Текст книги "Рандеву"

Автор книги: Эстер Верхуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

25

– Петер знает, – сказала я.

Был вечер пятницы, девять часов. На заднем сиденье припаркованной в переулке машины две полные сумки ждали, когда я поеду домой. Здесь, в комнате Мишеля, в окно стучал ноябрьский дождь. Мишель лежал рядом со мной в постели, откинувшись на подушки, и курил самокрутку. Он небрежно обнимал меня за плечи. Мое тело все еще пылало, кожу пощипывало, но будильник на полке был неумолим – тикал и тикал, а нам еще многое предстояло обсудить.

– У меня проблемы… – я сделала паузу.

– Ты с ума сошла.

– Вчера за столом он завел разговор о француженках, которые делают вид, будто они хорошие матери и верные жены, а сами направо и налево изменяют мужьям.

Мишель пожал плечами.

– Ну и что?

– Он… Мне показалось, что он сказал это умышленно. Эрик сидел тут же. Остальные тоже.

– Это ты так думаешь. – Мишель улыбнулся. – Петер не такой.

Я прижалась щекой к его груди.

– А может, и такой.

– Симона, Петер мне как отец. Он никогда меня не осуждал, принимал таким, какой я есть. При том, что я никогда не был пай-мальчиком. На мне клеймо, знаешь ли. И все-таки он оказал мне доверие, как и Брюно, и Пьеру-Антуану, и другим… Нет, Симона, Петер не такой, как ты предполагаешь. Правда. Он же и мне создал бы проблемы. Ты хоть об этом-то подумала?

Послушать Мишеля, так Петер просто святой. А я не была в этом уверена. Даже наоборот.

– Кстати, у тебя тоже есть судимость? – спросила я.

Он глубоко затянулся.

– У меня?

Я кивнула.

– Мне не хотелось бы рассказывать.

– Я хочу знать.

– Тем хуже для тебя. Извини.

Настроение у меня слегка испортилось. Если хорошенько подумать, это я могу все потерять, а не он. Я искоса посмотрела на Мишеля. Он затянулся самокруткой и провожал дым взглядом, будто погрузившись в мысли и обдумывая то, что сказал.

Рассматривая его и следя за малейшим движением, я вслушивалась в себя и не могла поверить в то, что на его совести было что-то серьезное. Для этого он казался мне слишком разумным, слишком спокойным и слишком уравновешенным. Если бы кто-нибудь сказал мне, что Брюно совершил нечто предосудительное, я бы, пожалуй, не удивилась. Я много раз видела Брюно разозлившимся на Пьера-Антуана, который был так же вспыльчив, как и он сам. Это всегда происходило по пустякам, но в такие моменты на лбу Брюно вздувались вены, а его глаза метали молнии. Каждый раз Мишель бросал инструменты, чтобы вмешаться. При этом он начинал их уговаривать, крепко держа за плечи того или другого, пока они не успокаивались.

Мишель благотворно влиял на парней, на атмосферу в бригаде. Из-за одного этого, а еще потому, что он хорошо обходился с Пиратом и всегда улыбался Бастиану и Изабелле, я не могла поверить, что он способен на зло.

Он погасил самокрутку и повернулся ко мне. Уткнулся лицом в грудь. Начал целовать.

– Иди ко мне! У тебя такое красивое тело!

Я не двигалась.

– Я хочу это знать.

– Зачем? – этот вопрос он задал тихо, продолжая меня ласкать.

Мое тело жило отдельно от головы – оно бурно реагировало. Я вздрагивала от его прикосновений, его языка, его рук.

– Затем, что хочу получше с тобой познакомиться, – ответ прозвучал не очень убедительно.

Его шершавые пальцы ласкали мою грудь.

– Ты меня знаешь.

– Нет, я знаю только твое тело, – прошептала я, чувствуя, что начинаю упускать смысл происходящего, что медленно проваливаюсь. – Это… это другое.

Он усмехнулся. Его голова исчезла под одеялом. Я запротестовала, попыталась выбраться из-под него, но он схватил меня за бедра, удерживая на месте. По моему телу медленно, но настойчиво пробегали волны, и я уже больше ни о чем не думала.

Половина десятого. Вернуться домой в десять не удастся.

Одевалась я машинально. Мишель тоже потянулся за своей одеждой.

– Я с тобой.

Он схватил куртку, висевшую на двери.

