Текст книги "Патриот. Смута. Том 4 (СИ)"

Автор книги: Евгений Колдаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

В целом, все как и на обычной работе в мое время. Да и в армии. Зарплата у младшего офицера и солдата какая? И какая у генералов и специалистов узкого профиля, которых днем с огнем не сыщешь.

Здесь все может и проще, но так же.

– Что еще знаешь, Путята?

– Думаю, что еще из-за каких-то иных договоренностей пошли шведы к нам. Делагарди же целое войско привел. Не просто наемные сотни. Люди эти уже снаряженные, собранные и к бою готовые, как единое целое. – Проговорил нижегородец. – А еще, я слышал, что им земли обещаны. Короне Шведской, сверх этого серебра, что наемникам дается. Моет, корона своим доплачивает сама.

Я посмотрел на него. Вздохнул, сделал грозное лицо, чтобы показать – не нравиться мне идея разбазаривания русских территорий, потом и кровью объединенных в державу предками.

– Слухи о передачи земли и в Москве ходят. – Какие там слухи. Корелу им обещал Шуйский. – Скажи, Путята, у вас про это знают.

На таком сыграть можно против царя Василия. Татар на землю звал, об этом письма есть. Шведам землю отдал. Что это за царь-то такой?

– Знают.

– У нас тоже. – Проговорил молчавший до этого Григорий.

– Ясно, продолжай Путята. – Выдал я холодно.

– Еще получается. Европейские наемники приходят с оружием и доспехами, своими отрядами сплоченными. А у нас часто так выходит, что у дворянина даже коня нет. Рад бы служить, но как? Про казаков-то я вообще молчу. Сабли не у всех, копья, топоры, ножи вот и вся воинская справа.

М-да, а Бобров дело говорит. Пикинеры и мушкетеры Делагарди это готовая к бою полностью вооруженная и снаряженная армия. А нам своих же снаряжать еще. Они же свои, их терять нельзя, кто потом на земле жить будет, если с голым пузом все под пули и пики полезут? И так за десять лет уже поистощились все. Яков мне это еще при первом знакомстве все сказал.

– Получается, рублей пять в месяц это для опытного наемника хорошая цена?

– Да.

– Так, это ясно. Дальше идем. Что по снаряжению? По ценам.

Опять заговорил Путята.

– Скажу я, воевода, поскольку мы в нижнем для своих сотен все у купцов заказываем. Хоть и как для своих, но учет ведем.

– Говори. – Махнул рукой Григорию, чтобы тот писал.

– Выходит так. Примерно. Конь боевой рублей шесть, ездовой вполовину, три выходит. Про скакунов тяжелой польской шляхты я молчу. Гусары их крылатые, это словно золотом облитые воины и купающиеся в нем. Нам такого не снарядить. – Он пожал плечами, добавил. – Воевода.

Да знаю я, черт. Там сто рублей один конь, потом латы еще и на него и на бойца.

Посмотрел на него серьезно, проговорил:

– Продолжай.

– Дальше сабля, здесь тоже сложно. Наши по рублю, заморские, что с востока рублей пять. Всякие европейские, трофейные больше, тоже рублей пять. Пищали, опять же сложно. Самые простые, которые мы делаем – рубля два, а добрый мушкет, из которого свалить ляха латного можно, рублей восемь, а то и больше. – Он бороду почесал. – Саадак рублей шесть, воевода. Так что, мыслю лучше уж пищалями всех снаряжать. Пехоту так уж точно.

Григорий закивал. Согласи в этом вопросе у них было, уже хорошо.

Нижегородец продолжал.

– Пистоли рублей по пять. Они же не фитильные, колесцовые. Если аркебузу колесцовую то рублей семь, может, десять, но не делаем такого особо. Всадники пока с саадаками воюют. С фитильным им не с руки.

– А доспех?

– Здесь сложнее, потому что есть такие, как я и твой богатырь Пантелей. – Он улыбнулся, расправим массивную широкую грудь. – А есть и скромного тела люди служилые. Кольчуга рублей шесть, если кираса, то десять рублей, шлем рублей пять, шесть. – Сделал паузу, вздохнул, прикидывая в уме. – Вот и выходит, что всадника снарядить, это где-то рублей тридцать.

