Текст книги "Олег Верстовский — охотник за призраками (СИ)"

Автор книги: Евгений Аллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 49 страниц)

– Был. Ваш сын…

– Погиб в автокатастрофе пять лет назад. Его приятель сидел за рулём, они врезались в грузовик как раз со стороны пассажирского места, где сидел Ростки, он был жив, когда его приятель вместо того, чтобы вызвать скорую, бросился звонить знакомому гаишнику и ждал его два часа. Ростик умер от потери крови. Экспертиза показала, он был абсолютно трезв.

– И вы не смогли предотвратить это?! – изумился я.

Кастильский, горько усмехнувшись, развёл руками.

– Нет, увы, я оказался не в силах. Мне приснился вещий сон, я рассказал об этом сыну, но он лишь рассмеялся в ответ. Сказал, от судьбы не уйдёшь, ни один предсказатель не смог предотвратить ни одной катастрофы и так далее. Он был фаталистом. Я сделал Психомантиум для того, чтобы общаться с ним, но он ни разу не явился мне. Другие могут общаться с душами их родственников, а мне, увы, это не дано. Сапожник без сапог, – он быстро отвёл в сторону предательски заблестевшие глаза.

– А почему вам не перебраться в Москву, с вашим способностями вы могли загребать огромные деньги.

– В Москве очень много шарлатанов с большими связями, которые для уничтожения конкурента используют отнюдь не сверхъестественные силы, – пояснил Кастильский. – Здесь могила моего сына, только в этом городе я чувствую себя спокойно. Ну что ж, я вас утомил, наверно.

– Да нет, что вы. Но мне пора, извините. Спасибо за все.

Он проводил меня до двери, и печально взглянув, вдруг сказал:

– Олег, приезжайте, когда сможете. Просто так…

Его голос дрогнул, мрачный колдун исчез, я вдруг совершенно отчётливо увидел усталого, беззащитного в своём одиночестве человека.

– Обязательно. Обещаю.

Я ушёл от Кастильского в совершенно растерзанных чувствах. Мне безумно захотелось напиться в ближайшем баре. Прошёлся по улице, и, заметив вывеску с пивной кружкой. В зал вели каменные ступеньки. Тесное помещение, отделённых колоннами, было заставлено маленькими деревянными столиками, за которыми устроились редкие посетители. Я заказал бутылку коньяка, уселся в самом углу и решил в самое кратчайшее время опустошить, быстро плеснул себе в бокал, поднёс ко рту и вдруг понял, что не в состоянии сделать ни глотка. Перед мысленным взором, как в калейдоскопе, промелькнули недавние события, сложившись в единый образ – стройный силуэт, словно вышитый золотыми нитями на фоне темнеющего бархата неба. Сказал ей Верхоланцев о том, что я мёртв? По крайней мере, я должен её увидеть. Бросив непочатую бутылку на столе, я вышел из бара, поймал попутку и доехал до гостиницы. Дверь была открыта – в номере убиралась горничная, толстая баба в кружевном передничке, который смешно топорщился на пузе.

– Уехали? Когда?

– А я почём знаю? – буркнула она.

Я вышел в коридор, мучительная, безумная тоска сжала сердце в холодные тиски. Медленно вышел в фойе, спустился в парк перед гостиницей и вздрогнул от крика:

– Олег!

На другой стороне улицы стоял большой тёмно-зелёный седан, распахнулась задняя дверь, и сердце вдруг подпрыгнуло к самому горлу и забилось там, как раненная птичка в силках. Милана выскочила из машины и побежала ко мне, спотыкаясь, чуть не падая. Повисла у меня на шее, не стесняясь прохожих, начала жадно целовать. Я обнял её, смущённо гладя по спине. Она отстранила меня, пристально вглядываясь в лицо, будто хотела убедиться, что это я. Заплаканные глаза, бледное, измученное лицо, спутанные волосы. Я ощутил безумный стыд, что заставил её так страдать.

– Ты жив, господи, а Дима сказал… – пролепетала она, прижавшись ко мне, и заплакала.

