Текст книги "Шакал (СИ)"

Автор книги: Евдоким Огнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Вот в этом и была вся проблема. Я всё время хотел доказывать. Считал, что без этого жизнь пуста. Так почему я не мог жить так как хотел? Почему не наполнял жизнь остротой? Раз это и есть для меня смысл жизни, то надо и дальше продолжать так жить, а не сидеть в стороне и скулить. Почему не стать тем бродячим псом, который может и в глотку вцепиться при необходимости? В этом мире не было ограничений. Никто мне не скажет, что я поступаю плохо. А советчиков, типа Светы, можно и проигнорировать. Лишь я решаю, как жить. Больше никто. И это пора было понять и принять, а я всё сомневался.

Глава 15. Выбор

Мы сами решаем, как нам жить. Простое правило, а понимаешь его не сразу. Каждый раз приходиться доказывать, что жизнь всё ещё находится в руках и ей можно управлять с помощью поступков и выбора. Сдаться или бороться? Помочь или отвернуться? Каждый такой выбор и решает, что делать дальше: плыть по течению или сдаться.

Кабак казался тёплым и спокойным местом, где можно будет обсохнуть и выпить что-то тёплое. Пусть и хотелось напиться, но я остановил себя. Драка с тварью – это не то событие, которое требовало праздника. Да, я выжил, могу дышать полной грудью, вдыхая влажный воздух, но это не чудо. У меня был револьвер, были ножи. Если бы я не отбился, то был бы дураком. А так, я сдал контрольную работу, поэтому мог жить дальше. Для праздника рядовая контрольная была слишком мелким событием.

Зайдя в кабак, я ещё в прихожей снял куртку, с которой стекала вода. Было желание снять ботинки, но для этого надо было подняться в комнату, где у меня было что-то из запасных вещей. Моё появление многих удивило. Прям картина, а тебя-то мы и не ждали. Несколько постоянных клиентов валялись на полу с разбитыми носами. Часть столов была перевёрнута. Остатки еды валялись на полу. Пустые бутылки, стёкла, стаканы и кружки лежали сюрреалистическим ковром. Я отказывался смотреть туда, где происходило действие. Света и Лапа, девчонка, которая недавно пришла работать в кабак, были разложены на столах и их окружали шесть ребят. Не мужиков, мальчишек, которые недавно справили совершеннолетие. Алкоголь, злоба, власть и похоть так и веяли над ними, превращая людей в подобие тварей. Двое даже не прервали своё занятие. Четверо смотрели на меня, пытаясь понять, что я предприму. А что я мог? Нет. Я мог многое. Например, уйти. Вернуться домой и забыть, эту картину. Один раз уже забыл. Получится и теперь. Или…

Её взгляд был, как у той девчонки. Из далёкого прошлого. Забытого прошлого той жизни, когда осторожность преобладала перед чувством собственного достоинства, перед чувством собственности. Света смотрела на меня и понимала, что я уйду. Так будет правильно. В этой ситуации силы были неравны. Я же хотел жить. Только начал понимать, что хочу от жизни. Эти же ублюдки меня в живых не оставят. Они меня уничтожат. Сотрут из этой жизни одним ударом.

– Так и будешь стоять? Или хочешь присоединиться? – спросил один из компании. Я знал как его звали. Игорь. Сын главы нашей деревни. Высокий верзила с умным взглядом и зашкаливающим самомнением.

– Отпустите их, – слова вырвались сами по себе. Врать себе было глупо. Я боялся этой безумной компании, которые по всем показателям были сильнее меня. По логике и самосохранению нужно было отступать. Это были не одноклассники-задиры, не выяснение кто крут и смел, здесь были люди дошедшие до состояния тварей и потерявшие всё человеческое.

– Долго думал?

Смех. Смех скрывает неуверенность, глупость, страх, непонимание и показывает силу. Ты смеёшься в стрессовой ситуации, потому что смехом хочешь отогнать эту ситуацию. Показать, что она у тебя под контролем.

