Текст книги "Император Пограничья 11 (СИ)"

Автор книги: Евгений Астахов

Соавторы: Саша Токсик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Разумная позиция. Они не идиоты, чтобы подставляться без страховки.

– Изначально у меня не было таких намерений, пока ваш уважаемый Ипполит Львович не начал тыкать в тигра палкой. Думаю, мы могли бы прийти к компромиссу. Скажите вашим товарищам вот что, – я наклонился вперёд. – Через неделю на дебатах я либо уничтожу репутацию Академического совета окончательно, либо Белинский меня переиграет. В первом случае Крамской падёт, и им лучше быть на правильной стороне. Во втором – мой провал лишь отсрочит крах системы, потому что недовольство никуда не денется. Но Крамской расслабится, решив, что угроза миновала, и тогда у реформаторов появится окно возможностей. Вы сможете сказать: «Видите, к чему привела косность? Нужны изменения, иначе появится новый Платонов, и мы можем не справиться». В любом случае, ситуация изменится. Вопрос лишь в том, будут ли они участниками процесса или наблюдателями.

Галактион медленно кивнул:

– Сильный аргумент. Я передам дословно.

– И ещё, – я встал, давая понять, что встреча подходит к концу. – Список тех двадцати трёх преподавателей. Пришлите его завтра, если Успенская действительно выступит. Это будет началом нашего… взаимовыгодного сотрудничества.

– Хорошо, – Старицкий тоже поднялся. – Я буду в городе до завтрашнего вечера. Надеюсь, мы сможем договориться, маркграф. Слишком многое поставлено на карту.

Мы обменялись сдержанными поклонами. Я проводил его до двери, где его встретили мои охранники.

Закрыв дверь, я прислонился к ней спиной. Из спальни вышел Крылов.

– Ну как? – спросил я.

– Большую часть времени говорил правду, – Григорий Мартынович потёр переносицу. – Ложь почувствовал только в одном месте – когда говорил о семейном форс-мажоре у ректора. Скорее всего, тот специально отправил Старицкого, чтобы самому остаться в тени. И ещё… когда говорил про треть Совета. Преувеличение. Точную цифру, конечно, не скажу.

– Всё равно неплохо. Если они действительно выполнят обещание с Успенской, можно будет работать.

Крылов помолчал, затем добавил:

– И знаете, что интересно? Когда он говорил про усталость от несправедливости системы – это правда. Но не вся. Я уловил второй мотив, более сильный.

– Н-да интересно. Что это может быть? Амбиции? Старицкий видит себя во главе реформированного Совета?..

– Вполне может быть, – согласился Григорий Мартынович. – Сколько ему, лет тридцать? Он талантлив, но в текущей системе ему придётся ждать ещё лет двадцать, пока старики освободят места. А с вашей помощью он может перепрыгнуть через несколько ступеней карьерной лестницы.

– Что ж, амбиции – хороший мотиватор, – заметил я. – Главное, чтобы они совпадали с моими целями.

– Что будете делать, воевода?

Я задумался. Фракция молодых реформаторов могла стать полезным инструментом для раскола Академического совета изнутри. Но доверять им полностью было бы наивно.

– Подожду до завтра. Если обещание сбудется, начну переговоры. А пока нужно готовиться к дебатам с этим Белинским. Неделя – не так много времени.

* * *

Николай Сергеевич Белинский сидел в своём кабинете в Ростовской академии, методично изучая собранное досье на маркграфа Платонова. Поздний вечер окутывал город, но он не замечал времени, полностью погрузившись в подготовку к предстоящим дебатам.

На столе лежали стопки документов: копии обращений Платонова, стенограммы его публичных выступлений, отчёты о скандалах, свидетельские показания. Белинский делал пометки изящным почерком, время от времени откидываясь в кресле и задумчиво постукивая кончиком ручки по столу.

