Текст книги "Мир Феликса (СИ)"

Автор книги: Евгений Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Да, мы были здесь вместе с Феликсом. А где он?

Начальник не ответил. Он посмотрел на нас не то с иронией не то с укоризной:

– Он опять работал до ночи?

– Мы утвердительно молчали. – Я так и думал… – Лев Петрович с глубоким, обреченным выдохом опустился на стул.

– Где он? – На этот раз вопрос задал я.

– Феликс в больнице. – Ответил Лев Петрович.

– Что с ним?! – Нас окатило. В первую секунду пришла мысль о том, что он занес себе инфекцию или еще чего похуже.

– У него рак мозга. – От этой новости меня подкосило и как будто повело в штопор, словно сбитый самолет. – Он никому не говорил об этом… – Продолжал Лев Петрович. – Никому, кроме меня. Да и мне бы не сказал, если б не его больничные. Стадия очень тяжелая, поразительно, как ему удалось до последнего скрывать свою болезнь.

Мы не знали, что сказать. Да и что тут можно было сказать… Все гениальные идеи Феликса, все наши философские беседы, вся секретность в миг потеряли значение. Значимой оставалась только его жизнь.

– Такие дела. – Обреченно подытожил Лев Петрович. – Будем надеяться, что он протянет еще хотя бы полгода.

Сразу после этих слов в кабинет вбежала Леночка, секретарь начальника.

– Лев Петрович, вас к телефону. – Произнесла она, как всегда, высоко и звонко.

– Да, сейчас. – Устало выдохнул начальник и неторопливо направился к выходу.

Мы остались в пустынном молчании с парализованными головами. И только Джек время от времени нарушал тишину металлическим бряцаньем карабина.

– Что теперь будет с ним? – Обеспокоенно спросила Нина, продолжая гладить пса.

– Давайте оставим его здесь, хотя бы на первое время. – Вдруг предложил Илья. – Будем ухаживать за ним по очереди.

– Да, именно об этом и просил нас Феликс. Я за. – Я откликнулся, не задумываясь. – К тому же, ему сейчас нужна постоянная забота – и потому что Феликс не может быть с ним, и потому что не известно, как на него повлияло… все это.

– Согласен. – Тут же поддержал меня Илья, поняв недосказанность моего предложения. Я знал, как он любил собак, поэтому его отношение к Джеку мне было понятно.

– Я тоже за. – Произнесла Нина.

Остальные коллеги так же без уговоров поддержали предложение Ильи. Осталось узнать, что скажет Лев Петрович.

Как раз в этот момент он снова вошел в комнату, вид у него был еще более озадаченный и хмурый.

– Лев Петрович, можно мы оставим Джека и вместе последим за ним, пока Феликс не вернется? – Недолго думая, задала вопрос Нина.

Начальник не спешил отвечать.

– Коллеги, у меня плохие новости. – Собравшись с мыслями, заговорил он. – Наш друг Феликс умер.

2. Заражение

2. ЗАРАЖЕНИЕ

Новая рабочая неделя не была похожа ни на что другое. О первых трех днях я не помню ничего – никакой информации, лишь очень сильное ощущение. Это были дни особенного отрешения, когда мир воспринимался как вереница проплывающих мимо картинок. Нет, я не испытывал адских мучений, все-таки Феликс не был мне ни родственником, ни другом, но он определенно занимал значительное место в моем сознании, и, так или иначе, мир мой перевернулся. Он, вроде бы, только что был рядом, со своими исключительными идеями и знаниями, со своим особенным миром, а теперь все исчезло, как будто этого и не было вовсе. Механизм выключен, разрядов в облаке больше нет, нет сознания, нет человека.

У меня не было опыта безвременной утраты близких, наверное, поэтому случай с Феликсом столь сильно повлиял на меня, как первое в жизни столкновение со смертью. Только к концу рабочей недели я начал понемногу возвращаться к реальности с ее обыденными поворотами, и в этом мне как никто помогла моя Настя.