– Что скажете, Григорий, Несмеян.

– Думаю, нижегородец дело говорит. Все так примерно и есть. – Кивнул подьячий.

– Воевода, господарь, батюшка, я же в оружии не смыслю ничего. Деньги-то да, моя вотчина.

Что-то ты перегибаешь в чинопочитании, кабатчик. Какой я тебе батюшка? Я же не царь. Ладно. Пока не до этого.

– С тебя иной спрос, кабатчик. – Я недобро улыбнулся ему, показывая, что обращение такое мне не нравится. – Ты мне за фураж расскажи. Сколько чего и как добыть можно. Ты же берешь для своего заведения.

– Ну, я-то не так много, чтобы прямо…

– Ладно, мы сейчас с оружием разберемся и к питанию перейдем. – Я почесал затылок. – Пока жди да слушай.

Задумался.

Получалось-то в целом все более-менее понятно, только все равно, сложно. Дети боярские и дворяне, которых я собирался преобразовать в рейтар и среднюю, доспешню конницу стоили дороже. Казацкие бездоспешные бойцы с пиками и аркебузами – дешевле. В целом, платить всем можно одинаково. По четыре или пять рублей. А снаряжение, как было выдано, так и оставить. Дворяне были изначально лучше снаряжены, пришли конными, доспехи получили. Ну а казаки, не то чтобы голытьба, но ощутимо более легкие и хуже снаряженные были.

План в голове моей зрел. Но нужно было кое-что уточнить.

Сколько серебра, то у нас, это раз вопрос, а второй момент – как закупить-то все это? Это же время на производство нужно. Не игра это, а жизнь. Здесь не мышкой ткнул, и тебе за секунду сделали. Трудодни и человеко-часы здесь очень большую роль играют.

– А как вы это все закупаете, Путята?

– Да как, воевода… У нас же город торговый. И у сами ремесленников много и окрест, и с других городов заказы делаем.

Повезло. А в Воронеже сколько кузнецов? Что там мне Филка сказал? Два, кажется. Они же год будут доспехи делать. Нет, столько времени у меня не имеется. Черт, придется думать иначе и использовать то, что есть.

– Господарь мой, могу слово я молвить? – Подал голос Несмеян.

Путята и Григорий вновь уставились на него, перевели на меня взгляд.

– Кабатчик! – От этого он сжался, в лавку совсем вдавился, казалось, уменьшился в два раза. – Говори. Только поясни сначала, почему уже третий раз господарем зовешь. Я не царь.

Повисла тишина. Со двора доносились звуки тренировки. Франсуа работал вовсю.

– Так… Всем ведомо. Всему городу, господарь… – Он говорил, дергался, нервничал. – Господарь, вы. Внук, стало быть.

– Так! Кто? – Я поднялся, навис над столом.

– Не вели казнить, государь! Мы же ходом крестным ходили за здравие твое! Мы же… – Он бухнулся на колени, начал креститься.

Что, черт возьми, происходит⁈ Царь? Я?

Григорий и Путята молчали, глаза опустили.

– Что здесь происходит? Собрат мой, гость мой и ты, кабатчик воронежский? – Проговорил холодно.

Глава 11

Я нависал над собравшимися. Смотрел на кабатчика. Чувствовалось, что Григорий тоже несколько недоумевает, а вот Путята не выглядел удивленным. Сговорились они, что ли. Чертов олигарх. Один торгаш второго увидел и сошлись во мнениях?

– Спаси и сохрани, боже! Спаси и сохрани! – молился Несмеян, в пол челом кланялся на коленях стоя. Гнева моего боялся. Или ощущал себя перед царем стоящим?

– То, что вы здесь говорите, не похоже на слухи. – Процедил я. За всем этим что-то стояло. Нечто большее, чем простой треп служилых людей, мужиков и их семей. Не просто сплетни.

– Люди говорят. – Проворчал Григорий. – Даже Яков у тебя спрашивал.

– Тут больше. – Произнес Путята, опустив глаза.

Подтвердил Нижегородец, что в курсе.

– Что?

– Письмо. Даже письма. Господарь. – Тихо проговорил, не поднимая головы от пола, кабатчик.