«Прохор Игнатьевич Платонов, – размышлял он, перечитывая биографию. – Единственный сын не шибко успешного боярина Игнатия Платонова. Бездельник и прожигатель жизни до двадцати двух лет. Затем неудачная казнь, счастливое спасение и внезапная трансформация в „спасителя Пограничья“. Подозрительно».

Магистр выделил красными чернилами ключевые пункты: дуэль с ректором Горевским, которая привела к его самоубийству. Можно подать, как разрушение репутации почтенного академика, который не смог вынести подобной гнусности. Противостояние с князем Тереховым. Анархист? Революционер?.. Дуэль с боярином Елецким с летальным исходом, конфликт с графиней Белозёровой, публичное противостояние с Фондом Добродетели – признанной благотворительной организацией. Отдельно он подчеркнул связь с бандой некого «Кабана» во Владимире – это можно подать как передел криминальной власти, а не борьбу с преступностью. Материала для дискредитации было предостаточно.

«Главная слабость – эмоциональность, – записал Белинский в блокноте. – Платонов позиционирует себя как защитник обездоленных. Это его сила, но и уязвимость. Стоит показать его истинное лицо – жестокого самодура, убийцы, использующего благородные лозунги для захвата власти – и толпа отвернётся».

Он перелистнул страницу, изучая финансовые отчёты Угрюма.

«Сумеречная сталь неизвестного происхождения, массовая торговля Реликтами, выкуп сотен должников… Откуда такие деньги у сына обедневшего рода? Намекнуть на отмывание криминальных капиталов, контрабанду из-за рубежа. Пусть попробует доказать законность источников – любые объяснения без документов будут выглядеть неубедительно».

Белинский встал и подошёл к окну, глядя на огни города. В отражении стекла он видел себя – мужчину лет сорока пяти с острыми чертами лица и холодными серыми глазами. Безупречный костюм, ухоженная бородка клинышком, перстень с печатью дискуссионного клуба на пальце.

'Платонов явно переоценивает свои силы, – подумал магистр, потирая переносицу. – Да, у него есть харизма и народная поддержка, но публичные дебаты – это не митинг. Здесь нужна техника, опыт, умение контролировать дискуссию. Я оттачивал это искусство пятнадцать лет, выступал против лучших умов академического мира. А он? Пара удачных публичных обращений ещё не делают его оратором.

Да что там, в прошлом году я защищал откровенно провальную реформу образования и сумел представить её как прорыв. Убедил зал, что сокращение часов практической магии в пользу теории улучшит качество выпускников. А здесь передо мной эмоциональный юнец без опыта публичных дебатов, который думает, что праведного гнева достаточно для победы'.

Он вернулся к столу и начал составлять план дебатов. Первый блок – дискредитация личности. Второй – демонстрация опасности его идей для стабильности общества. Третий – апелляция к традициям и авторитету Академического совета.

«Ключевой приём – эмоциональные качели, – записывал Белинский. – Сначала признать часть его правоты, усыпить бдительность. Затем резкий удар фактами о его преступлениях. Когда начнёт оправдываться – высмеять. Превратить его праведный гнев в истерику неуравновешенного человека».

Магофон на столе зазвонил. На экране высветилось имя: Крамской.

– Добрый вечер, Ипполит Львович, – Белинский принял почтительный тон.

– Николай Сергеевич, – голос председателя звучал властно. – Как продвигается подготовка?

– Отлично. Изучаю слабые места противника. Их более чем достаточно.

– Не недооценивайте Платонова, – предупредил Крамской. – Он опаснее, чем кажется. Сумел превратить наши санкции в пиар-кампанию для себя.

– Именно это я использую против него, – заверил Белинский. – Покажу, что он манипулятор, играющий на низменных чувствах толпы. Противопоставлю его популизму вековые традиции и мудрость Академического совета.

– Хорошо. И помните – ваша задача не просто выиграть дебаты. Нужно уничтожить его репутацию полностью. Чтобы после этого никто не воспринимал его всерьёз.

– Будет исполнено, – учтиво отозвался Магистр.

