Текст книги "Рандеву"

Автор книги: Эстер Верхуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

22

– Я еду за покупками.

– Ой, мам, можно с тобой?

– Нет, мое сокровище, уже поздно. Я хочу, чтобы в девять часов вы лежали в постели.

– Какая разница, – пробурчал Эрик. – Все равно завтра суббота.

Бастиан выжидающе смотрит на меня, подняв голову. Для него каждая поездка в город была счастливой возможностью получить маленький подарок или пакетик лакомства. Я их слишком разбаловала.

– Нет, милый, мама хочет поехать одна, без деток.

Эрик поднял брови.

– Я просто не хочу… – сказала я излишне резко. – Я хочу просто… Да ничего я не хочу! Спокойно пройдусь одна по магазинам. Мне нужна новая юбка, а не только продукты.

Эрик пожал плечами.

– Мама не хочет брать вас с собой, ребятки. Значит, поедете в следующий раз.

– Я привезу шоколад, – я постаралась смягчить отказ.

– Киндер-сюрпри-из? – завел Бастиан.

– Ладно, только получишь ты его завтра. Я хочу, чтобы вы уже спали, когда я вернусь.

Последнее было скрытым указанием для Эрика. Не то чтобы это действовало, но я не оставляла попытки.

Супермаркет в городе было не сравнить с магазином Дейна в нашей деревне. Ничего похожего. Наш старый деревенский магазин выглядел лавкой на ярмарке по сравнению с этим французским «Ле Клерком»[41]41
  «Леклерк» (фр. Le Clerc) – европейская сеть супермаркетов, основанная Эдуаром Леклерком в 1949 году.


[Закрыть]. Это был настоящий парк развлечений, парни говорили о нем grande surface, что дословно означает «большая площадь», и это еще недостаточно сильно сказано. Этот супермаркет был, что называется, велик. Огромен и по размерам, и особенно с точки зрения выбора. Голова шла кругом. Целые ряды десертов, масла, мяса, рыбы, ракообразных, сыра, хлеба, шоколада, экзотических фруктов, прохладительных напитков, белья, посуды, электроники, книг. Тысячи квадратных метров; там можно затеряться, а можно было провести весь день. В мясном отделе интерес Изабеллы и Бастиана вызывали говяжьи языки, бараньи сердца и все прочие, не менее эффектные анатомические части парнокопытных животных, которые мы в Голландии знали только по картинкам. В рыбном отделе среди ломтиков семги иногда для украшения лежали акульи головы с невыразительными неподвижными глазами. Мои дети разглядывали их со всех сторон с глубоким почтением. Аквариум с живыми раками тоже вызывал у них нездоровый, на мой взгляд, интерес.

Я решила ограничиться составленным дома списком и, не глядя по сторонам, повезла тележку перед собой. Отдел замороженных продуктов обошла, а в остальные заглянула на минутку. Расплатившись в одной из тридцати семи касс, нырнула в магазин готового платья, разместившийся в том же здании. Моя тележка осталась у входа без присмотра. Я делала так уже не раз, и никогда ничего не случалось.

На стойке с нарядной одеждой я нашла черную юбку из хлопка стрейч. Потом захватила с полки несколько бюстгальтеров. Черное кружево, чашечки на три четверти. Я примерила юбку и покрутилась перед зеркалом. Прижала руки к бедрам. Еще повертелась. Слишком коротко. Слишком ли? Можно ли мне еще носить такие юбки? Мою уверенность в себе умерял безжалостный свет, при котором были видны все шероховатости на моих оголенных ногах. Вопреки очевидному, я решила купить эту юбку: где еще освещение так же невыгодно, как в примерочных кабинках? Кстати, непонятно, почему.

Из бюстгальтеров подошел один. Фасон, который я не носила уже много лет. Я осмотрела свое отражение в зеркале и не смогла удержаться от усмешки.

