Текст книги "Патриот. Смута. Том 4 (СИ)"

Автор книги: Евгений Колдаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 21

Под голубым небом, по которому гонимые ветром мчались за горизонт облака, стояло мое воинство. Тысяча человек. Сила, искра, из которой долго разгореться пламя войны, очищающей Русь от смуты.

Во все глаза бойцы – каказаки донские и городовые, дети боярские, дворяне смотрели на, казалось бы, обычное полотно. Но, то, что видели они в нем, невероятно поднимало их боевой дух. Словно облака расступились в пасмурный день, и осветилось воинство мое лучами солнца. Вот такой настрой сейчас я ощущал. Невероятное воодушевление стояло вокруг. Люди собирались, поправляли перевязи, подтягивали их, застегивали пуговицы кафтанов, выпячивали грудь, перехватывали удобнее копья, приосанивались.

Становились, как на парад, гордо подняв подбородки.

Ведь не простой этот отрез был, а по-настоящему знаковый.

– Отец. Откуда? – Спросил я, смотря на монаха.

– А откуда у тебя крест, сын божий? – Он хитро смотрел на меня.

Отделился от замершей напротив нашего строя группы, готовящейся идти крестный ход. Сделал несколько шагов навстречу. Протянул мне полотно, проговорил тихо, так, чтобы только я услышал.

– Чужой крест нести тебе. Чужой, он тяжелее всего. Но сдюжишь, коли начал. Сдюжишь, кто бы ты ни был, Игорь Васильевич. Теперь ты, другой человек. Не тот, кем была ранее. – А затем вобрал в грудь побольше воздуха и выкрикнул громко. – Отец наш небесный! Матерь Божья! Благословите войско это христолюбивое.

Я, ощутив порыв и понимая, что так нужно, преклонил одно колено и принял знамя. Поцеловал его. Стяг царский, самого Ивана грозного. Подумал о словах монаха. Другой человек? Да, как же ты прав, святой ты муж. Даже не догадываешься насколько. Хотя… Может, и было тебе какое-то ведение, кто же знает.

Воинство в едином порыве ликовало.

– Ура! Воеводе!

Поднялся. За спиной моей была сотня Якова, и я громко выкрикнул.

– Яков! Копье! Крепить знамя будем! Чтобы реяло гордо! Давай!

Служилый человек чуть замешкался. Я ждал, замер спокойно, спиной к строю, сжимая полотно. Наконец-то он отыскал древковое оружие, вышел ко мне, протянул. Вдвоем мы достаточно шустро закрепили на древке ткань, и я поднял знамя. Упер пятку в землю.

Порыв ветра развернул его, встрепенулась ткань. Темно-красный фон, икона, кресты и звезды. Если так подумать, под красным знаменем в разных его вариациях предки наши ходили давным-давно на бой еще до революции. И у Дмитрия Донского и у Александра невского красный на стяге присутствовал. Пусть неполное полотно как Знамя Победы. Но – оттенки красного цвета, это олицетворение нашей, Русской воинской славы, богатырской воинской доблести!

– Ура! – Выкрикнул я громко. Так, что казалось, эхом от леса отразился голос.

Монах поклонился, отошел, и все они, продолжая петь не очень-то разборчивые для моего уха молитвенные песнопения, двинулись вокруг воинства моего. Бойцы становились на колени. Возводили глаза к небу. Молились.

Признаюсь, не ожила я такого, на столько сильного эффекта. Замер один во главе всего этого, творящегося вокруг, сжимал древко. В душе рождалось невероятное чувство, что и горы по силам свернуть – если верно все сделать.

Выходило, монахи ждали меня здесь.

Как еще объяснить наличие этого стяга?

Или не меня, а кого-то, кто смог бы собрать воедино силы юга Руси. Своя политическая игра у них была или это действительно какое-то божественное проявление. Кто знает? Да и чего гадать. Факт есть факт.

Примерно полчаса длилась молитва, крестный ход и благословение всего моего воинства. Завершилось оно также подле меня. Когда монахи сделали полный круг вокруг сотен и обоза. Поклонились нам и двинулись обратно в острог свой.

М-да дела.

Развернулся, закричал громко.

– Собратья! За дело! Переправа не ждет.