– Что за письма, откуда? Да встань ты, черт. Сядь. Хватит башкой пол пробивать.

– Несмеян, приди в себя. – Буркнул Нижегородец. – Подтверди. Давай, по порядку, как все было. Я то мало чего понял и с твоих слов, в основном.

Кабатчик продолжал молиться и креститься.

– Встань, черт тебя дери! – Выругался я. – Говори. А то высеку. Сам!

А что делать, приходиться на угрозы идти, раз ведут себя, как дети малые. Я и царь. Да откуда такое? Боярин приехал из Москвы. Какой царь?

– Не вели казнить, государь. – Несмеян поднял голову, по лицу его текли слезы.

Что все это значит. Не могли же простые сплетни довести до ума достаточно смышленого человека, слышащего и видящего в своем заведении ой как много всего до такого состояния. Холопа – ладно верю. Крестьянина – допустим. Трактирщика – да он столько всего видел и слышал, что просто так и не поверит во всякий вздор.

Письма? Что за письма.

– Началось все, когда мы ходом крестным ходили. – Трясущимся голосом произнес Несменян. – Солнце из-за туч вышло, когда мы о здравии твоем и воинском молились. О победе господа бога просили.

Мда… Солнце. Тоже мне знамение. Смотрел на него холодно, взглядом буравил.

– Ну? Дальше что.

– Потом ворон каркнул, странно так, три раза. Один он был, а не целая стая. Улетел. Большой такой. Черный. На юг ушел, по реке.

Птица… Я чуть себя по лбу не саданул ладонью. И что? Вы что здесь все умом тронулись?

– Потом мальчонку в городе видели, он босой совсем, вроде слепой, ходил, выспрашивал Игоря, царя, значит, воеводу.

Мало ли какого Игоря спрашивал какой-то шкет! Что здесь я один такое имя ношу? Вряд ли. Воеводу спрашивать зачем, он либо в тереме сидит – иди туда. То ли кто-то воду мутит и очень хочет, чтобы люди уверовали в царское мое рождение, то ли… Совпадение? Да, вполне может быть. Что детей болезных здесь мало? Еще до Маришки, когда расспрашивал и выяснял – было же. Здесь людей бедных, захребетников прилично живет. И все с семьями же.

Ходил пацан, милостыню собирал вот и говорил, что я царь. Мало ли что ребенку в башку взбредет. А потом, небось, бабы сказывали. Такими темпами мы до самого Иисуса на осле из тумана, вышедшего к воротам, договоримся…

Вздохнул я. Зубами скрипнул на дурость такую.

– Дальше.

– А под вечер, когда вы там с татарами бились, туман поднялся, а из него… – Несмеян снова бухнулся на колени. – Колокола били, и песня лилась. А еще… Еще…

Мне захотелось дать ему затрещину. Туман! Неужели и вправу господа бога видели самого?

– Еще? – Да, давай уже, козырь свой вываливай, чего трясешься-то. Проверю, угадал или нет.

– Говорят люди, индрика зверя видали. – Пролепетал кабатчик.

Еще хлеще. Приплыли… Попа в мыле. Черт тебя дери и еще сотня чертей маринуй. Вы что, полоумные все, что ли. Ну, конь, мало ли откуда. В тумане путник заплутал, шел. Какой индрик! Какой единорог! Мать честная. Прости меня господи, с кем я разговариваю.

Выдохнул. Злость стала сменяться смехом.

Собрался.

– Так, а сам-то ты видел чего или слышал?

– Люди сказывают, государь.

– Ты мне тут, что решил… – Процедил я сквозь зубы, давя смех. – Ты же трактирщик. Ты таких историй сотни слышал. Как ты в такое верить-то можешь? А⁈

– Так я… Так поначалу…

– А сейчас-то чего⁈

Дурость!

Ох ты же… Выругаться бы покрепче так, чтобы у всех вас уши в трубочку завернулись. Одна бабка другой сказала, что старик ее кашлянул, а через час уже поминать его пришли всем селом.

Дожили.

Люди сверх меры испуганные, здесь не скажешь ничего. Маришка их в страхе держала. Потом сожгли ее, здесь еще татары на пороге стоят, мужики воевать ушли. Кто повел их? Какой-то… Ну а кто я им? Да по факту – хрен с бугра, если так, по сути, рассудить.

