Текст книги "Шакал (СИ)"

Автор книги: Евдоким Огнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

В воде лежали шкуры, которые надо было вымачивать и перекидывать палкой в чаны с кислотой. Я так и не врубился, с помощью чего они дубили шкуры, но это был не тот метод, что использовался в моей прежней жизни. Тут закидывали шкуры в чаны с химикатами, которые делали их мягче или, наоборот, крепче камня.

Люди вокруг копошились, ругались. Повязка почти не спасала, глаза слезились. От духоты и вони кружилась голова. К вечеру ладони покрылись мозолями. Я же чувствовал себя словно в аду побывал.

День закончился. Мы поплелись к храму под открытым небом, чтоб отчитаться за искупление грехов. Потом была столовая. Какая-то похлёбка из воды и крупы. Кружка воды с кислым вкусом, которая была чем-то местного чая и койка, на которую я упал без сил.

Надо мной ржали. Чего-то говорили, но я чувствовал себя трупом и искренне не понимал, как они могут ещё передвигаться по камере, чинить обувь или разговаривать. Казалось, что я просто помираю. Жизнь уплывала из тела, заставляя проваливаться в кошмары, которые вытаскивали наружу ужасы жизни и фантазии, переплетая их и заставляя верить в нереальную реальность. Я просыпался в холодном поту, чтоб вновь провалиться в страшное забытьё, которое не приносило покоя. Уснуть удалось лишь к утру, но к тому времени пора было вставать. Чувствовал я себя выжитым, пережёванным кем-то страшным, а потом им же отрыганным на дорогу, которую я гордо именовал своим путём. Путём в ад.

Глава 17. Проснуться

Кошмары. Они стали постоянным спутником, переходя из сна в явь и обратно. Сознание путалось. Всё напоминало фильм ужасов, когда с трудом было понятно спишь ты или бодрствуешь. Возможно, из-за этого состояния я и не сдох в первые дни заключения. Сознание не понимало, что правда, а что ложь. То меня жрали твари, потом оказывалось, что я кидаю кожу в чаны. Гниль и черви, сменялись похлёбкой в миске и чёрствой безвкусной лепёшкой. Кислая вода. Кошмар. Душ. Тёплая вода, нагретая солнцем. Усталость. Смех. Злые рожи. Кто-то что-то от меня хочет. Ещё бы понять что. У меня же лишь одно желание: забиться в угол и никого не видеть, не слышать, не знать. Чего? Сознание путается. Кто-то отводит глаза. Другие делают вид, что ничего не происходит. Три наглые рожи с безумными глазами. Толчок в сторону какой-то койки. Нет. Лучше бы они ко мне не подходили. Адреналин в крови. Да такой, что проще сдохнуть, чем с ним бороться. Драка. Удары. Чужая кровь на губах. Кого-то головой об койку приложить, да так, что был слышен звук ломающихся костей. Другого об стену. Третий держится за откушенное ухо. Страх в глазах. У меня же желание это ничтожество смешать с землёй. На сбитых кулаках кровь. На полу кровавое месиво, которое осталось от его лица. Удовлетворение. Так правильно. Спокойствие. Вещи. Они им больше не понадобятся. Аккуратно сложить. Прям педантично. Забрал тряпки, что заменяли одеяла. Всё должно пригодиться. Кто-то выжил. Свернуть шею. Нечего жить. Таким жить нельзя. Будет мстить. А значит для меня это проблемы.

Остальные молча наблюдали, как я подтаскиваю трупы к выходу из камеры. Там их и оставил. Смыл кровь в раковине и забрался к себе на койку. Вторая койка сверху. Почти около узкого окна. Хорошее место. До этого я спал около двери. Нет. Там мне не нравилось. Здесь лучше.

Они меня боялись. Думали, что я сошёл с ума. Возможно, так и было. Я уже ни в чём не был уверен. Но и дать себя убить я не мог. Они подошли к моей койке. Ночь. Темно. Твари воют. Заунывно. Стучаться в окно. Смотрят красными глазами. А тут какие-то двуногие меня пытаются замочить. Сам кого хочешь замочу. А потом и тварей разорву. Или нет?

