Текст книги "Патриот. Смута. Том 4 (СИ)"

Автор книги: Евгений Колдаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава 18

Ох, все эти ваши мистические недомолвки, не люблю.

Я напрягся. Хотя… Казаки все те же, взявшиеся откуда-то из поля приходили, говорили же. Постоянно о них, идя на север, слышал. Речи эти и здесь могли говориться. О том, что некто – Игорь Васильевич, царь русский одолел татар и все прочее, прочее, прочее.

Так что, никакой мистики, как хотел мне подать старик.

Но учесть надо. Не просто будет с этим человеком говорить. Уверен, мудрый он и опытный. Это раз. Вера его крепка – это два. А три – говорить надо так, чтобы на дело мое он нас всех благословил. Говорить-то нужно! Без этого никак.

Только вот вроде же двое их было, а тут один. Где же второй старец?

Ладно, разберемся чуть позднее. Пока дела военные.

Мы выбрались за границы острога на открытую территорию. Здесь господствовала моя сотня. Бойцы гарцевали по окрестностям, выкрикивали приказы и всех людей сгоняли к хутору.

– Зла никакого не чинить! Местных не трогать! – Раздавал я указания.

Вместе со своими телохранителями занял место у ворот в острог, осматривался, дожидался.

В целом отличить тех, кто был казаками Елецкими и пришел оттуда с военными целями, от монахов строителей было не так уж и сложно. Вторые все очень бедно одеты, заросли прилично и выдавали их довольно большие мозоли на руках. Работали эти люди здесь не покладая рук уже больше чем полгода. Строили острог, дом для проживания, хозяйственные постройки. Обустроили свое житье, самое минимальное. Теперь возводили храм.

А еще здесь при возводимом монастыре хозяйством занимались. Справа, чуть ниже и ближе к реке виднелось засеянное поле. Лес был вырублен, территория расчищена. Там же, но чуть выше я увидел что-то похожее на огород. Какая-то ботва торчала вверх из земли.

Репа, наверное, или что-то еще. До картошки, производимой в промышленных масштабах на территории нашей Родины – еще века.

Ждал.

Прошло минут семь, и все люди Елецкие были собраны вместе и обезоружены. Сопротивление никто их них не оказывал. Все жались друг другу, тряслись. Кто-то за разбитый нос держался, кто-то руку поврежденную баюкал. Двое прилично хромали.

– Вон тот охальник. – Яков указал на одного из приунывших бойцов, кашлянул. – Хотел паром поджечь.

– Так это… Не губите. – Боец рухнул на колени. – Приказ же. Приказ воеводы Елецкого Семена Белова.

Я спешился, двинулся к ним. Мои телохранители следовали за спиной. Прочие бойцы осматривали территорию, не чинили никакого препятствия монахам. Яков начал раздавать указания, организовать переправу и разведать, нет ли дозоров на той стороне реки. Дело верное – все отлично сотник делал. Мешать я не стал. Мне здесь с пленными говорить.

– Приказ, значит. – Подошел, уставился на всех них, обвел взглядом. – Как татар увидите, так паром жечь. Так?

– Точно так, боярин, воевода, князь.

О, такого обращения я к себе еще не слышал. Князь.

– Так чего жег?

– Испугался я, боярин. Не губи. Вы же, как налетели, как татары. – Он голову поднял, но почти сразу взгляд опустил. – Не губи. Дети у меня. Жена в Ельце.

– Кто главный у вас?

– Так это… я и есть. Десятник.

Ага, понятно. Ответственный человек, толковый. Приказ есть, несмотря на то, что врагов в нашем лице больше он его пытался исполнить как мог. Не испугался. Такого в наши ряды надобно.

Взглянул на него пристально, изучал.

В целом да, выглядел он несколько богаче других. Хоть и самую малость. Пара медных бляшек на поясе, сабля в менее потертых ножнах и кафтан не такой изношенный, как у остальных. Шапка на меху, здесь как у всех, примерно.

– Какой приказ у тебя, десятник? – Сказал холодно, продолжая буравить взглядом.

Давай, хоть ты не дури. Говори как есть. А то после допроса этого вашего Борща осадочек у меня остался.

Он сделал полшага вперед, чуть расправил плечи, как-то приосанился. Понял, что не татары мы и убивать их не собираемся.