Явился, возглавил, повел в битву. Да – боярин, да – воевода умелый, да – организовал всех и делами своими уважение заслужил быстро. Невероятно быстро. Но – я же не родич им, не земляк, если так взглянуть. Пришел из самой Москвы один, без войска, и как-то все завертелось так, что сложилось как надо.

Можно ли видеть в этом божественное проявление?

Отчего простому человеку не увидеть-то? Только вот трактирщик, непростой смертный.

– Все? – Спросил я вздохнув. Все тот же бред, слухи и сплетни. Пустая болтовня.

– Нет, государь. – Он громко сглотнул, опять сжался.

– Что еще?

– Письма. – Он трясся. – Вечером люди на постой встали, пятеро. Усталые, побитые, конными пришли. Лошадки их прямо совсем плохенькие.

– И чего? Откуда?

– Сказали… – Он икнул. – Сказали с Поля.

– С Поля? Казаки?

– Да кто знает-то. Заплатили. Вроде казаки. Не татары. Поздно было.

– Ну? – Что-то ты тянешь, никак не вытянешь.

– А утром, как собирались, я расспрашивать стал. Говорят, что письма у них в Елец, Тулу, Лебедянь и еще… Не помню я, господарь. В столицу, так мыслю.

– Мыслишь, значит… Что за письма? От кого?

Он голос понизил.

– Говорят, что с Поля о царе русском. Говорят, что бил в Поле царь русский Кан-Темир мурзу. Что силен он, славен, и люди вокруг него собираются. Идет трон по праву данный занимать.

Так, стоп! Что за бред. Хотя вот это уже не выдумки. О таком кабатчик брехать не станет.

– Путята, ты их видел? – Я приподнял бровь.

– Да, воевода. Видел. – Он пожал плечами. – Казаки какие-то, с виду.

– А это все слышал?

– Нет. Но Несменян поутру мне это, как начал рассказывать я… – Он глаза опустил, тоже сжался чуть. – Я ему сказал, что глупость какая-то.

Григорий голос подал, до этого смотревший на творящееся с грустным раздражением.

– Опять слухи все те же, воевода. Мы еще в поместье там, в остроге обсуждали все это. Ты же нам сказал, воевода ты. Боярин. Не царь. Царя ставить будем сильного, клялся нам в этом. Собор всей земли, Земский то есть, собирать говорил. Верим мы тебе, воевода, а тут. Сам не ведаю, откуда в головах такое. Может, кабатчик того…

Он уставился на Несмеяна. Тот бухнулся на колени, вновь начал креститься, молиться, кланяться.

Григорий по голове постучал, добавил тихо.

– Может, он со страху то… того, что татары пожгут, умом тронулся? А? Или выпил чего и…

Я рукой махнул. Черт знает что твориться. Какие-то казаки. Какие-то письма, что за ерунда.

– Встань, Несмеян. Говори по делу. Что за люди?

Я не очень понимал, откуда эти люди могли взяться и почему письма у них… Письма!

– Что за бумаги?

– Так не видел я их, бумаг то есть. – Залепетал трактирщик. – Сказано было, что с Поля едут ну и письма у них. Как можно.

– А в Воронеж писем нет?

– Не ведаю.

Звучало это все очень странно. Можно списать на то, что, как и во всей истории со «знамениями» люди слышали то, что хотелось им. И додумывали сами остальное.

– Ладно. Собратья. Думаю, опять кто-то что-то выдумал. Может, казаки Чершенского, какие из острога и от войска его отбились, наговорили тебе.

– Прости, господарь, воевода.

– Ладно, дальше давайте по существу.

Совет по финансовым делам продолжился.

Сидели мы до обеда. Обсуждали, шумели, говорили. Слуги, что воеводе Фролу служили, заглядывали раз, потом второй. За кушанья раболепно спросили. Я приказ подавал.

Карту пришлось собрать и позвать опального писаря.

Пока таскали на стол пищу, он явился, в пол поклонился.

– Воевода, рад видеть в добром здравии, спаситель наш, защитник. – Выпалил скороговоркой.

