Текст книги "Патриот. Смута. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Евгений Колдаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Самое время письма писать. Гонцов слать.

Сложно. Я покачал головой, усталость давила, хотелось спать, паром покачивался на волнах, баюкал. Встряхнулся. Да, Игорь, а когда просто было? Подумать надо. Времени несколько дней есть, пока с Жуком и татарами разбираться будем. А потом уже решение нужно четкое. План надо строить сейчас. Думать, вспоминать по ходу.

Я потер переносицу. Отвлекся от раздумий.

Мы уже прошли середину реки, стремились к правому берегу.

На нем собирался народ, нас поджидали. Звуки пальбы всполошили людей. Хотя не видел я, чтобы от города, от его стен к воде спустился хоть какой-то вооруженный отряд. Может, собираются только или… Всем плевать на то, что происходит? Ждут, если какая-то драка на берегу будет, нападение на монастырских людей, тогда вмешаются.

Мало нас, угроза незначительная, поэтому и не выходят.

Может и так.

Я всмотрелся во встречающих. Людей было не так уж много. Но среди них четко виднелись несколько святых отцов.

Вперед вышел тот самый человек, который вел мой отряд среди ночи к лодкам. В темноте он выглядел просто силуэтом. Шел достаточно неприметно, просто путь показывал. А сейчас я видел высокого, сухощавого мужчину средних лет. Достаточно крепко сложенного, по походке и взгляду, скорее всего, бывавшего в переделках в молодости, но потом остепенившегося и принявшего постриг. Или как это у них здесь сейчас называется до никонианской реформы.

Последние несколько метров пришлось помогать паромщику шестами. Тянуть канаты. Наконец-то паром толкнулся в берег.

– С миром ли вы, люди… – Он увидел меня, лицо смягчилось – Боярин, ты ли это?

– Я, отец Серафим.

То, что назвал его по имени было воспринято хорошо.

– Скажи, что за шум, что за пальба на том берегу была. Люди добрые на пароме ушли. Что стало с ними?

– Недобрые. Поверь слову моему, отец.

Он замолчал, смотрел, изучал. Мы начали выгружаться, я отвлекся от дискуссии и стал раздавать приказы. Люди, собравшиеся у берега, смотрела на нас во все глаза. Пошли шепотки. Все громче слышалось.

– Смотри, смотри. Это же…

– Да, она самая, точно…

– Не может быть…

– Да точно…

– А как она же это…

Люди крестились, ворчали.

– Отец! – громко произнес.

Взял под уздцы коня с трупами Маришки и чертей, двинулся к святому отцу.

– Да сын мой. – Он уставился на груз с удивлением и растущим отвращением.

– Ведьма из Колдуновки и два ее слуги пали от наших рук. – Я следил за его реакцией. – Думаю, раз обвиняют ее в колдовстве, нужно узнать у человека сведущего, у тебя, как с телом быть.

Он, было, начал отвечать, но я перебил, продолжил.

– Это раз. Но, нужно, чтобы люди уверовали в смерть этой твари. Чтобы не появилось подражательниц и тех, кто называет себя ее именем. Дня три повисеть бы ей где-то. Или на коле покрасоваться. Как у вас тут заведено? И как возможно?

Словами своими я делал комплемент попу. Можно было поступить так, как нужно мне. Но опора на церковь даст дополнительного уважения, дополнительных возможностей в будущем. Нужно работать так, чтобы получить больше.

– Сын мой. Сжечь ее прилюдно и дело с концом.

– Дело хорошее. Все ли соберутся, все ли уверуют в смерть этой твари?

В целом идея хорошая. Ярко, хоть и быстро. Но увидят это многие. А то не придет, тому расскажут.

– Да сын мой. Полагаю, да. А эти двое, что такое?

– Два татарина в шкуры бесов ряженые. – Я сплюнул. – Пакость мерзкая.

Перекрестился.

Святой отец ответил мне тоже крестным знамением.

– Благослови господь тебя и людей твоих, боярин. Оружие ваше и силы ваши славное дело сотворили. Не только татей и людей лихих посекли, но и богоотступницу, колдунью. Спасибо тебе, боярин. Помолюсь за тебя, Игорь Васильевич.

Хм, а откуда ты имя мое знаешь? Ефим сказал, если так – память у тебя хорошая.

В целом я был удовлетворен. Раз прилюдное сожжение здесь практиковалось, отчего бы и не поступить так. Пол города соберется посмотреть на то, что происходит. Главное, чтобы народ никаких знамений не узрел. Молнии бить начнут, птица пролетит.