Молитва и поднятие боевого духа, это хорошо, но работа не ждет. До темноты нужно всем нам быть уже на том берегу.

С удвоенной сноровкой и невероятным воодушевлением люди приступили к работе. Возы тащили к реке. Конница спешивалась. Лошадей также вели к плотам. Их все же было перевозить чуть проще, чем огромное количество инвентаря и походного снаряжения.

Не успел я влиться в работу.

Почти сразу подошел Серафим, перекрестился, поклонился. За ним торопился Франсуа. Я видел остальных сотников, они явно тоже хотели выразить мне свое почтение, сказать что-то. Но, поняли, что занят я буду какое-то время, и принялись за работу.

Сейчас еще Яков вам расскажет истории, про медведя и крест и… Опять вы все начнете на совете Царем меня именовать.

Ну, воля ваша.

– Господь всемогущий, Игорь Васильевич, я как увидел, глазам не поверил.

Я тоже. Но отвечать что-то иное нужно было.

– Чудо. Другого слова у меня нет, батюшка.

– Откуда оно у них? – Мой армейский священник находился в невероятно удивленном состоянии. Можно сказать, был шокирован даже.

Посмотрел я на него пристально. Коснулся плеча. Встряхнул.

– Серафим, ты же тоже сан имеешь, поговорил бы с ними. Расположение как-то приобрел. Это я человек мирской, мне с ними сложнее. Все загадками говорят. – Интересно, что ты скажешь. Ведь ты тоже отец настоятель, до недавних пор. Продолжил после краткой паузы – На путь наставляют. А тебе… Свои же люди.

Лицо его сделалось немного кислым. Понизил голос, проговорил.

– Я, Игорь Васильевич, тоже иного с ними толка человек. Сложно объяснить. У нас же тоже иерархия церковная имеется. – Он пожевал губами, погладил бороду. – Старцы эти, люди в высших кругах церковных уважаемые, известные. Аскезой своей и мудростью заслужили. А я…

Вздохнул, сбился. Понял, что лишнего сказал, замялся. Все же он мудрый наставник нас всех на дело святое. От греха уберегающий. А здесь так о себе нелестно отозваться.

Но суть я понял. Ты, Серафим, постриг принял, видимо, от войны устав или натворив чего. Лезть в эти дела мне не интересно и не нужно. Дело-то не мое. Если захочет и важно это будет – сам расскажет. А пока – есть в войске батюшка и отлично.

Но, воодушевить своего сотника мне было необходимо.

– Серафим, все понимаю, но ты мой армейский священник, как-никак. – Он на меня уставился немного удивленно. Лицо приобрело задумчивое выражение видимо не думал он о таком своем статусе. – Иди поговори с ними на вашем, религиозном. О важном, о священном, о возвышенном. Ну и о мирском поговори. О нас.

– Сделаю. – Он поклонился слегка, сделал шаг назад, чуть не налетел на поджидающего, когда я освобожусь, француза. Смерил его грозным взглядом. Развернулся, двинулся к острогу неспешной походкой. Чувствовалось, что с мыслями собирается.

Франсуа тем временем поклонился, сделал реверанс, загнусавил:

– Игорь Васильевич, обращаюсь к тебе, поскольку больше не к кому. Я нем, но хочу знать, что это все значит?

– Что? – Я улыбнулся, смотря на него.

– Все это. – Француз обвел поляну рукой. – Что за знамя? Почему эти люди пели и ходили вокруг войска с крестом в руках? Что происходит?

– Дьяволом больше не зовешь? – Усмехнулся откровенно и задорно.

Он уставился на меня с удивлением. Вздохнул, плечами пожал, ждал ответа.

– Франсуа, это знамя, символ царской власти, хотя…

Глаза его слегка полезли на лоб.

– Нет, не совсем так. Знамя это принадлежало великому Русскому царю, Ивану Васильевичу.

– Грозному?

– О, даже ты знаешь его.

– Да, во Франции имя это на устах. – Хмыкнул он. – Злые языки стариков поговаривают, что Карлу нашему Девятому и Екатерине, его матери больше бы подошло такое звание.

Я с трудом сдержал смех. Еще бы. За одну Варфоломеевскую ночь погибло столько народу, что нашему Великому царю и не снились подобные репрессии против оппозиции. Не очень-то мой армейский учитель уважал своих правителей. Пускай и ушедших из жизни.

