Текст книги "Шакал (СИ)"

Автор книги: Евдоким Огнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Глава 29. Финал

Жить хотелось. Как продлить эту жизнь, я не имел ни малейшего понятия. Из города было не выбраться. Земля представляла собой жижу, которая затягивала по колено. Напряжение в отряде нарастало. Бухать надоело, а чем себя занять – парни не знали. Кого-то убивать уже вошло в привычку, с которой было сложно бороться, но они пока держались, оглядываясь на моих собачек, которые уже паслись рядом со мной по две-три. Они, видимо, чувствовали напряжение и готовились к защите.

Грег развлекался, крутя роман с Раей. Так как она явно была не против, то я закрывал на это глаза. Совершеннолетняя. Я был не указ этой вертихвостки. Моё время ушло, потому что когда-то оставил её. Вместо того, чтоб решить вопрос иначе, я поддался злости и совершил ошибку. Жалел ли об этом? И да, и нет. Я мог бы поменять жизнь иначе. Совсем необязательно становиться по другую сторону закона, чтоб доказать крутизну. Необязательно становится падальщиком, чтоб чувствовать страх среди людей, когда проходишь мимо. На самом деле это не так уж и кайфово. Да, я добился того, чтоб люди замолкали в моём присутствии, но это лишило общения. Как война не принесёт мир с помощью меча, так и дружба не будет основана на страхе. За всё время я нормально общался лишь с Грегом да и то, потому что у него был ко мне чисто научный интерес. Оглядываясь назад, я мог сказать, что свой второй шанс просрал. Я прожил меньше того возраста, когда умер в той жизни. Единственное, что в этот раз с девчонками крутил, стал кем-то значимым и семью завёл. Только прожил мало. А если было бы больше времени, то что было бы дальше? Возможно, нашёл бы Алису. Попытался бы вновь осесть. До первых проблем? Или до первой неуверенности в своих силах? До скуки? Или всё могло бы быть иначе? Интересная работа, выходные, общение, а нехолодный дождь и угнетающий кашель, который душит, лишая лёгкие кислородом.

Чтоб чего-то понять и к чему-то прийти надо подойти к самому финалу забега, который кто-то обозвал жизнью. А ведь это самый натуральный забег. Гонка на выживание. Если отказываешь от этой гонки, то теряешь часть жизни. Оставаться на месте или всё время бежать – два пути, который приведут не к финалу, а к пропасти. Должна быть золотая середина. Я же этой середины не видел. Ладно, не искал. Вместо этого кидался из крайности в крайность.

– Где ты болтаешься? – Грег стоял на пороге кабака.

– Гуляю. А Рая где?

– Кошка на меня обиделась. Умотала в неизвестном направлении, но обещала вернуться.

– Вернётся и ладно.

– Что-то ты в последнее время стал часто гулять, – заметил Грег.

– Не всё же время пить, – ответил я. – Иногда и пройтись охота.

– Пока ты где-то болтаешься здесь заговор зреет.

– Хотят власть сменить?

– Угу. Говорят, что ты меры не знаешь, – ответил Грег.

– А я не знаю меры? – доставая самокрутку, спросил я.

– Иногда. Ты слабеешь. Скоро не сможешь власть удержать, – ответил Грег, наблюдая, как я сплёвываю кровью.

– Что-то в последнее время меня эта власть перестала интересовать. Да и никогда не интересовала. Так было нужно и всё. Что там Кэп говорит?

– Переговоры затягиваются, но Шакалы больше не нужны. На твой взгляд, есть кто сможет нормально жить?

– Мы же набирали их из тюрем. Когда отряд нёс потери, забирали ублюдков пожирнее, которые без головы. Если они раньше были такими, то после войны лучше не стали, – ответил я.

– Были некоторые сомнения, но раз ты им решил шанса не давать…

– Это того не стоит.

– Тогда последний раз устраиваем зачистку? Или ещё повременим?

– А чего временить? – хмыкнул я. – Или мы их, или они нас.

