Текст книги "Патриот. Смута. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Евгений Колдаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 12

Кто это там такой смелый или глупый? Хотя больше на провокацию похоже. Люди хотят знать, не погоню ли я их на убой ради своих амбиций. Зачем им слушать меня, для чего. Понятно, что это только слова, но для собравшихся они значили многое. У нас с ними формировался совестный договор.

Помедлил пару мгновений, начал говорить:

– Нет! – В голос вложил всю силу и уверенность. – Царь нужен избранный! Всей землей! Людьми! Сильный! Закон чтущий! – Помолчал, набрал в легкие побольше воздуха. – А бояр всех! Все рода их большие! Что смуту устроили! Что за распрями стояли! Всех их, чтобы прижал! Всю крамолу, чтобы раскрыл! На воду чистую вывел!

Обвел собравшихся внизу взглядом. Задал важный вопрос:

– Нужен ли нам царь, правильный, а⁈ Люди русские⁈

– Нужен! – Раскатилось над толпой.

В этот момент справа к пришедшему первым отряду присоединился второй, следом шли еще и еще группы вооруженных бойцов. Был бы день. Можно воинский смотр проводить.

– Воевода!

– Слава Игорю!

– Игоря в воеводы хотим!

– Атаманом его! Над атаманами! Тысяцким!

Народ галдел, кричал, шумел. Собралось их здесь сотни четыре, может, даже пять. Вооруженных мужиков.

– Тихо! – Выкрикнул я. – Ночь на дворе! Кончилось все! Расходитесь до утра!

Подумал, прикинул. Мысль была стрельцов, человек десять пустить на ночь. Усилить караулы, восполнить потери.

– Кто над стрельцами тут главный? – Сказал громко. – Есть ли?

– Я! – Вперед вышел один из тех шестерых в стрелецком кафтане.

– Отбери человек пятнадцать и в кремль. Посты усилить.

Он махнул рукой.

– Остальные, спать! Утром жду на воинский смотр!

Народ стал расходиться. Чувствовалось в них некое воодушевление. Хотя и поднялись по тревоге ночью, пришли, считай, всем городом, за меня заступиться. Узнать желали, что происходит. Довольно сознательное население. Хотя, с другой стороны от моей жизни зависит их существование. Татары придут, кто их возглавит. Понимают, что бежать некуда. Здесь сидеть, обороняться надо. А значит над собой толкового человека ставить надо, чтобы все по порядку делал.

Так и выбрали.

– Вот их, Франсуа, завтра ты и начнешь учить. – Я посмотрел на француза.

– Как скажешь, Игорь. – Тот пожал плечами. – Надо, научим.

Мы спустились. Ворота слегка приоткрыли. Отряд из городских бойцов вошел в кремль. Было их шестнадцать, сам сотник отсутствовал. Выдал указания и отправился почивать.

– Так, стрельцы-молодцы. – Я смотрел на них. – Охрану усилить надобно. Терем, арсенал, пороховой склад. Двое спят, двое дежурят. Ясно. Еще четверка на стены.

– Сделаем, воевода. – Закивали воины.

– Добро. До утра давайте.

Стрельцы быстро разделились на четыре части по четыре человека. Стали расходиться по указанным позициям. Действовали слаженно. Видно было, что люди с опытом постовой и караульной службы. Верно я угадал, основная охрана стен воронежских на них сейчас.

Сам махнул рукой, двинулся к терему. Француз шел рядом.

– Давай, Франсуа, иди отдыхать. А мне еще с этими бунтарями поговорить надо.

Трупы людей вытаскивали из центральной двери, складывали возле крыльца. Здесь и разошлись мы с иноземцем. Он свернул к конюшне, я поднялся по ступенькам, вошел. Две заспанные служанки вытирали кровь. Шарахнулись от меня, вжались в стены. Тут уже все ясно. Ужас в их глазах оправдан, не спорю. Побил народу я немало. Для них – страшный человек.

Прошел в приемную, там сидел и клевал носом Фрол Семенович, Ванька и два пленника. Один до сих пор без сознания. Второй связанный.

– Воевода, доброй ночи. – Кивнул ему поздоровавшись.

В словах, уже сказав их, ощутил какую-то шутку. Черный юмор. Какая же ночь добрая, если здесь стрельба, резня, кровь и убийства? Да и какой он воевода…

Но, такая вот жизнь. За нее бороться приходится.