Мысли лихорадочно проносились в голове. Я думал быстрее, чем делал. У них был лишь один пистолет и нож. Другого оружия не было, зато были кулаки. Опыта уже хватало, чтоб просчитать, чем закончится эта драка. Проигрыш. Смерть. Только умирать уже не страшно. Семь пуль, семь выстрелов. С такого расстояния попасть легко. А у меня опять дрожит рука и пули летят в сторону. Парни упали за столы. Выстрелы в мою сторону. Одна пуля просвистела рядом, задевая щеку. Царапина. Плевать. Упасть на пол. И пусть там грязь и стекло. Поли закончились и я воспользовался моментам, что зарядить магазин. Это не боевик. Не фильм, где пули не заканчиваются. Тишина. Стоны. Женские всхлипы. Больше неслышно смеха. Я выглянул из-за стола и получил кулак в нос. От удара отлетел на метр, на автомате увернулся от второго удара, который должен был отправить меня в нокаут. Нож в руке. Сразу появилась уверенность в своих силах. Резануть по запястью нападавшего парня, уйти под руку, резануть по бицепсу и завершающий шея. Я толкнул его в спину и сразу увернулся от другого нападавшего. Это была не драка, а резня. Жалости к ним не было. Тварям не место в этом мире. Здесь и без них хватает опасности, грязи. Внутри были ощущения, словно я очищаю этот мир. Где-то вдалеке было понимание, что сейчас я не лучше них, но всегда чем-то приходилось жертвовать, приходилось выбирать. И свой выбор я сделал уже давно, когда начал учиться драться, когда понял, что моя сила в моей слабости. Нужно было уворачиваться, уходить от здоровых кулаков и резать. Рука с ножом не дрожала, в отличие от тех моментов, когда я брал пистолет. Ножу я доверял больше.

Крови было много, как и страха. Больше никто не смеялся. Стоны затихли. Двое насильников были живы. У одного пуля застряла в плече, у другого расплылось кровавое пятно на животе. Они испуганно смотрели на меня. Ни улыбки, ни насмешки. Хотелось спросить, почему сейчас им не хочется смеяться, но я сдержался.

– Вань, подожди, – просипел парень с раной на плече. Я удивился, что он знал моё имя. – Не надо…

– Добивать? Не хочу, чтоб тебе пришла идея отомстить за товарищей, – ответил я. Он попытался сопротивляться, но рана, алкоголь и мой пинок по его плечу, заставили его отказаться от этой затеи. Нож скользнул по шее, прекращая его жизнь. Возможно, в следующей жизни он не будет таким дерьмом.

Второй не сопротивлялся. Он уже понял, что ему не жить. Оставалось лишь добить, чтоб не мучился. Трое алкашей смотрели на меня так, как будто это я всё учинил. А по сути, так и было. Они во всём обвинят меня. Шлюх никто защищать не будет. Они ведь знали на что шли, поэтому должны были терпеть такое обращение. Так и скажут. Я же был против этого. Против насилия. Ребята развлекались, а я им помешал. Устроил резню.

Усталость. Было такое ощущение, что я проработал несколько дней без отдыха. Я поднял стул, поставил его напротив печки. Снял мокрые ботинки. Мокрая одежда противно липла к телу. Нос болел. Кровь стекала по подбородку. Я вытер её рукавом, оставляя след. Неприятно. Надо умыться. Переодеться в чистое. Так ведь и заболеть недолго. Пришлось подниматься. Я вытер нож об штанину и убрал его в ножны. После этого поднялся наверх. До утра было время. Раньше никто за мной не придёт. Ночью гулять только тварей кормить. Были мысли выкинуть тела на улицу, но лень победила. Алкаши меня сдадут. Да и девчонки выгораживать не будут. Правильно ведь говорят, что хорошими делами выстлана дорога в ад. Это точно. Ад меня и ждал. Если бы всё это произошло за городом, то никто и слова бы не сказал. За городом закона не было. А тут закон соблюдался. Поблажки были лишь в отношении самообороны, когда нападали банды. Тогда приходилось защищаться. Здесь самообороны не было. Детки главы города и несколько крупных торговцев. Тут не надо было быть умником, чтоб знать, что меня ждет. Тюрьма или смертная казнь. В принципе, правильно. Я сегодня превысил все допустимые нормы. Это была отнюдь не самозащита. Их можно было вывести из строя, сильно подранить, но я их уничтожил. ТаК как тварей оставлять в живых было бесполезно. Они не смогут жить, не причиняя другим вреда.