Я въехала на улицу Шарля де Голля с двумя полными сумками продуктов на заднем сиденье, там же лежали мои обновки. Широкая улица со старыми домами, множеством светофоров, но без единого дерева. И без парковок. Стемнело, и тут же зажглись фонари, излучавшие какой-то странный свет – оранжевый. Я пересекала узкие переулки с ветшающими домами, справа и слева стояли припаркованные машины. Здание бывшей больницы, в котором жил Мишель, выглядело мрачно. Большое, безликое, возведенное из огромных бетонных плит. Главный вход посередине. В одном из переулков мне удалось оставить машину. Голые ноги обдувал прохладный осенний ветер. Я огляделась. Вокруг никого не было. С главной улицы на припаркованные машины падал тусклый свет фонарей.

В кварталы вроде этого я обычно не заглядывала.

И все-таки я шла по нему. Каблуки зацокали по тротуару. Впервые в жизни я делала не то, чего от меня ожидали, а то, чего всем своим существом хотела сама. Я не знала, что было тому причиной – эмиграция, кризис среднего возраста, спартанский образ жизни в последние месяцы, осень или все это вместе взятое. Знала только, что сейчас выбираю, что мне делать, сама, и не хотела отказываться от своего выбора. Чувство было более чем приятное.

Это ощущалось как освобождение.

Перед входом я остановилась. Три ступеньки вели к двустворчатой двери с зарешеченными стеклами. Я толкнула правую створку. Она поддалась. На полу валялись сплющенные банки и рекламные буклеты. Я поднялась по лестнице. В зеленоватом свете ее бетонные ступеньки выглядели уныло. Стены были облицованы тускло-желтой плиткой, которую прочерчивали серые швы.

Здесь жил Мишель. Он спускался и поднимался по этой лестнице по меньшей мере дважды в день.

На втором этаже я слегка отдышалась. Сердце колотилось. Двери, двери, двери – ни одного окна. Грязно-белые стены со следами веника, обрешеченные светильники. Моя свобода приняла форму тюрьмы.

Я постучала в дверь, на которой красовалась цифра 38, но прежде одернула юбку, встряхнула головой и подбодрила сама себя. Попробовала сглотнуть, но не смогла. Во рту пересохло.

Дверь открыл Мишель. На нем были узковатая ярко-зеленая футболка с надписью и черные боксерские трусы в обтяжку. Он изучающе посмотрел на меня. Я не смогла понять этот взгляд. Потом последовал приглашающий жест – он открыл дверь пошире, и я вошла.

Посередине комнаты я остановилась. Она была ненамного больше, чем спальня Бастиана. Слева располагалась простая бежевая кухонька, чистая и опрятная. Маленькое квадратное окошко напротив меня выходило на соседнее многоэтажное здание. Двухместный диван неопределенного цвета и металлическая полуторная кровать с простым одеялом в серую полоску. Серый ковер, маленький телевизор и CD-плеер. Стену над кроватью украшал постер фильма Тарантино. Приемник с будильником, стопка журналов, диски и две масштабные модели мотоциклов.

Вот так. И не более. Это был его дом. Его дом.

Больший контраст нашему простору, бесчисленному множеству комнат и гектарам земли едва ли был возможен.

Я еще ничего не сказала, Мишель тоже. И все-таки наше общение было непрерывным. В комнате метались электрические разряды. По мне пробегала нервная дрожь.

Когда его рука нашла дорогу ко мне под юбку и он уткнулся лицом мне в шею, я вспомнила, зачем сюда пришла. Все остальное исчезло. Я обошла бы всю землю, только чтобы почувствовать это тело, прижавшееся к моему. Я в этом не сомневалась.

– У меня есть для тебя кое-что, – сказал Мишель, когда я вернулась из туалета, расположенного в коридоре.

Ванную он делил с восемью другими жильцами. Никого из них не было дома. Только их грязное белье, полотенца и пестрая коллекция кружек с зубными щетками.

Увидев, что он передо мной положил, я остолбенела. Вблизи я видела это впервые в жизни.

Кокаин.

Я уставилась на зеркальце, на щепотку белого порошка, лежащую на нем. Меня обуревали самые разные мысли и чувства.

– Ты же хотела?

Мишель растянулся на кровати, подложив под голову две подушки. Диск, который он поставил в мое отсутствие, был мне незнаком. Французский рэп.

