Текст книги "Рыцарь Курятника"

Автор книги: Эрнест Капандю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Еще бы! – сказал Бриссак. – Конечно, знаю.

– Хотя природа много сделала для маленькой Аллар, Турншер нашел, что этого недостаточно.

– Доказательством служит то, – прибавила Госсен, смеясь, – что природа в своих дарах забыла бриллианты, и главный откупщик хотел поправить эту забывчивость…

– Вот именно, хотел поправить…

– Как это?

– В опере заметили, – продолжал Креки, – что при каждом выезде из театра за хорошенькой Аллар следовал мужчина, щегольски одетый и прятавший лицо в складки своего плаща. Каждый раз, приезжая в театр, она встречалась с этим человеком. Это безмолвное обожание длилось несколько дней. Каким образом прекратилась эта немота – я сказать не могу. Могу только утверждать, что она прекратилась, и доказательством служит то, что однажды вечером после представления Аллар и этот человек сидели перед камином в комнате хорошенькой танцовщицы и разговаривали довольно оживленно. Вдруг позвонили. Камеристка прибежала в испуге и в открытую дверь шепнула: «Главный откупщик». Аллар, хотя еще очень молода, довольно опытна. Она тотчас попросила своего прекрасного собеседника пройти в смежную комнату. Дверь затворилась за ним в ту минуту, когда Турншер вошел с большим свертком в руках. Вы угадываете, что было в этом свертке?

– Бриллианты, – сказала Софи.

– Именно. Аллар была ослеплена… Ослеплена до такой степени, что забыла о своем госте, спрятанном в темной комнате. Бриллианты, разложенные перед ней, сверкали огнем. Танцовщица в восторге сложила руки. «О!» – произнесла она, смотря на своего щедрого благодетеля. Вдруг она застыла от изумления. Турншер стоял, вытаращив глаза, с видом человека, оледеневшего от ужаса. В эту минуту Аллар почувствовала, как что-то коснулось ее левого виска, она обернулась… Крик замер на ее губах…

– Ах! – закричали дамы в испуге.

– За ней, – продолжал Креки, – стоял человек, держа по пистолету в каждой руке. Это был тот самый мужчина, которого она спрятала в темной комнате.

– Какой ужас! – закричала Софи.

– Это просто кошмар! – поддержала ее Сале.

– Что же случилось? – спросил Бриссак.

– Человек этот вежливо поклонился и прицелился в грудь главного откупщика. «Милостивый государь, – сказал он, – так как здесь никого нет, кто мог бы представить меня вам, а мадемуазель Аллар не знает моего настоящего имени, я сам представлюсь: я – Рыцарь Курятника!»

– Несчастный Турншер, должно быть, позеленел! – сказал Ришелье.

– Я не знаю, какого цвета стало его лицо, но он ужасно испугался. Рыцарь Курятника имел самый непринужденный вид… «Милостивый государь, – продолжал он, – вы сделали прекрасный выбор, купив эти бриллианты, я в восторге. В доказательство этому я прошу вас предложить их мне. Но, чтобы этот подарок имел большую цену, я хочу, чтобы вы сделали мне его сами. Благоволите же положить эти бриллианты в футляр, потом опять заверните их, как раньше, чтобы мне легче было все унести». Говоря это, Рыцарь Курятника держал один пистолет прямо перед грудью главного откупщика, тогда как дуло другого пистолета касалось виска Аллар. Вы, разумеется, не сомневаетесь, что Турншер повиновался, не говоря ни слова! Когда он завернул бриллианты, Рыцарь Курятника очень вежливо попросил его положить пакет ему в карман, потом поклонился. «Господин главный откупщик, – сказал он, – я не допущу, чтобы вы провожали меня. Мадемуазель Аллар будет так любезна, что проводит меня до двери ее дома». Пистолет был веским аргументом – главный откупщик не посмел сделать ни одного движения, и Аллар, держа свечу в дрожащей руке, проводила Рыцаря Курятника. Дойдя до двери, он поцеловал танцовщицу в лоб и исчез в темноте… Теперь скажите мне, господа, что вы думаете о Рыцаре Курятника?

– Это смелый мошенник, – сказал Ришелье.

– Вежливый разбойник, – прибавил Ликсен.

– Разбойник ли он, я сомневаюсь, но вежлив – без сомнения, – сказал Таванн.