– Мы Семена Белова люди Елецкие. – Начал доклад. – Присланы сюда, чтобы татар, идущих с юга, высматривать. К переправе их не пустить.

– Сжечь получается? Верно?

– Все так. А вы, люди служилые, чьих будете? – Он опять попытался смотреть на меня прямо, но смешался и глаза опять в землю отвел.

– Мы-то… – Я глянул на него, потом на всех них. Улыбнулся по-волчьи. – Мы те самые татары, выходит. Которых так сильно ваш воевода опасается. Иных полков с юга не идет.

Сделал два шага, схватил за грудки десятника. Посмотрим, крепок ли ты, как отвечать будешь под давлением.

Встряхнул.

– А ну, говори! Гад! Монастырь жечь приказ был? А?

– Так это, так мы… – Он растерялся.

– Был или нет. Убью! – продолжал давить я.

– Был. – Ответил он собравшись. – Но людей не тронули бы мы. Как можно. Приказ.

Толкнул его так, чтобы он на колени рухнул. Жечь святое место в это время даже по приказу – дело темное. Да, десятник, ты, конечно, молодец. Но, как бы ты поступил, если бы монахи уходить не стали? А ведь они бы и не ушли. Тот старец так точно. Руку бы на тебя не поднял, но и от храма строящегося не отступился бы. Это я точно понимал. Не таков он человек был.

Сжег бы с храмом, раз приказ или пожалел, отвел людей бы? Чтобы выбрал – службу или веру?

Сам же я продолжал с гневом в глазах выговаривать:

– Как можно, тварь ты этакая. Место святое! Жечь!

– Не губи! Приказ. Воевода отдал. – Он, стоя на коленях, перекрестился. – Сам то я. Сам бы никогда. Но…

Ясно. Ниточка давления и переговоров с местным священником у меня теперь есть отличная. Дальше идем.

– Семен Белов где?

– Ведомо где, в Ельце же.

– Вы здесь давно?

– Да дней семь будет. – Он трясся, стоя на коленях. Все же перегнул я малость палку. Запугал человека служилого. – К нам же из Чертовицкого человек пришел в Елец. С воеводой говорил. Сказал, татары идут. Ну, отряд и послали сюда. А нас потом, ему на смену и усиление. Потом гонец приходил еще один, потом…

Он смешался.

– Кто еще был?

– Да особо никого. Так, мужики какие-то, еще калики перехожие. Торговли-то нет считай. Гонцы какие-то были еще. Мы же сторожим тут, мы не тати какие, людей тут грабить и допрашивать. Особо. Вот. – Он шмыгнул носом. Все по делу говорил. – А дней семь, как были казаки. Трое. Сказали, что татары разбиты. Что-то про царя говорили еще. И в Елец ушли. А на днях гонец оттуда пришел. Сказал усилить дозоры. Во все глаза смотреть. – Продолжал доклад. – Сказал, татары идут. Сказал, приказ воеводы. Жечь все, как только войско татарское подойдет на день. А до этого… До этого грузить.

Толково. Не то, что Борщ мне плел.

– Что грузить? – Вот это было интересно.

– Так это. Так оно. – Он замялся, занервничал.

– Давай говори!

– Заимка там в лесу. – Он рукой махнул. – Там монахи нам копья делают. В арсенал. У них с воеводой уговор.

Копья? Это очень интересно. Лес здесь да – отличный. И сосны корабельные, и дубы вековые. Вот куда второй монах, основатель монастыря делся-то. Руководит производством, значит.

– Что про Елецкого воеводу скажешь?

– А что? Что сказать-то, боярин?

– Каков он?

– А, э… – Замялся десятник. – Начальство же.

– Ладно. Про Елец давай, подробно. – Присел рядом с ним, палочку дал. – Рисуй стены, пушки где, где какие посты стоят. Башни, бреши в стенах, может, прогнило что где, ремонта, может, давно не было. Обвалилось. Все, что знаешь.

Он уставился на меня, затрясся всем телом.

– Не губи. Это же…

– Все выкладывай, тогда замолвлю слово за вас перед батюшкой. Вы же место святое сжечь хотели. – Поднял взгляд на стоящих рядом собратьев своих. Произнес. – Остальных обыскать, связать пока. Потом решим, что с ними делать. Люди-то наши, русские.