Настя… Я раньше часто думал о том, какое имя станет самым сладким для моих уст и принесет мне счастье. И в этом году в моей жизни появилась она. По правде сказать, она появилась давно, чуть больше года назад, и уже тогда ее необычное лицо вызвало у меня странный химический шок. Чем оно необычно? Ну, во-первых, я долгое время не умел воспроизводить его в своей памяти, постоянно подменяя его другими, чем-то похожими лицами. Во-вторых, оно воспринималось мной совсем иначе, нежели другие. Оно как будто несло в себе дополнительную, не зрительную информацию, которую я поглощал каким-то не доступным описанию образом. Я как будто видел его в четырех или более измерениях, причем привычные нам пространственные измерения были видны чуть хуже, чем другие.

Между первой и второй встречами прошло четыре месяца. Она пришла в бар вместе с нашими общими знакомыми, в ночь, когда я был там за работой. Я без чрезмерного интереса поглядывал на нее, когда она танцевала, кривляясь и порой доходя до веселого бешенства, когда с разбегу вешалась на своих друзей-хоккеистов; собственно, эти ребята и познакомили меня с ней, точнее, никто нас не знакомил, мы просто оказались вместе на даче моего друга. Тогда она пришла со своим парнем, а теперь, судя по всему, была уже одна. Я хорошо помню тот момент, когда она опьянела: яркие белые кеды с весёлыми розовыми носочками носило по танцполу так, что уследить за ними было практически невозможно, ее длинные каштановые волосы разлетались вихрем в танце, бретелька на платье то и дело соскакивала с плеча, к счастью, под ним был надежный, плотно прилегающий топ. Вскоре я устал следить за ней и уткнулся в свой экран, где успевал переписываться с друзьями по поводу предстоящих субботних развлечений. За время моего отрешения ко мне подошли три или четыре человека с просьбами "поставить такой-то обалденный трек". Я не уделял им много внимания и вежливо отказывал, как обычно. И вдруг, когда я уже настроился на безмятежную, уединенную волну музыкального потока, прямо над моим столом возникла ее неотразимая пьяная мордаха. Я опешил, но устоял на месте, сразу сказав себе, что меня не смутит подвыпившая, дикая и чертовски обаятельная пантера. Она же, практически уткнувшись носом мне в висок, прокричала прямо в ухо:

– Поставь Имэджин Драгонс!

Ответ выскочил у меня на автомате:

– Трап-микс пойдет?

Она махнула рукой в знак согласия и отблагодарила меня большим пальцем вверх. Уже следующим треком я выполнил ее заказ. Вскоре она подошла снова; в общем она подходила ко мне раз восемь, и по разнообразию ее запросов я понял, что она работала на всю компанию – видимо, друзья решили воспользоваться ее исключительной способностью заказывать музыку.

Я помню, как они покидали заведение. Настя обнималась с подругой, почти распластавшись на узком диване в фойе, взгляд ее волочился из стороны в сторону, пока она что-то громко и невнятно объясняла. Я стоял напротив и беседовал с хоккеистами, пропадая в их исполинских фигурах. И все-таки она каким-то чудом меня заметила:

– Эй! Я тебя помню! – Я был приятно шокирован и взволнован. Я не думал, что она вообще меня заметит, а уж тем более, что вспомнит нашу прошлую встречу. – Ты сегодня музыку ставил.

Вот такой она окончательно врезалась мне в мозг – веселой, уставшей, разбросанной по сторонам и в то же время единой, одним словом, вездесущей…, шумной, яркой, весело выезжающей на чьей-то спине из бара.

Любопытно, что именно в облике человека является сигналом для нашего мозга, приводящим к выбросу эндорфина. Я всегда считал, что это взгляд – именно глаза, как центр невербального контакта, являются также центром зрительной влюбленности. Но с Настей все было иначе – ее губы были тем самым маячком, вводившим меня в транс. Как я уже подмечал, я не сразу запомнил ее лицо, но губы врезались мне в память с первой встречи: полноватые, но строгие, идеально гладкие, отчетливой формы, расходившиеся в маленькие, чуть вздернутые петельки по краям. Я уверен, именно с них начиналась моя влюбленность в нее.