Мы спустились по лестнице. Навстречу шел мужчина – лицо угловатое, волосы собраны в хвостик. Поравнявшись с нами, он на ходу пожал Мишелю руку. Я заметила татуировку на его запястье – беспорядочные синие полосы и символы.

Меня он не разглядывал.

На улице было свежо, если не сказать просто холодно. Мишель обнял меня.

Возле машины мы остановились. Я поискала ключи в сумочке.

– Ты придешь на следующей неделе?

– Может быть.

– Может быть?

В переулке было темно. Я едва различала его лицо. Зато отлично чувствовала запах. Парфюмерная фирма, которая сумела бы заключить во флакончик чуть-чуть Мишеля, быстро вышла бы в лидеры рынка.

– Боишься, – он смотрел очень серьезно.

– Я спрашиваю тебя о чем-то. Для меня это важно, а ты просто не отвечаешь.

Он приподнял плечо и отвел глаза.

– В этой истории мне нечем гордиться, вот и все.

– Мишель, у меня очень много вопросов. Я всякое слышала о Петере. И хочу знать, что ты о нем думаешь… А еще хочу знать, что ты натворил.

Внезапно раздался сигнал клаксона, он разнесся по всему переулку. Мы обернулись, но машина уже уехала.

– Давай поговорим об этом на следующей неделе, – Мишель смотрел мне прямо в глаза.

В понедельник опять приедет Петер.

Еще три ночи не спать.

– Нет, я хочу узнать раньше.

– Тогда приходи в воскресенье.

Я заколебалась. Смогу ли я в воскресенье уехать просто так, одна?

– Я… я не знаю. А Брюно в воскресенье не будет дома?

Мишель достал из внутреннего кармана кисет с табаком.

– У одного моего друга есть караван. Он им не пользуется, прицеп стоит без дела. Если я туда зайду и ты тоже придешь, об этом никто не узнает, в том числе Брюно.

– А у меня было впечатление, что Брюно уже знает, – прошипела я вдруг.

– Он не знает, он думает, что знает. Я ничего не говорил. Я не идиот.

Мишель невозмутимо вертел самокрутку.

Я в панике посмотрела на часы. Без четверти десять.

– Мне на самом деле пора уезжать.

– Ты знаешь ресторан возле выезда на автостраду?

Я кивнула.

– Объедешь его сзади и чуть правее парковки увидишь дорожку. Иди по ней и выйдешь к небольшому парку. Там стоят караваны. Я буду там в воскресенье. В два часа, – он лизнул бумажку и отщипнул края самокрутки. – Дома скажи, что забыла что-нибудь купить.

Он обнял меня за талию и потерся губами о щеку. Пальцами отвел волосы с моего лица.

– И ты должна мне кое-что обещать…

Я подняла на него глаза, смущенная внезапной серьезностью в его голосе.

– Если даже сегодня ночью ты и будешь с ним, думай обо мне.

Эрик поцеловал меня в лоб, лениво откатился и встал с постели. Я слышала его шаги по деревянному полу холла, звук открываемого крана в соседней ванной.

Я уставилась прямо перед собой. Перевернулась, натянула на плечо одеяло. Так больше не может продолжаться.

Из ванной доносился шум воды.

Я встала, прошла в ванную и села на унитаз. Потекла теплая жидкость.

Меня тошнило.

Эрик закрыл кран и присел передо мной на корточки. Опять поцеловал в лоб.

Свет от лампы над раковиной бил прямо мне в лицо.

– Я возьму внизу еще что-нибудь выпить. Что ты хочешь?

– Я устала, лучше давай спать, – сказала я.

Робко.

Трусливо.

– Ты как себя чувствуешь? Выглядишь не очень… Бледная…

– Мне пить нельзя, – пробормотала я. – Нужно держаться подальше от вина.

– Да сколько ты выпила?

– Два бокала.

– Значит, почти ничего.

– Вероятно, я заболеваю, – прошептала я, боязливо уклоняясь от его взгляда. – Это, наверное, завтра пройдет… если сейчас я пойду спать.

26

В 1210 году отправился Левеллин, принц Уэльский, на охоту. Но не знал он, что люди, на попечение которых он оставил своего сына Овейна, бросили ребенка в колыбели без присмотра. Во время охоты верный пес Левеллина, ирландский волкодав Гелерт, внезапно помчался обратно. Раньше он никогда так не делал. Левеллин взволновался и последовал за собакой в лагерь. Гелерт вышел ему навстречу: пасть, грудь и лапы в крови.

