Текст книги "Рандеву"

Автор книги: Эстер Верхуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

11

– Мама, мне жарко.

Сын жалобно смотрел на меня. Его щеки слегка раскраснелись.

Изабелле и Бастиану сегодня не надо было идти в школу: учителя бастовали и сейчас проводили демонстрацию где-то в городе. Чего им было нужно на этот раз, я не знала: больше свободного времени, больше денег или то и другое вместе.

Я дала детям бумагу и фломастеры, и теперь Изабелла рисовала пятого кролика, а Бастиан – третий автомобиль. Они раскрашивали рисунки все более неряшливо, и я понимала, что дети недолго просидят спокойно. Им хотелось на улицу, хотелось играть, они становились беспокойными, но половина рабочих сейчас была на крыше, и оттуда без всякого предупреждения то и дело падали камни или куски черепицы. Возле дома опасно. Может быть, взять Бастиана и Изабеллу в город за покупками?

Я посмотрела на часы. Нет, это не выход из положения. Одиннадцать часов – час пик на кухне, так что мы могли бы уехать только после обеда. Мною овладела легкая паника. Господи, да как же я смогу увести детей из дома, если в то же самое время должна подать на стол полный обед?

– Я хочу на озеро, – сказала Изабелла.

– Да! – немедленно поддержал сестру Бастиан. – Купаться!

– Купаться холодно, – ответила я.

– И совсем не холодно! – это они завопили хором.

– Нет! Все-таки уже не лето. Купаться нельзя.

Бастиан перечеркнул рисунок зеленым фломастером.

– А когда мы поедем в Голландию?

– Когда дом будет готов.

Две пары глаз испуганно уставились на меня.

– Так это же еще через сто лет!

Я улыбнулась и заправила выбившийся локон Изабелле за ухо.

– Да нет, намного раньше. Я думаю, мы поедем в Голландию на Рождество. Можно будет остановиться у дедушки с бабушкой. Правда, здорово?

Бастиан промолчал, Изабелла продолжала смотреть мне прямо в глаза.

– Мама, мне тут совсем не нравится. Я хочу домой.

Ее жалоба пронзила мне сердце. Нельзя, чтобы они это заметили. Для Эрика наш переезд стал большим захватывающим французским приключением, он занимался тем, о чем уже много лет мечтал. Моя мечта осуществится, когда будут готовы дом и комнаты для постояльцев. Но для Изабеллы и Бастиана это стало переездом, прямо в ад. Сие я полностью осознавала, понимая в то же время, что ничего не могу в данном случае поделать, потому что, если бы я обнаружила свои сомнения и проявила переполнявшее меня сочувствие, их невозможно было бы унять. С детьми надо было держаться уверенно, независимо от того, что я сама чувствовала. Или думала.

– Сокровище мое, это наш дом. Мы тут живем. Здесь все будет замечательно, поверь мне. Совсем скоро у вас появятся отдельные комнаты и очень большая комната для игр. Со своим телевизором, плеером и книжным шкафом.

– Мама, – внезапно сказал Бастиан с упреком, – вы с папой говорили, что тут будет бассейн, и что я получу собаку, и что здесь всегда солнце… А ведь это совсем не так!

Дело принимало нежелательный оборот.

– Сейчас мне нужно готовить еду для нас всех, а потом мы поедем в город. Тогда зайдем в «ЖИФИ»[16]16
  GIFI – сеть магазинов с широким ассортиментом товаров для дома и отдыха.


[Закрыть], и там вы сможете выбрать себе какие-нибудь подарки.

Да уж, подарки… Подкупать обоих детей. Как низко, Симона!

– На сколько евро? – это реакция Бастиана.

– На четыре.

– На них можно купить машинку?

– В «ЖИФИ», я думаю, можно.

– An Action Man[17]17
  Action Man – компьютерная игра.


[Закрыть]?

– Нет, вряд ли. Вот машину – пожалуйста.

Этим он удовлетворился. Пока.

– Не выходите из каравана, пока я буду готовить обед.

– Но здесь очень жарко! – тотчас возразила Изабелла.

Я открыла окна максимально широко, так что свежего воздуха стало побольше. Это получилось не сразу, мне пришлось хорошенько толкнуть рамы, упираясь одним коленом в кровать Изабеллы. Этот караван и я – нет, мы никогда не поладим! Я не могла понять людей, которые с удовольствием проводят в таких прицепах свой отпуск.

