Текст книги "Маленькая леди в большом городе"

Автор книги: Эстер Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

– Думаю, не произойдет ничего страшного, – ответила мама. – Может, немного поклюет носом. Бывает, когда я везу собак на машине в Шотландию, даю им найтол. Они не против. Чувствуют себя, наверное, как если покуришь травки. И видят чудесные сны!

– Мама! – возмущенно крикнула я. – Ты и собак превращаешь в наркоманов!

В прихожей послышались шаги, и до меня донесся приближающийся голос Джонатана:

– …обязательно передам ей. Нет, не думаю… Да, замечательно. Я пригласил и дизайнера из «Купере»…

– Да ведь я даю им лишь гомеопатические средства, – принялась оправдываться мама. – Они не вреднее чая или пирожных, а ими угощает собак даже миссис Блисдейл.

– В общем, по-твоему, бояться нечего? – еще раз спросила я. – Ты уверена?

– Вполне, – сказала мама. – Главное, не вводить это в правило.

Я вздохнула с облегчением, хоть и мучилась сознанием своей вины.

– Спасибо, – пробормотала я, услышав, что Джонатан произносит прощальные фразы. – Послушай, я перезвоню позднее, ладно? Еще раз спасибо.

Я нажала на кнопку, прерывая связь, поспешила назад в кухню, открыла дверь в коридор и взглянула на Храбреца. Он по-прежнему урчал, но настроен был, по всему, гораздо менее воинственно. Желая проверить, верно ли сказала мама, я собралась с духом и взяла пса на руки.

Он окинул меня недовольным взглядом, но, как ни странно, прильнул ко мне, словно ребенок, и устроился поудобнее.

В эту минуту на кухне появился Джонатан. Его глаза округлились.

– Ну и ну! – изумился он. – Как, скажи на милость, тебе это удается?

– Пустила в ход уловку мамы – она великая собачница, – пробормотала я.

– Серьезно? Просто не верится! Ты не перестаешь меня удивлять, Мелисса, – с восторгом произнес Джонатан. – Такое впечатление, что ты умеешь все на свете!

Храбрец лениво приоткрыл пасть, показывая зубы, и я подумала: то ли еще будет!

– У меня море талантов.

– К слову сказать… – Джонатан взял у меня собаку. – Почему бы нам не положить его в корзину? Пусть вздремнет до прихода выгулыцицы. А мы тем временем…

Поводив носом по изгибу моей шеи, он зашептал мне на ухо милые непристойности.

Я выбросила из головы мысль о том, как выгульщица поволочет в парк полусонного Храбреца, и позволила увести себя в подновленную главную спальню.

Точнее, вести меня не потребовалось – я с удовольствием пошла сама.

Глава 9

Сказать, что я желала произвести благоприятное впечатление на Бонни и Курта Хегелей, – все равно, что не сказать ничего. Мне ни разу не доводилось бывать на дружеской вечеринке «Добро пожаловать домой». Тисненая карточка-приглашение лежала на камине в гостиной.

Как я и поведала Габи, встреча с Хегелями в «Оксо-тауэр» прошла ужасно; Бонни практически призналась, что в Лондон их отправила Синди – взглянуть на меня и дать мне оценку. За кофе Бонни заявила, что я гораздо лучше, чем они ожидали, однако я страшно боялась предстать перед ними повторно, на этот раз на родной земле Синди.

– Я сказала, что мы приедем на массовку, – сообщила я Джонатану, когда мы пили кофе за завтраком.

Я в такую жару об обилии еды не могла и думать, он же только что умял тарелку гранолы с йогуртом. Мне и в голову не приходило, что Джонатан питается мюсли. Еще, как выяснилось, у него царил бардак в ванной, а по утрам он принимал поливитамины. Когда начинаешь жить с человеком, узнаешь о нем много нового.

– Тусовку, – поправил меня Джонатан, не отрывая глаз от бумаг.

– Тусовку, – повторила я. – Еще договорилась насчет маникюра и педикюра и… – Я помолчала. – В котором часу ты вернешься с работы? Не знаю, что надеть. Хотела бы, чтобы ты мне помог…

Джонатан сделал последнюю пометку в документах, театрально щелкнул ручкой и убрал ее в верхний карман. Прогнозы предвещали нестерпимую жару, однако на моем бойфренде уже красовался костюм, а в его портфеле лежала свежая рубашка – чтобы переодеться к ланчу.