Встревоженный Левеллин устремился через опустевший лагерь к палатке с колыбелью Овейна. Испачканная кровью колыбель валялась на земле. В приступе ярости и горя Левеллин зарубил пса мечом. А потом услышал детский плач. Невредимый Овейн лежал под кроватью. Немного погодя рядом с палаткой нашли мертвого волка. Глубоко опечаленный Аевеллин похоронил верного пса, спасшего жизнь его сыну. Деревня Бедгелерт (Могила Гелерта) в Сноудонии, Уэльс, получила свое название благодаря этому мифу.

В прошлую пятницу сильно похолодало. Зима наступила нежданно-негаданно, без предупреждения. Отопительная система, как положено, еще не работала – не хватало деталей. Спальни отапливались при помощи электрообогревателей, купленных Эриком. Быстро выяснилось, что одновременно их включать нельзя. Три раза вылетали пробки. Электриков Эрик пока не вызывал, Петер отсоветовал.

Он сказал, что это можно сделать только тогда, когда закончится стройка, иначе возникнут трудности. Очевидно, если идет ремонт, действуют строгие правила.

Кроме того, мы не запрашивали официальное разрешение местных властей на ремонт дома, из-за чего тоже могли быть проблемы.

В общем, в доме было холодно, за исключением комнаты, граничащей со спальней Изабеллы. В ней постоянно работал электрообогреватель. Вчера мы наспех устроили там гостиную. За неимением лучшего я заклеила окна, и мы постелили на деревянный пол ковер. Потом достали из контейнера и расставили мебель.

Эрик занимался установкой спутниковой антенны. Дело не особенно ладилось. После того, как я в очередной раз крикнула ему: «Нет, ничего!», было слышно, как он несколько раз выругался.

Сначала экран телевизора светился голубым, потом по нему прошли помехи, и голубизна вернулась.

Был уже почти час дня, и я понемногу стала нервничать. Утром за завтраком я заявила, что мне нужно съездить в город за покупками – в один из небольших супермаркетов, которые работали по воскресеньям, но Эрик счел это пустой затеей.

Завтра понедельник, дети будут в школе, и тогда я смогу спокойно докупить все, что нужно. Мои резоны были такие – сегодня вечером хочу приготовить нечто особенное, потрясающий ужин, который мы могли бы съесть, сидя за столиком перед телевизором, нежась около обогревателя.

Я выдумала, что таким образом предлагаю отпраздновать нашу полную независимость от каравана, плюс ко всему устроить детям дополнительный сюрприз – мороженое.

Вначале Эрик смотрел на меня с подозрением. Во время своей речи я почти стучала зубами от страха, но старалась говорить убедительно. Это сработало, потому что больше он не протестовал.

Сначала я должна помочь ему с антенной. Потом могу ехать. И только лишь потому, что мороженое – это сюрприз.

– Мама, – пожаловался Бастиан. – Изабелла чиркает на моих рисунках!

Я обернулась к детям, которые лежали на животах на ковре посреди листов бумаги и фломастеров. Глаза у дочери были на мокром месте.

– Он на моих тоже чиркает, – голосок тихий, просто шелест.

– Почему вы не можете просто дружно поиграть, совсем немного? Мы с папой пытаемся настроить телевизор. Если получится, сразу включим «Никелодеон». Договорились?

Бастиан кивнул и демонстративно отодвинул свои рисунки подальше от сестренкиных. Изабелла повернулась на бок и рассеянно водила фломастером по бумаге. Я забеспокоилась. Все утро она была вялой и плаксивой, жаловалась на боль в животе. Я боялась, что она заболела.

Больным детям не нужно мороженое. Им нужна мама.

– Да, работает! – крикнула я.

По телевизору шла передача об индуизме. Я переключилась на детский канал.

– Ребята, Губка Боб[46]46
  Губка Боб – один из героев мультипликационного сериала на канале «Никелодеон».


[Закрыть]!

Дело сделано. Могу ехать. Уже половина второго.

Поспешив в спальню, я достала из шкафа чистые трусики. Потом бросилась в ванную, почистила зубы и быстро оделась.

Спустилась по лестнице, схватила с комода ключи и, взяв две пустые продуктовые сумки, вышла во двор.

