Текст книги "Маленькая леди в большом городе"
Автор книги: Эстер Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
Я лишь однажды видела ее на фотографии, что лежала в выдвижном ящике на кухне Джонатана, – наткнулась на снимок случайно, когда искала открывалку. Их сфотографировали, судя по всему, на грандиозном торжестве. Джонатан был в смокинге, смотрел на камеру без тени улыбки; высокую прямую фигуру Синди облегало прямое строгое платье из кроваво-красного шелка. Лицо у нее было продолговатое и серьезное, под стать телосложению и наряду. Волосы же окутывали голову облаком сахарной ваты, однако я тотчас определила, благо знала в этих делах толк: не существуй на свете парикмахерских премудростей, волосы тоже были бы прямые и длинные.
Теле-детектив, что жил внутри меня, тотчас доложил: дамочка из разряда стерв, которые нещадно, но с премилой улыбкой на губах вышвыривают с работы и делают за счет фирмы стрижки и укладки.
Сказать по правде, ничего подобного о Синди я не знала. Но до справедливости ли, если речь о бывшей женщине бойфренда?
Впрочем, одно я знала наверняка, а это говорило о многом: Синди рассталась с Джонатаном когда поняла, что беременна от его родного брата, Брендана. Теперь они были вместе.
Представляете? Разве не ужасно?
Мы с Джонатаном кратко побеседовали о ней по душам всего раз. Вскоре после этого и стали встречаться. Поводом к разговору была открытка: у Брендана Райли и Синди Райли родился сын. Хорошо, что по правилам этикета можно ограничиться глупой карточкой – Синди хоть не пришлось лишний раз краснеть.
– Она не всегда была такой, – заявил Джонатан, когда я выразила удивление по поводу открытки. – Пока не занялась рекламой, сидела себе дома и читала по утрам гороскопы.
– А кто она по знаку зодиака?
– Овен, – мрачно ответил Джонатан.
– Опять огонь! – не к месту воскликнула я.
Джонатан лишь окинул меня усталым взглядом и не прибавил ни слова.
Я и не думала мучить его расспросами, в тот вечер он сам посвятил меня в отдельные подробности своей семейной жизни. Синди покорила его сердце, когда, явившись в группе приглашенных девочек на вечер в школу мальчиков, проспорила с ним с первой до последней минуты фокстрота. Учась в университетах (он в Принстоне, она в Брауне), они встречались, по выпуске поженились. Прием устроили в нью-йоркском яхт-клубе, медовый месяц провели в Антигуа.
Джонатан занялся недвижимостью, Синди устроилась в рекламное агентство и быстро пошла вверх по карьерной лестнице. За время совместной жизни они несколько раз переезжали, их последняя квартира, я давно знала, была пределом мечтаний. Но только теперь, глядя собственными глазами на кухонную плиту за двадцать тысяч фунтов, я начала понимать, как много между Джонатаном и Синди было общего.
М-да.
Она желает, чтобы квартиру продал именно он. Ну, и гадина.
– Наверное, ей хочется, чтобы сделку провернули максимально выгодно, – сказал Джонатан. – По ее мнению, с задачей справлюсь только я. Если покупателя стал бы искать другой риелтор, она отказалась бы от услуг агентства. Комиссию платит, – он обвел кухню рукой, – сама понимаешь, приличную.
– Догадываюсь, – едва слышно пробормотала я.
Рот Джонатана опять сжался в узкую линию.
– Вообще-то в моих интересах приложить все усилия. Но она, чего доброго, может подумать, что меня это трогает. Если ей взбрело в голову заставить меня пожалеть о разводе, вынужден ее разочаровать. Мне все равно. Я просто выполняю работу, не утопаю в страданиях.
От того, как напряженно звучал его голос, щемило душу. Я чувствовала, что он не вполне искренен.
– Зачем ты так? – воскликнула я. – Ведь знавали вы здесь и счастливые времена!
Джонатан вздохнул, провел пальцами по лицу и протянул мне руки. Я прильнула к нему, с чувством его обняла и ощутила крепкие мышцу под тонкой рубашкой. Как с ним здорово!
– Мелисса, – прошептал он мне в волосы. – Я пережил больше счастья за шесть месяцев, что встречаюсь с тобой, чем за шесть лет, которые провел в этой квартире.
