Текст книги "Олег Верстовский — охотник за призраками (СИ)"

Автор книги: Евгений Аллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 49 страниц)

Дверь без стука, со скрипом отворилась, прошествовала медсестра, равнодушно оглядев нас, бросила взгляд на приборы с хаотично прыгающими цифрами и выплыла в коридор.

– Мне звонил Хэнк, – продолжила Лиз. – Сказал, что его не пускают в больницу к тебе, но он хотел передать, что Сэм готов взять тебя обратно на то же место.

– Я должен тебе сказать кое-что, – через паузу осторожно проговорил я. – У меня многое испарилось из памяти. Ну, после того, как… – мне не хотелось говорить об электрическом стуле в такой момент. – Напомни мне, пожалуйста, кто такие эти Хэнк и Сэм?

– Хэнк – Генри Нельсон, фотограф в журнале, где ты работал, милый, – совершенно не удивившись моему вопросу. – А Сэм – Самуэль Мартин, главный редактор.

– Ясно, – Лиз словно прочла мои мысли. – По крайней мере, мы не умрём с тобой с голоду, – попытался пошутить я.

Её губы тронула мягкая снисходительная улыбка.

– Дорогой, мы бы не умерли с голоду, даже если бы ты не вернулся в журнал. Возможно, тебе не стоит этого делать. Впрочем, тебе решать.

– Почему мне не стоит этого делать? – нахмурился я.

– Никто из редакции даже не пытался защитить тебя, когда тебя арестовали, – объяснила она с нескрываемой горечью. – Все отвернулись от тебя. Ты забыл об этом, милый, я понимаю. А они… Они просто выкинули тебя, – её голос предательски дрогнул. – На процессе никто из твоих коллег не сказал ни одного доброго слова в твой адрес. Они старательно делали вид, что едва знакомы с тобой.

– И что, никто мне не помог совсем?

– Только Люк и Франко. Но Франко не мог ничего сделать. У него самого были серьёзные проблемы. Его постоянно вызывали на сенатскую комиссию. Он с трудом сумел избежать тюрьмы.

Ревность пронзила ядовитым жалом сердце. В голосе Лиз ощущалось слишком глубокое сочувствие к этому неведомому мне Франко.

– Кто такой этот Франко? – внимательно изучая выражение лица Лиз, довольно грубо спросил я. – Тоже коллега по работе?

– Франческо Антонелли – твой друг детства. Вы вместе учились в школе. Он держит клуб на сорок второй улице. Дорогой, я утомила тебя, – добавила она, вставая.

– Лиз, я хотел тебе сказать, – я успел поймать её за руку. – Я люблю тебя.

Она слабо улыбнулась и, наклонившись, мягко поцеловала в щёку. Я обнял её, жадно впившись в губы. Когда она с пылающими щеками смущённо высвободилась, глаза сияли таким счастьем, что мне стало на мгновение стыдно.

Это была ложь. Я не любил Лиз. Она очень нравилась мне, милая, чуткая, понимающая, я хотел её, как любой мужчина очаровательную молодую девушку, но это было совершенно не похоже на жгучую страсть, которую я испытывал к Милане. Чем дальше она находилась от меня, тем сильнее я жаждал увидеть её, услышать голос, вдохнуть аромат духов, ощутить бархатную, нежную кожу. Это было нечестно по отношении к Лиз, но не мог же я сказать, что моё сознание в теле человека двадцать первого века принадлежит совсем другой женщине? Она сочла бы меня сумасшедшим. Я с трудом смежил тяжёлые, опухшие веки, ощущая себя слабым, опустошённым, как пересохший родник в сильную жару.

Скрип открываемой двери привлёк моё внимание. В палату быстро прошёл врач в белом халате, но не прежний «Айболит», а другой, высокий худощавый мужчина средних лет, в очках в толстой оправе, с усами и бородкой клинышком. Мне сразу не понравилось в нем две вещи: мрачный, сосредоточенный вид и слишком прямая осанка, военная выправка. Его сопровождала медсестра в белом халате, шапочке, пришпиленной к светлым волосам, уложенных в слишком ровные жёстко завитые букли. Мужчина подошёл к кровати, даже не взглянув на приборы, а женщина ловким движением фокусника вытащила из кожаного саквояжа, который принесла с собой, бутыль с прозрачной жидкостью и большой хромированный шприц.