В кабаке по какой-то странной случайности никого из мирных жителей не было. Только наши. Они покосились, когда мы вошли. Хмурые взгляды красных глаз. Дымовая завеса, от которого хотелось раскашляться, но было не время. Похоже, до них начало доходить, что сейчас будет. Кто-то схватился за оружие, но проиграли сразу. Это была бойня, в которой участвовали не только мы, но и перламутровые. Последняя бойня тех, кто выступал в роли палачей. Стрельба, крики, ругань и пустота на душе. Это всего лишь работа, а эти люди, с которыми мы вместе когда-то шли под пули, они были расходным материалом, которому вышел срок. А если материл больше не нужен, то его принято выкидывать на помойку.

Пули закончились. Осталось добить раненых. Услышать в свой адрес последние проклятье и отправить их в другой мир. Возможно, к лучшей жизни. Наверное, это и влияло на моё отношение к жизни и смерти. Когда нет страха перед смертью, то к ней относишься спокойнее. Начинает отсутствовать страх совершать какие-то рискованные поступки, ведь знаешь, что в итоге можно будет прожить другую жизнь и в ней исправить ошибки прежней. Но тут появляется ловушка. Ценность жизни в данный момент теряется. Потом подходит час икс и приходит понимание, что эта жизнь закончилась, возможно, там будет другая жизнь, но эта не повторится. Там будут другие люди, другие ценности, другие мысли, которые будут отличаться от жизни нынешней. А значит, сколько бы ни было попыток, сколько бы ни было возможностей, любую жизнь нужно проживать так, как в последний раз. Вроде нет ничего проще. К тому же этому нас учит день, который заканчивается и больше не возвращается. Вот он ответ на все вопросы. Живи так, как будто этот день последний. Думай, сколько всего можно сделать за один световой день и делай. Но я вместо этого торопил дни, думая, что впереди будет что-то такое интересное и важное, наполняющее смыслом жизнь, но что-то смысл не принесёт. Его приносит лишь сам человек. Своими поступками и действиями, движением и остановкой, чтоб осмыслить эти действия. Всё время бежать – так никаких сил не хватит, а если лишь лежать, то только бока отлежишь. Плохо впадать из крайности в крайность. Везде должна быть золотая середина, но эту середину увидеть сложно. Да и значение середины весьма условно. Середина жизни, детства, юности – всё это варьируется от внешних факторов. У кого-то детство заканчивается в семь лет, а кого-то доходит до сорока лет. Кто-то юн и молод душой всю жизнь, а другой как родился, так считай уже старик. Даже день имеет середину весьма условную и зависит от времени года и продолжительности светлого времени суток. Слишком много условностей, слишком много факторов, которые усложняют поиск середины и делают его легче, так как появляется более гибкое пространство для действий.

Я сидел на крыльце и курил. Позади меня остались трупы. Впереди меня была неизвестность. Грег стоял рядом. Попросил у меня самокрутку, хотя не курил. Сейчас дымил.

– И чего теперь? Моя очередь? – спросил я.

– Зачем? Ты и так не жилец, – ответил Грег. Я думал, что сейчас услышу насмешку, но он не смеялся. – Мне не понравилось это задание. Грязью от него несло ещё на подходе, но приказы не обсуждаются. Мне одному терять было нечего. И смерть я надеялся найти на поле боя. Это как-то лучше, чем в петлю лезть. Себя убивать – это трусость. Хотя сейчас я не знаю, что трусость, а что смелость. Идти под пули – это одно, а воевать со спящими совсем другое. Как бы это все не вызывало отторжения, приказы не обсуждаются. Война пошла по такому пути. Ничего тут не сделать.

– Но вины с нас этот факт не снимает, – сказал я.

– Да. Не снимает. Дождь надоел. Скоро плесенью покроемся.

– За столько лет не покрылись, и сейчас не покроемся. Меня больше беспокоит участь утонуть.

– Тоже вариант, – согласился Грег. – Идёт кошка мокрая.

В начале улицы показалась Рая, которая шла уверенным шагом, не обращая внимание на лужи. В руках корзина закрытая кожей, чтоб не попала вода. Она подошла к Грегу и пихнула ему в руки корзину.

– Умею я готовить. Вот пирог. Настоящая женщина может не только стрелять, но и готовить, – ответила она.