Я услышал, как хлопнула дверь, Верхоланцев вылез с переднего сиденья. Он не удивился, не разозлился, во взгляде сквозило лишь сожаление. Положив руки на крышу машину, он постоял пару минут, наблюдая за нами, и вновь исчез в машине.

Книга 4

Возрожденный молнией

Глава 1

Точка перехода

– Значит, ты и есть Катя Смирнова?

Девчушка кивнула и застенчиво расправила на коленях белый фартучек.

– Родители погибли пять лет назад. Живу в детдоме. Бабка туда сдала, ненавидит она меня, – хмуро, по-взрослому объяснила она. – У неё дом древний, все удобства во дворе.

– Понятно. Ну, давай рассказывай свою историю.

– А вы действительно журналист? – в голосе сквозило недоверие, и страх.

Я достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение и продемонстрировал ей. Осторожно вытащив из моих рук корочку, она посмотрела внимательно фотографию. Прочла по слогам:

– Редакция средства массовой информации (журнал) «Паранормальные новости». Редакционное удостоверение журналиста номер двадцать пять. Олег Ни-ко-лаевич Вер-стов-ский. Должность – специальный корреспондент. Действительно до двенадцатого декабря две тысячи восемнадцатого года. При оставлении должности данное удостоверение подлежит сдачи в отдел кадров.

Аккуратно закрыла корочку, отдала мне. Повисла пауза. Она молчала, а я терпеливо ждал.

– Хорошо, я расскажу. Мне кажется, они над нами опыты проводят какие-то.

– Стоп. Катя, кто они? Объясни толком.

– У нашего детдома есть спонсор. Компания, которая лекарства производит. Она называется «Джонс и Джонс».

– И что они делают?

– Они дают нам витамины, вроде как для памяти что ли. Чтобы улучшать успеваемость. Только некоторые ребята из-за этого с ума сходят.

– Именно из-за них? И тебе давали?

Девочка помахала отрицательно головой.

– Давали, только я обманываю их. И не принимаю. А моя подружка по комнате их горстями ела. А потом… умерла, – голос моей собеседницы так предательски дрогнул, что я машинально бросил взгляд, не играет ли она на публику. Но девчушка казалась удивительно искренней.

– И как она умерла? От отравления?

– Нет, она… повесилась, – ответила Катя через паузу. – Её на чердаке нашли.

– Катя, это печально, конечно. Сочувствую тебе. Но твоя подруга могла повеситься по любой другой причине. Из-за несчастной любви, к примеру. Наверно, полиция расследовала этот случай?

– Расследовала, но они все замяли. И это не один случай такой был. Было несколько. И все умерли.

– Все повесились? – переспросил я.

– Нет, все по-разному. Но все умерли. И не просто так. Моя подружка Света перед тем, как её нашли, стала такой мрачной. Все время говорила о каких-то кошмарах, где она попадает в другой мир. И ей там страшно. Очень страшно. Она боялась этого. Очень боялась.

– У тебя есть пример этого лекарства? – спросил я.

– Да! Сейчас принесу! – вскрикнула она, резво вскочив из-за столика и убежала.

Через пару минут она вернулась, сильно запыхавшись, и сунула мне в руки флакон. Я высыпал на руку капсулы: красные и синие. Самые обычные, ничего особенного. Раскрыв одну, я понюхал порошок. По крайней мере, на наркотик не похоже.

– Хорошо, Катя, вернусь в Москву, проведу анализ этих капсул и напишу статью, если пойму, что причина в этом.

Покинув кафе, я остановился на крыльце под козырьком. Погода совсем испортилась. По сизо-серому небу медленно двигались кудлатые облака, похожие на отару облезлых овец. Между клочьями «шерсти» проскакивали мелкие зигзаги молний. На нос упала большая капля, на щёку – другая. И через мгновение хлынул поток, превратившийся в стеклянную полупрозрачную стену, за которой едва просвечивали пролетающие по шоссе машины с включёнными фарами. Я поёжился, подняв воротник пиджака, но решил все-таки добраться до своей тачки.