Вскоре после той встречи в баре я решился написать ей. Не то что бы это был сложно – я был достаточно спокоен и не рвал волосы от волнения, как в школьные времена – но этот шаг потребовал от меня значительной собранности и продуманного плана. А план был в том, чтобы пригласить ее на какое-нибудь интересное спортивное занятие. Это оказалось не так просто, Настя была чрезвычайно активной и занятой леди: она работала на полставки в рекламном агентстве, по выходным вела тренировки по танцам у детей, а в остальное время писала диплом – по крайней мере, так она обосновала мне свой отказ. Я не стал упорствовать и оставил ее в покое, естественно, продолжая ставить лайки на ее фотографиях.

В следующий раз я написал ей лишь спустя месяц, после того как сам неожиданно получил от нее лайк. Вторая попытка оказалась удачной, мы провели отличный день вместе: играли в сквош, гуляли по набережной, ели бургеры. Честно сказать, я всегда ценил в девушках аппетит, ну а если она на первом же свидании, не стесняясь, съедает здоровенный бургер с доброй порцией картошки, это подчиняет мое сердце. Приятным сюрпризом было также то, что я сумел расслабиться и вести себя естественно. Ведь раньше, стоило мне подойти к девушке, которая мне нравится, мозг мой тут же закрывался на обед, и в лучшем случае, я мог лишь сказать "привет" с тупой и радостной физиономией. Видимо, давно я не влюблялся. Лет семь назад я мог ринуться в отношения сломя голову из-за одних лишь мотыльков в животе. Но моя симпатия к Насте – это нечто куда более развитое – освежающий, питкий коктейль из общих друзей, любимых увлечений, совместного творчества, валяния дурака, взаимопонимания, доверия, родства запахов, плотской любви, совпадения биоритмов и прочих приятностей. Моя влюбленность в нее была лишь вишенкой на торте. И даже разница в возрасте не была помехой, шесть лет – полнейший пустяк, когда она в свои двадцать даже близость желудков ценит больше, чем поэтичную химию сердца, а я в свои двадцать шесть по-прежнему фанатею от трансформеров и супергероев. Еще одним положительным моментом наших отношений было то, как сильно она нравилась моим родителям. Для меня это очень много значит, ведь любимый человек – это не только половинка, не только радость отношений, но и возможность, наконец, принести кому-то внуков.

Совсем недавно я понял, что она меня тоже любит. Раньше ей не случалось демонстрировать это или говорить о любви – видимо потому, что моя любовь была всегда на несколько шагов впереди. Но в тот момент, когда мне нужна была поддержка, Настя оказалась рядом. Человек больше всего нуждается в помощи тогда, когда он не в состоянии о ней попросить. После смерти Феликса я был настолько выбит из жизни, будто это случилось не с коллегой, а с кем-то из моих близких. Настя сперва не поняла моего состояния, поначалу она даже не верила мне, считая, что я сам раздул эту депрессию. И тут я в очередной раз осознал, насколько важно в отношениях уметь в нужный момент принять состояние партнера, даже если ты его искренне не понимаешь. Я давно смирился с тем, что мне не понять некоторых женских проблем, и нужно просто знать, что они важны. Я был очень рад тому, что и Настя сделала этот шаг – слепо, с доверием приняла мои переживания.

И вот, я шел на работу в пятницу утром, свежий и чистый рассудком, проспавший на час и довольный приближением выходных. Накануне, в четверг, я гулял с Джеком, а в этот день была очередь Ильи. Я застал его в кабинете, когда он пил кофе и набивал что-то одной рукой на клавиатуре, вероятно, план эксперимента. Пес лежал рядом, затаившись.

– Привет. Чем занимаешься? – Спросил я почти с порога.

– Привет. Все тем же. – Ответил Илья. – Все тот же грипп. – Похоже, он пребывал в таком же долгожданном спокойствии, как и я.

– Как Джек? Вроде, он не особо грустит. – Я присел рядом с псом и крепко погладил его.

– Да, не особо. – Подтвердил Илья. – Спокойный такой. Гуляет по малу, быстро дела свои делает, и домой.