Этого было вполне достаточно, чтобы понять, нежданные гости не имели никакого отношения к этой больнице и, скорее всего, к медицине тоже. Я протянул руку к кнопке вызова медсестры у моей кровати и то же мгновение увидел перед собственным носом матово поблескивающий цилиндр глушителя, прикрученный к стволу пистолета. Нежданный гость, с лёгкостью отшвырнув мою руку, плотно прижал её к кровати на уровне локтя, куда была воткнута игла от капельницы. «Медсестра» в парике, теперь я хорошо это понимал, набрав шприц, подошла к капельнице. Моё измученное сердце ошеломлённо забухало, отдаваясь болезненной пульсацией в висках. Я слышал, как за тонкой перегородкой ходят люди, различал скрип больничной каталки, шарканья шагов, лёгкий перезвон бутылочек с лекарствами, провозимых на металлическом столике на колёсиках. И ничем не мог помочь себе.

Женщина сделала аккуратный прокол капельницы, поршень шприца, тускло поблескивая хромом, начал опускаться. От бессилия и напряжения из глаз брызнули слезы, заливая лицо. Я сделал глубокий вдох, и замер, не в силах выдохнуть, грудь, словно придавила толстая свинцовая плита. Стук сердце так громко отдающийся в висках начал слабеть, на сознание медленно опустилась темнеющая кисея.

Глава 5

Опасное задание

– Почему все-таки, господин Казаков, вы решили устроиться на работу именно в наш детский дом? Не стали искать работу по специальности в Москве?

– У меня серьёзно больна тётя, нужно за ней ухаживать. Ездить каждый день из Москвы проблематично, – я выдал заранее приготовленную и хорошо подготовленную «легенду».

– Вы живете в её доме? Ясно.

Ни скучный, равнодушный тон моей собеседницы, ни выражение надменного лица не наводили на мысль о том, что она верит мне и собирается предоставить работу в её элитном заведении.

Директриса оказалась дамой немолодой, но отлично выглядевшей для своего возраста. Строгий безупречно сшитый деловой костюм темно-бордового цвета хорошо облегал стройную фигуру. Короткая модельная стрижка рыжих волос, лицо с гладкой без признаков морщин кожей, высокие рельефные скулы, тонкая спинка носа с резко очерченным кончиком и крыльями. Спрятанные под выщипанными до тонкой нитки бровями прищуренные глаза, проницательному взгляду которых позавидовал бы матёрый следователь НКВД. Она больше походила на англичанку или американку, чем на мою соотечественницу. Как неправильно выражаются в России: бизнес-вумен. В пользу моего мнения говорила и её манера говорить, хотя и без акцента, но слишком чёткая и выхолощенная, такая же идеальная, как её костюм.

– Значит, вы окончили педагогический институт саратовского университета? По какой специальности?

– Педагогики, психологии и начального образования, – быстро ответил я.

Эта часть моей «легенды» оказалась самой надёжной, хотя поначалу я даже не помышлял заиметь «корочку» педагогического вуза. Как оказалось, в редакции нашего журнала работает парень, Сергей Казаков, который дистанционно обучался в этом институте, хотя старался почему-то скрыть этот факт биографии. Так что дипломом я разжился самым, что ни на есть настоящим. Вот остальные документы были фальшивкой. Познакомившись со строгой директрисой, я ловил себя на мысли, что вся эта авантюра совершенно не стоит вложенных усилий. Проще было взять отпуск на недельку, чтобы подловить Милану на неверности, чем пробираться с поддельными документами в элитный, смахивающий на неприступную твердыню, детский дом.

Это заведение и внешне походило на крепость, где функцию рва с водой и крокодилами выполнял роскошный бассейн под открытым небом. Основное здание в готическом стиле наводило на мрачные мысли об ужасах Средневековья. Двухэтажный особняк строгих прямых линий, отделанный потрескавшимся кирпичом оттенка жёлтого, от бежевого до цвета хаки. Стрельчатые окна, сверху закрытые вырезанной из камня ажурной решёткой. Из центра квадратной башни с зубцами, возвышающейся над всем сооружением, торчал длинный флагшток с развевающимся знаменем неизвестной мне страны. Гармонию нарушали натыканные на крыше высокие башенки, смахивающие на шахматные ладьи.