– Савелий, здравствуй, срисовать сможешь? – Сразу перешел к делу. Показал ему чертеж.

Он уставился на карту, что Фрол Семенович передал, потом на нижегородский экземпляр. Затылок почесал, попыхтел. Чувствовал я, что соображает и отказать боится. Но также опасается, что не выполнит и гнев на себя мой накличет.

Наконец, выдал скрепя сердце:

– Попробую, воевода.

Уф, этот хоть господарем не зовет. Может, пил вчера Несмеян? Лишнего, может, принял. Вот и привиделось. Люди какие-то, письма. Выдумка или шутка чья-то странная.

– Давай, бери в работу, или сыну передай. Мне бы еще с татарином своим поговорить. Ты же в их языке умение имеешь.

– Имею, воевода. – Он поклонился. – Дозволь, сыну карту, отнесу и вернусь.

– Неси, обедайте, работайте, как освобожусь, придет за тобой человек.

– Татарина ваше видел. Молился он поутру. Охрана кремля ворчать изволила.

Намаз. Точно, он же мусульманин.

На стол в это время стали подавать кушанья.

В целом к обеду сформировалось у меня некое понимание, что да как делать надо. Денег только мало. По моим прикидкам То, что я у Маришки изъял – вообще капля в море. Забранные у Артемия Шеншина сумки с серебром помогут ощутимо сильнее, но все равно мало этого. Армейская казна, как оказалось – тяжела. Сколько там, у Артемки в сумках было, надо бы уточнить у Григория.

А где еще найти-то столько, чтобы на армию хватило?

Да нигде.

Выходило, что на содержание моей армии всего серебра хватает только на зарплату, и то со скрипом. А не на закупку снаряжения – уже вряд ли.

Сколько-то мы еще у Жука забрали. Но, там тоже капля в море.

Еще в каменьях да драгоценностях было. Но, опять же, как в условиях Смуты это реализовать? Я же не могу на рынок пойти и продать по нужной мне цене за достойное количество серебра или золота все это. Его тут столько попросту нет. Это как… Есть у тебя отличная, золоченая, именная сабля. Булат, дамаск, вензеля, гравировка, инкрустация, рубины. И стоит она, как сто, а то и тысяча обычных. И что?

Надо не одну шикарную да расписную, а сотню, лучше даже тысячу – чтобы людей снарядить. А как это сделать? Неясно. Не обменяет же никто одну дорогую на сотню простых.

Призадумался я.

– Григорий. – Махнул я рукой, пока еду заносили. – Наедине поговорить бы.

Подьячий поднялся, мы вышли в коридор.

– Давай ко мне в комнату, чтобы без лишних ушей.

Он кивнул, поднялись, зашли.

– Скажи, сколько у нас серебра, собрат мой?

Тот вздохнул, бороду козлиную свою погладил.

– Воевода. Я точно не считал. Раньше сказал тебе, что восемь тысяч ефимков. Думаю… – Он вздохнул. – Ефимков да, восемь. Но в золоте еще есть.

– Сколько?

– Четыре тысячи рублей. Эти я посчитал. Ровно. Оно внизу под серебром лежало в каждой сумке поровну. По пять сотен рублей.

– Что еще?

– Получается. Примерно три с полтиной тысячи рублей выходит серебром, если переводить. И четыре золотом. – Повторил Григорий. – Это то, что у Артемия с собой было. Примерно пятьдесят рублей в мелкой монете, это то, что от разбойников забрали. У Жука примерно три сотни. Часть в золоте. Ну и в каменьях есть кое-чего. Я в этом не разбираюсь, воевода. Но думаю, если продать – то столько же наберем. Наверное.

– А кому продать-то?

Он смотрел на меня грустным взором. Пожал плечами.

– В том и дело, что в Смуту особо все это и не продашь. Даже не заложишь. Оружие и хлеб нужнее. Кузнец за камни вряд ли работать будет по их реальной цене. Тут, ювелиры нужны и торговля. Может в Нижнем люди такие есть. Может, не знаю. – Помолчал чуть, добавил. – Стоит ли Путяте только довериться, тут сам решай. Не наш он, пришлый.