Значит, он прекрасно понял, о чем шла речь, когда мы с Петером перешли на голландский той ночью на исходе праздника. Но то была просто пьяная болтовня.

Так ли это?

Я, не отрываясь, смотрела на порошок. Как загипнотизированная. Закусила нижнюю губу. Всего одна полоска. Принесет ли это вред?

Я бросила взгляд на будильник, подсчитывая. Девять часов. В десять я должна быть дома, более позднее возвращение не смогу объяснить. Значит, примерно через полчаса нужно уйти.

Не было ли это подстроено? Не предстану ли я перед своими домашними – вследствие выбора, перед которым сейчас оказалась, – с расширенными зрачками и обуреваемая переполняющими меня энергией и безрассудством?

Я так часто видела это по телевизору. Так много об этом читала.

Это делали все на свете. Мой собственный зять, хорошая подруга, множество других людей. Все. Так почему же мне нельзя?

Это новый опыт. Я заметила, что дрожу и дышу чаще. Из истории известно, что кокаин употребляли Фрейд, Эдисон и Жюль Верн. А раз они это делали…

Я дышала все чаще. Перевела взгляд с Мишеля на белый порошок. Опять посмотрела на часы.

– Я не буду, – вдруг сказала я вслух, скорее самой себе, чем Мишелю.

Мишель лежал, глядя прямо на меня. С удивлением.

– С этого ничего не может быть. Здесь немного. Через часок выветрится.

Я покачала головой.

– Нет, в самом деле нет. Прости.

– Боишься?

Я кивнула.

– Жаль.

Я легла рядом и прижалась к нему. Поцеловала в нос.

– Но это очень мило с твоей стороны.

Мишель слегка улыбнулся, играя с моими волосами.

– А ведь ты не знаешь, от чего отказываешься.

– Может быть, это и хорошо.

Он посмотрел через мое плечо на маленькую полоску белого порошка. Уткнулся подбородком в ложбинку у моей шеи. Рассеянно погладил меня по животу. Я задрожала.

– Приберечь? – спросил он. – До следующего раза?

Я колебалась. Может быть, слишком долго.

– Да ладно, – сказал он. – Ничего страшного.

Странно, но теперь я чувствовала себя виноватой. Я понятия не имела, сколько ему пришлось заплатить и какого труда стоило купить для меня кокаин, но главным было даже не это. Денег у него не так-то много, а французские законы относительно наркотиков ужасно строги…

Мишель рисковал ради меня, а добродетельная Симона Янсен рискнуть не решилась.

– Тебе не надо было этого делать, – сказала я. – Это слишком дорого. И опасно.

– Я хотел дать тебе что-нибудь, чего тебе хочется… Что-нибудь, о чем не надо знать Эрику.

– Ты это уже делаешь, – сказала я.

Моя рука скользнула вниз по его животу.

– Более чем достаточно. Поверь мне.

23

Действие, в какой бы то ни было форме, неизбежно вызывает противодействие. Значение имеет все – что ты говоришь, как смотришь, забытое рукопожатие или затянувшееся молчание. Тысячи таких, на первый взгляд, незначительных ежедневных решений, которые ты принимаешь, сознательно или бессознательно. Представь себе все это бумерангами, которые ты небрежно бросаешь в бесконечность, перемещаясь во времени. Шаг за шагом, решение за решением, встреча за встречей.

Одни бумеранги падают неподалеку в песке и забываются. Другие возвращаются.

Те, что попадают в тебя, нередко пущены твоей собственной рукой.

Утро понедельника, половина двенадцатого. Широкая наружная дверь холла – только-только загрунтованная – распахнута настежь. За последние месяцы я привыкла, что дом открыт. Ветхие сараи по ту сторону двора выглядели мрачно. Слегка моросило. Стрекотания кузнечиков я не слышала уже целую вечность. Лягушки, наверное, спрятались в иле на дне нашего пруда, а ласточки улетели. Начало ноября на юге Франции.

Парни изо всех сил старались компенсировать эту тишину. Они работали наверху, и шум там стоял страшный. По холлу кружилась пыль. Ее источником была старая плитка в ванной. Справа от лестницы стояли ванна, душевая кабина и мойка, еще упакованные в пузырчатый пластик и картон.

