Текст книги "Рыцарь Курятника"

Автор книги: Эрнест Капандю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Потом свежие алые губы запечатлели на лбу короля горячий поцелуй. Людовик XV почувствовал, что глубокое счастье наполнило его сердце. Он протянул руки, словно пытаясь схватить это счастье… и раскрыл глаза. Подавив вздох, король приподнялся и успел увидеть закрывающуюся маленькую дверь и промелькнувшее в ней белое платье. Он встал, проводя рукой по лбу, и сразу пошел к тому месту, где заметил дверцу. Но на фарфоровой стене не было видно никаких следов двери.

– Это сон! – вздохнул он.

Но, опустив глаза, он застыл на месте; потом быстро наклонился и поднял вещицу, лежавшую на ковре перед диваном. Это был рубиновый перстень.

– Тот, что был у нее на ноге, – сказал король.

И возвратился к тому куску стены, который только что рассматривал.

– Нет и намека на дверь! – произнес он после внимательного осмотра. – Видимо, это сон играет моим воображением! Сон приятный, во всяком случае, потому что нимфа восхитительна… Но этот перстень!.. – продолжал он, топнув ногой в нетерпении.

В дверь тихо постучали.

– Войдите! – сказал король.

В двери показалась голова Ришелье.

– Государь, – обратился герцог, входя, – я слышал, как вы ходите, и подумал, что, может быть, вам нужны мои услуги.

– Да, – сказал король, – велите все приготовить для отъезда, любезный герцог, и скажите Бурре, чтобы он пришел ко мне.

При этом он не спускал глаз с того места в стене, где исчезла хорошенькая нимфа.

IX. ТАВАНН

Для того, чтобы понять все последующее, надо возвратиться назад – к той минуте, когда лошадь короля была опрокинута разъяренным кабаном, жизнь короля подвергалась опасности, и когда вдруг явился спаситель.

Все – смерть кабана, спасение короля и исчезновение человека, спасшего его, – произошло менее чем за минуту. Потом толпа окружила Людовика Возлюбленного.

Человек, холодно подвергавший опасности свою жизнь, чтобы сохранить Франции короля, быстро проскользнул в плотные ряды придворных и любопытных, так что никто из присутствовавших не заметил его исчезновения – за исключением одного человека.

Этим человеком, так сильно заинтересовавшимся спасителем короля, был виконт де Таванн.

В ту минуту, когда король упал, Таванн находился в нескольких шагах позади него. Виконт был на лошади и тотчас же спрыгнул на землю, но как ни быстро было его движение, он очутился на земле уже тогда, когда кабан упал под ударом охотничьего ножа. Человек, убивший кабана, стоял спиной к Таванну и обернулся в его сторону только перед тем, как скрыться в толпе после своего краткого ответа на благодарность, высказанную королем. Он пробежал мимо Таванна. Тот вскрикнул, потом бросил быстрый взгляд на короля и, удостоверившись, что Людовик XV здоров и невредим, бросился в том же направлении, куда убежал незнакомец.

Как ни кратко было мгновение, в течение которого Людовик XV видел своего спасителя, Таванн услышал, как он сказал Ришелье, что это человек высокого роста, бледный и весь в черном. Этот человек действительно был высокого роста, с желтоватым лицом и одетый в очень строгий костюм, черный с головы до пят. Он исчез в густой чаще, ветви которой уже сомкнулись за ним, когда его догнал Таванн. Виконт не закричал и не сказал ни слова, он только положил палец на плечо незнакомца; тот обернулся, пристально посмотрел на Таванна и протянул ему руку. За кустами раздавались крики толпы: – Да здравствует король!

Незнакомец, не говоря ни слова, сделал знак Таванну следовать за ним. Оба шли молча по густой чаще – не по дороге, не по тропинке. Когда они отошли довольно далеко, незнакомец остановился и спросил:

– Что вы хотите сказать мне?

– То, что я вам всегда говорю, когда счастливый случай сводит нас, – отвечал виконт. – Что я могу для вас сделать?

Незнакомец печально улыбнулся.

– Ничего! – сказал он.

– Опять ничего?

– Час еще не настал!