Я кивнул, логично говорил сотоварищ. А вот доверять ли Боброву в делах денежных, это вопрос. Прикинул на пальцах. Выходило порядка восьми тысяч рублей. Если по курсу пять за наемника, то где-то полторы тысячи на месяц я себе мог позволить. Немцев. Хорошо снаряженных и обученных. Не корпус Делагарди, но хоть что-то.

А как наши будут служить? Плату-то я им обещал.

Самый надежный и логичный вариант, пожалуй, рассчитаться имуществом. Снаряжения у нас много. Да, не бесконечно, но как Путята говорил, снарядить всадника денег стоит. Пришли к нам люди в одних кафтанах, мы им в аренду, получается, оружие выдаем.

Хотя как в аренду – в рассрочку по факту за службу. То есть я даю снаряжение, которое потом у вас и останется, а вы, люди служилые, воюете за меня верой и правдой. Ну и кормлю я вас и какую-то мелкую монету платить обязуюсь.

По факту. До битвы под Клушино полтора месяца. От нее, если все удастся, до Москвы – недели две. Осаду мы не сможем организовать. Проломных пушек нет. Надежда только на то, что сдадут нам город без боя. Пустят своих, чтобы Собор Земский учредить. Выходит два месяца, может три.

Если по рублю платить, в месяц, а офицерам чуть больше – вот оно и выходит, что хватить должно. Впритык.

Звучало неплохо. В целом, иного плана развития событий я не видел. Вступать в споры с бойцами – глупо. Их и так строить в полки нужно. Отучать работать своими казацкими ватагами, где каждый, что имеет то и использует.

Значит, только четкий план. Выдача имущества во владение под запись и малые средства раз в месяц. Решено. Посчитаем вдвоем за эту неделю, что, сколько стоит и как кого снаряжать.

– Григорий. – Вышел я из раздумий. – А что у нас по имуществу?

– Копий много, воевода и саадаков. – Пожал плечами подьячий. – Мушкетов немного еще есть. Штук тридцать. Я их кузнецам поручил посмотреть, проверить еще перед отправкой к тебе. Когда выдавали воинам, вроде бы с поломкой были, на мой взгляд. Сабель тоже малость есть. Сотня может. Ну и всякого мужицкого инвентаря. Тесаки, топоры.

– Порох?

– Этого добра и свинца для пуль очень много. Я бы сказал – завались. – Он улыбнулся. Стену взорвать можно и еще останется на войну.

– Стену говоришь. – Я пристально на него уставился. – Елецкую?

Вздохну подьячий, глаза опустил.

– Я же так, воевода, для красного словца.

– А я, по делу. – Хлопнул его по плечу. – Идем. Отобедаем.

Спустились, начали трапезничать.

Здесь собрались почти все собратья, весь мой офицерский корпус. Сотники с атаманами на обед потянулись. Не было Якова и Тренко.

На мой немой вопрос предводитель беломестных казаков ответил, что за город они ушли, конницу обучать свою. Слаживаться в бою. Скоро будут, чуть запаздывают, дорога-то неблизкая.

Дело хорошее, славное.

Явился разгоряченный Франсуа. Посмотрел на стол, вздохнул тяжело. Все же еда ему русская, что для нас потребна была и сытна, не очень-то по душе была. Не привык он к ней и смириться никак не мог.

– Что скажешь о бойцах моих, учитель? – Улыбнулся я ему. Перешел на французский

Он остановился, покачал головой. Выбирал место, где сесть. Но стол как-то так вышло, был весь занят.

– Нем я для них, Игорь. Сложно. Но, люди смышленые. Удивлен, что учиться хотят. Московские солдаты лица свои кривили.

Я тоже был немного этому удивлен. Видимо, здесь, вблизи Поля и постоянно опасности умение защищать себя – значило жить. А не учиться этому, предвещало скорую смерть. А может быть, накладывались еще какие-то факторы.

– Язык учи, француз. Проще будет.

Он хмыкнул. Добавил.

– Ты прости, Игорь, мне без надобности. Денег заработаю, вернусь к себе.

Не понравились мне слова такие.

– А чего у нас остаться не хочешь?