– Как думаешь, может, объявление дать? – Я спросил так же внезапно, как пришла ко мне эта идея.

– О продаже?

– Не знаю, можно даром отдать, лишь бы в хорошие руки. – Мы говорили минорно, расслабленно и глухо, как будто боялись кого-то разбудить.

– Да, я тут заметил… – Илья, похоже, тихонько откладывал волновавшую его тему. – Не знаю, важно это или нет…

– Что? – Все тем же спокойным тоном спросил я.

– В общем, когда гулял с ним, я обратил внимание, что ему по боку кошки.

– Что? – Повторил я уже с другой интонацией.

– Ну, помнишь, Феликс хотел отучить Джека реагировать на кошек при помощи своего вируса? Когда я гулял с ним, нам встречались кошки, и Джек не обращал на них внимания – не кидался и даже не лаял.

– Серьезно? – Я несколько оживился, наблюдение Ильи пробудило во мне интерес.

– Да, никакой реакции. – Подтвердил он. – Как будто вирус действительно сработал.

– Не знаю. – Как подобает человеку науки, я сразу же начал мыслить критически. – Тут возможны несколько вариантов. Первый: эксперимент действительно удался, и Джек по-настоящему принял идею Феликса. Второй: у Джека после утраты началась апатия, поэтому он такой спокойный и безразличный ко всему, в том числе, к кошкам. И третий: Феликс с какой-то целью все это выдумал, а Джек сроду за кошками не бегал. Я уверен, есть и другие объяснения.

– Да, вариант с апатией правдоподобный. – Согласился Илья. – Но если его опыт и в правду удался, представь, какой будет прорыв в науке.

Если честно, я, пожалуй, даже больше, чем Илья, надеялся и верил, что вирус сработал, но делать какие-либо выводы или даже фантазировать на эту тему я себе запрещал. Нужно было каким-то образом все проверить.

– Согласен. Прорыв будет эпохальный. Давай подумаем, как проверить нашу гипотезу.

Илья задумчиво поджал губы. Сидя в кресле, он уперся локтями в колени и рыскал взглядом по полу, а Джек, меж тем, встал на четыре лапы и начал озадаченно щупать носом его руки. В ответ Илья мягко погладил пса, продолжая смотреть куда-то в сторону двери.

– Не знаю, мне ничего в голову не идет. – Хмуро произнес он.

Здравый смысл подсказывал мне, что едва ли кто-то из нас сумеет разобраться с технологией, которую придумал наш гениальный старший сотрудник.

– Для начала, нужно прочитать труды Феликса. – Хорошо подумав, заключил я.

– Да… Попросим доступ к его файлам?

Илья не глядя положил руку Джеку на макушку. Краем глаза я заметил, как пес насторожился, как будто почуял неладное. Ни с того ни с сего он резко отвел морду и так же резко впился в руку зубами. Илья громко вскрикнул, а пес, как оглашенный, метнулся в дверной проем. После секундного замешательства я бросился за ним.

– Джек! – Я несся по коридору, то и дело притормаживая, чтобы никого не задеть. Джек не слушался, в конце коридора он свернул на лестничную клетку. Коллеги, глядя на меня, прижимались к стенам. – Остановите его! Джек! – Я продолжал кричать, но это не помогало, пес бежал, ловко огибая препятствия. В конце концов, он пробежал под турникетом и, как ракета, протаранил входную дверь. Я и подумать не мог, что ему удастся ее открыть, но он это сделал. Он бежал настолько уверенно, будто точно знал, куда ему нужно.

Когда я выбежал из института, он уже удирал вдоль проспекта, но я не собирался сдаваться.

– Джек! – Снова позвал я, пес не реагировал.

Пробежав еще полдома, он свернул в арку; я надеялся, что там он попадет в тупик, но, когда я вбежал во двор, его уже не было.

– Блин! – Я выругался в голос. После всего случившегося обиднее всего было так нелепо потерять Джека. Он был единственным настоящим другом Феликса и именно он мог пролить свет на этот загадочный эксперимент.