Суеверные.

Спустя пару мгновений, потраченных на размышления, я продолжен.

– Тебе оставляю ее и этих двух, отец. Меня мирские дела ждут. – Кивнул ему в знак уважения. – Но, прошу, чтобы слухи не пошли, сделайте все возможное, чтобы больше людей знало, что тварь эта издохла.

– Сделаем, сын мой. Сделаем. Благослови тебя господь.

– Когда?

– На закате, сын мой. В колокола ударим, созовем всех.

Я кивнул, передал ему лошадь, собрался уходить.

– А лодки что, сын мой?

О, за службу спасибо, отдельно ходит от товарно-денежных отношений. Я улыбнулся. Все как везде. Повернулся, ответил.

– Сейчас все мы переправимся и пошлем кого-то за ними. Утром видели их, спрятаны надежно, никто не покусится. Устали мы, мочи нет, но имущество монастырское вернем.

– Храни тебя господь, боярин. Храни, господь.

Еще минут пять пришлось потратить на разгрузку, раздачу приказов, выдачу указаний. Но наконец-то все было готово и, взбираясь в седло, скомандовал.

– Идем в город! В кремль!

Даже отсюда я видел, что со стен за нами наблюдают люди. То, что они не вышли встречать нас после стычки на том берегу – к добру ли это или нет. Ворота были открыты и это радовало. Но за стенами можно ждать чего угодно.

– Едем!

Глава 3

Мой небольшой отряд с табуном нагруженных скарбом лошадей и самыми важными пленными поднимался к крепостным стенам. Там виднелось приличное количество снующих людей. На нас посматривали в бойницы. Но вроде бы дымки не поднимались, а значит – оружия к бою не готовили.

Значит, переворота в мое отсутствие не случилось. Власть не поменялось. Отлично. Все идет по плану. Никакая сволочь в него не вмешалась.

Добрались до стены, повернули к надвратной башне. Ворота открыты, но людей, толпящихся у входа, нет. Скорее всего, основным заездом в город был тот, что располагался на севере. Там и кабак имелся, и Донская дорога – какая-никакая транспортная артерия. А эти больше для людей монастырских, что у реки жили и прочих, кому по берегу реки проще до города добираться из своих слободок.

В банные дни здесь случалось столпотворение ну и вечером, после тяжелого дня народ городской купаться ходил. А до обеда пустовало место.

Когда подъезжали к башне, оттуда высунулся стрелец.

– Боярин! Отец небесный, а мы уж здесь поутру думали, как явился внезапно, так и пропал.

Интересно, кто слухи такие распускать стал? Откуда рядовые бойцы знают есть человек на месте или нет? Или город маленький все про всех узнают очень быстро? Разберемся.

Я махнул ему рукой в знак понимания и приветствия.

– Гулял с сотоварищами! – Крикнул, задрав голову. – Вечером на потеху к монастырю всех зову.

– А что за потеха, боярин? – Тон был веселый, радушный.

– Маришку жечь будут! И чертей ее!

Что не ждал?

Лицо стрельца вмиг изменилось с игриво-самодовольного на собранное и настороженное, даже удивленное. За спиной его началась возня. Там были еще люди, и они все слышали. Начали обсуждать.

– Кого?

– Маришку! Ведьму из Колдуновки! Вы здесь пока за стенами сидите, я к ней в гости сходил! Поговорил по-свойски! Вот привез!

– Не уж-то. – За спиной стрельца все шумнее шло обсуждение.

– Не веришь, у отца Серафима спроси. – Я направил коня вперед. – А мне болтать недосуг. Но вечером, на представление зову.

Мы въехали через башню в город. Никто нам не препятствовал. Народ на площади и в торговых рядах смотрел на нас чуть ли не разинув рты. Целый табун снаряженных, оседланных лошадей вели мы с собой. Многие либо под всадником, либо нагружены имуществом разным. Добра-то мы много в Колдуновке взяли. Все это сейчас и оказалось выставленным на обозрение горожан.

Хотел я показать, что боярин вернулся не просто так, а с добычей. А раз так, то побывал где-то. А где? Место-то одно. Разбойников побить и скарб отобрать. Еще один удар по возможности вернуть образ колдуньи, стать ее подражателем. Была «малина» и нет ее. Приезжий боярин с людьми воеводы разорил, добро забрал. А это значит – жизнь-то налаживается. Если бандитам по рогам дали, всем людям простым в радость это.