– Я об этом поговорить хотел, Игорь. – Старик дернулся, вышел из дремы, уставился на меня. – Какой из меня воевода? Старый я, немощный. Лекарем при тебе быть могу. За Настеньку только прошу, ее пожалей. Не гони со двора.

– Фрол Семенович, я на место твое не претендую. – Покачал головой. – Оно мне не надобно. Другой у меня план.

– Да оно само так. Выходит, эдак. Старый я стал, чтобы о власти думать. Ослаб. Помру скоро. Вот, дочку нашел. Настю спас. Этим рад. Она мне, как родная стала… – Он вздохнул. – А я ей. Своей то не имел, хоть так. Прошу, боярин, ее только не гони. Об одном прошу, не за себя.

Так вот, оно что. Не любовники они вовсе. А я-то думал седина в бороду, бес в ребро. История какая-то интересная связывает девушку и этого старика.

Подумал, все взвесил. На кой черт мне губить его и девку эту? Вообще, бесполезные какие-то действия. Что я зверь какой-то? Лекарь он справный, пусть лечит. Если воеводой быть не может, ну… Есть же кандидаты.

Ответил спустя несколько секунд, что ушли на размышления:

– Старик. В воеводы ты кого другого выбери. Я, как с татарами разберусь, уйду. Мне путь на север, в Москву. Племянника своего поставь, он вроде толковый, хоть и молодой. – Чуть выдержал паузу. – Или люди пускай выберут сами.

Он смотрел на меня с удивлением.

– Дивлюсь я тебе, Игорь Васильевич. Первый раз такого человека, как ты вижу. Возьмешь, если, буду при тебе лекарем. Я врачевать могу. Неплохо. Только за Настеньку прошу, дочка она мне названная, ей жить и жить еще. Не губи.

– Да с чего ты взял-то, старик. – Я улыбнулся. – Ее не погублю. И тебя тоже. А там кого куда, в лекари или здесь оставить – решим. Татар одолеем, понятнее станет. А сейчас с этими поговорим и спать. Утром вечера мудренее будет.

Он вздохнул, замолчал.

– Ну что, предатели, заговорщики, граждане бандиты. Говорить будем. – Я уставился на того, что был в сознании, узнал его. Ходил со мной на хутор к ведьме. Бились вместе, а здесь так вот повернулось все. Продолжил сквозь зубы, зло и холодно. – Как же так вышло, что вчера мы вместе Маришку воевали? А сегодня вы против меня оружие подняли, а?

Подошел, взял за подбородок, в глаза уставился. Сдавил горло слегка.

– Говори! Тать!

– Так это. – Он дернулся, я отпустил, и боец сразу же глаза в пол отвел. Заговорил тихо, словно оправдывался. – Тебя же воеводой поставят, а мы что? Мы же царю Дмитрию служим, а ты нет. Ты же московит.

Опять эта песня. Московит, значит, зато, рязанец – за это. А если из Путивля приехал, то, что тогда?

– Московит и что? Нет на Руси сейчас царя, которому служить бы я стал. – Выдал холодно, буравил взглядом предателя. – Был Иван, славный человек, государь великий. Низкий поклон ему бы отвесил, коли жив был. Служил бы во всем. Был Федор, сын его. А дальше, что? Пресеклась линия. Остальных, кто выбрал, царей этих? Кто назначил, поставил кто? Раз род пресекся, то земля должна выбрать сама. Все мы. Правильного царя! Верного ей одной, родной! А как выбрали, служить ему верой и правдой. А что Шуйский, что этот черт, себя Дмитрием зовущий, они кто? Одного, кучка бояр вознесла. Второй, под ляхами да лихими людьми ходит. Их ставленник.

Я перевел дыхание.

– Ты что думаешь, после смерти чудом выживают, спасаются? Один раз, второй? Давай не дури, толком говори. Зачем убить меня хотели, а?

– Так ты же завтра бы нас всех сам.

А, испугались, что копать начну и всех, кто Дмитрию служил – на виселицу. За прошлое не стал бы. Смысла нет никакого. Жизнь человеческая, она ценна, как-никак. А сейчас повесить вас придется. Да еще скольких положили, семерых выходит?

Подумал, проговорил холодно:

– Клятву бы принесли, в верности идее поклялись бы. Не мне, а земле русской. Ничего бы вам не было. – Хмыкнул недобро. – А теперь повесить тебя придется, как разбойника.