На этой неделе мы получим полноценную ванную.

Я рассеянно поставила сковороду на огонь, подождала, пока она нагреется, и щедро налила оливкового масла с лимонным соком.

Достала из морозильной камеры баночку замороженной петрушки, посыпала теплую картошку. Потом добавила немного крупной морской соли и высыпала содержимое миски в горячее масло. Оно зашипело. Лопаткой поворошила картошку, подождала, пока вся масса зазолотится снизу, перемешала.

Просто чудо, что я еще не очень располнела от всей этой еды.

На обложке одного из голландских журналов, которые оставила у меня Эрика, была статья о француженках. То, что они остаются такими стройными при обильных трапезах дважды в день и почти ежедневном употреблении вина, по мнению авторов статьи, обусловлено культурой приготовления пищи. Французы не жалеют нескольких евро, если речь идет о доброкачественных ингредиентах, простых продуктах, происхождение которых известно и внушает доверие. Они тратят много времени на готовку, а потом еще больше на то, чтобы со вкусом все съесть. И так каждый день.

Может быть, когда-то так и было, но вокруг я все-таки видела множество женщин, которых явно не учли в этом идеализированном исследовании. Наверное, журнал не обнаружил и того, что соблазнительные разновидности чипсов и прочих калорийных штучек занимают все больше места в супермаркетах. «Харибо»[42]42
  «Харибо» (Haribo) – немецкая компания, производитель кондитерских изделий, мировой лидер рынка жевательного мармелада.


[Закрыть] постепенно завоевывают новые территории и уже дошли до дальнего юга Франции. Пакетики немецких сластей постоянно раздают на днях рождения и в бесчисленных дальних автомобильных поездках.

Результат известен.

Оборвались мои мысли самым неожиданным образом. Пират, дремавший в холле, вскочил и, виляя хвостом, пошел навстречу Петеру. Тот вошел в холл, небрежно погладил собаку по спине и направился ко мне.

У меня чуть сердце не выскочило из груди. Я невольно начала совершать всякие бессмысленные действия в попытке оттянуть момент приветствия. Повернулась к Петеру спиной, чтобы сполоснуть руки под краном, вытерла их кухонным полотенцем, сосредоточенно глядя на это самое полотенце. Я вела себя так в надежде, что он сразу пройдет наверх.

Нет. Его шаги замолкли прямо у меня за спиной. Пришлось обернуться. Мне было все еще неловко смотреть ему прямо в глаза, поэтому я глядела немного в сторону. Петер расцеловал меня, очень крепко, и при этом удерживал за плечи, так что я не могла уклониться. Такая навязчивая, довольно чувственная манера приветствия была для него характерна. В ограниченном пространстве кухни, в отсутствие Эрика и парней и в сочетании с внутренним напряжением это ощущалось почти как насилие. Я покорно снесла это и, как только он отпустил меня, сразу отступила назад. Петер посмотрел на меня – долго, пристально, и у меня сложилось впечатление, будто он хочет что-то сказать. Но он вдруг повернулся к плите и снял крышку с одной из кастрюль.

– Выглядит аппетитно. Я поем с вами.

После этого Петер исчез в холле, оставив меня в полной растерянности.

За едой казалось, на первый взгляд, что ничего особенного не происходит. Просто шесть человек разговаривают и получают удовольствие от хорошей еды.

Но я-то знала больше.

За последний час Петер ни разу не взглянул в мою сторону. Он разговаривал со всеми сидевшими за столом, кроме меня. Мои робкие попытки вступить с ним в разговор не находили поддержки. Я начала убирать со стола раньше времени.

Ставя на стол полный кофейник, я услышала, что тема застольного разговора переменилась. Беседа велась громко, а предметом были женщины. Если я правильно поняла, утверждалось, что французы предпочитают иностранок. Что их не устраивало в своих соотечественницах, осталось для меня загадкой. Говорили слишком быстро и отчасти на арго – вульгарном французском.