– Как думаешь, твари ведь не виноваты, что их создали такими? Так зачем мы их должны убивать? – слова давались с трудом. Я уже отвык говорить. Это что же? Я всё это время молчал? Похоже на то. – А люди? Они виноваты, что стали такими? Не верю. Люди разумны и сами выбирают кем им стать. Ты ведь сам выбрал свой путь. А сейчас? Вот зачем ты ко мне полез?

Я ослабил хватку. Воспоминания подкидывали картину, что когда этот тип подошёл ко мне, то я толкнул его на пол и прыгнул сверху. А сейчас попытался задушить.

– Ты псих! – прошипел мужик с трудом, хватая воздух.

– Я тебя не трогал. Был психом безобидным. Так чего ты хочешь? Жить? Или пойдёшь по пути друзей? – Я чувствовал, как ногти впиваются в кожу. Тёплая кровь льётся по ногтям. Интересное чувство. Мужик хрипит.

– Отпусти его, – раздался спокойный голос.

– Почему я должен оставить ему жизнь? – от удивления даже хватку ослабил.

– Не стоит он того, чтоб об него руки пачкать.

– Я небрезгливый.

– Давай лучше покурим. Успокойся.

– Да я и не психую. Жизнь свою охраняю.

– Никто её забрать здесь не планирует. Так ведь, Серый?

– Да, – просипел мужик, которому я уже изрядно пропорол ногтями шею.

– Лады.

Я отошёл от него. Подсел к тому, который предложил сигарету. В камере запахло дымом, который перебивал вонь. Я раньше не курил, но тут почему-то решил закурить. Горький табак обжёг язык и глотку. Проник в лёгкие, заставляя закашляться и одновременно понять, что я ещё жив. Блин, жив и неплохо так себя чувствую.

– Ты собираешься всех в камере перемочить?

– Я первый не начинал.

– Радикально ты поступил. Достаточно было в рожу дать, чтоб они поняли, что ошиблись.

– Немного переборщил. Утром проблемы будут с охраной?

– Нет. Не будут, – последовал ответ после молчания. – Для них мы все смертники. Раньше сдохли или позже – не имеет значения.

– Весело тут.

– Угу. Прям обхохочешься. Стас.

– Ваня.

– Вань, давай ты прекратишь наши ряды прочищать?

– Не я первым начал, – откидываясь спиной на стену, ответил я.

– Я это понял. Парни не уверены, что утром проснуться. Бояться, что ты их ночью…

– Ничего я не собираюсь делать. Кошмар или явь – всё перемешалось, но я не маньяк, что режет людей от скуки.

– И кто же ты?

– Я это я.

Мы замолчали. Тени скользили по стенам, превращаясь в кошмарное нечто, но я не обращал на них внимания. Мне стало всё равно, что происходит. Отупение и усталость. Захотелось спать.

– Не трогайте меня, тогда будет мир, – ответил я. Затушил сигарету. Подошёл к раковине. – В голове туман, от которого всё идёт кругом. Как будто напился.

– Привыкнешь или окочуришься, – ответил Стас.

– Так на голову действует эта вонь?

– Чай.

– Подыхать не собираюсь, значит, придётся привыкать.

В ту ночь меня больше никто не беспокоил. Охрана к обнаруженным около двери трупам отнеслась с долей пофигизма. Заставили нас отнести их за забор. Впервые за долгое время я оказался на какое-то время за забором. Без кандалов и наручников. Пусть и занимаясь малоприятным занятием, но я оказался на свободе. Впереди была степь, поросшая душистым разнотравьем, что сейчас было в пике цветения. Вокруг летали бабочки, по небу скользили птицы. А я смотрел на это и удивлялся, как раньше не замечал всего этого. Жаль, что вонь от каторги никуда не делась. Наверно, цветы и трава пахли…

Стишок. Слова забылись. Осталась лишь картинка. Поле. Алиса. Цветы. Венок. Солнце. Небо. Жизнь. Я уцепился за эту картинку, как за спасательный круг. Однажды мне это помогло справиться со страхом и не сойти с ума. Возможно, поможет и сейчас. Главное не забывать, что есть жизнь иная, чем эта каторга. Есть улыбки. Глаза, в которых плескалось всё безумие и знания этого мира. Нужно было выбираться. Брать себя в руки и прекращать страдать по своей судьбе. Каждая картинка в этом мире была следствием моего шага. Моего выбора. Об этом нельзя было забывать, а я чуть не забыл.