– Тогда, Игорь Васильевич, ты опять заставляешь меня усомниться в твоих словах. – Он улыбнулся как-то невесело, вздохнул. – Кому я служу? Игорь Васильевич Данилов. Боярин из Москвы. Просто боярин. Ты так говорил. Тогда, как это понимать? Почему это знамя тебе вручают монахи?

Как бы тебе так сказать и пояснить…

– Выходит так, Франсуа, что… – Начал неспешно. – По их мнению мне следует нести крест того человека, что подняв силу с земли Русской и, собрав ее в кулак, искоренит Смуту и поведет государство к великому, доброму, вечному.

– Следует мне обращаться к вам, как к особе королевских кровей?

– Людей моих учи. – Я вмиг посерьезнел. – Где ты здесь короля увидел?

Если так задуматься, какой из меня король – это раз. А второе. Если уж царь – то точно не король. Царь – это кесарь, император, единственный владыка, равных которому нет. Так с древнего Рима еще пошло. Ну а мы, выходит, унаследовали.

Француз сделал реверанс, произнес.

– Докладываю, Игорь Васильевич. В походе отрабатывали строевой шаг и марш. Пока все плохо, времени мало. Но, успехи есть.

– Хорошо. Надеюсь на тебя.

– Осмелюсь спросить, Игорь Васильевич, что с пиками.

Обращение его меня не порадовало. То ли ирония, то ли действительно решил, что лучше уж так. Раз какие-то святые отшельники ко мне так трепетно относятся. Списал на последнее не стал задавать вопросов. На пустом месте разборки городить, еще не хватало. Работает и отлично.

Но точно, пики!

– Пики будут.

Решил я, было идти за Серафимом. Все же, чтобы получить оружие, договариваться самому придется. Но в этот момент услышал крики и шум у опушки.

Что там еще?

Повернулся. Обоз неспешно двигался к реке, людей вокруг было много. Все, на кого падал мой взор, кланялись немного, но от дел своих не отрывались. Это больше было уважение, а не подобострастие.

– Работай, Франсуа. Работай! – Произнес быстро. – И язык учи. С Абдуллой вместе.

Тот кисло хмыкнул, кивну.

А я резко повернулся, не обращая внимание на реверанс в мою сторону.

Широким шагом двинулся через неровный строй, идущих к реке людей, коней, телег. Всмотрелся, оказалось Яков нависает над вчерашними пленными. Они что-то ему доказывают, кричат. Он их кроет руганью почем свет стоит.

– Да вы что удумали! – Донеслось до моих ушей. – Кха! Черт!

– Что тут? – Я подошел быстро

– Да, воевода…

– Служить хотим. Государь батюшка! – Заголосил тот самый десятник. – Искупить! Не знали мы! не ведали!

– Какой я тебе царь? – Уставился на него.

– Известно какой. Раз знамя монахи вам передали, знамо. Государь, батюшка.

Пропустил мимо ушей. Видимо, не искоренить эти мысли из рядового состава. Он стоял на коленях, глаза в землю опустил. Остальные пленные тоже выглядели покорно. Что они затеяли?

– Ну и в чем вину свою чувствуешь, десятник? – Навис над ним теперь уже я.

– Государь. Мы же против вас думали. За татар войско ваше приняли. Воевода наш, Семен Белов, обдурил, объегорил. Или сам со страху не разобрался, тут не ведаю. Но, искупить хочу. Что угодно сделаю. У меня отец, государь, отец… – Он чуть сбился, уставился на меня. – Отец мой, государь, под Молодями бился. За царя Ивана, за землю Русскую. Под этим знаменем. Не посрамлю его.

Ясно.

– Подумаю, что сделать с вами.

– Мы в верности клянемся, государь. Мы, что скажешь.

Я поднял взгляд на Якова, тот приосанился. Даже на него подействовало вручение мне стяга Ивана Грозного.

– Что с ними делать, г… – Наткнулся на мой холодный, злой взгляд, исправился – Воевода.

– Пока сидят пускай. Думаю к Серафиму их определить. Там люди идейные…

– Какие? – Не понял сотник.