– Теперь не так жарко. – Я требовательно посмотрела на обоих. – Могу я быть уверена, что вы останетесь в караване?

Они послушно кивнули, но это меня не убедило.

– Вам действительно нельзя ходить в дом. Там сейчас слишком опасно, даже камни падают.

– Но папа там, и его друзья тоже, – возразил Бастиан.

– Они большие, а вы еще маленькие. Обещайте мне, что останетесь здесь.

– А можно мне тогда Action Man?

Я обреченно вздохнула.

– Посмотрим, когда будем в городе.

Я вышла на улицу и обошла вокруг дома. Конечно, беспокоилась, действительно ли дети будут сидеть в караване.

Так нельзя, так не пойдет. Я не могу разорваться пополам. Даже на три части: на кухне звонил телефон, но трубку никто не брал. Я решила пока оставить все как есть, а вечером спросить Эрика, можно ли протянуть шнур до каравана.

Во дворе я чуть не наткнулась на леса. Брюно, парень с пирсингом, протянул мне руку.

– Добрый день, Симона.

– Добрый день, Брюно.

Имена парней я все-таки выучила. Я сделала это за разговорами с двенадцати до двух. Общалась я в основном с Антуаном, который взял на себя труд говорить, воздерживаясь от местных словечек и сбивающего меня с толку сленга – так называемого верлана, когда в словах меняют слоги, чрезвычайно популярного в нашей бригаде. Больше того – Антуан постоянно поправлял меня, так что я все больше привыкала к языку и при этом заучивала новые слова.

Я запрокинула голову. На крыше сидели Арно и Пьер-Антуан, а позади них – Эрик, я смогла разглядеть только его растрепанную светлую шевелюру. Может быть, это опасно? На такой-то высоте? Больше никого из бригады видно не было.

Прошла на кухню и открыла морозильную камеру. Достала двухкилограммовый пакет замороженной брокколи. Вытряхнула три четверти содержимого на сковороду, добавила воды, немного масла и соли и, накрыв крышкой, поставила на огонь. Сегодня на столе будет нечто противоречащее всем формам здешних кулинарных удовольствий: голландские фрикадельки. Еще вчера, узнав, что дети не пойдут в школу, я слепила и обжарила шарики из фарша, а теперь их оставалось только разогреть. Когда я повернулась, чтобы поставить приготовленные фрикадельки поближе к плитке, в дверном проеме появился Мишель.

Я чуть не выронила из рук миску.

У него на плечах сидела Изабелла. Она крепко держалась обеими руками за его лоб и чуть виновато смотрела на Бастиана, который смущенно стоял рядом, вцепившись пальцами в спортивные штаны Мишеля.

Мишель улыбался.

– Они шли по двору. Наверное, сюда.

Он поднял руки, нашел ими Изабеллу и поставил ее на пол перед собой. При этом движении я уловила аромат туалетной воды, которой он пользовался, или что там это было. Ему этот запах очень подходил, но на всю мою биологическую систему он подействовал убийственно.

Я попыталась сделать вид, что не замечаю Мишеля, и обратилась к детям. Это удалось только наполовину.

Бастиан заранее подготовился к разбирательству: как мужчина, он встал впереди сестры.

– В караване слишком жарко. А еще Изабелла все время чиркала на моих рисунках!

– Нет! Это ты на моих!

– Ты первая начала!

– Дети, тише, – я взяла сына за руку, чтобы успокоить. – Мы же договорились, что вы останетесь в караване, а вы этого не сделали.

Бастиан вырвался.

– А мы не хотим там сидеть. Мы хотим купаться!

Я импульсивно оглянулась в поисках поддержки, но лучше бы мне этого не делать. Мишель стоял, прислонившись к дверному косяку. Одна рука на предплечье другой. На лице сияет улыбка.

– Могу я чем-нибудь помочь?

Я перевела взгляд с детей на Мишеля и обратно.

– Э… Нет, спасибо. Я сама.

Брокколи бушевала. Я немного сдвинула крышку со сковородки.

– Останетесь со мной кухне? – спросила я сына и дочку.

– Мам, нам скучно.

Я посмотрела мимо Изабеллы на дверной проем. Мишель исчез.