– Дерьмовый чай должен подавлять желание бунтовать, – сказал Стас. Он сел рядом вместе со шкурами. Во время сиесты мы вместо отдыха отскребали со шкур жир под навесом.

– И он вызывает глюки?

– Бывает. Бывает подавленность или агрессию. У каждого человека на него свои реакции. Потом привыкаешь. Начинаешь учиться жить с картинками, которые постоянно преследуют, учишься бороться с подавленностью и контролировать агрессию. Кто-то сразу берёт себя в руки, другие учатся бороться со временем, пока их не пускают в расход.

– Жестоко.

– Так здесь не отдых.

– Ты давно здесь не отдыхаешь?

– Второй год пошёл. Последний.

– Потом свобода?

– Отсюда никто не выходит. Здесь лишь отсрочка смерти. Недолгая отсрочка.

Я посмотрел по сторонам. Люди смирились со своим положением. Они сидели с низко опущенными головами, с сутулыми плечами. Охрана лениво сидела неподалёку и наблюдала за нами, играя в карты.

– Никто не пытался? – спросил я.

– Пытались. Оказывались по ту сторону забора, становясь кормом для тварей. Тут никто не будет устраивать суд. Пуля в спину и финал.

– Нет, такой финал мне не нравится.

– Тогда будешь коротать время здесь.

Я не стал спорить. Да и пока не было весомых доводов. Голова только начала соображать ясно. Я не мог понять, почему так произошло. Может организм привык к гадости. Может, появилась картинка, которую я захотел увидеть в реале, поэтому я и вернулся к жизни. Меня это не особо волновало. Главное было, что я проснулся.

Мышцы перестали так болеть, как вначале. Рабочий день уже не казался чем-то невыполнимым. Если работать в режиме автоматизма, экономя силы, то протянуть можно было долго. Никто же не говорил, что нужно было выкладываться по полной. Я не выкладывался. Лишь выполнял то, что мне говорили.

Дни здесь пролетали быстро или могли тянуться очень медленно. Вот вроде недавно разговаривал со Стасом, а потом очнулся и оказалось, что прошло дней пять. Я пытался взять контроль над мыслями, но получалось плохо. Несмотря на это ощущение бодрствования оставалось.

У охраны было мало развлечений в этом забытом месте. Карты, игра по типу футбола, в которую они развлекались по вечерам, когда загоняли нас по камерам. Некоторые развлекались с заключёнными. Такими опустившимися ниже уровня пыли, которые готовы были за лишнюю миску еды потерять уважение к себе. Были ещё бои, когда стравливали каторжан. Их устраивали в сиесту, когда жара достигала пика и все мечты были лишь об отдыхе. Когда охране надоедало резаться в карты, то они объявляли перерыв в нашей работе и спрашивали желающих, кто хочет развлечься. Желающих было не так много. Если проиграешь, а тебя изобьют, то никто отлежаться не даст. Всё равно придётся работать. Не можешь работать, то выкинут за стену. Нужно было рассчитывать силу или договариваться с более слабым противником, который хотел слиться и при этом, чтоб его помянули добрым словом. Лично я не верил, что когда помру, то мою судьбу на посмертном суде будут решать добрые или злые слова знакомых. Многие в это верили. Поэтому когда чувствовали, что уже скоро помрут, выходили на последний бой.

Были и бои среди местных чемпионов. Стас был одним из таких чемпионов. Среднего роста, с крепкими мускулами, и большим весом – он был серьёзным противником. Из-за того, что он был местным профессионалом в боях, ему полагалась более сбалансированное питание. Но и требовали от него выкладываться по полной без жульничества. Это накладывало определённые обязательства. Стас выигрывал бой, а потом отправлялся заниматься шкурами. В этом поблажек не было. В качестве приза помимо еды у него были сигареты и лекарства, которые помогали заживлять раны. Не густо, но в этих условиях он был богачом.