– Однако чего же вы можете ждать? Вы оказали королю одну из таких услуг, за которые ни в чем не отказывают человеку.

– Я ничего не хочу просить сейчас.

– Почему?

– Потому что, повторяю, час еще не настал.

– Я не могу понять причины, которая мешает вам действовать, – продолжал виконт после некоторого молчания, – но так как эта причина существует – не мое дело разузнавать о ней. Скажите мне только, зачем вы убежали так стремительно от признательности короля?

– Король сказал мне все, что мог сказать, мне тоже нечего было добавить к тому, что я ответил.

– Вы откладываете долг короля на будущее?

– Да, если король не забудет.

– А если король пожелает узнать, кто вы, что я должен делать?

– Не говорить ничего такого, что могло бы позволить предположить, что вы меня знаете.

– Даже если бы это могло быть для вас полезно?

– Когда настанет время, я дам вам знать, виконт. К несчастью, это все, что я могу вам сказать.

Таванн с нетерпением всплеснул руками.

– Какой вы странный человек! – сказал он.

Незнакомец тихо покачал головой.

– Если бы вы меня знали так, как я знаю себя, – отвечал он, – я бы показался вам еще более странным. Не будем больше говорить обо мне, – прибавил он, сменив тон.

– Напротив, будем говорить! – с живостью сказал Таванн. – Нас связывают крепкие узы искренней дружбы, скрепленной моей признательностью.

– Виконт…

– Я ваш должник, – продолжал Таванн твердым голосом. – И я не могу заплатить иначе, как стараясь сделать то же, что вы сделали для меня. Дайте мне возможность возвратить этот долг.

– Подождите!

– Вот уже пять лет вы велите мне ждать. Сами же все пять лет оказывали мне бесконечные услуги, а я все так и не мог быть вам полезен ничем. Я же хочу, чтобы вы дали мне возможность быть полезным вам.

Договорив, Таванн подошел к незнакомцу, схватил его за руки и пожал их.

– Послушайте, – сказал он, – сейчас, когда, трепеща за жизнь короля, я увидел, как вы быстрее мысли бросились между опасностью и тем, кому она угрожала, я испытывал в сердце чувство, которое не могу описать. В одно мгновение кабан был убит, король спасен, а вы исчезли. В это краткое время я понял все ваше великодушие, всю вашу силу и все ваше величие, потому что, увидев, что вы делаете, я вспомнил все, что вы сделали. Уверившись, что король жив и невредим, я бросился за вами, я хотел вас увидеть и сказать вам: «Жильбер, я поднял окровавленную Сабину! Жильбер, я знаю часть ваших тайн! Жильбер, почему мне не узнать их все? Почему мне не узнать, что вы за человек? Разве вы не доверяете мне?»

Жильбер – это был он, брат Нисетты, жених Сабины Даже, таинственный и оригинальный человек, – поднял голову и пристально посмотрел на Таванна.

– Вы хотите, чтобы ваша дружба была мне полезна? – спросил он.

– Да, – отвечал Таванн.

– Ну, хорошо, я вас попрошу оказать мне важную услугу.

Таванн знаком показал, что слушает с нетерпением.

– Вы с мельчайшими подробностями помните нашу первую встречу? – спросил Жильбер.

– Помню ли! – вскричал Таванн. – Как я могу забыть самый удивительный и, может быть, самый важный случай в моей жизни!

– Король завтра проведет целый день в Шуази?

– Да, но он не будет охотиться. Будет прогулка верхом и в карете по лесу и большой ужин в семь часов.

– К ужину приедут завтра приглашенные из Парижа?

– Некоторые: в Шуази приглашаются к ужину немногие, потому что столовая невелика.

– За ужином, – продолжал Жильбер, – будут говорить о Фейдо де Морвиле и Рыцаре Курятника.

– А кто будет говорить?

– Особы, приехавшие из Парижа. Тогда расскажите с мельчайшими подробностями, не упускав ничего, о нашей первой встрече.

Таванн вздрогнул.

– Как! – сказал он. – Вы хотите?..

– Чтобы вы рассказали все королю.

– Однако…

– Так надо… Это единственная услуга, о которой я вас прошу.

Таванн протянул руку Жильберу и сказал:

– Я сделаю это.