Он засопел: помирать-то оно всем страшно. Я тем временем подошел ко второму, отвесил ему пощечину, привел в себя.

– А, что…

– Ну а ты, чем я тебе неладен не люб. А? Почто убить меня решил?

– Ты против царя нашего встал, власть нашу попрал.

– Какую власть? Где она? Может от татар твой царь нас защитит? Может, от бандитов? Где он, Димка твой, вор?

– А чем Шуйский твой лучше?

– Мой? Ты не понял меня, гражданин. – Опять это слово на язык легло. – Я не за Шуйского, не за Вора Дмитрия, не за ляхов и шведов. Я хочу, всем сердцем, чтобы земля наша сильного царя выбрала. И все, кто того же хотят, за мной встанут. Понял?

Оба пленных смотрели на меня с удивлением, росло в них понимание того, что не так они все поняли. Откати время вспять, переиграли бы они все. Но оступились, предали, решили, что служба Лжедмитрию важнее, чем тому, с кем вместе на Маришку ходили, кровь проливали и собратьев теряли.

Я тем временем перешел к сути.

– Главный кто у вас?

– Так это… Убил ты его. Наверху, здесь, выстрелом.

Ага, валите теперь на мертвых. Хотя да какая разница, кто вас всех подстрекал. Раз полегли все, в плен попали. Уже не так важно.

Продолжил после секундной задумчивости:

– Как уходить хотели?

– Через ход. Дверь в храм слабая. Думали, выбьем и тем же ходом уйдем. Лодки добыли…

– У кого? – Злость накатывала из глубины души.

– Так мы те, что вчера…

Ясно, значит, пока я здесь делами занимался, они каким-то образом успели сплавать, вернуть три лодки и рассчитывали на них уйти. Монастырское имущество умыкнули, выходит. Людей обокрали.

– Еще и на монастырское добро позарились. – Покачал головой, вкладывая в слова негодование. – Кто за вас еще, кто в городе?

– Так мы это… Мы бежать хотели. Не любы мы здесь. А раз ты им люб, так нас же всех…

Вот дурни. Ладно, все стало окончательно ясно.

– Повесить этих двоих на воротах. – Выдал я приказ. – Утром. А пока в клети.

Повернулся к Ваньке, глянул на него. Парень был взъерошен, напуган.

– Ты как, слуга мой верный?

– Я, я… – Он замямлил. – Человека я убил.

Хлюпнул носом.

Да, первый раз это непросто. Отнять жизнь, это уметь надо. Я-то калач тертый, привык уже ко всему этому. И что-то век прошлый, семнадцатый, только черствее меня делает и черствее. Но ничего, нужно так, ради земли, ради страны, ради Родины.

Я стиснул зубы. Так нужно.

В комнату вошел Пантелей, пробубнил с порога.

– Посты все проверил. Стрельцов увидел, парой слов перекинулся. Кого заговорщики на свою сторону переманили, там заменил. Люди обезоруженные, отдыхают. Заперли мы их. Остальные в дозорах. Будут еще какие-то приказания, боярин?

А ты молодец, служилый человек, расторопный, смышленый. Надо премировать завтра при всех. Да всех своих отметить надо.

Выдохнул, произнес спокойно, отгоняя накатившую во время допроса злость.

– Отдыхать. Завтра день не простой.

Пантелей кивнул.

– Этих только двоих с Ванькой в клети отведи. И отдыхать.

– Сделаю, боярин. – Он кивнул.

Они вышли, вывели арестованных.

– И тебе отдыхать, Фрол Семенович. – Глянул на воеводу.

– Игорь Васильевич, ты над словами моими подумай. – Он уставился на меня, понизил голос. – Устал я, боюсь.

– Скажи, старик, а как ты к Дмитрию попал-то? Он же тебя сюда назначил?

– Да как. – Он вздохнул. – Род мой так, седьмая вода на киселе. Из-под Стародуба мы. Отец мой и на Казань ходил и на Астрахань с царем Иваном Великим. Только особо без геройств. Не выделился. Я сам при Молодях крещение боевой принял. Ну и…

– И?

– Да как-то так вышло, что больше лечить, чем убивать по душе. Лекарям после битвы помогал. Грамоте обучился, и как-то так оно и пошло.

– Ну и как ты здесь оказался-то? – Странно слышать, что человека полезного, знающего как людей лечить, раны, врачевать отправили воеводой в город на границе Поля.