Я поигрывала ложечкой в чашке. По моему самочувствию, было бы лучше пить чай, а не кофе. Это успокоило бы. Я утешала себя мыслью, что уже почти половина второго. Значит, парни скоро вернутся к работе. Еще полчасика, от силы три четверти, и Петер Вандам опять на неделю исчезнет с нашего горизонта.

Вдруг он посмотрел на меня в упор и тут же перешел на голландский.

– Такова наиболее тщательно охраняемая тайна Франции, но этим исподтишка занимается большинство француженок. На вид очень порядочные, приличные женщины, истинные матери семейств… Преданные супруги. Но увы…

Я смотрела на него растерянно. Пальцы, сжимавшие ложечку, будто свело судорогой.

Он цинично улыбнулся.

– Тебе известно, что у многих, за редким исключением, есть любовники? У некоторых даже не по одному. Здесь-то уж точно. Дамы только этим и занимаются.

Я старалась делать вид, что занята своими мыслями. Пыталась оставаться как можно спокойнее, но мне это не слишком хорошо удавалось. Украдкой взглянула на Эрика, который заинтересованно слушал Петера.

– Ну, ты-то молодец, Симона, уже начинаешь осваиваться, а? – продолжал Петер. – Presque francaise[43]43
  Presque francaise (фр.) – почти француженка.


[Закрыть]…

Он бросил на меня одобрительный взгляд и сделал глоток кофе.

Сердце колотилось в горле, и я почувствовала, что краснею.

– Петер, наверное, отчасти прав, – поддержал его Эрик. – Ты уже действительно начинаешь привыкать. Ну, с готовкой и вообще. Раньше ты никогда так много не стряпала. В этом отношении смена обстановки пошла тебе на пользу.

Подтекст полностью ускользнул от Эрика, и я не могла этого понять. Ведь то, о чем Петер говорил на самом деле, лежало на поверхности. И не только. Должно быть, слово «виновата» было написано у меня на лбу на четырех языках. С жирными восклицательными знаками. Воздух застревал в горле, но я понимала, что должна ответить. Посмотрела вокруг и обнаружила, что все сидят, уставившись на меня. Мною овладела паника.

Собрав всю силу воли, какую только смогла, я выдавила из себя улыбку.

– Никогда не думала, что мне так понравится готовить…

Ну пожалуйста, давайте поговорим об этом – отличная тема!

Петер наблюдал за мной. Он не спускал своих карих глаз с моего лица, как будто хотел исследовать меня, чуть ли не препарировать.

Я сняла несуществующую соринку с джинсов и принялась скрести коленку, чтобы больше не надо было никуда смотреть.

– Должно быть, это очень приятно, – услышала я голос Петера, – если можешь делать то, что тебе нравится.

Пусть он прекратит, пусть он сейчас же прекратит! Иначе я не выдержу.

– Можно мне еще кофе?

Это сказал Пьер-Антуан – парень, похожий на испанца.

Я встала и налила ему кофе. Ну что, на этот раз пронесло? Меня все еще колотило. Я автоматически наполнила и остальные чашки, чашку Петера тоже, причем в последнюю очередь. В его глазах это, наверное, выглядело отчаянной попыткой создать видимость, что все нормально.

Разговор прекратился, и наступившая тишина буквально душила меня. Полчаса или три четверти часа вдруг показались мне вечностью. Невыносимо.

– Прошу прощения, – я встала из-за стола. – Мне надо кое-что сделать.

Когда я спускалась с холма к озеру, в лицо мне бил холодный ветер с мелким дождиком. Жесткие стебли травы терлись о джинсы, которые медленно, но верно промокали насквозь. Дождь усиливался, но даже если бы разразилась гроза с молниями, поднялся ураган и посыпался град, я не вернулась бы домой прежде, чем услышала отъезжающий «лендровер» Петера.

У озера я присела на мокрую траву и стала смотреть на тысячи кругов, расходящихся по воде. Они пересекали друг друга, их становилось все больше.

Я обняла руками колени. Успокоиться не удавалось, сердце все еще колотилось в горле. Я буквально разрывалась на части от смятения и бессилия.