– Добровольцы, из холопов, вызвавшиеся за землю сражаться. Там, если что, не натворят эти новобранцы дел плохих. Работайте. С Серафимом обсужу.

Яков кивнул.

Процесс переправы продолжался. Был он сложен и тернист. Старались быстрее, как можно быстрее перетащить на тот берег и телеги и коней. В ход шел и паром, и лодки, и плоты. Все, что только было и могло плавать и везти грузы.

Возы разгружали, вещи складывали на суда, перевозили.

Часть скакунов даже переправили вплавь, предварительно сняв все тяжелое, что могло на дно потянуть. Но риск был большой. Все же Дон – ререка широкая, опасная, течение сильное. Боялись кони, роптали, и седоки их не хотели рисковать, как и я сам. Остаться без конницы из-за спешки – дело последнее.

Трудились как угорелые, но успели.

С последними лучами солнца разгрузили очередной паром и плоты. Вытащили лодки на берег. Заняли уже готовый к ночлегу, разбитый заранее лагерь. Сегодня все воинство ночевало вместе.

Монастырь с монахами остался на левом берегу. Там тоже завершилась стройка, люди отходили ко сну. До ночи они передали нам в сотню Серафима трех монахов. Я не перечил, раз батюшка наш их взял, так тому и быть. А еще три с половиной сотни отличных древков для пик. Еще две сотни они недавно отправили в Елец. Это все, что они успели сделать с момента начала стройки, с осени. Наконечников не было. Кузни при монастыре не имелось, с металлом работать некому было. Но уже сам факт такого приобретения радовал.

Выковать острия – это полдела.

Готовились к ночлегу. Но, многое нужно было решить сегодня.

Вечером собрался весь мой офицерский корпус на новом месте, на правом берегу Дона в лагере. Совет военный держать. Сумерки, костер, десяток собратьев – командиров сидели вокруг него и докладывали мне, что и как.

Как прошел день в мое отсутствие.

В общих чертах все было в рамках. Все хорошо, без глобальных проблем. Пара лошадей, подвернувших ногу, один заболевший, которого оставили в одному из хуторов, мимо которых проходила армия. Фураж имелся в достатке, люди были воодушевлены, хоть и казацкая речная часть воинства утомлена греблей прилично.

Дон мы перешли, первая преграда позади. Впереди нас ждала река Сосна и Елец. И как к нему подступить – это хитро все делать надо. Нужно сейчас донести до войска основной план.

– Собратья. – Смотрел на них пристально. В свете костра тени играли на их лицах, а глаза отсвечивали ярко. – Думаю так. Елецкие люди, не враги нам.

С этим все были согласны, закивали, разнесся одобрительный гул.

– Значит воевать их мы не будем. К нам они перейти должны. Под наше знамя встать. – Говорил холодно, ждал реакции, но сотники только слушали и внимали. Верили они моему слову сейчас почти безгранично. – Но, думаю, воевода их так просто этого сделать не захочет. Поэтому действуем так. Завтра поутру я беру сотню Якова. Все тех же стрелков конных и летим мы во весь опор к Ельцу. Вечером там будем.

Лица собравшихся выглядели напряженными. Не нравилось им, что я затеял.

– Лезть всем войском на Елец – долго. Броды восточнее и там, уверен я, воевода их и сидит. Не в Ельце он, а в остроге близ Талицких бродов. Крепостца там есть, небольшая.

Сотники кивали.

– Половину пленных я с собой беру. С ними в город пойдем, они за нас слово охране скажут…

При этих словах Григорий вздохнул тяжело, покачал головой.

– Не веришь? – Спросил я у него.

– Сложно. У Ельца пушки, эка по вам вдарят?

– Я вообще думал поначалу стену им взорвать, чтобы страх вселить. – Я усмехнулся. – А теперь мыслю взять знамя и с ним под стены прийти.

– Может, лучше две сотни? – Подал голос Тренко. – Гарнизон Ельца больше, чем воронежский. Тысяча там. Если ты, Игорь Васильевич, прав и Семен Белов половину или даже больше увел оттуда к бродам, то… Две сотни, это примерно… Что вас, что их, поровну.

– Испугаются силы большой. Вот что думаю. А так – войдем, говорить будем. Кто у них там за главного остался. С ним и решим все.

– Лихо. – Процедил сквозь зубы Григорий. – Ой лихо.