Присев за руль, вытащил из бардачка новую пачку сигарет, закурил, вернувшись мысленно к рассказу юной официантки в придорожном серпуховском кафе. Нет, её слова не произвели большого впечатления. Таких историй за семь лет работы в журнале довелось услышать много. Но эта почему-то подкупила искренностью, детской непосредственностью. И если честно, просто было жаль девчушку. Я встряхнул головой и набрал номер редакции, а когда услышал голос секретаря Любочки, попросил соединить с главредом Коломийцевым.

– Михаил Иванович, я тут, в Серпухове. Встретился с Катей Смирновой. Помните, я вам рассказывал? Она написала, что живет в детдоме, населенным призраками детей. Им дают какие-то лекарственные препараты, который вызывают галлюцинации. Думаю, устроиться туда охранником, учителем, кем-нибудь. И всё проверить. Мне нужны, как обычно, липовые документы, паспорт, трудовая. Думаю, это займёт пару недель, максимум месяц. Я еду в редакцию, за документами.

– Хорошо. Только смотри, возвращаться – плохая примета, – предупредил он.

– Вы прекрасно знаете, мне плевать на суеверия, – проворчал я.

Гроза усилилась, электроразряды расчерчивали иссиня-чёрное небо слепящими зигзагами в сопровождении оглушающего боя ударных небесного оркестра. Я знал, что в машине безопасно, но каждый раз вздрагивал, замечая очередную вспышку.

Я развернулся, выехал на шоссе в сторону Москвы, настолько быстро, насколько позволяло мокрое покрытие.

Расщепивший небосвод разряд угодил прямиком в темнеющий на фоне сизого неба скелет опоры ЛЭП, вызвав фонтан искр, ослепивший на мгновение. Скрежет падающей махины заставил сердце подпрыгнуть. В последнее мгновение я сумел отвернуть руль, чтобы не врезаться в груду металла. Машина слетела с трассы, запрыгав на кочках, остановилась в опасной близости к рухнувшей верхушке. Отдышавшись, я попытался завести машину, но колеса завязли в грунте, с взвизгом бесполезно крутились. Я выругался, распахнул дверь и только поставил ногу, заметив в последнее мгновение оборванный толстый чёрный кабель, лежащий неподалёку. Перед глазами закрутился калейдоскоп разноцветных искр. И тут же упала тьма, словно выключили свет.

Сознание возвращалось вместе с мучительной, ни с чем не сравнимой болью, пронзающей острыми раскалёнными иглами каждую частичку тела при малейшей попытке пошевельнуться. Вся поверхность кожи нестерпимо горела, словно меня вытащили из кратера вулкана, заполненного огненной лавой.

Любой вдох давался неимоверным трудом. Лёгкие разрывали нестерпимые страдания, которые отзывались в висках и бьющемся у самого горла сердце. Рефлекторно попытался открыть глаза, но увидел только непроглядную чернильную тьму и марево ослепительно ярких искр, как при прикосновении оголённого провода под напряжением к металлической поверхности. Когда тактильные ощущения начали возвращаться, понял, что я связан по рукам и ногам, на глазах повязка. И тут же нахлынул, окатил пульсирующий в каждой точке сознания ужас, перехвативший дыхание и остановивший на мгновение сердце.

Значит, ад существует, и вечно я буду гореть в огненной лаве, пожирающей моё тело и мозги.

«Господи, ничего никогда не попрошу, только пусть не будет этой жуткой боли, пожалуйста! Только не эти мучения!»

В этот момент я был готов молиться Богу, звать на помощь дьявола, сатану, шайтана или кого угодно из иного мира, чтобы хотя бы уменьшить эту невыносимую, сводящую с ума боль.

Думаю, я успел прочитать все молитвы, которые знал. Вспомнить все грехи, грешки и маленькие проступки, вплоть до украденной в возрасте двух лет из бабушкиного буфета банки мёда и разобранных командирских часов отца. Попросил прощения у всех родственников, друзей, коллег, знакомых и незнакомых.

Кто-то сдёрнул с моих глаз повязку, в глаза ударил яркий свет, который через мгновение потускнел. Сквозь болезненно кровавую пелену медленно проступили очертания просторного помещения метров десять в ширину. Матово-блестящие стены, на уровне двух метров салатовые, выше – белые. Слева на стене длинный ряд батарей отопления, от которых вверх шли трубы, соединяясь с несколькими рядами таких же на потолке. Гладкий пол из светло-серых мраморных плит закрывал у моих ног тонкий темно-серый резиновый коврик.