– Не пропустите ничего… Вот уже наступает темнота, король сейчас выйдет из павильона, в котором он отдыхал некоторое время…

– Король в павильоне? – с удивлением спросил Таванн. – Откуда вы это знаете?

– Говорю вам: он там. Пейрони поспешил к королю, пока мы были здесь, и, как доктор, приказал его величеству отдохнуть с часик; а так как павильон – единственное подходящее место поблизости, то король отправился туда. Он оставит павильон через четверть часа.

– Жильбер! Жильбер! – сказал Таванн с глубоким удивлением. – То, что вы мне говорите, более чем странно.

– Но это так!

– Откуда вы это знаете?

– Неважно, но знаю.

– Пейрони не было с нами во время этого происшествия; я не оставлял вас ни на минуту, откуда же вы можете знать, что Пейрони приходил и предписал королю отдохнуть в павильоне?

– Он только приказал отдохнуть, а откупщик Бурре предложил королю свой павильон.

– Жильбер! Невозможно, чтобы вы это знали!

Послышался топот лошадей.

– Вот по дороге едет всадник, – сказал Жильбер, – спросите его.

Он потащил Таванна за руку к дороге, по которой скакал маркиз де Креки. Увидев Таванна, он остановил свою лошадь. Жильбер же спрятался так, чтобы всадник его не видел.

– Где король? – спросил Таванн.

– В павильоне у Бурре, – отвечал маркиз.

– Зачем?

– Пейрони предписал ему отдохнуть час, прежде чем он поедет, и Бурре упросил короля провести этот отдых в его павильоне. Король сейчас едет; я отправляюсь за его каретой.

Креки ускакал. Таванн неподвижно стоял в задумчивости.

– Ну что? – спросил Жильбер, выходя из-за дерева.

– Что вы за человек? – вопросом на вопрос ответил ему Таванн.

– Вы это узнаете. Теперь возвращайтесь к королю. Не хотелось бы, чтобы ваше продолжительное отсутствие заметили; и если кто-нибудь из при дворных видел, как вы бросились за мною, скажи те, что вы не смогли меня догнать.

– Хорошо.

– Вы не забудете вашего обещания – завтра в Шуази рассказать?..

Таванн утвердительно кивнул.

– Виконт, – продолжал Жильбер, сменив тон и низко поклонившись, – мне остается сказать вам только одно слово, но в этом слове все: благодарю!

Таванн протянул руку Жильберу и быстрыми шагами направился по направлению к павильону. Уже слышались стук экипажей и топот коней. Жильбер бросился в чащу, труднопроходимую из-за столетнего плюща, обвившегося вокруг сухих ветвей, и остановился там. Послышалось пение петуха, затем еще раз. Плющ раздвинулся, и в тени ветвей появилась черная косматая голова.

– Письмо? – спросил Жильбер.

– Отнесено.

– А Хохлатый Петух?

– В павильоне.

– Какие известия из Парижа?

– Никаких.

Жильбер сделал знак рукой, и черная голова скрылась.

X. ЗЕРКАЛЬНАЯ ГОСТИНАЯ

Шуази было излюбленным местопребыванием Людовика XV, это был его любимый домик; там он забывал свое королевское звание, которое так ему наскучило, и заставлял других забывать о нем.

Шуази был выстроен герцогиней Монпасье, внучкой Генриха IV, дочерью Гастона – герцога Орлеанского и брата Людовика XIII. Она любила эти места – сцену рыцарских подвигов в волнующие дни междоусобных войн; она любила этот замок, в котором она оплакивала отсутствие Лозена, заключенного в Пиньероль. Монсар строил здание, Ленотр делал рисунки сада, знаменитого своими цветами, в особенности розами и жасминами, в котором тут и там виднелись обширные лабиринты, стены зелени и статуи на мифологические сюжеты.

Людовик XV сохранил и еще более украсил сад, но, не находя достаточно изысканным замок Монсара, он велел Габриэлю выстроить другой.

В Шуази Людовик XV принимал приближенных.

При дворе было три степени придворных: свет, общество и приближенные.

Свет составляли важные сановники, министры, посланники – вся толпа придворных, для которых король никогда не спускался с вершины своего величия.

