Текст книги "Император Пограничья 11 (СИ)"

Автор книги: Евгений Астахов

Соавторы: Саша Токсик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава 16

Вертолёт мерно гудел, разрезая лопастями холодный воздух. Откинувшись на спинку кресла, я наблюдал за своими людьми. Евсей проверял магазины пистолета – методично, по третьему разу за полёт, хотя мы направлялись на дипломатическую миссию, а не на боевую операцию. Михаил дремал, привалившись к борту, его оттопыренные уши смешно торчали из-под скатанной на макушке балаклавы. Ярослав изучал карту Смоленского княжества, водя пальцем по дорогам и делая пометки в блокноте – видимо, прикидывал маршруты отхода на случай неприятностей.

А вот Гаврила… Гаврила сидел напротив с закрытыми глазами, но расслабленным его состояние назвать было нельзя. Веки подрагивали, словно под ними металась пойманная птица. Пальцы судорожно сжимали ремень безопасности – костяшки побелели от напряжения. На лбу выступил холодный пот, хотя в кабине было даже прохладно из-за работающей вентиляции.

– Гаврила, сними хоть бронежилет, – предложил Евсей, сидевший рядом. – Операция же закончена, можно расслабиться.

– Нормально всё, – отрезал тот, не открывая глаз.

Михаил попытался разрядить обстановку какой-то шуткой про смоленских девушек, но Гаврила лишь механически дёрнул уголком губ в подобии улыбки. Взгляд его, когда он на секунду приоткрыл глаза, был расфокусирован, будто смотрел сквозь борт вертолёта куда-то далеко.

Искандер Галиев резко изменил курс – попали в воздушную яму. Машину тряхнуло, и Гаврила вздрогнул всем телом. Рука молниеносно метнулась к поясу, где висела кобура, но остановилась на полпути. Он замер, тяжело дыша, потом медленно вернул руку на колено.

Я сделал мысленную зарубку – парень явно перенервничал. Возможно, сказывается усталость после операции в Алтынкале, где мы разнесли целую крепость. Или просто не привык к полётам – многие деревенские тяжело переносят вертолёт. В любом случае, стоит приглядеть за ним, но сейчас не время и не место для разговоров по душам.

– До цели через пять минут, – доложил Искандер через внутреннюю связь.

Я прильнул к иллюминатору. Смоленский Бастион разительно отличался от виденных мною Московского и Новгородского. Если Москва поражала имперским величием с её золотыми куполами и массивными крепостными стенами, а Новгород дышал купеческой основательностью с каменными особняками и складами вдоль реки, то Смоленск представлял собой причудливый сплав старого и нового.

Древняя крепостная стена, помнившая ещё допотопные времена, опоясывала исторический центр. Но за её пределами город расползался стеклянно-бетонными щупальцами современных кварталов. Высотки тянулись к небу, их фасады усеяны кристаллическими панелями и ретрансляторами. На крышах высились коммуникационные менгиры – каменные обелиски размером с человеческий рост, увенчанные гигантскими синими кристаллами Эссенции, пульсирующими в такт информационным потокам Эфирнета.

Везде мерцали магические иллюзии рекламы – призрачные образы товаров парили над улицами, светящиеся руны складывались в названия магазинов, а на стенах зданий проецировались движущиеся картины с новостными лентами.

Впрочем, одно роднило Смоленск с Москвой и Новгородом – тридцатиметровые внешние стены из бетона, усиленного магическими рунами. Они опоясывали весь город, создавая надёжный барьер против Бездушных. Каждые пятьдесят метров из стен торчали автоматические турели – стальные коробки с множественными стволами, готовые превратить в решето любую тварь, рискнувшую приблизиться.

Особенно выделялся деловой квартал на востоке – царство стекла и стали, где располагались офисы медиакорпораций, студии записи, лаборатории артефакторики. Именно там, в одной из башен, находился информационный канал «Содружество-24».

Я навёл справки во время полёта. Князь Илларион Фаддеевич Потёмкин считался негласным кукловодом в Содружестве именно благодаря контролю над информационными потоками. Смоленск при нём превратился в медиастолицу – здесь создавались новости, формировалось общественное мнение, разрабатывались новые способы коммуникации через Эфирнет.

Взять хотя бы Пульс – детище Антона Веригина, молодого гения артефакторики, которого Потёмкин вовремя заметил и профинансировал. Парень в двадцать три года создал революционную социальную сеть, а теперь его имя знает каждый пользователь сети от Москвы до Владивостока.