– Железные слова, – рассмеялся я и закашлялся.

– Ты болеешь? – с тревогой спросила Рая.

– Пройдёт, – отмахнулся я.

– Так вы будете есть? – она хотела войти в кабак, но Грег её остановил. Взял под руку.

– Меняем дислокацию. Ты говорила, что где-то комнату снимала? – уводя её от кабака, спросил Грег.

– Да. Одна женщина сдавала. А Ваня? Он тут останется?

– Зачем? Сейчас откашляется и с нами пойдёт. Так ведь?

– А может я решу пойти в другую сторону? – спросил я.

– Иди куда хочешь. Но в городе не так много свободных мест. Да и репутация у нас с тобой не такая, что откроет двери. А помирать в канаве – последнее дело.

– Почему сразу помирать? – насторожилась Рая.

– Потому что сейчас не то время, чтоб спать на улице. Я понимаю, что укротителю тварей нет смысла их опасаться, но дождь и сырость никому добра не делает.

Люди прятались в домах. Лишь изредка попадались одинокие прохожие, которые быстро шли по улице, топая по лужам. Лужи. Воспоминания из детства. Только они были какие-то смешанные. То я вспоминал, как в той жизни строго запрещали лезть в лужи, а в этой жизни я в них лез, чтоб потом валяться дома с температурой и почти помирать. Но не помирал. Тогда почему же сейчас так мне было плохо? Раньше удавалось со всем справляться, а теперь… Теперь не было за что-то цепляться. Поле. Цветы. Алиса среди этих цветов. Когда-то эта картинка меня выручала. Теперь казалось, что как бы я ни представлял эту картинку, сколько бы о ней ни думал, я никогда до неё не дойду, хотя бы потому что уже доходил, но повернулся к ней спиной. Разные варианты жизни, разные пути, повороты и калейдоскоп событий собираются в мозаику, которая превращает раздробленные кусочки в единое целое. И этот калейдоскоп можно сломать, разбить. Тогда мозаика превращается в хаос, который врывается в жизнь и закручивает эту жизнь вихрем, разрывая человека на части и лишая его ощущения счастья.

Стандартный дом, соединённый в квадрат с двором внутри. Единственное, что здесь было на порядок больше подъездов. Явно дом рассчитывался на небольшие семьи или молодые, у которых ещё не было детей. Рая постучала в дверь. Открывать никто не торопился. Тогда она достала ключ и открыла дверь сама. Пропустила нас вперёд.

Пустой дом. Какой-то неживой. В нём словно никто не жил. Хотя наличие личных вещей на полках и вешалках, говорило об обратном.

– Есть кто дома? – крикнула Рая.

– Я в ванне. Ребёнка мою, – донёсся голос из глубины дома.

Я повесил пальто и шляпу, с которых стекала вода. Сапоги полетели куда-то в угол. Топтать чистый пол не хотелось. Пока Рая распаковывала корзину с пирогом, я подошёл к Грегу.

– Там надо Кэпу доложить о случившимся, – сказал я.

– Я разберусь, – ответил Грег, который в это время наблюдал за Раей. – Я тут подумал. Если помереть не получилось, тогда может надо начать жизнь? Ведь сколько было возможностей получить шальную пулю. И что в итоге? Я живой. Значит, моё время ещё не пришло.

– Не нам судить, когда помирать, – ответил я.

– И то верно.

– Ты идёшь есть? Или я зря столько времени этот пирог пекла? – притопнул ногой зло сказала Рая Грегу.

– Иду, – усмехнулся он, а я же почувствовал себя чужим.

Хотел выйти на улицу и покурить, но не успел дойти до двери. Из коридора вылетел мальчишка лет четырёх. Может пяти. В этом я не разбирался. В руках деревянное ружьё, а через голову перекинуты стреляные гильзы на верёвке.

– Руки вверх! Ты кто такой? Если вор, то проваливай, – заявил мальчишка, наставляя на меня деревянное ружьё. То, что оно было игрушечным, пацана не смущало. Какая-то безрассудная храбрость. – Что молчишь?