Несмотря на это лидер из него был никакой. Он мог подмять под себя всю камеру, но даже пальцем не шевелил по этому поводу. Его устраивало отвечать лишь за себя. Я пока лишь присматривался к боям. Мысли были туда податься и стать своего рода чемпионом, но пока были сомнения нужно ли мне это.

У заключённых развлечений не было, да они нам были и не особо нужны. Вечером чаще всего хотелось лишь упасть и не вставать. Хотя из камер были слышны песни. Иногда кто-то принимался рассказывать байки. Только всё это было каким-то искусственным. На свободе всё это лично мне доставляло удовольствие. Вызывало интерес. А здесь я отказывался понимать, зачем мне нужны воспоминания о том, что осталось далеко. Зачем слушать чужую тоску и обречённость в словах о давно прожитых днях? Если бы в этих песнях и байках была ещё надежда, что мы вновь окунёмся в то, что осталось в прошлом, то я бы послушал. Но они говорили лишь об унынии. О девчонках, которые остались там. О деньгах, друзьях и победах. И это всё было таким далёким, искусственным, словно сказка о духах. Мы слушали эти сказки в детстве, верили им, а когда вырастали, то понимали, что это обман. Так было и здесь. Только вместо сказки были байки с тоской и смирением.

С новым автобусом к нам заселили людей из других камер, чтоб у нас не было пустых коек. И вот с новыми людьми пришли проблемы. Они решили показать, кто теперь здесь главный. Вначале присматривались к Стасу, которому было фиолетово, кто и как будет жить под боком, главное, чтоб его не трогали. Они его трогать и не стали. Но привязались ко мне. Нет, я понимал, что выглядел задохликом. Только внешность ведь не была смазливая! Или они надеялись, что смогут меня в рог согнуть? Проще было драться, чем поддаться. Только в этот раз силы были неравные.

Можно было бы и заставить себя вспомнить повод той драки, но в этом не было смысла. Драка была. Их трое. Крепкие мужики, которые когда-то гоняли с бандитами. В разных группировках. Двое так и воевали друг против друга, но тут объединились, поняв, что вместе они сила.

Сила. Как стая собак. Диких собак, что решили без хозяина стать сами хозяевами, а для этого им нужно было собрать свою стаю. Двое были давно здесь. Больше года. Один приехал недавно. Вот они и вспомнили, что такое забытый вкус свободы. А начинать надо самоутверждаться не за счёт сильных, а за счёт слабых. Этим слабым был я. Всё понятно. Дальше разыграть сцену, где все увидят их силу, а мою слабость.

Возможно, если бы Стас тогда помог, то они отстали. Но он выбрал роль наблюдателя. Я же уже отошёл от действия чая. Не впадал в безумие. Может, сказалась слабость организма. Или бешенство новенького. Удары по лицу. Хруст рёбер. Я, правда, кому-то сломал руку. Последний бой, так последний. Чего мелочиться. Всё закончилось, когда я стал тряпкой. Со сломанным носом, рёбрами, отбитыми почками. Мне удалось из последних сил убрать двоих. Одного ударил головой об стену и смог свернуть шею, а в другому перегрыз артерию. Но и сам свалился, упав и больше не встав.

Утром меня посчитали трупом. Я хотел сказать, что жив. Что могу встать, только тело не хотело слушаться. Труп, который ещё был живым. Камера осталась позади. Ворота. Собаки. Нас оттащили в сторону от ворот и бросили в овраг с костями, которые остались от трупов. Ушли. Солнце припекало. За краями оврага была степь. С цветами. Где-то в такой степи должна была сидеть Алиса. Ждать меня.

Я заставил себя сесть. Рядом мужик хрипел и явно помирал. Мухи. Вонь. Грязные тряпки. Надо перевязать раны. Рёбра болели так, что сыпались искры из глаз. Левая рука висит плетью. На правой перебиты пальцы. Нос не дышит. Оттого что приходилось дышать ртом, язык напоминал вату. Пить. Хотелось пить неимоверно. Ещё раз огляделся. Глаза видели плохо. Из-за фингалов они заплыли. И ведь всё равно был жив. Упрямый же я. Упрямый.