– Ах, Боже мой! Вы говорите о нем только хорошее, мсье де Таванн! – сказала Госсен, смеясь. – Я, действительно, стану вам верить.

– И прекрасно сделаете!

– Если Рыцарь Курятника – ваш друг, мсье де Таванн, – сказал аббат де Берни, – уж, конечно, он не в числе друзей графа де Шароле!

– В этом он похож на многих других, – заметил Коссе-Бриссак.

– На вас, например, любезный герцог?

– Признаюсь!

– Вы все ненавидите графа де Шароле? – спросила Камарго, кокетливо жеманясь.

– Я помню, мой прелестный ангел, как однажды вечером в вашей гостиной, желая остаться наедине с вами, он осмелился мне сказать: «Уходите». Я посмотрел прямо ему в лицо и ответил: «Ваши предки сказали бы – уйдем». Если бы я был простым дворянином, он велел бы меня убить, но он испугался моей фамилии и уступил мне место, которое я никогда не уступил бы.

Закончив фразу, герцог любезно поцеловал руки хорошенькой танцовщицы.

– Помните, как он велел убить мужа одной прелестницы, чтобы отвязаться от ревнивца? – прибавил Креки.

– У него страсть, – продолжал аббат де Берни, – стрелять для своего удовольствия в кровельщиков, которые работают на крыше его особняка.

– Он уже убил трех или четырех, – заметила Госсен.

– Кстати, – сказал Ликсен, – вы знаете последствия его последнего визита к королю?

– Нет, – ответила Дюмениль.

– Несколько дней тому назад, – продолжал князь, – граф де Шароле, чтобы доказать свою ловкость, побился об заклад, что всадит пулю в череп работника, который работал на крыше монастыря Гостеприимных братьев, в двух шагах от этого особняка.

– Это правда. Граф де Шароле живет возле меня, – сказала Камарго, – на улице Фран-Буржуа.

– Он убил этого работника? – спросила Сале.

– Наповал!

– О, чудовище!

– На другой день, – продолжал де Берни, – он пошел, как обычно в подобных случаях, просить помилования у его величества Людовика XV. Король подписал его помилование, потом – другую бумагу. «Вот ваше помилование, – сказал он, – и вот подписанное заранее, еще без имени, помилование того, кто убьет вас».

– Замечательно! – восхитилась Камарго. – А что сказал граф?

– Ничего, но, вероятно, он принял к сведению это предупреждение.

– Не скрываю, я не люблю графа де Шароле, – продолжал Бриссак.

– И я, – сказал Ришелье.

– И я, – прибавила Сале.

– Однако он был очень в вас влюблен, – сказал маркиз де Креки, – он повсюду вас преследовал.

– Я ужасно его боялась! – сказала Сале с дрожью.

– Графа де Шароле и любить-то страшно, – прибавил аббат де Берни.

– Доказательством может служить пример мадам де Сен-Сюльпис, – сказала Кино.

– О, это ужасно! – воскликнула Сале.

– И это правда? – спросила Госсен.

– Да, – отвечал де Берни, – я сам видел, как умерла несчастная женщина. Я принял ее последний вздох, и хотя я тогда был еще молод, эта сцена запечатлелась в моей памяти. В ушах у меня до сих пор стоят крики и проклятия этой жертвы!

– Граф де Шароле убил ее?

– Для собственного удовольствия.

– Как это?

– Это было за ужином, во времена регентства. На мадам де Сен-Сюльпис было платье из индийской кисеи. Граф де Шароле взял подсвечник и поджег платье. Он получал удовольствие, видя, как горит женщина.

– О! – закричали Камарго, Сале, Софи, Госсен и Дюмениль.

– Это истинная правда! – сказала Кино.

– И она сгорела? – спросили все.

– Совершенно, – сказал Бриссак.

– О! – закричали опять дамы с ужасом.

– Меня позвали к ней в ту минуту, когда она умирала, – сказал аббат.

– И такие ужасы совершает принц крови! – возмутилась Дюмениль.

– Потомок великого Конде! – прибавила Кино. – Брат герцога Бурбона!

– В ту самую ночь, когда граф совершил этот жестокий поступок, – сказал Ришелье, – его нашли связанным и погруженным до подбородка в яму, наполненную жидкой грязью. Рядом находилась его карета, опрокинутая на бок, без лошадей, а кучер и два лакея лежали связанные, с кляпом во рту.