Теперь князь владел контрольным пакетом акций, а Пульс охватывал миллионы пользователей по всему Содружеству и ближнему зарубежью. Люди делились новостями, сплетнями, мнениями, даже не подозревая, что вся эта информация стекается в аналитические центры Смоленска.

Формально Потёмкин держался в тени. Новостными каналами, газетами, радиостанциями владели разные люди, но все нити вели к одному человеку – Александру Сергеевичу Суворину. Медиамагнат, политтехнолог, мастер манипуляций общественным мнением. Светловолосый господин с щегольскими усами, острым взглядом и вкрадчивыми манерами. Говорили, что он может из любого сделать героя или злодея – достаточно правильно подать информацию.

Здание, к которому мы приближались, двадцатиэтажная башня из стекла и бетона, официально принадлежало именно Суворину. На фасаде мерцала огромная магическая проекция, транслирующая новостную ленту – призрачные буквы и образы сменяли друг друга, рассказывая о событиях дня. «Содружество-24» занимало только часть здания, остальные этажи арендовали другие медиакомпании, рекламные агентства, пиар-службы.

Нужно держать ухо востро. Потёмкин вроде бы высказывался в мою поддержку во время конфликта с Академическим Советом, но у таких людей всегда есть скрытые мотивы. Возможно, ему просто выгодно ослабить позиции Крамского и старой академической гвардии. Или он видит во мне инструмент для каких-то своих планов.

С Мариной Сорокиной тоже нужна осторожность. Ведущая «Делового часа» славилась умением вытягивать из гостей больше, чем те планировали сказать. Профессиональная улыбка, доброжелательный тон, невинные вопросы – и вот ты уже проговорился о том, что следовало держать при себе. Потом твои слова режут на цитаты, вырывают из контекста, подают под нужным соусом.

Мне нужно чётко держаться своей линии. Реформа образования, доступность магии для всех сословий, развитие Пограничья – вот мои темы. Никаких личных выпадов против Академического Совета, никаких угроз, никаких необдуманных обещаний. Каждое слово может быть использовано против меня.

Вертолёт пошёл на снижение. Бетонный пятачок посадочной площадки располагался перед зданием. Из соображений безопасности к самой медиабашне подлёт был запрещён.

Шасси коснулись бетона. Я первым отстегнул ремень и поднялся. Гаврила вскочил следом, порывисто, словно на пружинах. Дверь распахнулась, и в кабину ворвался шум города – гудки машин, гул вентиляторов, отдалённые голоса.

Молодой парень выскочил первым, озираясь по сторонам с тем же напряжённым выражением, что и в Алтынкале перед боем. У края площадки толпились журналисты и фоторепортёры – человек пятнадцать с магофонами и записывающими артефактами. Вспышки начали срабатывать ещё до того, как я появился в дверях.

Резкая вспышка совпала с хлопком закрывающейся дверцы какой-то машины неподалёку. Гаврила среагировал мгновенно. Пистолет выскочил из кобуры быстрее, чем я успел моргнуть.

– Ложись! – заорал он, направляя ствол в сторону журналистов.

Те шарахнулись назад, кто-то выронил магофон. Евсей, Михаил и Ярослав тоже выхватили оружие, занимая боевые позиции. Только их стволы смотрели в разные стороны – они искали источник угрозы, которую обозначил Гаврила.

Я двинулся быстро, но спокойно. Левой рукой перехватил запястье Гаврилы, направляя ствол вверх. Правую положил ему на плечо, слегка сжав.

– Солдат, ты дома, – произнёс тихо, но твёрдо, так, чтобы слышал только он. – Это Смоленск, не Каганат.

Гаврила вздрогнул. Взгляд прояснился, будто он только сейчас увидел, где находится. Пистолет в его руке мелко задрожал.

– Я… я принял вспышку за… – он осёкся, сглотнул. – За блик снайперского прицела. Простите, воевода.

– Сдай оружие Евсею, – приказал я, отпуская его руку. – Как только зайдём внутрь.

Гаврила кивнул, медленно убирая пистолет в кобуру. Лицо покрылось нездоровой бледностью, на лбу снова выступил пот. Он виновато дёрнул головой, словно мысленно отчитывая себя за срыв.

– Евсей, – я повернулся к старшему из спецназовцев. – Приглядывай за ним.

– Понял, воевода.

Журналисты постепенно приходили в себя, но держались на почтительном расстоянии. Кто-то уже строчил в блокноте – завтра в газетах напишут про агрессивную охрану Маркграфа Угрюмского. Что ж, пусть пишут. Лучше пусть боятся, чем испытывают на прочность.