Обстановка кабинета главы дома наоборот выбивалась из общего стиля. Мебель в футуристическом стиле хай-тек. Стены, обшитые бледно-васильковыми панелями. Стеллажи из полированных стальных труб, дымчатого стекла стол т-образной формы, кресла из полупрозрачного цвета синей пыли пластика на металлическом каркасе, и несколько больших ЖК-панелей на стенах придавали помещению вид павильона, подготовленного для съёмок фантастического фильма.

– Мы могли бы вам предложить ставку преподавателя физкультуры, – изрекла, наконец, директриса. – Вас это устроит?

– Да, конечно, у меня второй разряд по плаванью вольным стилем и первый по настольному теннису.

По крайней мере, здесь я не врал. Я действительно отлично плаваю и не дотянул всего пары секунд на стометровке, чтобы сдать нормы для первого разряда.

– Я мог бы вести занятия по музыке, окончил музыкальную школу, – добавил я.

– В этом нет необходимости, – по лицу впервые пробежала насмешливая гримаса. – С нашими детьми занимается господин… – я не ослышался, директриса назвала фамилию известного руководителя московского симфонического оркестра. – Когда вы можете приступить к своим обязанностям? – совершенно неожиданно добавила она, скрестив перед собой руки, изучая меня.

– Хоть завтра, – вырвалось у меня, чем быстрее я занялся этим делом, тем раньше смог бы сбежать отсюда, без серьёзных последствий.

– Должна вас предупредить, нашим попечителем является американская фармацевтическая компания «Джонс и Джонс». Поэтому мы особенно строго следим за моральным обликом наших преподавателей. Вы курите, господин Казаков? Вы не должны этого делать, – строго добавила она, увидев мой кивок. – Пока находитесь на территории нашего приюта. Вы понимаете это? Нельзя подавать дурной пример детям.

Если принять во внимание, что современные дети начинают дымить сигаретами, которые им легко продадут в любом ларьке, лет с десяти, этот запрет меня удивил. Особенно, когда речь шла о приюте, куда дети попадают из неблагополучных семей алкоголиков, наркоманов. Впрочем, как показало время, я заблуждался относительно этого.

– Я понимаю, – ответил я, ожидая, что следующим предложением будет принять целибат.

– Вы женаты?

– Да, у меня двое детей, – не преминул сказать я, что, разумеется, было враньём.

Моя первая жена погибла, так и не успев родить мне малыша, а Милана не могла иметь детей.

– Вижу, – изрекла она, подняв голову от моего паспорта, пронизав до костей взглядом. – И никаких служебных романов, – добавила она жёстко.

Ну вот, как я и боялся, придётся на время принять монашеский постриг. Интересно, какое наказание ждёт провинившегося за интрижку с коллегой? Вериги, плети или всего лишь увольнение? Я не знал, как вырваться из этого места, которое все больше давило на меня и навевало мысли о дворце Снежной королевы.

Когда спустя час, директриса меня, наконец, отпустила, я так и не смог понять, почему они все-таки взяли меня. С липовыми документами и моей хитрой физиономией? Мне выделили приличную комнату на втором этаже этого мрачного здания, с высоким окном, выходящим на двор. Она чем-то неприятно напомнила тюремную камеру из моих кошмаров, такая же маленькая, узкая, как пенал, куда почти не проникают солнечные лучи. Правда, кроме значительно более роскошной, чем койка в тюрьме, кровати здесь поместился низкий кожаный диван, письменный стол, пара кресел и ЖК-панель на стене с десятком спутниковых каналов, среди которых в основном были познавательные и детские. Администрация строго следила не только за моральным обликом воспитанников, но и воспитателей.

Сейчас, как раз я лежал на диване, дочитывая учебник по детской психологии, который прихватил из Москвы. Я не собирался задерживаться здесь надолго, но не хотелось, чтобы меня раскусили слишком быстро.

Громкий стук в дверь заставил вздрогнуть.

– Входите! Не заперто! – крикнул я.