Общество состояло из тех придворных и дам, которых король принимал по вечерам в своих апартаментах, удостаивал некоторой фамильярности и которым позволял смеяться в своем присутствии.

Наконец, к числу приближенных принадлежали те придворные, перед которыми король не демонстрировал свое королевское величие. Их он обыкновенно приглашал в Трианон и в Шуази.

Но самые любимые празднества короля происходили в Шуази и посвящались, как у язычников, то Бахусу, то Венере, то другим божествам. Утверждают, что эти ночные празднества основали графиня Тулузская и очаровательная мадемуазель де Шароле.

Пробило восемь часов. В маленькой Зеркальной гостиной, находившейся перед спальней короля, толпились приглашенные в Шуази. Людовик XV наследовал привычки Людовика XIV. Каждое утро камердинер, спавший в спальне короля, будил его в восемь часов. Когда короля не было в Шуази, в королевской спальне всегда спал другой камердинер, чтобы королевское ложе было под охраной. В половине девятого допускались к королю приближенные.

Зеркальная гостиная имела три двери: в переднюю, в спальню короля и в кабинет Париков. У двери спальни короля стоял, положив руку на ручку двери, привратник колоссального роста, красивый лицом и в великолепной ливрее. Привратник жил в этой гостиной, как птица в клетке, никогда из нее не выходя.

Простые ширмы в углу залы справа от входа в спальню короля служили привратнику жилищем; там стояли его кровать и стол. День и ночь, где бы ни находился король, этот привратник стоял у двери спальни в Шуази, в Версале, в Фонтенбло или в Марли, так что никто не мог войти в королевскую спальню без его позволения. Его должность состояла в том, чтобы отворять и затворять дверь и произносить, в зависимости от обстоятельств, одну из четырех фраз: – Проходите, господа, проходите!

– Господа, король!

– Уйдите!

– Войти нельзя!

Никто не смел возражать привратнику. Принцы, герцоги, маркизы, графы бежали от его голоса или прибегали на его зов; даже принцы и принцессы крови отсылались им без всяких возражений. У привратника был только один господин – король. Он получал приказания только от него одного. Все другие кроме короля не существовали для него.

В ту минуту, когда пробило восемь часов, привратник, который до тех пор стоял за ширмами, вышел и встал перед дверью. Взгляды всех при дворных устремились тогда на его большую руку, которая сейчас должна была дозволить вход в спальню короля.

В Зеркальной гостиной собрались все придворные знаменитости: Ришелье, Граммон, Тремуйль, Креки, Морпа, Таванн, Коани, Сувре и много других. Разговор был шумный и искрился шутками.

– Флавакур уехал? – говорил Сувре, смеясь.

– Да, – отвечал Тремуйль, – уехал и увез свою жену.

– Он не хотел, чтобы мадам де Флавакур наследовала своим сестрам, – прибавил Креки.

– Это пятая дочь Неля, – сказал Коани.

– Если ее ответ передают точно, он демонстрирует прекрасный характер, – ответил Таванн.

– Точно, – отвечал Ришелье, – она сказала это мне. Между нами, господа, мне хотелось знать, не захочет ли она занять место герцогини де Шатору, как герцогиня де Шатору заступила место мадам де Лораге, мадам де Лораге заняла место мадам де Вентимиль, а мадам де Вентимиль – место мадам де Мальи. Итак, однажды вечером я разговаривал с маркизой и прямо ей сказал: «Наследство ваших сестер принадлежит вам». Она улыбнулась и ничего не ответила. Я описал хорошую сторону этого положения, заговорил о богатстве, о могуществе, о славе, о счастье, об обожании. «Все это прекрасно, – сказала она мне наконец, – но я предпочитаю всему этому уважение моих современников».

– Черт побери! – сказал Тремуйль, смеясь. – Какая вольнодумка!

– Вольнодумка или притворщица, – сказал Морпа со свойственной ему насмешливой улыбкой, из-за которой он впоследствии потерял место министра.

– Почему притворщица? – спросил Креки.

– Да ведь маркиза де Флавакур уехала со своим мужем?

– Они уехали третьего дня утром в свое поместье в Дофине, – сказал герцог Тремуйль.