– А кого граф обвинял? – поинтересовалась Кино.

– Никого. Он не знал, кто поставил его в такое унизительное положение.

– Он дешево отделался – только принял после этого ванну, – сказал аббат де Берни.

– Из крови? – спросила Кино.

– Как из крови? – не поняла Дюмениль.

– Конечно. Это обычно для графа.

– Он принимает ванны из крови?

– Как, вы этого не знаете? Но весь Париж только об этом и говорит.

– Граф де Шароле принимает ванны из человеческой крови?!

– Чтобы поправить свое здоровье! Да, моя милая, ванны из бычьей крови, говорят, хуже, – заметил Таванн.

– И, может быть, не напрасно, – прибавил Ришелье.

– Что же говорят? – спросила Дюмениль.

Креки осмотрелся вокруг, не подслушивает ли какой-нибудь нескромный лакей, потом, понизив голос, сказал:

– Говорят, что эти ванны из крови, которые надо принимать только в последнюю пятницу каждого месяца, состоят из трех четвертей бычьей и одной четверти человеческой крови.

У всех присутствующих это вызвало ужас.

– Говорят, – продолжал маркиз, – что эта человеческая кровь должна быть кровью ребенка, тайно приготовленной заранее.

– Какой ужас! – воскликнула Сале.

– И граф совершает подобную гнусность для поправки своего здоровья! – возмутилась Дюмениль.

– В надежде помолодеть, – сказал герцог Ришелье.

– Если бы король знал это!

– Он не знает – никто не смеет ему сказать.

– О, не будем говорить об этом! – сказала Госсен с выражением глубокого отвращения.

– Да, не будем говорить об этом. Но скажите же мне, мсье де Таванн, почему ваш друг, Рыцарь Курятника, – враг графа де Шароле?

– Почему – не знаю, – отвечал виконт. – Но это легко доказать. Каждый раз в этот последний год, когда граф позволял себе предаться своим свирепым фантазиям, – таким, например, как стрелять в прохожих, вырывать волосы у лакеев, мучить женщин, которых он любил, – на дверях его особняка прибивалась ночью афиша с простыми словами «Шароле подлец» и подписью: «Рыцарь Курятника». Вы догадываетесь, что афиша недолго оставалась на двери. Граф никак не мог застать врасплох виновного, и хоть отдал распоряжение, но…

Жалобный крик, вдруг раздавшийся на улице, остановил рассказ виконта.

– Как будто зовут на помощь! – сказал маркиз де Креки, вставая.

– Да, это стоны, – сказала Камарго.

Она поспешно встала, все гости последовали ее примеру. Князь де Ликсен уже отворил окно.

– Я ничего не вижу! – сказал он.

– Я ничего больше не слышу! – прибавил герцог де Бриссак.

«Бонбоньерка» Камарго находилась на углу улиц Трех павильонов и Жемчужной, а особняк стоял между двором и садом, и часть его выходила на Жемчужную улицу. В этой части и находилась столовая, окна были обращены на улицу.

Снег покрывал мостовую, расстилая свою белую поверхность налево до особняка Субиз и направо до монастыря Синих сестер. Дамы и мужчины столпились у трех окон и с беспокойством смотрели на улицу. Минуту продолжалось глубокое молчание.

– Мы ошиблись, – сказал герцог де Бриссак.

– Однако, я слышал крик, – возразил Таванн.

– И я тоже, – прибавила Камарго, – это был крик испуга, а потом – стоны.

– Ничего больше не слышно… и не видно ничего.

– Шш! – сказала Кино.

Все прислушались.

– Я что-то слышу, – сказала Кино очень тихим голосом.

– Да-да, – подтвердила Сале.

– Это стоны, выдающие страдание, – прибавила Дюмениль. – Я слышу ясно.

– Надо пойти посмотреть, что это такое, – с живостью сказал Таванн.

– Нет! Нет! Останьтесь! – закричала Камарго. – Я пошлю людей, пусть они посветят. Ты идешь, Креки?

– И я пойду с вами, – сказал князь де Ликсен. – Эти господа, пока мы будем искать, останутся у окон и будут сообщать, что они видят.

Все трое поспешно вышли. Женщины остались стоять у окон с герцогом де Ришелье, герцогом де Коссе-Бриссаком и аббатом де Берни.