– Ещё один момент, – добавил Крамской после паузы. – Не углубляйтесь в технические аспекты магии. Платонов, при всех его недостатках, практикующий маг. Держитесь философских и социальных вопросов.

Белинский поморщился. Это было его слабое место, но он не собирался признавать это вслух.

– Разумеется. Я буду контролировать ход дискуссии.

После завершения разговора магистр вернулся к своим записям. Перед ним лежала фотография Прохора с одного из публичных мероприятий – молодой мужчина с волевым лицом и горящими глазами.

«Харизматичен, не поспоришь, – признал Белинский. – Но харизма без интеллекта – просто пустой звук. А интеллект… посмотрим, насколько ты умён, маркграф, когда я начну разбирать твои аргументы по косточкам».

Он взял чистый лист и начал составлять список провокационных вопросов. Каждый был тщательно сформулирован, чтобы загнать оппонента в угол.

«Согласны ли вы, что человек, убивший двух людей без суда, не может учить других справедливости?»

«Как вы объясните родителям, что их дети будут учиться у преподавателей без лицензий, фактически у шарлатанов?»

«Не кажется ли вам лицемерием обвинять Академический совет в элитарности, будучи самому аристократом?»

Белинский улыбнулся, представляя, как Платонов будет барахтаться, пытаясь ответить на эти вопросы. Любой ответ можно будет вывернуть, любое оправдание – высмеять.

«Неделя, – подумал он, глядя на календарь. – Через неделю вся эта шумиха вокруг Угрюма закончится. А имя Платонова станет синонимом самозванства и популизма».

Магистр налил себе бокал вина и поднял его в воображаемом тосте:

– За победу разума над демагогией. И за то, чтобы каждый знал своё место.

Глава 4

В просторной студии информационного канала «Содружество-24» царила привычная предвечерняя суета. Марина Сорокина, ведущая программы «Деловой час», последний раз проверяла свои заметки перед эфиром. Женщина лет сорока с безупречной укладкой пепельных волос и проницательным взглядом карих глаз заняла своё место за полукруглым столом из тёмного дерева. За её спиной мерцали маговизоры с инфографикой и картой Содружества, их магические кристаллы создавали объёмные изображения.

– Добрый вечер, дорогие зрители! – начала она своим фирменным бодрым тоном, когда записывающий артефакт засветился рубиновым светом. – С вами Марина Сорокина и главные события недели. Сегодня в выпуске: таможенники Казани перекрыли крупнейший за десятилетие канал контрабанды чёрной зыби – задержано тринадцать человек. Кубанские виноделы празднуют рекордный урожай – впервые за двадцать лет собрано более тридцати тысяч тонн винограда. И скандал в Псковской академии – трое преподавателей уволены за торговлю поддельными лицензиями…

Сорокина сделала выверенную паузу, слегка наклонилась вперёд и продолжила с особой интонацией:

– Но главная тема сегодняшнего дня – открытое противостояние маркграфа Платонова и Академического совета, которое буквально взорвало Эфирнет! За последние сутки хештег #БудущееПришло набрал более трёх миллионов упоминаний в Пульсе! Наши корреспонденты в течение дня связывались с правителями всех крупнейших княжеств, чтобы узнать их позицию по этому беспрецедентному конфликту.

На маговизорах за спиной ведущей появилось разделённое на секции изображение с портретами князей, каждый в магической рамке своих родовых цветов.

– Начнём с тех, кто категорически осуждает действия маркграфа, – Сорокина повернулась к маговизору. – Князь Ростислав Терехов из Мурома не стеснялся в выражениях.

На весь маговизор развернулось изображение седеющего мужчины с холодными глазами и жёсткой линией подбородка. Терехов сидел в своём кабинете на фоне родовых портретов.

– Платонов – это угроза стабильности всего Содружества! – князь ударил кулаком по столу так, что задрожала чернильница. – Веками Академический совет обеспечивал высочайшие стандарты магического образования! А этот подстрекатель хочет наводнить рынок полуграмотными самоучками, которые себя же и взорвут при первом сложном заклинании!