– Они же татар ждут, не нас. Верно?

– Тоже верно.

– А войско, неспешно по воде и по земле за два дня дойдет до бродов и на этой стороне Сосны встанет. По правому берегу, получается. На левом там острог и их войско. Уверен, воевода с собой привел полтысячи точно. А может, и больше. Сколько-то еще там сидело. Малый острожный гарнизон какой-то же был. Еще Лебедянь сил послала и Ливны тоже. Здесь я прямо уверен. Сколько – того не знаю. Думаю, все это… – Погладил я подбородок, осмотрел их всех, произнес дальше. – Тысяча вся эта нас там и ждет.

– Ну, так, а мы туда и придем же. – Тренко не понимал в чем хитрость.

– Вы да, а я в это время в Ельце уже буду. Его людей на нашу сторону перетащу. Разброд в войске мы посеем. Я что думаю. Часть пленных отпустить утром с письмами к бродам.

– Убьют их… – покачал головой Григорий.

– Может да, может, нет. Они же свои. – Помолчал, продолжил. – Да. Людей жалко, согласен. Но если не бьют, то прислушаются. А если бьют, что?

Все молчали, размышляли.

– Думаю, если даже казнят их, как предателей, то это нам на руку будет. Если бы часть твоей сотни я казнил, верны ли мне были люди? – Я уставился на Якова.

Он задумался, почесал затылок, кашлянул громко.

– Тут сложно, воевода… Смотря за что. – Начал отвечать медленно. – За предательство, кха… За измену или за трусость и бегство с поля боя. Или за разбой.

– Согласен. Но здесь-то выходит за слова. Так что, если казнят, верности у простых бойцов это поубавит. А потом на исходе второго дня, я из Ельца подойду. Или, самое позднее – на третий день.

– А если нет? – Проворчал Григорий.

Что же ты нагнетаешь-то, собрат.

– Гонец будет. – Холодно ответил я. Понятно, что если убьют меня, то вся затея наша, скорее всего, прахом пойдет.

Собравшиеся невесело кивали. План им не нравился, это было видно, но перечить никто не смел. Хорошо, с этим решили, спать пора и утром рано в дорогу.

– На этом все. Отдыхать.

– Дозволь, воевода. – Заговорил Серафим.

– Да, отец, чего хотел?

– Я у монахов поспрашивал и у Якова тоже… – Начал он.

Вздохнул я, руку ко лбу приложил, потер, ждал, чего там дальше будет. Опять эти расспросы глупые. Опять Царем звать будут. Послушаем, чего хотят собратья.

– Скажи. – Продолжил он после краткой паузы. – Правда, что Яков мне и монахи сказали?

* * *

Уважаемые читатели, спасибо!

4-й том скоро подойдет к концу. Нет нет… Это не последняя глава. И история противостояние Смуте продолжается.

Но, если Вам понравилось и было интересно, пожалуйста не забывайте ставить лайк.

Так же буду благодарен, если вы оставите отзыв первой книге серии – /work/464355

С уважением, Евгений

Глава 22

Нас окружала ночь. Вокруг гудел, отходя ко сну, лагерь. Костер потрескивал, отбрасывал длинные танцующие тени. Собратья вновь задавали мне вопросы, на которые я не очень-то хотел отвечать.

Улыбнулся криво, взглянул на всех них.

– Так я, откуда же знаю, что Яков тебе сказал-то. И тем более монахи.

Обратился к сотнику над конницей дворянской.

– Чего ты ему рассказал-то, собрат?

Тот напрягся, глаза отвел.

– Я, воевода, кха… – Начал сбивчиво, но кашель прервал его речь.

Помрет он так. Нехороший это кашель, ох плохой. Что делать с таким, не знаю, я все же не врач.

– Медведя и крест. – Проговорил Тренко, посмотрев на продолжающего кашлять товарища, потом на меня.

Ясно. В целом – так и думал. Ничего нового, старая песня.