Красноватый блеск факелов отражался в снегу.

– Ах! – произнесла Сале. – Вот они на улице Королевского парка.

– Они ищут, – сказала Дюмениль.

– Вы слышите стоны? – спросила Камарго.

– Нет.

– Ах! Они возвращаются, – возвестил аббат де Берни.

Действительно, три дворянина, которых впереди и сзади сопровождали лакеи, возвращались к отелю. Они вышли на Жемчужную улицу и прошли под окнами.

– Ничего! – сказал Креки, приподняв голову. – На снегу не видно никаких следов.

Таванн шел впереди. Вдруг он ускорил шаги.

– Идите скорее! – позвал он.

Он дошел до улицы Тампль. Друзья присоединились к нему, подбежали и лакеи. Женщины смотрели с беспокойством.

– Я ничего не вижу, – сказала Камарго.

– И я тоже, – подтвердила Госсен.

– Они остановились напротив особняка Субиз, – сказал аббат де Берни, – и окружили кого-то. Или что-то…

– Они поднимают тело, – сказал герцог де Ришелье.

– Да-да! Ах, они возвращаются!

– Вот бежит Креки!

Все высунулись из окна на улицу.

– Это несчастная женщина, она сильно ранена, – сказал маркиз, – и без чувств.

– Скорее! Скорее несите ее сюда! – распорядилась Камарго.

Все пришло в движение в этом очаровательном особняке.

VIII. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

– Сюда, господа, в эту комнату! – говорила Камарго.

– Тише, князь! Осторожно!

– Вы хорошо ее держите, Таванн?

– Очень хорошо. Позвольте, я понесу ее теперь один – одному пройти легче, к тому же, бедняжка не тяжелая.

Таванн поднялся по лестнице. Он нес на руках бесчувственное тело женщины – маленькой, слабой, тоненькой – в одежде богатой мещанки.

Лицо ее было бледным, губы бесцветными, глаза закрыты, а длинные темно-каштановые волосы падали почти на ступени лестницы. Руки висели безжизненно. Корсаж платья был разорван, и кровь текла из широкой раны в левой стороне груди. Руки, платье, лицо были запачканы кровавыми пятнами. Таванн вошел со своей ношей в будуар, обитый розовым шелком, и положил женщину на диван, который лакей выдвинул на середину комнаты. Дамы окружили диван.

– Ах! Боже мой! – воскликнула Кино, всплеснув руками. – Да это Сабина!

– Вы ее знаете? – спросила Дюмениль с удивлением, отразившимся и на лицах окружающих.

– Как же! Это Сабина, дочь парикмахера Даже.

– Это правда! И я ее узнала! – сказала Камарго.

– Бедняжка, какая ужасная рана!

– Она не приходит в себя!

– Она теряет кровь!

– Ее надо перевязать…

– Надо послать за доктором! Скорее! За доктором!

Все женщины говорили в один голос, высказывая желание помочь раненой.

– Я пошлю за Кене, – сказал герцог де Ри-швльв.

Он выбежал из комнаты и позвал:

– Норман!

Тотчас явился высокий лакей в ливрее герцога.

– Поезжай в карете за доктором Кене, – сказал герцог, – передай ему, что я прошу приехать сейчас, и привези его, не теряя ни секунды. Скажи Левелье, чтобы он скакал во всю прыть!

Лакей бросился к лестнице и исчез. Ришелье вернулся в будуар, где Камарго уже приготовила постель для раненой.

– Господа! Оставьте нас с этой девушкой, мы попытаемся остановить кровь и привести раненую в чувство, – распорядилась Кино.

Мужчины перешли в гостиную.

– Что же означает это происшествие? – спросил герцог де Бриссак.

– Дочь Даже, придворного парикмахера, ранена на улице Тампль… – прибавил Креки.

– Даже живет на улице Сент-Оноре, – заметил Ликсен.

– Но кто был с этой молодой девушкой?

– Без сомнения, она была одна, – сказал Таванн, – по крайней мере, мы никого не видели, и я не заметил на снегу никаких следов.

– В каком положении вы ее нашли? – спросил Ришелье.

– Когда я ее заметил, – ответил Таванн, – она лежала на снегу, напротив особняка Субиз, и тихо стонала.

– И возле нее все было в крови? – спросил Ликсен.