– Очень хорошо понимаю, что вам скучно, но мне-то надо готовить! А вам нельзя ходить около дома и по двору, потому что это опасно. Включить телевизор? Дать печенье и чего-нибудь попить?

Это подействовало.

Я убавила огонь, вытащила из шкафчика пачку печенья, взяла за руку Изабеллу и, обходя дом, пошла обратно к прицепу. Поручив своих детей заботам «Никелодеона»[18]18
  «Никелодеон» (англ. Nickelodeon) – детский развлекательный телевизионный канал.


[Закрыть] и дав им пачку печенья, я вспомнила, что днем во искупление своего невнимания обещала им подарки. Супер няня[19]19
  «Супер няня» (англ. Super nanny) – популярная телевизионная программа для родителей.


[Закрыть] тут же приняла бы решительные меры. Я все это знала, в теории. Но теория и практика – очень разные вещи.

За столом завязался разговор, в котором я не принимала участия. Говорили быстро, и я уловила всего несколько слов, как раз достаточно, чтобы понять, о чем идет речь. Сначала вели беседу о ходе строительства, естественно, затем что-то о президенте Шираке, объединении Европы или его отсутствии, и об известных людях, которых я не знала.

Мишель смотрел на меня. Когда он ловил мой взгляд, вокруг его глаз появлялись лучики от подавляемой усмешки. Я изо всех сил удерживала на лице вежливую сдержанную улыбку. Чем больше я пыталась показать, что на самом деле ничего необычного не происходит, тем хуже это у меня получалось. Словом, мучение.

Я машинально зачерпнула что-то и положила в свою тарелку. Немного брокколи и чуть-чуть картофеля-фри, ни фрикаделек, ни подливки. Я ничего не хотела, не чувствовала вкуса. Поесть стоило мне определенных усилий. Во рту пересохло, а желудок съежился.

Эрик был занят разговором с Петером, на этот раз по-голландски. Речь шла о вещах, в которых я не разбиралась, – достоинствах и недостатках определенных сортов металла и соединительных деталей. Я решила обратить все внимание на Изабеллу и Бастиана, но что бы ни делала и что бы ни говорила, помнила о присутствии Мишеля.

– Эй, Симона, послушай-ка, что говорит Петер.

Я повернула голову к Эрику и Петеру.

Вандам провел рукой по своим вьющимся волосам.

– Мы опережаем график. Если все и дальше пойдет так же удачно, недели через три будете спать в доме.

Это была хорошая новость. Поправка: это была отличная новость.

– Пока еще все выглядит не так, как должно, – продолжал Петер, – но крыша будет готова к концу недели. Тогда мы начнем укреплять балки внутри. С полами работы еще дня на два, а потом можно довести все до ума наверху.

– Отделочные работы, – пояснил Эрик. – Обои, покраска, штукатурка.

– Мы только что договорились сначала привести в порядок три спальни для вас.

– Временно, – добавил Эрик. – Пока мы поспим в левом крыле наверху, а потом перейдем вниз. Тогда можно будет выбрать комнаты по своему вкусу и отделать их по-настоящему. А когда все это сделаем, начнем жилую часть.

Правая часть дома, с башнями, станет нашим жильем. Там работы едва начались. До этого все делали в левом крыле и на крыше.

– Хорошо, – сказала я. – Значит, нам не придется зимовать в караване?

– Надо еще кое-что уладить с отоплением. Петер говорит, зимой здесь может быть десять градусов мороза, так что оно нужно обязательно.

Над накрытым столом сияло солнце. Оно грело мне спину и отбрасывало удлиненные тени парней на тарелки и миски. Зима казалась мне чем-то абстрактным, не из этого мира.

– Десять градусов мороза? – переспросила я.

– Да. Например, в прошлом году так и было, – сказал Петер. – У нас оказалось много хлопот с лопнувшими трубами, кое у кого возникли проблемы. За то время, что я здесь живу, так холодно еще не было.

– Итак, дорогая, – подытожил Эрик, – еще три недели разрухи, и мы будем спать в своей собственной спальне.

– Великолепно.

Я обернулась и посмотрела на дом. Леса по всему фасаду, повсюду строительный мусор, деревяшки, инструменты, одежда, снятая и тут же брошенная, когда стало припекать солнце.

– А окна и двери? – вспомнила я.