– Собратья. – Вновь обвел их взглядом. – Дело так было. Монах послал меня ночь у священного ручья, родника провести. Сказал, это как-то очищению моему духовному поможет, просветлению, как я понял. Я, собратья, больше с саблей, чем по храмам ведь. – Решил, что добавить нужно, и перекрестился заодно. – Прости меня господь. – Продолжил. – Да, медведь приходил к роднику. Потоптался, попил, поревел, ушел. Там место такое…

Они слушали. Глаза всех расширялись, ползли на лоб. Я видел, что им невероятно интересно и во взглядах их растет невероятное уважение. Так и до культа личности дожить недалеко. А мне этого ой как не хотелось. Служение – это одно. Но фанатичное прислуживание и стремление сделать все, не думая своей головой – иное.

Продолжил. Рассказал кратко, как дело было, что со мной произошло. Костер потрескивал, шипел, дым танцевал на ветру.

Первым Григорий поднялся.

– Знак это, воевода. Как и все происходящее. Точно, знак. – Он поклонился глубоко, прямо такой царский поклон отвесил. – Может, не говоришь ты нам чего, Игорь Васильевич. Может…

Он замолчал, смотрел на меня пристально.

– Собратья. – Я тоже поднялся. – Еще раз повторяю. Мы идем не мне трон отбивать, а Собор Земский собирать. Кого вся Земля Русская назовет царем, так-то и будет. Все эти знаки и символы, это хорошо. Но, слово мое и дело мое – Собор.

Они закивали. А я решил продолжить.

– Но, собратья. Раз вокруг нас создается, как вы верно сказали, нечто знаковое. Думаю я, для дела нашего этим воспользоваться. Помните, только для дела. А как в Москве будем, Собор будет.

Смотрел на них и чувствовал, что все воинство мое на этом самом Земском Соборе за меня встанет. Прошло всего немного времени, но столько уже случилось. А я кто? Какой-то боярин, худородный. Какого рода неясно. Не припоминал я Даниловых в летописях и каких-то свершений великих за ними. И вроде бы к Рюриковичам не могли они отношения иметь.

Как тогда на престол садиться? Чем лучше я лжеца Дмитрия буду? Нет. Такого мне не нужно. Кого выберут, кого земля назначит – как тому и быть. Ну а если меня…

Если меня, тогда и думать буду.

Вздохнул.

– Елец и дальнейший путь покажут. – Сказал я холодно. – Провидение это или совпадение, собратья.

Обвел их взглядом, добавил.

– И еще. На время отсутствия. Чершенский – главный над своими речными сотнями. Над основным воинством, думаю, Тренко. Он воин опытный. В походе я бы Григория поставил, как хозяйственного человека. Но здесь и бой случиться может, хотя… – Я взглянул на них. – Постарайтесь, чтобы не было боя. Собратья. Они не враги нам. Такие же, как и мы. Часть земли Русской. Нам их жизни нужны. Чтобы за нас они встали, а не убитыми были.

– Спасибо за доверие. – Тренко поднялся, тоже поклон отвесил, добавил. – Игорь Васильевич, спасибо, не подведу.

Хорошо, что в войске моем родовитых бояр еще не было. Все подчиненные, более или менее одного статуса. Не начались у меня местнические споры среди дворян. Та и в целом. Вся эта заслуженность родовая. По итогам Смуты ее бы искоренить. В чем заслуга, если люди от царя отступились? Бегали от одного к другому? Каждый род себя чем-то да запятнал. И, по идее, для прогресса Руси нужно выделять не родом крепких, а своей головой думающих, ответственных, волевых, сильных, талантливых.

Но, не о том думаю. Это все, потом. Да и не мне, а Царю решать.

– Всем отдыхать. – Проговорил я холодно.

На этом совет был окончен. Люди разошлись от костра.

Я поднялся. В голове был полный кавардак. Точнее, на душе.

Что делать здесь и сейчас – я знал точно. Но все эти мистические приключения. Татарские дары, казаки, рассказывающие про Царя – меня. А теперь еще и монахи. Медведь, крест, знамя. С одной стороны – это же все только к лучшему. А с иной – не видел я себя Царем Русским. Подле него – воеводой, человеком на особых поручениях да. А самим государем…

Подумать надо.

Прошелся по лагерю, чтобы мысли в порядок привести. Телохранители мои и Франсуа сидели с Ванькой впятером. Пытались о чем-то болтать. Богдан посмеивался, Пантелей ворчал, Ванька истории какие-то рассказывал.

Он-то, слуга мой, знает меня с детства.