В дверную щель просочился щуплый белобрысый мальчуган, такой бледный, что его лицо по цвету сливалось с белой стеной.

– Вова, что случилось? – я присел на диване, отбросив книжку.

– Се-сергей Александрович, – начал он, чуть заикаясь, что говорило о сильном волнении. – Там ребята, Славка и Колька дерутся.

– И что? Пусть охранники разнимают, – бросил я недовольно.

– Он его убьёт, – пробормотал пацан, уже готовый заплакать.

На глазах навернулись слезы, которые он попытался незаметно размазать по лицу.

– Где, Вова, скажи толком? – я вскочил с дивана и присел рядом с ним на корточки, вглядываясь в бледное, заплаканное лицо.

– На… на спо-спортивной пло-площадке, – уже откровенно захлёбываясь в рыданиях объяснил Вова.

– Ладно, не реви, ты ж мужик! – крикнул я.

Рванув по коридору до широкой, мраморной лестницы, устланной бордовой ковровой дорожкой, в мгновения ока я слетел вниз, выбежав на задний двор, где была обустроена роскошная спортивная площадка с множеством снарядов: турник, брусья, шведская стенка. Издалека заметив двух парней, которые сплелись в клубок, молотя друг друга кулаками. Славка или Вячеслав Сапрыкин, здоровенный широкоплечий бугай весом под восемьдесят килограмм, в свои шестнадцать лет вымахал почти с меня ростом. Что могло сподвигнуть Кольку, или Николая Харитонова, на драку с противником, которому сильно уступал по всем параметрам?

– Прекратить! – крикнул я, оказавшись рядом, быстро нажал кнопку вызова охраны, встроенной в мой брючный ремень.

Схватив за воротник, я дёрнул к себе одного из участников побоища, резко развернув к себе. Меня словно прошибло током, когда я заметил налитые кровью глаза Кольки. Ничего не соображая, он размахнулся и врезал мне. Мне чудом удалось отстраниться, удар пришёлся в скулу, получился смазанным, но все равно болезненным. Ошеломлённый его фантастически невероятной силой, я тряхнул головой, но второй выпад уже не пропустил, блокировав ему руку, резко вывернул вверх запястье. Колька вдруг обмяк, ослабел и чуть не упал, я успел подхватить его под мышки. Взглянув через его плечо, я обнаружил лежащего на земле второго участника драки – Сапрыкина, которому явно досталось гораздо сильнее, чем Кольке.

– Коля, приди в себя! – крикнул я в лицо пацану, тряся как тряпичную куклу.

Парень помотал головой, как пьяный. Открыв глаза, уже с осмысленным выражением испуганно взглянул на меня.

– Ну, я тебя убью, сволочь! – услышал я злобный рык.

Славка уже вскочил на ноги и, набычившись, возвышался рядом, сжав здоровенные кулаки, смахивающие на пудовые гири.

– Кто первый начал драку? – спокойно поинтересовался я, не обращая внимания на взбешённого Сапрыкина. – Что молчите?

– А ты, мразь, что вмешиваешься? Тебя кто звал? – прорычал Сапрыкин, недвусмысленно вставая в боевую стойку и поднимая кулаки на уровень груди, демонстрируя готовность врезать мне.

– Сапрыкин, опусти руки, – не отводя от него пристального взгляда, приказал я, давая понять, кто здесь главный. – И обращайся ко мне на вы, как полагается: Сергей Александрович. Понятно? Ладно, Коля, иди к Элеоноре Борисовне, пусть она тебя посмотрит.

Колька, понурив голову, медленно переставляя ноги, поплёлся к входу в здание. Быстро бросив взгляд по сторонам, я ещё раз нажал на кнопку охраны, встроенную в ремень, но бравые ребята, которые давно должны были примчаться сюда, будто провалились сквозь землю.

– Что, Сергей Александрович, боишься? – кривя в презрительной гримасе толстые губы, пробурчал с издёвкой Сапрыкин.