Ноги целы. Может, колени и разбиты, но переломов нет. Синяки пройдут. Одну тряпку, которая была раньше чьей-то рубашкой, я разорвал на тряпки. Перетянул рёбра. Приходилось действовать одной рукой. Каждый раз, когда я делал любое движение, то перехватывало дыхание. Но справился. Ещё нужна была лангета. Деревяшек не было. Одни кости. Прах к праху. Душа всё равно покинула это тело. А кость мне могла помочь выжить. Нужно было только привязать их, чтоб потом потерять сознание от болевого шока.

Второй раз я очнулся с желанием лежать пластом и не шевелиться. Но я вновь сел. Сложно сказать сколько я провалялся. Мужик рядом со мной умер. Если я не хотел последовать за ним нужно было двигаться. Из куска тряпки соорудил что-то вроде повязки на голову и попытался встать. Чуть опять не потерял сознание. Удары сердца отдавались в ушах. Перед глазами всё плыло. Хоть что-то знакомое. За последнее время это было стандартное для меня состояние. Оскалился.

– Что там? Поле? Солнце? Небо? Река ещё должна быть. Не хочу помирать в этой яме. Нужно дойти до реки.

Цель появилась. Теперь можно было ползти к этой цели. Для этого нужно было пройти по обрыву дальше. Вглубь. Наверное, здесь было землетрясение. А может бомбу кто кинул. Земля провалилась вниз, образуя неглубокий овраг. Несколько сот метров заваленных костями. Я шёл по ним. Спотыкался, падал, снова поднимался, пока не нашёл место, где склон оврага был не таким крутым, как со стороны каторги. Выбравшись в степь, я огляделся. Было далеко до сиесты. К этому времени мне нужно было добраться до реки. Она втекала в озеро. Но до неё ещё нужно было дойти. Это было проблемой.

– Вся жизнь состоит из проблем. Может, я и сдохну, но не молча поджидая судьбу, а в движение, борясь за каждый вдох. Без нытья на никчёмную жизнь, – прошептал я. От запёкшейся крови кожу словно стянуло. Нужно было молчать, только звук собственного голоса успокаивал. – Дышу, говорю, всё болит – жизнь продолжается. Кошмары прекращаются, а люди просыпаются. Я проснулся.

Глава 18. Раз не помер – надо жить

Время перестало волновать. Его словно не было. Степь. Цветы. Ручей, который шёл из холмов. К этим холмам я и потащился. Нужно было… А я не знаю, что мне было нужно. Я хотел спрятаться от палящего солнца. И чтоб в том месте была вода. Мне этого было достаточно. Тело болело. Но к боли можно привыкнуть. Перестать её замечать. Главное, не зацикливаться на ней, а идти вперёд. От небольшой цели к более мелкой. Дойти до ручья, потом до холмов. Остановиться отдохнуть. Найти съедобную траву, чем-то похожую на укроп. Пожевать её и идти дальше.

Яркое небо, солнце, трава с тысячами жучков – это было лучше, чем каторга. Я и забыл, как по ним скучал. За стенами на небо даже смотреть не хотелось. Появлялось ощущение безнадёги, а сейчас на него было смотреть больно, потому что болели глаза. Но осознавать, что солнце такое яркое и тёплое, а небо такое ясное и приветливое – это приносило в душу спокойствие и удовлетворение.

Я дошёл до холмов, которые походили на неровные куски земли, которые откинул великан, когда копал яму-озеро. Эти куски земли поросли травой, мелким кустарником. Я завалился под один из кустов и уснул.

Шорох листвы. Ветер, прошёлся по воспалённой коже, подсушивая раны и ссадины. Солнце клонилось к закату, окрашивая всё в яркие цвета, как будто кто-то опрокинул палитру прямо на холст и теперь краски в хаотичном порядке растекались по нему. Чего-то меня на поэтические сравнения потянуло. Хотя и тому были объяснения. Я ничего этого раньше не замечал, а сейчас подошёл к грани и почувствовал, как этот мир красив и почему хотелось бороться за нахождение в нём.