И мне было страшно. Ужасно страшно.

Ситуация вышла из-под контроля.

24

Тео и Бетти были родом из Утрехта и жили там на канале над своим рестораном. Они продали его, чтобы основать здесь частную гостиницу. Это была примечательная чета. Он – высокий, крупный, со щетинистыми бровями – производил впечатление диковатого человека, хотя был очень дружелюбен. Она, напротив, хрупкая, ростом уж точно сантиметров на тридцать ниже мужа, с короткими каштановыми волосами и такими тонкими бровями, что они казались вытатуированными. Но прежде всего бросались в глаза ее очки в эффектной синей оправе.

Тео и Бетти с возрастающим энтузиазмом показывали нам комнаты для гостей (их было шесть) с побеленными деревянными балочными потолками и необработанными дубовыми полами. Обставлены они были старинной мебелью. Их частная гостиница располагалась не в доме, как у нас, а на противоположной стороне площадки с водоемчиками, фонтанами, кустами роз и статуями. Залитая солнцем, такая картинка выглядела бы на их веб-сайте весьма привлекательно, но сейчас по серому гравию беспрерывно стучал дождь.

Я наколола на вилку кусочек рыбы. Сом, приготовленный во фритюре. Тео был шеф-поваром, если ему можно было верить, он заслужил такой титул, хотя сегодня его кулинарные изыски не шли мне впрок.

– Вам удалось выгодно продать дом в Голландии? – спросила Бетти. – Мы смогли это сделать.

– Нам удалось все на свете, – ответил Эрик. – Мы купили свой дом в девяностые годы за двести с небольшим тысяч – гульденов, конечно. Тогда в этой деревне кроме ее обитателей еще никто не хотел жить. Друзья сочли нас сумасшедшими, и все потому, что мы переселились так далеко. Сразу замечу, что сейчас никто из этой компании не живет в городе.

– Видно, это общая тенденция в Голландии, – сказал Тео. – Двадцать лет назад все стремились в город, а теперь в основном уезжают подальше из него. Такая нынче мода. Едут во Фрисландию, Гронинген, Дренте… в провинцию, где еще есть место.

– И остались дома по разумной цене, – поддержала мужа Бетти.

Я сделала глоток вина. Я выпила многовато, но это помогло мне успокоиться и кое-как продержаться вечер.

– Тоже пройденный этап, – Эрика разговор явно заинтересовал. – Тот же самый дом у нас в деревне, который еще пятнадцать лет назад стоил двести тысяч, в прошлом году подорожал почти до пятисот. Но уже в евро. Невероятно, в сущности, как быстро это произошло. Больше ни о чем так не скажешь.

Бетти намазала кусочек тоста собственноручно приготовленным тапенадом[44]44
  Тапенад (фр. tapenade) – провансальское блюдо из каперсов, маслин и анчоусов.


[Закрыть] и пояснила:

– Возможно, это главная причина, почему здесь появляется все больше иностранцев. Цены на недвижимость в сочетании с простором. Расстояния становятся короче, повсюду есть Интернет, телефон, вот и начинаешь смотреть дальше собственного носа. Ведь жизнь только одна, а?.. Эти британцы, они тоже бегут через Ла-Манш с воплями. Вы когда-нибудь видели такие цены, как там? В прошлом году мы остановились посмотреть витрину маклера в окрестностях Брайтона. В самом деле, не-мыс-ли-мо! А здесь можно купить отдельно расположенную ферму с несколькими гектарами земли по цене трехкомнатной квартиры в Голландии или в Англии.

– И климат лучше. – Тео подцепил на вилку остатки рыбы. – Для меня это, между прочим, главная причина. Я никак не мог привыкнуть к тамошнему холоду и дождю.

Бетти и Тео были милыми, интересными людьми, без фанаберий, но контакта у нас не возникало. Наверное, в Голландии я никогда не встретилась бы с ними, мы вращались в разных кругах. Это очень характерно для жизни за границей: родной язык был общим знаменателем, а из всех черт характера, которые при этом считаешь в своих собеседниках положительными, можно все-таки было извлечь пользу. Большого выбора соотечественников здесь попросту не было, а уж имеющих детей возраста Бастиана и Изабеллы и вовсе.