Он быстро выхватил из кармана нож, поигрывая им, сделал резкий выпад. Я резво отшатнулся, но длинное лезвие вспороло рукав на уровне плеча. Обожгла резкая боль. Он вновь замахнулся, целясь мне в горло, но согнув руку, я с силой вмазал локтем по его физиономии, нанеся второй удар по его руке, лёгким движением выхватил нож из ослабевших пальцев разбушевавшегося мерзавца. Скрутив ему запястье, я заставил его жалобно взвизгнуть от боли, как маленькую собачонку, которой прищемили хвост, и рухнуть на землю. Я не мог вспомнить, где научился этому опасному приёму, но сейчас мне это здорово помогло.

Тяжело дыша, Сапрыкин приподнялся. Пронзая меня свирепым взором, прошипел:

– Ублюдок, я тебе это припомню.

Мои губы непроизвольно скривила саркастическая усмешка. Перед мысленным взором вспыхнула картина, как меня в узком, тесном помещении зажали трое отморозков. Мне тогда повезло, только у одного из них был нож, который я смог чудом выбить. Остальные пытались напасть на меня с голыми руками, за что поплатились выбитыми зубами. Где со мной это произошло? Я не мог отчётливо вспомнить.

Может быть, в моем взгляде отразились мои чувства, но парень, захлопав по-детски глазами, съёжился, стал, будто меньше ростом, отвёл глаза.

– Что тут случилось? – услышал я, наконец, ленивый голос одного из охранников, Василия Кузнецова, здоровенного амбала по прозвищу «Кузнец».

– Парни подрались, – объяснил я. – А у Сапрыкина был нож, – я продемонстрировал массивный клинок – Какого черта вы так долго возились?

– Мы разберёмся, Сергей Александрович, разберёмся. Не беспокойтесь, – бросил второй охранник, поменьше ростом «Кузнеца», но такой же мощный, широкоплечий, осторожно забирая у меня нож. – У вас кровь на рукаве. Вы ранены?

Он обежал меня глазами, губы тронула ухмылка, не поворачивая головы, он метнул напарнику быстрый взгляд, в котором явно читалась мысль: «глянь-ка, а этот парень выжил».

Они повели Сапрыкина в здание, а у меня завопил в кармане мобильник так, что я передёрнулся.

– Я слушаю, – буркнул я.

– Олег! Я проверил твои эти «витамины»! Ты не представляешь, что я там нашёл! – услышал я радостный вопль. – Это песня! Приезжай покажу. Ты никогда такого не видел!

– Ну, уж прям, – недоверчиво проворчал я. – Давай колись сейчас.

– Нет-нет. Ты должен сам увидеть, это не телефонный разговор.

– Зараза ты Шурка, ты ж знаешь, что я занят. Давай в общих чертах.

Он начал сыпать терминами, что мгновенно привело меня в состояние холодного бешенства. Это выглядело, как форменное издевательство. Хотя я окончил лишь факультет журналистики МГУ, в химии разбираюсь неплохо, но все равно до Шурки, или Александра Бутурлина, мне не дотянуться никогда. Он мой эксперт-консультант, мы дружим с первого класса, я часто использую в корыстных целях наши отношения. Но Шурка не обижается.

– Ну чего понял? – поинтересовался он, закончив длинную тираду, от которой в моей голове осталось два слова: «препарат» и «капсула». Мне сильно захотелось дать Шурке в морду. Настроение после драки с Сапрыкиным было ни к черту.

– Ни хрена не понял, – буркнул я. – И ты прекрасно знаешь. Ты сейчас просто издевался.

В трубке повисла пауза, потом он осторожно спросил:

– Ты обиделся? Слушай, но это действительно интересно. Если вкратце, то это не наркотик, это средство с очень сложной химической структурой. Воздействует на весь организм…

– На мозги? Средство манипуляции сознанием?

– Я бы так не сказал. Это нечто иное, Олег. Приезжай, я тебе не смогу на пальцах объяснить, – добавил он миролюбиво. – И мы решим, идти с этим в полицию или нет. Я бы пошёл.

– Это незаконно? Психотропное оружие?

– Да что ты заладил! – воскликнул он в сердцах. – Банально мыслишь, Олег! На тебя не похоже! Тут совсем не в этом дело! Эти самые «витамины», которые дают детям, на самом деле синтетическое средство…

– Э, ты куда-то пропал! – заорал я недовольно, услышав в динамике шипение. – Эй, Шурка. Тебя ни хрена не слышно!