– Три дня тому назад, кажется, Флавакур вел разговор с женой о том, что король печален и одинок после смерти герцогини де Шатору. Маркиза де Флавакур улыбалась и смотрела на мужа. Тот встал, поцеловал руку жены и сказал ей любезно:

– Милая моя, вы хотите жить или умереть?

– Жить, – отвечала она.

– Тогда уедем завтра и несколько месяцев не будем возвращаться ко двору.

– Флавакур это сказал? – спросил Граммон.

– Как! Это вас удивляет?

– Нисколько! Для Флавакура настолько же просто убить свою жену, как поцеловать ей руку.

– Что же отвечала маркиза? – спросил Коани.

– Она посмеялась над ревностью мужа, но просила его уехать в тот же вечер, не дожидаясь утра.

– Замешан в это Флавакур или нет, а все-таки маркиза уехала, – сказал Ришелье.

– А король скучает! – заметил Граммон.

– И ничто ему не нравится… – прибавил Сувре.

– То есть – не нравилось, – поправил Таванн.

– Как? Как? – заинтересовались тут же Тремуйль, Морпа, Креки и Коани.

– Что ты говоришь, Таванн? – прибавил Граммон.

– Я говорю, что ничто не нравилось королю.

– Я не знаю, но после охоты на кабана, в которой король подвергался такой большой опасности, он стал гораздо веселее.

– Это правда, – произнес Сувре.

– Истинная правда, – подтвердил новый голос.

– Здравствуйте, Бридж, – сказал Ришелье, пожимая руку первому конюшему короля.

– Вы говорили, что король веселее после охоты, – продолжал Бридж, – это правда, я повторяю, и доказательством служит то, что вчера его величество ехал по лесу верхом и с увлечением…

– Что позволило только Ришелье и Таванну следовать за ним, – сказал Тремуйль, – потому что они, по случайности, счастливой для них и несчастливой для нас, имели превосходных коней…

– Да, – сказал Бридж, – эти господа имели самых горячих коней из больших конюшен…

– Это вы велели дать их нам? – спросил Ришелье.

– Нет.

– Но для вас не может быть неприятно, что мы могли поспеть за королем?

– Мне хотелось бы быть на вашем месте, герцог.

– А мне на вашем, любезный Бридж, – на маскараде в Версале, когда прелестная президентша приняла вас за короля…

Это воспоминание о недавнем приключении в Версале приняли с шумной веселостью.

– Ну, Бридж, поставщик забавных известий, – сказал Тремуйль, – какую остроту принесли вы нам сегодня?

– Остроту, да не мою, – отвечал Бридж.

– А чью же?

– Третьей дочери короля, принцессы Аделаиды, которой четыре дня тому назад исполнилось тринадцать лет.

– И что она сказала?

– В день своего рождения вечером она выиграла у королевы четырнадцать луидоров в каваньоль. На другое утро она непременно хотела уехать из Версаля. Ее спросили, куда она хочет ехать. Она ответила, что хочет купить оружие, чтобы драться с англичанами. Ей заметили, что она женщина; она ответила: «Жанна д’Арк тоже была женщина, но она была не такого знатного происхождения, как я. Итак, если она убила несколько англичан, я убью их всех».

– Браво, браво! – восхитились придворные.

В эту минуту дверь из передней отворилась и появилось новое лицо.

XI. БУДУЩИЙ КАРДИНАЛ И МИНИСТР

Человек, вошедший в Зеркальную гостиную, выглядел очень печальным, а между тем это был самый остроумный и самый веселый придворный – аббат де Берни, цветущее лицо и тройной подбородок которого дышали обыкновенно радостью и довольством. Но в этот день аббат де Берни походил на олицетворенное уныние. Опустив голову, потупив глаза, держа в каждой руке по мокрому носовому платку, он шел, испуская вздохи, которых достаточно было бы для того, чтобы, заменив ветер, привести в движение знаменитую мельницу Дон Кихота. Его плачущая физиономия выглядела на столько комично, что все придворные громко расхохотались. Аббат де Берни, по-прежнему с самой мрачной физиономией, поднял вверх обе руки с носовыми платками.

– Ах!.. – произнес он, помахивая платками в воздухе.