По дороге назад я восстанавливал дыхание и чертыхался про себя. "Как я мог упустить его?! Нужно было кричать, чтобы держали дверь". – Но момент был упущен. Мне стоило успокоиться и подумать о том, почему вообще Джек решил убежать. Когда я, остывший, вернулся в кабинет, Нина бинтовала Илье руку.

– Обязательно сделай прививку от бешенства, сегодня же. – Настоятельно говорила она.

Я стоял, как вкопанный, у порога и озадаченно смотрел на Илью. Он так же неподвижно смотрел на меня. Взгляд мой то и дело падал на его забинтованное запястье, на котором еще виднелись кровавые следы. В его глазах я видел настоящее смятение; это был еще не страх, а, скорее, непонимание, нужно ли бояться и чего именно. Я испытывал то же самое, поэтому не мог ничего сказать. Илья первым сбросил напряжение этой долгой паузы:

– Зачем он это сделал? Он ведь всегда был спокойным.

– Это все от стресса. – Тут же ответила Нина. – Он только что потерял хозяина, для собаки это серьезная утрата.

Я не знал, что думать, а что сказать – тем более. В голове возникали невероятные гипотезы, которые я боялся развивать, к тому же, у меня совсем не было фактов в защиту какой-либо из них.

– Да, определенно, дело именно в этом. Но прививку обязательно сделай. – Я нашел, что сказать, и поверил в это. Благодаря моей уверенности, Илья, казалось, успокоился, хотя возможность подхватить бешенство выглядела совсем безрадостной.

Выходные после жуткой, не побоюсь этого слова, трагической недели я провел в максимально спокойной, умиротворенной обстановке: мы с родителями открыли дачный сезон. Это был чудесный солнечный день, первую половину которого я провел с лопатой в руках – физический труд, скажу я, будь то тренажерный зал или дачный участок, лучше любого психолога ставит мозги на место. Порой нам необходимо обнулять свой эмоциональный заряд и поток мыслей. В такие моменты я часто размышляю о древней истории Земли, о длинном пути эволюции, который привел нас к текущему состоянию прогресса, максимально отстраняюсь от своего Я и смотрю на мир в настолько крупном масштабе, что все мои проблемы начинают казаться ничтожными – они попросту приобретают размер атома. И в эту безмятежную субботу я в очередной раз испытывал блаженное осознание собственной ничтожности.

Но все изменилось, когда приехала Настя, она в миг заставила меня забыть о величии вселенной и вернуться к моим бесконечно важным земным радостям. В тот день я был по-особому рад тому, что мы вместе, даже сильнее, чем в первый раз, когда она оказалась в моих объятиях. И именно в тот день я окончательно понял для себя, что с ней я хочу провести всю жизнь – как будто я, наконец, собрал головоломку из множества деталей, которые уже давно были у меня в руках, и только когда они сложились в единую картину, я понял, насколько все было просто.

– Что у тебя в голове? – Спросила она, наблюдая озарение в моих глазах.

Я долго думал над ответом и, наконец, произнес:

– Половина меня и половина тебя.

– Значит…, – она задумалась, но ничуть не смутилась, – два человека в одной голове?

– Да, что-то очень похожее на это.

За обычными выходными последовал не менее обычный понедельник, я пришел на работу с твердой установкой выбросить из головы все случившееся на прошлой неделе и включиться, наконец, в привычный рабочий ритм. Мы изрядно отставали от графика, нужно было каким-то волшебным способом набраться вдохновения и продолжить ставить эксперименты над гриппом. В этом вопросе я, конечно, больше всего рассчитывал на Илью с его умением увлекаться тем, чем положено. Когда я пришел, он уже во всю работал, причем так отрешенно, что даже не заметил моего появления.

– Как рука?

– Хорошо, заживает.

– Прививку сделал?

– Да, все в порядке.

Примерно такой диалог состоялся у нас в середине рабочего дня. В целом весь день он был скуп на общение, я даже хотел спросить, не случилось ли чего, но не стал – мало ли, что могло произойти у человека в личной жизни, при желании он сам поделится со мной. И все же под конец дня Илья порядком меня озадачил. Я посмотрел на часы в районе семи вечера. В тот момент любопытство не оставило меня в покое, и я спросил ненавязчиво:

– На футбол сегодня не идешь?