– Сослали.

– За что же? – Непохож ты, старик, на бандита. За что тебя в немилость-то такую?

– Я один из лекарей при царе Дмитрие был. – Он глаза опустил, кашлянул. – Ты уж прости меня, боярин. Я ему присягу давал, слово свое говорил. По малодушию, конечно. Я же первого Дмитрия видел. Тоже ему служил, лекарем. До того, как он в Москву въехал. Там уже люди-то получше меня нашлись. Отослал он меня обратно с дарами. Думал я все, унялась Смута. Заживу. Детей не нажил, хоть о родне позабочусь как-то. Ефима в люди как-то выведу от бед и войн сберегу. Но нет.

Эко меня угораздило. Что же ты, старик, раньше-то молчал. Говорил, Савелий у вас здесь за лекаря. А сам, такой человек интересный. Мне пригодишься, это уже точно. Ты, оказывается, двух этих Дмитриев знаешь, в лицо видел. И про стан их чего рассказать можешь при случае. Кто есть кто, за кого и почему так, а не иначе. Когда вопросы у меня будут. Пока что не до них. Но скоро понадобится эта вся информация.

А пока:

– Давай, давай, рассказывай, что дальше то было.

– Да что. Болотниковцы хаживали. С ними я не пошел, отсиделся. Ну а тут этот второй появился. Похож, но… Не он. – Воевода поднял глаза, перекрестился. – Вот те крест, боярин, не он это.

Вздохнул, понурил взгляд, совсем как-то плечи вжал.

– А я ему присягу дал. – Покачал головой.

– Знаю, что не он, старик. Не бывает так, чтобы убили, и спасся чудом. Он же не Иисус Христос, чтобы воскресать. Да даже сын божий один раз это сделал и на сорок дней. А тут от мальца до первого. Это раз. От первого до второго, это два.

Я невесело усмехнулся.

– Все так, боярин, все так.

– Ну и дальше что. Как тебя сюда?

– Говорю же, сослали. Царица… – Он увидел на моем лице кислое и пренебрежительное выражение, чуть сбился, но продолжил. – Марина Мнишек его же признала. Но от первого не понесла она.

– И чего?

– От первого не понесла, должна была от второго понести.

– Не понимаю, ты-то при чем?

Он вздохнул. В этот момент вновь явился Пантелей, кивнул, увидев, что мы вдвоем при свече одной говорим с глазу на глаз.

– Господа, я на пост. – Ушел, протопал наверх.

Фрол Семенович вновь вздохнул, продолжил.

– Царь возлагал на меня надежды, как на лекаря. Что я смогу как-то помочь госпоже в этом деле. А я…

Он замялся.

Ох ты же, дела то какие. То есть, выходило, что Марина Мнишек от первого самозванца забеременеть не смогла. Не успела. Может, близости у них не было никакой, кто знает. Кто со свечкой-то стоял? А тут вроде как, с лета восьмого года они вместе со вторым. Вроде как венчались, а прогресса нет. Наследника нет. Сейчас весна десятого, считай два года.

Я криво улыбнулся. И Фрола Семеновича в это все дело по созданию потомства затянуло. Дело важное, кто спорит. Только, тут же специальность нужна. А старик, как я понял, больше полевой хирург, чем акушер-гинеколог. Они бы еще специалиста по разводу коней позвали бы… Мда… Не завидую я тебе, старик.

– Ох невесело мне было, Игорь Васильевич. – Подтвердил он мои мысли словами. – В этом деле повитухи мастерицы, а я-то… Да еще царица. Ну, я их искал, бабок всяких. Приводил, отвечал за все это дело.

В свете свечи видно было, что краснеет старик.

– А прогресса нет, как я понимаю.

Он кивнул.

– Осерчали они на меня. Ну и…

– И ты здесь. Неплохое место, по правде сказать.

– Да, если не учитывать, что за год я здесь третий. А предыдущие не своей смертью умерли.

– Настасья тоже повитуха?

– Да ты что. Она чистое дитя. Блажная она, немного. Ее насильничать хотели, в лагере тушинском. Это еще до Калуги было. А я как увидел, екнуло что-то, заступился, выкупил. – Он посмотрел на меня серьезным взглядом. – Сказал, что для царицы надо. Ну и выкупил. Как дочь она мне стала. Лечить учу, грамоте, счету. Вот она и подле меня. Ходит хвостом, только мне верит.