Справа от двери в центре стены за низким деревянным бордюром сидели зрители. Несколько мужчин и немолодая женщина в закрытом до шеи платье болотного цвета с огромным старинным кулоном, свисавшим на толстой цепи. Вытянутая, бледная физиономия с глубокими рядами морщин по углам рта, длинным носом и маленькими противными глазками, вдавленных внутрь опухших век, выражала неподдельное разочарование и презрение, сделавшее честь герцогини из древнего рода. Почти не размыкая серых узких губ, она разговаривала с рядом сидевшим тощим типом, чей взгляд сочился такой ядовитой злобой, что хватило бы на дюжину королевских кобр. На вид ему было лет тридцать-тридцать пять, хотя капризно выпяченные толстые губы маленького рта и практически отсутствующий подбородок делали его похожим на обиженного ребёнка, которого родители лишили законного угощения. На одутловатом лице с маленьким острым носом преобладал лоб почти без морщин, едва прикрытый жидкими неопределённого цвета кудряшками. Не первой свежести светло-серый летний костюм совершенно не сочетался с широким безвкусным галстуком в белый горох.

У самой стены вальяжно развалился в деревянном кресле тип, пронзающий меня таким надменным выражением глубоко утопленных под бровями мёртвых «акульих» глаз, словно он являлся не просто вершителем судеб, но сам создал этот мир и был глубоко разочарован тем, что в его великое творение пробрался гнуснейший таракан, который все испортил. Если бы я встретил на улице, то решил бы, что это бывший охранник-горилла или боксёр. Грубые черты лица, искривлённая спинка толстого носа, низкий лоб. Только идеально сшитый костюм, белая рубашка и безупречно подобранный галстук выдавали в нем представителя высшего света.

За ним едва виднелся толстяк, на чьих плечах лежала круглая, как арбуз голова с редкими седыми патлами. За толстыми стёклами очков в огромной в пол-лица оправе горели ненавистью маленькие, бесцветные глазки.

Все взгляды публики были прикованы к центру зала, где возвышался «королевский трон» – деревянное кресло, к которому я бы надёжно привязан. Один ремень пересекал грудь, остальные плотно фиксировали руки и ноги. Рядом возвышались два истукана с безучастными лицами в чёрной форме. Справа из-под ноги вылезал, словно толстая змея, скрученный провод. И вдруг сердце подскочило вверх к горлу, замерло, затрепыхалось, словно маленькая беззащитная птичка в силках. Я понял, кресло было устройством для проведения казни – электрическим стулом. И сотни таких же «проклятых», как я, отполировали до зеркального блеска его подлокотники.

Бросив по сторонам затравленный взгляд, я заметил справа двух персонажей, стоявших у открытой двери, в проёме которой хорошо просматривалась длинная рукоять рубильника. Полный мужчина в темно-синем костюме, с квадратным лицом и аккуратной стрижкой седых волос, что-то горячо втолковывал стоящему рядом с кислой миной унылому субъекту. Крупный нос крючком, плотно сжатые узкие губы и острый, костлявый подбородок вызывал в памяти тошнотворный образ грифа, ждущего на краю ущелья мертвечину. Судя по глубоко запавшим складкам на лбу и сведённым кустистым бровям, он решал какую-то непосильную для его мозгов задачу.

Мне хотелось открыть рот и закричать: «Помогите», но губы не разжимались, сведённые судорогой. Ужас парализовал волю, даже молиться не хватало сил.

– Хорошо, я согласен, – услышал я, наконец, голос «грифа». – Вы меня убедили. Даю два часа. Успеете – ваше счастье. Мы пока займёмся проверкой, – отчеканил он.

Он сделал незаметный жест. Чёрные фигуры, наклонившись ко мне, стали быстро отвязывать меня от стула. Сняли кожаный пояс с груди, ремни с рук и ног. Мужчина в темно-синем пиджаке, нахмурившись, пристально наблюдал, словно опасался, что они сделают что-то неправильно.