– Сделаем. – Прогудел Пантелей.

– Ну, рассказывай. – Я уставился на десятника. Руку на рукоятку бебута положил так невзначай. – Я же не татарин. Видишь, все мы здесь свои люди.

Он кивнул, икнул и начал, вначале подергиваясь, трясясь, но затем успокоился, и пошло дело лучше.

Засел с ним где-то на полчаса. Он говорил, рисовал. Я вопросы задавал, поправлял, уточнял, выяснял. В целом, по итогу некоторое мнение относительно фортификаций Елецких у меня сложилось. Что где можно сделать и как эту крепость взять, если нужно будет. А о воеводе укрепилась в голове мысль, что пойдет он с основными силами броды караулить. Ждать нас там будет. Может, даже какую городскую артиллерию возьмет. Попытается не дать переправиться.

Пока говорил, бойцы постепенно собирались, лагерь разбивали на опушке леса.

Подошел Яков, чуть подождал, пока закончим.

– Воевода, там отец тебя дожидается. Кха… – Захрипел, прокашлялся. – Монах. Нас к себе не пустил. Сказал, не богоугодное дело в храм Божий с оружием на постой. Елецких, сказал, не пустил и нас не пустит. Что делать будем?

– Да что, Яков, ничего не будем. Лагерем становимся чуть вон к лесу. Паром и лодки сторожим, как зеницу! Чтобы никто даже чихнуть на них не смел. Нам они ой как нужны.

– Да, воевода. Дозоры на тот берег ушли. Пока не вернулись. Кха… Черт. Вблизи нет Елецких, вроде.

– Хорошо. – Я поднялся. Стряхнул с одежды пыль. – Этого к остальным. Связать, накормить, напоить и пусть сидят пока. Все вместе под охраной.

– Сделаю.

– В острог иду. – Сказал Якову, повернулся, двинулся к воротам. – Давай пока здесь командуй.

Оттуда доносился стук топоров. Работа шла. Казалось, то, что происходит за стенами, не очень-то беспокоило монахов. Они работали.

Подошел. Ворота все также были открыты.

На ночь, что ли, они их только закрывают? От кого защита? От зверя?

Зашел, шапку с головы стащил. Осмотрелся. Память прошлого Игоря не подвела, все было примерно так, как и помнилось. Пахло свежими срубами, смолистым деревом. Те, что были недавно копейщиками, теперь трудились на стройке со всеми остальными.

Я прошествовал к входу в будущий храм. Замер в ожидании. Священник продолжал работать топором, не отвлекался.

Взмах и удар. Снова взмах. Чуть подправил, как рубанком поработал, щепу стащил. Посмотрел сбоку. Еще стружку снял.

Измором меня взять решил?

Знает же, что пришел я, по его же зову. Томит специально. Ох уж эти все иносказания, мистические действия и прочие важные для духа, а не ума и тела вещи. Не любил я все это. Я– человек дела. А это все священное – оно для просветленных.

Каждый пускай своим сам занимается. Что ему ближе. Такая у меня всю жизнь позиция была. Композитор, скажем – бесспорно, великий человек. Но, в подворотне ему отморозки точно нос сломают, не справится он с ними. А я с ними общий язык найду, да так, что и перевоспитать может, удастся. Каждый человек в своем деле потребен.

Так и здесь. Мне до этого всего религиозного ох как далеко.

Но, для людей этого времени оно ох как важно все. Поэтому нужно приобщаться.

– Отец, не ведаю, Кирилл, ты или Герасим. Пришел я… По зову твоему.

Хотел сказать просьбе, но решил, что надо бы со святыми отцами этими учтивее быть. Серафим мой, хоть тоже настоятель монастыря, вроде как, но иного поля ягода. Он больше боевой, служилый, смирившийся до поры. При знакомстве с ним было видно, что человек в деле был, кровь проливал. Но как-то так случилось, что ну… Попал на иную службу. А приперло, увидел, что нужен и потребен, вновь в строй встал с бойцами.

Здесь люди мудрые, скорее всего, и в политике глубоко дело знающие и неким божественным просветлением наделенные. Умудренные опытом.

Осторожно нужно и умно. Где подстелить можно, где чуть поклониться, где спасибо сказать. Мне же от них не столько помощь нужна, а уважение и расположение. Чтобы дело мое благословили.