У меня подпрыгнуло сердце.
– Правда?
– Правда. – Джонатан проложил по моему лбу дорожку легких поцелуев. – Когда мы познакомились, я словно превратился в другого человека и лишь тогда понял, до какой степени был несчастлив прежде. – Он немного отстранился, чтобы посмотреть мне в глаза, и я увидела, насколько серьезен его взгляд. – Ты заставила меня проснуться. Эти поездки по городу! Знаешь, я до дыр залистал путеводители, придумывая, куда бы еще ты могла меня свозить – на фермерские рынки, в старинные замки, в магазины, где продают зонты.
– Серьезно? – Я в шутку надула губы. – А я-то думала, ты увлечен историей Лондона!
– История Лондона меня тоже интересовала. Но в основном влекло к тебе.
Я снова прижалась к нему.
– Было здорово. Даже бродить с тобой по замкам.
– В общем, я твой должник и с радостью отплачу тебе тем же, – пробормотал Джонатан, гладя меня по волосам. – Надеюсь, ты полюбишь Нью-Йорк.
– Не сомневаюсь в этом. – Я отошла на шаг назад. Откуда-то веяло холодом, и беспокоил едва уловимый гул. Не от сигнализации. – Может, э-э, покажешь свой нынешний дом? Этот мне тоже нравится, но…
Я посмотрела ему в глаза, еле удерживаясь, чтобы не сказать: «Но не хочу, чтобы между нами стояла незримая Синди».
Джонатан пожал плечами.
– Послушай, Мелисса, я привел тебя сюда отчасти для того, чтобы ты увидела, что я оставил позади. Мы с Синди продаем эту квартиру, так как ни ей, ни мне она больше не нужна. И поверь, покупателей на жилье в этом здании – видимо-невидимо. Легче попасть в конгресс, чем сюда. Я хочу начать новую жизнь. – Он приковал ко мне магически-напряженный взгляд. – С тобой.
У меня приятно защекотало кожу.
– Хорошо, – пробормотала я, стараясь не показывать ужасного волнения. – Очень… хорошо.
Джонатан склонил голову набок.
– Хорошо?
Я снова приоткрыла рот, но не нашлась, что сказать. Вокруг была обставленная по последнему слову кухня Синди, в углублениях моих коренных зубов еще солонели крошки претцелей [4]4
Претцель – сухой кренделек, посыпанный солью.
[Закрыть]от «Американ эрлайнз», а Джонатан заявлял, что готов проститься с шикарной квартирой и шагать в будущее рука об руку со мной. Женщиной, которая, преодолев на самолете несколько часовых поясов, чувствовала себя разбитым корытом, чье платье то и дело приклеивалось к липким от пота ногам…
Слова Джонатана меня ошеломили – в положительном смысле, естественно.
– Британская сдержанность. В минуты сильного волнения… мы… прячем чувства. То есть… – Я извинительно развела руками. – Не кричать же мне «ура!» – ты расстался с женой и продаешь квартиру. А что хочешь начать новую жизнь – это прекрасно. И гораздо полезнее для здоровья, чем хандра.
Лицо Джонатана смягчилось.
– В какую-то минуту мне показалось, ты злишься, что я вожусь с этой квартирой.
– Боже! Какие глупости, – пробормотала я. В голову пришла тревожная мысль. – Ты ведь не здесь живешь? Я имею в виду, не…
Джонатан улыбнулся.
– Нет-нет. Я уже купил новый дом. Надеюсь, в твоем вкусе.
Он вылил холодный кофе в раковину, сполоснул посуду и вернул на место.
– По-моему, мы тут задержались, не думаешь? Давай-ка возьмем такси и отправимся домой.
Он обнял меня за талию и повел из кухни назад в роскошную прихожую. Мой чемодан на ко лесиках на фоне ваз высотой по плечо показался мне карликовым.
Домой. Чудесное слово.
Глава 8
По едва заметному сигналу Джонатана из потока машин вынырнуло такси, и мы отправились в сторону Нижнего Манхэттена. Я прилагала максимум усилий, дабы беспрестанно не крутить головой – по обе стороны мелькали знакомые надписи – и без конца не нахваливать современный кондиционер, так искусно вдыхавший в меня силы.