Следующим показали Никиту Демидова – грузного мужчину с багровым лицом, который даже через маговизор источал ярость.

– В моём Нижнем Новгороде таких смутьянов быстро ставят на место! – гремел магнат. – Мало ему торговли оружием сомнительного качества, так он ещё и в образование лезет! Хочет обрушить рынок труда, наводнив его дешёвыми магами? Это подорвёт всю экономику Содружества! Что будет, когда каждый конюх возомнит себя магом? Хаос и анархия!

Граф Сабуров из Владимира выбрал более сдержанный тон, но его неодобрение читалось в каждом слове:

– Реформы необходимы, но революционный подход маркграфа деструктивен. Нельзя разрушать вековые традиции ради сиюминутной популярности у черни. История не простит нам, если мы позволим дилетантам учить магии.

Екатерина Хилкова, княгиня Калужская, пожилая дама с острыми, как лезвие топора, чертами лица и презрительным взглядом, добавила свою порцию критики:

– Если каждый крестьянин станет магом, кто будет пахать землю и доить коров? Платонов продаёт несбыточные мечты простолюдинам! Жестоко вселять надежду в тех, кто не способен её воплотить.

Князь Фёдор Щербатов из Костромы, худощавый старик с трясущимися руками, завершил череду критиков:

– Это чистой воды популизм! Простолюдины генетически не способны к высшей магии – это доказано поколениями исследований! Максимум – простейшие бытовые чары!

Ведущая коснулась скрижали, и на экране за её спиной появилось новое изображение:

– А теперь послушаем мнение профессионального сообщества. С нами на связи в прямом эфире глава Гильдии Артефакторов, Архимагистр Ферзен из Казани.

На маговизоре возник грузный мужчина лет шестидесяти с залысинами и пышными седыми бакенбардами, одетый в строгий чёрный сюртук с золотой цепью главы гильдии. За его спиной виднелся кабинет с массивным сейфом и чертежами артефактов на стенах.

– Ваше Сиятельство, как ваша организация относится к инициативе маркграфа Платонова?

Архимагистр сцепил пальцы в замок на животе и заговорил тяжеловесным басом:

– Категорически отрицательно, госпожа Сорокина. Создание артефактов – это не просто магия, это искусство, требующее десятилетий обучения под руководством сертифицированных мастеров. Академический совет обеспечивает строжайший контроль качества подготовки артефакторов. А что предлагает Платонов? Ускоренные курсы для простолюдинов?

Ферзен взял со стола небольшой артефакт и демонстративно покрутил его в руках:

– Вот результат работы дипломированного мастера – накопитель на триста капель энергии. А теперь представьте, что будет, если недоучка попытается создать подобное? В лучшем случае – бесполезная безделушка. В худшем… – он сделал драматическую паузу, – напомню, что двести лет назад именно здесь, в Казани, необученные энтузиасты экспериментировали с Эссенцией без должного контроля. Результат – четыре тысячи погибших, целый квартал стёрт с лица земли! После той катастрофы княжества подписали Казанскую конвенцию, строжайше регламентирующую магические исследования!

Архимагистр положил артефакт и сурово посмотрел в записывающий кристалл:

– Гильдия полностью поддерживает Академический совет. Мы не допустим повторения Казанской трагедии и не позволим превратить благородное искусство артефакторики в ремесло для полуграмотных невежд! Платонов играет с огнём, раздавая магические знания направо и налево. Безопасность граждан Содружества важнее популистских лозунгов маркграфа!

Сорокина вернулась в кадр, слегка покачав головой:

– Спасибо за ваше драгоценное время, Леонид Платонович.

Экран погас.

– Однако не все разделяют столь категоричную позицию. Ряд правителей выразили осторожный интерес к инициативе Угрюма. И здесь мнения весьма прагматичны.