– Батюшка!

– Сейчас, сын мой, сейчас. – Он нанес еще пару ударов топором, отложил инструмент, повернулся и двинулся ко мне. – Экий ты торопливый.

– Еще раз прошу простить, что ворвались. Отче. – Я вновь склонил голову. Не нравилось мне это делать, но надо с этими священниками. Иначе никак. Уважение к ним – залог возможности успешных переговоров. Добавил после краткой паузы. – Храм твой сберечь хотели. Злого умысла не держали

– Сберечь? – Он наморщил лоб, уставился на меня с удивлением. – Отчего же.

Неужто не знал ты, старик, что эти Елецкие сжечь здесь все хотели. Вроде бы догадаться должен был. Если татары идут, то одним паромом не обойтись. Татары бы всех вас могли бы на деревьях повесить, на пики насадить, а острог на бревна раскатать и плоты быстро соорудить. Если бы тут шли, а не иными путями. Поэтому – все сжечь, и был приказ. Хоть и страшный, но логичный.

В истории, вроде как они через Дон уже перешли и по правому берегу двигались. Значит, участь лихая вас бы не затронула.

Ответ держал я на вопрос батюшки:

– По дороге разъезд мы встретили. Елецкий. Допросили. Сказал один из них, что сжечь храм велено.

Лицо старика исказилось.

– Сжечь. – В голосе звучало недоверие. – Нас?

– Не вас, а постройки только. – Добавил после краткой паузы. – Отче. Я и десятника их допросил. Он подтвердил.

– Матерь Божия. – Он возвел очи к сереющему в сумерках небу. Перекрестился. – Сберегла нас ты, значит.

Не стал я перечить священнику, что у божественного проявления есть непосредственный актор. Я Игорь Васильевич Данилов. Не стоит разуверять попа. Он верит в то, что послано все хорошее богом, а искушения от самого дьявола идут. Не время для теологических споров.

Тем временем батюшка перекрестился еще два раза, поклонился на восход, вновь на меня посмотрел.

– Сжечь хотели. – Покачал головой. – Э как. А я же к ним со всем уважением, я же их и кормил и поил. Ночевать только не пускал. Но не положено же, не монахи они. Не скитальцы бездомные, а люди служилые при оружии.

Смотрел на меня пристально, казалось, вспоминал. Ведь не так давно мы здесь с Ванькой прошли на юг. А теперь вот, уже иным человеком я с войском на север иду.

– Хотели, отче. – Я вздохнул. – Слышал я еще, вы для них копья делаете.

Святой отец вздохнул. Опять перекрестился.

– Мирское бок о бок с духовным ходит на земле грешной. Воевода Елецкий добро нам на возведение монастыря дал при условии, что пик ему длинных сделаем тысячу.

О-го-го!

– Тысячу? Это же…

– Много, да, Игорь Васильевич. Много. Но с божией помощью. Трудимся. Часть здесь храм возводит. Часть долг перед ельцом в лесу выполняет. К ночи братья вернутся.

Как-то мы разом замолчали, смотрели друг на друга, изучали.

Возобновил речь священник.

– Скажи мне, Игорь Васильевич, ты же воевода Воронежский?

– Можно и так сказать. Хотя… Не совсем это верно.

– Господь тебя к нам послал, вестимо.

Я перекрестился, молчал, ждал.

– Благословения на дело свое хочешь? Так?

– Да.

– А благое ли оно, воевода. – Смотрел отец так, словно пытался в самую душу заглянуть. – Мало, что ли, на Руси царей русских?

Я улыбнулся, не смог сдержаться.

– Отец, казаки, что у вас тут с неделю были, вижу, напели кое-что.

– Да, сын мой. Они самые. Да и молва людская. Она же ползет, ходит по земле, сказывают всякое люди.

– Ты, отец, лучше у людей моих спроси. Они тебе за меня скажут. В чем клялись они, и в чем я им клялся.

На лице его я увидел удивление.

– Разве не царь ты, воевода?

– Нет. Хоть и кличут так. Хочу я одного, отец. – Сделал паузу, придавая следующей фразе особое значение, выделяя. – Хочу, чтобы Земский собор истинного сильного царя выбрал. Достойного. Ты верно сказал, много их на Руси. Устала она. Один нужен. И не из тех, что сейчас.