Джонатан же затянул любимую песню: о жилье и достигнутых успехах.
– Эту сделку я провернул в рекордные сроки. Потому что как только переступил порог, по уши влюбился в дом. – Его глаза сияли. – Можно сказать, он и не побывал на рынке – я собирался взглянуть на него и предложить одному давнему другу семьи, но, едва увидел эти стены, решил: здесь буду жить я. И живу!
– Правда?
Странно. Оппортунизм как будто был чужд Джонатану – поступок отдавал скорее наклонностями моего отца. Тут я опять отвлеклась: за окном проплывал очередной магазин, весь в вы– веснах «Гэп». Огромных. От волнения я заерзала на сиденье.
– Я хотел подыскать нечто совсем не похожее на квартиру в Верхнем Ист-Сайде, где мы жили с Синди, – продолжал Джонатан. – Дом, в котором, если захочу, смогу устроить библиотеку и личный кабинет. И такой, чтобы не приходилось кланяться совету жильцов каждый раз, когда надо вызвать сантехников.
Не подумайте, будто мне было неинтересно, просто, куда ни глянь пестрело столько любопытного, что я лишь кивала, а сама глазела и глазела по сторонам. Голова шла кругом, и море впечатлений уже не умещалось на полках сознания.
– И район совсем другой, – сказал Джонатан. – Помнишь, ты не раз говорила: Лондон все равно что скопище взаимосвязанных деревень. Вот и это словно деревня. Гринич-Виллидж Кое– чем даже напоминает Лондон.
Я взглянула на него и крепче сжала пальцы. В такси мы всегда держались за руки – ни Джонатан, ни я ни на минуту не забывали, что допустимо, что нет, когда вокруг посторонние. И томились в сладкой пытке, ожидая, когда останемся одни.
– Наверняка дом мне понравится.
– Надеюсь, – серьезно ответил Джонатан, и в какое-то мгновение я вдруг догадалась, что он страшно волнуется.
Улочки постепенно сузились, торговые центры и административные здания сменились высокими жилыми домами викторианской эпохи дорога утонула в тени деревьев. Город, в самом деле, будто перестал быть городом. Обитатели Гринич-Виллиджа тут и там выгуливали собак и отдыхали за столиками перед кафе; всякий встречный выглядел тут, как представитель богемы. В дорогом смысле слова.
Джонатан указал таксисту на особняк, облицованный песчаником, с темно-зеленой парадной дверью. Дом был вторым с краю улицы, высился близ мощенного булыжником перекрестка Металлические поручни крыльца с несколькими ступенями, затененного высоким деревом, обвивал плющ. Удивительно: у улицы был не просто номер, а название – Джейн-стрит. Это мне пришлось по сердцу.
– Вот и приехали, – сказал Джонатан. – Дом, милый дом. Ну, что скажешь?
Признаться честно, новое нью-йоркское жилище Джонатана я представляла совсем иным. Особняк оказался старомодным и весьма скромным. Но от него сразу повеяло уютом. Вспомнилась «Улица Сезам», но Джонатану я об этом не сказала.
– Красивый дом.
Я улыбнулась во весь рот. Тревога исчезла из Джонатановых глаз, и он ответил мне улыбкой, демонстрируя идеальные зубы.
– Замечательно. Очень рад, что тебе нравится.
Пока Джонатан расплачивался с таксистом, я из окна рассматривала дом и внутренне готовилась к тому, что вот-вот снова окунусь во влажную жару. В сравнении с соседними особняками этот был, хм, чуть менее ухожен. Краска на двери местами облупилась, ручка в виде львиной морды навевала тоску.
Джонатан вышел из машины и, размахивая рукой, открыл мою дверцу.
– Быстрее. Бежим в дом, пока ты не умерла от жары.
Он с легкостью внес мой чемодан на крыльцо и вставил ключ в замочную скважину. Я не ошиблась: дверь действительно не мешало покрасить.
– Итак, – произнес Джонатан, делая шаг в сторону, чтобы я вперед него вошла в покрытую плиткой прохладную прихожую, – каковы первые впечатления?
– Атмосфера… особенная.