– Тут работы всего на день, – ответил Петер. – Мы их уже заказали. Останется только вставить. Вам повезло, что фундамент оказался в хорошем состоянии. В старых домах никогда не знаешь, с чем столкнешься, так что я был осторожен с первоначальными планами, но должен признать, что все идет как по маслу.

Я вздрогнула от испуга.

Нужно выйти из летаргического состояния. Не могу понять, где я, пока не вижу перед собой стену. Зеленая. С царапинами, какими-то словами и целыми фразами.

Должно быть, я задремала. Который час, не знаю. Часы у меня забрали сегодня утром при входе. Меня обыскала женщина в форме полиции. Мои часы, кассовые чеки, оставшиеся в карманах куртки, ключи от дома и мелочь на оплату парковки были сразу сложены в отдельный пакет. На него наклеили этикетку. Мне пришлось разуться. Та же женщина вытащила из кроссовок шнурки, положила их вместе с остальным моим имуществом и отдала мне обратно обувь без шнурков. Потом я должна была подписать какой-то бланк, протянутый мне кем-то из полицейских. Другой слуга закона поставил на него печать. Вообще-то я думала, что они выдадут мне комбинезон. Оранжевый, как показывают в американских фильмах. Но я все еще в своей одежде – в футболке и длинной, широкой юбке из хлопка. И в кроссовках без шнурков.

Слышатся шаги. Где-то в глубине моего сознания вспыхивает: допрос. Они идут, чтобы взять меня на допрос. Я начинаю дышать чаще.

Что мне сказать? Или я могу ничего не говорить?

Все, что мне известно о подобных ситуациях, я почерпнула из американских сериалов: «Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть и будет использовано против вас в суде».

Сказали они что-нибудь в этом духе утром, при аресте? Не могу вспомнить. В моей памяти остались только взгляд Эрика, его смятение.

Его жена – подозреваемая в убийстве.

12

За год до смерти двоюродная бабушка поведала мне о своем заветном желании. Она хотела кататься на роликах, как ребенок. Ездить на улице, по тротуару, вдоль домов, выделывать пируэты, стоять на одной ноге.

Она рассказала о своей мечте только мне одной. Бабушка так и не прокатилась на роликах.

Вместо этого она надевала туфли поудобнее и шла гулять с собакой.

– Симона!

Я оставила посуду как есть и вышла на улицу.

Во дворе стояли Эрик, Петер, Антуан и Мишель. Было тепло, наверняка не меньше двадцати пяти градусов, хотя подходил к концу октябрь. Нам мало-помалу начинали открываться преимущества переезда в южную страну.

– Да?

– Ты очень занята?

– Нет, не очень.

– Тогда, может быть, съездишь в Бигано за трубами и фитингами для отопительного котла и бойлера? Петер звонил утром Жерару Мийешану, и там сказали, что все готово.

– Бигано? А где это?

– К юго-западу от Бордо, – ответил Петер.

Как будто мне это о чем-то говорило.

– Ехать нужно к морю, – добавил он тут же. – Это очень просто. Городок лежит на шоссе А66, и если на магистрали у Бордо взять направление на Аркашон, то прямо наткнешься на табличку «Бигано».

Я никогда еще не бывала дальше окружной дороги Бордо, да и то машину вел Эрик.

– Полтора часа езды, – сказал Эрик. – Может, чуть больше. Я бы с удовольствием привез трубы и фитинги сам, но мне надо заняться балками, чтобы завтра можно было уложить новые и, может быть, начать с полами. А если ты привезешь фитинги, днем мы будем делать систему отопления. С тобой может поехать Мишель. Он все проверит, а то молодцы в Бигано не особенно аккуратны.

Меня будто пригвоздили к стене.

Мишель отвел глаза и переминался с ноги на ногу. Наконец мне удалось выдавить из себя:

– А… Мишель не нужен сегодня на работе?

– У него болит колено, так что от него проку немного, – ответил Петер.

Антуан и Петер отошли к одному из автобусов.

– Не забудь чековую книжку, – напомнил мне Эрик, присоединяясь к ним. – Мишель знает, где это, он там много раз бывал.

– Эрик…

Муж повернулся на одной ноге.

– Да?

– А Мишель не может съездить один? Я могу позвонить в мастерскую, спросить, сколько это стоит, и дать ему подписанный чек.