Он посмотрел на меня пристально, вздохнул.

– Иди за мной.

Повел мимо бревенчатого строения, что слева стояло, одна из стен формировала внешнюю стену острога. Жилое, крупное помещение, а к нему сбоку совсем небольшой сарайчик пристроен был с большой дверью.

Подходя, я понял, что это вовсе не хозяйственное помещение, а часовенка.

На ней крест рубленный вздымался к небу.

Священник отворил дверь, вошли мы. Пространства здесь было совсем мало. Скорее всего, даже все обитатели монастыря не поместятся, даже если плотно встанут. Никакого убранства, только свечи. Алтарная зона совсем чуть отгорожена. Деревянные, недавно вырубленные кресты были прибиты слева и справа от входа, а прямо напротив на стене покоилась икона.

Мне, человеку из двадцать первого века, показалась она вполне обычной. Сделанная на деревянной основе, писанная маслом, достаточно непримечательная. Я такие в музеях Москвы и Питера в свое время видел.

Но, неожиданно, даже я, человек мирской, ощутил некую силу, идущую от этого места и предмета.

Бывал я в храмах.

В той, прошлой жизни.

Бывает, зайдешь в большой, просторный, светлый, а там – ну как не в своей тарелке. Давит что-то, гнетет. Или просто никак, обычно как-то.

А иногда, как зайдешь…

Когда еще во времена Союза по делам служебным был я близ Дамаска, посетил там оно место. Интересное. И крепость, и монастырь, как раньше и строили. Древнее, очень. Еще греками построено.

Вот там, сила эта, намоленная чувствовалась.

И здесь, внезапно! Откуда? Место же новое, людей мало. А сила есть!

Она же на меня надавила. Хотя слово не верное. Это больше, как прилив сил, как некий полет мысли, одухотворенность, одним словом. Казалось бы, маленькая, буквально два на три метра пристройка, где-то в густых лесах России. Нет вековечных, видящих многое камней – новодел, новострой из столетних сосен. Несколько всего свечей, больше огарков, чем крупных, лампадка висит, чадит. И икона – размера скромного.

Одна, не десяток, не сотня.

А сила от нее такая шла, что и колени приклонить даже мне, человеку мирскому не зазорно будет.

Остановился я, взглянул на лик Матери Божьей. Взгляд на батюшку, что привел меня сюда. В душе как-то спокойно стало. Умиротворенно. Слово такое – благолепие. Вспомнил, Ваньке про него недавно говорил. Что после всего будет? На этот вопрос отвечал. Именно этим словом.

– Вижу, терзает тебя что-то, сын мой. Исповедуешься?

Глава 19

Нельзя же. Не крещенный я.

Казалось бы, плевать, если для дела надо. Реципиент-то сто процентов крещенный был, только… Не он же здесь теперь, а я.

Вздохнул, смотрел на монаха. Казалось, до этого я с иным человеком говорил. В том тоже было что-то, сила некая, дремлющая. Упертость и верность идеалам. Но в этом, раскрывшимся для меня в храме Божием, чувствовалась по-настоящему невероятная мощь. Такая, что горы может свернуть. Но, не для того нужная, чтобы делать это, а чтобы людей иных на путь истинный, мудрый наставлять.

– Не могу я, святой отец. – Проговорил спокойно, борясь внутри себя с эмоциями и ощущениями.

Не удивился священник, продолжил.

– Дело ты великое затеял, Игорь Васильевич. И помощь в этом деле тебе такая же великая нужна. Вижу я, силу в тебе. И думают многие, что от дьявола она, от беса. – Он перекрестил меня. – Но, всякая сила она от всевышнего, как ни крути. Даст бог, сможешь ты Смуту утихомирить. Как сказал, на престол человека достойного возвести.

Я поклонился. Сказать в ответ нечего было.

– Скажу тебе. – Продолжал святой отец. – Есть здесь у нас источник святой. Вода в нем, целебная. Чудотворная. Иди к нему. Испей. Ночь проведи подле. Один. Подумай, взвесь все и помолись.