Что бы кто ни говорил, но история всегда повторяется. Или в этой жизни мне приходится проходить те уроки, которые я не смог выполнить в той жизни? Выбор будет приходить вновь и вновь, пока я не решу задачу верно? И верно ли я решил её сейчас? В тот раз, видимо, решение было неверным, раз история повторилась.

Как же её звали? Имя совсем стёрлось из памяти. Девочка из соседнего подъезда с кожаным ранцем за спиной и серьёзным намерением спасти мир. Мы с ней учились в разных школах. Даже больше, в разных сменах, а познакомились на олимпиаде. Обменялись телефонами. Пару раз гуляли осенью. Она много разговаривала. Строила планы на жизнь. Хотела спасать жизни людей, изменять мир к лучшему. Ей не нравилась несправедливость. Наивная девочка шестнадцати лет. Она мне чем-то нравилась. Не просто же я с ней гулять ходил. Точно, нравилась. Симпатичная была. Это оценил не только я.

Осенью темнеет поздно. Мы гуляли в парке, но и там можно найти места, куда лучше не соваться. Мы сунулись. Пять человек. Мне по-хорошему предложили смыться и не мешать развлечению. Я и ушёл. Она понимала, что мне с ними не справится. Ребята явно занимались спортом. Могли набить рожу, а мне надо было беречь пальцы. Я ушёл. Больше мы с той девочкой не виделись. Потом я узнал, что она с собой покончила. Меня тогда это удивило. Не смогла справиться с такой ситуацией, а сама хотела мир спасать. Потом ко мне приходил участковый. Спрашивал про то дело. Она что-то написала в предсмертной записки. Я ответил, что ничего не знаю. Наплёл, что мы расстались раньше, чем на неё напали. На меня никто и не стал наседать.

Спустя пять лет я увидел одного из той компании. Совсем был плох. Скололся. Как-то так получалось, что они попадались мне на пути. Кто-то из них сел, кто-то с собой покончил. Другой ещё серию изнасилований совершил. Никогда не задумывался, что возможно, если бы я тогда пришёл с помощью, попытался её отбить, может хотя бы после её смерти указал на них, то эти преступления можно было предотвратить. Я ничего из этого не сделал. Забыл. Всегда, когда я сталкивался с выбором и проявлял слабость, то у меня никогда не было приступов совести. Я предпочитал забывать те моменты, когда проявлял трусость. Вроде всегда понимал, что делал правильно. Зачем лезть в бой, если заранее знаешь, что его проиграешь. Но ведь и ничего не делал, чтоб этот бой выиграть. Только в этой жизни я решил перестать прятаться и забывать плохие моменты. Ещё оставалось понять, почему я так решил? Почему стал пытаться разомкнуть порочный круг.

– Можно? – в комнату заглянула Света.

– Заходи, – ответил я. – Комната как бы твоя.

– Я думала… – она замолчала на полуслове, оглядываясь по сторонам.

– Что?

– Что ты не выдержишь.

– С собой покончу? Не дождёшься, – накрываясь одеялом, ответил я.

– Что ты будешь делать? Уедешь?

– Властям сдамся. Утром.

Она промолчала. Я слышал, как Света ушла в душ. Слышал, как она плакала под струями воды, думая, что вода заглушит её слёзы. Не знаю, что там ныть. Всё в прошлом. Да и раньше небось с ней такое уже было. Только какого хрена я полез её защищать? Реакция на встречу с тварью? Или что-то другое? Желание держать ситуацию под контролем? А зачем мне это знать? Сделал и ладно. Завтра будут проблемы. Завтра всё будет плохо. А сегодня ещё можно насладиться удобной кроватью. Тёплым одеялом.