– Я уехала! – крикнула я убиравшему инструменты Эрику. – Скоро вернусь!

Он рассеянно помахал мне рукой.

По парковке у ресторана ходили взрослые и дети. Несмотря на пасмурную погоду, четверо малышей резвились на прилегающей к нему детской площадке.

Я объехала ресторан, с обратной стороны стояло несколько машин, видимо автомобили здешнего персонала, и два грузовика с прицепом. Здесь же обнаружились мусорные контейнеры, наполненные под завязку. «Вольво» я поставила именно там.

Тропинку отыскала не сразу – между деревьев ее почти не было видно. В лесу меня поразил сумрак – казалось, почти вечер. Метров через триста от стоянки, неподалеку от маленького холма, у деревянного домика стояли три каравана.

Ни машин, ни велосипедов, ни мотоциклов. На земле у одного из прицепов виднелась спутниковая антенна. Все двери заперты, занавески задернуты. Никаких признаков жизни.

Я уже поняла, что многие жители этой части Франции ведут своеобразный образ жизни. Они часто переезжали из одного пустующего каравана в другой, нанимаясь на любые сезонные работы. Луи рассказывал, что жил именно так. И, уверял он меня, был не единственным.

В любом случае, эти караваны необитаемы или их хозяева долгое время находятся в отъезде.

Я нервно взглянула на часы. Пять минут третьего. Повернулась к дорожке, которая казалась такой же заброшенной, как и вся местность вокруг.

У деревянного домика стоял хлипкий садовый стул, на него я и уселась. Время шло. Два пятнадцать. Два двадцать. Половина третьего. Заслышав в отдалении шум автомобиля, я вскакивала со стула и шла к дорожке, но всякий раз моим надеждам не суждено было сбыться.

Без пятнадцати три. Я больше не могла сидеть. Встала, начала кружить между караванами. Через пять минут я знала их вдоль и поперек.

Под ногами трещали ветки, шуршали осенние листья. Похолодало, или мне это показалось? Я сунула руки в карманы куртки и смотрела, как изо рта с дыханием вырываются облачка пара.

Где его носит?

В голове пролетали разные мысли. Может быть, что-то случилось? Несчастный случай на дороге… Я не один раз была свидетельницей почти аварийных ситуаций с мотоциклистами – этими камикадзе, которые выделывали зигзаги на крутых поворотах трассы с двухполосным движением, дерзко пересекая на большой скорости разделительную полосу, а на приближение грузовых фур реагировали, прибавляя газу, вместо того чтобы вернуться в свой ряд.

Может, Мишель слишком поздно выехал из дома и…

Три часа.

Я вышагивала взад-вперед по лесной поляне от дорожки к караванам и обратно. Начался мелкий дождик. Пальцы покраснели от холода. Меня била дрожь.

Никак не могла простить себе, что мы с Мишелем не обменялись номерами мобильных телефонов. Я бы позвонила ему или отправила сообщение. По крайней мере, хоть что-то узнала бы.

Возможно, я упустила в пятницу вечером нечто важное? Порывшись в памяти, поняла, что единственный разговор, который действительно можно назвать разговором, у нас с Мишелем был на закрытой террасе ресторана «Пират» в Аркашоне. Да и то мы ни о чем особенном не говорили, разве что о французских диалектах. После этого события разворачивались слишком быстро. Мы едва ли перебросились друг с другом парой фраз.

Ни слуху ни духу. Становилось все холоднее, и здесь, у заброшенных караванов, я спрашивала себя, не слишком ли идеализировала Мишеля. Не нарисовала ли я для себя его радужный портрет, исходя из того, что мне хотелось видеть? В конце концов, что я о нем знала?

У него была судимость, об этом обмолвилась Бетти. И не только у него, у всех парней, работавших у Петера. По ее недомолвкам я поняла, что Вандаму доверять нельзя. Это становилось мне все более очевидным. Мишель воспринимал Петера как отца и не хотел слышать об этом человеке ничего дурного.

Может, Мишель сейчас дома, пьет пиво перед телевизором? Он просто не хочет со мной разговаривать, не хочет, чтобы им помыкала женщина, и дал мне это понять, заставив прийти сюда, в наиболее безлюдное место, какое можно себе представить. А я, как полная идиотка, жду его под дождем.