Ну да ничего. Дело покажет, его делать надо, а на иное всякое не отвлекаться. Вернулся, завалился спать на скатку у костра. По-военному, по-походному мы сегодня стояли.

Вырубился быстро.

Утро встретило прохладой. Солнце с трудом пробивалось через серое небо. На горизонте было еще темнее, чем над нами. Дождь, скорее всего, будет. Может, часа через два, а может, к полудню.

Плохо.

Хотя… Может это и к лучшему. Мы-то на лошадках за день с заводными точно дойдем до Ельца. Только если буря разыграется – можем не поспеть, но это вряд ли. Вроде бы грозовых черных туч не видно. Больше такая – осенняя погода.

Дождь, сырость, это хуже бдительность гарнизона на стенах. Утомленные, озябшие бойцы, желающие как можно быстрее в тепло. Так что – из погоды можно выкрутить плюс нашей вылазке. Если под верным углом все сформировать.

Что до прочего войска. Ему время с запасом дано. Два дня. Даже с учетом плохой погоды и размытой колеи… Ну ладно, пускай направление продолжу я называть дорогой. За два дня дойдут они до переправы. Может, оно даже лучше. Воевода Елецкий нас ждать так быстро не будет. Расслабиться. Опять же его дозоры в сырость не такие ретивые будут. И, может быть, удастся с ними не в бой вступить, а как-то по-иному дело решить. Подумает Семен Белов, что в грязи утопаем, бдительность потеряет. Может сам на маневры не решиться. Сидеть будет тихо, спокойно и ждать.

Лагерь собирался быстро, а мы с Яковом и телохранителями моими изготовились выступать. Оставались последние приготовления и уточнения.

К завтраку вернулись разведчики, что уходили на запад и север. Спокойно все было. Разъездов противника не встретили.

Я подошел к Тренко. Хлопнул его по плечу.

– Не геройствуй. Боя остерегайся. Людей сохраняй.

– Хорошо, воевода. – Он поклонился. – Спасибо за доверие.

Что же они все такие раболепные становятся. С одной стороны. Может, и хорошо, слушать лучше будут, не думать. Но с другой, иногда без инициативы-то никак. Я же сам не могу быть везде и за всех все решать, думать и указывать. Чем больше будет войско, тем сложнее будет заниматься этим. Уже сейчас сотникам почти вся работа делегирована. Дальше нужно будет их всех производить в полутысячные или даже тысяцкие.

А еще лучше перейти к отточенной столетиями тактике формирования боевых единиц, где все кратно трем. Где каждый место свое знает. Так и управлять проще, а эффективное управление залог победы.

Пока буду трястись в седле, обдумаю этот момент.

Ведь с одной тысячей у Москвы мне делать нечего. Сейчас Елецких людей заберу еще тысячу или даже больше, если учесть Лебедянь и Ливны. Ну и дальше на север к нам же люди подтягиваться будут. Тысяч восемь надо иметь к Серпухову. А там Нижегородцы подойдут.

А этим всем нужно хорошо управлять, чтобы как единый кулак. Без разброда и шатаний. Насколько помнил я историческую литературу, следующие лет двести со Смуты и до Наполеоновских войн и даже чуть после них не менялось в технологии вооружения практически ничего, адаптировалось только. Все то же дульно-зарядное оружие, а также холодное. Отступление стальных доспехов и небольшой прогресс артиллерии и средств доставки к полю боя.

Но основное, это наращивание объемов армий. Улучшение и осмысление организации их снабжения, муштра, тренировки, психологическая, патриотическая обработка каждого бойца. Именно в этом заключался прогресс профессиональной армии на ближайшие две сотни лет.

Здесь не техникой прогрессировать надо, под нее ресурсов еще нет. А организацией, тактикой и стратегией. А еще – пропагандой, доктриной, идеей и идеологией. Чтобы каждый, последний боец знал – ради чего он в бой идет, за что сражается. Не за Царя-батюшку, а за землю Русскую. За Родину. За лучшее будущее.

С такими мыслями взлетел я на заводного коня и повел сотню Якова и своих телохранителей за собой к Ельцу.

Шли быстро, но не так чтобы коней не заморить нагрузкой большой. Доспехи стальные были только у меня, Якова и Пантелея. Но и лошади у нас соответствующие имелись, более сильные, специально отобранные. Чтобы не подвели и вынесли.