– Венька, брысь в комнату за тапками, а то опять простынешь, – сказала вышедшая следом за ним Алиса. Она не изменилась. Тот же глубокий взгляд, то же серьёзное лицо. Я стоял и не мог понять как? Это не попадало ни в какие логические цепочки и совпадения. Такого просто не могло быть. Но было.

– Почему ты здесь?

– Тебя надо спросить, – ответила Алиса. Она подошла ко мне. Приложила руку ко лбу. – У тебя жар. Иди в душ. Потом в кровать. Надо лечить.

– Поздно.

– Поэтому ты хочешь остаться грязным? Дело твоё. Пойду приготовлю суп. Если всё-таки надумаешь помыться, в комнате в шкафу рубашка и штаны. Сейчас не то время, чтоб в юбках разгуливать. Приходится приспосабливаться, – ответила она.

Через какое-то время я сидел на кухне в чистых вещах и пил какой-то травяной чай. Алиса хлопотала около плиты. Мальчишка сидел напротив меня и «чистил» своё ружьё. Грег и Рая куда-то ушли, но мне было честно не до них.

– А ты воевал? – спросил меня мальчишка.

– Да.

– У меня папа на войне. Когда вернётся, то настоящее ружьё подарит.

– Нет, – в один голос сказали мы с Алисой.

– Почему? – сделав круглые глаза, спросил Веня.

– Мал ещё, – ответил я.

– Веня, иди в комнату и там поиграй, – велела Алиса. Он не стал спорить, но когда проходил мимо меня, остановился.

– А на пять лет? К тому времени я буду взрослым.

– Подумаю, – пообещал я. Веня кивнул, заговорщический подмигнул и побежал в комнату.

– Что ты будешь делать дальше? – спросила Алиса.

– Как будто у меня много вариантов, – ответил я, после очередного приступа кашля.

– Варианты есть всегда. А у тебя их достаточно много. Только ты их не видишь.

– А какие варианты видишь ты?

– Моя история – это лично моя дорога. Она мало зависит от твоей, но при этом тесно с ней переплетена, пока меня это устраивает и пока это нужно тебе. Но это не твои варианты, не твои пути. Жизнь напоминает рельсы. Иногда две жизни какое-то время идут параллельно, а потом появляются стрелки и рельсы пересекаются, расходятся, а потом и вновь сходятся. Всё зависит от того по какому маршруту идёт поезд.

– В этом мире нет поездов. Здесь до войны были скоростные трассы, но не железнодорожные пути, – ответил я.

– Какая разница про какой из миров говорить? Зачем себя привязывать к одной плоскости, когда этих плоскостей может быть множество?

– И ты всё их помнишь?

– Не важно что я помню и что я знаю.

– А что тогда важно?

– Пока ты не поймёшь что хочешь, то будешь возвращаться к старту, вместо того, чтоб двигаться к финалу, – ответила Алиса. – Можно перебирать варианты, но перебирая их, ты оказываешься в ловушке.

– Потому что верного варианта нет? – спросил я.

– Когда смотришь на жизнь, как на одну большую ошибку, то она и становится ошибкой.

– Потому что мысли материальны? – усмехнулся я и вновь закашлялся.

– Не из-за этого. Мысли и события связаны, потому что мы думаем по определённому шаблону, который состоит из событий нашей жизни. Нарушить шаблон сложно. Но когда это удаётся, то человек переходит в другой шаблон. Какая вероятность, что мы с тобой здесь встретимся именно здесь и сейчас? А может я всё это время шла по следам вашего отряда, потому что мне другого не оставалось. Из города пришлось уйти по личным соображениям. Но вешаться тебе на шею камнем я не стала. Человеку не навязать то, что ему не нравится и от чего его воротить. Тебе же пока всё это было не нужно. – Она взмахнула рукой в пространстве. – Дальше я увидела Раю. С ней я была ещё знакома, когда приезжала к тебе в город, но тебя не нашла. Дальше объяснять нет смысла. Что это? Совпадения? Череда случайностей? Или заранее предначертанный результат? Почему наши с тобой дороги пересеклись? Почему они пересекаются вновь? Потому что так было нужно? Или это наше проклятье? А может потому что случайных встреч не бывает, а бывают встречи, когда люди должны помочь друг другу? Осознанно или неосознанно помочь, навредить, заставить что-то понять… Вариантов много. Все они верные и все они одновременно ложные, потому что всё зависит от точки зрения. Можно стоять с разных мест и картина будет меняться. Будут возникать обманы и иллюзии, а среди них проскальзывать правда. Но что увидишь ты – это решать лишь тебе.