Света легла ко мне под бок. Я к тому времени уже задремал. Обняла ещё. Плевать. Завтра мы с ней больше не увидимся. Найдёт другого. А мне придётся за глупость отдуваться. Только что в нашей жизни глупость, а что нет? Что ценно, а что не стоит внимания? И почему нет прейскуранта, чтоб хоть как-то сориентироваться?

Я не боялся смерти, потому что уже один раз умирал. Для меня всё это было уже не в новинку. Возможно поэтому и не чувствовал страха, когда спустился утром со второго этажа. Внизу уже были городовые. Хорошо, что среди них не было брата. Они меня хотели скрутить, но мы договорились, что я пойду с ними сам. Каждый из нас понимал, что бежать некуда, а если бы я и планировал побег, то убежал бы ещё до их прихода.

Меня сопроводили до участка, где базировались городовые. Он находился неподалёку от полигона, где мы с Раей тренировались. Суд должен был быть к вечеру. Правильно, чего тянуть? Надо решать с этим быстрее. Да и мне в камере находиться не понравилось. Сырое и холодное место с двумя лавками вдоль стен и шерстяным колючим одеялом, чтоб не околеть.

Вроде нужно было думать о своей жизни, анализировать, а у меня не было никаких мыслей. До разбирательства я смотрел в стену напротив, кутаясь в одеяло. Видимо, все думы были придуманы, а новых я не придумал.

Разбирательство проходило в закрытом режиме. По хмурым лицам присутствующих было понятно, что они готовы были меня убить прямо на месте. А свидетельства Светы и второй девчонки их не очень заботят. Были убиты такие хорошие ребята! Это же горе для семей! А что эти ребята были подонками, никто об этом думать не хотел. Мне вспомнили всё, даже то, чего не было. Я слушал обвинителей и удивлялся, каким плохим человеком был на самом деле. Прям настоящий зверь. В конце мне ещё и дали сказать последнее слово. Думали я буду раскаиваться. Я их разочаровал. Никаких раскаяний я не испытывал. Если они отказывались признавать, что их детки были монстрами, то я им открыл на это глаза.

– Вы говорите, что шлюхи сами виноваты, раз отказали вашим славным ребятам. Только вы забываете, что у нас нет публичного дома. Наши девушки всегда имели права выбора, а мы этот выбор уважали и не навязывали своё внимание. Хорошо, допустим, что «мальчики» перебрали и не смогли сдержаться. Избили хозяина кабака. Подрались с алкашней и захотели женского внимания. Так вы говорите? А теперь представим ситуацию, что Света и Лапа сбежали. Закрылись в комнате от этих придурков. Но погода была бы не такая отвратительная и на танцы пришли бы девчонки. Думаете ваши «мальчики» остановились бы? Усмирили свои желания? Тварям соответствующая смерть. Я может не переживу этот день, но жалеть не буду. Пусть вы меня кинете к тварям на съедение, но я буду умирать и думать, что твари на двух ногах не тронут моих сестёр и подруг. Если же мы не можем обеспечить защиту таким Светам и Лапам, то не стоит им разрешать работать в кабаках и заводить интрижки с посетителями. Чтоб никакие «мальчики» больше не теряли голову.

– Можно было их ранить, – заметил судья.

– А потом ждать, когда они отомстят? Нет. Вы говорите об ошибке с их стороны. Но это не ошибка. Наглость и вседозволенность – это порок. Я не вижу вины, что избавил их от этого порока, – ответил я.

– Ты говоришь, что они стали тварями, а сам? Хочешь сказать, что ты лучше их?

– Нет. Возможно, я хуже. Они делали своё страшное дело по прихоти, а я по расчёту. Возможно, я такой же монстр, как и они. Но не мне об этом судить. Я не могу знать, как выгляжу со стороны.

– Ясно. Раскаиваться ты не собираешься.

– Нет.

– Семнадцать лет каторги или смертная казнь. Выбирай сам, – откидываясь на сидение, ответил судья.