– Что? – Переспросил он, как будто услышал только обрывок фразы.

– У тебя же тренировка в семь тридцать.

– А, да… Нет, сегодня я, пожалуй, задержусь… Много работы. Да и рука побаливает. – Ответил он.

Это показалось мне, мягко говоря, странным, Илья не пропускал тренировки даже когда ходил со сломанным пальцем на руке, что ему укус собаки… И работать сверх графика было совсем не в его стиле. И, в конце концов, это слово – "пожалуй" – он никогда его не использовал. Я не стал показывать своего удивления, будучи уверенным, что он мне все объяснит, стоит мне задать вопрос. Но к чему демонстрировать свой нездоровый интерес? Я решил: лучше не буду его трогать, иначе это будет выглядеть слишком странно и спровоцирует в нем недоверие.

На следующий день Илья удивил меня еще больше. С утра мы минуты две говорили о работе, и это было в порядке вещей – он рассказал о научной статье, которую начал читать накануне. И все-таки что-то новое было в его манере говорить, в паузах, в мелкой моторике. Самое же странное произошло за обедом. Мы сидели вчетвером: Илья, Лев Петрович, Нина и я. Коллеги вряд ли что-то заметили за разговором – в компании нескольких собеседников Илья всегда был немногословен. Но один факт совершенно точно удивил всех. Я обратил внимание на его поднос: на нем был овощной суп и свекольные котлеты с рисом – ничего мясного – у спортсмена, который каждый день полдничает вареной курицей, принесенной из дома, и уж точно неизменно берет мясо на обед.

– Илья, ты прям поражаешь, – шутливо начал я, – когда это ты стал травоядным?

Лев Петрович лишь тактично улыбнулся, а Нина поддержала:

– И правда, что ты вдруг? Врачи запретили?

Илья задумался на секунду, а после кивнул с кратким "Угу".

– Из-за прививки что ли? – Предположил я.

– Ну да, нельзя мясо есть, пока полный курс не пройду. – Снова предельно кратко ответил он.

Больше я не стал его донимать, "нельзя так нельзя", – подумал я, и мы продолжили разговор, вроде бы, о предстоящей конференции.

После обеда меня снова одолела паранойя, и я начал рыскать в интернете; за несколько минут я узнал все, что было нужно, о прививках от бешенства. Там были слова о запрете алкоголя и даже об ограничении физических нагрузок, но ничего о мясе. Вечером, часов в восемь, когда Илья бывает на работе только в редких случаях экстренной необходимости, я продолжал наблюдать за ним – теперь я, словно камера наблюдения, почти безотрывно смотрел на его затылок. Он стоял у лабораторного стола и рассматривал нечто через микроскоп. Работая с моделью на компьютере, я не переставал наблюдать за ним, я внимательно следил за каждым его движением. Мне показалось странным, что он рассматривает чашку Петри, наполненную кровью. Я не знаю, чем он занимался в тот момент, но точно не ставил опыты над гриппом. Я долго думал, о чем с ним поговорить, чтобы узнать больше о его состоянии – чтобы оправдать или развеять мою тревогу.

– Скоро лето… Илья, ты уже решил, как проведешь отпуск? – Неказисто начал я.

Он ответил не сразу, но кратко и четко:

– Нет, еще не думал.

– Понятно… – Я хотел, чтобы моя пауза выглядела естественной, но внутри меня напряжение неумолимо росло, и пульс ускорялся. – А знаешь, кого я тут встретил? – Мне показалось, что голос мой дрогнул на последнем слове.

– Кого? – С безразличием спросил Илья.

– Помнишь Пинчука?

– Антона?

– Да. – Тут я практически подавился воздухом. – Недавно вернулся из командировки…, в США…

– Ясно. Вот бы его повидать.