На маговизоре появился князь Илларион Потёмкин из Смоленска – мужчина средних лет с вдумчивым взглядом и аккуратной бородкой:

– Если Угрюм сможет готовить квалифицированных специалистов дешевле – это простая экономика. Маги-простолюдины согласятся на зарплату в три-четыре раза меньше, чем требуют аристократы. Для казны это существенная экономия.

Князь Михаил Долгоруков из Рязани, полноватый мужчина с хитрой улыбкой, развил эту мысль:

– Конкуренция всегда идёт на пользу потребителю. Две системы образования лучше, чем одна монопольная. Пусть время покажет, кто прав. Рынок сам всё расставит по местам.

– А теперь, – Сорокина сделала эффектную паузу, а маговизоры за её спиной вспыхнули золотым светом, – послушаем тех, кто открыто поддержал маркграфа Платонова! И здесь страсти кипят не меньше!

Маговизор заполнило изображение князя Оболенского – статного мужчины с благородными чертами:

– Платонов спас мой город от террористов и прорыва Бездушных! Это человек дела, а не пустых обещаний. Если он говорит, что даст образование всем талантливым – значит, так и будет! В конце концов, он смог защитить Пограничный острог от Гона, а это уже дорогого стоит.

Князь Голицын говорил веско, взвешивая каждое слово:

– Маркграф Платонов доказал свою компетентность реальными достижениями. Угрюм за полгода превратился из умирающей деревни в процветающий острог. Содружеству нужны тысячи магов для защиты от Бездушных, а не сотни избранных аристократов, которые боятся запачкать руки.

Но самым эмоциональным оказалось выступление княгини Варвары Разумовской. Молодая правительница буквально горела праведным гневом:

– Браво, маркграф! Наконец-то кто-то решился бросить вызов этой прогнившей системе! Академический совет превратил образование в бизнес для избранных! Тверь полностью поддерживает создание альтернативной системы обучения!

Сорокина повернулась к записывающему артефакту, сложив руки на столе. За её спиной маговизоры показывали бурлящий от комментариев Пульс:

– И вот кульминация всей этой истории – Академический совет официально принял вызов маркграфа Платонова! Публичные дебаты состоятся ровно через неделю в штаб-квартире Совета в Великом Новгороде. По нашим данным, от Академического совета выступит Магистр Белинский, прославившийся публичными диспутами. Обе стороны уже начали подготовку к этому историческому событию.

Ведущая эффектно поправил чёлку и продолжила:

– Революция или авантюра? Прорыв или популизм? Элитарность образования или его доступность? Качество или количество? Надежда для тысяч талантливых простолюдинов или угроза стабильности Содружества? Ответы мы получим через неделю на дебатах в Великом Новгороде. А пока – следите за развитием событий вместе с нами. До встречи в эфире!

* * *

Утреннее солнце едва показалось над горизонтом, когда наш Муромец выехал из Твери. Я устроился на заднем сиденье внедорожника, рядом со мной сидел Крылов, а за рулём – Михаил. Второй автомобиль с остальной охраной следовал позади.

Достав магофон, я открыл Эфирнет и нашёл свежее интервью, о котором упомянул Коршунов в утреннем сообщении. На экране появилось изображение элегантной женщины лет сорока пяти с аккуратно уложенными каштановыми волосами. Магистр Елена Успенская сидела в своём кабинете Тверской академии, отвечая на вопросы местного журналиста.

– Госпожа Успенская, как вы оцениваете конфликт между маркграфом Платоновым и Академическим советом? – звучал голос за кадром.

Женщина сложила руки на столе, выбирая слова с ювелирной точностью:

– Знаете, любой конфликт – это признак назревших противоречий. Академический совет проделал огромную работу по стандартизации магического образования. Но мир меняется, и системы должны меняться вместе с ним.

– Вы поддерживаете инициативу Угрюма?

Успенская чуть улыбнулась:

– Я поддерживаю идею доступного образования для талантливых людей независимо от их происхождения. В моей практике было немало случаев, когда блестящие студенты-простолюдины вынуждены были бросать учёбу из-за финансовых трудностей. Это потеря для всего Содружества.