– Ты в своём репертуаре. Ясно и ничего неясно.

– Так потому что ничего абсолютного в мире нет. Есть лишь рябь, через которую мы и смотрим на этот мир. Суп готов. Ешь. Тебе полезно горячее, – ставя тарелку с супом, ответила Алиса.

Вечером я лежал без сна. Хотя и была слабость, но сна не было. Были лишь мысли. Что хотеть от жизни? К чему стремиться? Искать лекарство? Лекарство от чего? От лёгких? Или от души, которая была покрыта таким слоем грязи, что становилось страшно самому перед собой. Похоже, когда-то я выбрал неправильный путь. А в чём заключалась его неправильность? В решение, что в этой жизни может что-то добиться лишь человек без принципов? Человек без совести? Глупо это. Я, похоже, так и не повзрослел, если считал, что крутизна человека измеряется в крови на руках. Это как в детстве смотреть на ребят, что курят за гаражами и думать, что вот это и есть верхушка жизни. А верхушка жизни заключается в ответственности перед собой за свои поступки, какие бы они ни были. Я за свои готов был отвечать. Если бы можно было вернуться к старту, то историю можно было бы переиграть. Нет, не переиграть, а изменить с другими переменными, которые бы сделали жизнь неповторимой и интересной уже тем, что можно спокойно дышать, а не задыхаться кашлем…

Алиса уложила Веньку спать. Зашла в комнату. Я видел, как она снимает одежду в ночных сумерках, а потом забирается ко мне под одеяло. Забытые чувства, когда спишь не один, а с кем-то. Наверное, в этом и есть отличие одиночества от семьи.

– Какое бы ты решение ни принял, я поддержу, – ответила она прежде чем уснуть. Мой ответ её не интересовал. А я не хотел начинать спор, которому не было финала.

– Переговоры провалились. У них осталось старое оружие! – Герг ворвался в комнату. Заставил подскочить меня и начать искать оружие, которое лежало почему-то на подоконнике. Видимо, Алиса переложила.

– И что теперь? – спокойно спросила Алиса. – Воевать против ракет револьверами не имеет смысла.

– Убежать не получится. Все дороги размыты. Мы увязнем в грязи, – сказал я, протирая лицо руками и пытаясь стереть остатки сна. Неожиданно стало смешно. Я считал, что сила в оружие. Вот в моих руках револьвер, а защитить никого я не в состоянии. Но смех перебил кашель.

– Мам, пап, что случилось? – сонный Венька появился на пороге комнаты. – Вы мне спать мешаете.

– Да вот, тётя Рая и дядя Грег сказали, что сегодня нас ожидает фейерверк, – ответила Алиса, помогая устроиться в кровати Веньки.

– Может подвал? – предложила Рая.

– Он залит водой, – спокойно ответила Алиса, напевая песню сыну.

– После ракеты от города ничего не останется. Они хотят уничтожить армию Союза степных городов одним ударом, – сказал Грег, садясь на край кровати. – Слишком самоуверенно было стягивать сюда основные силы.

– Никто ведь не знал, что у кого-то ещё остались старые ракеты. Война шла четыре года, но они не думали их запускать, – сказал я, справляясь с кашлем и подходя к Алисе. Она взяла у меня револьвер и вынула оттуда патроны, которые высыпала на пол.

– Ловушка, – ответил Грег. – Видимо, у них не так много ракет. А армия до того момента, как мы остановились в городе, была разбита на отряды, которые сложно было перебить поодиночке. Сейчас же мы стали хорошей мишенью.

– Значит, ничего нельзя сделать? – садясь рядом с Грегом, спросила Рая.

– Можно начать паниковать, – усмехнулся Грег.

– Мама, а что такое фейерверк? – спросил Венька.