Теперь молчание было напряжено до предела – возможно, только с моей стороны. Вряд ли Илья испытывал то же самое, он по-прежнему стоял ко мне спиной и работал с образцами. Я же смотрел на него безотрывно с обнаженным удивлением. Если бы он вдруг обернулся, то, наверное, сразу понял бы мои мысли, увидев мой пронзительный, лишенный всякого контроля взгляд.

Илья не знал Антона Пинчука – Антон ушел за два месяца до его появления. Сомнений больше не оставалось: это был не он, передо мной стоял Феликс Грин.

3. Инкубация

3. ИНКУБАЦИЯ

Я шел домой словно зомби – медленно, шатко и как будто бесцельно. Произошло невероятное – то, чего я боялся в своей подкорке и о чем не мог помыслить: Феликс скопировал свое сознание целиком в культуру вируса, он правда это сделал… Ильи больше нет. Мне нужно было решить, что с этим делать и как поступить, но я даже не мог настроиться на волну размышлений. "Что тут вообще можно сделать? Такого нет ни в одном справочнике… Нужно всем рассказать. Бред. Кто мне поверит… Нужно каким-то образом вывести его на чистую воду… Интересно, что он сам собирается делать…" С этими мыслями я провел весь вечер и всю ночь. Я начал засыпать, когда солнце подкралось к горизонту, и небо посветлело.

Я проснулся в таком состоянии, будто и не спал вовсе – как будто меня просто ударили по голове во время размышлений. С первых секунд я начал думать о Феликсе, и, поскольку мозг еще не включился в работу, мысли заторможенно крутились вокруг одной точки. Мой мир слишком резко изменился, в такие моменты даже мысль идёт с осторожностью; уже не понятно, что возможно, а что нет, законы мира рухнули, все правила приходится выстраивать заново. "Продолжу наблюдать за ним", – к такому решению я пришел, пока чистил зубы.

Встретив Илью в НИИ, я старался вести себя естественно: как обычно, поздоровался, поинтересовался, как его рука. Но, чем дальше, тем становилось сложнее. Он проявлял себя постоянно, я тихо поражался тому, как коллеги не замечали его странностей. Неужели никто из них не знал Илью? Как он говорил, о чем говорил, чем занимался на работе – это был другой человек!

По пути на обед мы ехали в лифте вдвоем, там я в очередной раз задал ему простой вопрос, чтобы проследить за его реакцией:

– Как у вас с Яной дела?

И тут ко мне пришла мысль, что, быть может, я все перепутал, что с Ильей все в порядке и что он знал Антона Пинчука, и в остальном… Что если я ошибся…

– Ты все понял, не так ли? – Вдруг я услышал его ответ. – Ты знаешь, кто я.

И тут я опешил. Почти не раздумывая, я продавил кнопку остановки, и лифт встал. Мои мысли, казалось, разбросало по его холодным стенам. Я не мог произнести ни слова.

– Ты не представляешь, каково это… – Продолжил он. – Я сижу у себя дома, с электромагнитным шлемом на голове, и вдруг теряю рассудок, состояние как после общего наркоза, прихожу в себя и вижу: я на кухне в незнакомой квартире, склоняюсь над тарелкой борща. Незнакомая женщина о чем-то меня спрашивает, а я не знаю, что ответить. Через несколько минут, как-то освоившись, я начинаю буквально рыться в памяти, окружающая обстановка помогает мне. Смотрю на эту женщину и понимаю, что она моя мать – открываются картины из детства – какой-то праздник, семейный ужин, отец, затем дальше по ассоциациям: рыбалка, сельский дом у речки, первый раз за рулем; вспоминаю какую-то квартиру, очевидно, не эту – там бабушка с дедушкой, собака – немецкая овчарка…, моя сестра, потом школа, друзья, футбол, соревнования, награды – видимо, там были сильные впечатления. Нашел свою комнату: компьютер, книги, серые обои; начал вспоминать университет. Воспоминания приходили сначала самые давние, затем появились более свежие: вспомнил свою девушку, потом узнал, что я с ней до сих пор…, красивая. – Похоже, Феликс получил долгожданную возможность выговориться и рассказать кому-то о своем уникальном опыте. Но я слушал его как будто под водой, в голове никак не укладывалась эта немыслимая история, в которую я, казалось бы, уже сам поверил.