Эрик вернулся. Наклонился ко мне.

– Мне не хотелось бы, чтобы что-то из деталей оказалось не в порядке. Мишель сможет это проверить. А что парень будет делать с чеком, если окажется, что сумма на нем слишком велика? – Эрик смотрел мне прямо в глаза. – Не усложняй, Симона. Петер говорит, что это прямая дорога, почти автострада, очень удобная.

Мой муж думал, что я боюсь ехать. Все, что я могла бы еще возразить, только привлекло бы лишнее внимание.

Я нехотя кивнула и пошла прочь, вокруг дома, к каравану.

Ехать в какой-то Бигано, полтора часа (или еще дольше), сидя рядом с Мишелем, чтобы привезти трубы и фитинги. Трубы и фитинги! Ничего себе!

Запершись в прицепе, я бросилась в душевую кабину и посмотрелась в зеркало, проверяя, не растеклась ли под глазами тушь и в порядке ли моя голова. Затем в задумчивости расчесала волосы, спрашивая себя, можно ли неправильно понять эту персональную опеку средь бела дня. Посмотрев на зубные щетки, решила, что не будет большого греха, если я лишний раз почищу зубы.

Сердце колотилось где-то в горле. Из всех мужчин, которые тут околачиваются, как назло, именно Мишель должен ехать со мной в Бига… Да как же это называется?

Я достала чековую книжку, положила в сумку и пошла к машине.

Мишель уже стоял возле автомобиля. Я задалась вопросом, что за мысли у него в голове. Он смотрел на меня всего долю секунды, но я узнала достаточно.

Предприятие Жерара Мийешана располагалось в промышленной зоне сразу за чертой Бигано и представляло собой строение с белыми гофрированными стенами. Вокруг был внушительный забор. На воротах замок. Парковка пустая.

Я остановила машину у забора. Мишель вышел и направился к переговорному устройству, потом посмотрел на табличку из пластика, висящую рядом. По его позе я угадала, что он раздражен. Через минуту вернулся и сел в машину.

– Закрыто.

– Как закрыто?

Мишель пожал плечом.

– Сейчас пять минут первого. До половины третьего у них обед.

– Не может быть…

– Не попади мы в пробку возле Бордо, запросто успели бы. Глупость какая-то! Не повезло.

– А там нет кого-нибудь, кто мог бы помочь? Я имею в виду… Нельзя ли кому-то позвонить или еще что-нибудь сделать? Не могут же они так поступить? Мы ехали два часа.

– Без толку. Там никого нет. Забудь об этом.

И что теперь? Обратно домой? Мы были в дороге около двух часов. И должны возвращаться. Бессмысленно.

– Давай перекусим, – услышала я голос Мишеля. – Я что-то проголодался.

Поскольку я явно пребывала в нерешительности, он добавил:

– Просто поезжай дальше, в Аркашон.

Я машинально нашла свой мобильный телефон и набрала домашний номер, чтобы сообщить Эрику, что мы задерживаемся. Я пыталась позвонить десять раз, одиннадцать, двенадцать. Безуспешно. Звонить Эрику на мобильный не имело смысла. Я сама видела, что он остался заряжаться в караване.

– Домой звонишь?

Я кивнула.

– Им же не слышно телефон. Они занимаются балками наверху.

Попыталась дозвониться еще раз. Ответа не было.

Завела машину.

– Попробую позже.

Мы нашли свободный столик под сине-белым навесом ресторана, который назывался «Пират». Оттуда открывался вид на набережную, пляж и воду. Меню оказалось смешанным. Пицца, отварные мидии, блинчики, гамбургеры, салаты с экзотическими фруктами и моцарелла.

Для октября там было довольно много посетителей, главным образом жителей Бордо, как определил Мишель по говору наших соседей: для них Аркашон на Атлантическом океане то же самое, что Довиль[20]20
  Довиль (фр. Deauville) – морской курорт в Нормандии, на Ла-Манше, в двух часах езды от Парижа.


[Закрыть] для парижан.