Мерзкий аппарат вырубился. Я потряс им, вновь набрал номер Шурки. В ответ послышались долгие гудки. Сунув бесполезный мобильник в карман, больше разозлённый, чем расстроенный я прошагал до здания, прошёл по коридору, остановившись около кабинета нашего врача. Постучался и вошёл.

За столом сидела молодая женщина в подчёркивающем стройную фигуру коротком халате. Что-то быстро писала в журнале, пару раз поправив локон, выбившийся из идеально уложенных в модную причёску густых каштановых волос, окрашенных солнечными лучами, бьющими из открытого окна, в оттенок начищенной меди.

– Сергей Александрович, входите, – произнесла она бархатным голосом, оторвавшись от журнала. – Снимите рубашку, я вам сделаю перевязку.

– Само заживёт, – бросил я, присаживаясь рядом. – Я хотел узнать насчёт Коли Харитонова. Мне кажется, парня надо на наркотики проверить. Он не адекватен.

Она смерила меня насмешливым взглядом ясных с отливом лазури серых глаз, и повторила мягко, не обращая внимания на мои слова:

– Серёжа, не стесняйтесь, мне надо посмотреть вашу рану. Это не будет больно.

Тяжело вздохнув, я стянул рубашку, отдав себя в нежные женские ручки привлекательной, волнующей воображение сексапильной женщины. Тщательно вымыв руки, она начала обрабатывать ранку на моем плече.

– Это Коля вас ранил? – поинтересовалась она.

– Нет, Сапрыкин. Он накинулся на меня с ножом. Когда Коля уже ушёл.

Она вздрогнула, замерев с бинтом в руке, кровь отлила от лица. В полном молчании, аккуратно добинтовала мне плечо, закрепила кончик. Быстро прошлась до выкрашенного белой эмалью шкафа в углу кабинета, принесла мне стакан с водой, на дне которого из большой таблетки бил маленький, эффектный фонтанчик пузырьков.

– Выпейте для профилактики, – предложила она. – Это обычный антибиотик. Вы могли в рану занести инфекцию, – объяснила она, видимо, обратив внимание на мой ошеломлённый взгляд.

Представить не мог, что царапина вызовет в ней приступ материнской заботы.

– Нора, если вы не в курсе, я таких, простите, смертельных ран, получал в жизни мильон раз и всегда без последствий. Или вы считаете, что Сапрыкин смазывает свой нож в яде кураре?

– Серёжа, если бы это был кураре, мы с вами бы не разговаривали, – судя по тому, что она не поняла моей шутки, действительно беспокоилась за меня.

– Скажите мне все-таки, что вас так напугало?

Она аккуратно разложила все медицинские принадлежности в ящике, закрыла журнал и неожиданно предложила:

– Давайте вместе пообедаем.

– Это не будет противоречить служебным инструкциям этого заведения? – поинтересовался я с улыбкой. – Я согласен. Куда пойдём?

– Поедем. Здесь на пристани есть таверна. Там очень красиво. Думаю, вы там никогда не были.

Издалека я увидел на пологом берегу длинное здание с деревянным балконом на уровне второго этажа, смахивающее одновременно на двухпалубный пароход и сельский дом под темно-серой, матово поблескивающей в лучах яркого полуденного солнца, крышей из рифлёного железа. К входу были проложены сходни, по которым мы прошли с Норой, оказавшись внутри.

Помещение было со вкусом стилизовано под кают-компанию. На «палубе» из крашеных досок рядом с широкими окнами, декорированными шторами из парусины, располагались массивные столы со стульями с высокими спинками. Напротив входа – камин из бело-розового камня с моделью парусника на полке. На стенах, обшитых панелями цвета слоновой кости, репродукции в тонких рамках с изображениями пароходов и парусников.

Хотя здесь было вполне уютно и тихо, сделав заказ, мы с Норой решили выйти наружу, на открытую террасу второго этажа, откуда открывался дивный вид на пологий берег с клубящейся темно-оливковой зеленью до горизонта и раздольную ширь медленно несущей свои воды реки Нары, которая делала здесь крутой поворот. Тянуло приятным освежающим ветерком.

