне, выбило зачатки плана из моей головы.

– Я правда не знаю. – С грустью признал я.

– Ты даже не решил, прятаться или бороться? – Настя, как всегда, била вопросами прямо в точку, в них я слышал понимание и поддержку.

– Нет. – Честно ответил я.

– Я, конечно, верю в лучшее, но сейчас задумалась, и стало интересно…, а что если мир уже не вернуть? Какой будет наша жизнь в его мире? – Она мыслила практично и последовательно, исходя из ситуации. Странно, что я не задавал себе этого вопроса раньше.

– Я как-то об этом не думал. Я всегда считал, что найду способ все вернуть, другого варианта я даже не рассматривал. – Я отвечал задумчиво и неуверенно. Теперь то, что раньше было естественным состоянием вещей, стало моей оптимистической иллюзией. Видимо, переключатель реальности еще не сработал в моей голове.

– А если не выйдет? Если лекарства не существует?

– Тогда…, – ответ пришел ко мне сразу, я думал лишь над тем, как его выразить. – Тогда мы обречены на скитания.

Как и следовало ожидать, мой ответ поверг Настю в смятение, взгляд ее блуждал по горизонту, не то в поиске решения не то в мучительном пути к смирению.

– Нет. – Вдруг отрезала она. – Мы должны всем рассказать.

– О чем? – Удивился я. – О том, что умы их близких занимает сумасшедший ученый?

– Да. Это информационная война. Я знаю, сразу нам никто не поверит, но общественное мнение можно раскачать. – Она как будто уже занималась этим раньше – столько у нее было уверенности. Надо отдать ей должное, в психологии и социологии она разбиралась лучше кого-либо из моих знакомых, поэтому я всегда доверял ей в этих вопросах.

– Все равно, не понятно, чем оперировать. Нужен хоть какой-нибудь убедительный материал.

Настя снова задумалась.

– Твои записи! – Почти вскрикнула она.

– Что? – Я расслышал ее хорошо, но, как это бывает, решил, что мне показалось.

– Нужно опубликовать твои дневники. Пусть все узнают историю с самого начала.

Я задумался. Первым ответом, возникшим у меня в голове, было "нет, глупости", но уже со второй попытки начало вырисовываться осмысленное развитие:

– Распространить их в СМИ?

– Да. Это очень просто, я тебе помогу. Нужны деньги, но не космические. – Настя, как обычно, погружалась в мои проблемы всей головой и пылко стремилась их решить. Хотя, теперь это были проблемы всеобщие.

– Да, я представляю, – постепенно принимая ее идею, ответил я.

– Мы продвинем их в соц. сетях. Самым сложным будет подать информацию так, чтобы люди не решили, что это очередная хитрая реклама. – С толком дела добавила она. И тут, внезапно нахмурившись, она посмотрела на дорогу. – Ты не знаешь, почему все едут в город…?

Удивительно, что я оставил этот факт без внимания: движение на встречных полосах было необычайно плотным, совсем чуть-чуть не хватало до пробки.

– Да, странно. – Произнес я, хмуро рассматривая уходящую вдаль вереницу транспорта. – Откуда их столько…

Я устремил взгляд к горизонту, где дорога сходилась в крохотное темное пятно, из которого медленно истекала река машин.

– Там какой-то затор вдалеке. – Прищурившись, заметил я.

Разумеется, паранойя наталкивала меня на тревожные мысли, например, о том, что кто-то специально устроил аварию на шоссе, чтобы затруднить движение и не дать нам выехать из области; но тогда пробка была бы на нашей стороне…

– Выглядит так, будто все разворачиваются. – Произнесла Настя, подозрительно глядя на дорогу. – Этот фургон обгонял нас сегодня.