– Не знаю. Сегодня у меня море дел. Но, детка, ты в любом наряде смотришься на миллион долларов. – Он улыбнулся. – Что ни наденешь, во всем неотразима.

– Понимаешь, те вещи, которые я взяла с собой…

Я замолчала. Раскрывать Джонатану секрет – рассказывать, что, дабы выглядеть волнующей секс-бомбой, мне необходимо специальное белье, какое не пробьет и пуля, – ужасно не хотелось. О корсете в такую жару не могло быть и речи. Уже через полчаса я лишилась бы чувств и рухнула на стол с канапе.

Объясняться не пришлось: из-за двери послышалось безумное тявканье, а мгновение спустя и глухие удары – Храбрец стал биться о стекло, точно уличный хулиган.

– Справишься с ним? – спросил Джонатан на выдохе, допив кофе и беря портфель. – Похоже, в отличие от меня ты нашла к нему подход.

Я глотнула. Храбрецу требовалась не толпа нянек, а собачий психиатр. У меня же был единственный пузырек мелатонина – на все время, пока я здесь, таблеток в любом случае не хватит. Но Джонатан смотрел на меня со столь широкой улыбкой, что я невольно пробормотала:

– Попробую справиться.

– Девочка моя! – У Джонатана заблестели глаза. – Ценю тебя за это: тебе по плечу любая задача. Берешься за дело и идешь к цели, не затягиваешь идиотскую песню «необходимо обратиться к специалистам».

Я бодро улыбнулась и подумала: надо позвонить маме, спросить, как воспитывают собак. Без помощи таблеток.

– А насчет сегодняшнего вечера, – сказал Джонатан, уже направляясь к парадной двери, – мне приятно, что ты волнуешься, но, поверь, не стоит. Ужин будет скромный, в очень дружеской обстановке. Вечер в кругу приятелей. Бонни и Курт от тебя без ума. – Он помолчал. – Послушай, ну, если хочешь, сделай, как я: съезди в «Блуминдейл» и попроси консультанта подыскать тебе наряд.

– Хорошо, – медленно ответила я, задумываясь о кондиционерах и распродажах.

Может, мне подберут и волшебное американское белье, что сделает меня более стройной, но не лишит чувств.

– И знай: в чем бы ты туда ни явилась, все равно будешь первой красавицей, – с серьезным видом произнес Джонатан. – Точно тебе говорю.

Я покраснела.

– Глупости.

– Вовсе не глупости. – Джонатан извлек из кармана бумажник, достал кредитную карточку и положил ее на столик. – Расплатишься кредиткой. Пусть это будет подарком от меня, ладно?

– Нет, Джонатан, не надо, – запротестовала я, испугавшись, что он подумал, будто я сделала прозрачный намек.

– Надо, – твердо ответил Джонатан. – Я так хочу.

Не приходилось ли ему платить обновами за хорошее настроение Синди?

– Спасибо, – как могла вежливо пробормотала я. – Попробую выбрать что-нибудь особенное.

– Господи, да что с ним сегодня? – Джонатан бросил встревоженный взгляд туда, откуда доносился стук и вой, и снова посмотрел на меня. – До встречи.

Как только я поцеловала и проводила его, шум усилился. Собравшись с духом, я пошла к подсобке.

– Храбрец! Ну, тише, тише. – Боясь пуще его разозлить, я говорила возможно более ласково. – Уймись наконец, и пойдем завтракать!

Увы, пес залаял того яростнее.

– Пожалуйста!

Я приоткрыла дверь, подумав, он бесится, потому что заточен в хозяйственной комнате. Едва заметив щель, Храбрец со всей силы бросился на дверь, меня откинуло в сторону, ноги на высоких каблуках подогнулись, и я шлепнулась на задницу – так, что в посудомоечной машине зазвенела посуда. Пес пронесся мимо. Я несколько лет занималась хоккеем и привыкла падать, однако чувствовала себя круглой дурой. Впечатление было такое, будто Синди собственноручно натренировала собаку, чтобы та издевалась над новыми подругами Джонатана.

Я повернула голову. Храбрец уже сидел на кухонном столе, свесив язык набок, – клянусь, он надо мной потешался.