Уставился на меня и улыбнулся немного, продолжил

Знаю, слов ты мало знаешь, святых. Молись, как умеешь. Неважно это. Он всех по-своему слышит. – Священник на крест позади меня посмотрел, продолжил. – Поутру приходи. Дам я тебе благословение свое.

– Спасибо, отец. Найду ли?

– Найдешь. Ты все найдешь. – Посмотрел на меня пристально. Вздохнул. – Выйдешь за ворота, свернешь налево. Там дуб такой разлапистый, словно надвое поделенный, и сосна близ него. Невысокая, чуть кривая. Рядом тропка неприметная. По ней иди. Полверсты где-то. Родник там, мы его обустроили с братом. А утром жду.

– Спасибо, отец.

Мы вышли из часовенки. Я кивнул священнику, повернулся, двинулся к выходу.

Ох уж этот мистический подход людей того времени. Но, в нем что-то есть. Да и если благословят меня монахи на дело мое, то и войско уверует в правоту мою и дело мое. Дух боевой поднимется. Сподручнее будет воевать и в бой их всех вести.

Конечно, идея ночевать где-то черт знает где, когда вокруг могут быть враги мне не очень нравилась, но для дела, чтобы воинство мое еще больше уверовало в меня – нужно это. Значит – сделаю. Смирю свою мирскую натуру.

На выходе Яков мне повстречался, спросил тут же:

– Ну, чего?

– Сказал, источник святой найти надо и ночь там провести. – Пожал я плечами.

Сотник перекрестился.

– Слышал я о нем. Раз отец сказал, значит надо.

– Здесь еще второй монах, старец где-то работает с лесорубами. Думаю, вернутся скоро.

Лицо Якова стало удивленным.

– Да, они копья или пики, я пока не очень понял, для Ельца делают. Глянь, что это, сколько у них уже готово. Ну и к монахам чтобы со всем уважением.

– Все сделаю, воевода, не изволь беспокоиться.

– Хорошо. На тебе лагерь, утром вернусь. – Хлопнул его по плечу. – Скажи бойцам, что…

А что сказать-то? Что воевода с ума сошел и пошел куда-то в лес? Один, не взяв с собой никого. Ни из них, ни даже телохранителей своих.

– Скажу. – Ответил Яков.

Да пожалуй, так лучше. Человек Смутного времени лучше меня знает, чего в таких мистических случаях говорить людям. Что воевода делать надумал. Причаститься? Или там, как это называется? Слишком уж я мирской человек и вся эта наука церковная для меня – темный лес.

Некий ритуал очищения, приведения мыслей в норму, уединение для обретения стройности мысли.

Попробуем. В лесу ночевать мне не впервой.

Отправил Якова делами заниматься.

Сам быстрым шагом добрался до коня, снял с него скатку войлочную. Не на сырой земле же мне там ночь коротать. Осмотрелся. Сотник в этот момент с моими телохранителями говорил, они что-то отвечали, на меня поглядывали. Пантелей поклон глубокий отвесил. Казак перекрестился, потом меня перекрестил. Один Абдулла стоял чуть в стороне, не очень понимал он, вероятно, что происходит. Для него, татарина, человека иной культуры такое действо было не очень понятно.

Что там воевода и хозяин делать затеял? Для чего. Но раз надо, то надо.

Все они оставались здесь, на поляне близ острога вместе с конной дворянской сотней.

А я собрался и двинулся к Дубу разлапистому и сосне. Зашел под сени деревьев, осмотрелся. Вот она тропка. Путь мой лежал в темный, мрачный лес, где уже наступили сумерки. Солнце уже закатилось за деревья, блеск его последних лучей освещал мой путь среди клубящейся под ногами темноты.

Шел неспеша, огибая павшие деревья и заросли кустарника. Почти сразу лес стал нехоженым. Сюда, видимо, особо никто из жителей монастыря не заходил. Тропинка прослеживалась, но еле-еле. Ходили здесь редко, даже валежник не собирали. Воду брали из других источников, а этот – священный родник, был для каких-то особых случаев.

Я двигался все дальше в сгущающейся темноте. Чаща окружала, давила, вывороты корней огромных, упавших от давней бури, встречались то здесь, то там. Приходилось петлять, обходить их. Справа начались заросли орешника. Запахло хвоей

Тропа петляла, выбирая более надежный проход через это буйство природы, первозданное, почти нехоженое.