– Что вы хотели мне сообщить? – спросил я, когда мы устроились за столиком, сразу перейдя к делу. – Я так понимаю, ради этого вы притащили меня сюда. В это укромное местечко. Расскажите мне, почему вы так испугались, когда узнали, что Сапрыкин набросился на меня с ножом.

Её губы тронула мягкая усмешка, словно я был маленьким ребёнком, не понимающим элементарных вещей, о которых она хорошо знает. Достав плоскую пачку из сумочки, закурила. Элегантно отставив руку с тонкой, длинной сигаретой, источающей ароматный мятный дым, спокойно объяснила:

– Я всего лишь хотела предупредить вас, чтобы вы не вмешивались. И тогда вы сможете избежать больших проблем.

– Вот как? Знаете, Нора, из-за того, что мы вот так сидим, треплем языками о том, как плохо живём. И ни хрена не делаем, у нас такой бардак. Везде. Не только в этом детском доме.

Она усмехнулась, выпустив струйку дыма.

– Вы – поклонник Навального?

– Нет, я его ненавижу, – совершенно искренне ответил я. – Если бы мог добраться, начистил бы его самодовольную, сытую харю. Да не получится. Он провокатор, подзаборная шавка, которую создали искусственно, чтобы люди потеряли всякий интерес к протесту против мерзостей, творящихся у нас под носом.

– Вы так красиво говорите. Ну что сами предлагаете сделать?

– За сто лет ничего не придумали лучше, чем всеобщая забастовка. Наши бизнесмены возомнили себя атлантами, на плечах которых держится весь мир. А тех, кто на них корячится, они считают быдлом, безмолвным скотом. Если бы этот «скот» вспомнил бы, наконец, о своём самосознании и просто отказался в один прекрасный день на них гнуть спину, вот тогда бы мы посмотрели, кто – атланты…

– И вы бы возглавили восстание? Вы – коммунист? Хотите повернуть время вспять, вновь строить социализм? Даже представить не могла себе.

Её ироничные слова заставили меня вздрогнуть. Почему это навевало такие пугающие воспоминания? Из глубин подсознания вновь явился страх. В России принадлежать партии Зюганова считается чем-то неприличным. Но не опасным.

– Нора! Я не коммунист. И не собираюсь ничего возглавлять.

– Вот-вот. Так всегда, – она стряхнула аккуратно пепел с сигареты в стеклянную пепельницу. – Ругать порядки всегда проще.

Рядом возник официант, заставивший меня вздрогнуть от неожиданности. Ловким движением расставив на столе заказанные блюда, высокий бокал с пивом для меня и кофе для Норы, он исчез также стремительно, как появился. Несмотря на аромат, распространяемый отлично зажаренным куском мяса с гарниром из пюре, усыпанного зеленью, у меня совершенно пропал аппетит.

– Нора, не уходите от ответа! Я хочу знать, что дают детям! – воскликнул я. – Что это за препарат, из-за которого Харитонов, тихий, тщедушный мальчик полез на этого бандита Сапрыкина? Этот мерзавец мог Кольку просто прирезать!

– Не волнуйтесь, этого не произошло бы, – по лицу Норы пробежала тень, в лазоревой глубине глаз заходили ходунами штормовые волны, и тут же успокоились.

– Да, вспомнил, – откинувшись на высокую спинку, я усмехнулся. – Колька был одержим просто сверхъестественной силой. Вмазал мне по физиономии, чуть голову не оторвал, – я рефлекторно прикоснулся к скуле, и поморщился от боли.

– Синяк из-за этого? – спросила она, поправляя причёску. – Почему вы не сказали? Надо было приложить лёд.

У входа на балкон показалась пара: высокий широкоплечий мужчина в джинсах и клетчатой рубашке с коротким рукавом, и хрупкая светловолосая женщина в тонкой, полупрозрачной блузке и шортах, откровенно демонстрирующих стройные загорелые ноги. Хотя их лица скрывали массивные солнцезащитные очки, я мгновенно узнал обоих. Они прошли мимо нас, обнимая друг друга за талию, весело болтая. Выбрав столик в дальнем углу балкона, мужчина галантно отодвинул перед своей спутницей стул, помогая сесть.

– Рябинина со своим ухажёром, – губы Норы скривились в несвойственной ей брезгливой усмешке. – Константином Серебрянниковым. Они здесь снимаются в кино. Сейчас поклонники набегут.