– Я за деньги работаю. – Усмехнулся он. – А тратить их хочу там, у себя во Франции. На красивых женщин и хорошее вино. У вас тут брага да шишки. – Он схватил одну, куснул, сморщился. – Диву даюсь, как вы живете в таких условиях. Морозы зимой, ужас. Я думал, замерзну заживо даже в одежде. В мехах.

Настало время мне улыбаться.

– Франсуа. Не в вине счастье. А девушек наших ты видел?

– Видел. Бояться они меня. Как грациозные косули бегут от охотника.

– Это ты робких видел. – Я продолжал улыбаться. – Да и, конечно, как иначе-то. Ходишь не по-нашему одетый, с оружием. Басурманин какой-то. Конечно, боятся. Они и меня боятся. Но, красавицы же.

– Я работаю. Я не служу просто так, Игорь. – Он смотрел на меня холодно. – Завтра мы определим, сколько ты будешь мне платить.

– Да, помню. Помню наше пари. Готов к бою? Отдохнул?

– Всегда. – Он толкнул эфес своей шпаги.

В этот момент в комнату вошел один из охранников терема.

– Воевода, наклонил он голову. Там это… – Сделал паузу. – Басурманин к тебе желает. Татарин, что вчера прибыл с тобой.

Хм, чего бы это ему от меня понадобилось? Интересно.

– Хорошо, зовите Савелия, чтобы переводил. И басурманина проводите сюда.

Сотники и атаманы, что обедали в приемной уставились на меня. Лица удивленные, напряженные. В глазах непонимание.

– Собратья, все хорошо. Раз сказать хочет, с нами вместе воевать обязался, выслушаю басурманина.

– Он утром, воевода, с рассветом свою эту, Алла, Алла… Как завел. – Проворчал пришедший охранник терема. – Спят все, а он…

– Молился, что ли?

– Да, бес его знает, воевода. Вышел, он же в конюшне ночевал. Сел на коврик и как начал завывать. Вся охрана насторожилась. Но… – Он сделал паузу, помялся. – Твой же человек, мы не тронули.

Это верно. Трогать не надо.

Я кивнул, дал понять, что услышал негодование человека, занимающегося моей охраной.

Через минуту в помещение, полное моего командного состава, зашел татарин, а за ним кланяясь, семенил Савелий.

Басурманин поклонился. Видел я, что в руках у него какой-то сверток. Конверт? Письмо?

Он начал говорить, остановился, по сторонам посмотрел, лицо скривил. Замолчал. Поклонился вновь.

– Дать. Ты. – Проговорил он по-нашему, поклонился в третий раз.

– Воевода, он говорит, что у него для тебя подарок от сына хана Дженибека Герайя. – Переводил писарь.

– Подойти.

Татарин пересек занятую людьми комнату, поклонился низко и положил подле меня на столе свиток и маленький бархатный черный мешочек.

– Что это?

– Не знать. Дать. Дженибек Герай. – Татарин вновь согнулся, сделал шаг назад.

Что-то это мне все не очень-то нравилось. Ладно, начну с маленького мешочка. Коснулся. Пальцы ощутили там что-то небольшое, изогнутое. Люди, сидящие вокруг, смотрели. Те, кто еще не успел насытиться, пришил недавно перестали жевать. Ждали с нетерпением.

Открыл мешочек, извлек. Перстень, золотой кажется, а может… Да черт, не разбираюсь я в этом, может позолота. Вряд ли медь так начищена, что спутать можно.

Повертел в руках. Печатка с единорогом.

Я поднял взгляд, уставился на татарина.

– Кто тебе это дал? Савелий, переводи.

Татарин заговорил.

Писарь переводил.

– Сын Хана просил передать. Говорит, басурманин, что в письме все написано. Он сам не знает, что там. Дженибек Герай, когда дал ему снаряжение и лошадей, сказал дождаться, когда воевода будет обедать на следующий день в кругу своих… богатырей. Тогда вручить. И еще раз… Поклониться…

Татарин опустился на колени, склонился раболепно. Произнес еще одну фразу.

– И клятву дать, служить до смерти…

Дальше повисла пауза. Савелий на меня глаза поднял, произнес как-то потерянно.

– Служить до смерти Царю Русскому, Игорю Васильевичу.