Богдан и Абдулла снаряжены были тигеляеми.

Казак отказался в кольчугу влезать. Сказал, что скорость важна. От пули не защитит его полотно, а от стрел и сабли и такая защита сгодится. Я спорить не стал. Время покажет.

Ефим Войский тоже пренебрегал. Потом стрелу в руку словил и как-то сразу более покладистым стал. Но, в нашем деле каждому нужно было как-то в своей тарелке быть. Все же это личная охрана. Хочет так воевать – пускай. Татарин так вообще от огнестрела отказался, по старинке с луком саадаком скакал. Тоже неплохо – из него хороший снайпер выйдет. Он же на коне и с этим оружием, считай, родился.

Шли мы, выставив вперед и по бокам дозоры. Мили на две.

Они наши глаза и уши – без этого никак.

Нашим пленным тоже выдали лошадей из запасных. Каждому по две. Чтобы пересаживаться могли во время конного похода. Иначе никак. По-другому те тридцать пять верст по пересеченной местности могли бы стать для нас большой проблемой. А так – с заводными, может, и за полдень поспеем. По моим прикидкам времени, часам к трем, четырем.

Если погода окончательно не испортится.

Начали мы шустро. К полудню действительно преодолели почти все расстояние. Пересекли несколько небольших речушек – руручьев. Обогнули пяток рощ дубовых и сосновых, если издали смотреть.

Дороги здесь, считай, вообще не было. Колея травой заросла. Какое-то направление прослеживалось, но не более того. Мало людей к Задонску здесь ходило, тем более с телегами гружеными, которые могли укатать землю.

Солнце, взошедшее в зенит, нам было не видать. Пряталось оно в тучах, скрывалось. Небо до горизонта затянуло. Серость полнейшая. Накрапывать начало, мокрядь, осенний угрюмый дождик давил и как-то на душе становилось уныло. Поэтому останавливаться на обеденный привал не стали. Костры разводить в такое время – не с руки, очень долго. Да и сидеть в сырости, как-то не с руки.

Коней помедленнее повели вперед. Перекусывали на ходу, их кормили тоже припасенным овсом из седельных сумок.

Примерно после полудня слева по ходу нашего движения стала проглядываться возвышенность. Рельеф этого края я знал плохо. Все же это неродной Воронеж и Чертовицкое. Здесь только в общих чертах помнил, что Елец стоит на левом берегу реки Сосна в месте, где вподает в нее еще одна речушка то ли Елец, то ли Ельчик.

– Знамя развернуть!

Его я загодя вручил Пантелею, как самому первому моему и приближенному телохранителю. Все же это не сотенный стяг Якова, а наш армейский прапор. Богатырь перехватил копье, размотал завязки, вскинул, упер в бушмат. Перехватил рукой повыше.

Да, скоро ткань наберет влагу, и стяг будет тяжело висеть на древке, но пока что – он всколыхнулся на ветру, во всей своей красе.

Скорее всего, на возвышенностях стоят дозоры. Пускай видят, кто едет по степи, кто идет к Ельцу и с каким знаменем.

Внезапно раздались крики, показался наш дозор. Как раз от холмов. За ними шел еще один всадник, почти вровень.

– Ждем! – Выкрикнул я, останавливая сотню.

Разведка с новым человеком приблизилась. Какой-то боец, видимо, дозорный Елецкий.

– Кто таков? – Я толкнул коня пятками выехал на полкорпуса вперед, слева также двинулся Пантелей, справа Богдан. Татарин чуть позади. Уверен я был, что Абдулла держит лук на изготовку.

Парень, которого вели бойцы из сотни Якова, привстал в стременах, глаза его округлились. Уставился он на знамя, потом на меня взгляд перевел, вновь на прапор смотрел. Кашлянул, выпрямился как-то сразу. Приосанился.

– Кто таков⁈ – Громче и максимально холодно произнес я.

– Из Ельца, дозор. – Он замялся. – Засосенский стан. Мы на Козьей горе всегда дозор держим. И окрест нее. Разбойничков, лиходеев гоняем. Татар сторожим. Видно, оттуда все… – Добавил как-то неловко. – Г… Государь.