– Что с вами? – спросил Ришелье.

– Ах, Боже мой! Сжалься надо мной, – продолжал Берни.

– Что с вами? Что случилось? – воскликнул Тремуйль.

– И подобное несчастье висело над моей головой, – говорил Берни с величественными жестами, – надо мной, бедной, невинной жертвой…

– О! – сказал Морпа, видя, что слова замирают на устах аббата. – Вы бедны – это так, вы жертва – может быть, но невинная – это уж некстати…

– Насмехайтесь! – сказал Берни. – Когда человек находится в горестном положении, друзья его бросают, презирают, кидают в него каменьями…

– У нас нет камней, – сказал Морпа.

– Что произошло с аббатом? – вскричал Таванн. – Ты, такой всегда веселый, увлекательный, теперь плачешь, стонешь, кричишь. Скажи же, что с тобой?

– Что со мной?

– Да, что с тобой случилось?

– Что со мной случилось?

– Да, да! – закричали со всех сторон. – Говорите, аббат! Говорите скорее!

Берни откинулся назад, приняв величественную позу.

– Господа, – сказал он, – до сегодняшнего дня, до сего часа я считал, что происхожу из благородной, честной семьи. Но это утешительное убеждение вдруг вероломно вырвано из моего сердца.

Аббат кончил свою патетическую фразу не менее патетическим жестом.

– Браво! – сказал Креки с восторгом. – Геррик не сыграл бы лучше!

– Да, господа, – сказал аббат напыщенно, – меня постигла страшная катастрофа!

Придворные переглядывались, спрашивая друг друга глазами, что значит эта шутка.

– Скажите же наконец, что случилось? – опять спросил Ришелье.

– Я не могу подыскать выражений, чтобы описать положение!

– Какое положение? – вскричал Креки.

– Мое!

– Чем же оно плохо?

Берни начал заламывать руки.

– Мне остается только одно, – простонал он, – броситься на колени перед королем и просить у него помилования.

– Просить помилования у короля! – с удивлением сказал Креки. – Зачем?

– Затем, чтобы не умереть на эшафоте.

– Разве вы совершили какое-нибудь преступление? – смеясь, спросил Ришелье.

– Дай-то Бог, герцог! Тогда бы, по крайней мере, случившееся со мной было бы правосудием. Но я невиновен.

– Невиновны в чем?

– В преступлении.

– В каком?

– Не спрашивайте!

– До каких пор, аббат, ты будешь разыгрывать нас? – закричал Таванн.

– Увы и ах! Зачем ты говоришь так, Таванн? – продолжал аббат. – Ах! Как бы мне хотелось, чтобы это был розыгрыш! Но нет! Жестокая судьба, слепой рок вздумали меня, невинного, убить страданием! Ах, пожалейте обо мне хорошенько, все окружающие меня!

Аббат, умилительно сложив руки, принял самый жалобный вид.

– Говорите же, аббат! – с нетерпением закричал Тремуйль.

– Да, объяснитесь, – сказал Ришелье.

– Он должен говорить, – прибавил Креки.

– Или его придется подвергнуть пытке! – сказал Морпа. – Мы заставим его выпить все шампанское, находящееся в замке.

– Браво! – воскликнуло несколько голосов.

– А если этого будет мало, – прибавил Ришелье, – мы пошлем в Этиоль и в павильон Бурре.

– Милосердный Боже! – вскричал аббат, сложив руки. – И я осужден буду выпить все это не останавливаясь?!

– Если ты не сможешь выпить все это шампанское, тебя потопят в нем!

– Великий Боже! Если я принужден все это выпить, – продолжал аббат плачущим голосом, – я перенесу пытку так безропотно, что, может быть, это придаст мне сил!

– Прежде чем мучиться, аббат, лучше скажите нам, что случилось, откуда вы?

– Из Парижа.

– Что вы делали в Париже?

– Что я там делал? – отвечал аббат задыхающимся голосом. – Вот в этом и состоит весь ужас!

– Что же это?

Все окружили аббата. Он силился что-то сказать.

– Это… Это…

В эту минуту толстый привратник, остававшийся все это время бесстрастным и вроде бы не слушавший того, что происходило в гостиной, вдруг отворил дверь в спальню короля, и разговор прервался словно при ударе грома.