Ему было плевать на меня. На мою жизнь. Он только выносил решения. Даже не так, он предложил выбирать мне, какое я хочу понести наказание. Тяжёлые работы, на которых мало кто проживал больше пяти лет или смерть. Смерть через мучения или от выстрела. Что я хотел? А я хотел жить. Страха перед смертью у меня не было, а вот жажда жизни никуда не делась. Всегда была надежда, что я смогу выбраться и с каторги. Может что-то случиться и я сокращу срок. Почему-то казалось, что если я перезагружу жизнь, то легче она не станет. Опять я буду стоять перед выбором, пока не сделаю именно правильный выбор. Не найду правильное решение задачи.

– Каторга, – ответил я.

– Так тому и быть. С первым караваном отправишься на кожевенный завод, – согласился судья.

– Он будет жить, а мой сын… – выругался глава города. Чуть на меня не кинулся, но в последний момент сдержался.

– Он ещё пожалеет, что в живых остался, – пообещал судья. Посмотрел на меня. – Ещё пожалеет.

Я слышал о каторгах. У нас их было три: шахта, кожевенный завод и хлопковые поля. Каждая, из которых имела свои особенности, но их всех объединяло одно: тяжёлые условия труда и низкий уровень выживаемости. Я, видимо, тогда находился в каком-то шоке, раз не особо расстроился приговору. Всё казалось чем-то нереальным. Да и в своей правоте я был слишком сильно уверен, чтоб сомневаться в произошедшем. А значит не верил, что судьба хотела завершить мой путь, сгноив меня на каторги

Глава 16. Путь

У каждого из нас свой путь. Раньше я не мог понять этой фразы. Каждый день на работу и с работы ехало по одной дороге большое количество людей. Даже не большое, а огромное. Тысячи человек прИезжали на машинах и автобусах по шоссе, шли вдоль него, останавливались на остановках. И для всех этих людей данная дорога была общей, но стоило кому-то свернуть с шоссе на соседнюю улицу и шоссе прекращало быть Его дорогой. Он к ней поворачивался спиной, делая выбор в отличие от других, для которых выбор ещё предстояло сделать: свернуть на ту дорогу, которая привела бы к заданной цели будь то работа, учёба, поликлиника, дом. Человек сам выбирал дорогу, по которой идти. Выбирал свой путь. У каждого он был свой, похожий и такой разный.

Я не мог понять, что в этот раз сделал не так. Почему меня мой путь привёл уж совсем в дикие места, где я никогда не стремился оказаться, а именно за решётку. Виновато в этом было моё самолюбие? Чувство вины? Желание быть сильным? Я мог спокойно уйти. Света бы пережила. Блин, ну не первый раз её имели. Так чего я полез их резать? У меня не было тяги к убийству людей, но и в тот момент, да что говорить, сейчас эти мысли никуда не делись, я посчитал своим долгом избавить окружающих от этих мерзавцев. И пусть я стал таким же, но чувства вины не было. Было и понимание, что я сделал плохую вещь, а значит за это нужно понести наказание. Всё логично, только моё поведение для меня было далеко от логики. Я его не понимал.

Если всё время бежать от проблем, от решений, то странно, когда эти решения начинаешь принимать. Осознанно принимать. Не под влиянием юношеского максимализма и желания доказать другим, что ты можешь, или когда польщаются золотыми горами, а именно в момент, когда ты понимаешь, что не будет выгоды ради поступка. Просто приходит осознание, что именно так, в данный момент, это верно, а другого решения не существует. Или не так, другое решение есть, но оно свернёт тебя с того пути, который уже выбран. Значит, я какой-то путь выбрал и в тот момент решил, что если уйду, то предам себя? Похоже на то.

Я только выше натянул одеяло на нос. Колючая шерсть раздражала кожу, но грела. Печки в камере никто не предусмотрел. Тут я понимал стражу. Это не курорт, чтоб отдыхать в тепле. Холод и сырость пробирали до костей, но я знал, что осталось не так долго всё это терпеть. Скоро закончится сезон дождей, тогда меня отсюда вывезут. И, возможно, я сюда не вернусь. В этот город. В идеале и реале я должен буду не выдержать всех тягот каторги и там сдохнуть. Какая вероятность, что я там выживу? Низкая. Я точно погибну, но прежде чем умереть, мне нужно было понять. Понять мотивы поступков, те повороты, куда я сворачивал с прямой дороги и протест не идти понятным путём. Привычным путём.