Я знал, что происходит с Гаврилой. В прошлой жизни, я неоднократное наблюдал, как многие мои воины проходили через это. После особенно жестоких битв, после месяцев в походах, после потери боевых товарищей что-то ломалось в человеке. Варяги называли это по-разному – «боевая усталость», «ужасы после боя», «военная меланхолия», «одержимость видениями».

Воин возвращался домой телом, но разум его оставался на поле битвы. Любой резкий звук превращался в боевой клич врага. Тень в углу казалась притаившимся убийцей. Мирная жизнь становилась непереносимой пыткой, потому что тело помнило – расслабление означает смерть.

Гаврила прошёл через ад в Алтынкале. Взрывы десятков мин во дворе крепости, штурм под огнём наёмников, атака гигантского червя-Жнеца, прорывавшегося из-под земли. Кровь, крики, гибель дюжин вражеских бойцов. А в конце – как мы с Василисой и Вельским объединили магию трёх геомантов, превратив вековые стены в груду камней.

Однако, возможно, Алтынкала стала лишь последней каплей. До этого был Гон Бездушных, когда волны тварей шли на Угрюм день за днём. Засада отряда Демидовых, когда термобарические гранаты превратили наш «Муромец» в пылающий металлолом, и только чудом никто не погиб. Штурм поместья Уваровых в Сергиевом Посаде. Для двадцатилетнего парня из глухой деревни это было слишком много за такой короткий срок. Его разум пытался справиться с пережитым единственным известным способом – оставаясь в состоянии боевой готовности.

Я помогу ему. Обязательно помогу. Но не здесь и не сейчас.

– Пойдёмте, – сказал я своим людям. – Нас ждут.

Мы двинулись ко входу в здание. Позади остались ошарашенные журналисты, а впереди ждало интервью.

У входа в двадцатиэтажную башню меня встретила энергичная женщина лет тридцати в строгом деловом костюме.

– Маркграф Платонов? Алла Завьялова, продюсер программы. Ваше Сиятельство, рада наконец встретиться лично! – она изобразила вежливый полупоклон. – Марина уже ждёт вас в студии. Идёмте, у нас мало времени до эфира.

Мы прошли через вестибюль, где охранники в форме проверяли документы посетителей, и поднялись на лифте на пятнадцатый этаж. Коридоры кишели людьми – операторы тащили оборудование, ассистенты бегали с папками, из приоткрытых дверей доносились обрывки новостных сводок.

– Студия прямо по коридору, – Завьялова вела меня быстрым шагом. – После дебатов в Новгороде вы стали самой обсуждаемой персоной в Содружестве. Рейтинги сегодня будут рекордными!

Просторная студия информационного канала встретила меня привычной для них предвечерней суетой. За полукруглым столом из тёмного дерева уже сидела Марина Сорокина – женщина лет сорока с безупречной укладкой пепельных волос. В жизни она выглядела моложе, чем на экрнах, но тот же проницательный взгляд карих глаз сразу оценивал и каталогизировал каждую деталь. За её спиной мерцали маговизоры с картой Содружества, магические кристаллы создавали объёмные изображения.

– Ваше Сиятельство! – Сорокина поднялась навстречу. – Благодарю, что нашли время. Присаживайтесь здесь, рядом со мной.

Едва я опустился в кресло, как меня окружила целая бригада работников.

– Что вы делаете? – я отстранился, когда молоденькая девушка с кисточкой полезла к моему лицу.

– Пудра обязательна, Ваше Сиятельство, – терпеливо объяснила старший гримёр. – Софиты дают сильный блеск, особенно на лбу, носу и щеках. Для мужчин это критично – без пудры на записи будете выглядеть, простите, потным. Никто не увидит грим, зато жирный блеск заметят все.

Пришлось смириться и стоически переносить дискомфорт. Пока девушка орудовала кисточкой, я изучал студию. Записывающие артефакты располагались в трёх точках, их алые кристаллы пока были тусклыми. Технический персонал проверял настройки маговизоров, кто-то корректировал освещение.

– Тридцать секунд! – крикнул режиссёр.

Гримёры испарились, Сорокина последний раз поправила чёлку, записывающие кристаллы вспыхнули рубиновым светом.

– Добрый вечер, дорогие зрители! – начала ведущая своим фирменным бодрым тоном. – С вами Марина Сорокина и специальный выпуск «Делового часа». Сегодня у нас в гостях человек, который превратил рутинные дебаты в политическое землетрясение и заставил говорить о себе всё Содружество – маркграф Прохор Платонов!