Я осмотрел людей, палящихся на нас, неспешно направил скакуна дальше. В кремль свернули медленно. Прошли вдоль стены.

– Боярин! Игорь Васильевич! Дорогой! – Над воротами в городскую цитадель нас встречал сам воевода. Стоял, смотрел с немалым удивлением.

Какая честь. Старик выбрался наконец-то из своего терема и бродит по стенам. Это прогресс. Может еще немного и сам работать начнет. А не из-под моего давления, разговоров и требований.

– Доброго дня тебе, Фрол Семенович. Принимай людей и добро. Нет больше Маришки! И людей ее нет. Кончилось их время! – я специально выкрикнул это громко, чтобы люди рядом слышали.

Ворота отворились. Мы въехали во двор кремля. Площадь пустовала, только на крыльце арсенала сидел худощавый человек. Грелся на солнышке, развалившись достаточно удобно на брошенном под спину плаще. Француз, больше некому. Я сразу понял, что это он.

Худой до ужаса, осунувшийся, утомленный, высокий, даже долговязый. Кожа белая, загара давно не знающая. Одет в наряд не по размеру, сидящий плохо. Видимо, что было пристойного у воеводы в закромах, то и выдали ему.

Помимо него несколько служилых людей несли караул. Больше никого. Все было вполне обыденно.

Спешился, хотел идти к воеводе на стену, но тот сам уже спускался во двор. Шел на меня с распростертыми руками. Обнять хотел. Чудно.

– Игорь Васильевич, я уж боялся. Покинул ты нас. А ты…

Да, ты воевода, даже не смотришь на то, что добрая половина верных тебе людей пошла вместе со мной. Тебя они особо не спрашивали, Ефим с ними поговорил, потом я задачу поставил, и они согласились.

– Я, с Маришкой ночью разобрался. – Улыбнулся, посмотрел на него.

Воевода как шел, так замер. Руки, поднятые, чтобы меня обнять, неловко опустил. На лице его я увидел страх.

– Как?

– Да вот так, Фрол Семенович. Быстро, решительно, без жалости. Вечером жечь ее будут при монастыре. Людей туда созовут, чтобы все видели – издохла тварь. Не будет больше людей честных губить. И люди ее не будут беззаконья здесь творить.

– Боярин. – В его глазах я видел неверие, невероятное удивление. – Игорь, это невероятно.

– Управились мы за половину ночи. – Усмехнулся я. – Не ждали нас там.

Он смотрел на меня как-то по-глупому. Не знал, что сказать.

– Савелий, писарь что крамолу творил где?

– А, так это. В клетях сидит. Вы же своего подьячего забрали, вот…

Ого, ты воевода уже ко мне на вы. Забавно, как все быстро меняется.

– Сына его мы нашли. Хоть отец предатель, ребенка спасли. Все же сын за отца не в ответе. Скоро увидим воссоединение семейства. Думаю, каяться Савелий будет во грехах. И мне благодарности челом бить.

– А Ефим что? – Наконец-то воевода стал задавать вразумительные вопросы. Шок от непонимания ситуации прошел.

– Ранен, но цел. – Я отвлекся, отдал приказ. – Пантелей! Товарищи мои! Пленных в терем, лысого перевязать, чтобы не помер. Артемия на допрос. Лично буду проводить, чуть позже. Коней в конюшни, имущество разгрузить. И все в терем. Учет вести будем, потом либо в арсенал, либо там и оставим. По ящикам и сумам не лазить. Узнаю, головы сниму!

Я посмотрел на людей, они были готовы работать, слушаться беспрекословно. То, что благодаря моему плану мы смогли разнести в пух и прах Маришкино логово вселило в них веру в свои силы. А это всегда очень многого стоит.

– Бойцы. Про награды я помню, никого не обижу. Всем воздам по заслугам. Чуть позже, как разберемся с имуществом.

Люди закивали, начали действовать. Воевода кинулся помогать, подозвал еще нескольких бойцов, раздал указания слугам.

Я тем временем двинулся к французу.

– Ну что, Франсуа. Как воля? – Перешел на его родной.

– Это не воля, это иная форма заточения. – Он был рад меня видеть, а, пожалуй, больше слышать привычную речь. – Я же здесь нем. И люди немы со мной.

– Может, пора начать учить русский, Франсуа? – Я улыбнулся. Подошел, встал у порожков.