Кругом стояли коробки и нераспакованные вещи. Тем не менее, я сразу заметила отдельные прелести: большой камин в гостиной, выложенный старинными изразцами, подъемные окна по обе стороны и лепные цветы, обрамляющие потолок Чего-то, может, из-за коробок и не увидела – они были повсюду, особенно в прихожей
Пахло затененными комнатами и старой деревянной отделкой. Бабушкиным уютом, пожелтевшими газетами, книгами и запыленными люстрами. Неприятных чувств не возникало, но с первой минуты было понятно: к дому надо приложить руки. К общему букету примешивался и другой запах – чего, я не могла понять, но хорошо его знала.
– Извини за беспорядок, – сказал Джонатан проходя в большую гостиную. Стук его шагов по плиточному полу отдавался эхом. – Я не все распаковал – дизайнеры и ремонтники пожелали взглянуть на дом в первозданном виде. И у меня не было времени – улаживал море дел в офисе. Но не волнуйся: в понедельник приедут люди и примутся за работу.
Я уставилась на его удаляющуюся спину.
– Ремонтники?
– Э-э-э… – Джонатан остановился и повернулся ко мне лицом. Я медленно подошла к нему. Хорошо хоть, у него хватило совести напустить на себя чуть смущенный вид. – Ну да. Дом надо привести в подобающий вид, сама понимаешь, а для этого…
– Ты не предупредил, что тут ремонт, – перебила его я, – когда предложил переехать к тебе на время нашего ремонта.
– Да, но… я подумал… – пробормотал Джонатан, беря меня за руки. – Ты почти ничего не заметишь. Начнут работать сверху и будут постепенно продвигаться вниз. В ближайшие несколько недель приезжать будут в основном дизайнеры. Группу ремонтников, архитекторов, электриков и так далее надо тщательно подобрать, то есть стука и грохота пока можно не бояться.
– Понятно. – Я огляделась. Что он успел распаковать? – Дом громадный.
В том-то и дело. Ты и слышать ничего не будешь. Знаешь, что я планирую сделать? – Глаза Джонатана оживленно заблестели. – Мой архитектор как раз обдумывает, как превратить особняк в две квартиры. Одну, на верхнем этаже, будем сдавать, а в другой – жить. Что скажешь?
Конечно, мне польстило, что он спрашивает моего совета. Вопросы, касавшиеся жилья, Джонатан Райли привык решать без посторонней помощи.
– Отличная задумка. А сколько времени может уйти на ремонт? На то, чтобы сделали все так, как ты хочешь? – Я улыбнулась. – Сознайся: для этого ты меня пригласил? Чтобы я внесла в ремонт свою лепту? Разговаривала с ребятами в качестве Милочки, просила сделать скидки?
– Нет, – ответил Джонатан без тени шутки. – Вовсе нет. Тебя ремонт и не коснется. У нас в компании лучшие нью-йоркские дизайнеры и одаренные архитекторы. Они все возьмут на себя.
Вот в чем разница между Джонатаном и Нельсоном, подумала я: Нельсон в поте лица выбирал подходящие краски и напольное покрытие, убил на это несколько дней, у Джонатана же на такие мелочи не хватает времени. Он нанимает специалистов и поручает работу им.
Все равно будет неплохо подкинуть ему идей– ку-другую. В отдельных вопросах.
– Я тщательно продумал, как действовать, и надеюсь претворить в жизнь отличные замыслы Все идет по плану, надо только подобрать команду и подписать договоры… – Джонатан резко замолчал и коснулся пальцами моей щеки –
Неужели ты правда решила, что я… Сумасшедшая. Мне просто хотелось, чтобы ты была рядом, и потом, я думал, что к сегодняшнему дню кое-что уже будет сделано… Нет, ну и бредовая же тебя посетила мысль!..
Он запустил руки в волосы, и впечатление безупречности, едва рыжие вихры легли как заблагорассудится, тотчас рассеялось.
– Я должен был сразу все объяснить. Прости. – С его губ слетел вздох. – Я так по тебе тосковал, так боялся, что ты не приедешь. Представить себе не можешь, как я скучал, Мелисса…
Порой он выглядел столь ранимым. Особенно когда, будучи в строгом костюме, бормотал извинения.
– О, Джонатан, – прошептала я, обхватывая его за пояс. – Из-за кучки электриков я в жизни не отказалась бы от этой поездки. Только где ты меня поселишь? Хоть в одной здешней комнате найдется распакованная кровать?