На маговизоре за её спиной появилась запись моего утреннего появления – вертолёт, снижающийся прямо к зданию Совета.

– Маркграф, начнём с очевидного, – Сорокина повернулась ко мне с лёгкой улыбкой. – Это была демонстрация силы или просто любовь к эффектным появлениям?

– Скорее практичность, – ответил я спокойно. – Вертолёт экономит время, а его у меня не так много. Управлять Пограничной Маркой, руководить Академией и участвовать в политических дебатах – всё это требует эффективной логистики.

– Кстати, о логистике, – ведущая слегка наклонилась вперёд. – Откуда у воеводы, простите за прямоту, захолустного острога средства на личный вертолёт и целую Академию? Ходят слухи о тайных золотых приисках в Пограничье. Или, быть может, родовое наследство?..

Я усмехнулся. Классический приём – спровоцировать на оправдания.

– Никаких тайн. Сеть оружейных магазинов «Угрюмый арсенал» по всему Содружеству. Специализируемся на вооружении против Бездушных. Качество подтверждено Гоном – ни одного возврата после боевого применения. Кстати, скидка десять процентов для Стрельцов действует до конца месяца.

Марина моргнула – она явно не ожидала, что я превращу провокацию в рекламу.

– Перейдём к главному, – она взяла себя в руки. – Дебаты.

На маговизорах появились кадры хаоса после окончания дебатов, момент, когда Старицкий подтвердил подлинность документов о коррупции.

– Вы фактически внесли раскол в ряды Академического совета за один вечер. Что дальше?

– Дальше будет то, что должно было случиться давно, – я откинулся в кресле. – Реформа образования. Совет слишком долго душил инициативу ради сохранения монополии. Появление тех, кого такой порядок вещей не устраивает, – это естественный процесс.

– Но тысячи студентов текущих академий могут остаться без дипломов, если система рухнет. Вы готовы взять на себя ответственность за их судьбы?

Я посмотрел прямо в записывающий кристалл.

– Академия Угрюма готова принять всех, кто захочет учиться. Бесплатно. Любого сословия. И не только студентов – преподавателей тоже. Те, кто выберет знания вместо регалий, не пострадают.

– А что будет с теми, кто останется верен старой системе?

– Это их выбор. Я не собираюсь никого принуждать. Конкуренция покажет, чья система эффективнее.

Сорокина сделала паузу, просматривая свои заметки. Потом подняла взгляд – и я понял, что сейчас пойдут настоящие удары.

– Маркграф, правда ли, что перед Гоном вы массово выкупали людей из долговых тюрем? Некоторые источники утверждают, что в Угрюме используется труд бывших каторжников.

– Правда, – ответил я без колебаний. – Выкупал. Десятками. И дал им шанс начать новую жизнь. Эти люди защищали Угрюм во время Гона, а теперь работают и получают достойную плату. Судите сами – что гуманнее: оставить человека гнить в яме за долги или дать ему возможность искупить прошлое честным трудом?

– Но разве это не создание личной армии? Обвинения в том, что Академия Угрюма – фабрика боевых магов для ваших войск…

– Если под армией вы понимаете людей, способных защитить себя и своих близких от Бездушных – то да, создаю. Каждый выпускник Академии будет уметь сражаться. Потому что в Пограничье выживают только те, кто может постоять за себя.

Ведущая кивнула и нанесла неожиданный удар:

– Дочь Московского князя живёт в Угрюме. Это политический союз или личные отношения?

Я выдержал паузу, просчитывая варианты ответа. Отрицать бессмысленно – информация уже в Пульсе. Подтверждать детали опасно.

– Княжна Голицына – талантливый геомант и ценный специалист нашей Академии. Её присутствие в Угрюме – профессиональное сотрудничество.

– И только? – Сорокина улыбнулась. – Вы холосты, маркграф. Планируете династический брак для укрепления позиций?

– Моё сердце уже занято, – ответил я спокойно, не называя имени Ярославы.

– О! – глаза ведущей загорелись. – Похоже, самый завидный холостяк Содружества недолго останется холостяком. Можете раскрыть имя избранницы?

– Когда придёт время.

– Загадочно, – Сорокина повернулась к камерам. – А сейчас к нам присоединяется неожиданный гость – глава Гильдии Артефакторов, Архимагистр Леонид Ферзен!