Сесть удалось с трудом. Голова кружилась. Может, сотрясение? Хотя не уверен, что у меня там было чего сотрясать. Рядом со мной сидела тварь. Переливающаяся на солнце красотка. Прям сталь. И всё-таки в них что-то было притягательное, манящее. Как в огне. Вроде знаешь, что стоит до него докоснуться и будет ожог, но порой красота пламени, ничем не прикрытая, ничем не подкупная – она до такой степени манит, что забываешь о том, что огонь обжигает. Сила и красота. Я смотрел на тварь и не чувствовал страха, лишь восхищение. Они ведь были оружием, которое вывели искусственно. Танк, зенитная установка, винтовка – все сделаны, чтоб убивать. И что? Теперь их надо бояться? Бояться технике на параде? А тварь не отличается ничем от техники. Только нужно понять, что приводит её в боевую готовность.

Я подошёл к ручью. Умылся. Тварь покружила вокруг меня, но нападать не стала. Сбежала. Пошла искать другую добычу. И правильно, я невкусный.

Ночь я встречал под кустами на старой листве. Удивительно, как вокруг был богат на звуки мир. Стрекот жуков, уханье, пени и треск птиц, чей-то вой. В городе я этого не слышал. Там были другие звуки. Те, что сопровождают человека. А здесь был дикий мир. Нетронутый. Который и должен быть. Я слушал этот мир и чувствовал себя его частью. Ведь говорят, что человек мало чем отличается от животного.

Появились ночные твари. Я их чувствовал, но не видел, пока не пришла красноглазая саранча и не начала петь свою песнь. Последнюю песнь, которую должна была услышать жертва и испугаться до такой степени, чтоб сдохнуть только от страха. А я этого страха не чувствовал. Она пела, будоража нервные окончания. Я чувствовал вибрацию в теле и возникало противоположное ощущение. Вместо страха была радость оттого, что я жив и радость от мысли, что, похоже, я чокнулся, раз эти твари перестали меня пугать. Саранча переросток замолкла. Красные глаза смотрели на меня. А я улыбался, как придурок.

– Ты красиво поёшь. Теперь я усну, а вы меня охраняйте, – сказал я, поворачиваясь к ним спиной. Мне показалось, что они на меня не нападут. И это оказалось правдой. Не напали.

Меня мучила лихорадка. Я это понимал. Жар. Мокрый пот был таким обильным, что одежда промокала насквозь. Хоть выжимай. Я с трудом дополз до ручья, где можно было утолить жажду. Как-то я свалился прямо в ручей. Холодная вода принесла такое блаженство, что выбираться из воды не хотелось. Я тогда какое-то время так и пролежал в воде, пока вместо жара не пришёл озноб.

Твари продолжали околачиваться поблизости. Так я и не мог понять, почему они меня не хотели прикончить. Но меня такое положение вещей устраивало. Пусть и было тяжело дышать. Пусть кости болели, а жар вызывал бред, но я каждый день чувствовал жизнь и свободу. Ни за какие деньги больше я её лишаться не хотел.

– Если так буду дальше только водой питаться, то помру. А когда помру, вы опять одни останетесь, – как-то пробормотал я, любуясь бликами солнца на гладкой поверхности твари. – Тогда и охранять будет некого.

Тварь взметнулась вверх. Я и не знал, что они умеют так высоко прыгать, разбрызгивая искры света. Или это был уже мой бред? Возможно. В последнее время сознание петляло сильно. Сложно было понять, что такое реальность, а что вымысел.

В какой-то момент я открыл глаза и увидел рядом с собой откусанную ногу, какого-то бедолаги. Видимо, у меня сгорели рецепторы в носу, но запаха от почерневшей плоти я не чувствовал. А запах должен был быть. Тварь лежала рядом. Наблюдала за мной.

– Это мне? – спросил я. – Красавица, я не ем падаль. Мне нужно свежее мясо. – Я откинул ногу в сторону и пошёл к ручью. – Может, это тебе хорошо тухленького поесть, а у меня желудок свернётся трубочкой. Помру я от такого мяса. Ищи другое, которое сегодня бегало и чтоб бегало не на двух ногах. Себе подобных я не ем.