Напряженное лицо Джонатана просияло улыбкой, потом вдруг снова посерьезнело.
– Разумеется. Думаешь, я пригласил гостью и не потрудился подготовить для нее отдельную комнату? Не настолько же я бессовестный!
Я чуть крепче его обняла – в душе все трепетало от пьянящего возбуждения. Мы сто лет не виделись, ну, понимаете.
– Отдельную комнату?
– Да. Я даже заглянул в книгу по британскому этикету – чтобы купить подходящие цветы, вазу для них и книжки, какие читают на сон грядущий.
Я задумалась, всерьез ли он. Мне всегда казалось, мои разглагольствования о правилах поведения его немало занимают. Теперь же я испугалась, что перегнула палку. Конечно, мы никогда не жили вместе, и Джонатан во многих вопросах был крайне старомоден, однако…
– Но в первую очередь, – полушепотом прибавил он, наклонив голову так, что его губы коснулись моих, – я обустроил спальню для двоих. Надеюсь, она тебе понравится больше.
– Не сомневайся, – пробормотала я, закрывая глаза. Аромат Джонатана, его теплое дыхание захватили меня в сладкий плен, и я напрочь забыла, что жажду с дороги побывать в ванной.
Наши губы почти слились в поцелуе, когда тишину пронзили жуткий лай и странные звуки – словно заскребли по дереву. Я подпрыгнула от неожиданности и ударила головой Джонатана по носу.
– А это еще что? – вырвалось у меня, когда гавканье усилилось до того, что чуть не заложило уши, а деревянные доски стали царапать с удвоенной силой.
Джонатан прижал руки ко рту.
– Мой новый сосед, – произнес он столь возмущенно, что я услышала слова даже сквозь его пальцы.
– Кто-кто?
– Это все Синди! – в отчаянии воскликнул Джонатан, схватил меня за руку и повел из гостиной – где, как я успела заметить, темнели лишь два потертых дивана да высились стопки книг – на кухню.
Лай звучал громче и громче.
– Джонатан, в чем, черт возьми, дело? – потребовала я, уже видя перед собой громадного Лабрадора или, по крайней мере, боксера.
Так вот, значит, что я почувствовала за запах: собаки!
– Отойди подальше! – Джонатан расстегнул запонки, закатал до локтей рукава безупречно чистой рубашки, размял плечи и повернул голову. – Я серьезно, милая. Спрячься за стол.
– Джонатан, что за… Ладно.
Заметив, с каким выражением лица он на меня смотрит, я передумала спорить и прошла за стол.
– Вот так, – пробормотал Джонатан, обращаясь больше к самому себе, нежели ко мне, и резким ударом ноги распахнул дверь.
Из кухни вылетел, подобно меховой пуле, белый ком. Джонатан ухитрился схватить его одной рукой за ошейник, второй – за задние лапы и поднять, точно футбольный мяч.
Не знаю, кто испугался больше – пес или я.
Скорее пес: он не лаял целых три секунды, и я успела рассмотреть, что передо мной не Собака Баскервилей, а западнохайлендский терьер размером с небольшую дорожную сумку. Закрыв пасть, он прикусил кончик языка и стал совсем как картинка на рулоне туалетной бумаги, какую завхоз в нашей школе вечно покупала для уборной.
– Боже правый, – пробормотала я, едва не прыская со смеху.
Очевидно, собака была из разряда питомцев, что на людские насмешки отвечают гневом: запрокинув голову, пес снова залился злобным лаем.
– Заткнись! Заткнись! – беспомощно заорал Джонатан.
– Как его зовут? – прокричала я.
– Храбрец! – прогорланил Джонатан с таким видом, будто, произнося кличку столь громко, испытывал физическую боль. – Не я выбирал для него имя. Достань из холодильника корм!
В холодильнике, за исключением молока, нескольких бутылок шампанского и пластиковой коробки с ресторанным блюдом, ничего не оказалось.
– Тут нет корма! – сообщила я, перекрикивая надрывистый лай.
– В коробке! – истошным голосом ответил Джонатан. – Там должна быть коробка!
Я растерянно взяла пластиковый контейнер.
– Но ведь это блюдо из ресторана, разве нет? Тут макароны и… Может, ты что-то путаешь?