Как только я попытался встать, меня повело, качнуло, как при сильной качке. Голова закружилась, до горла затопила тошнота, сознание затуманилось, в глазах начали взрываться ослепительные звезды, медленно опускаясь за границу зрения. Потеряв ориентацию, я начал падать, как в пропасть. Конвоиры придержали меня, подвели к двери, над которой была прибита надпись «Silence». Краем глаза я заметил белую анахроничную каталку на колёсах из тонких спиц, два больших, два поменьше. Ноги ослабли в коленях, подкосились, перед глазами вспыхнула картина – мёртвое тело с лицом, искажённым мучительной предсмертной судорогой. Моё тело.

Один из охранников, широкоплечий верзила, отомкнул дверь с табличкой «Silence». Бесшумно распахнувшись, она обнажила зев, ведущий в узкий коридор с побелёнными извёсткой стенами, вытянутыми оконными проёмами, закрытыми решётками. Тускло освещённый двор, выложенный аккуратно пригнанными друг к другу серыми бетонными плитами. Навевающая уныние массивная кирпичная стена по периметру, за которой возвышались ряды высоких окон с решётками.

Несмело прорвавшийся в этот замогильный мир ветерок наполнил обожжённые лёгкие живительной свежестью и лёгкостью. На чёрном бархате бесконечно высокого неба мерцала яркая россыпь звёзд. Никогда не видел ничего прекрасней. Чем дальше я отдалялся от жуткой «пыточной», тем сильнее меня охватывало ни с чем не сравнимое ликование. Я побывал в настоящем аду и сумел вырваться отсюда. Но надолго ли?

Через широкую дверь мы попали в грязно-жёлтый коридор, устланный необработанными каменными плитами. Он перешёл в круглый зал со светло-зелёными, облупившимися в нескольких местах стенами и полом из жёлто-розовых мраморных плит в паре мелких паутинок трещин на стыках. Два квадратных столба поддерживали высокий сводчатый потолок, из центра которого свисала лампа под плоским абажуром. По периметру – камеры, закрытые решётками. Шесть с одной стороны, и столько же с другой. Меня подвели к одной из них. Один из охранников повернул ключ в замке, дверь с невыносимым скрежетом в центре отворилась, я оказался в тесной каморке, где помещалась только койка и небольшой унитаз.

Без сил я рухнул на жёсткую койку, прикрыв измученные глаза, чтобы не бил свет лампы на потолке в центре зала. Как ни странно, это жуткое место казалось знакомым. Возможно, я бывал здесь. Ну конечно! «The Dance Hall» – «танцевальный зал», откуда приговорённые к смерти отправлялись в «дом смерти» с электрическим стулом. Тот путь, который я прошёл только что, но в обратную сторону. Я видел это место на фотографиях, когда изучал материалы, связанные с казнью в 1953-м году Джулиуса и Этель Розенберг. Их казнили на электрическом стуле в самой мрачной тюрьме Америки Синг-Синг, расположенной совсем рядом с Нью-Йорком, полчаса езды. Но в этой тюрьме уже давно не проводятся никаких казней. Штат Нью-Йорк ещё в конце 60-х годов прошлого века отказался от подобных наказаний. Каким образом я, московский журналист, мог оказаться в подобном месте?! Это кошмар. Лишь ночной кошмар. Надо сделать усилие над собой и проснуться.

– Вставай, Стэнли! Ты оглох, чёрт возьми?!

К гневному окрику добавился глухой перестук по решётке камеры. Я приподнялся на локте. Свет ламп перекрыла плотная фигура охранника в тёмной форме с дубинкой в руках. Его хмурый взгляд не предвещала ничего хорошего. Я непонимающе посмотрел на него.

– Вставай и выходи! Долго я стоять буду?

Решётка с ужасающим скрежетом отошла в сторону, двое охранников подхватили меня под руки и выволокли наружу. Я ощутил, как рубашка мгновенно вымокла от пота, а сердце задрыгалось у самого горла: «Они починили проклятый стул и решили меня прикончить!»