– Что ж! – воскликнула я весело, но твердо. Мама повторяла: собака реагирует на тон, не на слова. – Раз хочешь играть по таким правилам, горластый негодник, я не против. Гулять будем до тех пор, пока не выбьешься из сил, – изводить меня пропадет всякая охота! Посмотрим, у кого ноги длиннее!

Храбрец, тяжело дыша, сильнее высунул язык – засмеялся надо мной пуще прежнего.

Выгуливать его в такую жару было тяжкой мукой, но следовало выбрать одно из двух зол, и я предпочла второе. Пусть я обольюсь потом, но не позволю зловредной собачонке глумиться надо мной, как ее душе угодно.

Звонок маме, и я узнала о волшебной тактике: «подкуп кормом и строгие взгляды». Номер проходил с мелкими, среднего размера и крупными собаками, равно как с мужьями любого нрава и калибра. Во всяком случае, так утверждала мама.

К моему великому удивлению, уловка подействовала. С помощью куриной грудки-гриль и внезапного выпада вперед я без проблем прицепила поводок к ошейнику, и вот теперь мы шли вдвоем вниз по Джейн-стрит.

Еще не было и девяти, а жара уже стояла несносная, и я радовалась, что можно спрятаться в тени деревьев, возвышавшихся по обе стороны дороги. Действительно, размышляла я, глядя на крылечки со ступенями, не верится, что идешь по Нью-Йорку. Такое чувство, будто ты в Блумсбери. На некоторых домах даже дощечки с надписями.

Храбрец, хоть его и выводила дважды в день на улицу профессиональная выгульщица, с поводком явно по сей день не смирился и дергался из стороны в сторону, а мне, хоть он и был некрупный, приходилось то и дело напрягать руку. Всякий раз, когда нам навстречу попадался прохожий с собакой, Храбрец рычал и скалил зубы – воображал себя по меньшей мере ирландским волкодавом, ей-ей.

Скоро я приноровилась: едва завидев очередного собачника с питомцем, Храбрец ощетинивался, я весело махала рукой, кричала с английским акцентом: «Чудесный день, не правда ли?» и, пока не стряслось беды, оттаскивала терьера к обочине. Прохожий, не снимая солнцезащитных очков, прибавлял шагу, изумленная собака спешила за ним.

По пути до парка Вашингтон-сквер мы пересекли улицу раз десять. Храбрец выразительно дал мне понять, что привык справлять нужду не в этом парке: никогда не видела, чтобы собака столь пренебрежительно мочилась. По-моему, на его презрительный вид обратили внимание даже старики, что играли за столиком в шахматы.

Усевшись на скамейку в густой тени дерева и обмотав свободный конец поводка вокруг запястья, я достала из сумки мобильный.

В Лондоне было два пополудни. Самое время связаться с Габи, обменяться с ней новостями, дать совет-другой, чтобы она ни о чем не беспокоилась, заодно развеять и свои тревоги.

Джонатан никогда об этом не узнает. Я ничего ему не скажу.

Мне сделалось стыдно. Я уверяла друга в том, что он для меня важнее работы. Так оно, впрочем, и было. Но на мне лежала ответственность, а Габи и Аллегре я не доверяла…

Пальцы сами собой набрали номер офиса. Когда из трубки послышался гудок, я достала записную книжку в симпатичном кожаном переплете и обвела парк рассеянным взглядом. Мимо проплывала профессиональная выгулыцица с десятком собак на специальных поводках. Ногами ей работать не приходилось: свора тянула ее вперед, точно погонщика, из-под которого выскользнули сани.

К моему великому удивлению, включился автоответчик, и я вдруг услышала собственный голос:

– Здравствуйте! – Ну и бодро же он звучал! – Вы позвонили в агентство Милочки. К сожалению, в данную минуту мы не можем ответить. Оставьте, пожалуйста, номер и краткое сообщение – мы свяжемся с вами в ближайшее время!

Слава богу, Аллегра хоть не записала новое приветствие, подумала я. Где они? Я ведь сказала: если одна поедет с клиентом за покупками, вторая непременно должна оставаться в офисе.

Последовало два гудка, и послышался встревоженный мужской голос:

– Из «Маркс и Спенсер» пропали «дышащие» носки. Другие я носить не могу. Это Джулиан Хервей. Пожалуйста, перезвоните. Хм, спасибо.