Он приподнялся.

– Где люди, Игорь? Кого учить? – француз со скучающим видом осмотрел меня, скривил лицо, добавил. – Знал я, что земля ваша ужасна, но чтобы такое из благородного воина сделать. Боярин, ты грязен как черт.

– Ты не поверишь, я ночью убил колдунью и двух чертей, так что…

Фразу я не закончил, поймал удивленный его взгляд, продолжил:

– Ты что, француз, грязи боишься? – Усмехнулся. – И, на землю русскую не наговаривай.

Он покачал головой, секунду подумал, ответил.

– Твое слово, закон. Но этот день я зачту в те семь, о которых мы говорили.

– Уговор есть уговор. Завтра утром люди будут. Пока отдыхай. Вижу, тебе досталось прилично.

Он кивнул в знак уважения, вновь развалился на солнышке. После долгого сидения в подвале выглядел он не так уж и плохо. Водные процедуры, бритье и облачение в чистую одежду всегда идут на пользу. А теперь – солнечные ванные после нескольких месяцев застенок.

Подбежал Пантелей.

– Лысый этот совсем плох. Ноги не волочет, я его еле дотащил.

– К нему доктора, а я с Артемием поговорю пока.

Пантелей стоял, мялся.

– Чего? Говори.

– Татары… Приметил я, когда сторожил. Эти двое друг на друга волками смотрят. Знают друг друга. Враги они, это точно.

О, а ты, оказывается, смышленый мужик, товарищ мой. Увидел, разобрал, доложил, молодец. Этим я воспользуюсь, может, перекрестный допрос проведем.

– Пока ждем Григория и остальных, Артемия в обедню. Говорить будем.

Я сам широким шагом пересек двор, зашел в дом. Проследовал в зал приемов.

Посмотрел на место, где сидел воевода.

Фрола Семеновича здесь нет. Придет ли? Да, плевать! Этот старик всем видом мне показывает, что теперь я здесь «вождь», а не он. Надо брать власть в свои руки окончательно. Проследовал через комнату, сел во главе. Воевода слишком труслив, чтобы что-то мне сказать по этому поводу, даже если явится. Если так задуматься, я для него и для города сделал за пару дней больше, чем он со своими предшественниками за год.

Сидел, ждал, начинало хотеться есть. Мы что-то утром перекусили. Сухари, вяленое мясо, попили горячего отвара. Но время уже было к обеду.

Вошла служанка, ойкнула, поклонилась, замерла. Это была не Настасья, какая-то другая девка. Вроде та, что я вчера видел, когда с атаманами и сотниками говорил.

– Господин вкушать изволит?

– Через… – Осекся.

У них же здесь с учетом времени все не очень хорошо. Может, в Москве про часы уже знали. Куранты вроде как в Смутное время уже существовали и работали, но здесь… В Воронеже. Очень вряд ли что фраза – «через час» или «через полчаса» что-то бы значила для этой девушки. Ввела бы ее только в ступор.

– Да, но чуть позднее. – Ответил я после короткой паузы. – Сейчас с одним человеком поговорю, и после этого сразу можно.

– Сделаю, господин. – Она вновь поклонилась, юркнула в коридор.

Тутже в комнату вошел Пантелей. Притащил за шкирку с трудом перебирающего ноги Артемия. Усадил на лавку недалеко от меня. Встал за спиной пленного, ждал указаний.

– Спасибо, товарищ. Свободен, за дверью подожди.

Служилый человек кивнул, вышел. Дверь закрыл. Повисла тишина, разрываемая тяжелым сопением пленника. Я смотрел на него, изучал. Лицо, искаженное гримасой боли, усталость, бледность. Сидит сгорблено, хочет занять более удобную позу, но не получается. Боль настигает все время при каждом движении. Надо тебя все же лекарю отдать, чтобы шину наложил. Самому смотреть, что с твоей ногой – времени нет.

– Ну что, Артемий, поговорим?

Он злобно зыркнул на меня.

– Вопрос первый. Мстиславский тебя послал?

Пленник продолжал молчать.

– Послушай, боярчик. – Я усмехнулся, достал из ножен бебут, покрутил в руке, показал ему. – Я могу сделать тебе очень и очень больно. Так больно, что твоя нога покажется легкой царапиной. Но мы можем поговорить как два служилых человека. Равных…

– Какой ты мне равный, выскочка. Я самого царя человек, а ты? Ты с… – Он запнулся, хлюпнул носом.