Он стоял передо мной будто наяву, прикладываясь к бутылке с пивом. Смеялся и шутил вместе с Брюно. Я снова посмотрела на часы. Три пятнадцать. Мишель не придет.

Я пошла обратно к машине. Меня обуревали эмоции – разочарование, злость, досада.

Стыд.

Я вспомнила о покупках только в тот момент, когда села в машину.

Семье был обещан приятный вечер. Потрясающий ужин. Мороженое.

27

За обедом Петер говорил мало. И не сказал ничего, что меня смутило бы. Я чистила металлической губкой пригоревшую сковородку и прислушивалась к деловым разговорам, которые шли в холле.

Петер и Эрик сидели за большим столом, парни снова принялись за работу. Боковым зрением я увидела, как мой муж отсчитывает Петеру сотенные купюры. Через пять минут Вандам ушел. Напрасно я беспокоилась, зря сегодня ночью лежала, не сомкнув глаз. Теперь я целую неделю могу жить спокойно.

В очередной раз сполоснув сковородку горячей водой, я налила в нее жидкость для мытья посуды и поставила рядом с раковиной. Пусть отмокнет, иначе очистить ее мне не удастся.

Средства для мытья посуды, ежедневно проходившей через мои руки, уходило очень много. После того, как мы сделаем кухню, первым делом подключим посудомоечную машину.

Я услышала, как Эрик поднимается по лестнице. Наверху резали кафель. Специальный агрегат визжал и тарахтел, заглушая звук радио.

Вдруг за моей спиной возник… Петер. Я испугалась, но быстро взяла себя в руки. Повернулась к нему, ожидая, что сейчас, в соответствии со своими привычками, он схватит меня за предплечья, после чего последуют три энергичных поцелуя и слова прощания.

Его глаза горели странным огнем. Я занервничала. Он молчал, просто стоял, очень близко. Стараясь разрядить обстановку, я взяла инициативу на себя. Опустила руки вдоль тела и подставила ему щеку.

Почувствовав его руку на своем бедре, я остолбенела. Пальцы Петера, ощупывая мое тело, поднялись вверх к талии. Я отпрянула назад, будто получила удар в живот.

Петер смотрел на меня пристально, почти насмешливо.

– Для тебя ведь это не проблема, правда?

Он сказал это тихо, но с явной угрозой в голосе. Шагнул вперед так, что я оказалась прижатой к раковине.

Звуки пилы и радио наверху не прекращались. Вандам ухмыльнулся.

– Или вместо настоящих мужчин тебе нравятся мальчишки, у которых молоко на губах не обсохло? А настоящих мужчин ты боишься. Да, Симона? Боишься настоящих мужчин?

Казалось, сердце сейчас выскочит из груди. Что делать? Дать ему пощечину? Ударить в пах? Закричать? Позвать на помощь Эрика? Если он придет, Вандам расскажет, что он видел не так давно около своего дома. Если я промолчу, возможно, Петер пойдет дальше. Он смотрел на меня не отрываясь. Выражение его лица было поистине безумным. Господи, да уж не собирается ли он меня на самом деле…

Выхода не было. Желудок сжался, дыхание участилось.

Петер грубо схватил меня за запястье, очень крепко. Притянул к себе и поцеловал в губы.

– До свидания, Симона. У нас еще будет случай поговорить.

Он повернулся и направился в холл. В дверях остановился. Я ожесточенно вытирала губы рукавом. Он увидел.

– Ах, да… Возможно, завтра я буду работать у вас.

Мы с Эриком сидели на диване во временной гостиной. Дети спали. По телевизору шел какой-то сериал о друзьях-англичанах. Один из них, вовсе не англичанин, а сикх, купил руины где-то на юге Франции.

Мой муж пил бордо и комментировал каждое действие и ошибки персонажей.

Работал электрообогреватель. На улице дул сильный ветер.

Эрик часто посмеивался, а потом, когда нанятая англичанами бригада французов в одно прекрасное утро просто не пришла к бедолагам, громко захохотал.

– Ну и умора! С ума сойти можно! Слава Богу, что у нас-то дела идут получше, чем у этих придурков.

Я не сочла нужным отреагировать на это веселье. Молча пыталась охватить внутренним взором события прошедших дней и понять их логику, а также найти решение, выход.

Казалось, что его нет, или я слишком сбита с толку, чтобы его увидеть. Я почувствовала себя до предела опустошенной.