Наверное, всё шло из той жизни, когда я подавлял все свои желания, в угоду других. Мне казалось, что распланированная шаблонная жизнь – это придел мечтаний, не понимая, что на деле хочу я. Именно тот я, который проявлялся в мелочах и единичных личных желаний. Здесь же я старался проверять себя на прочность. Пытался как-то жить иначе, чем там. Но в итоге сдался и вернулся к привычному образу жизни, который был мне знаком ещё в моём мире? В том мире, где была относительно мирная жизнь и не надо было ходить с оружием. Где технологии были культом, а человек был потребителем.

И вот этот образ жизни я хотел перенести сюда, а потом встретил тварь и решил, что мир иной и правила здесь иные. Верно, с такими мыслями я и шёл в кабак. Там же встретил этих уродов и решил, что надо жить по законам этого мира, дикого и непредсказуемого. Вот и уничтожил их.

– Ты дурак, брат, – раздался голос Раи со стороны двери. Я поспешил сесть, не веря своим ушам, что Рая сюда пробралась. Через миг дверь открылась и в камеру влетела моя взбалмошная сестра. Кинулась ко мне на шею. – Если бы знала, что ты таких дел натворишь, то дома бы заперла! Ты хоть иногда думаешь на кого руку поднимаешь? Даже я это понимаю! Ты же идиот. Вот и как мне теперь быть?

– Смириться, что я идиот, – выпалил я первое, что пришло на ум. Она отодвинулась от меня. Грозно посмотрела.

– Дурак! – кулак в челюсть прилетел от неё неожиданно. Я на деревянную лавку полетел.

– Ты чего творишь? – хватаясь за ушибленную щеку, спросил я.

– Голову, твою дурную, думать заставляю. Ты ведь забыл для чего она, раз такую ерунду говоришь!

– Рая, потише, а то выгонят, – сказал Санька.

– Извини, – она села со мной рядом. – Что теперь делать будем?

– Да ничего не сделаешь, – ответил я.

– Может встречный иск подать?

– Рая, я виноват. За каждое деяние надо нести наказание, – спокойно сказал я.

– Ты понимаешь, что назад не вернёшься? – осторожно спросил Санька. Я только плечами повёл. Чего тут говорить? И дураку ясно.

– Вас не травят?

– Пытались, но отец быстро напомнил, что ребята были не такие уж хорошие. Решили остаться каждый при своём мнение. Хотя люди нас стороной обходят.

– Негласная травля?

– Пройдёт, – отмахнулся Санька. – Мне этих не жалко.

– Как ты так можешь говорить?! – накинулась на него Рая. Санька увернулся от её кулаков. По инерции она пробежала несколько шагов и остановилась около стены.

– У меня там на счёту ещё деньги оставались. Раздели между собой, отцом и Раей. Я разрешения дам.

– Они тебе самому понадобятся, когда ты вернёшься! – сказала Рая.

– Ладно, сделаю, – не обращая внимания на Раю, ответил Санька.

– Вот и правильно. За мелкой пригляди.

– Куда денусь? Слышь, Рай, теперь под моим присмотром будешь.

– Иди ты…

– Э! Девочки не ругаются, – остановил я её.

Она хмуро посмотрела на меня. Подошла. Опять полезла обниматься.

– Я не хочу тебя оставлять здесь. Это не для тебя место. Подожди, мне будет восемнадцать лет и я тебя вытащу. А пока буду ненавидеть, что ты меня бросил. Что тебя не было рядом всё это время.

– Рай, давай без глупости.

– Это ты без глупостей. Мы же договорились быть напарниками. А напарники в беде друг друга не бросают. Ты не должен был так поступать со мной! Это подло. Вот и живи теперь с чувством вины! – смахивая слёзы, сказала она. После этого выбежала из камеры, дверь в которую даже никто из них не подумал закрыть. Куда здесь было бежать? Тварям на съедение? Я это понимал и они понимали.

– Потом привыкнет. Тебе там Света привет передавала.

– Только не говори, что обещала ждать возвращения.

– Нет. Она уже с другим мутит.