– У Храбреца личный врач-диетолог! – провопил Джонатан. – Теперь загляни в буфет рядом и достань собачью миску.
Я раскрыла дверцы буфета и снова ничего не увидела – лишь фарфоровую глубокую тарелку.
Я-то думала, никто не балует животных безрассуднее, чем моя мама. Оказывается, бывали случаи посерьезнее. На дне тарелки красовался золотистый узор.
– Джонатан, неужели… – Я уставилась на друга, отчаянно пытавшегося унять Храбреца. – Дорогой, не тряси его. Что толку?
– Не я его трясу, – процедил Джонатан сквозь стиснутые зубы. – Он меня!
Храбрец повернул голову-помпон и рыкнул в мою сторону, будто говоря: поживее с едой, женщина!
Я торопливо вывалила содержимое коробки в тарелку и поставила ее на пол – под огромную раковину из нержавеющей стали. Джонатан отпустил терьера, тот мгновенно сорвался с места и, пролетев через кухню, уткнулся носом в макароны.
– Это пес Синди. Она завела его, когда мы еще были вместе – думала, собака поможет нам вернуть, что мы утратили, – быстро проговорил Джонатан, пользуясь минутой затишья – его нарушало лишь громкое чавканье и постукивание фарфора по полу. – Нормальные люди, дабы спасти отношения, обзаводятся детьми. Синди же не могла втиснуть беременность и роды в программу развития, над которой работала, и потом, ее приводила в ужас мысль о растяжках. Вот и купила западнохайлендского терьера. Родословная у этого бесенка посерьезнее моей, его предки – дети собаки, в которой не чаяла души мать королевы Виктории.
Я в ужасе расширила глаза. Никогда не верила, что появление ребенка может помирить возненавидевших друг друга мужчину и женщину. От собаки пользы и того меньше. И щенки, и младенцы требуют уйму внимания, всюду мочатся, ноют по ночам, во что бы то ни стало добиваются своего – в итоге мать и отец просто выматываются на нет, только поэтому и прекращают споры.
К тому же, если начистоту, я, наверное, была не готова выслушивать, к каким Джонатан и Синди прибегали хитростям, дабы спасти семью, до тех пор, пока собачонка не разделается с диетическим блюдом.
– Он прехорошенький, – произнесла я, стараясь казаться спокойной.
Храбрец правда был как картинка. Несомненно, благородных кровей – с белоснежной шерстью, блестящими черными пуговками-глазами. И острыми зубками.
– В этом вся Синди: завела в Нью-Йорке именно белую собаку, – сказал Джонатан, опуская рукава и мало-помалу становясь самим собой. – Ухаживать за такими – сущий ад Предметов личной гигиены у Храбреца больше, чем у меня, а денег на него уходит почти столько же, сколько на машину Синди. Представляешь, ему положен персональный паспорт. И микрочип
И специальная дорожная сумка.
– Ты его любишь? – спросила я.
– Нет, – ответил Джонатан.
– Почему тогда он у тебя? После развода ответственность за детей остается на обоих родителях.
– Э-эх. – Джонатан вернул на место запонки. – Сначала Синди вообще забрала его себе. Я был только рад, поскольку переехал в Англию. – Он выразил всем своим видом: я по старой доброй Британии уже соскучился. – Но потом появился Паркер и…
– Паркер?
– Мой племянник, – с каменным лицом пояснил Джонатан. – Ребенок Синди и Брендана.
Ой. Я про него совсем забыла.
Да уж, Паркер Райли! Ну и имечко! Родился ребенок, не перьевая ручка!
– А, да… здорово… – растерянно промямлила я.
– В общем, когда появился Паркер, Синди нашла, что шумливость Храбреца больше никого не радует, и сплавила его мне. Точнее, сначала сдала в безумно дорогой центр по уходу за собаками, а потом, когда узнала, что я вернулся, сообщила: он там-то и там-то. Хочешь, забери его вместе со скандалисткой прислужницей, хочешь – куда-нибудь пристрой. Словом, она предоставила мне право выбора, однако дала понять,что крайне опечалится, если я избавлюсь от ее бывшего любимца.
Стыдно признаться, но я не сдержалась и фыркнула.
– Как благородно с ее стороны! – с неодобрением в голосе произнесла я. – Надеюсь, та же участь не постигнет Паркера, если он вдруг наскучит мамочке.