Пройдя примерно полкилометра, может, чуть больше услышал журчание. Родник! Ручей! Начинался небольшой подъем. Сделал еще несколько шагов и ощутил запах сырости. Влажная листва, буйный травяной подлесок, что активно рос там, где было больше влаги.

Загудели комары. Эти заразы всегда там, где есть вода и влага.

Еще шагов тридцать, и я почти в полной темноте вышел к овражку. Склоны его были отвесными, но не очень глубокими. Порядка метра. Внизу тек, покрытый листвой ручей. Воды в темноте видно не было. Тропа забирала резко влево, шла по кромке.

Я повернул, двинулся дальше. Тропа повела чуть вверх.

Еще немного и я нашел родник.

Огромный серый валун, а за ним еще десяток или даже больше камней помельче формировали стену. Из нее в овражек звонко струилась вода. Моя сторона была крутой, вниз к воде вели ступени, вырубленные в грунте и укрепленные палками и маленькими камушками. Противоположная – была пологая. Она формировала крохотное озерцо, буквально метров семь в диаметре.

Окружало все это место несколько дубов, и самый огромный из них навис над этим холмом, этими камнями, взметался он к самому небу, и, если так задуматься, лет ему было очень и очень много.

Скорее всего, из его желудей и выросла, поднялась эта дубрава.

Удивительно, но здесь комары не лютовали. Неслышно их было.

Слева и справа за могучим дубом рос почти непролазный, плотный орешник. В темноте было сложно разобрать, но там, внизу, на другой стороне озерка, казалось, мне, в отдалении за деревьями еще какой-то кустарник.

Вначале я подошел к дубу. Это действительно была вершина холма. Все вокруг поросло лесом и в темноте не видно было почти ничего, кроме напирающих дубов исполинов. В целом – отличное место для ночлега. Подобраться незаметно здесь очень сложно. Деревья, заросли. Тихо уж точно не получится.

Дотронулся до дерева.

Невероятная мощь покоилась в его стволе под корой. Шла она от самой земли, из-под нее вверх по ветвям к листве. Казалось, я ощутил то неспешное движение соков, несущих эту силу вверх. Этот исполин стоял здесь давно, невероятно, неведомо сколько и помнил многое. Дожди омывали его ветви, холода морозили кору, отчего она порой трескалась, но только крепла с каждым разом. Белки, прыгая с ветки на ветку, щекотали. Они ели его желуди из поколения в поколение. Птицы вили на нем гнезда. Солнце сушило землю и давало питание его листьям. Даже ужасающие ветра, ураганы, налетающие иногда и пытающиеся вырвать из земли, не смогли одолеть этого исполина. Корни его ушли глубоко в землю и питались из источника.

Невероятную силу придавала эта вода могучему дереву. Оно росло и крепло.

Я вздохнул. Безграничная мощь живой природы была передо мной.

Кинул к корням скатку. Стащил пояс с перевязью. Приставил к дубу оружие. Потянулся, покрутился, разминая чуть затекшую спину. Все же весь день в седле – то еще испытание для организма.

Вернулся обратно к лестнице, вырубленной в склоне оврага, начал спуск. Метра два – и я внизу. По камням слева струилась вода. Здесь был сделан небольшой столик, на котором стояло несколько долбленых не то кружек, нет, то мисок, не то стаканов – называй как хочешь. Просто кусок дерева с вынутой сердцевиной.

Веяло холодом. Еще бы – ключевая вода у самого своего истока.

И в чем смысл? Неужто за несколько глотков что-то, может, измениться? Или для монаха важен сам факт смирения. Я понимаю, удаление на сорок дней, аскеза, переосмысление себя. Нахождение в гармонии с природой. Мне по делам служебным приходилось одному одиннадцать дней пробираться через горы и предгорья. Там, правда, не до просветления было. Задача – выжить и не сойти с ума.

Но, некий смысл отшельничества все же я видел.

Но здесь – ночь. Странно. Но, слово монаха было таким, а раз мне нужно добиться его уважения и благословения, то сделаю – как потребно.

Набрал воды. Она полилась по пальцам, коснулась холодом.

Глотнул – зубы свело. Морозом обожгло горло, но на вкус очень приятна, ключевая, чистая. Можно сказать – живая.