На что я надеялся ведя разговоры с этими существами? Не на что. У меня не было цели. Было одиночество. Хотелось слышать чей-то голос. Самому с собой разговаривать – это было странным, а твари были хоть каким-то собеседниками. После моих слов они исчезли. Я же понял, что надо чего-то сожрать. Для этого пришлось подниматься и искать какую-нибудь съедобную траву. Пусть это за еду нельзя было считать, но хоть что-то. Кислинка. Дикий укроп. Ноги подкосились и я покатился вниз с пологого холма, чувствуя боль каждой клеткой тела. Похоже, от этого я потерял сознание.

Очнулся – лицо в грязи. На языке вкус соли. Вытерев лицо, я оглянулся. Рядом небольшая белесая лужа с белесыми камнями. Соль? Похоже на то. Только зачем мне соль, когда нет еды? А сколько я без еды протяну? Недолго. Помирать пока не хотелось. Я ещё Алису не нашёл. А нужна ли мне она была? Наверное нужна. Хотя бы для того, чтоб знать, что кто-то будет беспокоиться, когда я не вернусь. Добрым словом вспомнит. Нет. Я не верил в суд, но хотелось, чтоб обо мне думали не только как о человеке, который просто жил, а чтоб вспоминали, как человека, оставившего след в чьей-то душе. В прежней жизни я не был уверен, что кому-то моя смерть принесла хоть какое-то разочарование. Отец давно на мне поставил крест. Я был в его глазах неудачником. И мама вынуждена была с ним согласиться. Одно время она только и делал, что жила ради нас. Душа своей заботой и контролем. Если у неё не получилось контролировать дотошно отца, то она отыгралась на мне. Каждый шаг был полностью под её контролем. Потом она сменила работу, потащила на эту работу меня, чтоб и там я был под её присмотром, пока я не попал под сокращение и тем самым разочаровал. После этого я уже так и не повысился в её глазах.

Мне всегда сложно было понять почему нужно под кого-то подстраиваться, зачем жить той жизнью, которую мне навязывали. В этой жизни всё было иначе. Здесь я чувствовал себя сорняком. Никому не нужным сорняком, жизнь которого ничего не стоила. Это нужно было менять.

Прихватив пару камней соли, я вернулся к ручью. Сколько прошло дней свободы? Я пытался вспомнить, но не получалось. Пустые дни, наполненные болью и жаром, напоминали колесо, которое ничем не отличалось.

Поле, небо, Алиса со своим дурацким венком. Нет, я по ней скучал. Иначе зачем было так часто о ней думать? Надо было её найти. Не могла же она пропасть бесследно. Тут не так много городов, не так много мест, где можно спрятаться…

Они притащили мне целую ногу быка. Здоровый кусок мяса килограмм так на десять. Тащили вдвоём. Положили рядом со мной и отошли на расстояние.

– Спасибо. Это я согласен, еда. Теперь её надо ещё приготовить. Не ем я сырое мясо, но это не ваша забота, – сказал я.

Дальше пришлось искать острые камни, чтоб отрезать куски мяса. Соль. Горячие камни, которые раскалялись во время сиесты до такой температуры, что на них удалось высушить мясо. К ночи я уже ел вяленое мясо и начинал возвращаться к жизни. Страх голодной смерти начал отходить на второй план.

Это было странно. Такая жизнь напоминал сумасшествие. Мы неплохо подружились с тварями. Они таскали мне мясо. Остатки которого я отдавал им. Пытались меня накормить тухлятиной, но мы с ними договорились, что такое я есть не буду, хотя они не понимали почему. Как я понял, что они реагировали на мои слова? В тот день перламутровая притащила мне кусок тухлятины и начала показывать, как я должен её есть. Потом подкинула мне кусок и стала выжидать. Я вернул мясо ей. Так происходило несколько раз, пока я не объяснил этому чудному оружию, что я сломаюсь, если буду есть то, что едят они. После этого притаскивал мне только свежее мясо.

В небе появились облака, которые предвещали осень. Нужно было что-то думать. Вяленым и сухим мясом уже насытиться не получилось бы, так как зимой шли дожди. На солнце и камнях мясо уже не повялить. Идти же на дальнее расстояние я пока не мог. Хотя прошло по ощущениям несколько месяцев, но я пока не полностью восстановился, поэтому решил пережить зиму в холмах. Только для этого надо было найти огонь и построить хоть какое-то жилище, чтоб не сидеть всё время под дождём.