На маговизоре появился знакомый грузный мужчина с седыми бакенбардами. Его лицо было багровым – видимо, он до сих пор не отошёл от моего утреннего демарша на дебатах.

– Леонид Платонович, – обратилась к нему Сорокина, – у вас есть вопросы к маркграфу?

– Более чем, – прогремел Ферзен. – Маркграф, вы понимаете, что подрываете основы магической безопасности Содружества? Ваши «ускоренные курсы» – это фабрика потенциальных катастроф!

– В чём конкретно опасность? – спросил я. – В том, что простолюдины научатся защищаться от Бездушных?

– В том, что неподготовленные дилетанты будут экспериментировать с Эссенцией! Вы забыли Казанскую трагедию? Четыре тысячи погибших!

– Я помню другую трагедию, – парировал я. – Деревня Березники, двадцать лет назад. Во время Гона сто двадцать жителей погибли там от Бездушных, потому что ни у кого не было магической подготовки. Где была ваша Гильдия тогда?

Мой оппонент побагровел ещё сильнее.

– Маркграф, ваша демагогия не скроет факта – вы не имеете права учить артефакторике! Это привилегия Гильдии!

– Покажите мне закон, запрещающий это.

– Традиция…

– Традиция – не закон. Следующий вопрос?

В этот момент мой магофон завибрировал. Я извинился и глянул на экран. Сообщение от Старицкого: «На меня совершено покушение. Жив. Будьте осторожны».

– Господа, – я вскинул раскрытые ладони. – Только что получил тревожное известие. Магистр Старицкий, выступивший утром с разоблачениями коррупции, подвергся нападению. К счастью, он жив.

Студия замерла.

Мой разум молниеносно просчитывал варианты. Покушение на Старицкого – подарок судьбы. Теперь любые мои обвинения в адрес Крамского не будут выглядеть голословными. Общественное мнение уже взбудоражено, люди ищут виновных. И я дам им виновного – с доказательствами. Запись разговора с Крамским, которую я берёг как козырь, сыграет именно сейчас с максимальным эффектом. Совпадение? Угрозы главы Совета и покушение на свидетеля? Даже самые лояльные сторонники Академического совета задумаются.

– Это ещё не всё, – я достал магофон и включил запись. – Сразу после дебатов, ко мне обратился глава Академического совета Крамской с интересным предложением.

Из динамика полился знакомый угрожающий шёпот:

«Но я не глуп и вижу, куда дует ветер. Вы пробудили опасные настроения. Студенты бунтуют, преподаватели колеблются, даже князья начинают задавать неудобные вопросы. Это может закончиться катастрофой для всех. Или… Или мы можем договориться. Академический совет официально признает вашу Академию в Угрюме. Снимет все санкции. Более того – поможем с аккредитацией и международным признанием. Ваши выпускники смогут работать где угодно».

«И что взамен?» – мой голос на записи звучал холодно.

«Немного. Публично откажитесь от обвинений в коррупции. Скажите, что цифры были… неверно интерпретированы. Недоразумение. А слова Старицкого – провокация амбициозного выскочки, который мечтает занять моё место. Мы накажем его показательно, но гуманно. Ссылка, не более».

Крамской закончил жёстким тоном:

«У вас есть час на размышления. Если откажетесь… Я использую все связи, все ресурсы, весь административный аппарат. Ваш Угрюм объявят незаконным поселением. Торговые пути перекроют. Поставки прекратят. Каждый князь, который зависит от Академического совета – а это все князья – получит настоятельную рекомендацию прекратить любые контакты с вами. Вы станете изгоем, маркграф. А ваши студенты… что ж, надеюсь, им понравится учиться в полной изоляции».

Я выключил запись. В студии стояла мёртвая тишина. Даже Ферзен потерял дар речи, а Сорокина смотрела на меня расширенными глазами.

– Вот так глава Академического совета защищает «высокие стандарты образования», – сказал я, глядя прямо в записывающий кристалл. – Шантаж, угрозы, и не только… А теперь Старицкий, единственный, кто осмелился говорить правду, едва не погиб. Какое трагическое совпадение, – я сделал паузу, давая зрителям время сопоставить факты. – Господа члены Совета, если вы это смотрите – Крамскому осталось недолго. Хорошо, что появилось Реформаторское крыло. Возможно, оно спасёт то, что ещё можно спасти.

Режиссёр за кадром отчаянно жестикулировал, но Марина не обращала на него внимания.

– Маркграф… это… вы понимаете, что только что обвинили главу Академического совета в организации покушения?