Больше книг на сайте – Knigoed.net

Я насторожился еще сильнее. По приближении к тому самому месту стало ясно, что это не просто затор, а настоящий заградительный кордон. Дорога была перекрыта забором, за которым тянулась полоса из полицейских ежей, перед ним стояли солдаты, вооруженные автоматами, в бронежилетах и, что меня поразило больше всего, в противогазах. На обочине были припаркованы два колесных броневика с открытыми кузовами, над которыми грозно возвышались крупнокалиберные пулеметы. Все выглядело настолько серьезно, что у меня от волнения сперло дыхание, мурашки собрались где-то на затылке, я чувствовал, будто меня взяли за шкирку, как щенка. Приближаясь к границе, я все отчетливее ощущал себя в ловушке. Нужно было выяснить, в чем дело, но мне было страшно даже посмотреть в глаза военным, не говоря уж о том, чтобы заговорить с ними. Как и следовало ожидать, Настя оказалась смелее, она опустила стекло и обратилась к постовому:

– Что случилось? Почему перекрыли дорогу?

Я напряг слух, даже через противогаз мне удалось услышать его достаточно четко:

– В городе обнаружен неизвестный вирус, вся область на карантине, выезд запрещен. Вам следует вернуться в город.

Тут мое любопытство одержало верх надо мной, и я растянулся к пассажирскому окну:

– Какого плана вирус? Как он проявляется?

– Точной информации у нас нет, это что-то психологическое. – Солдат ответил, как мог. Больше у меня не было ни малейшего сомнения, что это всего лишь постовые, выполняющие приказ.

Первое, что я сделал после того, как военные развернули нас в обратном направлении, включил одну из местных радиостанций. Как и следовало ожидать, мы сразу же услышали слово "вирус". Диктор новостей напористо читал сводку, из которой мы поняли, что неизвестная болезнь поражает нервную систему человека, значительно меняя сознание, и что о ее распространении ничего не известно.

– Неужели это все, что им удалось узнать. – По-прежнему взволнованно изумился я.

– Ты должен рассказать им всю правду. – Своим твердым посылом Настя пресекла мое волнение, и большинство вопросов тут же улетучились.

Мы ехали в направлении города, и я тонул в приятном ощущении, что вся эта жуткая история идет к благополучному завершению. Настя положила ладонь на мое запястье и улыбнулась мне так тепло, что я почувствовал, как намокают мои глаза.

– Все закончилось. – Произнесла она успокоенно, с естественной легкостью.

– Даже не верится. – Тихим, неровным голосом произнес я. – Все-таки его раскрыли.

– Мне тоже, но это так. – Настин оптимизм, как всегда, победил. Проблема, способная вырасти в мировой кризис, решилась сама собой, и все, что сделали мы – до последнего верили в лучший исход.

Я не хотел забегать вперед и праздновать победу раньше времени; о каком вирусе на самом деле шла речь, мы могли только догадываться, но небольшая горстка фактов, которой мы владели, убеждала меня в том, что все кончено. Поразительно, насколько хрупким оказался план Феликса. Он намеревался покорить мир, а мир признал его вирусом, как и я. Человечество не дало себя обмануть эгоцентричному маньяку.

Прибыв в город, мы встретили скопление машин еще более плотное, чем на трассе. Военное оцепление выглядело в высшей степени серьезно: посты стояли на каждом перекрестке, преграждая пути объезда, вереницы автомобилей и струйки пешеходов двигались медленно в направлении центра меж заградительных сооружений и бронетехники. Бойцы в противогазах внимательно следили за проезжающими автомобилями, как будто выискивали зараженных. Мне было жутко интересно, как они выявляли тех, кто уже обратился, какие симптомы они отметили, которые Феликс не мог бы скрыть. Я то и дело оглядывался на солдат, ожидая, что они выловят кого-то в толпе. Ничего подобного не происходило, зато почти каждую минуту мы слышали чьи-то возмущенные голоса. Граждане в недоумении обращались к постовым, но не получали никаких ответов. Солдаты провожали людей, как стадо, игнорируя панику, злые возгласы и даже детский плач. Мы видели, как один особо неспокойный гражданин выскочил из машины, подбежал к бойцу в защитном костюме и начал, забыв об осторожности, кричать что-то ему в лицо. Увидев это, солдаты, еще недавно стоявшие безразлично на своих постах, скрутили нарушителю руки и положили его лицом на сырой асфальт.