– Понятно, старик. Пригодишься ты мне, это уж точно. Не обижу ни тебя, ни ее. – Посмотрел на него пристально. – Я строг, но справедлив.

– Замолить хочу. Искупить. – Он смотрел на меня серьезно, в голосе слышалось раскаяние. – Малодушие свое. То, что видел человека себя за царя выдающего, а все равно признал его. Служил ему. Лгал, лжи потворствовал.

– Искупление это не ко мне. Это тебе в монастырь или в храм. – Я покачал головой. – Я здесь не помощник. Но если считаешь, что так тебе лучше, запрещать не буду. Лекарь нужен. Да и знаешь ты о лагере их многое, думаю.

– Времени прошло не мало, но кое-что да, знаю.

– Вот и хорошо. Вот и договорились мы, старик. Спать давай.

Он тяжело вздохнул, поднялся, двинулся к двери.

Я шел следом за ним. История, конечно, невероятная. Человек нужный, как бы не помер только от старости. Такого подчиненного терять никак нельзя. Но, над смертью я не властен.

А сейчас нужно отдохнуть. Ночные приключения изрядно выматывали. Четвертую ночь к ряду что-то твориться. Спать урывками днем, это, конечно, хорошо. Но надо как-то хоть один раз поспать нормально, когда на улице темно.

Мы поднялись вдвоем. Пантелей на этот раз занял все тоже место на табуретке в коридоре. Дремал. Я уставился на него.

– Ты это… – Начал было.

– Я привычный. – Прогудел он в ответ. – Так посплю.

– Смотри. Завтра смену тебе найдем. А то татарин этот измотает тебя, а ты человек толковый, без тебя никак.

– Спасибо, боярин. Пока держусь.

Распрощались с воеводой. Он двинулся к себе.

Я вошел в комнату, расстегнул пояс, снял, положил рядом. Зарядил подобранный в коридоре пистолет, разместил в ближнем доступе. Саблю также положил, чтобы в случае чего сразу в руку легла. Сам завалился, отключился. Спал чутко. Слушал, как служанки еще немного прибирались, в полудреме как-то все это было. Слышал, как воевода и о чем-то с Настасьей перекинулся парой слов. Затем настала тишина. Я провалился в нее.

Разбудили меня первые петухи. Шумные, громкие, горластые. Голова слегка гудела, но нужно было собираться. Смотр войск, люди придут. А дальше…

Сегодня план выкурить Жука из его острога.

Глава 13

Утро доброе.

Поднялся, потянулся. Оделся в свой красивый, парадный кафтан, что оставался со вчерашней поездки. Приметил на нем следы от масла, усмехнулся. Ванька не зря говорил, что ткань попортится от носки поверх доспеха. Но таким поведением я убивал сразу двух зайцев, а значит, оно того стоило. Первое – показать, что я не голь перекатная, а человек достойный, солидный и при деньгах. Статус имею. Второе – при всем этом, пренебрежительное отношение к роскоши и использование доспеха, как атрибута человека служилого.

Накинул на плечи свой юшман. Сроднился я с ним уже, привычно сидит. Одному снаряжаться не очень удобно, но приемлемо. Как в бронежилет влезать. Эта броня к тому же запахивалась спереди, что упрощало облачение.

Покачался на носках, плечами повел, ремни затянул. Перевязь со всем воинским снаряжением отправилась на пояс. Сабля под рукой, бебут с другой стороны, для хвата левой рукой. Пистолет… Не заряженный, но пускай будет.

Готов. Вышел в коридор.

– Здрав будь, боярин. – Пантелей, просидевший приличный остаток ночи на табурете, приоткрыл правый глаз, глянул на меня.

– И тебе здравствовать, собрат мой. – Его и Григория уже можно было называть так со всей серьезностью. Как-никак братья по оружию. Через многое за эти дни прошли. Многое повидали. Спину мне прикрывали.

– Татарин спит, как убитый. Вчера после всей этой кутерьмы вопросы задавал. Я ему сказал, что недовольные жаловали. Но мы их посекли. Он только кивнул и дальше спать.

Чудно, не беспокоят степняка наши разборки. Они же и его касаются. Если власть сменится, мало ли как оно для него встанет. Могут и убить. Или настолько он уверен в своей неприкосновенности?