Мишель знал, о чем говорит, ведь он родился и вырос в этих местах. Мне хотелось узнать о нем побольше, но он перехватил инициативу, и мы разговаривали о вещах, которые в нормальной обстановке едва ли могли бы меня заинтересовать. Подумать только – французские диалекты, по-видимому, не так сильно различаются между собой, как в Нидерландах, и французы могут понять друг друга в любом уголке своей страны. Сейчас меня это безмерно увлекло, потому что информация исходила от Мишеля. У него были прекрасный голос и чудесные интонации. Перекатывающееся «р», глубокое «а», которое неизменно заканчивалось чем-то вроде стона. Он говорил хрипловато и немного медленно, подыскивал самые простые слова… Знал, что иначе я его не пойму. Я упивалась его словами, как домашней сангрией, которую официантка поставила перед нами на стол – этакий приветственный напиток.

– Марсельский выговор можно узнать так: они всегда растягивают конец предложения. Если слово оканчивается на «ф», то получается что-то вроде «эффе».

– Я еще не так хорошо знаю ваш язык, чтобы уловить это отличие.

– Достаточно услышать один раз, можешь мне поверить.

– Непременно буду обращать внимание.

Я отпила еще глоток сангрии.

Приятным в этой ситуации было то, что я могла беззастенчиво разглядывать Мишеля, ведь если с кем-то разговариваешь, то обычно и смотришь ему в глаза или, по крайней мере, глядишь в лицо. К тому же рядом не было знакомых. Никого, кому мог бы броситься в глаза интерес, проявляемый нами друг к другу.

Мне нравилось абсолютно все, что я в нем открывала. Красивый, мужественный, ладно скроенный. Мускулатура явно не накачана в спортивном клубе, да он и не выставляет мышцы напоказ. У меня не создалось впечатления, что он тщеславен. Нельзя было ожидать, что строители будут наряжаться на работу, но они частенько надевали что-нибудь, что прежде считали красивым, так что и по рабочей одежде о них можно было кое-что узнать. Например, Эрик работал то в одной, то в другой застиранной розовой рубашке-поло от «Лакоста»[21]21
  «Лакост» (франц. Lacoste) – известная французская фирма.


[Закрыть] и в свитерах от «Гастра»[22]22
  «Гастра» (нид. Gaastra) – голландская компания, один из мировых лидеров по производству профессиональной одежды для занятий парусным спортом, а также для активного отдыха.


[Закрыть] со сломанной молнией. Этот гардероб напоминал ему о том времени, когда он отваживался играть в гольф, чтобы и на отдыхе быть вместе со своими клиентами.

На Мишеле были выцветшая черная футболка и серые спортивные штаны, но я и раньше не замечала, чтобы он пытался подчеркнуть свои стати вещами какой-либо торговой марки. То, что эти далеко не новые вещи их все-таки подчеркивали, было неумышленно и, наверное, обусловлено моим обостренным восприятием.

– Там, где живете вы, – продолжал он, – произносят долгое «е» во всех словах, которые оканчиваются на «ai». Поэтому «je sais[23]23
  Je sais (фр.) – я знаю.


[Закрыть]», насколько я знаю, будет звучать как «же сэе», а не «же сэ». Это очень хорошо слышно у Арно, он ведь родом из Бержерака.

– Ты интересуешься лингвистикой? – спросила я, удивленная тем, что его это, кажется, на самом деле занимало.

Будто извиняясь, он приподнял плечо.

– Да нет, не особенно.

Наш разговор прервала официантка – пришла принять заказ. Бросив короткий взгляд в меню, Мишель выбрал гамбургер и картофель-фри. Я взяла салат, опасаясь, что мой желудок не вынесет ничего жирного.

– Ты хорошо ладишь с Брюно, да? – спросила я, когда барышня отошла от нашего столика.

– Брюно мне как брат. Мы живем в одном доме.

– Вы живете вместе?

– Нет, он живет на первом этаже, а я на втором. В этом здании раньше была больница, а сейчас меблированные комнаты. С тех пор как в городе появился университет, многие старые дома привели в порядок и сделали пригодными для сдачи внаем.

– Значит, в вашем доме живет много студентов?

Он рассмеялся.

– Студенты, безработные, наркоманы, нелегальные иммигранты… Все кто угодно. Преимущество в том, что если тебе что-нибудь нужно – неважно, что, – всегда можно к кому-нибудь постучаться.

Наш разговор нельзя было назвать естественным. Возможно, это было незаметно тому, кто посмотрел бы на нас вскользь, но мы совершенно точно испытывали неосознанную нервозность и напряжение. Как будто и мне, и ему не было интересно то, о чем мы говорили, но мы боялись, что молчание станет двусмысленным.