– Только не думай, что Синди плевать на Храбреца, – сказал Джонатан, указывая на меня пальцем. – Открой вон тот выдвижной ящик, увидишь перечень: в нем все, что псу нужно. Синди специально написала, чтобы я как следует за ним ухаживал.
Я выдвинула ящик. Обычно в таких хранятся ножи, всевозможные сбивалки и ломаные щипцы для орехов. В этом был лишь ламинированный лист формата А4 в искусно оформленной папке.
– «Важно: телефонные номера», – прочла я вслух. – «Выгульщица Храбреца. Ветеринар Храбреца. Собачий диетолог Храбреца. Парикмахер Храбреца». – Я подняла глаза. – А личный астролог у Храбреца имеется?
– Пока нет. – Не успел Джонатан развить эту тему, в гостиной зазвонил телефон. – Черт. Сказал же: дома меня не тревожьте. Послушай, я схожу отвечу. Если он начнет играть, выведи его в тот коридор и закрой дверь, хорошо?
– Хорошо.
Я не без испуга уставилась на Храбреца.
Отец, хоть в большинстве суждений и ошибался, очень точно высказывался по поводу собак и их владельцев. По его мнению, пес должен подходить хозяину по размеру: людям, чей рост превышает пять и семь футов, надо заводить по меньшей мере лабрадоров; моськи рядом с верзилами смотрятся комично. Терьер Джека Расселла (этими псами отец втайне восхищался – они, уж если ухватят жертву за брючину, не разожмут пасть ни за что на свете), как он утверждал, лишь дополнение к более серьезной собаке, например ирландскому волкодаву. А малявки, что спокойно помещаются в дамской сумке, – те же кошки.
Храбрец оставил тарелку в покое, вылизав ее почти дочиста – и я бы вылизывала, если бы мне подавали сплошь вкусности, – и уставился на меня. Чутье подсказало мне: он не прочь закатить новый скандал. Я вспомнила об одном низкорослом агенте по недвижимости из Уэльса, что работал в «Дин и Дэниеле»: добавляя к «комплексу Наполеона» стаканчик-другой джина с тоником, он начинал хорохориться перед здоровяками. Мне дважды приходилось оказывать ему на вечеринках первую помощь.
– Привет, – произнесла я, как могла мягко.
Вообще-то не в моих правилах сюсюкать с собаками, но это был пес Джонатана, точнее, его бывшей жены. Не исключено, что она встроила в ошейник звукозаписывающее устройство, дабы быть в курсе событий Джонатановой личной жизни.
Храбрец начал представление «воинственная моська»: зарычал, оголяя клыки.
– Ну, перестань. В душе ты наверняка добряк, – пробормотала я, наклоняясь, чтобы погладить собаку. – К чему браниться? Мы с тобой практически земляки.
Грубая ошибка. Храбрец дождался, пока моя рука не приблизилась к его жесткой шерсти, и, когда я уже мысленно поздравляла себя, что практически завоевала собачью дружбу, с молниеносной скоростью повернул голову и впился зубами в мою плоть.
– Гадина! – вырвалось у меня.
Я рывком подняла руку. Храбрец, к моему ужасу, так и не отцепился, потому теперь висел в воздухе и мы смотрели друг другу глаза в глаза.
Готова поклясться, он даже слегка щурился.
Нечеловеческим усилием я разжала его пасть – помню, как-то раз мама прибегла к одному ухищрению, заставляя Джека Расселла отпустить ногу Эмери, только вот, как ни смешно, в эту минуту сама хитрость вылетела из головы, – и швырнула на пол.
Кожу мерзавец, по счастью, не прокусил, но оставил на ней глубокие вмятины.
– Чертов шотландский… придурок! – процедила я.
Храбрец снова запыхтел, демонстрируя, что не сдается.
Из гостиной доносились Джонатановы «да» и «нет». Вдруг его голос зазвучал ближе, и вскоре он снова появился в дверном проеме.
Я поспешно напустила на себя беспечный вид.
– Прости, – одними губами сказал Джонатан и кивнул на Храбреца. Тот сидел в углу, готовясь к новой атаке. – Ишь, какой смирный! Чудеса!
Я ответила кивком и спрятала руку за спину.