Я сделала пометку.

– Добрый день, Милочка! Звонит Арло Дональдсон. Послушай, меня пригласили на охоту, а хозяин имения теперь с моей бывшей. Я бросил ее в прошлом году. Может, помнишь: ты позвонила ей от имени моей матери, сказала, сын не должен с вами встречаться по религиозным соображениям? Некая Дэзи? С таким носом? Видишь ли, там чудесные места для охоты и природа – глаз не оторвать. В общем, я с удовольствием принял бы предложение… Не подскажешь, как быть? Заранее благодарю.

Я покачала головой.

– Мелисса, привет! Роджер. Я снова про бал охотников. Послушай, Ремингтон в жизни об этом не узнает… Ну, хочешь, я заплачу вдвое больше?

Голос Роджера звучал убито, где-то на заднем плане играла музыка. Вроде бы Джефф Бакли. Видно, тоскует по Нельсону, мелькнуло у меня в мыслях.

– Селия замучила меня звонками и… Короче, позвони мне, очень прошу!

Я вздохнула и написала в блокноте: «Связаться с Роджером». Следовало запастись мужеством.

Автоответчик предложил удалить сообщения, я, мгновение поколебавшись, решила их оставить. Интересно, слушали ли записи девочки? О чем они вообще думают? Что, если кому-то потребуется срочная помощь?

Не успела я углубиться в невеселые мысли, как жуткая боль в левой ноге заставила меня вернуться к проблемам здешним. Храбрец обмотал мою голень поводком, ловко привязав к ножке скамьи, а сам продолжал дергаться из стороны в сторону, и к ступне почти прекратился приток крови.

Ногу пронзили острые иглы, а пес устремил на меня дьявольский взгляд. Я тоже на него уставилась.

Храбрец тяжело задышал, а мне снова подумалось: он надо мной смеется! Собачьи глаза-пуговицы злобно заблестели.

Мы все еще играли в «кто кого пересмотрит», когда очередная собачница, что проезжала мимо на роликовых коньках, резко затормозила, останавливая спаниеля.

– Боже мой! Бедный несчастный ребенок! Мамочка что, забыла про тебя? – вскрикнула она, укоризненно косясь на меня.

Храбрец жалостливо хныкнул и прикинулся, что задыхается.

– Он так играет, – оживленно пояснила я. – По-моему, его прежняя хозяйка была… со странностями.

Собачница прижала руку к груди.

– Бедняжку изъяли у бывшей владелицы?

– Можно сказать, да.

– Тогда всего вам самого доброго.

Женщина поехала своей дорогой.

Я окинула Храбреца строгим взглядом. Мне самой было жаль животных, за которыми не ухаживали как подобает, но выходки этого пса я больше не желала терпеть.

– Ну ладно, безобразник, будем играть по твоим правилам, – произнесла я голосом няньки и, крепко держа ошейник, отстегнула поводок.

Храбрец многозначительно зарычал, но я, ни капли не пугаясь, свободной рукой раскрыла сумку, быстро засунула его внутрь и застегнула молнию так, что снаружи осталась лишь пушистая собачья голова.

Дамская сумка не бывает слишком большой – лично я считаю так.

Распутав поводок, я намотала его вокруг запястья, встала со скамьи и повесила сумку на плечо. Без толку рычащий Храбрец оказался у меня под мышкой. Хорошо, что у него было вдосталь времени опорожнить мочевой пузырь.

– Мы станем большими друзьями, только без труда не вытащишь и рыбку из пруда, – пробормотала я вполголоса, чтобы мои слова не долетели до шахматистов.

Еще подумали бы, что я из тех чокнутых дам, что всюду таскают собак в сумках и беседуют с ними, точно с малыми детьми.

Храбрец все рычал, но уже не пытался вырваться, а когда я выпустила его и снова повела на поводке, он стал почти как шелковый.

Дома, следуя указаниям Синди, я отвела его в коридор, дала корм и Му-Му – жуткую замусоленную игрушку-корову – и с легким сердцем отправилась в «Блуминдейл». Мне все чудилось, что кредитка Джонатана вот-вот прожжет в кошельке дыру. Путь оказался неблизким, но я всю дорогу разглядывала витрины и вывески и не заметила, как пролетело время. К тому же было отрадно думать, что сгорают лишние калории, – я шла за особенным нарядом и непременно должна была в него влезть.