Глава 2

Дилемма

Моим страстным желанием было упасть на колени и умолять прикончить меня прямо здесь из табельного пистолета, который торчал у конвоиров в кобуре на поясе. Пуля в лоб – лёгкая, безболезненная смерть, и освобождение от всех мучений. Какая сволочь придумала это адское изобретение – электрический стул?! Убивать человека долго и мучительно, пропуская через беззащитное тело электроразряд, который поджаривает, как цыплёнка в духовке. Смерть на костре казалась приятней и гуманнее.

Один из охранников подтолкнул меня в спину, сделав машинально шаг, я вдруг осознал, что мы идём в другом направлении. Я выпрямился, реально ощутив, как спадает пелена страха.

Мы вышли в коридор, решётки кончились, потянулись унылые кирпичные стены, цементный неровный пол. Толкнув дверь вправо, я выдохнул с облегчением. Они привели меня в душ. Длинное узкое помещение, метров десять на тридцать, напоминающее сборочный цех или станцию метро примитивного дизайна. Белые плоские потолочные балки, по краям бетонного стока два ряда высоких подпирающих потолок бело-зелёных квадратных столбов, к которым крепились металлические трубы со свисающими штангами леек с одним краном, и перила на уровне пупка.

С трудом отодрав от тела одежду, измазанную кровью, мочой, дерьмом, я открыл кран и вскрикнул от боли, ледяная вода обожгла, словно кипяток. Вздохнув, я открыл глаза, потянувшись за куском мыла. И замер, медленно спустил глаза вниз живота, на ноги. Лихорадочно оглядел себя, насколько мог. Они выпустили меня из преисподней, но выдали не то тело. Руки, ноги, живот и самое главное моя мужская анатомия совершенно изменились. Когда, черт возьми, они успели сделать мне обрезание, как еврею? Что за идиотизм? Отрезать кусок моего члена перед тем, как посадить на электрический стул? Для чего? И когда все успело зажить?

– Одевайтесь, Стэнли, – услышал я голос. – Быстрей.

Обернувшись на звук, я оглядел помещение, пытаясь найти этого странного «Стэнли». Но никого не заметил, кроме двух охранников, поджидающих у дверей. Неужели они обращаются ко мне? Чужое тело, лицо, незнакомое имя. Так бывает только во сне, когда ты вдруг ощущаешь себя в теле другого человека. Мне снились и раньше такие реальные, осязаемые сны. Надо только дождаться, когда кошмар закончится.

Я натянул выложенную стопкой на деревянной скамейке одежду. Белье, фуфайку светло– серого цвета и тёмные свободные брюки. По крайней мере, не полосатая роба. Очередной коридор, навевающий уныние.

Небольшая комната, большую часть которой занимал длинный, узкий стол с парой стульев с деревянными сиденьями. Кирпичная кладка, выкрашенная синей краской, облупившейся кое-где по углам.

В дверь прошёл мужчина с квадратным лицом и седым бобриком волос, которого я видел в зале для казни. Загадочно улыбнувшись, он водрузил на стол внушительного размера кейс, щёлкнул замками, вытащил пару папок. Удобно устроившись на стуле, объявил:

– Могу вас поздравить, мистер Стэнли. Мы победили. Губернатор удовлетворил наше прошение об отстрочке казни.

Звучало столь пафосно, словно он объявил, что мне присвоено звание героя Советского союза. Посмертно. Захотелось выдать взамен нечто саркастическое. Сказать, что хочу быть похороненным в кремлёвской стене или на худой конец на Новодевичьем кладбище, но обязательно на главной аллее. И чтобы памятник был из каррарского мрамора. Не обратив никакого внимания на мою кислую физиономию, он радостно продолжил:

– Представьте себе, это не все. Губернатор объявил о помиловании, заменив смертную казнь пожизненным заключением.

– Ну, это просто здорово, – мрачно буркнул я, не удержавшись.

– Поверьте, для вас, в вашем положении это подарок судьбы. Кроме того, в деле появились новые улики. Не могу гарантировать, что они помогут добиться оправдания, но, возможно, существенно снизят срок.

Замечательно. Я проведу в этой дыре, отбывая срок за чужую провинность не всю жизнь, а только часть.