Мой взгляд скользнул с лица Мишеля на его грудь, плечи, предплечья, кисти, ловко скручивающие папироску, и пополз обратно.

Время от времени мы сталкивались под столом коленями. У Мишеля это вызывало извиняющуюся улыбку, а у меня нервический смешок, что безмерно раздражало. Я чувствовала, что теряю рассудок.

– Тебе нравится твоя работа?

Он пожал плечом и наклонил голову, чтобы закурить свою самокрутку.

– Работа как работа. Тяжелая, особенно летом, когда жарко. В прошлом году две недели было выше сорока градусов. Это трудно, если стоять снаружи на лесах, штукатуря фасад. Но что поделаешь? У меня есть ремесло, которое кормит, крыша над головой, добрые друзья. У нас отличная бригада, а Петер и его жена – прекрасные люди, так что мне не на что жаловаться.

Я подумала, будет ли он заниматься своим ремеслом и через двадцать лет, как Арно. Для Мишеля эта работа казалась мне не совсем подходящей, он явно знал много такого, что вряд ли пригодилось бы ему в строительной бригаде. Впрочем, я ничего не ведала о французской школьной системе, так что, спросив о его образовании, все равно не поняла бы ответ.

На столе появились две тарелки, корзинка с горячими булочками и бутылка воды.

– Принести вам еще сангрии? – спросила официантка.

Прежде чем я успела запротестовать, Мишель кивнул в знак согласия.

– Мне вести машину, – прошипела я.

Он посмотрел на часы.

– У нас еще минимум полтора часа. Ты поешь, и хмель скоро выветрится.

Я взялась за вилку с твердым намерением съесть весь салат. Ничего другого не оставалось. Утром я почти не ела: быстро сжевала булочку – собственно, нечто вроде кекса с начинкой из джема – и выпила чашку кофе. Да, еще апельсиновый сок. Вот и все. От алкоголя я становилась раскованной, слегка несдержанной, и, следовательно, сочетание присутствия Мишеля с сангрией – в данном случае – было как раз тем, что могло создать проблемы.

В обычной ситуации салат показался бы мне очень вкусным, но сейчас было не до того, чтобы его оценивать. Желудок будто сжался, а вкусовые рецепторы перестали работать. Так уже случалось. По вечерам, когда парни уезжали домой, я ела с удовольствием и наслаждалась ужином. Рядом с Мишелем это не получалось. Весы все еще лежали в контейнере, но у меня сложилось такое впечатление, что в последнее время я потеряла несколько килограммов.

Мишель больше ничего не говорил. У него-то с аппетитом все было в порядке. Он разломил надвое булочку и протянул мне половину.

Это был простой жест, но он ясно охарактеризовал близость, возникшую между нами за последние полчаса. А может, она была всегда, с того самого момента, когда мы впервые увидели друг друга, со «щелчка», включившего контакт на самом первом, бессознательном уровне. Я попыталась прогнать эту мысль.

Сангрия ударила мне в голову. Наверное, теперь лучше просто выпить воды.

Мишель налил в стакан воду и поставил его рядом с моей тарелкой.

Он что, читает мои мысли?

Пауза в нашем разговоре затянулась. Тарелка Мишеля была пуста, а на моей оставались несколько листочков салата и слишком жесткие маслины.

Он взглянул мне в глаза:

– Кофе?

– Да.

Официантка «Пирата», видимо, обладала природным талантом. У нее, судя по всему, было безупречное чувство ритма. Она появлялась внезапно и проворно убирала посуду, оставляя лишь стаканы с водой. Должно быть, эта женщина привыкла работать в спешке, поскольку в летний сезон здесь было полным-полно туристов и отдыхающих.

Она принесла две чашки эспрессо и счет. Я положила на него кредитную карту. Мишель вытащил бумажник (нечто холщовое с застежкой на липучке) и положил рядом три евро. Официантка вернулась с ручкой и чеком. Я подписала.

Малюсенькой чашечки кофе мне хватило на три глотка, а к конфетке, поданной вместе с ней, я не притронулась.

Потом я допила свою воду – хотела смыть вкус крепкого кофе, и увидела, что Мишель делает то же самое.