– Но Академический совет утверждает, что требования к лицензированию обоснованы необходимостью контроля качества…

– Контроль качества важен, – кивнула магистр. – Но когда пятьсот рублей ежегодных сборов становятся непреодолимым барьером для талантливых учеников, а требование о семидесяти пяти процентах аристократов среди преподавателей ограничивает выбор лучших специалистов – это уже не контроль качества, а искусственные барьеры.

Журналист помедлил, явно не ожидая такой прямоты:

– То есть вы считаете, что система нуждается в реформировании?

– Я считаю, что конкуренция идей и подходов всегда полезна. Если академия Угрюма предложит работающую альтернативу – это заставит и традиционную систему совершенствоваться. В конечном счёте выиграют все – и преподаватели, и студенты, и всё Содружество.

Я выключил запись и откинулся на спинку сиденья. Старицкий не соврал – его фракция действительно готова к переменам. Достаточно осторожно, чтобы не подставиться под удар Крамского, но достаточно явно, чтобы обозначить позицию.

– Умная женщина, – заметил Крылов, который тоже смотрел интервью через мой магофон. – Не даёт повода обвинить её в прямой поддержке вас, но подтекст предельно ясен.

Я набрал короткое сообщение Старицкому: «Работаем». Ответ пришёл через минуту – документ с двадцатью тремя именами, должностями и специализациями. Бегло просмотрев список, я присвистнул. Здесь были преподаватели из Смоленска, Рязани, Мурома, Твери, даже из Казани. Алхимики, артефакторы, теоретики, боевые маги – полный спектр специальностей.

– Двадцать три человека готовы рискнуть карьерой, – пробормотал я, передавая магофон Крылову.

– Не только карьерой, – поправил Григорий Мартынович, изучая список. – Некоторые из этих людей рискуют и безопасностью. Академический совет не простит предательства.

Остаток пути прошёл в обсуждении организационных вопросов. Крылов предложил несколько идей по усилению безопасности академии, учитывая возможные провокации со стороны недоброжелателей.

Когда мы подъехали к воротам Угрюма, я увидел необычную картину – перед въездом стояли несколько автомобилей. Особенно выделялся мощный внедорожник с массивным прицепом, накрытым брезентовым тентом. Дежурные методично осматривали первую машину из очереди, проверяя документы водителя.

Мы вышли из автомобиля и подошли ближе. Степан – тот самый старший дружинник, которого когда-то отчитывал Крылов – аккуратно заглядывал под днище легковушки с помощью зеркала на длинной ручке. Дмитрий тем временем внимательно изучал документы, водя пальцем по строчкам и шевеля губами.

– Читать учится, – тихо пояснил подошедший Борис. – После того инструктажа Григория Мартыновича половина постовых записалась в школу на вечерние уроки грамоты.

Крылов едва заметно улыбнулся. Я хлопнул его по плечу:

– Хорошая работа. За короткое время добились большего прогресса, чем все мы за месяцы.

– Просто правильная мотивация, – скромно ответил бывший начальник Сыскного приказа, но было видно, что похвала ему приятна.

Григорий Мартынович понизил голос:

– Помните, мы разрабатывали систему фильтрации новых жителей после случая с Зубовым?

– Конечно. Три этапа проверки – в представительстве, на въезде и финальная беседа с вами.

– Так вот, с этим наплывом преподавателей система может дать сбой, – он кивнул на собравшийся гармошкой транспорт. – Двадцать три преподавателя, их семьи, ученики – это минимум полсотни новых людей в ближайшие дни, не считая самих потенциальных учеников из простолюдинов. Наша процедура рассчитана на десять-двадцать человек в неделю, а тут такой поток.

Я нахмурился:

– Полагаете, среди них могут затесаться агенты?

– Почти уверен, – кивнул Крылов. – Академический совет, Гильдия Целителей, Демидовы, князь Терехов – у вас слишком много врагов. И массовый переезд преподавателей – идеальное прикрытие для внедрения шпиона. Один диверсант в академии может натворить бед больше, чем отряд наёмников под нашими стенами.