Чуть подумав, проговорил, дал указания служилому человеку:

– Все верно. Поменьше с ним болтай. Если что нужно, пускай через меня спрашивает.

– Да я это. – Пробубнил он в ответ. – Я же могила.

– Верю. Только и он тот еще хитрец. После смотра тебе смену найду, чтобы выспался.

Скрипнула дверь. В коридоре появился заспанный Фрол Семенович.

– Старость, кости ломит. – Сетовал он, увидев меня и пытаясь распрямиться. В походке чувствовалось напряжение. – Раненых проверю, Ефима гляну. На смотре мне надо быть, Игорь Васильевич?

– Для порядка.

– Хорошо. – Вздохнул старик, его вся эта ситуация тяготила. По глазам видно и по поведению, что забился бы он в своей комнатке и сидел бы, не вылезал. С Настасьей время свое проводил.

Он прошел мимо меня, двинулся в первую комнату.

Там был кто-то из раненных во время штурма разбойничьего хутора.

Я спустился по лестнице в коридор. Следы крови еще оставались. Служанки ночью не справились полностью. Но внизу, в подвале уже слышалась возня. Сейчас поднимутся, приберут. Да и кормить обитателей терема надобно.

Быстрым шагом вышел во двор. Дохнуло прохладой. Даже морозцем. Выдохнул паром, втянул воздух полной грудью. Хорошо!

Рассвет освещал стены и башни. Свет солнца падал, отбрасывая длинные тени.

Потянулся, наклонился влево, вправо. Осмотрелся. Все в порядке – людей служилых, пришедших на смотр пока не было, караулы стояли, никаких бед не наблюдалось. Отлично! Все по плану.

Двинулся к конюшне. Ванька, скорее всего, спит, да и пока не нужен он. Отдыхает пускай. Добрался до отхожего места, что за ними размещалось. Двинул обратно и услышал через стену и высокие окошки громкий голос Григория.

– Ты что, басурманин! Говорю же, не положено! Русского не разумеешь!

В ответ гнусавил на своем Франсуа:

– Да как тебе объяснить-то, русский мужик. Надо оно мне! Для дела надо! Мне же людей учить. А я на человека непохож. А здесь…

Что-то там у них творилось.

Свернул, вошел в боковую дверь терема. Ударил кулаком к ним. Войдешь без спроса, а они в тебя пару аркебуз разрядят. Мне таких подарков не требуется.

– Что там у вас?

– О, боярин! – Выдали они оба, каждый на своем языке.

Вошел.

– Этот немец хочет вещи взять без описи. – Начал Григорий.

– Я перед людьми в рванье же не могу предстать. – На своем, – тут же выпалил француз.

Они переглянулись. Смотрели друг на друга с неприязнью. Ночная битва хоть немного их и сплотила, но не настолько чтобы не начать спора из-за имущества.

– Так. Франсуа, на тебе же вчера кафтан был и…

Сейчас он стоял предо мной в нательном белье. Какое-то имущество валялось в комнате, формировало тот самый лежак, который был пробит пулей во время ночных приключений.

– Игорь Васильевич, наниматель мой. Я что же в этой кособокой дерюге перед войском предстать должен? А? Да еще и дырявленной. Они же засмеют меня! Слушать не будут! Сам подумай! Чтобы учить, авторитет нужен. А я в обносках. – Он указал на валяющуюся поверх одного из сундуков шляпу. – Вот, отличный аксессуар. И позволь, поищу по трофейному, может, найду что-то на свой вкус.

Логика, в целом, понятная. Но, он же за деньги работает, а здесь бесплатно с меня требует его одеть, обуть, снарядить.

– Что лопочет этот немец, а, боярин? – Григорий стоял, расправив плечи, оберегал имущество. – Нечего трогать то, что еще не описано. Грабеж у нас виселицей карается. Если у них не так, это его дело.

– Погоди, Григорий. Здесь дело важное. – Я поднял руку. – Этот француз будет учить служилых людей воронежских. Думаю, должен он выглядеть соответствующе. Как-то либо по-нашему, добротно. Либо по-своему, чтобы подчеркнуть, что он нездешний, приглашенный специалист. Полагаю, можем мы ему выдать что-то, что по плечу придется. Но… – Лицо Григория искривилось пренебрежительной гримасой. – Он за это заплатит. Ты запомни пока, что взято будет. А как мы все посчитаем, то из жалования господина Франсуа вычтем.

Подьячий почесал бороду.