А все же действует наука. Не сказал ничего грубого, псом и собакой не обозвал. Второй раз ломать нос не придется. Отлично. В таком деле же главное – не причинить допрашиваемому боль, а сделать так, чтобы он все рассказал. Обычно хватает психологического давления. Действуешь с позиции силы, показываешь, что можешь сделать больно. И это страшно, очень страшно.

– Царя, значит. – Протянул фразу, распробовал слово. – Царя. Интересно какого? Их нынче много. Чуть ли не каждый второй говорит, что царь. Я вон давеча в лесу видел распятого одного. Тоже надпись на теле имелась… Царь.

Помолчал, буравил его взглядом, примечал изменения настроения. Продолжил:

– Ладно, Артемий, верю. Ты посланник царя. А я? Меня же Мстиславский, князь послал. Тоже по повелению царскому.

– Да ты… – Он прошипел злобно. – Сдохнуть должен был, чтобы грамоты данные тебе по рукам пошли. Как, как ты… Ты же.

Ярость, злость, непонимание бушевали в нем. Он знал меня прежнего. Вряд ли хорошо. Но имел представление о том кто я такой, кем был, что из себя представляю. Вряд ли мы были плотно знакомы, но некое представление он имел точно. и не ожидал от меня таких действий и такого обращения.

– Что я?

Он сопел, злобно, надрывно, но молчал.

– Говори. Что я? Обещаю, за это не сломаю тебе ничего, не ударю, не порежу. Кто же я такой, по твоему мнению? А?

Он вскинул взгляд, посмотрел исподлобья. Выдал пренебрежительно.

– Сынок нерадивый, сиволап, пьянь, грузня, белебеня! Еще?

Часть слов я не понял. Это какие-то старинные ругательства. Смотрел на него, улыбался, ждал еще, а он продолжал распаляться.

– Как ты, размазня этакая, выжил? Как!

Я смотрел пристально, холодно, наблюдал, подмечал.

– Есть такая поговорка. – Артемка. – За одного битого, двух небитых дают. Знаешь?

– Нет, не может быть. Ты не Игорь. Кто ты?

Я рассмеялся. Этот диалог меня забавлял, но время дорого. Лучше потратить его на еду и отдых, чем на пустую болтовню. Проговорил холодно:

– Ладно, полюбезничали и хватит. Значит, от Шуйского, царя Василия четвертого вез ты в Поле серебро. Зачем?

– Приказ у меня.

Я жахнул кулаком по столу.

– А ну, падла такая, говори!

Он уставился на меня, в глазах был страх. Чем больше я изучал его, тем больше думал, что пугает Артемия больше не ситуация в которой он оказался. Страшит и постепенно сводит с ума факт, что столкнулся он с другим Игорем. Странно, в памяти моего реципиента не было иных сведений о встречах с этим человеком кроме одной. Буквально секундного пересечения на пороге кабака в Москве. Если и виделись мы еще, то случайно и мимолетом. Однако он точно понимал, что за человек был прежний Игорь и видеть перед собой меня…

Мышление человека начала семнадцатого века, достаточно богобоязненное, искало мистический подтекст в происходящем. А раз так, то можно подыграть.

– Вы Маришку создали и других, типа нее. Многих. Сколько всего чернокнижного сотворили? – Проговорил тихо, злобно скалясь. – Я, это кара. Lex talionis.

Что с латинского значило – «закон возмездия».

Артемий дернулся. В глазах его испуг все отчетливее заменился паникой.

– Ты, ты…

– Говори мне все как есть, и душа твоя будет чиста.

На его глазах выступили слезы. Интересно. Он сейчас видит во мне беса, искушающего его, самого дьявола или ангела возмездия, который пришел спросить у него за грехи, коих, судя по всему, немало?

– Ты вез серебро, чтобы нанять татар воевать за Шуйского, так?

– Да. – С трудом выдавил пленник.

– Вез Жуку, он посредник?

– Да и нет, он… Он… Мы звенья одной цепи.

– Мстиславский, в чем его роль? Ну!

И тут Артемку понесло.

– Деньги эти обещаны Селямету первому Герайю.

– Хан крымский?

– Да.

– И что взамен?

– Пройти своим войском по южной Руси. Северские земли и Дон предать огню и мечу. Царька, вора на кол посадить. Вместе со всеми его лжебоярами, лжеатаманами и прочей падалью.