– Что предлагаете? Усилить проверку?

– Модифицировать под текущую ситуацию, – Григорий Мартынович отрывисто кивнул. – Преподаватели – особая категория. Они будут иметь доступ к ученикам, к учебным материалам, возможно – к вашим исследованиям. Для них нужна углублённая проверка. Час-полтора на человека минимум.

– Справитесь с таким объёмом?

– Придётся привлечь помощников. Митрофан уже неплохо натренирован после прошлых проверок – у него отличная память на детали. Добавлю ещё двух-трёх человек из тех, кого обучал базовым приёмам распознавания лжи. Они займутся рутинной проверкой, а я лично проведу беседы с преподавателями – тут нужен опыт и мой Талант.

– Хорошо. А с теми, кто уже здесь? Помнится, в прошлый раз вы не успели проверить всех прибывших за последний месяц.

– Параллельно продолжу, – заверил Крылов. – Особое внимание – одиночкам без семей и тем, кто слишком активно интересуется оборонными сооружениями, академией или вашим расписанием. Кстати, тот список маркеров риска, что мы составили – бывшие каторжники, люди с несходящимися историями – очень помогает.

– Главное, действуйте деликатно, – напомнил я. – Эти преподаватели рискуют карьерой и безопасностью, переезжая к нам. Не хочу, чтобы они чувствовали себя под подозрением с первого дня.

– Разумеется. Подам как расширенную процедуру регистрации для преподавательского состава – мол, для оформления жалования и доступа к учебной позиции нужны дополнительные данные. Заодно проверю их академические документы – поддельный диплом выявить несложно, если знаешь, на что смотреть.

Я хмыкнул:

– Не перестарайтесь, а то на следующий же день получим сюрприз…

Я театрально взмахнул рукой, изображая пафосного журналиста:

– «Тирания в Угрюме! Маркграф Платонов устроил допросы с пристрастием честным преподавателям! Людей часами мурыжат и унижают, заставляя доказывать свою благонадёжность!» И дальше три страницы рассуждений о том, как я превращаю острог в тюрьму.

– Здоровая бдительность – не паранойя, – возразил Крылов. – Но я понимаю вашу озабоченность. Буду действовать максимально деликатно. Никаких допросов – только дружеские беседы за чаем. Если человек чист, он даже не поймёт, что его проверяли.

– Правильный подход, – кивнул я. – Наши враги и так ищут любой повод для критики. Не будем давать им дополнительные козыри.

Когда подошла очередь внедорожника с прицепом, из кабины вышел невысокий худощавый мужчина лет шестидесяти. Седые волосы были собраны в небрежный хвост, борода – неровно подстрижена, словно он делал это сам, без зеркала. Одет он был в потёртый дорожный плащ, из-под которого виднелся потёртый дорожный костюм. Но глаза – живые, острые, с искорками любопытства – выдавали незаурядный ум.

– Виктор Сазанов, Магистр артефакторики, – представился он, протягивая мне руку. – А вы, полагаю, маркграф Платонов? Наконец-то встретились лично.

Я пожал протянутую руку, чувствуя мозоли от долгой работы с инструментами:

– Рад знакомству, Виктор. Признаться, не ожидал вас увидеть столь быстро.

Сазанов хмыкнул:

– А чего тянуть? Решение принято, мосты сожжены. К тому же, – он понизил голос, – ещё трое коллег следуют за мной. Вон те два автомобиля. Решили, что безопаснее ехать группой.

Первыми из внедорожника выбрались двое молодых людей – подмастерья лет двадцати пяти, нагруженные сумками и свёртками.

– А это мои ученики, – пояснил Сазанов. – Евгений и Пётр. Талантливые ребята, но в Смоленской академии им светила только должность лаборантов – не того сословия.