– Сделаю. Савелия с Петром пойду будить. Быстрее начнем, быстрее кончим.

– Это верно, это правильно. Возьми Ваньку и Пантелея в помощь. На его место стрельцов при татарине поставь. – Я голос понизил. – Серебро в сундуки переложите. Его только своими силами переносите. Меньше людей знает, лучше будет. Спрячьте в арсенале хорошенько. А остальное, уже не так важно. Можно и людей привлечь.

– Сделаем.

С этими словами Григорий вышел. Спустя пару секунд забарабанил в дверь маленькой коморки писаря.

– Давай, просыпайся, окаянный. И сына своего буди. Работа. Работа!

Я повернулся к французу, перешел на его речь.

– Что надо бери, но раз ты за деньги воюешь, то с жалования вычтем.

– Справедливо. – Он вздохнул. – Поищу привычную одежду, рапиру. А еще игрушки у меня есть, учить буду.

– Погляжу на тебя. И на игрушки твои. – Улыбнулся я ему. – Давай, собирайся.

Тот начал осматривать предметы, искать одежду. Ворчал, негодовал. Непривычны ему были наши рубахи, кафтаны и шаровары. Мода французская и прочая европейская несколько отличалась от того, что носили в те времена на русских землях. До реформ Петра и прорубания окна в Европу еще сто лет. Да и при нем только верхушка общества сразу переоделась и… Переобулась. Остальных эта европеизация несколько позже настигла. В селах и до самой революции люди носили традиционную одежду, в которой орнаменты, вышивка и украшения отображали принадлежность к тем или иным губерниям.

Я вышел, увидел, что подьячий добудился Савелия с Петром. Они вышли из своей комнатушки, слегка напуганные, помятые. Ночью, как и говорил им, носа из нее не показывали.

– Мы бога просили за жизнь твою, Игорь Васильевич.– Поклонился низко писарь.

Вот как человека понять? То убивать приходил, хоть и не меня, но подставлять. Теперь льстит. От души ли говорит или с надеждой. Ох, не люблю я такого обращения. Но человек он уж больно полезный. И писать, и читать умеет в это неграмотное время. А то, что татарский знает, так вообще уникальность присутствует.

Посмотрел на его холодно, произнес:

– Письма готовы?

– Все сделано, все. Только печати поставить надобно и подпись… – Он замялся. – Вашу или воеводскую, тут не ведаю. Место оставил.

– К Фролу Семеновичу подойди, он глянет и заверит все.

Писарь закивал, а я подозвал подьячего.

– На пару слов, собрат мой.

Тот быстро выдал указания сыну с отцом, подошел, замер с немым вопросом на лице. Мол, чего еще, боярин, а то и так делами ты нас завалил невпроворот. Неужто мало?

– Григорий. Скажи мне, а затинных пищалей в арсенале у нас много?

– Штук тридцать есть, может, больше. Я их напоследок отложил. Осматривал брони, аркебузы, мушкеты и пистолеты. Как самое ценное и нужное для снаряжения. Могу точно сказать до обеда, если нужно. – Он погладил бороду. – Думаю все же больше, может, к пятидесяти. И на стенах тоже есть.

– А вес у них, пуда два?

– Ну… – Протянул задумчиво. – Так-то по-разному, конечно. От одного до двух, где-то.

– Как мыслишь, а бревно дубовое пробьет? Стену терема? – Я рукой хлопнул по перегородке.

– Ну… Боярин. – Григорий задумался. – Видел я, что щиты при штурме прошивала насквозь с людьми за ними. Видел, ляха крылатого с лошади сбила как-то. Думаю, если стены не из толстенного дуба, то должно.

– Вот и я думаю. – Хлопнул его по плечу, улыбнулся.

Тот пожал плечами. Пока не понимал о чем я, но судя по выражению, привык уже, что за моими вопросами потом начинаются активные действия.

– Франсуа, давай собирайся, и жду на крыльце. – Выдал на иноземном.

Тот ответил.

– Господин наниматель, ты как речь свою закончишь, меня позови, я выйду и представлюсь. Во всей красе своей. И игру народу вашему предложу.

Ох, смотри, француз, не заиграйся. У нас не очень вашего брата любят. Всякого – и немца, и шведа, и тем более вашего совсем уж дальнего брата. Культура разная, вера отличается, понимание мира тоже.