Небо, меж тем, заволокло тучами еще гуще, дождь начал глухо постукивать по стеклу. Мелкие капли подмачивали форму цвета хаки, автоматы и стекла противогазов. По моим ощущениям, легкий дождь изрядно остудил общий накал обстановки, мне даже стало как-то спокойнее, и вид людей с оружием уже не будоражил воображение.

Долгий путь по оцепленному войсками проспекту вел нас к перекрестку, на котором впервые за многие километры было поперечное движение. Присмотревшись, я понял, что именно это место было истоком той титанической пробки. На перекрестке большинство автомобилей поворачивали направо, и лишь некоторые, быть может, один из десяти, уезжали налево.

– Что там происходит? – С беспокойством спросила Настя.

По приближении стало ясно, что постовые выполняют отбор, решая кому в каком направлении ехать. Точно так же поступали и с пешеходами. И тут я напрягся. Неужели все, кого они отправляют налево, потенциально заражены. Или, быть может, наоборот. Тогда все намного хуже.

– Похоже на какую-то проверку. – С нарочитой легкостью ответил я. – Сейчас выясним.

Мы достигли перекрестка. На посту среди прочих военных стоял офицер, чье лицо, в отличие от остальных, не было скрыто за глухой резиной противогаза. На нем была маска с широким стеклом, так что глаза его были хорошо видны. Он внимательно посмотрел на нас, затем опустил свой беспристрастный взгляд на номер нашей машины – так он поступал с каждым автомобилем. Завершив свой беглый осмотр, офицер поднял правую руку, указав нам путь налево.

– Что это значит? – Встревоженно спросила Настя.

– Пока ничего. – Спокойно ответил я и повернул налево. Внутри же я сам, признаться, заволновался.

Мы свернули на тихую улицу, где практически не было пешеходов, но вооруженные посты стояли так же часто, как и на проспекте. Дорога была свободной, и от этого даже дышать стало значительно легче, но, куда она вела нас, мы не имели понятия. Чем дольше мы ехали в ожидании, тем сильнее меня одолевало беспокойство. Что если они сочли меня зараженным? Что они делают с зараженными? Как мне доказать, что я не Феликс?

Тихая улица привела нас к старой текстильной фабрике. Я хорошо знал это место, потому что ребёнком нередко играл с друзьями в этих заброшенных цехах. С тех пор в них мало что изменилось, быть может, прибавилось мусора, где-то обвалилась крыша, и появились новые надписи на стенах. Мне тут же вспомнился мой друг детства Саша Ветров, который показал мне это удивительное место. Пусть мы не виделись с ним лет пять, воспоминания эти были сильны, и всякий раз, проходя мимо старого кирпичного забора, я испытывал волнующий наплыв давно спрятанных и как будто вновь откупоренных эмоций. У главных ворот фабрики, которые я, к слову, раньше никогда не видел открытыми, располагалась автостоянка, под завязку забитая автомобилями. Постовой остановил нас на подъезде, указав на свободное парковочное место. Повинуясь его жесту, я ловил боковым зрением встревоженный взгляд Насти – он спрашивал, все ли мы делаем правильно. Я же не видел иного выхода, кроме как следовать воле военных и надеяться, что они знают, что делают. Поэтому я мог ответить ей лишь одной незаменимой фразой:

– Родная, все будет хорошо, верь мне.

Мы шли под моросящим дождем в направлении ворот, куда сходились люди – все те, кого выбрали по неизвестному нам признаку и направили к этой заброшенной фабрике. У входа нас встретил очередной офицер в костюме химической защиты, его исполинская фигура возвышалась над головами людей, проходивших мимо один за другим, недоумевающих, взволнованных – таких же, как мы. Его суровый, холодный взгляд переключался, словно по метроному, касаясь каждого, кто переступал линию ворот. Постепенно приближаясь к нему, я цепко удерживал внимание на его глазах; почему-то я ждал момента, когда они остановятся на мне. И вот, мы оказались в метре от ворот, и офицер посмотрел на меня. Вероятно, из-за моего пристального взгляда, его зрительный контакт со мной длился намного дольше, чем с остальными.