– Это красивые всполохи на небе, которые напоминают огненные цветы. Эти цветы состоят из тысячи искр. Искры рассыпаются по небу, раскрашивая его в разные цвета, – ответила Алиса.

– Красиво, – вздохнул Венька.

– Мне они самой нравятся, – ответила Алиса. – Когда-нибудь я покажу тебе много красивых вещей, которые навсегда останутся в памяти. Помогу раскрасить мир в разные цвета, а пока спи.

– Не знаю, правильно ли всё это, – прошептал я, обнимая её за плечи.

– Этого никто не знает, но время покажет, – ответила она.

– Зря сегодня зачистку делали. Лишняя кровь… – вздохнул Грег.

– Надо было с этим заканчивать, – возразил я.

Алиса продолжала укачивать Веньку и напевать песню. Рая всхлипывала, а Грег её успокаивал, пытаясь приободрить. Где-то тоскливо завыла тварь. К ней присоединилась другая. Последняя песнь, прощальная песнь, которую я больше не услышу, потому что уже была запущена ракета, что несла смерть тем, кто решил навязать мир с помощью огня и крови…

Глава 30. Эпилог

Меня на миг ослепило яркое закатное солнце. Такое бывает, когда выходишь из тёмного подъезда, а тебе в лицо смотрит солнце. Так как дом находился на холме, а за холмом начиналась поле и река, то солнце было у нас частым гостем. Его лучи отражались от снега и слепили. Я машинально сделал несколько шагов в сторону магазина. Тротуара у нас не было. Дорога подходила впритык к дому, что создавало некоторые неудобства. Например, зимой, когда счищали снег, или когда выруливала машина с парковки-кармана, но мы к этому привыкли.

– Осторожно! – женский крик ворвался в темноту, а вместе с ним пришёлся толчок в грудь, да такой сильный, что я упал на спину и проехался по льду несколько метров. Шум упавшей ледяной шапки заставил вздрогнуть, но я даже не посмотрел в ту сторону. Зрение вернулось, а вместе с ним вернулась и память последних минут. Ракета, твари, Алиса, Венька, Рая, Грег – я всё это помнил, но не мог понять, как такое возможно.

На лице сеть мелких шрамов, порванное ухо и глубокий взгляд, который частично скрывала рыжая чёлка, что выбиралась из полосатой шапки всех цветов радуги. Алиса с сумасшедшими нотками и привычным спокойствием.

К подъезду подходила Рая с Григорием, за которого собиралась замуж. Она решила найти родного отца, что когда-то удачно гульнул налево.

Это была другая жизнь, без шакалов, крови и ракет. Без крови на руках и ошибок. Я мог начать со старта. И в этот раз я хотел этого, понимая, что жизнь одна и она есть именно сейчас. Всё остальное – это лишь отступления, зеркала, которые могут быть, а могут и не быть. В них можно пройти все этапы взросления, которые почему-то не получается пройти в реальной жизни, сформировать ценности и мораль, а можно в этих зеркалах утонуть и потерять себя. Я решил выбраться, как когда-то это решила сделать Алиса, Рая, Грег. Пути переплетались и расплетались, пока не превратились в осколки, что составили мозаику жизни. Здесь и сейчас мы были такими, кто смог пройти все дороги и вернуться, а в другом зеркале кто-то не дошёл и потерялся. Комбинаций событий бесчисленное множество. А какие из этих комбинаций событий составят именно эту мозаику, зависело от каждого из нас. После того как я узнал, что хочу видеть в своей, картинка сложилась, и мы встретились в одной точке.

Солнце почти спряталось за горизонтом. Я предложил всем подняться наверх в квартиру. Пока искал ключи, нашёл в кармане пачку сигарет. Зачем-то вчера решил начать курить. Тогда казалось, что это признак самостоятельности, а на самом деле детская выходка тридцатилетнего мужика, который хотел сделать хоть что-то назло родителям. Ещё вчера я не понимал, что такой выходкой я делаю зло лишь себе. Выплёвывать лёгкие больше не хотелось. Пачка полетела в урну, что стояла рядом с подъездом. Самостоятельность всё же доказывается иначе, чем показушностью. И первый шаг к переменам был сделан.