– Верно, жизнь не стоит на месте. Бывай.

– И ты держись, – ответил Санька.

Они ушли. Вновь ключ в замке отрезал меня от свободы и неожиданно для меня от чего-то важного. Я и не думал, что они так меня ценят и переживают. Для меня отношения в семье всегда были больше похожи на игру, а не на реальность. Как будто я играл в симулятор семьи. Не было ощущения родства с ними. Да я и не стремился это родство почувствовать, чтоб не разочароваться, не попасть под контроль. Глупо было жить и не понимать, что меня никто не хотел контролировать, а просто хотели общения. Общение – это ведь естественная потребность, как и уединение. Почему-то я это понял лишь сейчас.

Мы сами выбираем свой путь, сами решаем, как к нам будут относиться люди. Все решения за нашу жизнь есть лишь у нас. Впускать в душу тепло или создавать лёд, быть кем-то или оставаться слизняком. Я свой выбор сделал. Выбрал путь. Оставалось его придерживаться и больше никуда не сворачивать, как я уже делал до этого. Мне не хватало духа посмотреть вперёд, всегда были сомнения, что я не справлюсь с жизнью, поэтому было проще отступить, чем идти вперёд. Больше отступать и сворачивать я не собирался.

Дожди закончились через неделю. К тому времени я уже с ума сходил от одиночества. Со мной никто не разговаривал. Я чувствовал себя кем-то вроде чумного. Мне молча приносили еду, выводили до туалета, и всё. На этом больше никаких развлечений, кроме мыслей. Никогда в жизни я столько не думал, как в то время. Постепенно стены начали давить. Всё же хуже пытки для человека нет, кроме как остаться одному без дела, которое хоть как бы скрашивало время и заставляло это время двигаться.

Когда закончились дожди, то два дня дали, чтоб просохла дорога, а после этого меня погрузили в машину с охраной, которая должна была защищать караван. После этого потянулись однообразные дни пути.

Я ехал на заднем сиденье в наручниках и с кандалами на ногах. Разговаривать было запрещено. Максимум, что можно было это слегка поменять положение тела. Мы останавливались каждые шесть часов на полчаса, чтоб размять тело. Ночи проводили в фортах и городах, где меня определяли в камеру.

Дорога казалась разнообразием и одновременно это было что-то утомительное и тяжёлое. Каждый день мы были в движение, а я оставался на месте, потому что начинал понимать, что жизнь теперь проходит мимо меня. Я не мог в ней участвовать. Не мог сделать лишний шаг без разрешения. Добиваясь свободы в выборе, я загнал себя в угол. Это стало ощущаться острее, когда мы приехали в какой-то город, а там был праздник. Весь город гулял. Играла музыка. Я слышал смех и разговоры с улицы, находясь в камере. Охрана решила не заморачиваться нашим надзором. Они приковали нас к лавкам и ушли гулять. Одному мужику в камере со мной стало плохо. Он долго звал на помощь, потом стонал, а никому не было дело. Он умер с рассветом. К тому времени за нами пришли, чтоб накормить и погрузить в машину, чтобы ехать дальше. Труп оставили в камере, чтоб выкинуть ночью. В ту ночь и стало понятно, что окружающим на нас плевать. Мы были теми, кому не подадут руки, не помогут, если станет плохо. Мы нарушили правила этого мира и за это мир от нас отвернулся. Одиночки, которые по недоразумению остались в живых, чтоб отработать вину на пользу других.

Именно тогда я и стал задумываться, что нужно было выбрать казнь. Жизнь была слишком сложной штукой, чтоб бороться. Любая борьба требовала сил, а у меня этих сил не было. Какие могут быть силы у слабака? Я же всегда был слабаком.

Слом и депрессия настигают одних раньше, а других позже. Приходит понимание, что случилось и какая будет жизнь, в которой больше не было места и смысла. Жить ради жизни, которая была существованием. Это сложно осознать, как и принять. Глупость и уверенность в том, что ты в мире подобен богам. Что пытаешься чего-то решать и эти решения одна сплошная ошибка. Потом перекладывания жизни на чужие плечи. Поиски виновных и вновь ответ, что во всём виноват выбирающий путь.