Где-то глубоко внутри, очень глубоко, возможно, на том уровне, который определяется как животный, я поняла, почему он так поступил. А на более высоком, на том, который делает человека человеком и на котором я теперь едва удерживалась, я осознала, что дошла до точки, где придется сделать выбор. И что бы я ни выбрала, это будет иметь непредвиденные последствия.

Мишель встал. Я отодвинула свой стул назад и, поднимаясь на ноги, почувствовала в голове какую-то легкость.

Мишель перешел на другую сторону набережной и направился к пляжу. Я шла за ним.

Аркашон лежал на берегу небольшого залива – вдали виднелась темная полоска земли. Солнце все еще сияло, но свежий ветер приносил прохладу. Слева от нас, там, где в этот залив устремлялись воды Атлантического океана, очень далеко от берега, собирались темные тучи.

Почти у самой кромки воды я остановилась, чтобы снять кроссовки и носки. Белый песок оказался шершавым. Я засунула носочки в кроссовки и взяла их одной рукой за шнурки, Мишель сделал то же самое.

Держась справа от моря, мы не спеша пошли дальше, у самой воды, оставляя следы на влажном песке, холодном и осыпающемся под босыми ногами. В голове все еще не было ни одной мысли.

Мы шли, не говоря ни слова, не торопясь, двигаясь к пирсу. Он тянулся над пляжем, уходя от набережной в море, поддерживаемый мощными белыми пилонами. В конце пирса были пришвартованы кораблики. Наверное, рейсовые. Скопление стекла и обширная задняя палуба с лавками. Ветер поднимал мои волосы и трепал их как хотел. Я обернулась, убрала пряди с лица и посмотрела на отпечатки наших ног, оставленные на песке. Они вились вдоль кромки берега и вели назад, дальше, чем хватало глаз.

Я подняла голову. Грозная громада туч – темных, массивных – медленно ползла от Атлантики к берегу, резко контрастируя с приятными пастельными тонами набережной, великолепной белой балюстрадой, отделяющей пляж от дороги, и деревьями с блестящими листьями, которые шелестели на ветках при порывах крепчавшего ветра. Атмосфера стала совершенно другой, не такой, как утром.

Дух захватывало.

Я невольно улыбнулась. Прогулка здесь была похожа на каникулы, на выходной день. Никакого стука, скрежета, пыли и камней, мытья посуды и бесконечной готовки. Только свежий морской воздух, красивые дома и широкий песчаный пляж.

И Мишель, стоящий вплотную за моей спиной.

Его руки скользнули по моим бедрам, и я почувствовала его грудь, прижатую к моей спине.

У меня остановилось дыхание. Ноги задрожали в прямом смысле этого слова. Кроссовки упали на песок. Мишель поцеловал меня в шею, и я вздрогнула. Его руки, прекрасные сильные руки, отлично справлявшиеся с тяжелой работой, переместились чуть выше – под блузку. Осторожные, изучающие прикосновения вызвали немедленный отклик в каждой клетке моего тела. И сокращения в низу живота.

Я обернулась и посмотрела ему в глаза.

– Ты красивая, – сказал он серьезно, убирая волосы с моего лица. – Очень, красивая.

Я не могла произнести ни слова. Это было нереально. Как во сне, как в кино. Я была не я, а кто-то другой.

Я забыла обо всем вокруг.

Мои пальцы скользнули по его волосам, шее, лицу. Я хотела прижаться к нему всем телом, но желала и большего.

В ту секунду, когда наши губы соприкоснулись, упали первые капли дождя. Крупные, тяжелые капли, охладившие мне кожу.

Я ощущала его язык, быстрый и ловкий. Мне было не до размышлений, я их больше не хотела. Я крепко прижалась к Мишелю. Оставалось только чувствовать, принимать, жить этими минутами. Наслаждаться прекрасным, молодым, крепким мужским телом, прижавшимся ко мне, и цепной реакцией электрических разрядов, пронзающих меня.

Мои руки скользнули к нему под футболку – я гладила мощные бицепсы, бороздку позвоночника, округлую спину. Дождевые капли падали все чаще, они окружали нас, стекали по одежде. Руки Мишеля уже были под юбкой, легли на мои ягодицы. Он прижался ко мне бедрами. Я поймала его дыхание и застонала, совершенно бесстыдно. Ноги стали ватными, они меня едва держали.