Милейшая консультантка не рассмеялась мне в лицо и не порекомендовала заняться пилатесом, когда я, высунув из раздевалки голову, попросила ее подобрать мне белье, в каком фигура преобразилась бы точно после пластической операции, но при этом незаметное под легкой летней одеждой. Ханна с готовностью кивнула (казалось, мы с первого мгновения нашли общий язык), удалилась, вернулась с грудой белья, смахивавшего на кожные лоскуты, снова ушла, явилась с охапкой платьев для коктейля, потом через каждые пять минут приносила по три пары туфель.

Удивительно: за единственный час можно обзавестись не только новым нарядом, но как будто и новым телом.

Я взглянула на себя в зеркало. Внутри все дрожало от волнения, но снаружи… У меня возникло ощущение, что вместе с босоножками на высоченных каблуках я приобретаю еще одну индивидуальность.

Я протянула кредитную карту Джонатана.

– Покупаю все.

Бонни и Курт Хегель жили в Верхнем Ист-Сайде. Лондоном, где название каждой улочки дает представление о ней, тут и не пахло. Оказывается, чем дороже район Манхэттена, тем сильнее в нем власть цифр.

Вообще-то, по лондонским меркам, дойти можно было и пешком, но Джонатан, взглянув на мои каблуки, поймал такси. Я не стала возражать. На подготовку к вечеринке у меня ушло не меньше времени, чем когда я собиралась на великий праздник Аллегры – ей исполнялся двадцать один год. Она велела всем гостям явиться в аристократических нарядах восемнадцатого века и в напудренных париках.

Джонатан переоделся в свежую рубашку и легкий летний костюм. У него был особый изысканный стиль, не зависящий от погодных условий. И набор одежды на все случаи жизни.

– Честное слово, не стоило так суетиться, детка, – в сотый раз повторил он.

– Я и не суетилась, – ответила я, снова поправляя платье, чтобы оно не помялось. По словам моей новой подруги Ханны, это был «беспроигрышный вариант от Лили Пулитцер». – Повтори еще раз, кто там будет.

– Бонни и Курт – с ними ты уже знакома, – терпеливо начал Джонатан. – Пейдж, она училась с Синди в колледже; Дэвид с Питером, агенты по недвижимости; Брэдли, мой друг из Принстона…

– «Хаус»! – с восторгом воскликнула я.

– Что?

– «Хаус»! Это ведь в Принстоне!

– Неужели все свои культурные познания ты черпаешь из телевизора? – Джонатан скривил губы. – Да, верно. Еще Принстон известен одним из лучших в США университетов.

– А, да-да, конечно, – пробормотала я, но, поскольку стены клиники «Принстон-Плейнсбо– ро» мне были знакомы лучше, нежели больница, где я при необходимости посещала личных врачей, Принстонский университет волновал меня куда меньше.

– Я учился в Принстоне, – напомнил Джонатан, потому что сама я об этом даже не обмолвилась. – Брэдли и Курт – тоже. И еще кое-кто из наших общих знакомых. Только там об университетах ни слова. Бонни, насколько я знаю, выпускница Гарварда – ни к чему затрагивать эту тему.

Я сделала пометку в воображаемом блокноте.

Такси остановилось, и швейцар в ливрее открыл дверцы; он же провел нас под широкий навес и распахнул парадную. Джонатан назвал консьержу наши имена, и тот указал дорогу к роскошному лифту. На пороге квартиры Хегелей нас встретил дворецкий.

Великолепие вокруг произвело на меня неизгладимое впечатление. Мне казалось, в домах, где есть дворецкие, должно быть не менее семи спален, а на заднем дворе – собственный загон с лошадьми.

Бонни и Курт стояли почти у входа и оживленно беседовали под негромкие звуки джаза. Оба энергично жестикулировали, и казалось, будто разговаривают два глухонемых.

– Бонни, Курт! – Джонатан пожал руку Курта и наклонился поцеловать в щеку Бонни.

– Привет! – провизжала Бонни, едва не подпрыгивая. Секунда, и я очутилась в тисках ее рук, прижатая к костлявой груди с дорогим украшением. – Ужасно рада! Ты что, покрасила свои чудесные волосы?

Курт повернул ко мне голову, и его лысина блеснула в неярком свете ламп.