Набрал еще, уже в ладони, умылся. Ух… Холодно-то как, но бодрит. Хорошо. Выпил еще. За день все же жажда накопилась, нужно ее было утолить. Вытер лицо рукавом. Поднялся обратно к дубу.

Ночлег был организован. Стоило ли теплить костер? Монах про огонь ничего не говорил, а спать как-то без тепла майской ночью в лесу мне показалось глупой затеей.

Аккуратно орудуя ножом, я подготовил небольшое кострище чуть поодаль от корней деревьев. Собрал окрест валежника. Благо сушняка здесь было много. Сырость копилась внизу, а там, где расположился я, было довольно сухо.

Костер я планировал небольшим, больше не для огня и света, а для тепла. Вначале разжечь небольшие ветки, а затем кинуть в вырытую ямку несколько крупных, насколько можно их было нарубить моим бебутом, полешек – для жара. Чтобы они лежали, тлели и угли давали.

Огонь разгорелся, дровами я запасся. На это ушло примерно с полчаса. Без спичек высекать искры кремнем и кресалом-то еще развлечение. Но, я человек опытный и такое умел в прошлой жизни. Вот, пригодилось.

Устроился полулежа, уставился на костер. От земли поднимался холод. Подстилка сохраняла тепло. Стащил сапоги, смотал портянки, размял руками пальцы ног. Перед сном нужно обратно надеть, а то мало ли что. В походе лучше быть готовым ко всему – вскочить, бежать или сражаться. Мало ли кто ночью на костерок придет. Вдруг эти монахи чего нехорошего задумали.

Вряд ли, конечно, но все же мало ли.

Я положил оружие так, чтобы было удобно его сразу же выхватить. С одной стороны – не верилось мне, что затевают они что-то нехорошее против меня. Глупо было это, да и как-то… Люди божьи это из общения чувствовалось. Но с другой – доверяй, но проверяй. Береженого – бог бережет.

Привалился к дереву, полулежа. Спать пока не хотелось. Шевелил затекшими пальцами ног, грел их у костра, думал. О многом. Как-то мысли прямо хорошо шли, структурировались. В костре виделось что-то вечное – бесконечное. То, что создало нашу человеческую культуру, заложило ее основы. Невероятный панический ужас, который испытывал перед пламенем зверь и его преодоление человеком.

Давным-давно, тысячи лет назад где-то здесь сидели наши предки, живущие на границе ледника. Близ Костенок, что рядом с Воронежем много стоянок древних людей. Множество находок. На мамонта и шерстистого носорога здесь люди охотились.

Огонь хранил их, защищал от диких зверей и беды.

И вот я, так же как они тогда давным-давно, сидел сейчас и всматривался в пламя.

Лес вокруг жил своей жизнью. Ухнул далеко филин. Мыши возились где-то в зарослях орешника. Ветер покачивал деревья, они поскрипывали, словно пели.

Начало клонить в сон. Я натянул сапоги, завернулся поплотнее в кафтан. Ночь вроде бы выдалась не морозной. Все же уже середина мая. Да и костер под боком – замерзнуть не должен. Устроился поудобнее и провалился в дрему. Привычка спать вполуха, когда вокруг было небезопасно, выручала в такие моменты.

Дремал, проваливался в глубокий сон, выходил из него. Снилось что-то красивое, предвечное, великое. Образы, деяния, не разобрать, не запомнить. И тут… Что-то большое бурое вторглось в мою дрему. Рычало, ворчало где-то на грани слуха.

Дернулся, очнулся.

Нет, это не сон!

Там, внизу, на другой стороне ручья, за тем самым малым озером кто-то был. Прислушался. Черт! Не просто кто-то. Это же косолапый, хозяин леса. Костра не испугался. Плохо. Очень плохо. Лучше бы бандиты. Трое, да хоть пятеро. С людьми это одно, а медведь – дело иное. Все истории про то, что с одним ножом раз на раз человек одолевал медведя – весьма сомнительные. Уйти с ножом на охоту-то можно, только вот к бою готовиться долго надо. Колья строгать, ловушки готовить.

Но, зверь внизу. Он пока не агрессивен.

Поднялся. Перепоясался. Сабля в такой ситуации плохой помощник, но хоть что-то. Лучшее – это пистолет. И не он даже сам, а порох.