– Да, но эти кровавые пятна были только вокруг тела и никуда не вели, следовательно, девушку ранили на том же месте, где она упала.

– А были ли на снегу следы, указывавшие на продолжительную борьбу? – спросил аббат де Берни.

– Никаких следов.

– Значит, на нее напали вероломно, и убийца убежал.

– Если только она не ранила сама себя! – сказал Креки.

– Мы нашли бы оружие, – заметил Таванн, – а там не было ничего.

– Значит, ее ранили, чтобы обокрасть.

– Это надо узнать.

В гостиную вошла Госсен.

– Ну что? – спросили ее.

– Кровь запеклась около раны и сама остановилась, – отвечала она. – Бедняжка начинает открывать глаза…

– Она что-нибудь сказала? – спросил Таванн.

– Нет еще.

– Вы осмотрели ее одежду? Ее хотели убить, чтобы обокрасть?

– Нет, – ответила Госсен, – ее не обокрали – у нее на шее цепочка с золотым крестом, золотые серьги в ушах и в кармане кошелек с деньгами.

– Значит, – сказал аббат де Берни, – если не воровство побудило убийцу, то любовь или, скорее всего, ревность.

– Вероятно, – согласился Ришелье. – У нее было назначено свидание с каким-нибудь возлюбленным, которому она изменила и который захотел отомстить.

– Прекрасная месть! – сказала Госсен.

– Если бы все захотели убивать друг друга из ревности… – начал Ликсен.

– Завтра на свете не осталось бы никого! – закончил Ришелье.

– Ах, герцог! Разве вы не верите в верность?

– А вы, моя красавица?

Госсен улыбнулась.

– Я верю только тому, что вижу, – ответила она.

– Слушайте! Дверь особняка открылась, это, наверное, Кене, – сказал Таванн.

Это действительно был знаменитый доктор. Он вошел в будуар, где лежала Сабина. Минут через двадцать он вернулся в гостиную, а за ним – все дамы.

– Мои пожелания будут выполнены? – спросил он у Камарго.

– В точности, – отвечала танцовщица. – Мои служанки не отойдут от нее ни на шаг и сделают все, как вы сказали.

– Особенно следите, чтобы она не произносила ни слова.

– Да, хорошо.

– Что вы думаете об этой ране? – спросил Таванн.

– Это чудо, что девушка не умерла сразу!

– Неужели?

– Рану нанесла твердая рука, державшая нож с острым коротким лезвием, которое вонзилось сверху вниз там, где начинаются ребра. Очевидно, тот, кто ударил этим ножом, хотел убить, потому что метил прямо в сердце.

– Но он в сердце не попал?

– Нет, лезвие скользнуло по ребру.

– Значит, вы спасете эту девушку?

– Не думаю.

– Как?!

– Задето левое легкое, рана глубокая и очень опасная. По всей вероятности, девушка не выживет.

– Однако, хотелось бы знать, кто ее так вероломно ударил.

– Надо заставить ее говорить, а единственная возможность спасения для нее заключается в молчании.

Таванн обернулся к Кино.

– Вы наверняка знаете, – спросил он, – что это – Сабина Даже, дочь парикмахера?

– Да.

– Как странно!

Кино заметила озабоченный вид виконта. Она пристально посмотрела ему в лицо.

– Почему это странно? – спросила она.

– Вы это узнаете, – ответил Таванн резко, – только не теперь.

– Что такое с Таванном? – тихо сказал маркиз де Креки аббату де Берни.

– Не знаю. Но я тоже это заметил…

Вдруг на улице раздался страшный шум – громкий, пугающий. Грянув, как удар грома, он заставил аббата замолчать, и тот застыл с разинутым ртом. Все переглянулись.

– Ах, Боже мой! – воскликнула Камарго, побледнев. – Это еще что такое?

Крики на улице усилились и перешли в ужасный вой.

– Пожар! – сказал доктор.

Ришелье, Бриссак, Креки бросились к окнам гостиной, которая выходила в сад, то есть по направлению к улице Фран-Буржуа.

Теперь помимо криков был слышен лошадиный топот. Потом красноватый отблеск осветил горизонт, выхватывая из темноты профили остроконечных крыш.

– Что это такое? – продолжала Камарго, приходившая во все большее волнение от таких неожиданных происшествий.

Вдруг дверь в гостиную открылась, и вбежала испуганная камеристка.