– Я прекрасно осознаю, как вам тяжело, – продолжил он участливо, скрестив руки перед собой. – Но такая удача представляется нечасто. Вы остались живы после двух ударов электротока. Губернатор внял, наконец, нашим просьбам, подарив вам жизнь.

Забавно, почему губернатор подарил мне жизнь, которую мерзкие сволочи пытались отнять самым мучительным способом? Продолжить эту игру, или все-таки сказать, что понятия не имею, как оказался здесь, под совершенно незнакомым мне именем с чужим телом. Кроме того, фразы, которые я слышал, доходили до моего мозга с трудом, словно между ними и образами находилась стена.

– Знаете, – осторожно начал я. – После того, как через меня пропустили ток, у меня начались провалы в памяти. Вы не напомните мне некоторые вещи?

– Безусловно, все, что угодно. Я вас слушаю.

– К примеру, я хотел бы знать, кто вы такой и как вас зовут.

У него вытянулось лицо, но тут же взяв себя в руки, он спокойно ответил:

– Я ваш адвокат, Чарльз Дэвис. Веду ваше дело.

– Понятно, мистер Дэвис. Напомните мне, пожалуйста, в чем оно состоит.

Дэвис потёр переносицу пальцем, как будто хотел насадить туда пенсе.

– Что конкретно вас интересует?

– Мистер Дэвис, представьте себе, будто перед вами совершенно другой человек и расскажите все сначала. За что меня осудили, в чем состояло обвинение. Всё. Я не помню ничего.

– Ничего? Ни ареста, ни процесса? – удивился он. – Хорошо. Я расскажу суть обвинения. В Бруклине, в здание на углу восточной 98-й улицы и Черч авеню располагалась лаборатория компании «Джонс & Джонс». Рядом с корпусом университета Брукдейла. Там произошла утечка бытового газа, за которым последовал взрыв. Возникший пожар уничтожил лабораторию, часть здания. Расследование показало, что утечка произошла из-за подпиленной в подвале газовой трубы.

Бруклин? Кажется, это район Нью-Йорка. Но какое отношение Нью-Йорк имеет ко мне, журналисту из Москвы?! Нет, это действительно сон.

– Бруклин вы сказали? – перебил я, не выдержав всех названий, которые не умещались в моей раскалывающейся от боли голове. – Ну, а я тут при чем?

– Вы собирали компрометирующий материал на компанию Ллойда Джонса. Написали об этом статью, которая была опубликована в журнале «Новое время», – он рассказывал спокойно, без всякого раздражения или нетерпения. В его словах не ощущалось надменности, превосходства. Лишь чуть заметное удивление. – Где вы работали. Компания Джонса подала в суд на ваш журнал, выиграла дело. Суд постановил, что ваша статья нарушает корпоративные интересы. Присудил огромный штраф редакции. Наложил запрет на любую негативную информацию о компании. Через неделю в лаборатории Джонса произошёл взрыв. Обвинение доказало, что у вас был мотив. Вы хотели отомстить.

Все это выглядело, как дешёвый розыгрыш. Я выслушаю весь этот бред про взрыв, соглашусь, что сделал я. Потом падут стены этого дурацкого помещения, которые представляют собой декорации, выйдет толпа моих друзей-дебилов. Они будут ржать над тем, как замечательно меня разыграли. Наверно, в этот момент я потеряю всех моих друзей.

Может быть, это новое задание от моего редактора? Внедриться в американское общество, попасть в тюрьму, чтобы написать цикл статей? И я просто забыл? Перед мысленным взором всплыло отражение в зеркале, чужая анатомия. Когда я работал «под прикрытием» в поисках материала, часто менял цвет волос, отращивал бороду или усы. Но отдавать на растерзание важную часть моего тела и полностью изменять внешность я не планировал.

– Разрешите мне посмотреть материалы подробнее? – попросил я, наконец.

– Да-да, конечно, – дружелюбно отозвался он, выкладывая передо мной толстую папку. – С вашего разрешения продолжу. Около подпиленной трубы были найдены остатки взрывного устройства. Радиоустройства.

– Логично, – отозвался я. – Хотя достаточно было звонка мобильника.

Он сощурился, подняв одну бровь. Что вызвало столь сильное удивление, я не понял.