Я вспомнил нашу заочную связь:

– Виктор, если не ошибаюсь, именно вы приобрели облигации Угрюма на пять тысяч рублей во время первого размещения?

Старик расплылся в улыбке:

– Точно! Знаете, тогда все крутили пальцем у виска – Сазанов совсем спятил, деньги в какую-то деревню вкладывает. А я прочитал ваш эмиссионный проспект и подумал: парень либо гений, либо безумец. В любом случае – интересно!

– И что склонило чашу весов? – поинтересовался я, пропуская его через ворота.

– Честно? Интуиция. Тридцать лет в академической системе научили чувствовать, где настоящее дело, а где пустышка. В вашем меморандуме была… энергия, что ли. Не бравада, а спокойная уверенность человека, который знает, что делает. Вдобавок ваша репутация уже тогда гремела. Человек, превративший умирающую деревню в процветающее поселение за несколько месяцев – это впечатляет. А когда прочитал про планы развития острога… Подумал: если хоть половина получится – это будет прорыв. Решил рискнуть!

Мы шли по главной улице, и Сазанов с любопытством озирался по сторонам:

– А ведь действительно растёт ваше поселение. Когда я последний раз данные смотрел, у вас тут триста человек было, а сейчас?

– Почти шестьсот, – ответил я.

– И Академический совет это бесит до зубовного скрежета, – усмехнулся магистр. – Знаете, почему я порвал с ними? Не только из-за денег или несправедливости. Просто устал от застоя. Тридцать лет преподаю, и тридцать лет учебная программа не менялась! Я предлагал новые методики, разработал улучшенную систему создания накопителей – всё отвергли. Традиции, видите ли, нарушаю.

Мы подошли к мастерской артефакторов. Я открыл дверь:

– Максим, у нас гость!

Арсеньев вышел из-за верстака, вытирая руки о фартук. Увидев моего спутника, он замер с открытым ртом.

– Это же… Вы же… Магистр Сазанов? Тот самый? Автор «Основ прикладной артефакторики»?

Старик довольно хмыкнул:

– Он самый. А вы, молодой человек?

– Максим Арсеньев, главный артефактор Угрюма, – выпалил тот, всё ещё не веря своим глазам. – Я учился по вашим учебникам! Ваша теория о резонансных контурах в многослойных артефактах – это же революция!

– Революция, которую Академический совет отказался признавать десять лет, – проворчал Сазанов, но было видно, что восхищение младшего коллеги ему льстит. – Покажете мастерскую?

Максим засуетился, демонстрируя оборудование. Сазанов осматривал всё с видом знатока, иногда одобрительно кивая, иногда хмурясь:

– Печь для закалки устаревшей конструкции, но модифицирована грамотно. А это что? – он указал на странную конструкцию в углу.

– Экспериментальная установка для обработки Сумеречной стали, – с гордостью ответил Арсеньев. – Моя разработка. Позволяет создавать композитные сплавы с обычными металлами.

Сазанов присвистнул:

– Любопытно! И какова стабильность связей?

Началась оживлённая техническая дискуссия, из которой я понял примерно каждое третье слово. Старый магистр держался чуть покровительственно, но без высокомерия – просто привык, что его знания и опыт уважают. Максим же сиял как начищенный самовар, засыпая Сазанова вопросами.

– Я помогу вам устроиться, магистр, – предложил Арсеньев. – У нас есть свободный дом недалеко от мастерской.

– Благодарю, коллега, – кивнул Сазанов. – Прохор Игнатьевич, нам бы ещё обсудить условия работы…

– Вечером за ужином всё обговорим, – пообещал я. – А пока устраивайтесь. Максим, окажи магистру и его ученикам всё необходимое содействие.

Оставив артефакторов наслаждаться профессиональным общением, я направился к зданию академии. У входа толпилось человек двадцать – новые ученики с родителями. Среди них выделялся крупный мужчина в потёртом, но аккуратно вычищенном костюме старого покроя. Рядом с ним стоял юноша лет шестнадцати в простой дорожной одежде.