– Ах!.. – вскрикнула она, сложив руки.

– Что такое? – спросили дамы. – Говори скорее, Нанина!

– Горит особняк графа де Шароле.

– Но ведь особняк графа на улице Фран-Буржуа, а пожар в двух шагах отсюда!

– Милосердный Боже! – сказала Софи. – Мы все сгорим заживо!

– Не бойтесь ничего, – возразил Бриссак. – Если особняк Шароле горит, – прибавил он шепотом, наклонившись к Камарго, – я желаю только одного – чтобы граф сгорел вместе с ним!

Крики усиливались с каждой минутой, пламя поднималось над домами, и пожар был уже так близко, что можно было ощутить его дыхание.

– Ах! – воскликнула Госсен, подбежав к Таванну. – Если станет опасно, вы нас спасете, виконт? Кажется, это шайка Рыцаря Курятника ограбила особняк графа де Шароле и подожгла его – это рассказала Нанина.

Она указала на камеристку.

– Рыцарь Курятника? – повторил Таванн.

– Да, виконт, – подтвердила Нанина. – Все бегущие по улице это говорят…

– Рыцарь Курятника поджег особняк графа де Шароле… – повторил Таванн.

– Почему бы и нет? – сказал чей-то голос.

Все обернулись – в гостиную вошел мужчина в очень щегольском костюме, похожий на знатного вельможу. В руке у него был огромный букет роз – большая редкость в это время года. Он подошел к Камарго, вежливо поклонился и уронил цветы к ее ногам.

– Виконт де Таванн, – начал он, – сказал мне, что сегодня я буду вам представлен.

– Рыцарь Курятника! – закричал Таванн.

Незнакомец поклонился.

– Рыцарь Курятника, – повторил он любезно, – который вместо того, чтобы любоваться нынешней ночью очаровательными личиками шести самых хорошеньких женщин Парижа, велел зажечь потешный огонь.

Он указал на горевший особняк Шароле.

Изумление присутствующих было ни с чем не сравнимо. Вдруг раздались ружейные выстрелы и крики ужаса.

– Не бойтесь ничего, милостивые государыни! – сказал Рыцарь Курятника. – Какова бы ни была опасность, она вас не коснется. Я распорядился…

Он поклонился с еще большей грациозностью и вежливостью, прошел через гостиную и выскочил в сад через открытое окно.

Ружейные выстрелы продолжались, а пламя распростерлось, как огромный занавес.

IX. ОСОБНЯК КАПУЦИНОВ

Карета Фейдо де Морвиля, начальника полиции, въехала в парадный двор особняка на улице Капуцинов. Колеса и кузов кареты были не видны под толстым слоем пыли. Лошади, покрытые потом и пеной, энергично качали головами. Было три часа дня, 31 января, на следующий день после описанного происшествия. Карета еще не остановилась, а лакей уже бросился открывать дверцу. Начальник полиции соскочил с подножки на крыльцо и быстро исчез в передней, заполненной лакеями, которые почтительно расступились. Лакей запер дверцу и, посмотрев на кучера, сказал: – Час и пять минут!!!

– Из Версаля в Париж! – сказал кучер со вздохом. – Мои лошади не выдержат такую езду в эту погоду и по замерзшей земле.

Между тем де Морвиль пронесся через переднюю, гостиную, кабинет своих секретарей, как ураган, не встретивший препятствий. Когда он шел, все чиновники поспешно вставали, смотря на него с беспокойством и страхом. Фейдо де Морвиль действительно был в сильном гневе, он вошел в свой кабинет и хлопнул дверью. Бросив шляпу на стул, он швырнул свой плащ на пол, оттолкнул его ногой и заходил из стороны в сторону по комнате.

Это был человек лет сорока, умный, образованный, честный, из очень хорошей семьи. Пять лет уже он занимал эту должность к тому времени, как мы увидели его встревоженным и нетерпеливо вышагивающим по своему кабинету по возвращении из Версаля в Париж.

Де Морвиль на минуту замер, потом сильно дернул за шнурок колокольчика, висевшего над его бюро – тотчас вошел посыльный.

– Позвать секретаря! – сказал начальник полиции повелительным тоном.

Посыльный исчез. Секретарь, которого потребовал Фейдо, был главным лицом в полиции после Фейдо. Его звали Беррье. Ему было лет тридцать пять, он был остроумен, одарен и обладал глубоким взглядом на жизнь и тактом, которые умел ценить Фейдо, а еще больше ценил французский король.