Отсутствие возможности выговориться сейчас стало моей самой главной проблемой.

Я твердо решила все же поехать к Мишелю в следующую пятницу. Хотя бы для того, чтобы узнать, почему он не пришел в воскресенье. Я бы выложила все новости, рассказала о том, что Петер проделал сегодня днем, и о том, что я почувствовала угрозу, причем немалую.

Если бы после этого Мишель продолжал уверять меня, что Петер отличный парень, мне стало бы понятно, в чем тут дело. В любом случае понятнее, чем сейчас.

Я молча полистала словарь в поисках французского перевода слова «опасность» и выучила выражения, которые собиралась использовать в пятницу.

– Н-у-у-у, даже я смогу получше! – крикнул Эрик.

Я оторвалась от словаря и увидела на экране телевизора седого англичанина преклонного возраста, который с покрасневшим от натуги лицом таскал камни. Затем началась реклама.

Эрик поднялся с дивана.

– Открою еще бутылочку вина.

Он вышел из комнаты. Я тоже поднялась, чтобы поплотнее прикрыть дверь – жалко было тепла внутри.

Заодно решила спуститься вниз. Вдруг очень захотелось выпить чашечку горячего чая.

В доме действительно было холодно. Мне стало жалко Изабеллу и Бастиана, которые спали, укрывшись двумя одеялами. В Голландии центральное отопление было таким привычным.

Здесь привычным пока еще ничего не стало.

На кухне Эрик упорно пытался совладать со штопором, он посмотрел на меня, когда я достала из холодильника пол-литровую бутылку питьевой воды и вылила ее в чайник. Рядом с Эриком все время крутился Пират. Похоже, нашего четвероногого друга холод совершенно не волновал. Он даже не стремился полежать в комнате рядом с обогревателем.

– Чай? Ты уверена, что не заболела, Симона?

– Я все еще неважно себя чувствую, – вяло отозвалась я.

Зазвонил телефон.

– Кто это так поздно? – пробормотал Эрик и повернулся к аппарату.

Часы показывали половину двенадцатого.

Я услышала, как Эрик назвал свое имя, потом сказал его еще раз. Далее последовали несколько «алло», и он повесил трубку.

Я вопросительно смотрела на мужа. Эрик удивленно поднял брови.

– Не понял. Наверное, не туда попали…

Потом он ухмыльнулся и игриво хлопнул меня пониже спины.

– Или это твой дружок.

Я что-то пробормотала и отвернулась к плите.

Искала пакетик с чаем, а пальцы дрожали. Кроме того, у меня явно подскочило давление.

У Мишеля нет номера нашего телефона. Его еще нет ни в одной телефонной книге. Единственный, у кого он есть и кому, по-моему, могла прийти в голову мысль позвонить так поздно, – это Петер Вандам.

Кажется, будто выложенный плиткой коридор в блоке между рядами камер обступает меня. Резкий свет люминесцентных ламп, металлические двери с окошками на уровне глаз, засовы. Слышен чей-то крик. Сопровождающий меня полицейский не обращает на него никакого внимания.

За нашими спинами кто-то непрерывно колотится в дверь камеры.

В конце коридора расположена еще одна дверь – на сей раз из металлических прутьев. За ней стоит другой полицейский. За спиной у него висит автомат.

Меня снова охватывает паника. Сердце бьется все быстрее. Во рту пересыхает.

Полицейский за решетчатой дверью осматривает меня с головы до ног, обменивается понимающим взглядом с моим конвоиром и открывает дверь. Мы оказываемся в ярко освещенном помещении, стены которого выкрашены светло-бежевой краской.

Ритмичный стук в дверь камеры продолжается. Звук затихает, как только мы поворачиваем налево. Пол в коридоре выстлан линолеумом, на стенах доски для объявлений и какие-то расписания. Я шла здесь вчера, иначе и быть не могло, но ничего не помню. Шаркаю ногами по линолеуму, а кажется, будто парю в воздухе, ступаю по подушкам. Сердце лихорадочно бьется о ребра.

Они будут меня допрашивать. Это произойдет сейчас.

Чувствую аромат кофе. Лицо сводит судорога. Запах вызывает отвращение. Я давлюсь. Нервы разрегулировали все мои реакции.

Полицейский останавливается справа от одной из дверей. Открывает ее, делает короткое повелительное движение головой.

Прохожу мимо него в комнату.