– У тебя осталась его память? – Удивленно и подавленно спросил я.

– О, да… Такого эффекта я не ожидал. Долговременная память осталась и смешалась с моей. – Он рассказывал с горящими от изумления глазами. – Зачастую только логика помогает мне отличить свои воспоминания от приобретенных.

– Ты солгал…

– Что?

– Ты солгал нам. – Сжимая подступившую злобу, повторил я. – Ты не умеешь отделять идею от сознания. Именно это ты и собирался сделать – скопировать свое сознание целиком…, до того как умрешь.

– Выходит, я уже умер… – Скорбно вымолвил он. – Я так и думал… Я дал себе вторую жизнь. – Победно произнес он в заключение.

– Ты отнял ее у Ильи! – В сердцах выпалил я. – Ильи больше нет.

– Зависит от того, с какой стороны посмотреть. – Снова с поразительным спокойствием произнес Феликс. – Его тело живо, его сердце бьется.

– Нет. – Остановил я. – Ты сам говорил: я – это мое сознание, это электричество в мозгу, ты помнишь? – Феликс нелепо пожал плечами, он будто просто "включил дурака". – Ты осознанно убил человека, чтобы спасти себя. – Нам этом моменте кто-то вызвал лифт, и он начал движение в обратную сторону. – Я расскажу всем, что ты сделал.

– Это просто глупо, Андрей. Тебе никто не поверит. – Спокойно и как-то по-дружески ответил он. – Давай сосуществовать мирно.

Когда двери лифта открылись, мы стояли молча, как ни в чем не бывало, в своих белых халатах. Я буквально выскочил из кабины, лишь бы поскорее скрыться от Феликса и от этой разрывающей голову ситуации. Он остался внутри, чтобы, наконец, добраться до столовой.

Смятение…, какого еще не было в моей жизни. В мыслях я бушевал, я крушил все вокруг: компьютеры, пробирки, микроскопы – все оборудование в этой дьявольской лаборатории. Как же трудно было оттого, что я не мог делать этого в реальности. Как быть, когда ты один знаешь страшную правду и никому не можешь рассказать, потому что не поверят? Феликс был в очень удобном положении. Если б не слияние памяти, я, наверняка, смог бы его разоблачить, но все сложилось в его пользу, одолеть этого гения мне было не под силу. И главная проблема заключалась в том, что мне по-прежнему нужно было ходить на работу и видеть его каждый день.

Следующая неделя была настоящим психологическим кошмаром. Он был рядом практически постоянно. Я старательно избегал его взгляда, но, стоило ему повернуться ко мне спиной, я вставал как вкопанный и прожигал его взглядом с ног до головы. Моя увлеченность и боязнь начинали походить на шизофрению. Именно тогда я начал писать этот дневник. Хотя, какой это дневник…, здесь нет привязки к датам, нет свойственной дневникам тезисности. Скорее, это просто личные записи, история самой странной части моей жизни. Так вот, он был всегда со мной, даже когда его не было. Я не знаю, как назвать и к чему отнести то состояние, когда в твоей жизни появляется человек, которого просто не должно быть, которого ты ненавидишь, о котором не можешь перестать думать и которому ты, скорее всего, безразличен. Наверное, самое близкое к этому – подростковая безответная влюбленность. Нет, конечно, я не лил слез в подушку, но я думал о нем по ночам и не только. И конечно же, я много думал об Илье. В истории немало случаев, когда человек, считавшийся мертвым, на самом деле оказывался живым; судьба Ильи сложилась противоположным образом: все родственники и коллеги воспринимали его, как будто он был по-прежнему с ними, но его не было. Это чудовищное заблуждение делало его уход еще более трагичным; это было расставание без прощания, смерть без похорон. Человека не стало, и никто об этом не знал, кроме меня. С другой стороны, его семья должна была заметить неладное. Да, у него сохранилась память, но характер, повадки, манера общения – все это рано или поздно должно было выдать его. Другой вопрос – победит ли восприятие здравый смысл.