– Проходите, господа, проходите! – громко возгласил привратник.

В Зеркальной гостиной воцарилось глубокое молчание.

XII. УТРО КОРОЛЯ

Два пажа – прелестные четырнадцатилетние дети в королевских мундирах с гербом Франции, вышитом на правом плече, – стояли по обе стороны двери, подбоченясь, вздернув носы кверху, с дерзкими и насмешливыми физиономиями.

Камер-юнкер в великолепном костюме подошел к порогу двери и поклонился придворным. Это был герцог д’Айян, дежурный камер-юнкер.

Все бывшие в Зеркальной гостиной медленно пошли в иерархическом порядке: старшие званием – впереди. Все вошли в комнату без малейшего шума и не говоря ни слова.

Королевская спальня в Шуази была высокая, просторная и великолепно меблированная, как все комнаты в ту эпоху, когда вкус к хорошей мебели был в полном расцвете. Спальня была обита белым и коричневым штофом с золотой бахромой. Из такой же материи были балдахин и покрывало на кровати, отгороженной балюстрадой из позолоченного дерева. На концах этой балюстрады стояли два пажа; еще два стояли напротив кровати, в амбразуре окна. С двумя пажами, стоявшими у двери, их было шестеро, как и положено для спальни короля. Начальником этих пажей был дежурный камер-юнкер.

В головах кровати справа стоял главный камердинер. В этот день дежурил Бине. Впрочем, он был дежурным почти каждый день, потому что король не мог обойтись без него, и трое других камердинеров даром получали жалование. Восемь простых камердинеров стояли в спальне, ожидая приказаний Бине.

О другой стороны кровати стояли Пейрони – хирург короля и Кене – доктор, которые должны были всегда присутствовать при вставании короля.

За балюстрадой стояли еще цирюльник, два лакея и два гардеробмейстера.

Король встал, и два пажа подали ему туфли. Он отвечал на низкий поклон придворных любезным наклоном головы. Глубокая тишина царила в комнате. По законам этикета никто не должен был заговаривать с королем. Людовик XV имел привычку, очень удобную, впрочем, для придворных, каждое утро произносить одну и ту же фразу, обращаясь то к одному, то к другому из придворных. Эта фраза была следующая: – Ну, что ж! Сегодня вы расскажете мне что-нибудь новое и забавное?

В это утро король обратился со своим обыкновенным вопросом к маркизу де Креки.

– Государь, – сказал маркиз, – не мне надлежит отвечать вашему величеству; вот аббат де Берни приехал из Парижа и уверяет, что с ним случилось самое странное, самое удивительное, самое горестное, самое неприятное происшествие…

– Поскорее! Пусть он нам расскажет, – перебил король.

Придворные расступились, дав место аббату, который стоял смиренно в стороне, в глубине комнаты.

– Ну, что ж! Сегодня что вы мне расскажете нового и забавного, аббат? – продолжал король.

– Государь! – сказал Берни. – Самое удивительное и самое неприятное происшествие…

– Государь, – перебил Ришелье, улыбаясь, – сжальтесь над плачевной физиономией этого аббата. Он сам признается, что заслужил эшафот!

– Эшафот! – повторил король.

– Да, государь.

– Каким образом?

Берни поднял руки к небу, потом подбежал к королю и бросился к его ногам.

– Государь! – завопил он. – Помилуйте меня!

– Помиловать! – повторил король, не зная, серьезно ли говорит Берни или позволяет себе одну из тех шуток, какие допускались в Шуази.

– Да, государь, помилуйте!

– Кого?

– Меня!

– Но что вы сделали, аббат? Верно, поссорились с вашим епископом?

– Ах, государь! Если бы только это!

– Как – только это?..

– Государь! Речь идет не о том, что я сделал, а о том, что случилось со мной!

– Встаньте, аббат!

Берни повиновался.

– Простите меня, ваше величество!

– Но что такое случилось?

– Ах, государь! Со мной случилось нечто ужасное. Моя жизнь в руках вашего величества!

– Еще раз объяснитесь, аббат, я слушаю.