– Ну, дождя-то нам и здесь хватило, – заметил Эрик. – Еще как.

Он подтолкнул меня.

– Помнишь нашу первую неделю?

– Конечно, помню. Дождь, дождь и дождь.

Бетти наклонилась ко мне.

– Этого дождя, который достался вам, здесь все так ждали. В июле стояла небывало сухая погода. Мы задыхались от жары. Термометр показывал больше тридцати пяти градусов! Никогда в жизни не думала, что захочу дождя и прохлады, но этим летом я об этом действительно молила. Было просто невыносимо! Оставишь на столе кусочек масла, а через полчаса оно топленое!

Тео щелчком выбил сигарету из пачки «Мальборо».

– Не стоит жалеть, что вы пропустили эту жарищу. Одни наши постояльцы вернулись в Голландию потому, что не вынесли ее. Да и комаров развелось много.

Из соседней комнаты доносился громкий смех Изабеллы и Бастиана. Они кувыркались на полу вместе с Томасом и Максом и вполглаза смотрели телевизор, время от времени хватая с журнального столика крабовую палочку или бутерброд с сыром. Телевизор был включен на полную громкость. Бетти уже несколько раз вставала из-за стола, чтобы утихомирить детей и убавить звук.

– Еще бордо? – спросил Тео.

Не дожидаясь ответа, он на три четверти наполнил все бокалы. Я тут же поднесла свой к губам и сделала два больших глотка, впрочем, отдавая себе отчет в том, что это становится опасным.

Тео закурил. Бетти начала убирать со стола, и я встала, чтобы помочь ей. Тут-то алкоголь и ударил мне в голову. Ноги меня не слушались. Бетти замахала руками.

– Нет-нет, сиди спокойно. Отдыхай! Тебе и своих забот хватит.

Эрик протянул мне тост с тапенадом.

– Когда вы открываетесь? – спросила Бетти.

Она вдруг опять оказалась рядом со мной и по-дружески положила руку на плечо.

– Открываемся?

– Да. Когда открываете гостиницу?

– Как только все будет готово. Надеюсь, весной. Три комнаты для гостей уже есть, сейчас там спим мы сами. А рабочие занимаются ванной.

– Одной?

– Э… боюсь, что пока да.

– Нет, слушай, так нельзя. Люди всегда хотят иметь собственную ванную. Ты учитывала это в своих планах?

Я невольно подумала о Мишеле, о его ванной, которую он делил с восемью другими парнями. Грязный пол, кружки с зубными щетками. Длинные бурые подпалины от затушенных сигарет на краю раковины. Я сделала еще глоток вина.

Эрик поспешил вмешаться:

– Конечно, мы об этом думали! Скоро будут встроены маленькие секции с туалетом, душем и раковиной. Стенки уже поставлены, и подводка тоже есть. Нам осталось только все подключить.

Похоже, Бетти это понравилось.

За целый вечер о Петере никто и не упомянул, а этот человек сейчас меня интересовал, как никто другой. Они знали Вандама лучше, чем я, во всяком случае, дольше. И я рискнула перевести разговор.

– Где вы познакомились с Петером? – спросила я Тео.

– На строительном рынке. Мне нужна была морилка, но все эти банки так похожи друг на друга. Он подошел ко мне, увидев, что я в замешательстве, и мы разговорились. Через две недели он уже работал здесь, по крайней мере, с семью рабочими. Он ловкий парень, этот Петер, без него мы бы не справились. Но, уж конечно, человек непростой. С одной стороны, душевный, но у меня был случай убедиться в том, что у него есть и другие качества. В нем намешано гораздо больше, чем можно подумать.

– Наверное, так и надо! – крикнула Бетти от кухонного стола (она ставила посуду в посудомоечную машину). – На одной любезности предприятие с сорока работниками не построишь.

– Мне он нравится, – сказал Эрик. – Нравится его подход. Не ныть, а делать дело.

– О каких других качествах ты говоришь? – я повернулась к хозяину дома.

Тео сделал неопределенный жест рукой.