– Покрасила волосы. Зачем, Милочка? Прежний цвет был исключительный. Правда же, Бонни? Мы даже решили, что из-за волос ты похожа на Брижит Бардо в молодости.

Я с тревогой взглянула на Джонатана. Он, улыбаясь, положил руку на мою талию.

– По мне, она выглядит восхитительно, что бы ни сотворила с волосами. Да, кстати, гостям представляйте ее «Мелисса», не «Милочка», хорошо?

Бонни наклонила голову набок.

– А, ясно. Милочка – твое любовное прозвище, верно?

– Угадала, – поспешила ответить я, не желая, чтобы за меня весь вечер говорил Джонатан. – Как я называю Джонатана – секрет.

Бонни разразилась звенящим смехом.

– С вами не соскучишься! Скорее берите по бокальчику. – Она сделала знак официантке, что курсировала с уставленным бокалами подносом, взяла один и протянула Джонатану. – Тебе белое сансерское, как всегда. А ты что предпочитаешь, Мелисса?

Я снова взглянула на Джонатана. В эту минуту к нему подошли два приятеля, и все трое принялись похлопывать друг друга по спине.

– Добро пожаловать домой! – проорал один. – Как твои зубы после года в Лондоне? Еще на месте?

– Я бы выпила минеральной воды, – твердо произнесла я.

Если уж хочешь произвести должное впечатление, держи себя в руках.

– Может, лучше шампанского? Сегодня мы отмечаем возвращение Джонатана – не грех немного расслабиться! И твой приезд тоже, – торопливо прибавила Бонни.

Я взяла с подноса бокал шампанского. Долгие колебания человека не красят. И потом, никто ведь не заставлял меня пить до дна.

– Давай-ка подыщем тебе компанию, – сказала Бонни, обводя зал взглядом. Гостей собралось человек тридцать–сорок – жалкая горстка для столь огромной гостиной. Как и в прежней квартире Джонатана, тут тебя сплошь окружали деревянные панели и светильники, однако здешняя обстановка больше тяготела к минимализму. – Мы тут все близкие друзья. Есть и несколько новых людей – чтобы немного разнообразить компанию. Пожалуйста, чувствуй себя как дома!

Другая миниатюрная официантка, возникнув у хозяйки за спиной, будто из-под земли, что– то шепнула ей на ухо.

– Что значит «впали»? – потребовала Бонни. – Речь о закусках! – Она снова повернулась ко мне и сверкнула белоснежной улыбкой, однако по выступившим жилам на ее шее я сразу поняла, что ей не до любезностей. – Возникла небольшая проблема с закусками. Это сюрприз для вас с Джонатаном. Я на минутку отлучусь, прости.

Она поспешила прочь, сопровождаемая облаком «Шанель».

По счастью, я не из тех, кто на вечеринках жмется по углам, потому тут же осмотрелась, ища, с кем бы поболтать. Если открыто человеку улыбнешься, он сам подойдет и придумает, о чем заговорить.

Не успела я выбрать, кому могла бы поведать, что думаю о местном климате, когда мое внимание привлекла беседа прямо у меня за спиной.

Впрочем, беседой такое не назовешь. То была тщетная попытка одной дамы вытянуть слово– другое из невообразимо угрюмого мужчины.

Тип был с головы до пят в черном, глаза прятал под солнцезащитными очками и жутко хмурил брови. Бедная женщина лезла из кожи вон, дабы разговорить его, а мистер Сумрачность молча поглощал камберлендские сосиски, будто на конкурсе «кто быстрее съест», потом шпажкой для закусок ковырялся в зубах. Полный придурок.

– Значит, вы англичанин, – произнесла женщина.

Угрюмый замычал в ответ.

– Здорово! – воскликнула дама. – С радостью пожила бы в Великобритании! Удивительная страна!

– Думаете?

– О да! Тони Блэр! Полностью поддерживаю его выступления за справедливую торговлю.

Боже мой, подумала я. Пыл бедняжки скоро иссякнет, раз речь уже зашла о Тони Блэре. Человек в черном на миг отвлекся от столика с закусками.

– Блэр – долбаный кретин.

Дама отступила на шаг назад.

– Серьезно? Вы, правда так считаете?