За время поездки я впал в состоянии глубокой депрессии, когда уже и мир перестал радовать, а жизнь потеряла смысл. Кто-то пытался бороться с системой. Грубил, хамил, ругался с охранной, получал тумаков, лишался еды и никак не мог угомониться. Другие молча принимали судьбу. С каждой остановкой осуждённых становилось всё больше. Пока нас не пересадили в отдельный автобус.

Я не запоминал охрану, которая ехала с нами несколько дней и менялась на других. Не запоминал заключённых, которых тасовали в камерах как карты в колоде и никогда нельзя было угадать кто будет с тобой коротать ночь. В память врезался лишь один кадр, который уверял всех, что его освободят товарищи. Он был из бандитской шайки. Поймали его случайно. Этот разговор услышал один из охранников. Парня быстро расстреляли, а труп оставили дожидаться ночи за городом, повесив его на столбе.

Чем дальше мы углублялись вглубь страны, тем больше я начинал понимать слова моего отца в этом мире. Он был прав: побережье было тихим местом, в отличие от других городов. На побережье не было такой жестокости, как здесь. Возможно, в этих городах я бы прижился, и срок бы получил меньше, чем на побережье.

Каторга находилась вдали от оживлённого города на берегу озера, от которого несло уже за несколько километров. Это был завод под открытым небом, где выделывали кожу, которую свозили сюда с ближайших ферм. Рядом с заводом стояли десять бараков в два этажа и длиной метров в тридцать. Всё это окружали две бетонные стены с колючей проволокой. Между стенами бегали собаки.

Когда мы въехали во двор, то я увидел группы людей по десять человек, которые шли под командованием солдат в кожаной броне. Оружие здесь держали наизготовку и применяли при необходимости даже не задумываясь. Мы только выбрались из автобуса, когда раздались выстрелы. Один мужик упал на песок и больше не встал. Тогда показалось, что здесь люди стреляют по любому чиху. Только позже я смог разобраться в местных порядках. Люди здесь ценились первые два, может три года, а дальше их старались пустить в расход, освобождая место для новых, свежих работников. Физически было сложно работать на выделывание кожи. Не все выдерживали. Быстро летело вниз здоровье. Сильно сдавали лёгкие. Кожа покрывалась незаживающими язвами из-за кислот, с которыми приходилось работать. Чтоб тебя не пустили в расход, приходилось доказывать, что ты чего-то ещё стоишь. Но пока, первые годы, можно было этого не бояться. Главное, выполнять работу, не нарушать распорядок и не конфликтовать. Легко сказать, но сложнее сделать.

Нас отправили мыться и стричься. Здесь, в борьбе с вшами и клопами раз в три дня сбривали все волосы под ноль. Потом выдали вещи. Короткие штаны, по типу длинных шорт, майка без рукавов, что походило на мешок с дырками и повязку на голову. Вместо фильтра использовались повязки на лицо, которые смачивались какой-то гадостью, что могла бороться с вонью. На руки давали перчатки, а на ноги кожаные ботинки без подошв. Нас раскидали по разным отрядам. Получилось так, что мы почти не пересекались с заключёнными, с которыми приехали сюда. Я так понимаю, что всё это было сделано, чтоб не было сговоров.

В отряде было десять человек, как и в камере, где предстояло коротать ночные часы. Дневных часов на отдых не было. В это время нас загоняли в помещения и там мы опять же работали. Труд здесь был в приоритете от заката до рассвета. Каждый день. С небольшими перерывами на приёмы пищи и хождение в храм, чтоб была возможность попросить искупления за свои грехи.

В первый день я чувствовал себя скотиной, которую гоняют пастухи. Только движение. Не минуты покоя. Работа. Какие-то скудные объяснения что делать по типу: «возьми эту хрень и кинь туда». А потом ругань, что: «туда надо было кидать не туда, а вынь туда». Я стоял как идиот и ничего не понимал. А если стоишь, то, значит, ты не работаешь. Если не работаешь, то получаешь по спине, чтоб не забывал сгибаться.