– Государь! Это целая история. Вчера, во время прогулки вашего величества по лесу, я остался в замке…

– Чтобы не предаваться светской жизни, аббат?

– Да, государь; и для того, чтобы заняться приготовлением того вкусного блюда, которое я имел честь готовить с вашим величеством.

Людовик XV в Шуази и Трианоне часто имел привычку сам своими руками готовить кушанья.

– Я был погружен в гастрономические размышления, – продолжал аббат, – когда курьер принес мне письмо от моего дяди, аббата де Ронье, каноника и декана благородного Брюссельского капитула в Брабанте. Дядя писал мне, что он едет в Париж и просил встретить его у Сен-Мартенской заставы. Хотя этот дядя, чрезвычайно богатый, никогда не был щедр к своему бедному племяннику, я счел долгом поехать к нему на встречу…

– Я с удовольствием вижу, что до сих пор в вашей истории нет ничего страшного, – сказал король.

– Увы, государь! Я еще не закончил.

– Продолжайте!

– Я поехал в Париж и остановился в гостинице, напротив заставы. Время проходит – дядя не приезжает. Наступила ночь, а его все нет. Я расспрашиваю в гостинице – никто не видал, чтобы в Париж въехал каноник в карете. Я подумал тогда, что дядю что-нибудь задержало в дороге, и что он приедет на другой день…

– Благоразумное рассуждение, – сказал Людовик XV, подставляя голову подошедшему парикмахеру.

На короле был большой пеньюар, весь обшитый кружевами. Парикмахер подал королю бумажный сверток, вроде маски, для предохранения от пудры.

– А что ваша дочь, Даже? – спросил Людовик XV.

– Ей лучше, гораздо лучше! – отвечал знаменитый парикмахер.

– Кене мне говорил. Скажите ей, что я принимаю в ной большое участие, Даже. Когда она будет в состоянии ездить в экипаже, пусть она съездит к королеве и к принцессам.

– Ах, государь! – сказал парикмахер с волнением. – Наверное, вашему величеству угодно, чтобы Сабина выздоровела еще скорее.

XIII. ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Людовик XV, предоставив себя стараниям знаменитого парикмахера, обратился к аббату де Берни:

– Продолжайте, аббат, я слушаю.

– Убежденный, что дядя мой, каноник, приедет в Париж на другой день, – продолжал аббат, – я решил возвратиться домой. Мой камердинер доложил мне, что какой-то человек уже два раза спрашивал меня, но назвать себя не захотел. Я тотчас подумал, что его прислал мой дядя. Но я ошибался. Этот человек появился опять, смиренно поклонился мне и объявил шепотом и с большими предосторожностями, что он желает говорить со мной наедине.

– Это очень интересно, – прошептал король.

– Я повел его в свою комнату. Как только мы остались одни, он вынул из кармана запечатанный конверт и подал его мне со словами: «От начальника полиции». Я имею честь близко знать мсье Фейдо де Морвиля, – продолжал аббат, – и очень его люблю; но какую бы привязанность мы ни чувствовали к начальнику полиции, страшно неприятно слышать его имя, произнесенное третьим лицом, в особенности, если говорящий такой зловещей наружности, – невольно бросает в дрожь, хотя нет причины бояться. Я взял письмо, распечатал его, прочел и вскрикнул от удивления.

– Что было в этом письме? – спросил король.

– Это было предложение сейчас же отправиться в особняк полиции по важному делу. Внизу меня ждала карета, и я поехал. Я нашел мсье Фейдо де Морвиля в самом веселом расположении духа. Он мне рассказал, что осуществил очень трудный и очень важный арест. Я посмотрел на него с удивлением, не понимая, зачем он прислал за мной. Он улыбнулся, угадав, что происходит во мне. «Вы мне нужны», – сказал он. «Для чего?» – поинтересовался я с некоторым беспокойством, потому что никогда не любил вмешиваться в таинственные приключения полиции, на что он отвечал, что это связано с тем арестом, о котором он мне говорил. Сказанное им вызвало во мне еще большее опасение, так как было непонятно, причем здесь я. В ответ на мой недоуменный вопрос я услышал: «Тот, кого я арестовал на Пантенской дороге при въезде в Париж, выдает себя за вашего родственника».