Непроизвольно в душе заклокотала, словно пар в чайнике, нестерпимо жгучая ревность. Я уже устроился разнорабочим на съёмочную площадку. С вечера до утра собирая и разбирая декорации, таская всякую фигню, я жутко не высыпался. Но подобраться к сладкой парочке пока не мог. А тут такая удача.

– Вы совсем не едите, – сказала Нора, сделав глоток из фарфоровой чашечки с кофе, аристократично отставив мизинец в сторону. – Пропал аппетит? Вы плохо выглядите, Серёжа. Вам надо больше отдыхать.

– Что? Простите, я не расслышал? – я с трудом вынырнул из глубины своих тоскливых мыслей.

Наклонив голову, она осмотрела меня изучающим взором и, повернув голову, перевела взгляд на веселящуюся парочку. Мужчина, наклонившись близко к своей спутнице, что-то шептал, вызывая у неё взрыв звонкого смеха.

– Я сказала, что вам нужно отдохнуть. Вот забавляются, – добавила она презрительно. – Терпеть не могу Рябинину, бездарная актриса. Посредственная внешность, грим, силикон и, пожалуйста, звезда. Только благодаря мужу вылезла наверх. Тоже бездарь, только приближенный к сильным мира сего…

– Не ожидал от вас это услышать. Милана очень красивая женщина, и грим тут ни при чем. И силикона нет.

– Как вы невежливы, – без тени упрёка, с иронией протянула Нора. – В присутствии одной женщины восхвалить красоту другой.

– Вы – очень красивая женщина, Нора. И я не понимаю, почему вы так настроены против Миланы. Неужели завидуете? Кто вас заставляет работать в этом детдоме? Вы вполне могли сниматься в кино.

– Никогда не хотела сниматься в кино, – сказала она спокойно. – Грязная клоака.

Она словно пыталась разозлить меня, чтобы я вскочил и закричал: «Не смейте оскорблять мою жену!» Я едва сдерживался.

– Вы так её любите, Олег? – спросила она спокойно. – Что вы на меня уставились? Думаете, я не знаю, кто вы такой? Я смотрела фильм «Призраки прошлого». Вы играли там вместе с Миланой. И я читала о вашей свадьбе.

– Мало ли я на кого похож. С чего вы это взяли, Нора? – с большим трудом я заставил голос не дрожать, звучать нейтрально.

– Конечно, вы мало похожи на гангстера из глупейшего фильма Верхоланцева. Выкрасили волосы, отрастили усы. Но я – психолог. От привычек избавиться невозможно. То, как вы прижимаете ладонь ко рту, дотрагиваетесь двумя пальцами до виска, когда взволнованы. Это все не спрячешь. Знаете, когда я увидела вас впервые, испугалась…

– Почему?

– У вас затравленный взгляд человека, который изголодался по женскому телу. Хотя вряд ли у вас могут быть проблемы такого плана. Но вот ваш взгляд… так бывает у мужчин, долго просидевших в тюрьме…

– Я никогда не сидел в тюрьме, – быстро перебил я её, хотя перед мысленным взором мгновенно вспыхнула закрытая «львиной» решёткой тесная камера с глухими стенами из необработанного камня, узкая койка, унитаз, крошечная раковина, встроенная в стену.

– Разумеется. Но теперь я понимаю, вы просто не хотите изменять жене. А она, видите, не стесняется этого делать. Я знаю, что вы – муж Рябининой, – резюмировал она, словно вынесла вердикт.

– Хотите знать, почему я с липовыми документами пробрался в приют? Я вам скажу, Нора. Я хотел выяснить, изменяет мне жена или нет. Милана снимается здесь, а я устроился разнорабочим на съёмки.

– Не вижу никакой связи с вашей работой в приюте.

– Это была отмазка для моего редактора. Так бы просто летом он не отпустил бы меня в отпуск. Я очень нужный человек, – я криво ухмыльнулся.

– Слишком сложно. И поэтому неправдоподобно. Устраиваться в детдом, чтобы следить за собственной женой? Я вам не верю. Какой в этом смысл? Вы могли просто ночевать в гостинице.