– Скоро буду. – Джонатан пошел назад в гостиную. – Да, разумеется… Конечно, непременно об этом упомяну. Не волнуйтесь, проблем не возникнет…
Я присела на край стола и принялась устало тереть глаза. Все, что мне было сейчас нужно, – это ванна и чашка чая. Еще бы переодеться и, может, перекусить, тогда я, пожалуй…
Что за странные звуки? Урчание и шорох…
Я медленно раскрыла глаза и увидела, что Храбрец роется в моей сумке. Она была большая, я говорила, и создавалось впечатление, что собаку медленно затягивает внутрь.
– О нет, стой! – воскликнула я вполне веселым, отнюдь не враждебным тоном и бросилась к сумке.
Пес громче зарычал, и не думая уступать.
– Ну, не вредничай!
Я с силой дернула сумку; Храбрец, вдев голову в ручку, вцепился в край и потянул его на себя. Я бросила нетерпеливый взгляд в сторону выхода – Джонатан до сих пор разговаривал в гостиной, хоть уже и закруглялся, судя по тону.
– Отдай! – потребовала я.
Храбрец снова оскалился, почти ухмыльнулся, и попятился; неприглядная война продолжалась.
– Черт знает что! – прошипела я, в отчаянии дергая сумку.
Под конец, разумеется, все, что в ней было, вытряхнулось и рассыпалось по полу: губная помада, мерная лента, белый носовой платок, дорожные носочки, мобильный телефон, кошелек, запасной кошелек, кошелек для мелочи, солнцезащитные очки, свисток, мятные леденцы, компактный маникюрный набор, нурофен, проклятый мелатонин Аллегры, одежда и белье, которые я сняла в аэропорту, ежедневник, записная книжка.
Я опустилась на колени и принялась судорожно собирать вещи, боясь, что вот-вот появится Джонатан и увидит, сколько разной ерунды я притащила с собой через океан. До меня дошло, что победные вопли Храбреца почему-то стихли, когда я тщетно пыталась отыскать коробочку с контактной линзой для правого глаза.
Повернувшись, я с испугом обнаружила, что пес молчит, потому как слизывает что-то с пола. Стараясь не спугнуть его, я осторожно подползла ближе и увидела, что с пузырька слетела крышка и на языке Храбреца белеет таблетка мелатонина.
За его ухо зацепился чулок – кружевная резинка свисала на глаз. Но в эту минуту меня заботило другое.
Схватив пузырек, я стала сгребать в кучку рассыпанные таблетки. Сколько он успел проглотить? Я так суетилась, что изумленный Храбрец забыл засунуть язык в рот, и можно было забрать у него непроглоченную таблетку, но в последнюю секунду пес ее проглотил и куснул меня за пальцы.
– Боже праведный! – простонала я.
Только этого мне не хватало – заразиться бешенством. Вытрясти из Храбреца мелатонин не было возможности – прикасаться к зубастой пасти я больше не собиралась.
Молясь, чтобы Аллегра не висела на телефоне, скандаля с Ларсом, я схватила мобильный и набрала домашний номер.
Гудок, еще один. Я не сводила глаз с Храбреца, а он обнюхивал углы, наверное, ища добавки к ужину, и негромко урчал. Я воспользовалась случаем – как только пес приблизился к двери, вытолкнула его в коридор и закрылась на кухне. Храбрец в знак протеста опять залился лаем.
– Ну же, ну, – взволнованно бормотала я, гадая, когда Джонатан закончит беседу.
– Мне нечего добавить, – послышался из трубки решительный голос мамы. – Мы с мужем высказали по этому вопросу все, что считаем нужным.
– Мам? – произнесла я, переходя в соседнее помещение – нечто типа кладовой.
– Привет, дорогая! – обрадованно воскликнула мама. – Откуда ты?
Таков был ее способ определять, которая из дочерей звонит – по телефону голоса всех троих казались ей одинаковыми.
– Из Нью-Йорка, – устало ответила я. – Это Мелисса. Послушай, мама, мелатонин, ну, эти таблетки Аллегры – что, если несколько штук съест собака? Небольшая?
– Небольшая?
– Западнохайлендский терьер, – сказала я, бросая встревоженный взгляд в сторону коридора, откуда не доносилось ни звука.