– Да ничего особенного.

– И все-таки?

Бетти снова села рядом со мной. Ответила на мой вопрос она.

– Были серьезные споры.

– Какие?

– Это…

Тео бросил на жену предостерегающий взгляд.

– Ну да, нехорошо о нем так говорить. Он сделал много добра и все еще делает. Но… Вы знаете, что все парни, которые у него работают, имеют судимость?

Я опрокинула вино. Камчатная скатерть цвета слоновой кости пропиталась бордо. Не меньше, чем на четверть, дорогая вещь окрасилась в фиолетовый цвет. Жидкость капала на пол.

– Тьфу ты, черт! – я вскочила. – Простите.

Мне пришлось ухватиться за спинку соседнего стула, чтобы сохранить равновесие. Стул покачнулся, но не упал. Бетти метнулась к кухонному столу за посудным полотенцем.

– Простите, простите, – лепетала я.

– Ничего страшного.

Возможно, мне только почудились нотки раздражения в ее голосе.

Общими силами мы переставили бокалы, подсвечники и вазу с цветами на другой край стола. Хозяйка откинула скатерть и начала проворно вытирать столешницу. Я захотела ей помочь и уже направилась к кухонному столу.

– Нет, ты лучше сиди! – крикнула мне вслед Бетти.

Пришлось вернуться. Нет, мне не показалось, теперь я точно знала, что она рассердилась. Я на самом деле выпила лишнего, и по мне это было очень заметно.

Вошли дети, все четверо. Изабелла посмотрела на отца:

– Что-то случилось?

– Да нет, все в порядке. Просто мама опрокинула бокал с вином.

– Она напилась?

– По-моему, есть немножко, – Эрик улыбнулся.

Бастиан покачал головой.

– Я, когда вырасту, никогда не буду пить вино. От него делают всякие глупости.

– И это неприлично, – сказала Изабелла.

– Oui, berk[45]45
  Oui, berk! (фр.) – Да, гадость!


[Закрыть], – подтвердил ее новый друг Макс на безупречном французском и состроил гримаску.

Эрик посмотрел на часы.

– Так или иначе, нам пора идти. Уже почти одиннадцать. Детям завтра в школу.

– Не хочу домой! – закричала Изабелла.

Один за другим дети с воплями умчались в гостиную. Наверное, их придется искать. Под столом, за диваном, в туалете. Если Бастиан и Изабелла ставили перед собой такую цель, мне всегда приходилось помучаться, чтобы увести их домой.

Эрик встал.

– Ну, пошли. Ты соберешь наших наследников?

Я нашла Изабеллу и Бастиана в туалете, где они спрятались от меня. Трудно было не найти – хохот стоял на весь дом.

– Сейчас же собирайтесь! – сказала я как можно строже. – Иначе мы здесь в последний раз.

Пустые угрозы.

Домой мы отправились только через час с лишним. Этот вечер поставил передо мной много вопросов. Почему Тео так говорил о Петере? Что Бетти имела в виду, сказав о спорах? Но больше всего вопросов вызывало слово «судимость», резонансом отдававшееся у меня в голове.

Утро. Сквозь маленькое окошко в мою камеру просачивается бледный, холодный свет.

Едва ли я спала сегодня ночью, но паника прошла. У меня было время подумать. Я знала, что сделаю, когда они придут за мной: совсем ничего не скажу. Буду держаться до конца. У меня получится.

Я буду слушать, но не стану реагировать. Ни на что.

Три дня никаких контактов с внешним миром, как сказал полицейский. Сегодня второй день. Останется еще один. Завтра вечером или на следующее утро я могу рассчитывать на встречу с адвокатом. Мне надо поговорить с кем-нибудь, кому можно доверять, кто внимательно меня выслушает, не осудит и разберется, как мне выйти из этой кошмарной ситуации.

Если это еще возможно.

Вздрагиваю от испуга, заслышав в коридоре шаги, которые стихают возле моей двери. В камеру входит вчерашний полицейский.

Он говорит что-то, чего я не могу понять. По его нетерпеливому жесту догадываюсь, что должна идти вместе с ним.