Я прищурилась. Может, мне изменяла память, но неожиданно возникло ощущение, что мы с этим парнем уже встречались. Наверное, на эту мысль меня навело слово «долбаный»: его употребляли британцы особого склада, с какими я сталкивалась едва не каждый день.

Нет, он определенно кого-то напоминал– Я принялась листать воображаемую записную книжку. Кто этот ненормальный? Мой бывший клиент? Или однокурсник?

– А его болтливая дура жена?

Хоть на нем и были очки, я сразу поняла, что он закатил глаза.

– Чери? Ну, зачем вы так? Неужели…

– Защищаете ее? Да вы в своем уме? – перебил даму угрюмый. – Ну и странный же вы народ, американцы!

Поклонницей Чери Блэр я отнюдь не была, но предполагалось, что вечеринка посвящена Джонатану и мне, потому я просто не могла себе позволить простоять в сторонке, видя, как этот щут, позорит честь нашей родины.

Я уже сделала шаг, готовясь подключиться к беседе, когда услышала новую реплику придурка-соотечественника:

– Настоящие? – спросил он, кивнув на грудь собеседницы.

– Что, простите? – Ошарашенно спросила она.

– Буфера настоящие?

Болван снова кивнул, словно непременно хотел услышать ответ на вопрос и даже не думал клеиться к даме.

Та без слов прижала руку к ложбинке между грудей.

– Не пони…

Моему терпению настал предел – я больше не могла молчать.

– Он о жемчуге! Ха-ха! О бусах. Выразился на английском просторечии: буфера, буфы, бусы…

– На мне нет жемчуга, – холодно заявила дама. – Ожерелье из сапфиров.

Я взглянула на ее шею. В самом деле. Стоила побрякушка, ей-богу, как три квартиры.

– И, правда! Какая прелесть! В общем, он имел в виду бусы.

Мгновение-другое царило молчание. Его прервал пошлый смешок.

– Ага! Как же! Бусы из жемчуга!

Я метнула в грубияна убийственный взгляд, и он тотчас умолк.

– Языковые особенности порой весьма забавны. – Дама высокомерно посмотрела на англичанина. – А я было подумала, вы потеряли всякий стыд. Не возражаете, если я вас оставлю? Возьму еще бокальчик вина.

Она произнесла это таким тоном, как если бы сказала: знать тебя больше не желаю, хам!

– У вас еще целых пол-бокала, – отметил угрюмый.

Американка растерянно взглянула на бокал, потом снова на собеседника.

– Хочу чего-нибудь покрепче. – Она одарила меня ледяной улыбкой. – С вашего позволения.

Я посторонилась, давая ей дорогу, и тут поняла, что обрекла себя на общение тет-а-тет с отъявленным невежей. Теперь он тоже ко мне присматривался, будто вспоминал, где мы встречались.

Я напрягла память. Откуда я могла его знать? Очень мешали очки, но эта копна темных волос, худоба, голос…

– Мы не знакомы? – беспардонно потребовал грубиян, снимая очки. Я вмиг его узнала.

Годрик Понсонби. Или, как его именовали в ту пору, когда около полугода я знала его в девяносто четвертом, Годрик Эх.

К моим щекам прилила краска и бросило в жар.

Было время, мы с Годриком. Эх строили друг другу глазки; хуже того, на вечеринке после постановки «Сна в летнюю ночь» тайно целовались Нам приходилось приглашать в школьный театр ребят из ближайшей школы для мальчиков. Из числа добровольцев Годрик был едва ли не самый артистичный. Я не играла – на мне лежала ответственность за костюмы, но хлопот тоже хватало. На мальчишечьих камзолах постоянно расходились швы, и мне приходилось подлатывать их прямо на актерах. Чаще всего рвались костюмы Годрика. К тому же на ряд материй у него была аллергия. В общем, к заключительному вечеру мы настолько сблизились, что без объятий и поцелуев просто не обошлось бы.

Я поежилась. Даже в те далекие дни мне доставало ума сообразить, что я не первая, кого лапает хмельной Годрик. Эмери, что как раз пылала страстью к актерству – и умела поводить бровями точь-в-точь как Имоджен Стаббс, – играла в спектакле главную роль. Ребята ходили за ней по пятам, как стая гусей. До сих пор подозреваю, что она и Годрику вскружила тогда голову, и в последний вечер он просто утешился: налакался пунша и потискал у шкафа меня.