– Падалью, значит. – Я усмехнулся. – А вы чем лучше? Людей русских под нож татарский.

Злость просыпалась внутри.

– Что люди. Бабы еще нарожают! – Заорал он. – Трон, власть, вот что важно. У кого она, тот все может.

Я поднялся, подошел, смотрел на него сверху вниз. За такие слова очень хотелось выбить ему зубы. Вот так просто, возьмут… Нарожают! Да ты сам – тварь, хуже беса, раз так считаешь. Считаешь людей расходным материалом. С жизнями их не считаешься.

Да, война – дело тяжелое. Жертвовать приходится. Порой тысячами, но ради чего? Чтобы миллионы спасти. Цель – это самое важное, когда о жизнях и потерях речь идет. А ты иное во главу угла ставишь. Плевать тебе на людей. Сволочь ты последняя, боярчик. Да и судя по тому, что вы все тут творите, вся ваша боярская кодла – такие же. Только о своем думаете. Не об общем – стране, земле, Родине.

– Власть тебе мозг сожрала. – Говорил холодно, цедил сквозь зубы. – Прогнил ты, боярчик. Для вас убить, как плюнуть. Себя-то слышишь, тварь? Нарожают! Ты сам много родил? А?

Он уставился на меня.

– А если царек этот к Москве придет, что тогда? Сядет, нас всех погонит. Все дела наши. Все нажитое! А если литвины и поляки придут? Шведы?

Злость бурлила во мне. Давящее чувство ненависти и желания сломать этому человеку что-то. Причинить нестерпимую боль. Эта тварь решила, что он сам важнее других. Его жалование, деньги, семья стоят выше, чем тысячи иных человеческих жизней. Не думал он о стране, не думал о земле. О своей выгоде только думал. Страшило его лишь то, что всего сам лишиться может. Как и многих других, подобных ему, бояр. А то, что ради достижения своих целей он невинных сотнями губит, тысячами – плевать. Не ради страны, не ради потомков, а ради себя и личных корыстных интересов.

Упыри сущие! Твари!

Зубы мои скрипнули. Я выдавил холодно.

– Вы уже шведам земель наших отдали. Скоты. Скопина отравили…

– Откуда… – Он захлебнулся фразой, уставился на меня, в глазах встала паника.

Вот оно! Вот! Героя страны заморили своими подковерными играми. Ядом накормили того, кто их же спас. Кто мог стать сильным, достойным лидером! Мрази!

– Знаю? Оттуда. – Я показал пальцем наверх. – Оттуда, Артемка.

Он икнул, перекрестился, смотрел на меня, как на икону слезливыми глазами. Страх переполнял, давил.

– Мало вам все. Упыри чертовы. Мрази ненасытные. Все не нажретесь никак, бояре. Вы же землю русскую позорите, род свой. Предков. Всех!

Он молчал. Не знал, что ответить.

– Так, теперь по существу. – Я взял его за горло, смотрел глаза в глаза. – Жук тебя ждет?

– Да.

– Когда?

– На днях поджидает. К середине мая я у него быть должен, и татары должны. Крайний срок.

Так, я до сих пор не узнал, какой сейчас день. Сколько у меня в запасе еще есть.

– Ладно, с деньгами ясно. Что Мстиславский? Решил Шуйского обойти?

– Не знаю. – Заныл он. – Задушишь.

Без сожалений, что есть то есть. Продолжал говорить, смотрел на реакцию, горло не отпускал.

– Скопина отравил, Василия подставил. Теперь именем царским татары идут. И что? Кого на трон-то этот упырь метит.

– Как, как ты…

– Говори, кого метит? Себя? Опять собор или что? Ты же не только под Шуйским ходишь. Вижу, от двух мамок сосешь, как телок умный.

– У Жука все. – Выдохнул Артемий, застонал. – У него. Я не знаю. Я только деньги вез. Только их. Знаю, что план есть. Войско к Смоленску пойдет, ляхов бить, Москва без прикрытия будет…

Какие-то хитрые планы. Ладно, разберемся.

– Давай, Артемка, говори, что знаешь, зачтется тебе там. – Я вновь показал наверх. – А не скажешь, жарится на сковороде тебе в царстве пекельном. Я-то уж точно словечко замолвлю, чтобы так было.

– Ты, ты…

– Говори, тварь! – Отпустил, отошел, сел во главе стола. – Говори.

И он начал через слезы покаяния вещать…