Беррье вошел в кабинет начальника полиции, тот протянул ему руку.

– То, что вы предвидели, случилось! – сказал Фейдо.

Беррье посмотрел на него.

– Король?.. – спросил он.

– В бешенстве, и не скрывал своего недовольства.

– Значит, надо действовать?

– Не теряя ни минуты! Я скакал сломя голову, чтобы успеть сюда вовремя.

– Я позову Деланда, Жакобера, Леду, Ноара, Армана и Ледюка. На них можно положиться.

Начальник полиции утвердительно кивнул. Беррье дважды дернул за шнурки трех разных колокольчиков. Не прошло и минуты, как шесть человек, совершенно не похожих друг на друга ни ростом, ни возрастом, вошли в кабинет Фейдо.

– Подойдите! – сказал начальник полиции, прислонившись к столу, который находился посередине комнаты.

Вошедшие стали полукругом. Беррье стоял у камина.

– Вам хочется попасть на виселицу? – резко начал начальник полиции. – Ведь нет? Я догадываюсь об этом по выражению ваших лиц. Однако веревка, на которой должны вас повесить, может быть, уже свита к этому часу.

Все шестеро, переглянувшись, посмотрели на начальника полиции с беспокойством и недоверием. Один из них сделал шаг вперед – это был человек невысокого роста, с острым носом и таким же подбородком.

– Вы обвиняете нас? – спросил он, поклонившись.

– Да, я вас обвиняю, – ответил де Морвиль.

– В каком преступлении?

– В том, что вы не смогли выполнить свои обязанности. Вот уже шесть месяцев, как каждый из вас шестерых обещает мне каждое утро передать Рыцаря Курятника в руки правосудия, а он еще до сих пор на свободе!

Полицейский агент, выступивший вперед, посоветовался взглядом со своими товарищами, потом снова низко поклонился начальнику полиции и сказал:

– Когда мы обещали вам выдать Рыцаря Курятника, мы думали, что сможем выполнить наши обещания. И сделали все, что было под силу преданным агентам, чтобы схватить этого разбойника.

– Вы недостаточно сделали, поэтому не достигли успеха. Рыцарь Курятника – человек, поэтому его можно взять под стражу. Его величество Людовик XV, наш возлюбленный король, отдал мне официальное приказание захватить этого человека не позже, чем через десять дней. Я вам отдаю такой же приказ. Если Рыцарь Курятника будет еще на свободе десятого февраля, вы будете повешены.

Агенты выслушали эту угрозу молча.

– Если же, – продолжал Фейдо после довольно продолжительного молчания, – один из вас поможет мне захватить этого разбойника, то получит в награду двести золотых луидоров.

Все лица тотчас прояснились, на губах заиграли улыбки. Все шестеро сделали движение, показывающее желание каждого тотчас приняться за дело, но их удержало чувство повиновения.

– Ступайте! – сказал Фейдо. – И помните, что я сдержу слово, которое вам дал, буквально – виселица или золото!

Агенты низко поклонились и вышли из кабинета.

– Удастся ли им? – спросил Фейдо Беррье.

– Их поставили в такое положение, что они, без сомнения, приложат все усилия, – ответил секретарь.

– Дайте знать всем комиссарам полиции, чтобы они удвоили активность и бдительность. От успеха этого дела зависит, останутся ли они на своем месте, потому что я понял, Беррье, понял окончательно, что если я не арестую Рыцаря Курятника в назначенный срок, король лишит меня места!.. Я поставлен в жесткие условия. При таких обстоятельствах не могу же я подать в отставку, ссылаясь на то, что не в состоянии поймать предводителя разбойников. Между тем, если я не успею схватить этого человека, то бесславно паду! Я должен иметь успех, Беррье, я должен!

– Мы сделаем все на свете для того, чтобы достичь успеха, – сказал секретарь.

Фейдо де Морвиль сел за бюро и начал быстро писать.

– Отправьте этот циркуляр всем инспекторам полиции в Париже, – сказал он, вставая и подавая бумагу Беррье, – здесь обещана награда в сто пистолей и место с жалованием в две тысячи тому, кто выдаст Рыцаря Курятника. Пусть разошлют это объявление по всем кварталам, по всем улицам. Тот инспектор полиции, который арестует Рыцаря Курятника, получит вознаграждение в двести луидоров.