Открыв папку, я углубился в изучение. Черно-белые фотографии развороченных внутренностей подвала, рухнувшая часть фасада. Пожарники, поливающие руины водой из брандспойтов. Все отдавало архаичностью. Я замер, заметив несколько фотографий обгоревших трупов.

– Погибли люди? – вырвалось у меня.

– Увы. Это главное. Погибло пять человек, семь было ранено. Если бы не жертвы, вы бы отделались максимум пятью годами. Но жертвы, сами понимаете.

Не могу привыкнуть к виду мёртвых тел. Хотя бывал на месте происшествий много раз. Для большинства людей вид погибших проходит бесследно для психики. Даже любопытно стать свидетелем. Поэтому СМИ с таким кровожадным наслаждением смакуют очередной теракт, вынося на первые полосы фотографии изуродованных тел. Думаю, дали им возможность, они бы сами организовывали подобные трагедии. У большинства журналистов атрофируется жалость и совесть. Они становятся циниками. Поэтому я ушёл из центрального, популярного издания в маленький журнальчик «Паранормальные новости». Скептиком я был всегда, циником стать не смог.

В детстве и юности мне часто снились вещие сны. Предвестники катастроф. Я видел в фантастической форме какое-то происшествие, а проснувшись утром, убеждался, что катастрофа действительно произошла. Бессмысленная способность. Зачем нужны предсказания ясновидцев, если они не могут предотвратить трагедию.

Один сон я особенно запомнил. В жаркий, летний день я шёл мимо длинной череды домов с витринами, за которыми сидели люди. Именно люди. Они сидели, как манекены, застыв навеки, но я знал, что это мёртвые люди. Утром я прочёл в газетах о взорванном на улице Гурьянова доме. Мерзавцы целый месяц завозили в подвал гексоген под видом сахара. И наша доблестная милиция помогала им. Погибло около ста человек.

Пять человек – не сто. Но какое имеет значение количество? Какой мстительностью и безжалостностью надо обладать, чтобы пойти на такое? Но может Стэнли не делал этого? Откуда мне знать?

– А как это дело связали со мной? – поинтересовался я. – У меня не было алиби?

– Алиби на момент взрыва было. Но обвинение доказало, что у вас был сообщник, который привёл в действие взрывное устройство.

– Сообщник? Его тоже приговорили к смертной казни?

Адвокат покачал отрицательно головой. Твою мать! Американское правосудие. Человек, который возможно убил людей, остался безнаказанным.

– Со следствием сотрудничал? – понял я. – Интересно, почему поверили ему, а не мне?

Я увидел пришпиленную к анкете фотографию человека с длинным, вытянутым лицом с маленькими, близко посаженными глазками. Тонкие губы, острый подбородок. Малосимпатичный тип. Анкета: Name: Miguel Cody. Born: Henderson,NV. Интересно, а что написано о Стэнли? Пролистал назад, увидев свою собственную физиономию анфас и профиль, то есть такую, которую носил сейчас. Занятно.

Name: Christopher Stanley.

Number: 110–296.

Age: 35.

Occupation: The New Time.

Physical: 6' 1/2'', 165 lbs.

Sentenced: 1-22-51.

Executed: 7-10-52.

«Sentenced» – осуждён, «executed» – казнён. А что значат числа рядом с этими словами? Даты? Не могу понять, черт бы их побрал этих американцев, как они шифруют даты.

– Простите, мистер Дэвис. А какого числа я был арестован? Я что-то не могу найти, – решился спросить я.

Мне казалось, он полезет в свою записную книжку, начнёт листать. Но он быстро сориентировался:

– Вы были арестованы 15 сентября 1950-го года.

– Простите, я не расслышал – какого года?

– 50-го, – чётко повторил он.

1950-го?! Я бросил взгляд в анкету. Получается, что цифры «7-10-52» означают, что казнь произошла 10 июля 1952-го года! 52-го! Они что с ума посходили?! Моих родителей ещё на свете не было! Нет, это точно кошмар. Надо только сделать усилие над собой и проснуться. Так не бывает. Я с силой впился ногтями себе в ладонь, обожгла острая боль, показались маленькие капельки крови. Не помогло.