Впрочем, впечатление осталось бы довольно приятное, если бы чуть погодя пунш не хлынул из Годрика обратно и он не облевал стул в столовой, а завхоз не велела мне сопровождать несчастного актера (который, кстати, весь вечер ходил в узком трико, потому мне и запомнились, его, э-э, размеры) до ближайшей больницы. После мы больше ни разу не виделись.

Годрик явно тоже меня узнал и, по-видимому, мысленно совершил подобное путешествие в прошлое.

Я задумалась: хватит ли ему смекалки не признаваться, что мы знакомы? Не глупо ли вспоминать о юношеских поцелуйчиках и блевотине столько лет спустя, на вечеринке в Манхэттене?

– Мелисса? – Годрик пристальнее на меня уставился. – Дынька?

Я сделала вид, что последнего слова не расслышала. Чудесно. Теперь никуда не денешься.

– Да. Привет!

– Не узнаешь меня?

Годрик был все тот же – мрачный и хронически стыдливый. Теперь до меня дошло: он неумышленно обидел женщину. Уверенно держаться в обществе Годрик просто не умел. В те дни, когда я сидела за кулисами с иглой и ниткой наготове, сделала удивительное открытие: актеры нередко народ застенчивый. Стеснительность Годрика не знала границ.

Впрочем, это не оправдывало его грубости. Разумеется, нет.

– Конечно, узнаю! – сказала я. – Ты Годрик Годрик Понсонби! – Я уже сделала едва заметное движение вперед, вознамерившись чмокнуть его в щеку, но в последнее мгновение передумала и просто протянула руку. – Какими судьбами в Нью-Йорке? Знаком с Куртом и Бонни?

– С кем?

– С хозяевами. – Я повела бровью в сторону Бонни, но та, едва появившись, оказывается, снова исчезла. – Хм, а Джонатана знаешь? Джонатана Райли? Вечеринка в его честь.

– Кого-кого? – проворчал Годрик. – Нет. Не знаю я ни одного из этих баранов. И приходить не хотел. Гнилой сейшн.

– Как это? Не знаешь Джонатана? – воскликнула невысокая смуглая женщина, что вынырнула из ниоткуда. – Ведь это он нашел тебе шикарную квартиру в Трибеке! Добрый вечер! – Женщина потрепала Годрика по руке и посмотрела на меня. – Пейдж Дроган.

– Добрый вечер, – ответила я. – Ме…

– Представить вас друг другу – моя задача, – пробрюзжал Годрик. – Таковы правила! Пейдж, знакомься: Мелисса Ромни-Джоунс. Мелисса: Пейдж Дроган, моя агентша. Где-нибудь работаешь, а, Мел?

От изумления я едва не раскрыла рот.

– Твоя агентша?

– Ага. Я актер, – пробормотал Годрик.

– Не может быть! – вырвалось у меня. – Профессиональный?

Пейдж переливчато засмеялась и провела рукой по коротким, кофейного цвета волосам. На ней было облегающее пестрое платье, что подчеркивало аппетитные формы, и ярко-желтые туфли. Она походила на птичку.

– Рик у нас скромняга. – Пейдж хихикнула. – Но скоро о нем заговорит вся Америка. Он играет главную роль в одном исключительном фильме – выйдет на экраны уже через месяц– другой. Тогда в жизни Рика начнется новый этап. Хотя его и теперь узнают на улице – на телевидении он не первый год. Не видели?

Я покачала головой.

– Наверное, отстала от жизни.

– Еще он играет в театре, правда, Рик? – Пейдж легонько толкнула Годрика в бок– Рик?

Тот пасмурно кивнул.

Пейдж приставила к уху сложенную трубкой миниатюрную руку.

– Не слышу, Рик! Ужасно шумно. Как называется спектакль?

– «Настоящий инспектор Хаунд», – удостоил нас ответа Годрик. – Постановка не ах, а режиссер не вполне понимает, чего хочет, зато это настоящий театр, не бессмысленная возня с киношными идиотами…

– Ха, ха, ха! – залилась смехом Пейдж, явно дабы закрыть актеру рот. – Ха, ха, ха! Рик, дорогой, может, сходишь за вином? Мы с удовольствием промочим горло.

– У Мелиссы есть бокал, – заметил Годрик