– Я иду в секретариат, – сказал Беррье, взяв бумагу.

– Возвращайтесь скорее – нам надо поговорить обо всех мерах, какие мы можем принять.

Беррье вышел. Фейдо подошел к бюро, вынул оттуда связку бумаг и быстро пробежал их глазами.

– Более двухсот замков ограблено менее чем за два года! – прошептал он. – Семьдесят замков сожжено, из них одиннадцать княжеских, сто пятьдесят человек убито!.. Виновник всех этих преступлений остается ненаказанным!.. Король прав… Однако что же делать? Я все пустил в ход… и без всякого толку!.. Этот Рыцарь Курятника был три раза арестован: в Лионе, в Суассоне, в Орлеане – и каждый раз спасался бегством непонятно каким образом!..

Де Морвиль большими шагами ходил по кабинету.

– Надо схватить этого человека, – сказал он энергично. – Король высказался однозначно. Поражение – это моя погибель… погибель безвозвратная, если только мадам д’Эстрад…

Он остановился в глубоком раздумьи.

– Король находит ее все более и более очаровательной, – продолжал он. – Место, оставшееся свободным после смерти мадам де Шатору, еще не занято!.. Фаворитка… какой степени могущества она может достигнуть, следуя моим советам? Какой высоты я могу достичь сам?.. Тогда будет все равно, арестую ли я Рыцаря Курятника в назначенный срок.

Де Морвиль продолжал размышлять.

– Мне надо встретиться с герцогом де Ришелье! – сказал он с видом человека, вдруг принявшего решение.

Беррье возвратился, держа в руке сверток бумаг.

– Распоряжения сделаны, – сказал он, – всем инспекторам дано знать. Вот второй рапорт о грабеже особняка де Шароле в прошлую ночь.

– В нем то же, что и в протоколе?

– Совершенно… за исключением одного.

– Чего именно?

– В комнате графа найдено письмо, написанное рукой Рыцаря Курятника и с его подписью. О существовании этого письма не было известно, вот почему его нет в протоколе, поданном королю.

– У вас это письмо?

– Вот оно.

Он посмотрел на Беррье, потом прочел про себя:

«Любезный кузен, я называю вас так потому, что мы оба принцы по крови, которую мы проливаем. Только я убиваю людей могущественных и сильных, мужественно сражаясь сам, а вы для удовлетворения ваших свирепых инстинктов обрушиваетесь на несчастных, которые не могут защититься. Вы устраиваете ловушки и убиваете подлым, низким образом. Вот уже третий раз у нас общее дело, мой любезный и ненавистный кузен.

Первый раз, пять лет назад, когда вы не могли восторжествовать над добродетелью честной женщины, вы убили ее мужа, вашего камердинера. Я ограбил ваш замок Амсиамвиль, увез бедную женщину, поместил ее в надежное убежище, и вы никогда не сможете ее увидеть.

Во второй раз мы имели дело с мадам де Сен-Сюльпис, которую вы сожгли заживо. В следующую ночь после убийства ваша карета опрокинулась, люди, которых вы не рассмотрели, схватили вас и посадили в яму, наполненную грязью. Эти люди выполняли мой приказ.

Наконец, в третий раз, так как ваш особняк находится возле монастыря Гостеприимных сестер Сен-Жерве, и вы осмелились из ваших окон каждый день оскорблять этих праведных дев, я сжег ваш особняк, чтобы освободить их от вас. Если вы выстроите этот особняк опять, я снова его сожгу, только в следующий раз тогда, когда вы будете дома.

Так как вы брат герцога Бурбона, вы защищены от гнева короля, но Рыцарь Курятника не может вас пощадить. Такому разбойнику, как я, прилично наказать такого дворянина, как вы.

С этим я прощаюсь с вами, подлый и гнусный кузен, да замучит вас дьявол.

Рыцарь Курятника». – Это письмо находилось в комнате графа де Шароле? – продолжал Фейдо.

– Да, – отвечал Беррье.

– А принц читал его?

– Нет, он отсутствовал, и я нашел это письмо в жестяном ящике, внутри обложенном асбестом. Это было после вашего отъезда в Версаль, когда я поехал осматривать Париж. Этот ящик стоял на углях, оставшихся от мебели.