Ладно, поглядим, что ты задумал. Ты же опытный мастер, по словам твоим. Не зря денег столько запросил.

– Хорошо. – Ответил спустя некоторую паузу.

Вышел от них, двинулся осматривать все посты. Люди стояли, сторожили, эксцессов никаких не было. Все в штатном режиме.

В этот момент к воротам стали подходить первые отряды. Я отдал приказ пропускать, поспешил в терем. Перекусить нужно, быстро. Желудок опять урчал, а работать, когда голодно мне не хотелось. Это Наполеон, говорят, любил речи толкать, надевая обувь на три размера меньше. А на мой вкус – чем меньше от дела отвлекает, тем лучше выходит.

Кликнул служанок. Прошел в приемную, сел.

Все та же девушка очень быстро притащила завтрак.

Горячий напиток травяной, пах невероятно, бодряще. А еще пареную в печи репу. Ставили ее на ночь. Вышла негорячая – теплая, мягкая, нежная. Объедение.

Сел наворачивать за обе щеки. Торопился. На вкус весьма необычно. Вроде бы картошка, только чуть горчит, как будто немного имбиря в блюдо добавили или редиски. На языке слегка щиплет. С хлебом свежим, теплым, только из печи невероятное лакомство.

Ну а напиток оказался достаточно крепким настоем на смеси горьковатой ромашки, пряного чабреца с толикой сладкой солодки и совсем чуть-чуть полыни для бодрости. Эдакий энергетик из прошлого.

Все съел, запил, крякнул от удовольствия. Богатырский завтрак вышел!

Поднялся, прислушался, народ за стенами галдел. Сверху спустился Фрол Семенович.

– Воеводу требуют. – Он был напряжен и взволнован. – Вас, то есть, Игорь Васильевич. Я раненных проверил. Все в порядке. На поправку идут.

– Это хорошо. Савелий письма принесет, – написал он в города ближайшие о татарах, заверить надо будет.

При упоминании писаря он скривился. Еще бы. Тот по его душу приходил. Раздражало его, что наказание не столь строгое получил. Да еще он же Настеньку ранил, дочь его названную. Но, слишком мягок был этот человек, чтобы мне что-то про это сказать.

Надо так, воевода, нужен мне твой этот писарь-разбойник. Хоть и тать он, но осознал, что с пути сбился. Замаливает. А пользы от него, как от десятка, может, и сотни бойцов. Знает много.

– Сделаю, боярин. – Вздохнул тяжело Фрол Семенович

– Хорошо. Идем, старик, на люди показаться надо. Посмотреть на воинство воронежское.

Встал, неспешным шагом вышел в коридор. Он брел следом, согнувшийся, сокрушенный, усталый. Видно было, что не хотел он этого.

Сам сделал несколько шагов, открыл дверь из терема. Шумно-гамно, людно было во дворе.

Вышел, окинул взглядом всех собравшихся. Человек здесь было примерно столько же, сколько и ночью под ворота кремля пришло. Снаряжены примерно так же. Доспехов почти ни на ком нет. Стальных – ровно два. Кое у кого тегиляи имелись, да и то, считай, как исключение, из правил. В кафтанах и шапках народ.

Толпились они группами. Как раз шесть их и было.

Рядом встал воевода воронежский. Сил набрался, выпрямился. Лицом попытался суровее казаться, брови сдвинул. Неплохо держится на людях человек. Для того, что твориться у него в душе, о чем говорит он – нормально справляется.

Из общей массы я сразу выделил стрельцов.

Эти выглядели наиболее колоритно и как-то мне знакомо, по родному что ли. Конечно, это не комедийно одинаковые в красных кафтанах молодцы из Иван Васильевич меняет профессию. Но цвет кафтанов у них был действительно схожий, хоть и не единый, темно-зеленый. Да и фасоны разные присутствовали – длиннее, короче, запашные, на пуговицах… И это только на первый взгляд.

У многих имелись топорики на длинном древке, кое у кого даже бердыши. Признаться, никогда я не понимал смысла этого оружия, как им работать. Это же огромное лезвие. Рубить, как топором – слишком тяжело в замахе, рассекать, держа за обух – как-то странно. Саблей вроде бы сподручнее. Стрелять с него – давно, вроде как, историки развеяли этот миф. Но, что-то сакральное было в этом уникальном оружии. Использовалось оно нашими бойцами и вошло в стойкий образ русского воина шестнадцатого века.