Как бы противно не было, но пришлось возвращаться к оврагу и мородёрить там в поисках хотя бы стёкла. Подходить к каторге было опасно, но ничего другого я придумать не мог. Хотя чего я опасался, ведь для других я был мёртв. Возможно, мне и срок списали, как мертвецу. А какой с трупа может быть спрос? Сразу возник вопрос, как вернуться к людям без документов? Или теперь мне грозило податься в бандиты, где документов не спрашивали? Не очень завидная судьба выходила. Разбойником с большой дороги становиться не хотелось. Как и вновь потерять свободу в мои планы больше не входило.

С такими мыслями я пошёл вместе с тварями к оврагу. Время было выбрано специально ночью. Я не хотел бы нарваться на какой-нибудь отряд, который выносил трупов. Ночь же была временем тварей и моим временем.

Трупы продолжали сваливать в овраг, а рядом кидали мусор. Там я нашёл старую дырявую сумку. Пустую бутылку. Порванную книгу. А если покопаться, то много интересного можно найти. Даже не знал, что весь выкидываемый мусор при должном использовании мог ещё послужить. Обычно об этом не задумываешься. Я помнил по себе. Когда жил с Алисой, то было скучно. А чего скучать? Сытая спокойная жизнь приелась. Сейчас бы я от этой жизни не отказался бы. Так, а если я труп, то получается, что наш с ней брак расторгнут? Наверное. Значит, придётся ещё раз её замуж звать.

Я давно заметил, что когда думаешь о чём-то далёком, то жизнь не кажется такой тяжёлой. Всегда есть надежда, что со временем наступит это далеко и станет лучше, чем сейчас. И ведь так случается.

Например, сейчас я хотел пережить зиму в холмах, а потом податься к людям. Начать поиски жены, которая почему-то казалась живой. Чем не цель? Пусть она почти невероятная, но цель.

Тишину ночи разорвала песня. Весёлая, насмешливая и совсем не для этого места. Такие песни надо петь в кабаках, а не на кладбище-помойке. Мои твари встрепенулись. Кинулись в ту сторону, но я их остановил. Велел не отходить. Послушались. Можно было уйти. Явно же, что парня выкинули подыхать. Чего мне до этого? Но вместо этого я побрёл к нему.

Он лежал среди костей. Если бы не песня, то я и не подумал бы, что тут кто-то живой. Рядом два трупа. Жуть.

– Какие травмы? – спросил я. Песня замолкла.

– Бред или глюк?

– А не одно и то же? – спросил я. – Красавицы, оттащите этих двоих в сторону.

– Ты кто?

– Тебе какая разница? Я тебя ещё раз спрашиваю, травмы какие?

– Хрен его знает. Ногой пошевелить не могу.

– Перелом? Или позвоночник? Друг, если позвоночник, то проще тебя добить, чем выходить.

– Добрый ты, – до меня донёсся надрывный, хриплый смех.

– Какой есть.

– Одна нога рабочая. Меня нечестно сегодня подрезали.

– Боец?

– Да.

Когда твари оттащили трупы я подошёл к нему. Парня избили сильно. Весь в крови. Грязный, как не пойми кто. И чего с ним делать? Твари его жрать не хотели. Они лакомились падалью. Для них это было что-то вроде деликатеса. А свежачок они предпочитали вначале загрызть, а уж потом сожрать.

– Я в холмах обитаю. Если доковыляешь, то могу с собой взять, – решился я. Ну не по-человечески было оставлять его здесь.

– Сам не смогу, – признался он.

– Попробуем вместе доковылять.

Как мы с ним выбирались из оврага – это была отдельная история. Как бы он ни хорохорился, но помяли его сильно. Только вместо ругани, он юморил и песни пел.

– У тебя милые товарищи, – заметил он, когда мы выбрались на край оврага и сели передохнуть.

– Охрана. Ты их не боишься? – спросил я.

– Я уже смирился, что меня сегодня сожрут. А смерть надо встречать в хорошем настроении.

– Если их не бояться, то они не тронут. Даже приказы выполняют. Я к ним как к оружию отношусь. Мы же не боимся винтовки? Вот это и есть винтовки. Пойдём. Я хочу до рассвета добраться до холмов.